Страница:
— Вам меня не одурачить! — крикнул я. — Вы, уж точно, сделали что-нибудь этакое… особенное! Я просто уверен!
Он снова задумался. Потом что-то, кажется, вспомнил. Перевел на меня пренебрежительный взгляд ярко-зеленых глаз.
— Ну конечно. Катализатор. Очень было сложно разобраться во всех этих нервных окончаниях на первом яичке после выращивания его из набора генов. Другое же я действительно немного передержал в ускорителе роста. Но оно будет вырабатывать не более полпинты семени.
— Что? — заорал я.
— Но ведь это, — рассудительно продолжал он, — не более того, что выбрасывает за один раз лошадь.
— Я так и знал! — запричитал я, чуть не плача. — Я так и знал! Вы превратили меня в лошадь!
— Нет, нет, нет, — успокаивал он меня. — Это совершенно человеческий орган. У вас будет совершенно человеческое потомство. Ну же, Султан-бей, вам следует мне доверять. Лошади совсем не модны. У них этого вполне достаточно. Вы теперь обладаете всем необходимым для достижения успеха как мужчина. Разумеется, у вас, возможно, возникнет побуждение делать это немного чаще, чем прежде. И, вероятно, вы сможете делать это не один раз за ночь. Но, честное слово, я просто уверен, это вам вполне придется по душе.
— О мои боги! — зарыдал я. — Теперь, уж точно, вся моя личность изменится.
— Как это так? — Ярко-зеленые глаза так и раскрылись в изумлении.
— Вот так, — всхлипнул я. — Спросите моего земного психолога. Все, что представляет из себя личность, это производное от клеток. У нас есть побуждения. Они идут от рептильного комплекса в мозгу, от сетчатой формации (Одни из наиболее эволюционно древних структур мозга (Примеч. ред.)) и от «ид» — области подсознательных инстинктов. А все это состоит из клеток Вы изменили мои клетки, а значит, и весь мой характер.
— А-а, — протянул он. — Как бы мне хотелось, чтобы именно в вашем случае это было правдой. К сожалению, вы просто излагаете суеверия, относящиеся к невежественному примитивному культу: таковой отыщется на многих отсталых планетах. Людей стараются уверить в том, что характер — вещь врожденная и передается по эволюционной цепочке, или еще в какой-то подобной чепухе. В некоторых колдовских культах доходят даже до того, что говорят, будто человек целиком является результатом своей клеточной наследственности и поэтому неизменяем. Так они оправдывают свою неспособность формировать характер. Когда их пытаются привлечь к ответственности за создание тем самым криминального общества, они лишь бойко говорят в ответ: «Человек — всего лишь производное собственных клеток». Это прикрывает тот факт, что они сами чересчур невежественны и преступны, чтобы формировать характер и учить, как отличать правду от неправды.
Нет, Султан-бей. Если бы вся жизнь объяснялась только клетками и железами, я был бы богом, разве не так? А я не бог. Я всего лишь бедный целлолог, не получающий зарплаты, но все же делающий свою работу, и даже без «спасибо» от своего начальства — но подозрения не заслуживающий.
Он отпустил простыню. Посмотрел на меня.
— Очень это печально, что личность нельзя изменить простым перемещением нескольких клеток. Особенно в вашем случае. Но, — и он смело улыбнулся, — делаешь то, что можешь, чтобы облегчить боль и сделать людей счастливей. И я очень надеюсь, что возросший у вас потенциал активности не будет иметь печальных последствий для других или для этой планеты. — Он просиял. — Что ж, все прошло успешно. Можете подняться и уйти, когда пожелаете.
Подавая пример, он вышел за дверь.
— Эй! — обратился я к ней, к этому часу уже досыта наслушавшись «Ты — чудище мое». — Он сказал, что мне можно уходить. Расстегните ремни и дайте мне вылезти отсюда. Где моя одежда?
— Одежда? — Она быстро удалилась и вернулась с мешком для хранения ненужных частей тела. На нем очень четко на волтарианском языке было написано: «Для переправки без запаха». Она сунула его мне.
Я не мог его взять. Руки мои все еще стягивали ремни. Мешок выглядел что-то уж больно тощим, чтобы там могла быть одежда.
— Это не то, в чем я сюда прибыл!
— О, костюм и пальто нам пришлось выбросить. Они были в каком-то соусе. Ботинки, носки и шляпу мы тоже выбросили. Тут только бумажники и документы.
Я взглянул на нее: глаза-то у нее, может, и красивые, но сама она, несомненно, тупица! Я решил набраться терпения. Что мне оставалось делать, лишенному подвижности?
— Послушайте, медсестра. Мне нужна одежда, что бы выйти из больницы. Через это окно мне видно, что на улице очень холодно. Дует, ветер. Я не могу выйти совсем неодетый.
Она это поняла.
— Поэтому, — продолжал я, — как добрая, милая, невинная девушка, коей вы и являетесь на самом деле, пожалуйста, сходите в кабинет, позвоните моему другу, таксисту, и попросите его привезти мне какую-нибудь одежду.
Это до нее дошло. Она удалилась. Минут через десять вернулась назад.
— Я звонила ему. — Она несла с собой разовый комплект из банного халата и тапочек. А все-таки котелок у нее варил.
Она положила халат и тапки на другом конце комнаты. Потом встала и все чего-то глядела на меня.
Наступило неловкое молчание. Не нравилось мне выражение этих черных глаз. Даже лучшие из женщин — предатели, каких свет не видывал. Что бы она сейчас ни замышляла, нужно было отвлечь ее внимание.
— Эту операцию спровоцировали вы, — сказал я.
Я ожидал, что она станет это горячо отрицать. Но она согласилась:
— Да, разумеется! Всякий, кто дважды остановит девушку на полпути к наслаждению, является сексуально холодным человеком. Такому ни за что не оценить более изысканные удовольствия жизни. И при первом же намеке с моей стороны доктор Мухаммед сразу же приступил к делу. Но я совсем не уверена, что мы довели его до конца.
Эти черные глаза горели слишком ярко!
— Думаю, — продолжала она, — что мне следует убедиться.
В моем сердце шевельнулась тревога, заставив его забиться сильнее. Она смотрела точно так, как смотрят женщины, у которых на уме какая-то коварная хитрость.
— Ну а для этого существует только один способ, — закончила она.
Подбежав к двери, она закрыла ее на засов. Затем вернулась и прибавила звук у радио. После чего подошла к окнам и убедилась, что никто не может заглянуть внутрь.
Тревога моя росла. Меня бросило в жар.
Она проверила ремни и пряжки, стягивающие меня на кровати. Когда я увидел, что она не расстегивает их, мне стало совсем жарко.
Она сняла с правой ноги тапок. Скинула левый тапок. Повернулась ко мне спиной и стала что-то делать на уровне своей талии.
Что ей взбрело в голову?
Послышалось шуршание. Она согнулась и снова распрямилась. В руке у нее были колготки.
Она отбросила их в сторону и сдвинула свою медсестринскую шапочку на затылок.
Я таращился на нее с тревогой.
— Так не пойдет, — сказала она. — Ты не должен подглядывать!
Она живо пристроила простыню так, что я мог видеть только через прореху. Мне были видны угол окна и плафон посреди потолка. Медсестры я не видел.
Я почувствовал, как постель накренилась: плафон на потолке пошел вкось.
О мои боги! Что у нее на уме?
Постель накренилась еще больше.
Я отчаянно попытался подняться и посмотреть, что происходит. Мешали ремни.
Снизу повеяло холодком, и я догадался, что она подымает нижнюю часть простыни.
Глаза мои чуть не вылезли из орбит.
Я вдруг понял, что у нее за цель! Боги милостивые! Эта девушка была несовершеннолетней! Ее отец был главным врачом провинции. Он убил бы меня, если бы я к ней прикоснулся!
Я постарался успокоить себя мыслью, что это она прикасается ко мне. И тут я представил себе дробовик ее отца! Он считался лучшим охотником на перепелов во всей Турции. Бил наверняка! Видение ружья померкло, уступив место другому: я возбужденно взлетаю в небеса, раздается гулкий выстрел дробовика, и я, беспомощно хлопая крыльями, падаю на землю.
Слишком поздно.
Я мельком заметил верхушку медицинской шапочки. Красный полумесяц походил на лезвие серпа, обращенного ко мне острием.
— Уууух! — пропела она. — Прекрасно, прекрасно!
Шапочка медленно опустилась вниз.
Затем постель заходила ходуном.
Я видел попеременно то верх медицинской шапочки, то потолочный плафон.
Я почувствовал, что глаза у меня начинают вращаться по спирали.
По радио запели «Самогонные ребята» под свои «электрические завихрения». Она подладилась под их ритм.
Пастушок заиграл ду-да, ду-да,
Пастушок играл ду-да весь денек,
Пастушок, ох ду-да, ду-да, ду-да,
Наплевал на овец — не беда.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Теперь ее шапочка и плафон менялись местами в такт музыке.
Мною овладело восхитительное ощущение!
Только изредка до слуха доходили звуки музыки.
«Так давайте ж дудеть весь денек».
Это все продолжалось и продолжалось — до бесконечности. Такты все отбивались и отбивались — как музыкантами, так и сестрой Билдирджиной.
«Так давайте ж дудеть весь денек».
Минуты за минутами тянулись, тянулись.
Потом бббббблоуии!!!
Землетрясения и ураганы, смешавшиеся с небесным хаосом богов, не шли в сравнение с тем, что произошло!
Вот это да!
В конце концов комната почти перестала кружиться в моих глазах, но еще оставалось какое-то неясное коловращение.
Я лежал, расслабившись и тяжело дыша.
На меня снизошло какое-то чудо. Где же это было раньше-то, всю мою жизнь?
Тяжело дышал кто-то еще. Затем постель дрогнула.
Я увидел верхушку шапочки медсестры Билдир-джины. Должно быть, теперь она стояла возле постели и бормотала, разговаривая сама с собой:
— Прахд говорит, что это ужасно полезно для цвета лица. От такого количества у меня будет самый прекрасный в Турции цвет лица!
Я вдруг увидел ее перевернутые ступни: она, наверное, сидела на полу.
— Нельзя, чтобы это пропало даром — даже если его много, — говорила она. — Мой девиз — консервация.
Я не видел, что она там делает, но слышал, как она прошла через комнату к умывальнику.
Раздался плеск воды. Потом тишина.
Внезапно рывком с лица моего была сорвана простыня. Биддирджина стояла возле меня, уже одетая.
— Кстати, — заговорила она, профессионально улыбаясь, — приятная для тебя новость: оборудование прошло клиническое испытание. Разумеется, тебе не хватает опыта в пользовании своим инструментарием. Должна отметить, что Прахд куда мастеровитей.
Она кивнула в сторону нижней половины моего туловища, мне невидимой. Затем посмотрела мне в лицо и предостерегающе погрозила пальцем:
— Ну конечно, ты ведь только маленький мальчик с новой игрушкой. Так смотри, не сломай ее сразу же.
Она принялась расстегивать пряжки на ремнях, что приковывали меня к постели.
— Репутация у тебя, Султан-бей, не очень-то хорошая. Мне пришлось привязать тебя ремешками, чтобы ты не изнасиловал меня в ту же минуту, как я тебя освободила бы. Я уверена, ты понимаешь. Это была просто мера предосторожности. Ну-ка, если я расстегну эту последнюю пряжку, обещаешь, что не набросишься на меня и не станешь насиловать?
Это безумие помогло внести некоторый порядок в хаос моих мыслей. Я вдруг со всей очевидностью осознал одно: я только что (…) девушку Прахда!
— Не говорите Прахду! — умоляюще попросил я ее.
— Ну, — сказала она, — это зависит от обстоятельств.
Шантаж! Я это знал! Мой натренированный Аппаратом нюх чуял насквозь — даже сквозь ее духи и вонючий запах полового акта.
— От каких обстоятельств?
— От двух, — отвечала она. — Никогда больше не прерывай девушку на полпути к наслаждению. И больше никогда, никогда, никогда не врезайся в мой «фиат»!
От ее взгляда мне стало как-то не по себе.
— Обещаю.
— Ну а я — нет, — сказала она.
Она откинула последнюю пряжку и бросила мне одноразовые халат и тапочки.
— Надень их и погуляй в передней, пока тебе не привезут одежду. Мне же нужно вытереть с пола все эти брызги, прежде чем кто-нибудь увидит и все узнает.
Практичная девушка. Я поспешно вышел.
Я побрел к главному вестибюлю. Это были часы приема больных. Вестибюль запрудили старики, женщины и дети, ожидавшие своей очереди на бесплатные процедуры. Пустая потеря времени, да и только. Отребье! Правда, все же именно я открыл для них такую возможность. Им следовало бы быть благодарными. Я прошествовал через толпу сидящих. Завидев, кто идет, они поспешно тянули к себе своих детей и шарахались в стороны.
Пропади они пропадом. Я повернулся, собираясь идти назад, в холл. Один из городских врачей, работавший здесь неполное время за приличное вознаграждение, разговаривал с пожилой женщиной и с жаром объяснял ей, что она нуждается в дорогостоящем лечении у специалиста в его собственном городском офисе.
Это был отец медсестры Билдирджины!
Я вздрогнул и поспешно юркнул в дверь, чтобы он меня не заметил. Осторожно глянул в дверную щелку. Он все еще был там.
Я обернулся и увидел, что попал в отдельную палату. Кто-то в новоприобретенном приспособлении, покрывавшем всю грудь наподобие металлического бюстгальтера, весь в бинтах, сквозь которые видны были только глаза, поднял руки, словно хотел защититься. Что это он испугался? Может, он меня знал?
Я пригляделся повнимательней.
Рат!
Модонские демоны! Что здесь понадобилось Рату? О, я так и закипел от ярости!
— Какого (…)! — заорал я на него. — Все гуляешь в отпусках! Ни на секунду нельзя на тебя положиться! Ты отдаешь себе отчет в том, что твоя зацикленность на безделье полностью лишает меня способности видеть? Ты сейчас должен быть в Нью-Йорке! Ты единственный, кто может включить ретранслятор восемьсот тридцать один! А пока он не включен, я не способен увидеть, что делает этот чертов офицер его величества! На тебе лежала обязанность следить за ним. А тебе хоть бы что! Подумал бы: ведь он уполномочен Великим Советом отдавать приказания всех нас арестовывать! А ну-ка, (…), (…), (…), сию же минуту вытряхивайся из этой (…) кровати, дуй в Нью-Йорк, лезь на Эмпайр Стейт Ьилдинг и снова заставь работать этот чертов ретранслятор! Понятно?
О, я был в бешенстве! Мой голос, должно быть, звучал слишком громко. Кто-то вошел в палату. Я круто повернулся. Это был Прахд.
— Спокойно, спокойно, — сказал он. — Люди за этими стенами могут услышать, что вы говорите по-волтариански.
Я отмахнулся от этого, как от чего-то незначительного, и сурово спросил:
— Что он тут делает?
— Нью-йоркское учреждение прислало его сюда, так как он умирал от пневмонии. У него оставалась только половина легкого. Мне пришлось вылечить его от инфекции и восстановить оба легких. Кроме того, ему халтурно вправили челюсти, и он не мог есть. Пришлось выправлять. У него также имелись старые переломы, раны и шрамы. И вдобавок были отморожены ноги. Сейчас у него все нормально, но он еще не в форме, чтобы уйти из больницы.
— Это мне об этом судить! — накинулся я на него. — Освободите его от этой штуковины, и пусть он отправляется в Нью-Йорк!
— Да это ж убьет его! — заволновался Прахд.
— Плевать мне на это! — заорал я. — Вас могут обвинить в том, что вы потворствуете ему, когда он отлынивает от работы!
Рат размахивал руками. Прахд достал тетрадь и ручку и дал ему. Рат с трудом начал писать. Когда он закончил, Прахд передал тетрадь мне.
Каракули были довольно неразборчивыми, но я ухитрился прочесть:
«Вы приказали мне включить ретранслятор 831 и прислать сообщение. Я это сделал. Вот так я и отморозил ноги. Правда ли, что высокий молодой блондин с голубыми глазами действительно является офицером Его Величества? Волтарианского Флота? С полномочиями, данными Великим Советом?»
Это явилось последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Они просто старались вывести меня из себя!
— Ну конечно! И он может приказать всех нас казнить! Меня, тебя, доктора Прахда — всех! Так что лучше тебе смотреть в оба, наглый (…)! — Я швырнул в него тетрадью.
— Значит, можно Рату остаться и закончить лечение? — спросил меня Прахд.
— Вы все одним миром мазаны, — сказал я. — Мне следовало бы разнести это место к чертям!
Я величественно вышел из палаты.
Персонал, должно быть, готовил место для какого-то другого пациента, хотя моя сумка с бумажниками и документами все еще лежала возле кровати. Посреди комнаты стояла тележка на колесиках с высокой грудой коробок. Я прошел дальше. За тележкой в кресле сидел мой таксист. Увидев меня, он заговорил:
— Компания «Мадлик» не очень-то аккуратно провела тут ремонтные работы. Оставили на полу брызги от белил. Гляньте-ка вон туда. Целый след тянется от кровати к мойке.
Я решил побыстрее отвлечь его внимание.
— Я жду тебя уже несколько часов! Не могу же я уйти отсюда без одежды.
— Ага, верно, одежда, — сказал он. — Что ж, ну-ка взгляните, что я достал для вас!
Он протянул руку и снял с тележки верхнюю коробку. Бросил ее на кровать и открыл. Я вздрогнул. Мне показалось, что оттуда на меня сейчас прыгнет дикое животное!
— Настоящее туркменское пальто, целиком из натуральной медвежьей шкуры! Пощупайте этот мех. Классное дубление, почти никакого запаха! — Он схватился за другую коробку. — Каракулевая шапка, прямо с озера Кара-Куль Таджикской ССР. Смотрите, как поблескивает ворс. Переправлено контрабандой самыми надежными людьми. — Он нахлобучил ее мне на голову. — Вот это вид! Почище, чем у комиссара! — Он схватил еще одну коробку. — Теперь взгляните-ка на эти элегантные сапоги — снегоступы! Прекрасный голубой цвет, не правда ли? А эти лакированные полуботинки как раз вам будут впору — я взял целых три пары: коричневые, синие и черные. Ваш размер. Тут все точно на ваш размер.
Не обращая внимания на то, что я пытаюсь что-то сказать, он снова подскочил к тележке. Коробки посыпались на пол. Он вскрыл одну из них.
— Вот посмотрите на этот непромокаемый лыжный костюмчик из шелка. Как вам нравится этот лазурно-голубой цвет, а? Просто шик! Новейший фасон из Швейцарии! Капюшон-то какой! Пощупайте-ка подкладку. Норка! Разве не замечательно?
Он продолжал хватать и распаковывать коробки.
— Теперь практичные вещи. Взгляните на эту английскую рыжевато-коричневую куртку из твида специального покроя. Какой цвет! Какой стиль! А вот в пару к ней расклешенные брюки для верховой езды. Ну как, хорошо они сочетаются? К куртке этот темно-коричневый подходит? А вот сапожки для верховой езды. Именное клеймо. Шик, да и только! Как раз ваш размер.
Он все вскрывал и вскрывал коробки.
— А вот вам тирольский костюмчик из Германии. Эй, как вам этот помпон на зеленой тирольской шляпе, а? Разве не здорово? А куртка, шорты и ботинки — все из лучшей кожи. А вот возьмите-ка эти подтяжки. Видите, какой на них узор? Ручная работа!
Я попытался остановить его. Он не слушал. Коробки — еще и еще…
— А вот одежда для официальных случаев. Шелковые сорочки, шелковые шарфики на шею. А возьмите-ка этот итальянский серый костюмчик в полоску — он идет в паре с белым Homburg'oм. Это же первый класс на все времена! А вот вам дюжина мягких вязаных свитеров…
— Да постой же! — Я сумел остановить его, только встав между ним и все еще тяжело нагруженной тележкой. — Откуда все это?
— Как откуда? Разумеется, из «специального магазина модной западной одежды для мужчин и джентльменов» Джийзи. Из города несколько дней назад им подбросили информацию, что вы едете домой, и они приобрели всю эту партию по срочному заказу из Стамбула. Им известны ваши размеры. Будьте спокойны. Все вам подойдет как нельзя лучше.
— Боги мои! — вскричал я. — Я же велел тебе съездить на виллу и привезти мне оттуда какую-нибудь одежду.
— Нет, просто привезти одежду. Но я все-таки съездил на виллу. Там мне сказали, что им и без того хлопот хватает. А ведь сейчас ужасно холодно, да к тому же вы в больнице и все такое. Я знаю, какой вы классный джентльмен, поэтому просто смотался по-быстрому в город и достал всю эту одежду.
— Да она же стоит уйму денег! — возмутился я.
— О, деньги не понадобились. У вас такой огромный кредит — вы бы просто поразились. Я приобрел все на ваши кредитные карточки «Прокрутка и отмывка» и «Гони должок»!
Я почувствовал, что вот-вот упаду в обморок. Кредитные карточки! О мои боги, кредитные карточки!
Вдруг — спасительная мысль.
— У тебя же нет их номеров!
— Как? В городе всем известны номера ваших кредитных карточек. И в Стамбуле тоже! Так что — никаких хлопот!
Да, в такой ситуации уже требовалась такая спасительная идея, которая лежала бы за гранью вдохновения. Я же не только остался совсем без денег, но и задолжал кредитным компаниям за последний месяц нашей фатальной поездки!
И вот она явилась — эта идея!
— Я не буду подписывать счетов!
— О, никаких проблем. Вы, наверное, забыли, офицер Грис, что на планете Модон меня осудили за подделку документов и подписей. Я же понимал, как вы будете слабы: только что из больницы и все такое. И чтобы избавить вас от всех этих хлопот, взял да и расписался за вас на всех документах.
— Ты это устроил, чтобы получить десять процентов комиссионных от магазина, — прорычал я, скрежеща зубами.
— О, что вы, что вы, офицер Грис, никак нет! Как скверно вы обо мне думаете! Ведь сейчас на улице ужасный холод. Теперь, когда вы поправились, я не могу допустить, чтобы вы заболели. А теперь почему бы вам не пойти вон туда и не принять хороший душ, пока я приготовлю шелковое нижнее белье, альпинистские носки из шерсти ламы и чудесный рыжевато-коричневый костюмчик из верблюжьей шерсти. И вот эту темно-коричневую шелковую сорочку с этим вот белым шейным шарфиком от Кристиана Диора и вот эти ковбойские сапожки из дубленой конской кожи. Не принимайте слишком горячий душ. На улице ужасная холодина. А потом вы сможете надеть эту куртку из медвежьей шкуры и каракулевую шапку, и я отвезу вас домой.
Что я мог сказать? Во всей Вселенной нашелся хоть один человек, который заботился обо мне. Меня с одинаковым успехом могли пристрелить как в куртке из настоящего туркменского медведя, так и в одноразовом банном халате от компании Занко. Еще пятнадцать тысяч не будут иметь значения, если приплюсовать их к полумиллиону, который я все еще был должен по кредитным карточкам. Я повеселел. Срок оплаты наступит через месяц после того, как они пристрелят меня за неуплату уже существующего долга.
Когда я намыливался, меня вдруг поразила мысль, что я не знаю настоящего имени таксиста. Я крикнул, стараясь перекричать шум плещущей воды:
— Эй, знаешь, мне ведь никто так и не сказал твоего имени!
— Ахмед! — крикнул он в ответ.
— Нет, нет! — крикнул я снова. — Твое турецкое имя я знаю. Мне хочется знать настоящее.
— А, тогда Деплор.
Деплор? Это на языке планеты Модон означает «судьба».
Позже была у меня причина вспомнить это. Но теперь я слишком погрузился в свое занятие, пытаясь намылиться, несмотря на новоприобретенные половые органы. Я, конечно, надеялся, что мои новые брюки позаботятся об этом хозяйстве и смогут его вместить. Велико оно было!
Я полагал, что отдавать распоряжение внести в дом коробки с новой одеждой — ниже моего достоинства, и оставил это таксисту. Он, в свою очередь, собрал несколько мужчин с Карагезом во главе, и они образовали нечто вроде цепочки, и очень скоро моя спальня стала похожа более на складское помещение, чем на жилище. По крайней мере, я хотел быть на высоте, принимая свою финансовую смерть.
Таксист перед уходом задержался возле меня во внутреннем дворике виллы.
— Эта одежда сгодится вам в холодную погоду, — сказал он. — А вам нужно обязательно тепло одеваться. Но ближе к весне я попрошу тот магазин «для мужчин и джентльменов» поработать над вашим весенним гардеробом.
Ближе к весне, подумалось мне, я буду уже давно лежать в холодной могиле на кладбище, отведенном для тех, кого отстреливают службы получения по счетам. Но пусть помечтает. Согласно его собственным прозрениям, он заботился о моем здоровье.
— Обматывайте горло этими шерстяными шарфами, — наставлял он меня. — И старайтесь не промочить ноги. — И он ушел.
На звук закрывшейся двери внутреннего дворика открылась дверь Ютанк. Я стоял и думал, как проникнуть к себе в спальню, и услышал глубокий вздох. Повернулся.
Он снова задумался. Потом что-то, кажется, вспомнил. Перевел на меня пренебрежительный взгляд ярко-зеленых глаз.
— Ну конечно. Катализатор. Очень было сложно разобраться во всех этих нервных окончаниях на первом яичке после выращивания его из набора генов. Другое же я действительно немного передержал в ускорителе роста. Но оно будет вырабатывать не более полпинты семени.
— Что? — заорал я.
— Но ведь это, — рассудительно продолжал он, — не более того, что выбрасывает за один раз лошадь.
— Я так и знал! — запричитал я, чуть не плача. — Я так и знал! Вы превратили меня в лошадь!
— Нет, нет, нет, — успокаивал он меня. — Это совершенно человеческий орган. У вас будет совершенно человеческое потомство. Ну же, Султан-бей, вам следует мне доверять. Лошади совсем не модны. У них этого вполне достаточно. Вы теперь обладаете всем необходимым для достижения успеха как мужчина. Разумеется, у вас, возможно, возникнет побуждение делать это немного чаще, чем прежде. И, вероятно, вы сможете делать это не один раз за ночь. Но, честное слово, я просто уверен, это вам вполне придется по душе.
— О мои боги! — зарыдал я. — Теперь, уж точно, вся моя личность изменится.
— Как это так? — Ярко-зеленые глаза так и раскрылись в изумлении.
— Вот так, — всхлипнул я. — Спросите моего земного психолога. Все, что представляет из себя личность, это производное от клеток. У нас есть побуждения. Они идут от рептильного комплекса в мозгу, от сетчатой формации (Одни из наиболее эволюционно древних структур мозга (Примеч. ред.)) и от «ид» — области подсознательных инстинктов. А все это состоит из клеток Вы изменили мои клетки, а значит, и весь мой характер.
— А-а, — протянул он. — Как бы мне хотелось, чтобы именно в вашем случае это было правдой. К сожалению, вы просто излагаете суеверия, относящиеся к невежественному примитивному культу: таковой отыщется на многих отсталых планетах. Людей стараются уверить в том, что характер — вещь врожденная и передается по эволюционной цепочке, или еще в какой-то подобной чепухе. В некоторых колдовских культах доходят даже до того, что говорят, будто человек целиком является результатом своей клеточной наследственности и поэтому неизменяем. Так они оправдывают свою неспособность формировать характер. Когда их пытаются привлечь к ответственности за создание тем самым криминального общества, они лишь бойко говорят в ответ: «Человек — всего лишь производное собственных клеток». Это прикрывает тот факт, что они сами чересчур невежественны и преступны, чтобы формировать характер и учить, как отличать правду от неправды.
Нет, Султан-бей. Если бы вся жизнь объяснялась только клетками и железами, я был бы богом, разве не так? А я не бог. Я всего лишь бедный целлолог, не получающий зарплаты, но все же делающий свою работу, и даже без «спасибо» от своего начальства — но подозрения не заслуживающий.
Он отпустил простыню. Посмотрел на меня.
— Очень это печально, что личность нельзя изменить простым перемещением нескольких клеток. Особенно в вашем случае. Но, — и он смело улыбнулся, — делаешь то, что можешь, чтобы облегчить боль и сделать людей счастливей. И я очень надеюсь, что возросший у вас потенциал активности не будет иметь печальных последствий для других или для этой планеты. — Он просиял. — Что ж, все прошло успешно. Можете подняться и уйти, когда пожелаете.
Подавая пример, он вышел за дверь.
Глава 7
Медсестра Билдирджина стала подметать пол и прибираться в комнате. Кажется, она пребывала в добром расположении духа, но, очевидно, для нее такое состояние было слишком спокойным. Она подошла к радио, висящему на крючке, отсоединила наушники и включила радиостанцию с модной поп-музыкой.— Эй! — обратился я к ней, к этому часу уже досыта наслушавшись «Ты — чудище мое». — Он сказал, что мне можно уходить. Расстегните ремни и дайте мне вылезти отсюда. Где моя одежда?
— Одежда? — Она быстро удалилась и вернулась с мешком для хранения ненужных частей тела. На нем очень четко на волтарианском языке было написано: «Для переправки без запаха». Она сунула его мне.
Я не мог его взять. Руки мои все еще стягивали ремни. Мешок выглядел что-то уж больно тощим, чтобы там могла быть одежда.
— Это не то, в чем я сюда прибыл!
— О, костюм и пальто нам пришлось выбросить. Они были в каком-то соусе. Ботинки, носки и шляпу мы тоже выбросили. Тут только бумажники и документы.
Я взглянул на нее: глаза-то у нее, может, и красивые, но сама она, несомненно, тупица! Я решил набраться терпения. Что мне оставалось делать, лишенному подвижности?
— Послушайте, медсестра. Мне нужна одежда, что бы выйти из больницы. Через это окно мне видно, что на улице очень холодно. Дует, ветер. Я не могу выйти совсем неодетый.
Она это поняла.
— Поэтому, — продолжал я, — как добрая, милая, невинная девушка, коей вы и являетесь на самом деле, пожалуйста, сходите в кабинет, позвоните моему другу, таксисту, и попросите его привезти мне какую-нибудь одежду.
Это до нее дошло. Она удалилась. Минут через десять вернулась назад.
— Я звонила ему. — Она несла с собой разовый комплект из банного халата и тапочек. А все-таки котелок у нее варил.
Она положила халат и тапки на другом конце комнаты. Потом встала и все чего-то глядела на меня.
Наступило неловкое молчание. Не нравилось мне выражение этих черных глаз. Даже лучшие из женщин — предатели, каких свет не видывал. Что бы она сейчас ни замышляла, нужно было отвлечь ее внимание.
— Эту операцию спровоцировали вы, — сказал я.
Я ожидал, что она станет это горячо отрицать. Но она согласилась:
— Да, разумеется! Всякий, кто дважды остановит девушку на полпути к наслаждению, является сексуально холодным человеком. Такому ни за что не оценить более изысканные удовольствия жизни. И при первом же намеке с моей стороны доктор Мухаммед сразу же приступил к делу. Но я совсем не уверена, что мы довели его до конца.
Эти черные глаза горели слишком ярко!
— Думаю, — продолжала она, — что мне следует убедиться.
В моем сердце шевельнулась тревога, заставив его забиться сильнее. Она смотрела точно так, как смотрят женщины, у которых на уме какая-то коварная хитрость.
— Ну а для этого существует только один способ, — закончила она.
Подбежав к двери, она закрыла ее на засов. Затем вернулась и прибавила звук у радио. После чего подошла к окнам и убедилась, что никто не может заглянуть внутрь.
Тревога моя росла. Меня бросило в жар.
Она проверила ремни и пряжки, стягивающие меня на кровати. Когда я увидел, что она не расстегивает их, мне стало совсем жарко.
Она сняла с правой ноги тапок. Скинула левый тапок. Повернулась ко мне спиной и стала что-то делать на уровне своей талии.
Что ей взбрело в голову?
Послышалось шуршание. Она согнулась и снова распрямилась. В руке у нее были колготки.
Она отбросила их в сторону и сдвинула свою медсестринскую шапочку на затылок.
Я таращился на нее с тревогой.
— Так не пойдет, — сказала она. — Ты не должен подглядывать!
Она живо пристроила простыню так, что я мог видеть только через прореху. Мне были видны угол окна и плафон посреди потолка. Медсестры я не видел.
Я почувствовал, как постель накренилась: плафон на потолке пошел вкось.
О мои боги! Что у нее на уме?
Постель накренилась еще больше.
Я отчаянно попытался подняться и посмотреть, что происходит. Мешали ремни.
Снизу повеяло холодком, и я догадался, что она подымает нижнюю часть простыни.
Глаза мои чуть не вылезли из орбит.
Я вдруг понял, что у нее за цель! Боги милостивые! Эта девушка была несовершеннолетней! Ее отец был главным врачом провинции. Он убил бы меня, если бы я к ней прикоснулся!
Я постарался успокоить себя мыслью, что это она прикасается ко мне. И тут я представил себе дробовик ее отца! Он считался лучшим охотником на перепелов во всей Турции. Бил наверняка! Видение ружья померкло, уступив место другому: я возбужденно взлетаю в небеса, раздается гулкий выстрел дробовика, и я, беспомощно хлопая крыльями, падаю на землю.
Слишком поздно.
Я мельком заметил верхушку медицинской шапочки. Красный полумесяц походил на лезвие серпа, обращенного ко мне острием.
— Уууух! — пропела она. — Прекрасно, прекрасно!
Шапочка медленно опустилась вниз.
Затем постель заходила ходуном.
Я видел попеременно то верх медицинской шапочки, то потолочный плафон.
Я почувствовал, что глаза у меня начинают вращаться по спирали.
По радио запели «Самогонные ребята» под свои «электрические завихрения». Она подладилась под их ритм.
Пастушок заиграл ду-да, ду-да,
Пастушок играл ду-да весь денек,
Пастушок, ох ду-да, ду-да, ду-да,
Наплевал на овец — не беда.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Так давайте ж ду-деть весь денек.
Теперь ее шапочка и плафон менялись местами в такт музыке.
Мною овладело восхитительное ощущение!
Только изредка до слуха доходили звуки музыки.
«Так давайте ж дудеть весь денек».
Это все продолжалось и продолжалось — до бесконечности. Такты все отбивались и отбивались — как музыкантами, так и сестрой Билдирджиной.
«Так давайте ж дудеть весь денек».
Минуты за минутами тянулись, тянулись.
Потом бббббблоуии!!!
Землетрясения и ураганы, смешавшиеся с небесным хаосом богов, не шли в сравнение с тем, что произошло!
Вот это да!
В конце концов комната почти перестала кружиться в моих глазах, но еще оставалось какое-то неясное коловращение.
Я лежал, расслабившись и тяжело дыша.
На меня снизошло какое-то чудо. Где же это было раньше-то, всю мою жизнь?
Тяжело дышал кто-то еще. Затем постель дрогнула.
Я увидел верхушку шапочки медсестры Билдир-джины. Должно быть, теперь она стояла возле постели и бормотала, разговаривая сама с собой:
— Прахд говорит, что это ужасно полезно для цвета лица. От такого количества у меня будет самый прекрасный в Турции цвет лица!
Я вдруг увидел ее перевернутые ступни: она, наверное, сидела на полу.
— Нельзя, чтобы это пропало даром — даже если его много, — говорила она. — Мой девиз — консервация.
Я не видел, что она там делает, но слышал, как она прошла через комнату к умывальнику.
Раздался плеск воды. Потом тишина.
Внезапно рывком с лица моего была сорвана простыня. Биддирджина стояла возле меня, уже одетая.
— Кстати, — заговорила она, профессионально улыбаясь, — приятная для тебя новость: оборудование прошло клиническое испытание. Разумеется, тебе не хватает опыта в пользовании своим инструментарием. Должна отметить, что Прахд куда мастеровитей.
Она кивнула в сторону нижней половины моего туловища, мне невидимой. Затем посмотрела мне в лицо и предостерегающе погрозила пальцем:
— Ну конечно, ты ведь только маленький мальчик с новой игрушкой. Так смотри, не сломай ее сразу же.
Она принялась расстегивать пряжки на ремнях, что приковывали меня к постели.
— Репутация у тебя, Султан-бей, не очень-то хорошая. Мне пришлось привязать тебя ремешками, чтобы ты не изнасиловал меня в ту же минуту, как я тебя освободила бы. Я уверена, ты понимаешь. Это была просто мера предосторожности. Ну-ка, если я расстегну эту последнюю пряжку, обещаешь, что не набросишься на меня и не станешь насиловать?
Это безумие помогло внести некоторый порядок в хаос моих мыслей. Я вдруг со всей очевидностью осознал одно: я только что (…) девушку Прахда!
— Не говорите Прахду! — умоляюще попросил я ее.
— Ну, — сказала она, — это зависит от обстоятельств.
Шантаж! Я это знал! Мой натренированный Аппаратом нюх чуял насквозь — даже сквозь ее духи и вонючий запах полового акта.
— От каких обстоятельств?
— От двух, — отвечала она. — Никогда больше не прерывай девушку на полпути к наслаждению. И больше никогда, никогда, никогда не врезайся в мой «фиат»!
От ее взгляда мне стало как-то не по себе.
— Обещаю.
— Ну а я — нет, — сказала она.
Она откинула последнюю пряжку и бросила мне одноразовые халат и тапочки.
— Надень их и погуляй в передней, пока тебе не привезут одежду. Мне же нужно вытереть с пола все эти брызги, прежде чем кто-нибудь увидит и все узнает.
Практичная девушка. Я поспешно вышел.
Глава 8
Я обнаружил, что занимал палату в главном корпусе больницы. Все палаты и другие комнаты привели в порядок, как только обширные запасы удалось разместить на складах. Меня зло взяло, когда я увидел так много турок на кроватях. Конечно же, это были все бесплатные пациенты — только место занимали впустую! Настоящую прибыль приносил потайной подвал.Я побрел к главному вестибюлю. Это были часы приема больных. Вестибюль запрудили старики, женщины и дети, ожидавшие своей очереди на бесплатные процедуры. Пустая потеря времени, да и только. Отребье! Правда, все же именно я открыл для них такую возможность. Им следовало бы быть благодарными. Я прошествовал через толпу сидящих. Завидев, кто идет, они поспешно тянули к себе своих детей и шарахались в стороны.
Пропади они пропадом. Я повернулся, собираясь идти назад, в холл. Один из городских врачей, работавший здесь неполное время за приличное вознаграждение, разговаривал с пожилой женщиной и с жаром объяснял ей, что она нуждается в дорогостоящем лечении у специалиста в его собственном городском офисе.
Это был отец медсестры Билдирджины!
Я вздрогнул и поспешно юркнул в дверь, чтобы он меня не заметил. Осторожно глянул в дверную щелку. Он все еще был там.
Я обернулся и увидел, что попал в отдельную палату. Кто-то в новоприобретенном приспособлении, покрывавшем всю грудь наподобие металлического бюстгальтера, весь в бинтах, сквозь которые видны были только глаза, поднял руки, словно хотел защититься. Что это он испугался? Может, он меня знал?
Я пригляделся повнимательней.
Рат!
Модонские демоны! Что здесь понадобилось Рату? О, я так и закипел от ярости!
— Какого (…)! — заорал я на него. — Все гуляешь в отпусках! Ни на секунду нельзя на тебя положиться! Ты отдаешь себе отчет в том, что твоя зацикленность на безделье полностью лишает меня способности видеть? Ты сейчас должен быть в Нью-Йорке! Ты единственный, кто может включить ретранслятор восемьсот тридцать один! А пока он не включен, я не способен увидеть, что делает этот чертов офицер его величества! На тебе лежала обязанность следить за ним. А тебе хоть бы что! Подумал бы: ведь он уполномочен Великим Советом отдавать приказания всех нас арестовывать! А ну-ка, (…), (…), (…), сию же минуту вытряхивайся из этой (…) кровати, дуй в Нью-Йорк, лезь на Эмпайр Стейт Ьилдинг и снова заставь работать этот чертов ретранслятор! Понятно?
О, я был в бешенстве! Мой голос, должно быть, звучал слишком громко. Кто-то вошел в палату. Я круто повернулся. Это был Прахд.
— Спокойно, спокойно, — сказал он. — Люди за этими стенами могут услышать, что вы говорите по-волтариански.
Я отмахнулся от этого, как от чего-то незначительного, и сурово спросил:
— Что он тут делает?
— Нью-йоркское учреждение прислало его сюда, так как он умирал от пневмонии. У него оставалась только половина легкого. Мне пришлось вылечить его от инфекции и восстановить оба легких. Кроме того, ему халтурно вправили челюсти, и он не мог есть. Пришлось выправлять. У него также имелись старые переломы, раны и шрамы. И вдобавок были отморожены ноги. Сейчас у него все нормально, но он еще не в форме, чтобы уйти из больницы.
— Это мне об этом судить! — накинулся я на него. — Освободите его от этой штуковины, и пусть он отправляется в Нью-Йорк!
— Да это ж убьет его! — заволновался Прахд.
— Плевать мне на это! — заорал я. — Вас могут обвинить в том, что вы потворствуете ему, когда он отлынивает от работы!
Рат размахивал руками. Прахд достал тетрадь и ручку и дал ему. Рат с трудом начал писать. Когда он закончил, Прахд передал тетрадь мне.
Каракули были довольно неразборчивыми, но я ухитрился прочесть:
«Вы приказали мне включить ретранслятор 831 и прислать сообщение. Я это сделал. Вот так я и отморозил ноги. Правда ли, что высокий молодой блондин с голубыми глазами действительно является офицером Его Величества? Волтарианского Флота? С полномочиями, данными Великим Советом?»
Это явилось последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Они просто старались вывести меня из себя!
— Ну конечно! И он может приказать всех нас казнить! Меня, тебя, доктора Прахда — всех! Так что лучше тебе смотреть в оба, наглый (…)! — Я швырнул в него тетрадью.
— Значит, можно Рату остаться и закончить лечение? — спросил меня Прахд.
— Вы все одним миром мазаны, — сказал я. — Мне следовало бы разнести это место к чертям!
Я величественно вышел из палаты.
Глава 9
При всем моем бешенстве я не терял чувства осторожности и ловко избежал опасности быть подстреленным отцом медсестры Билдирджины, натянув на голову банный халат и пробравшись в свою палату боковыми коридорами.Персонал, должно быть, готовил место для какого-то другого пациента, хотя моя сумка с бумажниками и документами все еще лежала возле кровати. Посреди комнаты стояла тележка на колесиках с высокой грудой коробок. Я прошел дальше. За тележкой в кресле сидел мой таксист. Увидев меня, он заговорил:
— Компания «Мадлик» не очень-то аккуратно провела тут ремонтные работы. Оставили на полу брызги от белил. Гляньте-ка вон туда. Целый след тянется от кровати к мойке.
Я решил побыстрее отвлечь его внимание.
— Я жду тебя уже несколько часов! Не могу же я уйти отсюда без одежды.
— Ага, верно, одежда, — сказал он. — Что ж, ну-ка взгляните, что я достал для вас!
Он протянул руку и снял с тележки верхнюю коробку. Бросил ее на кровать и открыл. Я вздрогнул. Мне показалось, что оттуда на меня сейчас прыгнет дикое животное!
— Настоящее туркменское пальто, целиком из натуральной медвежьей шкуры! Пощупайте этот мех. Классное дубление, почти никакого запаха! — Он схватился за другую коробку. — Каракулевая шапка, прямо с озера Кара-Куль Таджикской ССР. Смотрите, как поблескивает ворс. Переправлено контрабандой самыми надежными людьми. — Он нахлобучил ее мне на голову. — Вот это вид! Почище, чем у комиссара! — Он схватил еще одну коробку. — Теперь взгляните-ка на эти элегантные сапоги — снегоступы! Прекрасный голубой цвет, не правда ли? А эти лакированные полуботинки как раз вам будут впору — я взял целых три пары: коричневые, синие и черные. Ваш размер. Тут все точно на ваш размер.
Не обращая внимания на то, что я пытаюсь что-то сказать, он снова подскочил к тележке. Коробки посыпались на пол. Он вскрыл одну из них.
— Вот посмотрите на этот непромокаемый лыжный костюмчик из шелка. Как вам нравится этот лазурно-голубой цвет, а? Просто шик! Новейший фасон из Швейцарии! Капюшон-то какой! Пощупайте-ка подкладку. Норка! Разве не замечательно?
Он продолжал хватать и распаковывать коробки.
— Теперь практичные вещи. Взгляните на эту английскую рыжевато-коричневую куртку из твида специального покроя. Какой цвет! Какой стиль! А вот в пару к ней расклешенные брюки для верховой езды. Ну как, хорошо они сочетаются? К куртке этот темно-коричневый подходит? А вот сапожки для верховой езды. Именное клеймо. Шик, да и только! Как раз ваш размер.
Он все вскрывал и вскрывал коробки.
— А вот вам тирольский костюмчик из Германии. Эй, как вам этот помпон на зеленой тирольской шляпе, а? Разве не здорово? А куртка, шорты и ботинки — все из лучшей кожи. А вот возьмите-ка эти подтяжки. Видите, какой на них узор? Ручная работа!
Я попытался остановить его. Он не слушал. Коробки — еще и еще…
— А вот одежда для официальных случаев. Шелковые сорочки, шелковые шарфики на шею. А возьмите-ка этот итальянский серый костюмчик в полоску — он идет в паре с белым Homburg'oм. Это же первый класс на все времена! А вот вам дюжина мягких вязаных свитеров…
— Да постой же! — Я сумел остановить его, только встав между ним и все еще тяжело нагруженной тележкой. — Откуда все это?
— Как откуда? Разумеется, из «специального магазина модной западной одежды для мужчин и джентльменов» Джийзи. Из города несколько дней назад им подбросили информацию, что вы едете домой, и они приобрели всю эту партию по срочному заказу из Стамбула. Им известны ваши размеры. Будьте спокойны. Все вам подойдет как нельзя лучше.
— Боги мои! — вскричал я. — Я же велел тебе съездить на виллу и привезти мне оттуда какую-нибудь одежду.
— Нет, просто привезти одежду. Но я все-таки съездил на виллу. Там мне сказали, что им и без того хлопот хватает. А ведь сейчас ужасно холодно, да к тому же вы в больнице и все такое. Я знаю, какой вы классный джентльмен, поэтому просто смотался по-быстрому в город и достал всю эту одежду.
— Да она же стоит уйму денег! — возмутился я.
— О, деньги не понадобились. У вас такой огромный кредит — вы бы просто поразились. Я приобрел все на ваши кредитные карточки «Прокрутка и отмывка» и «Гони должок»!
Я почувствовал, что вот-вот упаду в обморок. Кредитные карточки! О мои боги, кредитные карточки!
Вдруг — спасительная мысль.
— У тебя же нет их номеров!
— Как? В городе всем известны номера ваших кредитных карточек. И в Стамбуле тоже! Так что — никаких хлопот!
Да, в такой ситуации уже требовалась такая спасительная идея, которая лежала бы за гранью вдохновения. Я же не только остался совсем без денег, но и задолжал кредитным компаниям за последний месяц нашей фатальной поездки!
И вот она явилась — эта идея!
— Я не буду подписывать счетов!
— О, никаких проблем. Вы, наверное, забыли, офицер Грис, что на планете Модон меня осудили за подделку документов и подписей. Я же понимал, как вы будете слабы: только что из больницы и все такое. И чтобы избавить вас от всех этих хлопот, взял да и расписался за вас на всех документах.
— Ты это устроил, чтобы получить десять процентов комиссионных от магазина, — прорычал я, скрежеща зубами.
— О, что вы, что вы, офицер Грис, никак нет! Как скверно вы обо мне думаете! Ведь сейчас на улице ужасный холод. Теперь, когда вы поправились, я не могу допустить, чтобы вы заболели. А теперь почему бы вам не пойти вон туда и не принять хороший душ, пока я приготовлю шелковое нижнее белье, альпинистские носки из шерсти ламы и чудесный рыжевато-коричневый костюмчик из верблюжьей шерсти. И вот эту темно-коричневую шелковую сорочку с этим вот белым шейным шарфиком от Кристиана Диора и вот эти ковбойские сапожки из дубленой конской кожи. Не принимайте слишком горячий душ. На улице ужасная холодина. А потом вы сможете надеть эту куртку из медвежьей шкуры и каракулевую шапку, и я отвезу вас домой.
Что я мог сказать? Во всей Вселенной нашелся хоть один человек, который заботился обо мне. Меня с одинаковым успехом могли пристрелить как в куртке из настоящего туркменского медведя, так и в одноразовом банном халате от компании Занко. Еще пятнадцать тысяч не будут иметь значения, если приплюсовать их к полумиллиону, который я все еще был должен по кредитным карточкам. Я повеселел. Срок оплаты наступит через месяц после того, как они пристрелят меня за неуплату уже существующего долга.
Когда я намыливался, меня вдруг поразила мысль, что я не знаю настоящего имени таксиста. Я крикнул, стараясь перекричать шум плещущей воды:
— Эй, знаешь, мне ведь никто так и не сказал твоего имени!
— Ахмед! — крикнул он в ответ.
— Нет, нет! — крикнул я снова. — Твое турецкое имя я знаю. Мне хочется знать настоящее.
— А, тогда Деплор.
Деплор? Это на языке планеты Модон означает «судьба».
Позже была у меня причина вспомнить это. Но теперь я слишком погрузился в свое занятие, пытаясь намылиться, несмотря на новоприобретенные половые органы. Я, конечно, надеялся, что мои новые брюки позаботятся об этом хозяйстве и смогут его вместить. Велико оно было!
Часть ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Глава 1
Несмотря на «заботу» таксиста, я чувствовал себя превосходно. Я прошел по газону виллы пружинистой походкой, с обычным сердитым взглядом — на тот случай, если кто-то из домашних наблюдает за мной.Я полагал, что отдавать распоряжение внести в дом коробки с новой одеждой — ниже моего достоинства, и оставил это таксисту. Он, в свою очередь, собрал несколько мужчин с Карагезом во главе, и они образовали нечто вроде цепочки, и очень скоро моя спальня стала похожа более на складское помещение, чем на жилище. По крайней мере, я хотел быть на высоте, принимая свою финансовую смерть.
Таксист перед уходом задержался возле меня во внутреннем дворике виллы.
— Эта одежда сгодится вам в холодную погоду, — сказал он. — А вам нужно обязательно тепло одеваться. Но ближе к весне я попрошу тот магазин «для мужчин и джентльменов» поработать над вашим весенним гардеробом.
Ближе к весне, подумалось мне, я буду уже давно лежать в холодной могиле на кладбище, отведенном для тех, кого отстреливают службы получения по счетам. Но пусть помечтает. Согласно его собственным прозрениям, он заботился о моем здоровье.
— Обматывайте горло этими шерстяными шарфами, — наставлял он меня. — И старайтесь не промочить ноги. — И он ушел.
На звук закрывшейся двери внутреннего дворика открылась дверь Ютанк. Я стоял и думал, как проникнуть к себе в спальню, и услышал глубокий вздох. Повернулся.