Страница:
– Я не знаю, – честно признался он.
– Значит, поэтому он пришел в школу на бал и танцевал со мной. – Слезы навернулись ей на глаза. Она держалась из последних сил, стараясь не расплакаться. – И ничего не сказал мне. Откуда он узнал о том, что случилось с мамой?
– Я позвонил ему, когда обнаружил, что мама реагирует на его имя. Я подумал, что если он поговорит с ней, она проснется. И оказался прав. Вчера она пришла в себя.
– Ее разбудил Джулиан?! Несмотря на то что мы с тобой столько часов провели рядом с ней?
Лайем болезненно поморщился. Еще недавно он уверял детей, что маму разбудит любовь, а теперь оказался в ловушке собственного заблуждения.
– Ну…
– Господи, а что, если… – Джейси не могла дольше сдерживать слезы. Она протянула руки к Лайему, прижалась к его груди, как ребенок, и безутешно разрыдалась. Ее горячие слезы промочили его рубашку. Когда она наконец успокоилась и отстранилась, Лайему показалось, что слезы стерли с ее души последние следы детства, и перед ним вдруг предстала взрослая женщина.
– Я ненавижу ее, папа. – Это признание вызвало у нее новый поток слез.
– Нет, дорогая. – Он ласково коснулся ее щеки. – Ты обижена и раздосадована, вот и все. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Но ты не можешь ненавидеть Маму. Она любит тебя…
– А как же ты? Тебе ведь она тоже лгала все эти годы.
– Иногда люди лгут, чтобы защитить тех, кого любят, – вздохнул Лайем. – Может быть, она думала, что мы не сможем перенести правду.
Джейси фыркнула и вытерла нос ладонью. Ее глаза блестели от слез, губы дрожали, когда она заговорила:
– Он не хотел меня знать, да? Поэтому ни разу не написал и не позвонил?
Лайем с трудом удерживался, чтобы не солгать. Но ведь именно ложь довела их всех до трагедии, принесла в их жизнь страдание.
– Я не могу ответить на этот вопрос, потому что совсем не знаю Джулиана.
Лайем видел, что дочь смущена, обескуражена и рассержена. Жестокая правда привела ее на узкую тропинку над пропастью, пройти по которой ей предстояло самостоятельно, без посторонней помощи.
– Мне очень жаль, Джейс, что так получилось.
– Я люблю тебя, папа, – сквозь слезы улыбнулась она. Лайем уловил оттенок неуверенности в ее голосе, когда она произнесла слово «папа». Естественно, она не сразу привыкнет к мысли о том, что у нее есть родной отец.
– Я тоже люблю тебя, Джейс. И помни, мы по-прежнему семья. Мама очень любит тебя и Брета… О Господи! Брет! – Он повернулся так резко, что стукнулся лбом о стекло.
– Репортеры. – Джейси пристегнула ремень безопасности. – Уже половина четвертого. Он на уроке музыки.
Брет был крайне раздражен. Их класс готовился к выступлению на рождественском празднике уже целый час, а он, как большинство мальчишек, ненавидел стоять по стойке «смирно». Миссис Барнет, учительница пения, построила их на сцене в три ряда по росту, а это означало, что мальчики и девочки стояли вперемежку. Ну кому , это понравится!
Миссис Барнет постучала деревянной указкой по пюпитру.
– Тихо, дети, внимание! Давайте еще раз последний куплет. – Она кивнула мистеру Роббинсу, который сидел за роялем в углу класса. По ее сигналу он заиграл «Тихую ночь».
Как назло, все слова разом вылетели у Брета из головы.
– Пой. – Кэти незаметно ткнула его локтем в бок.
– Заткнись, – стукнул он ее в ответ.
– Я все расскажу, – не унималась Кэти и больно ущипнула его за руку.
– Отвяжись. Кэти топнула по деревянному помосту, на котором стоял их ряд, и тот закачался.
– Миссис Барнет, – плаксиво затянула она. – А Брет Кэмпбелл не поет.
Мистер Роббинс сбился. Из-под его рук вместо аккорда вырвался странный дребезжащий звук.
Кэти злорадно ухмыльнулась, глядя на Брета. Тот равнодушно уставился в потолок. Можно подумать, что его это волнует!
– Кэтрин, тебя это не касается. – Миссис Барнет снова постучала указкой по пюпитру, чтобы восстановить порядок.
– Она считает, что ее все касается, – насмешливо бросил кто-то, вызвав дружный смех.
– Но вы же сказали, что мы должны… – вспыхнула Кэти.
Миссис Барнет как-то странно и немного печально улыбнулась Брету.
– Давайте оставим мальчика в покое. Вы знаете… Брет злорадно показал Кэти язык.
– …что его мама только что пришла в себя и что их семье довелось пережить нелегкие времена, – закончила миссис Барнет.
«Вы же знаете, что его мама только что пришла в себя».
Брет чуть не задохнулся от изумления. Не может быть! Папа сказал бы, если бы это действительно произошло. Но миссис Барнет…
Внезапно у него закружилась голова, и он схватился за руку Кэти, чтобы не упасть.
Она тихо взвизгнула и раскрыла рот, чтобы снова пожаловаться на него учительнице. Но вдруг переменилась в лице и, нахмурившись, спросила Брета:
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Папа не мог так поступить. – Мальчик стиснул зубы и закрыл глаза, чтобы удержать слезы.
Вдруг дверь класса открылась, и на пороге появилась Джейси. Глаза у нее покраснели – вероятно, она недавно плакала.
– Миссис Барнет, – попросила она, – можно забрать Брета домой?
– Иди, – разрешила учительница.
Брет соскочил со скамейки и задел Кэти. Скамейка покачнулась, и четверо его товарищей едва не рухнули на пол. За спиной он услышал шепот – наверняка говорили о нем. Но в тот момент его это не интересовало.
Он медленно обошел одноклассников, которые не сводили с него любопытных глаз. Брету было наплевать на то, что все видели, как слезы дрожат у него на ресницах. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы миссис Барнет признала свою ошибку. Папа наверняка сказал бы ему, если бы мама проснулась.
Он подошел к сестре и поднял на нее несчастные, полные слез глаза. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным. Сердце колотилось так быстро, что он едва не упал в обморок.
– Разве мама…
– Пойдем, Бретти. – Сестра обняла его за плечи и вывела из класса. Машина отца была припаркована на пустующей в это время дня автобусной стоянке. Брет позволил усадить себя на заднее сиденье и тут же обмяк, как мешок с мукой. Джейси пристегнула его и села вперед к отцу. Не успел мальчик открыть рот, чтобы узнать, в чем дело, как они уже мчались по городу на полной скорости. Жители высыпали на улицы, украшая дома к предстоящему празднику. Попадались знакомые, но отец никому не помахал: он сосредоточился на дороге.
Брет хотел спросить отца, что происходит, но не мог. Казалось, злой и жестокий великан схватил его за горло обеими руками и душит.
Отец подъехал к больнице и остановился у заднего входа. На Брета он даже не взглянул, а обратился к Джейси:
– Побудь с братом. И держись подальше от вестибюля. Я поговорю с Сэмом из администрации. Через десять минут встретимся в кафе, договорились?
Джейси молча кивнула.
Отец убежал, даже не оглянувшись, и Брет с Джейси стали прогуливаться по коридору. Их шаги гулко отдавались под высоким больничным потолком. От каждого шороха Брет в страхе вздрагивал.
Она умерла. Теперь он в этом не сомневался. Когда ему разрешат войти в мамину палату, ее кровать будет пуста и он не успеет попрощаться с ней…
Вдруг он отскочил от сестры и бросился бежать по коридору к маминой палате.
– Брет, вернись!
Но он ничего не хотел слышать. У двери он замер, отдышался и осторожно потянул за ручку.
Мама лежала на кровати и спала. Брет так изумился, что чуть не упал. Хорошо, что он так и не отпустил ручку – она помогла ему сохранить равновесие. Он не знал, какое из чувств в его душе было в этот момент сильнее – облегчение от сознания того, что отец не солгал, или разочарование от того, что мама по-прежнему спит. Он на цыпочках подошел к кровати.
Он никак не мог привыкнуть к ее нынешнему облику, хотя видел ее уже не раз. Она по-прежнему была красива, а отец объяснил ему, что есть вещи и поважнее красоты – например, то, какие у нее румяные щеки и как размеренно приподнимается ее грудь при дыхании.
«Все это – добрый знак», – часто повторял отец.
Но для Брета мама оставалась как бы неживой. Ему приходилось постоянно убеждать себя в том, что она просто болеет и скоро поправится.
«Помни, Бретти, она по-прежнему наша мама».
Он старался черпать смелость в этих отцовских словах. Отец, который никогда не врет, говорит, что мама жива, значит, так оно и есть.
Брет придвинулся ближе и взялся за спинку кровати. Он почти касался лица матери, чувствовал тепло ее дыхания на щеке. Закрыв глаза, он постарался вспомнить прежнюю маму.
«Я думаю, если мальчик достаточно взрослый, чтобы самостоятельно оседлать лошадь, он вполне может отправиться на ночную прогулку… Я горжусь тобой, Бретти».
Воспоминание вызвало у него слезы. Он снова вспомнил, как мама опустилась перед ним на колени, обняла его и поцеловала. Он скучал без ее объятий едва ли не больше, чем без поцелуев.
Брет услышал, как дверь открылась и раздались осторожные шаги сестры.
– Пойдем, папа уже ждет нас в кафе.
– Еще одну минутку, – взмолился он и поцеловал маму так, как она всегда целовала его: сначала в лоб, потом в обе щеки, в подбородок и, наконец, в нос. Когда его губы коснулись ее носа, он прошептал магические слова:
– Пусть тебе приснятся только хорошие сны.
Брет отодвинулся. По его щеке скатилась слеза, упала маме на губу и рассыпалась мельчайшими брызгами.
Вдруг ее веки дрогнули, и она медленно открыла глаза. От неожиданности Брет чуть не свалился на пол.
Мама приподнялась и села, удивленно глядя на него. Брет молча ждал, когда она улыбнется. Но этого не произошло.
– Здравствуй, малыш.
Она наконец улыбнулась, но Брет сразу заподозрил неладное. Это была не его мама.
Он раскрыл рот, но не произнес ни звука. Все это время он молился о том, чтобы мама поскорее проснулась, и мечтал, что первыми ее словами будут: «Как поживает мой любимый мальчик?» А потом она обнимет его и прижмет к груди, как всегда…
Слезы хлынули из его глаз. Женщина с маминым лицом нахмурилась:
– Что-нибудь не так?
И говорила она по-другому. Настоящая мама обязательно сказала бы: «Мой мальчик уже большой. Он не должен плакать».
Ненастоящая мама удивленно огляделась, заметила в дверях Джейси и радостно воскликнула:
– Как поживает моя любимая девочка?
Из груди Брета вырвался тихий стон. Этого он вынести не мог. Его слова! А она отдала их Джейси!
БЕЖАТЬ.
Только эта мысль крутилась у него в мозгу. Он выбежал из больницы и скрылся в вечерних сумерках.
К тому времени, когда он добрался до шоссе, его трясло от пронизывающего холода. Но ему было все равно. Он бежал без оглядки.
Глава 23
– Значит, поэтому он пришел в школу на бал и танцевал со мной. – Слезы навернулись ей на глаза. Она держалась из последних сил, стараясь не расплакаться. – И ничего не сказал мне. Откуда он узнал о том, что случилось с мамой?
– Я позвонил ему, когда обнаружил, что мама реагирует на его имя. Я подумал, что если он поговорит с ней, она проснется. И оказался прав. Вчера она пришла в себя.
– Ее разбудил Джулиан?! Несмотря на то что мы с тобой столько часов провели рядом с ней?
Лайем болезненно поморщился. Еще недавно он уверял детей, что маму разбудит любовь, а теперь оказался в ловушке собственного заблуждения.
– Ну…
– Господи, а что, если… – Джейси не могла дольше сдерживать слезы. Она протянула руки к Лайему, прижалась к его груди, как ребенок, и безутешно разрыдалась. Ее горячие слезы промочили его рубашку. Когда она наконец успокоилась и отстранилась, Лайему показалось, что слезы стерли с ее души последние следы детства, и перед ним вдруг предстала взрослая женщина.
– Я ненавижу ее, папа. – Это признание вызвало у нее новый поток слез.
– Нет, дорогая. – Он ласково коснулся ее щеки. – Ты обижена и раздосадована, вот и все. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Но ты не можешь ненавидеть Маму. Она любит тебя…
– А как же ты? Тебе ведь она тоже лгала все эти годы.
– Иногда люди лгут, чтобы защитить тех, кого любят, – вздохнул Лайем. – Может быть, она думала, что мы не сможем перенести правду.
Джейси фыркнула и вытерла нос ладонью. Ее глаза блестели от слез, губы дрожали, когда она заговорила:
– Он не хотел меня знать, да? Поэтому ни разу не написал и не позвонил?
Лайем с трудом удерживался, чтобы не солгать. Но ведь именно ложь довела их всех до трагедии, принесла в их жизнь страдание.
– Я не могу ответить на этот вопрос, потому что совсем не знаю Джулиана.
Лайем видел, что дочь смущена, обескуражена и рассержена. Жестокая правда привела ее на узкую тропинку над пропастью, пройти по которой ей предстояло самостоятельно, без посторонней помощи.
– Мне очень жаль, Джейс, что так получилось.
– Я люблю тебя, папа, – сквозь слезы улыбнулась она. Лайем уловил оттенок неуверенности в ее голосе, когда она произнесла слово «папа». Естественно, она не сразу привыкнет к мысли о том, что у нее есть родной отец.
– Я тоже люблю тебя, Джейс. И помни, мы по-прежнему семья. Мама очень любит тебя и Брета… О Господи! Брет! – Он повернулся так резко, что стукнулся лбом о стекло.
– Репортеры. – Джейси пристегнула ремень безопасности. – Уже половина четвертого. Он на уроке музыки.
Брет был крайне раздражен. Их класс готовился к выступлению на рождественском празднике уже целый час, а он, как большинство мальчишек, ненавидел стоять по стойке «смирно». Миссис Барнет, учительница пения, построила их на сцене в три ряда по росту, а это означало, что мальчики и девочки стояли вперемежку. Ну кому , это понравится!
Миссис Барнет постучала деревянной указкой по пюпитру.
– Тихо, дети, внимание! Давайте еще раз последний куплет. – Она кивнула мистеру Роббинсу, который сидел за роялем в углу класса. По ее сигналу он заиграл «Тихую ночь».
Как назло, все слова разом вылетели у Брета из головы.
– Пой. – Кэти незаметно ткнула его локтем в бок.
– Заткнись, – стукнул он ее в ответ.
– Я все расскажу, – не унималась Кэти и больно ущипнула его за руку.
– Отвяжись. Кэти топнула по деревянному помосту, на котором стоял их ряд, и тот закачался.
– Миссис Барнет, – плаксиво затянула она. – А Брет Кэмпбелл не поет.
Мистер Роббинс сбился. Из-под его рук вместо аккорда вырвался странный дребезжащий звук.
Кэти злорадно ухмыльнулась, глядя на Брета. Тот равнодушно уставился в потолок. Можно подумать, что его это волнует!
– Кэтрин, тебя это не касается. – Миссис Барнет снова постучала указкой по пюпитру, чтобы восстановить порядок.
– Она считает, что ее все касается, – насмешливо бросил кто-то, вызвав дружный смех.
– Но вы же сказали, что мы должны… – вспыхнула Кэти.
Миссис Барнет как-то странно и немного печально улыбнулась Брету.
– Давайте оставим мальчика в покое. Вы знаете… Брет злорадно показал Кэти язык.
– …что его мама только что пришла в себя и что их семье довелось пережить нелегкие времена, – закончила миссис Барнет.
«Вы же знаете, что его мама только что пришла в себя».
Брет чуть не задохнулся от изумления. Не может быть! Папа сказал бы, если бы это действительно произошло. Но миссис Барнет…
Внезапно у него закружилась голова, и он схватился за руку Кэти, чтобы не упасть.
Она тихо взвизгнула и раскрыла рот, чтобы снова пожаловаться на него учительнице. Но вдруг переменилась в лице и, нахмурившись, спросила Брета:
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Папа не мог так поступить. – Мальчик стиснул зубы и закрыл глаза, чтобы удержать слезы.
Вдруг дверь класса открылась, и на пороге появилась Джейси. Глаза у нее покраснели – вероятно, она недавно плакала.
– Миссис Барнет, – попросила она, – можно забрать Брета домой?
– Иди, – разрешила учительница.
Брет соскочил со скамейки и задел Кэти. Скамейка покачнулась, и четверо его товарищей едва не рухнули на пол. За спиной он услышал шепот – наверняка говорили о нем. Но в тот момент его это не интересовало.
Он медленно обошел одноклассников, которые не сводили с него любопытных глаз. Брету было наплевать на то, что все видели, как слезы дрожат у него на ресницах. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы миссис Барнет признала свою ошибку. Папа наверняка сказал бы ему, если бы мама проснулась.
Он подошел к сестре и поднял на нее несчастные, полные слез глаза. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным. Сердце колотилось так быстро, что он едва не упал в обморок.
– Разве мама…
– Пойдем, Бретти. – Сестра обняла его за плечи и вывела из класса. Машина отца была припаркована на пустующей в это время дня автобусной стоянке. Брет позволил усадить себя на заднее сиденье и тут же обмяк, как мешок с мукой. Джейси пристегнула его и села вперед к отцу. Не успел мальчик открыть рот, чтобы узнать, в чем дело, как они уже мчались по городу на полной скорости. Жители высыпали на улицы, украшая дома к предстоящему празднику. Попадались знакомые, но отец никому не помахал: он сосредоточился на дороге.
Брет хотел спросить отца, что происходит, но не мог. Казалось, злой и жестокий великан схватил его за горло обеими руками и душит.
Отец подъехал к больнице и остановился у заднего входа. На Брета он даже не взглянул, а обратился к Джейси:
– Побудь с братом. И держись подальше от вестибюля. Я поговорю с Сэмом из администрации. Через десять минут встретимся в кафе, договорились?
Джейси молча кивнула.
Отец убежал, даже не оглянувшись, и Брет с Джейси стали прогуливаться по коридору. Их шаги гулко отдавались под высоким больничным потолком. От каждого шороха Брет в страхе вздрагивал.
Она умерла. Теперь он в этом не сомневался. Когда ему разрешат войти в мамину палату, ее кровать будет пуста и он не успеет попрощаться с ней…
Вдруг он отскочил от сестры и бросился бежать по коридору к маминой палате.
– Брет, вернись!
Но он ничего не хотел слышать. У двери он замер, отдышался и осторожно потянул за ручку.
Мама лежала на кровати и спала. Брет так изумился, что чуть не упал. Хорошо, что он так и не отпустил ручку – она помогла ему сохранить равновесие. Он не знал, какое из чувств в его душе было в этот момент сильнее – облегчение от сознания того, что отец не солгал, или разочарование от того, что мама по-прежнему спит. Он на цыпочках подошел к кровати.
Он никак не мог привыкнуть к ее нынешнему облику, хотя видел ее уже не раз. Она по-прежнему была красива, а отец объяснил ему, что есть вещи и поважнее красоты – например, то, какие у нее румяные щеки и как размеренно приподнимается ее грудь при дыхании.
«Все это – добрый знак», – часто повторял отец.
Но для Брета мама оставалась как бы неживой. Ему приходилось постоянно убеждать себя в том, что она просто болеет и скоро поправится.
«Помни, Бретти, она по-прежнему наша мама».
Он старался черпать смелость в этих отцовских словах. Отец, который никогда не врет, говорит, что мама жива, значит, так оно и есть.
Брет придвинулся ближе и взялся за спинку кровати. Он почти касался лица матери, чувствовал тепло ее дыхания на щеке. Закрыв глаза, он постарался вспомнить прежнюю маму.
«Я думаю, если мальчик достаточно взрослый, чтобы самостоятельно оседлать лошадь, он вполне может отправиться на ночную прогулку… Я горжусь тобой, Бретти».
Воспоминание вызвало у него слезы. Он снова вспомнил, как мама опустилась перед ним на колени, обняла его и поцеловала. Он скучал без ее объятий едва ли не больше, чем без поцелуев.
Брет услышал, как дверь открылась и раздались осторожные шаги сестры.
– Пойдем, папа уже ждет нас в кафе.
– Еще одну минутку, – взмолился он и поцеловал маму так, как она всегда целовала его: сначала в лоб, потом в обе щеки, в подбородок и, наконец, в нос. Когда его губы коснулись ее носа, он прошептал магические слова:
– Пусть тебе приснятся только хорошие сны.
Брет отодвинулся. По его щеке скатилась слеза, упала маме на губу и рассыпалась мельчайшими брызгами.
Вдруг ее веки дрогнули, и она медленно открыла глаза. От неожиданности Брет чуть не свалился на пол.
Мама приподнялась и села, удивленно глядя на него. Брет молча ждал, когда она улыбнется. Но этого не произошло.
– Здравствуй, малыш.
Она наконец улыбнулась, но Брет сразу заподозрил неладное. Это была не его мама.
Он раскрыл рот, но не произнес ни звука. Все это время он молился о том, чтобы мама поскорее проснулась, и мечтал, что первыми ее словами будут: «Как поживает мой любимый мальчик?» А потом она обнимет его и прижмет к груди, как всегда…
Слезы хлынули из его глаз. Женщина с маминым лицом нахмурилась:
– Что-нибудь не так?
И говорила она по-другому. Настоящая мама обязательно сказала бы: «Мой мальчик уже большой. Он не должен плакать».
Ненастоящая мама удивленно огляделась, заметила в дверях Джейси и радостно воскликнула:
– Как поживает моя любимая девочка?
Из груди Брета вырвался тихий стон. Этого он вынести не мог. Его слова! А она отдала их Джейси!
БЕЖАТЬ.
Только эта мысль крутилась у него в мозгу. Он выбежал из больницы и скрылся в вечерних сумерках.
К тому времени, когда он добрался до шоссе, его трясло от пронизывающего холода. Но ему было все равно. Он бежал без оглядки.
Глава 23
«Теперь мы называем ее Джейси».
Казалось, она смотрит в зеркало, отражающее прошлое, и силится до него дотронуться. Сколько всего она забыла! Каким было первое слово ее дочери? Как прошел ее первый день в детском саду – залезла ли она в желтый автобус охотно или, наоборот, прижалась к ней и попросила оставить дома хотя бы еще на день?
– Мама?
Сладостная полнота этого слова заставила ее острее ощутить боль от потери памяти. Неужели она навсегда останется чужой для родной дочери?
– Джейси, – прошептала она, раскрывая ей объятия. Девочка медленно подошла. Микаэла почувствовала странную робость в ее движениях. Джейси наклонилась к ней. Микаэла обняла ее и притянула к себе. Она помнила детский запах, а сейчас ей пришлось вдохнуть смешанный аромат духов, пудры и каких-то пряностей – запах взрослой женщины.
Когда она отстранилась, Джейси заплакала.
– Не плачь, все будет хорошо. – Микаэла коснулась ее щеки.
– Каким образом? Я не верю.
– Память вернется ко мне, вот увидишь.
– Ты потеряла память? – изумилась Джейси. – Так вот почему… – Она осеклась.
– Да, у меня остались некоторые провалы.
– Почему же папа ничего мне не сказал?
– Я думаю, они попросили Джулиана утаить это ото всех.
– Джулиан… Значит, ты не помнишь папу? – еле слышно прошептала Джейси.
– Я помню Джулиана… но только до некоторого момента. С тех пор как я ушла от него, жизнь представляется мне сплошным черным пятном. Я думаю…
– Отлично! – сквозь слезы выкрикнула Джейси. Она вдруг попятилась от матери, как будто у той вдруг выросли рога.
– Ты пугаешь меня, – нахмурилась Микаэла.
– Мой папа – Лайем Кэмпбелл. – Джейси бросилась к матери, схватила ее за ворот ночной рубашки и тряхнула. – Мы с тобой полюбили его много лет назад мне тогда было четыре года. Ты замужем за ним уже десять лет. А ты его не помнишь. Зато помнишь Джулиана, который ни разу за все это время не вспомнил о нас, не прислал мне поздравительной открытки ко дню рождения!
– Но Джулиан – твой отец, – растерянно вымолвила Микаэла.
– Да, конечно. – Джейси выпустила ее и отступила на шаг. Ей с трудом удавалось держать себя в руках. – И благодаря твоей лжи я только сегодня узнала об этом.
– Разве я никогда не говорила тебе об отце? – изумилась Микаэла, чувствуя, как все внутри у нее сводит судорогой, словно ее ударили в живот.
– Нет.
– О, Джейси… – Микаэла не знала, что сказать. Господи, как она могла скрыть от дочери правду? – Джейси, я…
Дверь распахнулась, и в палату почти влетела Сара.
– Джейси, я надеялась, что застану тебя здесь. Мне только что позвонили из приемного отделения. Они видели, как Брет выбежал из больницы. Он бежал как сумасшедший…
– Брет! О Господи! Это я виновата! – Джейси опрометью выбежала из палаты, едва не сбив с ног тучную медсестру.
– Кто такой Брет? – беспомощно взглянула Микаэла на Сару.
– Вам нужно отдохнуть, – уклонилась та от ответа. Сердце готово было выскочить из груди Микаэлы. Она ожидала, что каждую минуту может включиться сигнал тревоги на аппаратуре, контролирующей сердечную деятельность. Белые стены палаты закружились перед глазами, вызывая тошноту. Она схватила Сару за руку и потянула к себе с такой силой, что та едва не упала, в последний момент успев удержаться за спинку кровати.
– Сара… вы меня знали раньше?
– Конечно. Еще со школы медсестер.
Микаэла вдруг ослабела, выпустила Сару и рухнула на подушки. Разрозненные факты из прошлой жизни не помогали ей вспомнить себя.
– Скажите, я была хорошим человеком?
– У вас всегда было ангельское сердце, Микаэла, – ласково улыбнулась Сара. – И оно у вас осталось. Можете мне поверить.
Она хотела бы поверить, но не могла. Оказывается, она всю жизнь лгала дочери и, безусловно, разбила сердце Лайему. Впервые она подумала о том, что эта амнезия послана ей Богом. Небольшая передышка, данная грешнику, чтобы очиститься.
Джулиан сидел в уютном коконе автомобиля и сквозь затененное стекло наблюдал за репортерами, которые, как мухи, облепили его со всех сторон.
Сегодня его по-настоящему подставили. Факт очевидный. Ему пришлось спустить этих собак на собственную дочь. Последние новости еще не транслировали, но он уже знал все подробности происшедшего: его дочь окружили возле школы и подвергли безжалостному допросу.
«Каково быть дочерью Джулиана Троу?» А потом они выяснили ужасную правду: она ничего не знает.
Джулиан увидел, как сквозь толпу к нему пытается пробиться Лайем.
Он испугался и вжался в сиденье. Меньше всего на свете ему хотелось говорить с Лайемом. Джулиану было очень стыдно за свой поступок. Теперь приходится расплачиваться за свое легкомыслие, причем буквально. Те, кто работает на него, швыряют деньги направо и налево, умиротворяя людей, чья собственность или сама жизнь пострадала от столкновения с Джулианом Троу.
Как бы ему хотелось быть лучше и чище, хотя бы раз в жизни поступить правильно, сделать что-нибудь достойное!
Джулиан надел темные очки, тщательно причесался перед зеркалом и вышел из лимузина под снег.
– Вот он!
Репортеры бросились к нему, держа диктофоны наготове. Было слишком холодно, и они выглядели помято и жалко – под стать его настроению. Они наверняка предпочли бы брать интервью в Лос-Анджелесе, где рисковали заработать рак от излучения фотовспышек, но не могли обморозиться.
Джулиан даже не пытался вслушиваться в вопросы, которые роем кружились вокруг него. Молча, без тени улыбки он, растолкав всех на пути, направился в больницу. Он знал, что они не осмелятся последовать за ним. Репортеры похожи на вампиров – они появляются лишь там, куда их приглашают.
В коридоре он столкнулся с дочерью. Она стояла спиной к нему совершенно неподвижно.
– Джулиана, – тихо позвал он, но тут вспомнил, что теперь ее зовут иначе. – Джейси…
Она медленно обернулась. На какой-то миг прошлое магическим образом соединилось с настоящим. Ее глаза покраснели от слез и припухли, а губы едва заметно дрожали. Она была похожа на Кайлу в день их расставания.
– Привет, – сказала она.
– Я надеялся, что мы сможем поговорить. Я знаю, что тебе известна правда про меня… про нас.
– Не сейчас. Мой брат пропал.
– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Джулиан. – У меня больше нет детей.
– Я имею в виду своего сводного брата.
– Господи, а мне никто ничего не сказал, – прошептал он. – Значит, у Кайлы и Лайема?..
– Да, – кивнула она. – Его зовут Брет. Сегодня мы увидели маму впервые с тех пор, как она проснулась. И она не узнала нас. Это было ужасно. И Брет… убежал.
Джулиан хотел бы помочь дочери, сказать что-нибудь утешительное, но он не знал, что можно сделать в этой ситуации. Нет, неправда. Он знал: Джейси нуждается в помощи отца.
Лайем наверняка догадался бы, что делать. Эта ситуация, как и тысячи подобных, делала его настоящим отцом Джейси. И нет никакой силы, которая превратила бы Джулиана в того, кем он не является.
– Ты не виновата. Твой папа найдет его.
– Да… – тихо отозвалась она.
Джулиан хотел бы взглянуть в печальные глаза Джейси и увидеть в них будущее, но он видел только свое никчемное прошлое.
– Твой отец – хороший человек. Он найдет Брета. Можешь мне поверить.
– Поверить? – изумилась Джейси и подошла к нему ближе. – Скажи, ты когда-нибудь думал обо мне?
Джулиан точно знал, когда требуется солгать, и хотя понимал, что достойный человек на его месте не опустился бы до такого, выбрал самый легкий путь.
– Все время, – ответил он со смущенной улыбкой. – Ты очень похожа на свою мать. Вы обе – самые прекрасные женщины из всех, которых я когда-либо встречал.
Он видел, что она ему не верит и – хуже того – что его ложь ранит ее, поэтому решил разбавить ложь правдой.
– Если честно, то это не совсем так. Когда твоя мать оставила меня… я продолжал жить. Я любил ее и тебя, но случилось так, что твоя мать и отец полюбили друг друга. А если Кайла любит, с этим ничего нельзя поделать.
Джейси отвернулась и подошла к окну. Джулиан последовал за ней. Ему хотелось обнять ее за плечи, но он не осмеливался. Вместо этого он смотрел на их отражение в темном оконном стекле и видел, что она плачет. Каждая ее слезинка оставляла серебристый след на зеркальной поверхности стекла.
– Прости меня за все. За журналистов, за долгие годы молчания, за те письма, которые я тебе не писал…
И вдруг рядом с обликом дочери Джулиан увидел, как пуста его душа. Это ощущение возникло внезапно и так же быстро исчезло, но в его сердце оно навсегда оставило глубокий след.
Лайем старался не думать, чем закончится этот вечер, который с самого начала не складывался. Богу было угодно подвергнуть его испытанию, а заодно наслать на всех мороз: за последние полчаса температура понизилась на четыре градуса. В этом холоде, в кромешной тьме где-то прячется его девятилетний сын, малыш, на долю которого выпали испытания, которые по плечу только взрослому мужчине. Знает ли Брет, как опасно ходить по обледеневшим тротуарам в темноте? Ведь видимость почти нулевая, и водители могут не справиться с управлением.
Помнится, он не говорил с Бретом о такой опасности, и этот пробел в воспитании теперь не давал Лайему покоя.
Он то и дело поглядывал на термометр, установленный снаружи. Уже ниже нуля. А сын неизвестно где…
Хватит. Все обойдется. Он наверняка прячется где-нибудь в теплом и безопасном месте…
И думает о том, почему папа не сказал ему правду, а мама не узнала его.
– Держись, Бретти, – прошептал Лайем и с силой вцепился в руль. В темноте ничего нельзя было разглядеть. Мело так сильно, что «дворники» не справлялись.
Дорога была пуста, как и больничная стоянка, откуда он недавно отъехал. Лайем потратил драгоценные минуты, стараясь отыскать Брета в больнице, потому что не мог поверить в то, что мальчик решился на побег. А оказалось, что он, не обращая внимания на холод, бросился наутек.
Теперь Брет наверняка замерз, ведь он сбежал без пальто. В машине затрещал телефон. Лайем схватил трубку и не раздумывая выпалил:
– Нашли?
– Нет, – раздался в трубке встревоженный голос Джейси. – Но его ищут. Роза сидит дома у телефона. Я в больнице – на случай если он вернется. Я подумала…
– Знаю, дорогая. Давай не занимать телефон. Вдруг появятся какие-нибудь новости.
– Папа, мне очень жаль, – прошептала девочка.
– Ты не виновата, милая. Это моя вина, а не твоя. Я должен был сказать вам обоим правду. Поговорим об этом позже, ладно? Когда… найдем Брета.
– Да, хорошо.
Лайем повесил трубку и снова стал смотреть на дорогу. Как ни странно, это успокаивало – когда он сосредоточивал внимание на асфальтированном полотне, светофорах, обочине, ему было легче. Только это помогало ему удержаться в устойчивых рамках, избежать нервного срыва.
Отъехав от больницы на четверть мили, Лайем снизил скорость с восьми до пяти миль в час. За лобовым стеклом лежала темная лента дороги.
Мелочи. Детали.
Он всматривался в заснеженное поле, тянувшееся вдоль хайвея. Брет не стал бы перебегать дорогу, но вполне мог остановить незнакомую машину и попросить подбросить его в город.
Лайем постарался подавить внезапно возникший панический страх. Господи, сделай так, чтобы ему не пришло это в голову!
Судя по термометру, снаружи стало еще на градус холоднее. Лайем сосредоточился на мелочах: нога на педали газа, руки сжимают руль, глаза ощупывают обочину в поисках следов. Но вокруг лежало только белое покрывало нетронутого снега.
Далеко впереди справа виднелись конюшни, сараи и ярмарочные павильоны. Главный павильон был залит ярким светом и напоминал бурное море.
Как странно видеть огни посреди зимней ночи!
Надежда затеплилась в сердце Лайема. Эта ярмарка – любимое место Майк. Они с Бретом часто бывали здесь летом на выставках лошадей и бегах. Всего несколько месяцев назад Брет выиграл свою первую награду на соревнованиях.
Возле поворота Лайем притормозил. Испарина выступила у него на лбу, ладони стали влажными и холодными.
Любое промедление может оказаться смертельным. Ртутный столбик термометра продолжал ползти вниз. Лайем свернул с главной дороги и надавил на педаль. Машину сначала повело в сторону, но затем колеса выровнялись. Лайем согнулся над рулем, всматриваясь в темноту, так что едва не касался лбом стекла. На стоянке он резко затормозил и, не выключив мотора, выскочил из машины и бросился бежать по глубокому снегу.
– Брет! – крикнул он.
Его крик долетал до невидимых гор и эхом возвращался обратно, высокий и тонкий, как наледь на проруби.
– Брет! – Теперь он бежал по конюшне, заглядывая подряд во все стойла.
Он нашел сына в последнем; раньше здесь стояла лошадь, которую Майк представляла на городской выставке. Брет забился в дальний угол, сжался в комок и сосал указательный палец.
Никогда в жизни Лайем не чувствовал такого облегчения. Все, на что он был способен в этот момент, – это опуститься на колени и обнять сына.
– Как ты меня напугал, – прошептал он в изнеможении.
Брет отодвинулся от отца. Глаза и щеки у него покраснели от слез, голос дрожал.
– Я знал, что ты найдешь меня, папа. Я… – Он разрыдался, дрожа всем телом.
– Тихо, тихо, малыш, – ласково гладил его Лайем по спине.
– Па-па, о-на даже не обняла ме-ня.
– Прости, сынок. Я давно должен был сказать тебе правду.
– Она… не моя мама, да?
– Она твоя мама. Просто из-за того, что она упала с лошади, у нее в мозгу что-то повредилось, и она теперь не может вспомнить многие важные вещи.
– И… меня?
– И меня. И Джейси.
– Она вспомнила Джейси!
– Нет. Ей рассказали про Джейси, поэтому она догадалась, кто перед ней. Но на самом деле ее она тоже не помнит.
– Тогда почему ей никто не рассказал обо мне? – все еще всхлипывая, спросил Брет. – Я не хуже Джейси.
– Для нее ты – все, Брет. Вы с Джейси – ее мир, ее жизнь. Поэтому когда ей рассказали про Джейси, мама долго плакала. Я просто не смог сразу же рассказать ей еще и про тебя. Маме и так было очень больно. Я надеялся, что она без посторонней помощи все вспомнит, но этого не случилось.
– А память к ней вернется? – уже спокойнее спросил Брет.
Лайем видел, что сын из последних сил старается держаться, как взрослый. В первый момент он хотел ответить утвердительно, но за последние несколько дней он узнал много нового о себе и своих детях. Все они, оказывается, достаточно сильны, чтобы стойко переносить правду. И единственное, что может подкосить их, – это ложь.
– Доктора говорят, что она вспомнит почти все. Детали вряд ли, но такие важные вещи, как семья, дом, родные, вернутся в ее память.
Казалось, она смотрит в зеркало, отражающее прошлое, и силится до него дотронуться. Сколько всего она забыла! Каким было первое слово ее дочери? Как прошел ее первый день в детском саду – залезла ли она в желтый автобус охотно или, наоборот, прижалась к ней и попросила оставить дома хотя бы еще на день?
– Мама?
Сладостная полнота этого слова заставила ее острее ощутить боль от потери памяти. Неужели она навсегда останется чужой для родной дочери?
– Джейси, – прошептала она, раскрывая ей объятия. Девочка медленно подошла. Микаэла почувствовала странную робость в ее движениях. Джейси наклонилась к ней. Микаэла обняла ее и притянула к себе. Она помнила детский запах, а сейчас ей пришлось вдохнуть смешанный аромат духов, пудры и каких-то пряностей – запах взрослой женщины.
Когда она отстранилась, Джейси заплакала.
– Не плачь, все будет хорошо. – Микаэла коснулась ее щеки.
– Каким образом? Я не верю.
– Память вернется ко мне, вот увидишь.
– Ты потеряла память? – изумилась Джейси. – Так вот почему… – Она осеклась.
– Да, у меня остались некоторые провалы.
– Почему же папа ничего мне не сказал?
– Я думаю, они попросили Джулиана утаить это ото всех.
– Джулиан… Значит, ты не помнишь папу? – еле слышно прошептала Джейси.
– Я помню Джулиана… но только до некоторого момента. С тех пор как я ушла от него, жизнь представляется мне сплошным черным пятном. Я думаю…
– Отлично! – сквозь слезы выкрикнула Джейси. Она вдруг попятилась от матери, как будто у той вдруг выросли рога.
– Ты пугаешь меня, – нахмурилась Микаэла.
– Мой папа – Лайем Кэмпбелл. – Джейси бросилась к матери, схватила ее за ворот ночной рубашки и тряхнула. – Мы с тобой полюбили его много лет назад мне тогда было четыре года. Ты замужем за ним уже десять лет. А ты его не помнишь. Зато помнишь Джулиана, который ни разу за все это время не вспомнил о нас, не прислал мне поздравительной открытки ко дню рождения!
– Но Джулиан – твой отец, – растерянно вымолвила Микаэла.
– Да, конечно. – Джейси выпустила ее и отступила на шаг. Ей с трудом удавалось держать себя в руках. – И благодаря твоей лжи я только сегодня узнала об этом.
– Разве я никогда не говорила тебе об отце? – изумилась Микаэла, чувствуя, как все внутри у нее сводит судорогой, словно ее ударили в живот.
– Нет.
– О, Джейси… – Микаэла не знала, что сказать. Господи, как она могла скрыть от дочери правду? – Джейси, я…
Дверь распахнулась, и в палату почти влетела Сара.
– Джейси, я надеялась, что застану тебя здесь. Мне только что позвонили из приемного отделения. Они видели, как Брет выбежал из больницы. Он бежал как сумасшедший…
– Брет! О Господи! Это я виновата! – Джейси опрометью выбежала из палаты, едва не сбив с ног тучную медсестру.
– Кто такой Брет? – беспомощно взглянула Микаэла на Сару.
– Вам нужно отдохнуть, – уклонилась та от ответа. Сердце готово было выскочить из груди Микаэлы. Она ожидала, что каждую минуту может включиться сигнал тревоги на аппаратуре, контролирующей сердечную деятельность. Белые стены палаты закружились перед глазами, вызывая тошноту. Она схватила Сару за руку и потянула к себе с такой силой, что та едва не упала, в последний момент успев удержаться за спинку кровати.
– Сара… вы меня знали раньше?
– Конечно. Еще со школы медсестер.
Микаэла вдруг ослабела, выпустила Сару и рухнула на подушки. Разрозненные факты из прошлой жизни не помогали ей вспомнить себя.
– Скажите, я была хорошим человеком?
– У вас всегда было ангельское сердце, Микаэла, – ласково улыбнулась Сара. – И оно у вас осталось. Можете мне поверить.
Она хотела бы поверить, но не могла. Оказывается, она всю жизнь лгала дочери и, безусловно, разбила сердце Лайему. Впервые она подумала о том, что эта амнезия послана ей Богом. Небольшая передышка, данная грешнику, чтобы очиститься.
Джулиан сидел в уютном коконе автомобиля и сквозь затененное стекло наблюдал за репортерами, которые, как мухи, облепили его со всех сторон.
Сегодня его по-настоящему подставили. Факт очевидный. Ему пришлось спустить этих собак на собственную дочь. Последние новости еще не транслировали, но он уже знал все подробности происшедшего: его дочь окружили возле школы и подвергли безжалостному допросу.
«Каково быть дочерью Джулиана Троу?» А потом они выяснили ужасную правду: она ничего не знает.
Джулиан увидел, как сквозь толпу к нему пытается пробиться Лайем.
Он испугался и вжался в сиденье. Меньше всего на свете ему хотелось говорить с Лайемом. Джулиану было очень стыдно за свой поступок. Теперь приходится расплачиваться за свое легкомыслие, причем буквально. Те, кто работает на него, швыряют деньги направо и налево, умиротворяя людей, чья собственность или сама жизнь пострадала от столкновения с Джулианом Троу.
Как бы ему хотелось быть лучше и чище, хотя бы раз в жизни поступить правильно, сделать что-нибудь достойное!
Джулиан надел темные очки, тщательно причесался перед зеркалом и вышел из лимузина под снег.
– Вот он!
Репортеры бросились к нему, держа диктофоны наготове. Было слишком холодно, и они выглядели помято и жалко – под стать его настроению. Они наверняка предпочли бы брать интервью в Лос-Анджелесе, где рисковали заработать рак от излучения фотовспышек, но не могли обморозиться.
Джулиан даже не пытался вслушиваться в вопросы, которые роем кружились вокруг него. Молча, без тени улыбки он, растолкав всех на пути, направился в больницу. Он знал, что они не осмелятся последовать за ним. Репортеры похожи на вампиров – они появляются лишь там, куда их приглашают.
В коридоре он столкнулся с дочерью. Она стояла спиной к нему совершенно неподвижно.
– Джулиана, – тихо позвал он, но тут вспомнил, что теперь ее зовут иначе. – Джейси…
Она медленно обернулась. На какой-то миг прошлое магическим образом соединилось с настоящим. Ее глаза покраснели от слез и припухли, а губы едва заметно дрожали. Она была похожа на Кайлу в день их расставания.
– Привет, – сказала она.
– Я надеялся, что мы сможем поговорить. Я знаю, что тебе известна правда про меня… про нас.
– Не сейчас. Мой брат пропал.
– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Джулиан. – У меня больше нет детей.
– Я имею в виду своего сводного брата.
– Господи, а мне никто ничего не сказал, – прошептал он. – Значит, у Кайлы и Лайема?..
– Да, – кивнула она. – Его зовут Брет. Сегодня мы увидели маму впервые с тех пор, как она проснулась. И она не узнала нас. Это было ужасно. И Брет… убежал.
Джулиан хотел бы помочь дочери, сказать что-нибудь утешительное, но он не знал, что можно сделать в этой ситуации. Нет, неправда. Он знал: Джейси нуждается в помощи отца.
Лайем наверняка догадался бы, что делать. Эта ситуация, как и тысячи подобных, делала его настоящим отцом Джейси. И нет никакой силы, которая превратила бы Джулиана в того, кем он не является.
– Ты не виновата. Твой папа найдет его.
– Да… – тихо отозвалась она.
Джулиан хотел бы взглянуть в печальные глаза Джейси и увидеть в них будущее, но он видел только свое никчемное прошлое.
– Твой отец – хороший человек. Он найдет Брета. Можешь мне поверить.
– Поверить? – изумилась Джейси и подошла к нему ближе. – Скажи, ты когда-нибудь думал обо мне?
Джулиан точно знал, когда требуется солгать, и хотя понимал, что достойный человек на его месте не опустился бы до такого, выбрал самый легкий путь.
– Все время, – ответил он со смущенной улыбкой. – Ты очень похожа на свою мать. Вы обе – самые прекрасные женщины из всех, которых я когда-либо встречал.
Он видел, что она ему не верит и – хуже того – что его ложь ранит ее, поэтому решил разбавить ложь правдой.
– Если честно, то это не совсем так. Когда твоя мать оставила меня… я продолжал жить. Я любил ее и тебя, но случилось так, что твоя мать и отец полюбили друг друга. А если Кайла любит, с этим ничего нельзя поделать.
Джейси отвернулась и подошла к окну. Джулиан последовал за ней. Ему хотелось обнять ее за плечи, но он не осмеливался. Вместо этого он смотрел на их отражение в темном оконном стекле и видел, что она плачет. Каждая ее слезинка оставляла серебристый след на зеркальной поверхности стекла.
– Прости меня за все. За журналистов, за долгие годы молчания, за те письма, которые я тебе не писал…
И вдруг рядом с обликом дочери Джулиан увидел, как пуста его душа. Это ощущение возникло внезапно и так же быстро исчезло, но в его сердце оно навсегда оставило глубокий след.
Лайем старался не думать, чем закончится этот вечер, который с самого начала не складывался. Богу было угодно подвергнуть его испытанию, а заодно наслать на всех мороз: за последние полчаса температура понизилась на четыре градуса. В этом холоде, в кромешной тьме где-то прячется его девятилетний сын, малыш, на долю которого выпали испытания, которые по плечу только взрослому мужчине. Знает ли Брет, как опасно ходить по обледеневшим тротуарам в темноте? Ведь видимость почти нулевая, и водители могут не справиться с управлением.
Помнится, он не говорил с Бретом о такой опасности, и этот пробел в воспитании теперь не давал Лайему покоя.
Он то и дело поглядывал на термометр, установленный снаружи. Уже ниже нуля. А сын неизвестно где…
Хватит. Все обойдется. Он наверняка прячется где-нибудь в теплом и безопасном месте…
И думает о том, почему папа не сказал ему правду, а мама не узнала его.
– Держись, Бретти, – прошептал Лайем и с силой вцепился в руль. В темноте ничего нельзя было разглядеть. Мело так сильно, что «дворники» не справлялись.
Дорога была пуста, как и больничная стоянка, откуда он недавно отъехал. Лайем потратил драгоценные минуты, стараясь отыскать Брета в больнице, потому что не мог поверить в то, что мальчик решился на побег. А оказалось, что он, не обращая внимания на холод, бросился наутек.
Теперь Брет наверняка замерз, ведь он сбежал без пальто. В машине затрещал телефон. Лайем схватил трубку и не раздумывая выпалил:
– Нашли?
– Нет, – раздался в трубке встревоженный голос Джейси. – Но его ищут. Роза сидит дома у телефона. Я в больнице – на случай если он вернется. Я подумала…
– Знаю, дорогая. Давай не занимать телефон. Вдруг появятся какие-нибудь новости.
– Папа, мне очень жаль, – прошептала девочка.
– Ты не виновата, милая. Это моя вина, а не твоя. Я должен был сказать вам обоим правду. Поговорим об этом позже, ладно? Когда… найдем Брета.
– Да, хорошо.
Лайем повесил трубку и снова стал смотреть на дорогу. Как ни странно, это успокаивало – когда он сосредоточивал внимание на асфальтированном полотне, светофорах, обочине, ему было легче. Только это помогало ему удержаться в устойчивых рамках, избежать нервного срыва.
Отъехав от больницы на четверть мили, Лайем снизил скорость с восьми до пяти миль в час. За лобовым стеклом лежала темная лента дороги.
Мелочи. Детали.
Он всматривался в заснеженное поле, тянувшееся вдоль хайвея. Брет не стал бы перебегать дорогу, но вполне мог остановить незнакомую машину и попросить подбросить его в город.
Лайем постарался подавить внезапно возникший панический страх. Господи, сделай так, чтобы ему не пришло это в голову!
Судя по термометру, снаружи стало еще на градус холоднее. Лайем сосредоточился на мелочах: нога на педали газа, руки сжимают руль, глаза ощупывают обочину в поисках следов. Но вокруг лежало только белое покрывало нетронутого снега.
Далеко впереди справа виднелись конюшни, сараи и ярмарочные павильоны. Главный павильон был залит ярким светом и напоминал бурное море.
Как странно видеть огни посреди зимней ночи!
Надежда затеплилась в сердце Лайема. Эта ярмарка – любимое место Майк. Они с Бретом часто бывали здесь летом на выставках лошадей и бегах. Всего несколько месяцев назад Брет выиграл свою первую награду на соревнованиях.
Возле поворота Лайем притормозил. Испарина выступила у него на лбу, ладони стали влажными и холодными.
Любое промедление может оказаться смертельным. Ртутный столбик термометра продолжал ползти вниз. Лайем свернул с главной дороги и надавил на педаль. Машину сначала повело в сторону, но затем колеса выровнялись. Лайем согнулся над рулем, всматриваясь в темноту, так что едва не касался лбом стекла. На стоянке он резко затормозил и, не выключив мотора, выскочил из машины и бросился бежать по глубокому снегу.
– Брет! – крикнул он.
Его крик долетал до невидимых гор и эхом возвращался обратно, высокий и тонкий, как наледь на проруби.
– Брет! – Теперь он бежал по конюшне, заглядывая подряд во все стойла.
Он нашел сына в последнем; раньше здесь стояла лошадь, которую Майк представляла на городской выставке. Брет забился в дальний угол, сжался в комок и сосал указательный палец.
Никогда в жизни Лайем не чувствовал такого облегчения. Все, на что он был способен в этот момент, – это опуститься на колени и обнять сына.
– Как ты меня напугал, – прошептал он в изнеможении.
Брет отодвинулся от отца. Глаза и щеки у него покраснели от слез, голос дрожал.
– Я знал, что ты найдешь меня, папа. Я… – Он разрыдался, дрожа всем телом.
– Тихо, тихо, малыш, – ласково гладил его Лайем по спине.
– Па-па, о-на даже не обняла ме-ня.
– Прости, сынок. Я давно должен был сказать тебе правду.
– Она… не моя мама, да?
– Она твоя мама. Просто из-за того, что она упала с лошади, у нее в мозгу что-то повредилось, и она теперь не может вспомнить многие важные вещи.
– И… меня?
– И меня. И Джейси.
– Она вспомнила Джейси!
– Нет. Ей рассказали про Джейси, поэтому она догадалась, кто перед ней. Но на самом деле ее она тоже не помнит.
– Тогда почему ей никто не рассказал обо мне? – все еще всхлипывая, спросил Брет. – Я не хуже Джейси.
– Для нее ты – все, Брет. Вы с Джейси – ее мир, ее жизнь. Поэтому когда ей рассказали про Джейси, мама долго плакала. Я просто не смог сразу же рассказать ей еще и про тебя. Маме и так было очень больно. Я надеялся, что она без посторонней помощи все вспомнит, но этого не случилось.
– А память к ней вернется? – уже спокойнее спросил Брет.
Лайем видел, что сын из последних сил старается держаться, как взрослый. В первый момент он хотел ответить утвердительно, но за последние несколько дней он узнал много нового о себе и своих детях. Все они, оказывается, достаточно сильны, чтобы стойко переносить правду. И единственное, что может подкосить их, – это ложь.
– Доктора говорят, что она вспомнит почти все. Детали вряд ли, но такие важные вещи, как семья, дом, родные, вернутся в ее память.