Страница:
– Вам это понятно, Джоэль? – спросила Гроссман. Голос у нее оказался глубокий, с хрипотцой, дружелюбный. – Уладьте конфликт, заройте топор войны, слушайтесь своего доктора, и все забудется, и вы будете таким же, как сейчас. Иначе вам придется получать курс психиатрической химиотерапии до тех пор, пока вы не научитесь жить с людьми. Боюсь, иного выбора у нас нет: тюрьмы у нас на борту не имеется.
Я сидел и слушал, как стучит кровь у меня в висках.
– Вы хотите что-нибудь сказать для записи, гражданин Джонстон? – спросил Брюс.
Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я опустил взгляд и воззрился на пустой клочок бумаги. Я перевел глаза на судейскую коллегию и обнаружил, что во рту у меня скопилось достаточное количество влаги, чтобы произнести несколько слов. И я решился.
Я сказал:
– Спасибо, – главному судье Уилл, – большое, – координатору Гроссман, – всем вам, – третьему помощнику Брюсу.
Все трое вежливо кивнули. И встали. Сол тоже встал. И обвинитель Дули. Наконец встал и я.
– Горячих двигателей, – официальным тоном произнесла судья Уилл.
– Я-ясных небес, – автоматически отозвался я, но она уже развернулась и направилась к выходу в сопровождении членов судейской коллегии.
Я обернулся и посмотрел на Сола. Он радостно улыбался.
– Некоторых людей просто жутко трудно затащить к психоаналитику, – сказал он, и вдруг выражение его лица немного изменилось. – Ой-ой-ой… Ладно, спокойно, спокойно. Так… Давай-ка сядем и тихо-мирно попьем водички. Вот так-то лучше. Теперь – глубокий вдох. Задержи дыхание на секунду. Вот так. Теперь выдохни. Погоди. Теперь снова вдохни поглубже. Задержи дыхание. Выдох. Молодец, у тебя отлично получается. Теперь – с каждым разом задерживай дыхание все дольше.
Дышать, как он велел, было не так-то легко, но в голове у меня начало понемногу проясняться. Мое сердце забилось с частотой один раз в секунду. Я чувствовал себя как на верхней сельскохозяйственной палубе: температура словно бы подскочила градусов на пять. Я взмок от пота с головы до ног.
– Вот балбес, – проговорил Сол, качая головой. – Потеть надо было раньше.
– Не знаю, как я сам не догадался, но не догадался! – выпалил я. – Обычно я соображаю лучше, но мне не приходило в голову, что мне грозит химиотерапия, пока она не сказала, что мне не назначат такое лечение. У меня что-то вроде фобии – боюсь, что кто-то изменит мою личность. Наверное, ты думаешь, что ганимедцы в этом смысле – пещерные люди, но…
– Я решил стать твоим адвокатом именно потому, что разделяю твой первобытный страх.
– Сол…
– Не благодари меня до тех пор, пока не услышишь, какой гонорар я с тебя потребую. Я хочу получить новую композицию. Она должна быть продолжительностью не менее пятнадцати минут. Пусть будет что угодно, лишь бы там было побольше баритон-саксофона. Тема, стиль, темп, тональность – это на твое усмотрение. И чтобы в названии присутствовало мое имя. Времени у тебя – вагон. Пока не доберемся до цели.
Долго-долго я не отрывал глаз от его доброй собачьей улыбки.
– Идет, – проговорил я наконец. – Спасибо тебе, Соломон.
– Не забудь поблагодарить Пэта за ту речь, которую он для тебя сочинил. Ты произнес ее великолепно. Я бы даже сказал – трогательно.
– А я бы так не сказал. Кто из вас это придумал?
Он ушел, как Чеширский кот, оставив позади лишь призрак своей загадочной улыбки.
Глава 11
Мой психотерапевт сказала:
– Извини, Джоэль, я на минутку отвлекусь.
– Конечно, доктор Льюис, – откликнулся я, и она устремила взгляд на дисплей. Время от времени она заносила в файл какие-то данные.
Чтобы хоть чем-то заняться, я стал разглядывать ее кабинет – довольно большую каюту, обставленную в спокойных тонах. Освещение было устроено так, что, куда бы ты ни посмотрел, свет не бил тебе в глаза.
Неожиданно я рассмеялся. Смеялся я недолго, но громко. Доктор Льюис оторвала взгляд от дисплея, встретилась со мной взглядом и едва заметно улыбнулась.
– Ты все понял, да?
– Только что, – ответил я.
Позади нее на стене висела взятая в рамку не слишком крупная фотография большой ящерицы. Это была ящерица того вида, который лучше других акклиматизировался на Марсе и так там расплодился, что уже впору было этих ящериц истреблять. Я заметил фото, когда вошел, но только сейчас память подсказала мне странное имя этого странного существа – "ядозуб". По латыни – "Gyla monster". Если учесть, что психоаналитиков теперь чаще именовали целителями, "хилерами"; то аналогия напрашивалась сама собой. "Хилер-монстр".
– Вот какие мы древние, – сказала доктор Льюис.
– Психоаналитики?
– Зануды. Надоеды. Камешки в ботинках. Психоанализ – просто-напросто одно из немногих оставшихся легальными оправданий для того, чтобы совать нос в дела других граждан. Еще минутку.
Она отвернулась к дисплею, и на этот раз я решил воспользоваться образовавшейся паузой для того, чтобы лучше разглядеть ее, а не комнату.
Она была, видимо, вдвое или еще на несколько лет постарше меня, среднего роста, не полная, с виду здоровая, подтянутая и довольная жизнью. В других обстоятельствах я бы назвал ее привлекательной для ее возраста. Ее каштановые волосы были коротко подстрижены, поэтому ничто не мешало хорошо разглядеть черты лица. Судя по всему, она была деликатна, добра, терпелива, обладала неплохим чувством юмора… но под всем этим таилась сила, а возможно, просто решительность – настолько устрашающая даже в состоянии покоя, что у меня возникла идиотская мысль: если бы эта женщина вышла из шлюзовой камеры, хорошенько ухватилась за края люка и выставила ногу в космический вакуум, "Шеффилд" бы медленно затормозил и остановился. Одета она, правда, была чуть более нарядно и удобно, чем многие бы сочли нормальным для данной ситуации, а это говорило о том, что ее сила не зиждется на железной дисциплине.
Я снова обвел взглядом комнату. Мое внимание привлекли две картинки, прикрепленные к торцу стеллажа с книгами. Привлекли именно потому, что показались мне бессмысленными. Это были фотографии, вырезанные, скорее всего, из журналов и приколотые к стеллажу кнопками. На верхней фотографии был изображен осел, а на нижней – игрок в гольф, загоняющий мячик в лунку. А прямо под фотографиями красовалась надпись – вырезанная, видимо, из какого-то рекламного постера: "Для тех, кто знает разницу!" Если в этой композиции и крылся какой-то тайный смысл, я его не уловил.
– Спасибо тебе за терпение.
– Нет проблем, доктор Льюис.
– Называй меня Эми, пожалуйста. Джоэль, я считаю, что тебе нужно срочно обдумать четыре вопроса.
– Так много? – уныло спросил я.
– Вряд ли ты задумывался хотя бы над одним из них.
Меньше всего на свете, пожалуй, я любил, чтобы меня критиковали за что-то подобное. Я сглотнул свои возражения.
– А ты должен задуматься. Все эти вопросы очень важны.
– Почему-то, Эми, у меня создается впечатление, что вскоре вы мне сообщите, что это за вопросы.
Она покачала головой.
– Нет – если у тебя возникло желание взвиться на дыбы с самого начала только из-за того, что я посоветовала тебе немного поразмыслить. Хочешь, весь этот сеанс мы посвятим тому, что будем бродить вокруг да около? Но рано или поздно мы все равно к этому придем. Решай сам.
Наверное, если бы она в этот момент перевела взгляд на дисплей, я бы поднялся и ушел. Но она этого не сделала. Она смотрела мне прямо в глаза и ждала, не обиженная на мою дерзость. Терпеливо ждала и дождалась мгновения, когда я проворчал:
– Просто блеск – сказать человеку, что он не умеет думать.
Ворчание, правда, было беззлобное. Эми сочувственно кивнула.
– Да, неприятно, когда тебя в этом уличают. Это обескураживает. Но, Джоэль, будь честен перед самим собой: тебя в этом уличили. Твое присутствие здесь не добровольно, помнишь? Следовательно, ты порядком наломал дров. Так что обескураженность – это самое малое из того, что тебе придется вытерпеть.
Она замолчала. Видимо, решила выждать несколько секунд и посмотреть, не встану ли я снова на дыбы.
Ну ладно, Джоэль, ладно! Она права или нет? Ты умеешь мириться с фактами?
– Большинство клиентов, с которыми я имею дело, приходят ко мне по собственной воле, движимые своим ego. Ты пока пришел не сам, поэтому мне не хочется тратить слишком много времени на твое ego. Мы можем просто договориться о том, что и с твоей, и с моей стороны будет проявлена добрая воля? И пусть основой для нашего соглашения послужит то, что тебе нужна помощь, а я могу кое-чем тебе помочь. Согласен?
Господь свидетель, помощь мне действительно нужна. И я понимал, что доктор Льюис может мне помочь. Я это понимал еще тогда, когда шел от двери к креслу.
– Наверное… – промямлил я.
И тут вдруг у меня в мозгу словно бы щелкнул выключатель – и я разразился смехом. То есть честно и откровенно заржал.
Доктор Льюис нисколько не оскорбилась – она просто немного удивилась. Мне хотелось объяснить ей, в чем дело, но я продолжал заливаться хохотом и никак не мог остановиться. Но она не торопилась. Наконец я смог набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы выпалить:
– Знаю!… Я знаю!… Честное слово! – Эти выкрики еще больше обескуражили Эми. Наконец я сумел поднять руку и указать на пришпиленные к стеллажу картинки, которые раньше меня так озадачили. – Я знаю!
Тут и она рассмеялась.
Ну, конечно, я знал разницу. Между задницей и ямкой в земле.
– По крайней мере иногда…
Доктор Льюис смеялась громко и заразительно, знала это и не думала сдерживаться. Словом, мы вдоволь похохотали. А когда наш смех утих, я не испытывал ни малейших сомнений в том, что доверяю ей. Меня пугают люди без чувства юмора, потому что я их совершенно не понимаю.
Наконец я вымолвил:
– Простите меня, Эми. Пожалуйста, расскажите мне о тех четырех вопросах, на которые я должен срочно ответить.
Она кивнула,
– Кто? Что? Куда? Почему?
Я ошеломленно заморгал.
– Не "когда"?
Она покачала головой.
– На этот вопрос ответ всегда – "сейчас".
Я сделал глубокий вдох.
– Если так, давайте приступим.
– Вопрос первый – "Кто?". Почти всегда неплохо начинать с этого. Кто ты такой? Не тот ты, которым ты собираешься стать, не тот ты, которым ты можешь стать, и даже не тот ты, которым ты хочешь стать. Кто ты такой? Кто такой этот чертов Джоэль Джонстон, когда он у себя дома? Не думаю, что тебе это известно. А я этого уж точно не знаю. А было бы полезно это выяснить, тебе так не кажется?
Мне было не до сарказма, не до иронии.
– Да, Эми, было бы совсем неплохо.
Мой голос звучал хрипловато. Я сорвал его, когда хохотал.
– Следующий вопрос – "Что?". Что привело тебя сюда? На этот корабль, в это путешествие длиной в двадцать лет в сумасшедшую даль? Что заставило тебя бросить буквально все, что тебе было знакомо, кроме понятия общения с другими людьми? Почему ты навсегда покинул мир, все человечество, Солнечную систему? Наверное, ответ на этот вопрос тебе известен лучше, чем на другие вопросы, и я почти уверена, что ты ошибаешься. Или прав только отчасти.
Что? Разбитое сердце! Ведь так?
Минутку. Разве я ждал, что мое сердце останется разбитым навсегда! Неужели я действительно собирался помереть девственником? Если моей Джинни не было со мной, если я не был с нею, то какая мне разница от того, что она в восьмидесяти пяти световых годах от меня?
– Третий вопрос – "Куда?", и на самом деле, тебе было бы лучше всего начать с него. Куда ты направляешься? Воспринимай вопрос буквально, а не образно.
Я не понял ее.
– Буквально? Ну, это проще простого. На "Волынку" номер два, планету Новая Бразилия, если вас больше устраивает официальное название. Это вторая планета звезды Иммега семьсот сколько-то там.
– Расскажи мне об этой планете.
– А?
– Расскажи мне об этой планете. Когда она была открыта. Ее физические параметры. Ее атмосфера. Ее география и геология. Климат. Времена года. Флора. Фауна. Самые разумные из обнаруженных живых существ. Самые опасные из обнаруженных хищников. Место, выбранное для высадки.
Она умолкла и стала ждать.
– Ну… Там жутко жарко и сыро на протяжении… подолгу. И еще там полным-полно кислорода, – сказал я и с ужасом понял, что это все, что мне известно.
– У тебя двадцать лет на дорогу туда, и там ты проживешь до конца жизни. Я бы на твоем месте посвятила хотя бы часть этих двадцати лет изучению места, куда меня занесло.
Я вдруг почувствовал себя законченным идиотом. Доктор Льюис была неопровержимо, убийственно права. Я не задумывался об этом? Черт, да мне это даже не приходило в голову! "Семь раз отмерь, один отрежь", – часто говаривал мой отец. А я рубанул с плеча и даже не подумал хоть разок отмерить. Миновало несколько недель на борту звездолета, а все мое любопытство относительно цели путешествия сводилось к тому, что бы на себя напялить, когда идешь работать на верхнюю сельхозпалубу. Я думал только о том, что в конце пути будет какая-то планета, ну и что такого?
Из-за разбитого сердца можно чокнуться? До такой степени?
– И наконец – "Почему?". Цель путешествия тебе известна, и возникает вопрос: почему ты туда летишь? Почему ты вообще куда-то направляешься, если на то пошло? По какой причине? Чем ты будешь там заниматься? А самое главное – почему это важнодля тебя? Вот, возьми. Корзинка для мусора вон там.
Я взял любезно предложенную мне доктором Льюис коробку с бумажными носовыми платками и с изумлением обнаружил, что лицо у меня мокрое, да и высморкаться не мешало бы. Мусорная корзинка стояла так, что промахнуться было трудно. Я истратил шесть носовых платков.
– Это все? – спросил я дрожащим голосом. – Все? Черт, а я думал, у меня серьезные проблемы.
– Так и есть, – спокойно проговорила Эми. – И тебе много над чем нужно поразмыслить. Настолько много над чем, что двадцати лет может и не хватить. И я обещаю тебе: будет больно. И у тебя может ничего не получиться. Хочешь теперь услышать плохую новость?
Я хихикнул.
– Конечно.
– У тебя нифига нет выбора.
– Скажите, что есть и хорошая новость. Я попытался разыграть полное отчаяние, но у меня не очень хорошо получилось.
Эми улыбнулась.
– К твоим услугам – лучший психоаналитик на этом корабле. Я сумею снабдить тебя набором неплохих инструментов, я буду радостно вопить, подбадривая тебя, я буду радоваться твоим удачам и сострадать провалам, я буду говорить тебе о том, что твои восхитительные прозрения – дерьмо собачье.
– Набор инструментов?
– Это методики. Дисциплины. Формирование отношения. Лекарства. Кроме того, я буду выслушивать все, что ты захочешь мне рассказать, и давать советы, если понадобится.
– Звучит неплохо, – сказал я. – Когда начинать?
– Сейчас.
– Ладно. И какначать?
– Прежде всего ты должен прекратить.
– Что прекратить?
– Все.
– А? То есть… прошу прощения?
– Чтобы повзрослеть, ты должен познать себя. Чтобы познать себя, ты должен прислушаться к себе. Чтобы прислушаться к себе, ты сначала должен научиться самому трудному приему: чертовски здорово заткнуться.
Я был настолько удивлен, что заткнулся, но через пару мгновений сообразил, что это не такая уж глупая реакция, если она непроизвольная. В общем я попытался сделать вид, что прислушиваюсь к себе и даже голову склонил к плечу, как бы слушая воображаемые звуки, а потом попробовал изобразить пантомимой, что меня посетило некое трансцендентальное озарение. Доктор Льюис продолжала бесстрастно смотреть на меня, и вдруг у меня возникло такое чувство, будто я гляжу на себя со стороны и вижу, как я кривляюсь и паясничаю. И тут до меня наконецдошло, к чему она клонила. Я придал своему лицу такое же бесстрастное выражение, как было у Эми, сделал глубокий вдох и изо всех сил попытался прислушаться. К себе… к ней… к чему угодно. Через несколько секунд я зажмурился, чтобы сосредоточиться.
Я не слышу ни черта / минутку / это что, вентиляция? / теперь стало тихо / это глупо / в самом деле, глупо / дурацкая детская игра / прятки идиотские / погоди-ка / гул какой-то / какая-то еле слышная нотка, примерно двадцать оборотов в секунду / нет, две ноты / звучат диссонансом / я никогда не беру диссонансные ноты / откуда же эта дисгармония? / Господи, спать хочется / эй, почему я не слышу собственное сердцебиение? / интересно, не…
– Звучит определенный внутренний монолог, который никогда не прекращается, так?
Голос доктора Льюис напугал меня настолько, что я открыл глаза.
– Да. Да. Так и есть.
– Постарайся прекратить его.
– Прекратить думать? Совсем? Ну, это же один из моих лучших номеров.
– Давай.
Минут пять спустя я признался в поражении.
– Чей голос ты слышишь?
– Свой собственный.
– С кем говорит этот голос?
– Со… со мной.
– Почему?
Это был хороший вопрос. Как для меня могло быть настолько важно говорить себе о том, что я уже знал, что я, похоже, не мог остановиться даже на секунду? Я всегда гордился тем, что умею контролировать собственный мозг… а теперь получалось, что я едва могу управлять тем, о чем он думал. Но заставить свой мозг перестать думать я не мог.
– Не знаю, – признался я. – Видимо, это очень, очень важно, потому что я не могу заставить этот голос умолкнуть даже на такое время, на какое могу заставить себя перестать дышать. Это – как биение сердца, – если оно остановится хоть на несколько секунд, я умру. Но это не может быть так: я много раз переставал думать. Когда был пьян… или курил травку… или принимал успокоительные… когда мне давали наркоз во время операции… – Я умолк, поняв, что не слишком уверен в том, что со мной происходило в эти моменты – я переставал думать или просто переставал регистрировать собственные мысли. – Может быть, и нет. Не знаю.
– Тебе не нужно этого бояться. Это не будет страшно, обещаю.
– Вы уверены?
– В твоем файле говорится, что ты музыкант и композитор, но почти ничего не сказано о том, какую музыку ты предпочитаешь. Классику знаешь? "Beatles"?
– Конечно.
– Отключи сознание и плыви по течению. От этого не умирают. Даже в те времена этот совет был древним, как мир.
Я пожал плечами.
– Хорошо. Как?
– Тысячи лет люди пытались отключать сознание. Это называется медитацией. Есть несколько полезных приемов, которые дошли до наших дней. Иди сюда, я покажу тебе кое-какие из них.
Она встала и направилась к пустому участку комнаты. Глядя на то, как Эми передвигается при силе притяжения, равной одной третьей части G, я догадался, что она – лунянка, но я бы не сказал, что ее походка была такой уж неловкой и неопытной. Она обладала необходимой силой для того, чтобы справляться со своим весом, увеличенным вдвое, и со временем должна была обрести больше изящества в движениях. Так отрабатывают произношение. Я встал и пошел за ней. Она положила на пол два предмета, похожих на здоровенные матерчатые бифштексы. Кажется, это были подушки. Доктор Льюис ловко опустилась на одну из них и скрестила ноги. Мне показалось, что, несмотря на непривычную гравитацию, она вместе с подушкой начала медленно таять и исчезать, словно колдунья. Она указала на вторую подушку.
– Садись, Джоэль.
Я сел гораздо более неуклюже, хотя сила притяжения была для меня родной. Подушка? Странно… Скромных размеров, не больше диванной, обшита мягкой тканью, а набита чем-то непонятным – мягким и жестким одновременно, как…
– Это называется "зафу", – сказала Эми. – Не садись на середину, лучше на краешек, а ноги сложи вот так.
Она показала как.
Я подтянул ступни ближе к подушке.
– Минуточку. Это что-то религиозное? Буддизм или что-то в этом роде?
Доктор Льюис улыбнулась.
– Атеист?
– Агностик.
– Не бойся. Буддисты – всего лишь одна из многих групп людей, которые обнаружили, что это – удобная поза для медитации. К такому же заключению пришли индуисты, даосисты, трансценденталисты и многие другие. И в любом случае, строго говоря, буддизм – это не религия.
– Нет?
– Ни бога, ни божеств, ни богинь – за исключением пары-тройки закрытых сект. Ни рая, ни ада, в богословском смысле. Ни патриарха, ни матриарха, ни пророка, ни папы. Они не ведут священных войн, не истребляют еретиков.
– Правда?
– Буддисты верят в то, что сам Будда был просто человеком, который в один прекрасный день прозрел. По крайней мере, насколько я понимаю. Я о буддизме почти ничего не знаю. Если тебе интересно, можешь поговорить с Тенчином Итокавой, релятивистом. Он – дзенский священник школы Ринзаи. Но сейчас забудь о буддизме. Просто сядь правильно и доверься мне, хорошо?
Я попробовал сесть правильно.
– Покажите мне еще раз.
Она встала и снова медленно села, скрестив ноги. Я постарался скопировать ее движения. На этот раз получилось лучше.
– Наоборот. Эта нога поверх этой. Вот… так. Теперь немного повращай коленями, пока не станет удобно.
Вдруг все как бы само собой встало на место.
– Вот так?
– Да. Отлично. Так, хорошо. Теперь выпрями спину. Чтобы все позвонки ровненько лежали один на другом. Сложи руки ладонями вверх, левая сверху, и чтобы кончики больших пальцев соприкасались. Голову держи прямо, поверх ровно сложенных позвонков. У тебя получилось. Это называется позой "дзадзе".
Казалось, я действительно смог бы более или менее удобно просидеть в такой позе какое-то время.
– Что теперь?
– Ничего не делай. Просто сиди.
Я мысленно пожал плечами и последовал ее совету. Вернее, я постарался перестать делать чтобы то ни было. Как прежде, пытался перестать думать – примерно с таким же успехом. И все же я стал чувствовать, что начинаю расслабляться. Мое мышление не то чтобы замедлилось… но мысли почему-то стали менее напряженными.
Миновало несколько безмолвных минут, и доктор Льюис сказала:
– Теперь проделаем дыхательные упражнения – настолько по-детски простые, что эффекта от них, скорее, всего никакого не будет.
– Звучит неплохо.
– В самом деле, в этом нет ничего особенного. Мысленно сосчитай до четырех, делая интервал примерно в две секунды или чуть дольше.
Я сделал так, как она сказала.
– Хорошо. Теперь на счет "четыре" делай вдох… потом на счет "четыре" задерживай дыхание… потом на счет "четыре" выдыхай… потом на счет "четыре" задерживай дыхание. Вдох, задержать дыхание, выдох, задержать. Повторить, еще раз повторить. Попробуй.
Я попробовал. От начала до конца, и еще раз, и еще. Проделав циклов шесть подряд, я поймал ритм и отдался ему. Это было проще простого. Намного проще, чем число "пи". Ну хватит, Джоэль, без шуток.
– Хорошо. А теперь с каждым циклом дыши все медленнее. Ненамного, а когда тебе покажется, что это слишком медленно, вернись назад и делай так до тех пор, пока не найдешь самую малую для тебя естественную скорость дыхания. Как только удостоверишься в том, что нашел такую скорость, перестань считать и просто дыши.
Это оказалось нетрудно. Бездумно. Глупо, бессмысленно и…
…И я почувствовал, как у меня опускаются плечи. Как расслабляются мышцы лица. Как сердце бьется все медленнее, полнее и ровнее. Я слышал биение своего сердца, оно звучало, будто басовые ноты меняющихся органных аккордов моего дыхания – "ми" – "ля", "ми" – "ля". Как только я это заметил, я стал слышать, как бас-гитара медленно сменяется контрабасом, более тихим, но более резонирующим звуком.
Я позволил себе погрузиться в эти звуки. Я закрыл глаза, и что удивительно – стоило мне закрыть глаза, и я стал лучше воспринимать комнату, свое положение в ней, ее положение в корабле – и пока я вел свою мысль к следующей логической остановке, из-под меня вдруг резко исчезла "земля". Случалось ли вам когда-нибудь обкуриваться или напиваться до такого состояния, что вам вдруг начинало казаться, что вы в самом деле ощущаетемедленное, величавое вращение планеты, на которой живете? Не разумом это воспринимаете, а нутром? Доводилось ли вам когда-нибудь судорожно хвататься за землю руками, чтобы удержаться и не свалиться с нее? Ну, вот что-то подобное произошло тогда со мной. Впервые я вдруг ощутил, где я нахожусь.
Я находился в невероятно, жалко хрупкой оболочке, наполненной влажным воздухом, и эта оболочка неслась по межзвездному пространству с настолько загадочно пугающей скоростью, что ее трение о ничтообуславливало необходимость мощной и умной защиты. Двигаться этой оболочке помогала сила, природу которой почти не понимал ни один человек, и сила эта была настолько могущественна, что могла бы повредить мою звезду, если бы та оказалась поблизости. Вместе с будущим поселением других неудачников и беженцев я мчался через вселенную так стремительно, что даже время не могло поспеть за мной – я жил по часам доктора Эйнштейна, а остававшееся позади меня человечество продолжало стареть, как ему определял господь бог или несчастные случаи. В этих головокружительных условиях я должен был, если мне очень повезет, провести примерно пятую часть моей жизни, мчась к цели, о которой я всерьез не задумывался, к месту, где, если мне невероятно повезет, я смогу выращивать турнепс и выкармливать свиней, а на меня смогут нападать разные чудища.
Я сидел и слушал, как стучит кровь у меня в висках.
– Вы хотите что-нибудь сказать для записи, гражданин Джонстон? – спросил Брюс.
Я посмотрел на Сола. Сол посмотрел на меня. Я опустил взгляд и воззрился на пустой клочок бумаги. Я перевел глаза на судейскую коллегию и обнаружил, что во рту у меня скопилось достаточное количество влаги, чтобы произнести несколько слов. И я решился.
Я сказал:
– Спасибо, – главному судье Уилл, – большое, – координатору Гроссман, – всем вам, – третьему помощнику Брюсу.
Все трое вежливо кивнули. И встали. Сол тоже встал. И обвинитель Дули. Наконец встал и я.
– Горячих двигателей, – официальным тоном произнесла судья Уилл.
– Я-ясных небес, – автоматически отозвался я, но она уже развернулась и направилась к выходу в сопровождении членов судейской коллегии.
Я обернулся и посмотрел на Сола. Он радостно улыбался.
– Некоторых людей просто жутко трудно затащить к психоаналитику, – сказал он, и вдруг выражение его лица немного изменилось. – Ой-ой-ой… Ладно, спокойно, спокойно. Так… Давай-ка сядем и тихо-мирно попьем водички. Вот так-то лучше. Теперь – глубокий вдох. Задержи дыхание на секунду. Вот так. Теперь выдохни. Погоди. Теперь снова вдохни поглубже. Задержи дыхание. Выдох. Молодец, у тебя отлично получается. Теперь – с каждым разом задерживай дыхание все дольше.
Дышать, как он велел, было не так-то легко, но в голове у меня начало понемногу проясняться. Мое сердце забилось с частотой один раз в секунду. Я чувствовал себя как на верхней сельскохозяйственной палубе: температура словно бы подскочила градусов на пять. Я взмок от пота с головы до ног.
– Вот балбес, – проговорил Сол, качая головой. – Потеть надо было раньше.
– Не знаю, как я сам не догадался, но не догадался! – выпалил я. – Обычно я соображаю лучше, но мне не приходило в голову, что мне грозит химиотерапия, пока она не сказала, что мне не назначат такое лечение. У меня что-то вроде фобии – боюсь, что кто-то изменит мою личность. Наверное, ты думаешь, что ганимедцы в этом смысле – пещерные люди, но…
– Я решил стать твоим адвокатом именно потому, что разделяю твой первобытный страх.
– Сол…
– Не благодари меня до тех пор, пока не услышишь, какой гонорар я с тебя потребую. Я хочу получить новую композицию. Она должна быть продолжительностью не менее пятнадцати минут. Пусть будет что угодно, лишь бы там было побольше баритон-саксофона. Тема, стиль, темп, тональность – это на твое усмотрение. И чтобы в названии присутствовало мое имя. Времени у тебя – вагон. Пока не доберемся до цели.
Долго-долго я не отрывал глаз от его доброй собачьей улыбки.
– Идет, – проговорил я наконец. – Спасибо тебе, Соломон.
– Не забудь поблагодарить Пэта за ту речь, которую он для тебя сочинил. Ты произнес ее великолепно. Я бы даже сказал – трогательно.
– А я бы так не сказал. Кто из вас это придумал?
Он ушел, как Чеширский кот, оставив позади лишь призрак своей загадочной улыбки.
Глава 11
Жизнь болезненна;
Страдания необязательны.
Сильвия Бурштейн [39]
Мой психотерапевт сказала:
– Извини, Джоэль, я на минутку отвлекусь.
– Конечно, доктор Льюис, – откликнулся я, и она устремила взгляд на дисплей. Время от времени она заносила в файл какие-то данные.
Чтобы хоть чем-то заняться, я стал разглядывать ее кабинет – довольно большую каюту, обставленную в спокойных тонах. Освещение было устроено так, что, куда бы ты ни посмотрел, свет не бил тебе в глаза.
Неожиданно я рассмеялся. Смеялся я недолго, но громко. Доктор Льюис оторвала взгляд от дисплея, встретилась со мной взглядом и едва заметно улыбнулась.
– Ты все понял, да?
– Только что, – ответил я.
Позади нее на стене висела взятая в рамку не слишком крупная фотография большой ящерицы. Это была ящерица того вида, который лучше других акклиматизировался на Марсе и так там расплодился, что уже впору было этих ящериц истреблять. Я заметил фото, когда вошел, но только сейчас память подсказала мне странное имя этого странного существа – "ядозуб". По латыни – "Gyla monster". Если учесть, что психоаналитиков теперь чаще именовали целителями, "хилерами"; то аналогия напрашивалась сама собой. "Хилер-монстр".
– Вот какие мы древние, – сказала доктор Льюис.
– Психоаналитики?
– Зануды. Надоеды. Камешки в ботинках. Психоанализ – просто-напросто одно из немногих оставшихся легальными оправданий для того, чтобы совать нос в дела других граждан. Еще минутку.
Она отвернулась к дисплею, и на этот раз я решил воспользоваться образовавшейся паузой для того, чтобы лучше разглядеть ее, а не комнату.
Она была, видимо, вдвое или еще на несколько лет постарше меня, среднего роста, не полная, с виду здоровая, подтянутая и довольная жизнью. В других обстоятельствах я бы назвал ее привлекательной для ее возраста. Ее каштановые волосы были коротко подстрижены, поэтому ничто не мешало хорошо разглядеть черты лица. Судя по всему, она была деликатна, добра, терпелива, обладала неплохим чувством юмора… но под всем этим таилась сила, а возможно, просто решительность – настолько устрашающая даже в состоянии покоя, что у меня возникла идиотская мысль: если бы эта женщина вышла из шлюзовой камеры, хорошенько ухватилась за края люка и выставила ногу в космический вакуум, "Шеффилд" бы медленно затормозил и остановился. Одета она, правда, была чуть более нарядно и удобно, чем многие бы сочли нормальным для данной ситуации, а это говорило о том, что ее сила не зиждется на железной дисциплине.
Я снова обвел взглядом комнату. Мое внимание привлекли две картинки, прикрепленные к торцу стеллажа с книгами. Привлекли именно потому, что показались мне бессмысленными. Это были фотографии, вырезанные, скорее всего, из журналов и приколотые к стеллажу кнопками. На верхней фотографии был изображен осел, а на нижней – игрок в гольф, загоняющий мячик в лунку. А прямо под фотографиями красовалась надпись – вырезанная, видимо, из какого-то рекламного постера: "Для тех, кто знает разницу!" Если в этой композиции и крылся какой-то тайный смысл, я его не уловил.
– Спасибо тебе за терпение.
– Нет проблем, доктор Льюис.
– Называй меня Эми, пожалуйста. Джоэль, я считаю, что тебе нужно срочно обдумать четыре вопроса.
– Так много? – уныло спросил я.
– Вряд ли ты задумывался хотя бы над одним из них.
Меньше всего на свете, пожалуй, я любил, чтобы меня критиковали за что-то подобное. Я сглотнул свои возражения.
– А ты должен задуматься. Все эти вопросы очень важны.
– Почему-то, Эми, у меня создается впечатление, что вскоре вы мне сообщите, что это за вопросы.
Она покачала головой.
– Нет – если у тебя возникло желание взвиться на дыбы с самого начала только из-за того, что я посоветовала тебе немного поразмыслить. Хочешь, весь этот сеанс мы посвятим тому, что будем бродить вокруг да около? Но рано или поздно мы все равно к этому придем. Решай сам.
Наверное, если бы она в этот момент перевела взгляд на дисплей, я бы поднялся и ушел. Но она этого не сделала. Она смотрела мне прямо в глаза и ждала, не обиженная на мою дерзость. Терпеливо ждала и дождалась мгновения, когда я проворчал:
– Просто блеск – сказать человеку, что он не умеет думать.
Ворчание, правда, было беззлобное. Эми сочувственно кивнула.
– Да, неприятно, когда тебя в этом уличают. Это обескураживает. Но, Джоэль, будь честен перед самим собой: тебя в этом уличили. Твое присутствие здесь не добровольно, помнишь? Следовательно, ты порядком наломал дров. Так что обескураженность – это самое малое из того, что тебе придется вытерпеть.
Она замолчала. Видимо, решила выждать несколько секунд и посмотреть, не встану ли я снова на дыбы.
Ну ладно, Джоэль, ладно! Она права или нет? Ты умеешь мириться с фактами?
– Большинство клиентов, с которыми я имею дело, приходят ко мне по собственной воле, движимые своим ego. Ты пока пришел не сам, поэтому мне не хочется тратить слишком много времени на твое ego. Мы можем просто договориться о том, что и с твоей, и с моей стороны будет проявлена добрая воля? И пусть основой для нашего соглашения послужит то, что тебе нужна помощь, а я могу кое-чем тебе помочь. Согласен?
Господь свидетель, помощь мне действительно нужна. И я понимал, что доктор Льюис может мне помочь. Я это понимал еще тогда, когда шел от двери к креслу.
– Наверное… – промямлил я.
И тут вдруг у меня в мозгу словно бы щелкнул выключатель – и я разразился смехом. То есть честно и откровенно заржал.
Доктор Льюис нисколько не оскорбилась – она просто немного удивилась. Мне хотелось объяснить ей, в чем дело, но я продолжал заливаться хохотом и никак не мог остановиться. Но она не торопилась. Наконец я смог набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы выпалить:
– Знаю!… Я знаю!… Честное слово! – Эти выкрики еще больше обескуражили Эми. Наконец я сумел поднять руку и указать на пришпиленные к стеллажу картинки, которые раньше меня так озадачили. – Я знаю!
Тут и она рассмеялась.
Ну, конечно, я знал разницу. Между задницей и ямкой в земле.
– По крайней мере иногда…
Доктор Льюис смеялась громко и заразительно, знала это и не думала сдерживаться. Словом, мы вдоволь похохотали. А когда наш смех утих, я не испытывал ни малейших сомнений в том, что доверяю ей. Меня пугают люди без чувства юмора, потому что я их совершенно не понимаю.
Наконец я вымолвил:
– Простите меня, Эми. Пожалуйста, расскажите мне о тех четырех вопросах, на которые я должен срочно ответить.
Она кивнула,
– Кто? Что? Куда? Почему?
Я ошеломленно заморгал.
– Не "когда"?
Она покачала головой.
– На этот вопрос ответ всегда – "сейчас".
Я сделал глубокий вдох.
– Если так, давайте приступим.
– Вопрос первый – "Кто?". Почти всегда неплохо начинать с этого. Кто ты такой? Не тот ты, которым ты собираешься стать, не тот ты, которым ты можешь стать, и даже не тот ты, которым ты хочешь стать. Кто ты такой? Кто такой этот чертов Джоэль Джонстон, когда он у себя дома? Не думаю, что тебе это известно. А я этого уж точно не знаю. А было бы полезно это выяснить, тебе так не кажется?
Мне было не до сарказма, не до иронии.
– Да, Эми, было бы совсем неплохо.
Мой голос звучал хрипловато. Я сорвал его, когда хохотал.
– Следующий вопрос – "Что?". Что привело тебя сюда? На этот корабль, в это путешествие длиной в двадцать лет в сумасшедшую даль? Что заставило тебя бросить буквально все, что тебе было знакомо, кроме понятия общения с другими людьми? Почему ты навсегда покинул мир, все человечество, Солнечную систему? Наверное, ответ на этот вопрос тебе известен лучше, чем на другие вопросы, и я почти уверена, что ты ошибаешься. Или прав только отчасти.
Что? Разбитое сердце! Ведь так?
Минутку. Разве я ждал, что мое сердце останется разбитым навсегда! Неужели я действительно собирался помереть девственником? Если моей Джинни не было со мной, если я не был с нею, то какая мне разница от того, что она в восьмидесяти пяти световых годах от меня?
– Третий вопрос – "Куда?", и на самом деле, тебе было бы лучше всего начать с него. Куда ты направляешься? Воспринимай вопрос буквально, а не образно.
Я не понял ее.
– Буквально? Ну, это проще простого. На "Волынку" номер два, планету Новая Бразилия, если вас больше устраивает официальное название. Это вторая планета звезды Иммега семьсот сколько-то там.
– Расскажи мне об этой планете.
– А?
– Расскажи мне об этой планете. Когда она была открыта. Ее физические параметры. Ее атмосфера. Ее география и геология. Климат. Времена года. Флора. Фауна. Самые разумные из обнаруженных живых существ. Самые опасные из обнаруженных хищников. Место, выбранное для высадки.
Она умолкла и стала ждать.
– Ну… Там жутко жарко и сыро на протяжении… подолгу. И еще там полным-полно кислорода, – сказал я и с ужасом понял, что это все, что мне известно.
– У тебя двадцать лет на дорогу туда, и там ты проживешь до конца жизни. Я бы на твоем месте посвятила хотя бы часть этих двадцати лет изучению места, куда меня занесло.
Я вдруг почувствовал себя законченным идиотом. Доктор Льюис была неопровержимо, убийственно права. Я не задумывался об этом? Черт, да мне это даже не приходило в голову! "Семь раз отмерь, один отрежь", – часто говаривал мой отец. А я рубанул с плеча и даже не подумал хоть разок отмерить. Миновало несколько недель на борту звездолета, а все мое любопытство относительно цели путешествия сводилось к тому, что бы на себя напялить, когда идешь работать на верхнюю сельхозпалубу. Я думал только о том, что в конце пути будет какая-то планета, ну и что такого?
Из-за разбитого сердца можно чокнуться? До такой степени?
– И наконец – "Почему?". Цель путешествия тебе известна, и возникает вопрос: почему ты туда летишь? Почему ты вообще куда-то направляешься, если на то пошло? По какой причине? Чем ты будешь там заниматься? А самое главное – почему это важнодля тебя? Вот, возьми. Корзинка для мусора вон там.
Я взял любезно предложенную мне доктором Льюис коробку с бумажными носовыми платками и с изумлением обнаружил, что лицо у меня мокрое, да и высморкаться не мешало бы. Мусорная корзинка стояла так, что промахнуться было трудно. Я истратил шесть носовых платков.
– Это все? – спросил я дрожащим голосом. – Все? Черт, а я думал, у меня серьезные проблемы.
– Так и есть, – спокойно проговорила Эми. – И тебе много над чем нужно поразмыслить. Настолько много над чем, что двадцати лет может и не хватить. И я обещаю тебе: будет больно. И у тебя может ничего не получиться. Хочешь теперь услышать плохую новость?
Я хихикнул.
– Конечно.
– У тебя нифига нет выбора.
– Скажите, что есть и хорошая новость. Я попытался разыграть полное отчаяние, но у меня не очень хорошо получилось.
Эми улыбнулась.
– К твоим услугам – лучший психоаналитик на этом корабле. Я сумею снабдить тебя набором неплохих инструментов, я буду радостно вопить, подбадривая тебя, я буду радоваться твоим удачам и сострадать провалам, я буду говорить тебе о том, что твои восхитительные прозрения – дерьмо собачье.
– Набор инструментов?
– Это методики. Дисциплины. Формирование отношения. Лекарства. Кроме того, я буду выслушивать все, что ты захочешь мне рассказать, и давать советы, если понадобится.
– Звучит неплохо, – сказал я. – Когда начинать?
– Сейчас.
– Ладно. И какначать?
– Прежде всего ты должен прекратить.
– Что прекратить?
– Все.
– А? То есть… прошу прощения?
– Чтобы повзрослеть, ты должен познать себя. Чтобы познать себя, ты должен прислушаться к себе. Чтобы прислушаться к себе, ты сначала должен научиться самому трудному приему: чертовски здорово заткнуться.
Я был настолько удивлен, что заткнулся, но через пару мгновений сообразил, что это не такая уж глупая реакция, если она непроизвольная. В общем я попытался сделать вид, что прислушиваюсь к себе и даже голову склонил к плечу, как бы слушая воображаемые звуки, а потом попробовал изобразить пантомимой, что меня посетило некое трансцендентальное озарение. Доктор Льюис продолжала бесстрастно смотреть на меня, и вдруг у меня возникло такое чувство, будто я гляжу на себя со стороны и вижу, как я кривляюсь и паясничаю. И тут до меня наконецдошло, к чему она клонила. Я придал своему лицу такое же бесстрастное выражение, как было у Эми, сделал глубокий вдох и изо всех сил попытался прислушаться. К себе… к ней… к чему угодно. Через несколько секунд я зажмурился, чтобы сосредоточиться.
Я не слышу ни черта / минутку / это что, вентиляция? / теперь стало тихо / это глупо / в самом деле, глупо / дурацкая детская игра / прятки идиотские / погоди-ка / гул какой-то / какая-то еле слышная нотка, примерно двадцать оборотов в секунду / нет, две ноты / звучат диссонансом / я никогда не беру диссонансные ноты / откуда же эта дисгармония? / Господи, спать хочется / эй, почему я не слышу собственное сердцебиение? / интересно, не…
– Звучит определенный внутренний монолог, который никогда не прекращается, так?
Голос доктора Льюис напугал меня настолько, что я открыл глаза.
– Да. Да. Так и есть.
– Постарайся прекратить его.
– Прекратить думать? Совсем? Ну, это же один из моих лучших номеров.
– Давай.
Минут пять спустя я признался в поражении.
– Чей голос ты слышишь?
– Свой собственный.
– С кем говорит этот голос?
– Со… со мной.
– Почему?
Это был хороший вопрос. Как для меня могло быть настолько важно говорить себе о том, что я уже знал, что я, похоже, не мог остановиться даже на секунду? Я всегда гордился тем, что умею контролировать собственный мозг… а теперь получалось, что я едва могу управлять тем, о чем он думал. Но заставить свой мозг перестать думать я не мог.
– Не знаю, – признался я. – Видимо, это очень, очень важно, потому что я не могу заставить этот голос умолкнуть даже на такое время, на какое могу заставить себя перестать дышать. Это – как биение сердца, – если оно остановится хоть на несколько секунд, я умру. Но это не может быть так: я много раз переставал думать. Когда был пьян… или курил травку… или принимал успокоительные… когда мне давали наркоз во время операции… – Я умолк, поняв, что не слишком уверен в том, что со мной происходило в эти моменты – я переставал думать или просто переставал регистрировать собственные мысли. – Может быть, и нет. Не знаю.
– Тебе не нужно этого бояться. Это не будет страшно, обещаю.
– Вы уверены?
– В твоем файле говорится, что ты музыкант и композитор, но почти ничего не сказано о том, какую музыку ты предпочитаешь. Классику знаешь? "Beatles"?
– Конечно.
– Отключи сознание и плыви по течению. От этого не умирают. Даже в те времена этот совет был древним, как мир.
Я пожал плечами.
– Хорошо. Как?
– Тысячи лет люди пытались отключать сознание. Это называется медитацией. Есть несколько полезных приемов, которые дошли до наших дней. Иди сюда, я покажу тебе кое-какие из них.
Она встала и направилась к пустому участку комнаты. Глядя на то, как Эми передвигается при силе притяжения, равной одной третьей части G, я догадался, что она – лунянка, но я бы не сказал, что ее походка была такой уж неловкой и неопытной. Она обладала необходимой силой для того, чтобы справляться со своим весом, увеличенным вдвое, и со временем должна была обрести больше изящества в движениях. Так отрабатывают произношение. Я встал и пошел за ней. Она положила на пол два предмета, похожих на здоровенные матерчатые бифштексы. Кажется, это были подушки. Доктор Льюис ловко опустилась на одну из них и скрестила ноги. Мне показалось, что, несмотря на непривычную гравитацию, она вместе с подушкой начала медленно таять и исчезать, словно колдунья. Она указала на вторую подушку.
– Садись, Джоэль.
Я сел гораздо более неуклюже, хотя сила притяжения была для меня родной. Подушка? Странно… Скромных размеров, не больше диванной, обшита мягкой тканью, а набита чем-то непонятным – мягким и жестким одновременно, как…
– Это называется "зафу", – сказала Эми. – Не садись на середину, лучше на краешек, а ноги сложи вот так.
Она показала как.
Я подтянул ступни ближе к подушке.
– Минуточку. Это что-то религиозное? Буддизм или что-то в этом роде?
Доктор Льюис улыбнулась.
– Атеист?
– Агностик.
– Не бойся. Буддисты – всего лишь одна из многих групп людей, которые обнаружили, что это – удобная поза для медитации. К такому же заключению пришли индуисты, даосисты, трансценденталисты и многие другие. И в любом случае, строго говоря, буддизм – это не религия.
– Нет?
– Ни бога, ни божеств, ни богинь – за исключением пары-тройки закрытых сект. Ни рая, ни ада, в богословском смысле. Ни патриарха, ни матриарха, ни пророка, ни папы. Они не ведут священных войн, не истребляют еретиков.
– Правда?
– Буддисты верят в то, что сам Будда был просто человеком, который в один прекрасный день прозрел. По крайней мере, насколько я понимаю. Я о буддизме почти ничего не знаю. Если тебе интересно, можешь поговорить с Тенчином Итокавой, релятивистом. Он – дзенский священник школы Ринзаи. Но сейчас забудь о буддизме. Просто сядь правильно и доверься мне, хорошо?
Я попробовал сесть правильно.
– Покажите мне еще раз.
Она встала и снова медленно села, скрестив ноги. Я постарался скопировать ее движения. На этот раз получилось лучше.
– Наоборот. Эта нога поверх этой. Вот… так. Теперь немного повращай коленями, пока не станет удобно.
Вдруг все как бы само собой встало на место.
– Вот так?
– Да. Отлично. Так, хорошо. Теперь выпрями спину. Чтобы все позвонки ровненько лежали один на другом. Сложи руки ладонями вверх, левая сверху, и чтобы кончики больших пальцев соприкасались. Голову держи прямо, поверх ровно сложенных позвонков. У тебя получилось. Это называется позой "дзадзе".
Казалось, я действительно смог бы более или менее удобно просидеть в такой позе какое-то время.
– Что теперь?
– Ничего не делай. Просто сиди.
Я мысленно пожал плечами и последовал ее совету. Вернее, я постарался перестать делать чтобы то ни было. Как прежде, пытался перестать думать – примерно с таким же успехом. И все же я стал чувствовать, что начинаю расслабляться. Мое мышление не то чтобы замедлилось… но мысли почему-то стали менее напряженными.
Миновало несколько безмолвных минут, и доктор Льюис сказала:
– Теперь проделаем дыхательные упражнения – настолько по-детски простые, что эффекта от них, скорее, всего никакого не будет.
– Звучит неплохо.
– В самом деле, в этом нет ничего особенного. Мысленно сосчитай до четырех, делая интервал примерно в две секунды или чуть дольше.
Я сделал так, как она сказала.
– Хорошо. Теперь на счет "четыре" делай вдох… потом на счет "четыре" задерживай дыхание… потом на счет "четыре" выдыхай… потом на счет "четыре" задерживай дыхание. Вдох, задержать дыхание, выдох, задержать. Повторить, еще раз повторить. Попробуй.
Я попробовал. От начала до конца, и еще раз, и еще. Проделав циклов шесть подряд, я поймал ритм и отдался ему. Это было проще простого. Намного проще, чем число "пи". Ну хватит, Джоэль, без шуток.
– Хорошо. А теперь с каждым циклом дыши все медленнее. Ненамного, а когда тебе покажется, что это слишком медленно, вернись назад и делай так до тех пор, пока не найдешь самую малую для тебя естественную скорость дыхания. Как только удостоверишься в том, что нашел такую скорость, перестань считать и просто дыши.
Это оказалось нетрудно. Бездумно. Глупо, бессмысленно и…
…И я почувствовал, как у меня опускаются плечи. Как расслабляются мышцы лица. Как сердце бьется все медленнее, полнее и ровнее. Я слышал биение своего сердца, оно звучало, будто басовые ноты меняющихся органных аккордов моего дыхания – "ми" – "ля", "ми" – "ля". Как только я это заметил, я стал слышать, как бас-гитара медленно сменяется контрабасом, более тихим, но более резонирующим звуком.
Я позволил себе погрузиться в эти звуки. Я закрыл глаза, и что удивительно – стоило мне закрыть глаза, и я стал лучше воспринимать комнату, свое положение в ней, ее положение в корабле – и пока я вел свою мысль к следующей логической остановке, из-под меня вдруг резко исчезла "земля". Случалось ли вам когда-нибудь обкуриваться или напиваться до такого состояния, что вам вдруг начинало казаться, что вы в самом деле ощущаетемедленное, величавое вращение планеты, на которой живете? Не разумом это воспринимаете, а нутром? Доводилось ли вам когда-нибудь судорожно хвататься за землю руками, чтобы удержаться и не свалиться с нее? Ну, вот что-то подобное произошло тогда со мной. Впервые я вдруг ощутил, где я нахожусь.
Я находился в невероятно, жалко хрупкой оболочке, наполненной влажным воздухом, и эта оболочка неслась по межзвездному пространству с настолько загадочно пугающей скоростью, что ее трение о ничтообуславливало необходимость мощной и умной защиты. Двигаться этой оболочке помогала сила, природу которой почти не понимал ни один человек, и сила эта была настолько могущественна, что могла бы повредить мою звезду, если бы та оказалась поблизости. Вместе с будущим поселением других неудачников и беженцев я мчался через вселенную так стремительно, что даже время не могло поспеть за мной – я жил по часам доктора Эйнштейна, а остававшееся позади меня человечество продолжало стареть, как ему определял господь бог или несчастные случаи. В этих головокружительных условиях я должен был, если мне очень повезет, провести примерно пятую часть моей жизни, мчась к цели, о которой я всерьез не задумывался, к месту, где, если мне невероятно повезет, я смогу выращивать турнепс и выкармливать свиней, а на меня смогут нападать разные чудища.