Страница:
– Я рада за тебя, Джекоб. Если бы Фанни была жива и порадовалась с тобой! Мы всегда были так бедны, что не могли дать вам ничего, кроме крыши над головой. Да и моя мать доставляла вам немало трудностей.
Он уважительно склонил голову.
– Я слышал о том, что она тоже умерла, мисс Китти. Мне очень жаль.
– Уверена, ты знаешь и о том, как именно она умерла. Алкоголичка. Падшая женщина. Притча во языцех для всего города! Возможно, я сумела бы ее спасти, если бы Люк Тейт не похитил меня снова, когда я пыталась найти для нее лекарства. Впрочем, сомневаюсь. Она сама убила себя. Никогда в жизни она не была счастлива. Надеюсь, что сейчас она обрела покой.
– Я хочу, чтобы вы сами наконец-то обрели покой, мисс Китти, – произнес старый негр почтительным шепотом. – Вы такая замечательная и заслуживаете только самого лучшего. Если вам потребуется моя помощь, я всегда буду рядом. Дайте знать моим людям, что нуждаетесь в старом Джекобе, и я буду тут как тут. Пока я дышу, можете положиться на меня! Может быть, все эти разговоры о мулах и земле – ложь. Может быть, мне не достанется ничего. Как вам кажется, я и мои мальчики можем пригодиться вам на ферме вашего отца? Теперь эта земля – ваша. Вы ведь хотите сохранить ее, сделать процветающей, как он мечтал? Если кто-то и способен на это, то только вы, мисс Китти.
Она через силу улыбнулась:
– Я попытаюсь сделать то, чего хотел от меня папа, Джекоб. И если твоей собственной мечте не суждено будет осуществиться, тогда приходите ко мне с сыновьями. У вас всегда будет дом.
На пороге показался доктор Холт:
– Мисс Китти, вы нужны в операционной. Ампутация. Пожалуйста, пройдемте со мной.
– Иногда я думаю, что наши муки никогда не кончатся, – сказала она Джекобу на прощание. – Мы обязательно встретимся. Береги себя, а я буду молиться, чтобы все наши чаяния сбылись. Я расскажу тебе, Джекоб, о моем знакомом, кавалерийском офицере, за которого я собираюсь выйти замуж. Он чудесный человек и поможет мне сделать ферму преуспевающей.
Слуга смотрел ей вслед. Ее присутствие, улыбка согревали его сердце. Наверное, подумал он с горечью, она ни на минуту не покидает госпиталь, откуда крики раненых и умирающих доносятся в любой час дня и ночи. Едва ли до нее дошли слухи о том, что победившие в войне янки собирались отобрать землю у мятежников и отдать бывшим рабам. В мыслях он молил провидение о том, чтобы у нее не забирали ее надел. Бог свидетель, ее отец любил эту землю так же, как любил свою дочь. Мисс Китти умрет, если лишится земли, размышлял он про себя, идя по улице и качая седой головой. Да, Бог свидетель, ей останется только умереть.
Солдат, которому предстояла ампутация правой ноги, был совсем молодым, возможно, лет шестнадцати или семнадцати. Он отчаянно кричал, пока солдаты привязывали его к окровавленному столу. Китти подошла к нему и положила руку на лоб.
– Ради Бога, леди, не позволяйте им делать этого! – кричал он, смотря на нее безумными от боли глазами. – Пусть мне оставят мою ногу! Боже, какой толк от человека с одной ногой?
Ей так часто за последние четыре года приходилось слышать бессвязные мольбы, что она знала заранее каждое слово, готовое сорваться с дрожащих губ. Взгляд ее обратился к обнаженной ноге солдата, пораженной гангреной. Другого выбора не оставалось: либо ампутация, либо смерть.
– Мы хотим спасти тебе жизнь. – Она откинула влажные от пота волосы с его лба. – Ведь говорят же, что сейчас делают деревянные протезы, которые ничем не хуже настоящих ног. Очень скоро ты будешь плясать под звуки банджо. Господь хочет, чтобы ты жил на этом свете, иначе бы он забрал тебя к себе.
– Лучше бы я умер, чем лишился ноги! – Солдат выгнулся, вены на его шее напряглись так, что, казалось, вот-вот лопнут. – Не позволяйте… не позволяйте им делать это…
Кто-то передал ей хлороформ. По крайней мере, у янки еще оставался некоторый запас драгоценного лекарства. Часто ей приходилось присутствовать на ампутациях без всякой анестезии, когда в ее распоряжении находились лишь другие солдаты, придерживавшие раненого до тех пор, пока тот не лишался сознания от нестерпимой боли.
Она ввела раненому лекарство, зажав сложенным вчетверо куском ткани приоткрытые в крике губы, и немного подождала, чтобы хлороформ стек по каплям ему в рот. Очень скоро он забылся. Она отвернулась, едва заслышав звук стали, врезающейся в плоть, жалобный вой пилы, рассекающей кость.
– У него останется хорошая культя, – сказал доктор Холт. – Вполне достаточная для деревянного протеза. Многие бывали лишены и этого.
Китти почувствовала запах горячего дегтя, которым прижигали рану, чтобы та скорее зарубцевалась. Раненого солдата подняли с операционного стола и положили на пол вместе с другими. Скоро он придет в себя, и всю долгую ночь будет кричать от мучительной боли, и звук этот будет отдаваться эхом в стенах госпиталя, сливаясь с криками сотен других людей, которые прошли через ад вместе с ним.
Доктор Холт вытер покрытые кровью руки о фартук и потянулся к кружке с водой, которую кто-то подал ему.
– Я слышал, что генералу Гранту так же не терпелось закончить эту проклятую войну, как и Ли, – обратился он к Китти, которая пыталась смыть со стола кровь в ожидании очередного несчастного. – Грант как-то сказал, что, по его убеждению, вся суть этого злополучного конфликта в том, чтобы доказать, что Север и Юг были и всегда останутся соседями. И он полагает, будто с официальным окончанием войны обе стороны начнут вести себя как соседи. Но Бог свидетель, этого не будет! Во всяком случае, пока я жив. Мне уже не увидеть того дня, когда янки и мятежники-южане перестанут ненавидеть друг друга. Посмотри хотя бы, как твои собственные соседи относятся к тебе! – Доктор Холт вздохнул. – До меня дошли слухи, будто Грант предложил Ли приказать своим людям сложить оружие и вернуться домой, и даже в условиях капитуляции предусмотрено, что, если они это сделают, у них не будет никаких неприятностей со стороны федеральных властей. Слава Богу, этот человек добился своего. Только подумай, как много северян хотят видеть генерала Ли повешенным. Теперь, в соответствии с условиями капитуляции, им этого сделать не удастся. А если они не смогут повесить генерала Ли, то уж тем более не тронут рядовых сторонников Конфедерации. Для нас это служит некоторым утешением.
– Но если они не собираются навязывать нам свою власть, то как же они раздадут освобожденным рабам мулов и землю?
– Пока это только разговоры, дитя мое. Но давай смотреть правде в глаза. Мы не знаем, что может случиться с нами в следующую минуту. Здесь, в Голдсборо, люди голодают. Разве ты не видела трупы оставшихся без присмотра и подохших от голода лошадей, разлагающихся прямо на улицах? Что будет со всеми нами? Долларовая бумажка Конфедерации не стоит той крови, которая капает с моего операционного стола. Только будущее скажет, что Бог и янки уготовили для нас.
Но прошло совсем немного времени, прежде чем вся страна узнала, что ее ждет. Всего лишь шестью днями позже утром в госпитале Китти услышала шум. Постепенно этот звук становился громче – отдельные крики выражали радость, другие скорбь. Раздалась оружейная стрельба. Бросившись к окну и выглянув наружу, Китти увидела на улице метавшихся в панике людей. Затем кто-то взбежал по ступенькам с воплем:
– Президент Линкольн мертв! Президент Линкольн мертв!
Китти поднесла руку к горлу. Она видела, как человек, принесший весть, что-то сказал офицеру.
Тот повернулся к раненым, лежавшим в комнате в гробовом молчании, и объявил:
– Президент Линкольн скончался сегодня утром. – Голос его дрогнул. – Вчера вечером его смертельно ранили выстрелом из пистолета.
Совершенно подавленный, офицер отвел глаза в сторону. Несколько солдат-конфедератов, лежавших вокруг, разразились ликующими криками. Янки, у которых еще оставались силы, осыпали их в ответ проклятиями. Солдаты восстановили порядок в комнате, но еще в течение некоторого времени в госпитале царило такое же лихорадочное возбуждение, как и на улицах.
Чья-то рука мягко легла на руку Китти, которая не двигалась с места, наблюдая за торжествующими конфедератами.
– Они не знают, что творят, глупцы, – обронил доктор Холт. – Президент Линкольн был их единственной надеждой… нашей единственной надеждой.
Китти обернулась к нему, с удивлением заметив сбегавшие по его щеке слезы.
– Не понимаю.
– Президент Линкольн стремился к миру, не хотел обрушивать кару на Юг. Вице-президент Эндрю Джонсон думает как раз наоборот. И теперь он стал нашим президентом, Китти. Да поможет Бог Югу. Правительство теперь перейдет под контроль радикалов.
Через несколько дней пришло сообщение, что генерал – Джонстон встретился с генералом Шерманом на вокзале Дарема, близ Роли. Сердце в груди Китти подскочило. Шерман в Роли! Так, может, и Тревис там? Если так, он обязательно вернется. Она соскучилась по нему, по его поцелуям, по его теплым и сильным рукам. Он вернется, непременно вернется!
– Китти? – Она так и подскочила с места, когда доктор Холт передал ей через стол тарелку бобов. – Этого, конечно, мало, но ты ничего не ела весь день, так же как и я. Они помогут нам продержаться и не умереть от голода до рассвета. Это все, что мне удалось раздобыть на кухне.
– Нет. – Она зажала рот кулаком. – Спасибо, но я не хочу. Эти черви…
– Черви? – рассмеялся он. – Китти, дитя мое, ты прошла через всю воину, видела в своей еде немало червей и личинок и, как я полагаю, должна уже научиться их отбирать. В чем же дело теперь?
Горестно покачав головой, она прошептала.
– Не знаю. В последнее время чувствую себя не совсем здоровой. Устала, устала от войны, от слухов и больше всего от того, что рядом со мной нет Тревиса, и остается только гадать, вернется ли он ко мне или нет. Впрочем, если Шерман в Роли, то Тревис, возможно, тоже там.
– Никто не может сказать точно, где он, дитя мое. Ты ведь слышала, что крупные кавалерийские силы армии северян вторглись в Алабаму и захватили последний из наших военно-промышленных центров в Сельме? Кстати, сейчас они направляются к Монтгомери, где когда-то располагалась столица Конфедерации. Мобил уже капитулировал, а с ним и все побережье. И даже несмотря на то что еще осталась армия к западу от Миссисипи, ходят слухи, что она со дня на день сложит оружие. Нет, милое дитя, никто не знает, где сейчас твой кавалерист. Мне бы не хотелось тревожить тебя понапрасну, однако в последнее время произошло несколько отдельных стычек. Не исключено, что он не вернется к тебе.
Китти в ужасе уставилась на него. Она не допускала даже мысли об этом. Тревис не может погибнуть. Он такой сильный, такой ловкий!
Покачав головой, она с трудом подавила слезы:
– Вернется. Я знаю.
– Ты не против, если я съем твои бобы? – небрежным тоном осведомился доктор.
– Нет, нет, ешьте, пожалуйста. – Она снова почувствовала тяжесть в желудке.
– Я слышал, что документ, подписанный Джонстоном, касается не только его армии, но и всей Конфедерации, – сказал доктор Холт, перед тем как отправить в рот очередной кусок. – У него не было на то полномочий, но зато они имелись у генерала Брекинриджа, а он является… то есть являлся военным министром в правительстве Конфедерации.
– Стало быть, все уже кончено?
– Китти, дитя мое, сейчас повсюду царит такая сумятица, что я не могу сказать тебе точно, что происходит. Солдаты, возвращающиеся с воины, приносят все новые и новые слухи. Но мне известно из надежных источников, что подписанное Джонстоном соглашение выходит далеко за рамки тех условий, которые Грант предложил генералу Ли. Наши парни должны направиться маршем каждый в столицу своего родного штата и там сложить оружие; затем поставить свою подпись под бумагой с обязательством никогда больше не брать его в руки. Правительство штата будет признано законным лишь тогда, когда его министры и чиновники принесут присягу на верность Конституции Соединенных Штатов. Никто не будет подвергаться преследованиям, на чьей бы стороне он ни воевал. Всем гарантируются равные политические права. Страсти якобы улягутся, и воцарится всеобщий мир, – добавил он, фыркнув.
– Вы думаете, янки сдержат слово? – Китти широко распахнула глаза.
Ей не меньше, чем всем остальным, хотелось мира. Если Юг потерпел поражение, пусть будет так. Восстановить разрушенное войной, думать о будущем – вот главное сейчас.
Доктор Холт отложил ложку и взглянул ей прямо в глаза:
– Хочешь знать всю правду?
Она кивнула, по спине у нее пробежал холодок.
– Джонстон подписал не просто акт о капитуляции, – отозвался он не без язвительности. – Это был мирный договор, все, на что мог надеяться любой южанин. Но нет ни малейшего шанса на то, что правительство в Вашингтоне ратифицирует его. Будь Линкольн жив, он добился бы этого. Как только стало очевидно, что мы вот-вот сдадимся, Линкольн настоял на том, чтобы полевые генералы не вмешивались в политические вопросы. Они обязаны были принять капитуляцию на самых выгодных для нас условиях, оставив при этом в ведении президента вопросы, касающиеся присоединения к Союзу, восстановления гражданских и политических прав и отмены рабства. Но теперь наш президент – Джонсон, и, увы, все мечты Линкольна о мире, все его планы погребены в могиле вместе с его телом.
Китти встала и покинула комнату, проследовав через коридор на парадное крыльцо. В небе светила полная луна. Лепестки цветков кизила уже начали опадать с ветвей, и на земле будто лежало снежное покрывало. Слабый порыв ветерка подхватил белые лепестки и вихрем закружил их по улице.
Обратив лицо к иссиня-черному небу, Китти любовалась луной, думая, что где-то далеко то же самое сияние озаряет Тревиса.
Облако, плывущее по ночному небу, набежало на луну, скрыв ее от глаз. Вот такова и наша жизнь, промелькнуло у нее в голове. Всех словно накрыло темным облаком.
По ее щекам потекли слезы, она задрожала и прошептала:
– Тревис, ты так нужен мне сейчас! Нужен больше, чем когда-либо прежде!
Дав волю тщательно сдерживаемой до сих пор мучительной тревоге, она чуть слышно повторяла в ночи:
– Тревис, ты так нужен мне… и нашему ребенку!
Глава 7
Он уважительно склонил голову.
– Я слышал о том, что она тоже умерла, мисс Китти. Мне очень жаль.
– Уверена, ты знаешь и о том, как именно она умерла. Алкоголичка. Падшая женщина. Притча во языцех для всего города! Возможно, я сумела бы ее спасти, если бы Люк Тейт не похитил меня снова, когда я пыталась найти для нее лекарства. Впрочем, сомневаюсь. Она сама убила себя. Никогда в жизни она не была счастлива. Надеюсь, что сейчас она обрела покой.
– Я хочу, чтобы вы сами наконец-то обрели покой, мисс Китти, – произнес старый негр почтительным шепотом. – Вы такая замечательная и заслуживаете только самого лучшего. Если вам потребуется моя помощь, я всегда буду рядом. Дайте знать моим людям, что нуждаетесь в старом Джекобе, и я буду тут как тут. Пока я дышу, можете положиться на меня! Может быть, все эти разговоры о мулах и земле – ложь. Может быть, мне не достанется ничего. Как вам кажется, я и мои мальчики можем пригодиться вам на ферме вашего отца? Теперь эта земля – ваша. Вы ведь хотите сохранить ее, сделать процветающей, как он мечтал? Если кто-то и способен на это, то только вы, мисс Китти.
Она через силу улыбнулась:
– Я попытаюсь сделать то, чего хотел от меня папа, Джекоб. И если твоей собственной мечте не суждено будет осуществиться, тогда приходите ко мне с сыновьями. У вас всегда будет дом.
На пороге показался доктор Холт:
– Мисс Китти, вы нужны в операционной. Ампутация. Пожалуйста, пройдемте со мной.
– Иногда я думаю, что наши муки никогда не кончатся, – сказала она Джекобу на прощание. – Мы обязательно встретимся. Береги себя, а я буду молиться, чтобы все наши чаяния сбылись. Я расскажу тебе, Джекоб, о моем знакомом, кавалерийском офицере, за которого я собираюсь выйти замуж. Он чудесный человек и поможет мне сделать ферму преуспевающей.
Слуга смотрел ей вслед. Ее присутствие, улыбка согревали его сердце. Наверное, подумал он с горечью, она ни на минуту не покидает госпиталь, откуда крики раненых и умирающих доносятся в любой час дня и ночи. Едва ли до нее дошли слухи о том, что победившие в войне янки собирались отобрать землю у мятежников и отдать бывшим рабам. В мыслях он молил провидение о том, чтобы у нее не забирали ее надел. Бог свидетель, ее отец любил эту землю так же, как любил свою дочь. Мисс Китти умрет, если лишится земли, размышлял он про себя, идя по улице и качая седой головой. Да, Бог свидетель, ей останется только умереть.
Солдат, которому предстояла ампутация правой ноги, был совсем молодым, возможно, лет шестнадцати или семнадцати. Он отчаянно кричал, пока солдаты привязывали его к окровавленному столу. Китти подошла к нему и положила руку на лоб.
– Ради Бога, леди, не позволяйте им делать этого! – кричал он, смотря на нее безумными от боли глазами. – Пусть мне оставят мою ногу! Боже, какой толк от человека с одной ногой?
Ей так часто за последние четыре года приходилось слышать бессвязные мольбы, что она знала заранее каждое слово, готовое сорваться с дрожащих губ. Взгляд ее обратился к обнаженной ноге солдата, пораженной гангреной. Другого выбора не оставалось: либо ампутация, либо смерть.
– Мы хотим спасти тебе жизнь. – Она откинула влажные от пота волосы с его лба. – Ведь говорят же, что сейчас делают деревянные протезы, которые ничем не хуже настоящих ног. Очень скоро ты будешь плясать под звуки банджо. Господь хочет, чтобы ты жил на этом свете, иначе бы он забрал тебя к себе.
– Лучше бы я умер, чем лишился ноги! – Солдат выгнулся, вены на его шее напряглись так, что, казалось, вот-вот лопнут. – Не позволяйте… не позволяйте им делать это…
Кто-то передал ей хлороформ. По крайней мере, у янки еще оставался некоторый запас драгоценного лекарства. Часто ей приходилось присутствовать на ампутациях без всякой анестезии, когда в ее распоряжении находились лишь другие солдаты, придерживавшие раненого до тех пор, пока тот не лишался сознания от нестерпимой боли.
Она ввела раненому лекарство, зажав сложенным вчетверо куском ткани приоткрытые в крике губы, и немного подождала, чтобы хлороформ стек по каплям ему в рот. Очень скоро он забылся. Она отвернулась, едва заслышав звук стали, врезающейся в плоть, жалобный вой пилы, рассекающей кость.
– У него останется хорошая культя, – сказал доктор Холт. – Вполне достаточная для деревянного протеза. Многие бывали лишены и этого.
Китти почувствовала запах горячего дегтя, которым прижигали рану, чтобы та скорее зарубцевалась. Раненого солдата подняли с операционного стола и положили на пол вместе с другими. Скоро он придет в себя, и всю долгую ночь будет кричать от мучительной боли, и звук этот будет отдаваться эхом в стенах госпиталя, сливаясь с криками сотен других людей, которые прошли через ад вместе с ним.
Доктор Холт вытер покрытые кровью руки о фартук и потянулся к кружке с водой, которую кто-то подал ему.
– Я слышал, что генералу Гранту так же не терпелось закончить эту проклятую войну, как и Ли, – обратился он к Китти, которая пыталась смыть со стола кровь в ожидании очередного несчастного. – Грант как-то сказал, что, по его убеждению, вся суть этого злополучного конфликта в том, чтобы доказать, что Север и Юг были и всегда останутся соседями. И он полагает, будто с официальным окончанием войны обе стороны начнут вести себя как соседи. Но Бог свидетель, этого не будет! Во всяком случае, пока я жив. Мне уже не увидеть того дня, когда янки и мятежники-южане перестанут ненавидеть друг друга. Посмотри хотя бы, как твои собственные соседи относятся к тебе! – Доктор Холт вздохнул. – До меня дошли слухи, будто Грант предложил Ли приказать своим людям сложить оружие и вернуться домой, и даже в условиях капитуляции предусмотрено, что, если они это сделают, у них не будет никаких неприятностей со стороны федеральных властей. Слава Богу, этот человек добился своего. Только подумай, как много северян хотят видеть генерала Ли повешенным. Теперь, в соответствии с условиями капитуляции, им этого сделать не удастся. А если они не смогут повесить генерала Ли, то уж тем более не тронут рядовых сторонников Конфедерации. Для нас это служит некоторым утешением.
– Но если они не собираются навязывать нам свою власть, то как же они раздадут освобожденным рабам мулов и землю?
– Пока это только разговоры, дитя мое. Но давай смотреть правде в глаза. Мы не знаем, что может случиться с нами в следующую минуту. Здесь, в Голдсборо, люди голодают. Разве ты не видела трупы оставшихся без присмотра и подохших от голода лошадей, разлагающихся прямо на улицах? Что будет со всеми нами? Долларовая бумажка Конфедерации не стоит той крови, которая капает с моего операционного стола. Только будущее скажет, что Бог и янки уготовили для нас.
Но прошло совсем немного времени, прежде чем вся страна узнала, что ее ждет. Всего лишь шестью днями позже утром в госпитале Китти услышала шум. Постепенно этот звук становился громче – отдельные крики выражали радость, другие скорбь. Раздалась оружейная стрельба. Бросившись к окну и выглянув наружу, Китти увидела на улице метавшихся в панике людей. Затем кто-то взбежал по ступенькам с воплем:
– Президент Линкольн мертв! Президент Линкольн мертв!
Китти поднесла руку к горлу. Она видела, как человек, принесший весть, что-то сказал офицеру.
Тот повернулся к раненым, лежавшим в комнате в гробовом молчании, и объявил:
– Президент Линкольн скончался сегодня утром. – Голос его дрогнул. – Вчера вечером его смертельно ранили выстрелом из пистолета.
Совершенно подавленный, офицер отвел глаза в сторону. Несколько солдат-конфедератов, лежавших вокруг, разразились ликующими криками. Янки, у которых еще оставались силы, осыпали их в ответ проклятиями. Солдаты восстановили порядок в комнате, но еще в течение некоторого времени в госпитале царило такое же лихорадочное возбуждение, как и на улицах.
Чья-то рука мягко легла на руку Китти, которая не двигалась с места, наблюдая за торжествующими конфедератами.
– Они не знают, что творят, глупцы, – обронил доктор Холт. – Президент Линкольн был их единственной надеждой… нашей единственной надеждой.
Китти обернулась к нему, с удивлением заметив сбегавшие по его щеке слезы.
– Не понимаю.
– Президент Линкольн стремился к миру, не хотел обрушивать кару на Юг. Вице-президент Эндрю Джонсон думает как раз наоборот. И теперь он стал нашим президентом, Китти. Да поможет Бог Югу. Правительство теперь перейдет под контроль радикалов.
Через несколько дней пришло сообщение, что генерал – Джонстон встретился с генералом Шерманом на вокзале Дарема, близ Роли. Сердце в груди Китти подскочило. Шерман в Роли! Так, может, и Тревис там? Если так, он обязательно вернется. Она соскучилась по нему, по его поцелуям, по его теплым и сильным рукам. Он вернется, непременно вернется!
– Китти? – Она так и подскочила с места, когда доктор Холт передал ей через стол тарелку бобов. – Этого, конечно, мало, но ты ничего не ела весь день, так же как и я. Они помогут нам продержаться и не умереть от голода до рассвета. Это все, что мне удалось раздобыть на кухне.
– Нет. – Она зажала рот кулаком. – Спасибо, но я не хочу. Эти черви…
– Черви? – рассмеялся он. – Китти, дитя мое, ты прошла через всю воину, видела в своей еде немало червей и личинок и, как я полагаю, должна уже научиться их отбирать. В чем же дело теперь?
Горестно покачав головой, она прошептала.
– Не знаю. В последнее время чувствую себя не совсем здоровой. Устала, устала от войны, от слухов и больше всего от того, что рядом со мной нет Тревиса, и остается только гадать, вернется ли он ко мне или нет. Впрочем, если Шерман в Роли, то Тревис, возможно, тоже там.
– Никто не может сказать точно, где он, дитя мое. Ты ведь слышала, что крупные кавалерийские силы армии северян вторглись в Алабаму и захватили последний из наших военно-промышленных центров в Сельме? Кстати, сейчас они направляются к Монтгомери, где когда-то располагалась столица Конфедерации. Мобил уже капитулировал, а с ним и все побережье. И даже несмотря на то что еще осталась армия к западу от Миссисипи, ходят слухи, что она со дня на день сложит оружие. Нет, милое дитя, никто не знает, где сейчас твой кавалерист. Мне бы не хотелось тревожить тебя понапрасну, однако в последнее время произошло несколько отдельных стычек. Не исключено, что он не вернется к тебе.
Китти в ужасе уставилась на него. Она не допускала даже мысли об этом. Тревис не может погибнуть. Он такой сильный, такой ловкий!
Покачав головой, она с трудом подавила слезы:
– Вернется. Я знаю.
– Ты не против, если я съем твои бобы? – небрежным тоном осведомился доктор.
– Нет, нет, ешьте, пожалуйста. – Она снова почувствовала тяжесть в желудке.
– Я слышал, что документ, подписанный Джонстоном, касается не только его армии, но и всей Конфедерации, – сказал доктор Холт, перед тем как отправить в рот очередной кусок. – У него не было на то полномочий, но зато они имелись у генерала Брекинриджа, а он является… то есть являлся военным министром в правительстве Конфедерации.
– Стало быть, все уже кончено?
– Китти, дитя мое, сейчас повсюду царит такая сумятица, что я не могу сказать тебе точно, что происходит. Солдаты, возвращающиеся с воины, приносят все новые и новые слухи. Но мне известно из надежных источников, что подписанное Джонстоном соглашение выходит далеко за рамки тех условий, которые Грант предложил генералу Ли. Наши парни должны направиться маршем каждый в столицу своего родного штата и там сложить оружие; затем поставить свою подпись под бумагой с обязательством никогда больше не брать его в руки. Правительство штата будет признано законным лишь тогда, когда его министры и чиновники принесут присягу на верность Конституции Соединенных Штатов. Никто не будет подвергаться преследованиям, на чьей бы стороне он ни воевал. Всем гарантируются равные политические права. Страсти якобы улягутся, и воцарится всеобщий мир, – добавил он, фыркнув.
– Вы думаете, янки сдержат слово? – Китти широко распахнула глаза.
Ей не меньше, чем всем остальным, хотелось мира. Если Юг потерпел поражение, пусть будет так. Восстановить разрушенное войной, думать о будущем – вот главное сейчас.
Доктор Холт отложил ложку и взглянул ей прямо в глаза:
– Хочешь знать всю правду?
Она кивнула, по спине у нее пробежал холодок.
– Джонстон подписал не просто акт о капитуляции, – отозвался он не без язвительности. – Это был мирный договор, все, на что мог надеяться любой южанин. Но нет ни малейшего шанса на то, что правительство в Вашингтоне ратифицирует его. Будь Линкольн жив, он добился бы этого. Как только стало очевидно, что мы вот-вот сдадимся, Линкольн настоял на том, чтобы полевые генералы не вмешивались в политические вопросы. Они обязаны были принять капитуляцию на самых выгодных для нас условиях, оставив при этом в ведении президента вопросы, касающиеся присоединения к Союзу, восстановления гражданских и политических прав и отмены рабства. Но теперь наш президент – Джонсон, и, увы, все мечты Линкольна о мире, все его планы погребены в могиле вместе с его телом.
Китти встала и покинула комнату, проследовав через коридор на парадное крыльцо. В небе светила полная луна. Лепестки цветков кизила уже начали опадать с ветвей, и на земле будто лежало снежное покрывало. Слабый порыв ветерка подхватил белые лепестки и вихрем закружил их по улице.
Обратив лицо к иссиня-черному небу, Китти любовалась луной, думая, что где-то далеко то же самое сияние озаряет Тревиса.
Облако, плывущее по ночному небу, набежало на луну, скрыв ее от глаз. Вот такова и наша жизнь, промелькнуло у нее в голове. Всех словно накрыло темным облаком.
По ее щекам потекли слезы, она задрожала и прошептала:
– Тревис, ты так нужен мне сейчас! Нужен больше, чем когда-либо прежде!
Дав волю тщательно сдерживаемой до сих пор мучительной тревоге, она чуть слышно повторяла в ночи:
– Тревис, ты так нужен мне… и нашему ребенку!
Глава 7
Весна сменилась летом, и жара в госпитале стала нестерпимой. Постепенно число пациентов стало уменьшаться. Офицеры медицинской службы армии северян старались выписывать солдат-конфедератов как можно скорее. Китти однажды подслушала яростный спор с ними доктора Холта из-за нескольких пациентов, которые, как он утверждал, недостаточно оправились и набрались сил после ранения, чтобы их выпустили на улицу, на что северяне возражали – они не намерены кормить из милости никого, а тем более «проклятых мятежников».
Китти понимала, что нужда в ее услугах скоро отпадет. Хотя ей ничего не платили, по крайней мере, у нее были крыша над головой и еда, которой с каждым днем становилось все больше. Куда ей идти? Кто осмелится ее приютить? Она понимала, что придется долго хранить свою беременность в тайне. Тревис скоро вернется, и они обвенчаются. Он должен вернуться. Он был ее единственной надеждой.
Где он? Единственное известие о нем терзаемая беспокойством Китти получила от одного раненого кавалериста-янки, которого долго расспрашивала.
– Ну да, леди, я служил в кавалерии, – проговорил он с усмешкой, довольный вниманием, проявленным к его персоне. – Я был среди лучших из них. Мы наступали на пятки самому старику Джеффу Дэвису, когда какой-то мятежник, который не мог смириться с тем, что война уже окончена, пустил в меня пулю.
– Вы были в Голдсборо, когда сюда вошел генерал Шерман? – Китти едва сдерживала волнение. – Вы были вместе с его кавалеристами в сражении при Бентонвилле?
Он усмехнулся: ишь, как эту бабенку охватила дрожь, так она потрясена его словами. Его буквально раздувало от желания, и он даже не пытался скрыть от нее выпуклость на простыне. Пусть видит, пусть знает. Раз она так восхищается кавалеристами, то, возможно, не откажет ему в ласках. Рядом никого нет. Что ж, лихие всадники всегда производили впечатление на юных дам.
– Да, верно, милочка, я был там. – Протянув руку, он схватил ее за запястье, и привлек к себе, понизив голос до шепота: – Клянусь Богом, более прелестного создания я не встречал.
Она выдернула руку и поспешно отступила на шаг.
– Вы меня неверно поняли, сэр, – произнесла она ровно. – Мне нужны сведения о капитане, который отправился в рейд вместе с генералом Шерманом. Его имя Тревис Колтрейн. Вы знаете его?
Улыбка исчезла с лица солдата.
– До меня доходили слухи о женщине, за которой ухаживал Колтрейн. – Он вздохнул, жалея о том, что ничего не вышло. Какой же глупец Колтрейн, если оставил ее! – Он был моим капитаном. Сейчас он вместе с остальными преследует Дэвиса. Вероятно, они уже настигли его, но точно я не знаю.
– С ним все в порядке? – не отступала она.
– С Колтрейном? – усмехнулся он. – Думаю, даже гризли не мог бы задушить этого забияку. Мне бы сразу догадаться, что вы и есть та самая дамочка, о которой говорили солдаты. Волосы, словно лучи солнца на рассвете, глаза, в которых пляшут искорки огня, фигура, способная свести с ума любого мужчину.
Китти густо покраснела и отступила еще на шаг назад.
– Прошу прощения, – произнес он со всей искренностью. – Просто вы очень красивы, мисс. Что до капитана Колтрейна, то, будь я на вашем месте, я бы не тревожился. Он здоров и полон сил, как всегда. Недаром его считают одним из лучших офицеров Союза. Он не станет просить о демобилизации, чтобы уклониться от грязной работы, только потоку, что война официально считается законченной.
– Благодарю вас, – пробормотала она, щеки ее все еще горели. – А Сэм Бачер? С ним все в порядке? Он мой добрый друг.
– Будьте уверены, он следует за Колтрейном, не отходя от него ни на шаг. Да, прелестная леди, оба целы и невредимы.
– И вы намерены присоединиться к ним, как только поправитесь? Не могли бы вы тогда сказать ему, что видели меня и что я с нетерпением жду его возвращения?
Он покачал головой, на лице выразилось огорчение.
– Как только меня выпишут отсюда, я сразу же отправлюсь домой, в Пенсильванию. Там у меня жена и пятеро детей. Хватит с меня этой чертовой войны. Больше я Колтрейна не увижу.
Он окликнул ее, когда она, шатаясь, побрела прочь, но Китти не обернулась. Итак, нет никакого способа дать знать о себе Тревису. Как написать ему, если он в пути?
Утирая со лба пот, она прошла мимо рядов кроватей. Когда-то ей приходилось переступать через раненых, лежавших на полу, но теперь госпиталь уже не был забит до отказа. Однако в воздухе по-прежнему стоял запах смерти и разлагавшейся плоти. Одного из солдат, лежавших поблизости, стошнило, и затем он потерял сознание прямо посреди собственной рвоты. Она направилась к его кровати, понимая, что раненого придется вымыть. Вокруг его лица уже жужжали мухи, и от одного этого зрелища ее саму выворачивало.
Китти уже приблизилась к его кровати, когда у нее неожиданно закружилась голова и она пошатнулась. Жара, мухи, затхлый воздух – все обрушилось сразу на нее. Шаря вслепую рукой, она не нашла ничего, на что можно было опереться, и тяжело опустилась прямо на пол.
– Китти. Китти! Дитя мое, очнись.
Она, моргнув, открыла глаза. Кто-то слегка хлопал ее по щекам. Доктор Холт склонился над ней.
– Ох, извините, – слабо воскликнула она и попыталась сесть, но тут же мягкая рука доктора Холта опустила ее голову обратно на кровать, куда он положил ее. – Мне уже лучше, честное слово. Тут такая жара, и запахи, и…
– И еще то обстоятельство, что у тебя скоро будет ребенок, – произнес он тихо.
Глаза их встретились. Она была не в силах лгать этому человеку.
– Когда он должен родиться?
– Полагаю, это случилось сразу после битвы при Бентонвилле. – Она отвернулась к стене. – Значит, его рождения следует ожидать где-нибудь ближе к Рождеству. – Она совсем не по-женски фыркнула. – Смешно, да? Незамужняя мать, ожидающая появления младенца к Рождеству. Но зачат он был вовсе не от Святого духа.
Доктор похлопал ее по плечу:
– Китти, твой капитан вернется. Как он может не вернуться к такой красавице, как ты? Вы поженитесь, будете растить вашего ребенка, твоих губ снова коснется улыбка. Ты справишься со всем, вот увидишь, и хотя мне бы очень не хотелось покидать тебя в таком положении, я знаю, что ты выйдешь из него с честью.
Она резко повернула голову в его сторону:
– Что вы имеете в виду? Куда вы собираетесь?
Он беспомощно развел руками:
– Я не говорил тебе об этом до сегодняшнего дня, потому что не хотел расстраивать. Вот уже несколько недель тому назад я догадался, что ты носишь под сердцем ребенка. Врачи чувствуют такие вещи, моя дорогая. Офицеры медицинской службы Союза, на чьем попечении находится госпиталь, сообщили мне, что мои услуги им больше не требуются. Я волен вернуться домой, в Роли, к моей семье. Госпиталь скоро закроют, самое большее через несколько месяцев. Но мне искренне жаль оставлять тебя здесь, зная, что за тебя некому будет заступиться, не говоря уже о том, как горожане относятся к тебе. Почему бы тебе не поехать со мной? Ты полюбишь мою жену, и она примет тебя в нашем доме как свою родную дочь.
– Нет! – вырвалось у нее. – Я не могу уехать отсюда. Как Тревис узнает, где искать меня, когда вернется? Я дала слово, что буду ждать его.
Холт вздохнул:
– И что ты собираешься делать до того времени?
– Найду какой-нибудь выход. – Ее подбородок выдался вперед, и он понял, что лучше закончить разговор.
Тремя днями позже доктор Холт распрощался с Китти и отправился в Роли. Кровь, страдания, изувеченные тела – все это осталось позади. Китти не могла сдержать слез.
– Ты мне напишешь? – спрашивал он с тревогой в голосе. – Дашь знать, если передумаешь и захочешь погостить у меня и моей семьи?
Она кивнула, но оба они понимали, что им, скорее всего, уже никогда не суждено встретиться. Китти была твердо намерена ждать возвращения Тревиса. Теперь у них больше, чем когда-либо, оснований начать новую жизнь на земле, которая отныне принадлежала ей. Как счастлив был бы ее покойный отец, если бы мог видеть своего внука, подрастающего на ферме Райтов! Эта мысль вызвала улыбку на ее губах, заставила вспыхнуть ярким блеском глаза, и доктор Холт прошептал:
– Ты справишься со всем, дитя мое. Я знаю, так будет.
Его экипаж отъехал от крыльца.
Китти продолжала свою службу в госпитале. Она старалась носить платья самого свободного покроя, какие только могла найти, и самые большие фартуки – ее положение должно как можно дольше оставаться в тайне. Военные врачи Союза относились к ней терпимо, так как все знали, что она была возлюбленной всеми уважаемого кавалерийского офицера. Всех остальных добровольных помощниц из местных жительниц уже давно отпустили, кроме дам из церковного благотворительного кружка, которые время от времени являлись с корзинами снеди для раненых солдат-янки.
– Они нас ненавидят, однако приходят сюда, – как-то раз заявил один из солдат, после того как дамы покинули больницу. – Наверное, думают, будто быть милосердным к врагам своим – самый верный способ попасть на небеса. Но совершенно очевидно, в душе они нас презирают.
– Вы для нас больше не враги, – ответила ему Китти. – Разве вы забыли, что мы теперь снова считаемся единым государством? Мы больше не должны делить друг друга на две стороны, если хотим поддерживать мир.
Однажды утром шум женской болтовни заставил Китти, перевязывавшую руку раненому солдату, поднять глаза.
– Благотворительницы, – засмеялся солдат, – приходят сюда со своими корзинами, полными всякой дряни, которую все равно не станешь есть. Не подпускайте никого из них ко мне. Сегодня утром я не в том настроении, чтобы распевать псалмы.
– Ну, Линвуд, не будьте таким сварливым, – пожурила его Китти.
Она успела искренне привязаться к этому немолодому уже человеку, который потерял в сражении одну руку и половину другой. Он был родом из Род-Айленда и мечтал о том дне, когда сможет вернуться домой, а Китти, со своей стороны, делала все, чтобы ускорить его выздоровление. Она была единственной, кто мог заставить его каждый день вставать с постели и совершать прогулку по саду. Судя по тому негодованию, которое вызвал у него вид сновавших вдоль проходов и что-то кудахтавших женщин, сил у него заметно прибавилось.
– Терпеть их не могу, – возмущался он. – Сразу видно, им противно прикасаться к нам. Помните ту толстуху, которая на прошлой неделе выскочила из комнаты, вопя, что она, возможно, ухаживает за тем самым солдатом, который убил ее мужа? О Господи, ее визг до сих пор стоит у меня в ушах. Я не понимаю, зачем вообще доктора впускают сюда этих старых сплетниц?
– Некоторым из пациентов их приход приносит облегчение, – примирительным тоном произнесла Китти, заканчивая бинтовать ею культю – Той женщине, конечно, нечего было тут делать. Позже я слышала, что ее уговорил прийти сюда священник, потому что решил, будто она хотя бы отчасти избавится от чувства ненависти, увидев, что и северяне тоже пострадали в войне. Судя по всему, ей это не помогло.
– О да. Возможно, тот солдат, чей снаряд попал в меня, оставив калекой, и был ее мужем. Я же не закричал и не бросился бежать! – Он выплюнул на пол кусок жевательного табака, не обращая внимания на укоризненный взгляд Китти. – Пусть эти старые курицы держатся от меня подальше. Пусть распевают себе псалмы и раздают свою отраву кому-нибудь еще. Я лучше буду есть бурду, которую подают мне здесь.
Китти понимала, что нужда в ее услугах скоро отпадет. Хотя ей ничего не платили, по крайней мере, у нее были крыша над головой и еда, которой с каждым днем становилось все больше. Куда ей идти? Кто осмелится ее приютить? Она понимала, что придется долго хранить свою беременность в тайне. Тревис скоро вернется, и они обвенчаются. Он должен вернуться. Он был ее единственной надеждой.
Где он? Единственное известие о нем терзаемая беспокойством Китти получила от одного раненого кавалериста-янки, которого долго расспрашивала.
– Ну да, леди, я служил в кавалерии, – проговорил он с усмешкой, довольный вниманием, проявленным к его персоне. – Я был среди лучших из них. Мы наступали на пятки самому старику Джеффу Дэвису, когда какой-то мятежник, который не мог смириться с тем, что война уже окончена, пустил в меня пулю.
– Вы были в Голдсборо, когда сюда вошел генерал Шерман? – Китти едва сдерживала волнение. – Вы были вместе с его кавалеристами в сражении при Бентонвилле?
Он усмехнулся: ишь, как эту бабенку охватила дрожь, так она потрясена его словами. Его буквально раздувало от желания, и он даже не пытался скрыть от нее выпуклость на простыне. Пусть видит, пусть знает. Раз она так восхищается кавалеристами, то, возможно, не откажет ему в ласках. Рядом никого нет. Что ж, лихие всадники всегда производили впечатление на юных дам.
– Да, верно, милочка, я был там. – Протянув руку, он схватил ее за запястье, и привлек к себе, понизив голос до шепота: – Клянусь Богом, более прелестного создания я не встречал.
Она выдернула руку и поспешно отступила на шаг.
– Вы меня неверно поняли, сэр, – произнесла она ровно. – Мне нужны сведения о капитане, который отправился в рейд вместе с генералом Шерманом. Его имя Тревис Колтрейн. Вы знаете его?
Улыбка исчезла с лица солдата.
– До меня доходили слухи о женщине, за которой ухаживал Колтрейн. – Он вздохнул, жалея о том, что ничего не вышло. Какой же глупец Колтрейн, если оставил ее! – Он был моим капитаном. Сейчас он вместе с остальными преследует Дэвиса. Вероятно, они уже настигли его, но точно я не знаю.
– С ним все в порядке? – не отступала она.
– С Колтрейном? – усмехнулся он. – Думаю, даже гризли не мог бы задушить этого забияку. Мне бы сразу догадаться, что вы и есть та самая дамочка, о которой говорили солдаты. Волосы, словно лучи солнца на рассвете, глаза, в которых пляшут искорки огня, фигура, способная свести с ума любого мужчину.
Китти густо покраснела и отступила еще на шаг назад.
– Прошу прощения, – произнес он со всей искренностью. – Просто вы очень красивы, мисс. Что до капитана Колтрейна, то, будь я на вашем месте, я бы не тревожился. Он здоров и полон сил, как всегда. Недаром его считают одним из лучших офицеров Союза. Он не станет просить о демобилизации, чтобы уклониться от грязной работы, только потоку, что война официально считается законченной.
– Благодарю вас, – пробормотала она, щеки ее все еще горели. – А Сэм Бачер? С ним все в порядке? Он мой добрый друг.
– Будьте уверены, он следует за Колтрейном, не отходя от него ни на шаг. Да, прелестная леди, оба целы и невредимы.
– И вы намерены присоединиться к ним, как только поправитесь? Не могли бы вы тогда сказать ему, что видели меня и что я с нетерпением жду его возвращения?
Он покачал головой, на лице выразилось огорчение.
– Как только меня выпишут отсюда, я сразу же отправлюсь домой, в Пенсильванию. Там у меня жена и пятеро детей. Хватит с меня этой чертовой войны. Больше я Колтрейна не увижу.
Он окликнул ее, когда она, шатаясь, побрела прочь, но Китти не обернулась. Итак, нет никакого способа дать знать о себе Тревису. Как написать ему, если он в пути?
Утирая со лба пот, она прошла мимо рядов кроватей. Когда-то ей приходилось переступать через раненых, лежавших на полу, но теперь госпиталь уже не был забит до отказа. Однако в воздухе по-прежнему стоял запах смерти и разлагавшейся плоти. Одного из солдат, лежавших поблизости, стошнило, и затем он потерял сознание прямо посреди собственной рвоты. Она направилась к его кровати, понимая, что раненого придется вымыть. Вокруг его лица уже жужжали мухи, и от одного этого зрелища ее саму выворачивало.
Китти уже приблизилась к его кровати, когда у нее неожиданно закружилась голова и она пошатнулась. Жара, мухи, затхлый воздух – все обрушилось сразу на нее. Шаря вслепую рукой, она не нашла ничего, на что можно было опереться, и тяжело опустилась прямо на пол.
– Китти. Китти! Дитя мое, очнись.
Она, моргнув, открыла глаза. Кто-то слегка хлопал ее по щекам. Доктор Холт склонился над ней.
– Ох, извините, – слабо воскликнула она и попыталась сесть, но тут же мягкая рука доктора Холта опустила ее голову обратно на кровать, куда он положил ее. – Мне уже лучше, честное слово. Тут такая жара, и запахи, и…
– И еще то обстоятельство, что у тебя скоро будет ребенок, – произнес он тихо.
Глаза их встретились. Она была не в силах лгать этому человеку.
– Когда он должен родиться?
– Полагаю, это случилось сразу после битвы при Бентонвилле. – Она отвернулась к стене. – Значит, его рождения следует ожидать где-нибудь ближе к Рождеству. – Она совсем не по-женски фыркнула. – Смешно, да? Незамужняя мать, ожидающая появления младенца к Рождеству. Но зачат он был вовсе не от Святого духа.
Доктор похлопал ее по плечу:
– Китти, твой капитан вернется. Как он может не вернуться к такой красавице, как ты? Вы поженитесь, будете растить вашего ребенка, твоих губ снова коснется улыбка. Ты справишься со всем, вот увидишь, и хотя мне бы очень не хотелось покидать тебя в таком положении, я знаю, что ты выйдешь из него с честью.
Она резко повернула голову в его сторону:
– Что вы имеете в виду? Куда вы собираетесь?
Он беспомощно развел руками:
– Я не говорил тебе об этом до сегодняшнего дня, потому что не хотел расстраивать. Вот уже несколько недель тому назад я догадался, что ты носишь под сердцем ребенка. Врачи чувствуют такие вещи, моя дорогая. Офицеры медицинской службы Союза, на чьем попечении находится госпиталь, сообщили мне, что мои услуги им больше не требуются. Я волен вернуться домой, в Роли, к моей семье. Госпиталь скоро закроют, самое большее через несколько месяцев. Но мне искренне жаль оставлять тебя здесь, зная, что за тебя некому будет заступиться, не говоря уже о том, как горожане относятся к тебе. Почему бы тебе не поехать со мной? Ты полюбишь мою жену, и она примет тебя в нашем доме как свою родную дочь.
– Нет! – вырвалось у нее. – Я не могу уехать отсюда. Как Тревис узнает, где искать меня, когда вернется? Я дала слово, что буду ждать его.
Холт вздохнул:
– И что ты собираешься делать до того времени?
– Найду какой-нибудь выход. – Ее подбородок выдался вперед, и он понял, что лучше закончить разговор.
Тремя днями позже доктор Холт распрощался с Китти и отправился в Роли. Кровь, страдания, изувеченные тела – все это осталось позади. Китти не могла сдержать слез.
– Ты мне напишешь? – спрашивал он с тревогой в голосе. – Дашь знать, если передумаешь и захочешь погостить у меня и моей семьи?
Она кивнула, но оба они понимали, что им, скорее всего, уже никогда не суждено встретиться. Китти была твердо намерена ждать возвращения Тревиса. Теперь у них больше, чем когда-либо, оснований начать новую жизнь на земле, которая отныне принадлежала ей. Как счастлив был бы ее покойный отец, если бы мог видеть своего внука, подрастающего на ферме Райтов! Эта мысль вызвала улыбку на ее губах, заставила вспыхнуть ярким блеском глаза, и доктор Холт прошептал:
– Ты справишься со всем, дитя мое. Я знаю, так будет.
Его экипаж отъехал от крыльца.
Китти продолжала свою службу в госпитале. Она старалась носить платья самого свободного покроя, какие только могла найти, и самые большие фартуки – ее положение должно как можно дольше оставаться в тайне. Военные врачи Союза относились к ней терпимо, так как все знали, что она была возлюбленной всеми уважаемого кавалерийского офицера. Всех остальных добровольных помощниц из местных жительниц уже давно отпустили, кроме дам из церковного благотворительного кружка, которые время от времени являлись с корзинами снеди для раненых солдат-янки.
– Они нас ненавидят, однако приходят сюда, – как-то раз заявил один из солдат, после того как дамы покинули больницу. – Наверное, думают, будто быть милосердным к врагам своим – самый верный способ попасть на небеса. Но совершенно очевидно, в душе они нас презирают.
– Вы для нас больше не враги, – ответила ему Китти. – Разве вы забыли, что мы теперь снова считаемся единым государством? Мы больше не должны делить друг друга на две стороны, если хотим поддерживать мир.
Однажды утром шум женской болтовни заставил Китти, перевязывавшую руку раненому солдату, поднять глаза.
– Благотворительницы, – засмеялся солдат, – приходят сюда со своими корзинами, полными всякой дряни, которую все равно не станешь есть. Не подпускайте никого из них ко мне. Сегодня утром я не в том настроении, чтобы распевать псалмы.
– Ну, Линвуд, не будьте таким сварливым, – пожурила его Китти.
Она успела искренне привязаться к этому немолодому уже человеку, который потерял в сражении одну руку и половину другой. Он был родом из Род-Айленда и мечтал о том дне, когда сможет вернуться домой, а Китти, со своей стороны, делала все, чтобы ускорить его выздоровление. Она была единственной, кто мог заставить его каждый день вставать с постели и совершать прогулку по саду. Судя по тому негодованию, которое вызвал у него вид сновавших вдоль проходов и что-то кудахтавших женщин, сил у него заметно прибавилось.
– Терпеть их не могу, – возмущался он. – Сразу видно, им противно прикасаться к нам. Помните ту толстуху, которая на прошлой неделе выскочила из комнаты, вопя, что она, возможно, ухаживает за тем самым солдатом, который убил ее мужа? О Господи, ее визг до сих пор стоит у меня в ушах. Я не понимаю, зачем вообще доктора впускают сюда этих старых сплетниц?
– Некоторым из пациентов их приход приносит облегчение, – примирительным тоном произнесла Китти, заканчивая бинтовать ею культю – Той женщине, конечно, нечего было тут делать. Позже я слышала, что ее уговорил прийти сюда священник, потому что решил, будто она хотя бы отчасти избавится от чувства ненависти, увидев, что и северяне тоже пострадали в войне. Судя по всему, ей это не помогло.
– О да. Возможно, тот солдат, чей снаряд попал в меня, оставив калекой, и был ее мужем. Я же не закричал и не бросился бежать! – Он выплюнул на пол кусок жевательного табака, не обращая внимания на укоризненный взгляд Китти. – Пусть эти старые курицы держатся от меня подальше. Пусть распевают себе псалмы и раздают свою отраву кому-нибудь еще. Я лучше буду есть бурду, которую подают мне здесь.