Страница:
– Довольно! – вмешалась Тиша, бросив на Крысеныша строгий, почти материнский взгляд. – В этих разговорах нет никакого прока.
Рашед вновь стал мерить шагами комнату. Ему принадлежал весь пакгауз, но эта комната давно уже служила для личных целей. Несколько потайных ходов в полу и стенах вели на нижние этажи. Тиша самолично обставила комнату кушетками, столиками, светильниками, украсила искусно отлитыми свечами в виде темно-красных роз.
Если не считать необыкновенно бледной кожи, Рашеда и Тишу без труда можно было принять за людей. Рашед много потрудился, обустраивая их жизнь в Миишке. Потому-то так важно узнать, как именно погиб Парко, – не только ради того, чтобы отомстить убийце, но и ради их же безопасности.
– Мне обрыдло ждать! – раздражительно повторил Крысеныш. – Если Эдван скоро не появится, я уйду.
Тиша открыла было рот, чтобы ответить, но тут в центре комнаты возник ниоткуда неяркий мерцающий блик и начал расти, набирая яркость. И тогда Тиша просто улыбнулась, снизу вверх глядя на Рашеда.
Свет между тем становился все ярче и наконец сгустился в призрачный человеческий силуэт. Паря в воздухе, призрак неотрывно глядел на Тишу.
На нем были зеленые штаны и мешковатая белая рубаха, и эти оттенки в свете свечей были яркими, почти живыми. Почти отрубленная голова призрака покоилась на плече, соединенная с шеей лоскутом бывшей плоти. Длинные светло-русые волосы ниспадали на орошенное кровью плечо. Именно так Эдван выглядел в миг своей смерти.
– Дорогой мой Эдван, – проговорила Тиша. – Как же мне тебя недоставало!
Призрак качнулся, поплыл было к ней, словно хотел прильнуть.
– Где ты был? – тотчас же вмешался Рашед. – Ты нашел убийцу Парко?
Эдван замер, не доплыв до Тиши. Затем медленно развернулся, оказавшись лицом к лицу с Рашедом, и так завис надолго, храня упорное молчание.
Обыкновенно Эдван избегал принимать такой облик. Вид собственного тела приводил его в смятение, и его уязвляли чувства, отражавшиеся в чужих взглядах, – будь то отвращение, страх или даже легкая неприязнь. Как правило, он являлся в своем предсмертном облике одной только Тише, которая никогда не выказывала по этому поводу ни малейшей неловкости.
Рашед намеренно хранил бесстрастие.
– Что ты узнал?
– Это была женщина по имени Магьер. – Бесплотный голос Эдвана прозвучал в комнате, точно отдаленное эхо. Отвечая, он повернулся к Тише, словно именно она задала вопрос. – Ее нанимают крестьяне, которые хотят избавиться от вампиров и им подобных.
– Кажется, я слыхал это имя, – подхватил Крысеныш, оживившись, – слова Эдвана явно привлекли его внимание. – Один коробейник рассказывал про «охотницу на мертвых», которая работает в стравинских деревушках. Только ведь это сущая чепуха. Таких, как мы, на деле совсем немного. Охотясь на них, на кусок хлеба не заработаешь. Она просто шарлатанка, обманщица, эта Магьер. Не могла она убить Парко.
– А все же убила, – прошелестел Эдван. – Теперь Парко покоится на дне реки Вудрашк, и голова у него… – Он запнулся, но все же продолжил: – Голова у него отрублена. Эта женщина знала, что делает.
Крысеныш из своего угла глумливо захихикал. Тиша слушала молча. Рашед вновь принялся расхаживать по комнате.
Он и сам немало слышал о всяческих «охотниках», которые присваивают себе всякие причудливые титулы – «изгонятель ведьм», «экзорцист», «охотник на мертвых». В одном Крысеныш был совершенно прав. Все эти люди – мошенники, шарлатаны, паразитирующие на крестьянских суевериях, – и неважно даже, обоснованы ли страхи деревенских жителей. И все-таки Рашед знал, что нынешний случай – совсем другое дело и именно потому погиб Парко. Смертному трудно, почти невозможно убить вампира, даже такого, который обезумел, ступив на Дикую Тропу.
– И это еще не все, – прошептал Эдван.
Рашед резко остановился:
– Что еще?
– Она идет сюда. – Призрак теперь снова повернулся к Рашеду. – Она купила старую таверну, ту, что в портовых кварталах.
На миг все замерли, затем Крысеныш метнулся к Эдвану, Рашед шагнул ближе, и даже Тиша вскочила с кушетки. Залп вопросов обрушился на призрака:
– Где ты услышал?..
– Как это возможно?..
– Откуда она узнала?..
Эдван зажмурился, голоса, словно шквальный ветер, хлестали его по лицу.
– Молчать! – цыкнула Тиша. Рашед и Крысеныш разом смолкли, и тогда она негромко, умиротворяющим тоном обратилась к призраку:
– Эдван, расскажи нам все, что тебе об этом известно.
– Всей Миишке известно, что хозяин таверны пропал несколько месяцев тому назад. – Эдван запнулся, и Рашед метнул подозрительный взгляд на Крысеныша. – Я слышал разговор этой женщины с ее напарником. Пропавший хозяин задолжал большие деньги кому-то в Беле, а потому таверну продали за полцены, чтобы уплатить долг. Эта охотница-шарлатанка теперь законная хозяйка таверны. Она прибудет в город завтра утром и намерена поселиться здесь и заправлять таверной.
Рашед склонил голову, бормоча себе под нос:
– Может быть, она не такая уж и шарлатанка… Нет, не для того я убил нашего повелителя и покинул замок, чтобы все мы стали добычей охотника!
Остальные молчали, поглощенные каждый своими мыслями.
Наконец Тиша спросила:
– Что же нам делать?
Рашед смотрел на нее, жадно вглядываясь в каждую черточку нежного, тонкого лица. Нет, он не допустит, чтобы какая-то там охотница даже близко подошла к Тише! Однако его беспокоили и другие мысли.
– Если эта охотница придет в Миишку, нам придется сразиться с ней здесь, а этого мы не можем себе позволить, если только хотим сохранить тайну нашего существования. Если в городе обнаружат еще одного мертвеца, – он искоса, но выразительно глянул на Крысеныша, – нашей здешней жизни придет конец. Охотница не должна добраться до Миишки.
– Я ее убью! – вмешался Крысеныш прежде, чем Рашед успел договорить.
– Нет, она сумела убить Парко, – возразила Тиша, и лицо ее стало озабоченным. – Ты тоже можешь пострадать. Рашед самый сильный из нас, ему и идти.
– А я – самый быстрый и к тому же неприметный, – с загоревшимися глазами упорствовал Крысеныш. – Ну же, Рашед, позволь мне! Меня на тракте никто и не запомнит. Тебя-то все замечают – уж больно ты похож на аристократа. – Ехидная нотка промелькнула в его голосе, но тут же исчезла. – Да эта охотница меня даже не заметит – тут-то я с ней и покончу!
Рашед помолчал, взвешивая его доводы.
– Хорошо, – сказал он наконец, – полагаю, на этот раз твои дурные привычки сослужат нам добрую службу. Ты только не думай с ней забавляться. Просто прикончи ее и избавься от тела.
– Там еще есть собака… – начал было Эдван, но замялся и почти бессвязно пролепетал: – Что-то очень древнее… Никак не могу вспомнить…
Крысеныш сморщил остренькое, бурое от грязи личико.
– Подумаешь, собака! – скучливо фыркнул он.
– Слушай Эдвана, – посоветовал ему Рашед. – Он знает куда больше, чем ты.
Крысеныш пожал плечами и направился к двери.
– Я скоро вернусь.
Тиша кивнула, в глазах ее затаилась едва заметная грусть.
– Да, убей ее поскорее и возвращайся домой.
Мысль о предстоящей охоте захватила его целиком. Из-за того что Рашед был одержим идеей сохранить тайну, убивать в Миишке не дозволялось. Все они обыкновенно, насыщаясь, стирали происшедшее из памяти жертвы. Такая трапеза насыщала тело Крысеныша, но не могла утолить иной, особый, голод его души.
Он любил ощущать, как под ним угасает биение сердца, любил вдыхать ужас, источаемый жертвой, наслаждался предсмертной дрожью человечка, чья жизненная энергия перетекала в тело Крысеныша. Порой он тайно убивал чужаков, путешественников или нищих бродяг, а после трапезы прятал тела там, где их никто не мог обнаружить. Однако это случалось редко, чересчур редко. Изредка Крысеныш набирался храбрости и убивал какого-нибудь не слишком приметного горожанина, а потом с превеликим усердием прятал мертвое тело. Один раз, правда, в городе исчез человек известный – хозяин старой таверны, – но уж тут Крысеныш был совершенно ни при чем, хотя Рашед до сих пор так и не поверил ему.
Нынешней же ночью Рашед дал ему недвусмысленное разрешение убить, и уж он, Крысеныш, насладится такой удачей сполна, не упустит ни единой восхитительной минутки! При этой мысли в нем опять пробудился голод, алчно и повелительно требуя свое… И лишь тогда Крысеныш сообразил, что этой ночью еще не кормился.
Миновала четверть ночи, а он все шел вдоль тракта. То и дело Крысеныш останавливался, чтобы своими чувствами прощупать ночь. Вдыхая ночной воздух, он вначале не ощущал ничего, но вот его обоняние уловило слабое дуновение живого тепла. Он прополз через кустарник к обочине прибрежного тракта из Белы и тогда явственно услышал ритмичный скрип колес, которым давно требовалась смазка.
Затаившись в черничнике, Крысеныш терпеливо ждал. Поглядывая сквозь листья, он видел, как одинокий фургон подъезжает все ближе и ближе. Старый конь ступал устало и медленно, одинокий возчик на козлах то клевал носом, то вскидывался, ненадолго просыпаясь. Это явно был не тот, кого искал Крысеныш, но к чему упускать удачу, плывущую прямо в руки? Опять же сражаться с охотницей лучше сытым и полным сил.
– Помогите! – жалобно проскулил Крысеныш.
Сонный возчик встрепенулся, выпрямился. Судя по лиловому, изрядно поношенному плащу, это небогатый купец, который часто ездит по делам, так что вряд ли его хватятся раньше чем через месяц. Крысеныш подавил жаркое желание немедля броситься на добычу.
– Ой, пожалуйста, помогите, я тут! – проскулил он. – У меня, похоже, нога сломана.
Купец с озабоченной до тошноты физиономией немедля спустился с козел. Крысеныш от души наслаждался спектаклем.
– Ты где? – окликнул купец. – Что-то я тебя не вижу.
– Тут я, тут! – жалобно проныл Крысеныш, растянувшись на земле.
Тяжелые шаги приближались, неся с собой запах живого тепла. Купец опустился на колени рядом с Крысенышем.
– Упал, что ли? – спросил он. – Не беда, Миишка рядом, а уж там тебе помогут.
Крысеныш ухватил его за ворот плаща, с силой дернул к себе и перекатился. Теперь они поменялись местами. Глядя в безмерно изумленное лицо, Крысеныш не отказал себе в удовольствии прошипеть:
– Дурак!
Его костистые руки пригвоздили купца к земле. В отчаянии тот извивался, пытаясь высвободиться, оттолкнуть Крысеныша, – но безуспешно.
Боль мешает людям принимать самые немыслимые позы. Крысеныш боли не чувствовал – во всяком случае, не так, как смертные, – а потому со своим телом мог вытворять, что хотел. Сопротивление жертвы его только забавляло. Острое наслаждение пронзило его, когда он увидел, как в глазах купца изумление сменяется ужасом.
– Я тебя отпущу, если разгадаешь загадку, – прошептал Крысеныш. – Что я такое?
– Моя жена умерла прошлым летом, – задыхаясь, все еще пытаясь вырваться, пробормотал купец. – У меня два маленьких сына. Я должен, должен вернуться!
– Ну, раз ты не хочешь играть, то и я не буду, – ухмыльнулся Крысеныш, сильнее прижимая купца к земле. – Даю тебе только одну попытку. Ну? Что я такое?
Человек перестал отбиваться, стих, ошеломленно уставясь на него.
– Извини, братец… опоздал.
И Крысеныш проворно вонзил клыки в мягкую впадинку под нижней челюстью купца.
Рот его наполнился кровью, но эта кровь была ничто в сравнении с жизненным теплом, наполнявшим его тело. Иногда Крысенышу нравилось терзать свою добычу еще живой, но сегодня ночью он был слишком голоден, чтобы тратить время на приятные пустячки. Стук чужого сердца постепенно стихал, плоть купца отозвалась острым всплеском страха – и все кончилось.
И как всегда, Крысеныш испытал мгновенную ясную грусть – так ребенок с сожалением смотрит на последний миг карнавала. Гаснут фонари, расходятся жонглеры и акробаты, опадают разноцветные шатры – до нового праздника, до следующего года. Крысеныш обратил свой взгляд на север. Где-то там навстречу ему движется охотница… так что рано или поздно они встретятся.
ГЛАВА 4
Рашед вновь стал мерить шагами комнату. Ему принадлежал весь пакгауз, но эта комната давно уже служила для личных целей. Несколько потайных ходов в полу и стенах вели на нижние этажи. Тиша самолично обставила комнату кушетками, столиками, светильниками, украсила искусно отлитыми свечами в виде темно-красных роз.
Если не считать необыкновенно бледной кожи, Рашеда и Тишу без труда можно было принять за людей. Рашед много потрудился, обустраивая их жизнь в Миишке. Потому-то так важно узнать, как именно погиб Парко, – не только ради того, чтобы отомстить убийце, но и ради их же безопасности.
– Мне обрыдло ждать! – раздражительно повторил Крысеныш. – Если Эдван скоро не появится, я уйду.
Тиша открыла было рот, чтобы ответить, но тут в центре комнаты возник ниоткуда неяркий мерцающий блик и начал расти, набирая яркость. И тогда Тиша просто улыбнулась, снизу вверх глядя на Рашеда.
Свет между тем становился все ярче и наконец сгустился в призрачный человеческий силуэт. Паря в воздухе, призрак неотрывно глядел на Тишу.
На нем были зеленые штаны и мешковатая белая рубаха, и эти оттенки в свете свечей были яркими, почти живыми. Почти отрубленная голова призрака покоилась на плече, соединенная с шеей лоскутом бывшей плоти. Длинные светло-русые волосы ниспадали на орошенное кровью плечо. Именно так Эдван выглядел в миг своей смерти.
– Дорогой мой Эдван, – проговорила Тиша. – Как же мне тебя недоставало!
Призрак качнулся, поплыл было к ней, словно хотел прильнуть.
– Где ты был? – тотчас же вмешался Рашед. – Ты нашел убийцу Парко?
Эдван замер, не доплыв до Тиши. Затем медленно развернулся, оказавшись лицом к лицу с Рашедом, и так завис надолго, храня упорное молчание.
Обыкновенно Эдван избегал принимать такой облик. Вид собственного тела приводил его в смятение, и его уязвляли чувства, отражавшиеся в чужих взглядах, – будь то отвращение, страх или даже легкая неприязнь. Как правило, он являлся в своем предсмертном облике одной только Тише, которая никогда не выказывала по этому поводу ни малейшей неловкости.
Рашед намеренно хранил бесстрастие.
– Что ты узнал?
– Это была женщина по имени Магьер. – Бесплотный голос Эдвана прозвучал в комнате, точно отдаленное эхо. Отвечая, он повернулся к Тише, словно именно она задала вопрос. – Ее нанимают крестьяне, которые хотят избавиться от вампиров и им подобных.
– Кажется, я слыхал это имя, – подхватил Крысеныш, оживившись, – слова Эдвана явно привлекли его внимание. – Один коробейник рассказывал про «охотницу на мертвых», которая работает в стравинских деревушках. Только ведь это сущая чепуха. Таких, как мы, на деле совсем немного. Охотясь на них, на кусок хлеба не заработаешь. Она просто шарлатанка, обманщица, эта Магьер. Не могла она убить Парко.
– А все же убила, – прошелестел Эдван. – Теперь Парко покоится на дне реки Вудрашк, и голова у него… – Он запнулся, но все же продолжил: – Голова у него отрублена. Эта женщина знала, что делает.
Крысеныш из своего угла глумливо захихикал. Тиша слушала молча. Рашед вновь принялся расхаживать по комнате.
Он и сам немало слышал о всяческих «охотниках», которые присваивают себе всякие причудливые титулы – «изгонятель ведьм», «экзорцист», «охотник на мертвых». В одном Крысеныш был совершенно прав. Все эти люди – мошенники, шарлатаны, паразитирующие на крестьянских суевериях, – и неважно даже, обоснованы ли страхи деревенских жителей. И все-таки Рашед знал, что нынешний случай – совсем другое дело и именно потому погиб Парко. Смертному трудно, почти невозможно убить вампира, даже такого, который обезумел, ступив на Дикую Тропу.
– И это еще не все, – прошептал Эдван.
Рашед резко остановился:
– Что еще?
– Она идет сюда. – Призрак теперь снова повернулся к Рашеду. – Она купила старую таверну, ту, что в портовых кварталах.
На миг все замерли, затем Крысеныш метнулся к Эдвану, Рашед шагнул ближе, и даже Тиша вскочила с кушетки. Залп вопросов обрушился на призрака:
– Где ты услышал?..
– Как это возможно?..
– Откуда она узнала?..
Эдван зажмурился, голоса, словно шквальный ветер, хлестали его по лицу.
– Молчать! – цыкнула Тиша. Рашед и Крысеныш разом смолкли, и тогда она негромко, умиротворяющим тоном обратилась к призраку:
– Эдван, расскажи нам все, что тебе об этом известно.
– Всей Миишке известно, что хозяин таверны пропал несколько месяцев тому назад. – Эдван запнулся, и Рашед метнул подозрительный взгляд на Крысеныша. – Я слышал разговор этой женщины с ее напарником. Пропавший хозяин задолжал большие деньги кому-то в Беле, а потому таверну продали за полцены, чтобы уплатить долг. Эта охотница-шарлатанка теперь законная хозяйка таверны. Она прибудет в город завтра утром и намерена поселиться здесь и заправлять таверной.
Рашед склонил голову, бормоча себе под нос:
– Может быть, она не такая уж и шарлатанка… Нет, не для того я убил нашего повелителя и покинул замок, чтобы все мы стали добычей охотника!
Остальные молчали, поглощенные каждый своими мыслями.
Наконец Тиша спросила:
– Что же нам делать?
Рашед смотрел на нее, жадно вглядываясь в каждую черточку нежного, тонкого лица. Нет, он не допустит, чтобы какая-то там охотница даже близко подошла к Тише! Однако его беспокоили и другие мысли.
– Если эта охотница придет в Миишку, нам придется сразиться с ней здесь, а этого мы не можем себе позволить, если только хотим сохранить тайну нашего существования. Если в городе обнаружат еще одного мертвеца, – он искоса, но выразительно глянул на Крысеныша, – нашей здешней жизни придет конец. Охотница не должна добраться до Миишки.
– Я ее убью! – вмешался Крысеныш прежде, чем Рашед успел договорить.
– Нет, она сумела убить Парко, – возразила Тиша, и лицо ее стало озабоченным. – Ты тоже можешь пострадать. Рашед самый сильный из нас, ему и идти.
– А я – самый быстрый и к тому же неприметный, – с загоревшимися глазами упорствовал Крысеныш. – Ну же, Рашед, позволь мне! Меня на тракте никто и не запомнит. Тебя-то все замечают – уж больно ты похож на аристократа. – Ехидная нотка промелькнула в его голосе, но тут же исчезла. – Да эта охотница меня даже не заметит – тут-то я с ней и покончу!
Рашед помолчал, взвешивая его доводы.
– Хорошо, – сказал он наконец, – полагаю, на этот раз твои дурные привычки сослужат нам добрую службу. Ты только не думай с ней забавляться. Просто прикончи ее и избавься от тела.
– Там еще есть собака… – начал было Эдван, но замялся и почти бессвязно пролепетал: – Что-то очень древнее… Никак не могу вспомнить…
Крысеныш сморщил остренькое, бурое от грязи личико.
– Подумаешь, собака! – скучливо фыркнул он.
– Слушай Эдвана, – посоветовал ему Рашед. – Он знает куда больше, чем ты.
Крысеныш пожал плечами и направился к двери.
– Я скоро вернусь.
Тиша кивнула, в глазах ее затаилась едва заметная грусть.
– Да, убей ее поскорее и возвращайся домой.
* * *
Крысеныш задержался лишь затем, чтобы скатать в тугой сверток просмоленное полотнище. Этот сверток он перекинул за спину, потом отсыпал в мешочек пригоршню земли из своего гроба – вот и все сборы. Оружия он с собой не взял. И никто не видел, как он вышел из пакгауза в прохладную свежесть ночи.Мысль о предстоящей охоте захватила его целиком. Из-за того что Рашед был одержим идеей сохранить тайну, убивать в Миишке не дозволялось. Все они обыкновенно, насыщаясь, стирали происшедшее из памяти жертвы. Такая трапеза насыщала тело Крысеныша, но не могла утолить иной, особый, голод его души.
Он любил ощущать, как под ним угасает биение сердца, любил вдыхать ужас, источаемый жертвой, наслаждался предсмертной дрожью человечка, чья жизненная энергия перетекала в тело Крысеныша. Порой он тайно убивал чужаков, путешественников или нищих бродяг, а после трапезы прятал тела там, где их никто не мог обнаружить. Однако это случалось редко, чересчур редко. Изредка Крысеныш набирался храбрости и убивал какого-нибудь не слишком приметного горожанина, а потом с превеликим усердием прятал мертвое тело. Один раз, правда, в городе исчез человек известный – хозяин старой таверны, – но уж тут Крысеныш был совершенно ни при чем, хотя Рашед до сих пор так и не поверил ему.
Нынешней же ночью Рашед дал ему недвусмысленное разрешение убить, и уж он, Крысеныш, насладится такой удачей сполна, не упустит ни единой восхитительной минутки! При этой мысли в нем опять пробудился голод, алчно и повелительно требуя свое… И лишь тогда Крысеныш сообразил, что этой ночью еще не кормился.
Миновала четверть ночи, а он все шел вдоль тракта. То и дело Крысеныш останавливался, чтобы своими чувствами прощупать ночь. Вдыхая ночной воздух, он вначале не ощущал ничего, но вот его обоняние уловило слабое дуновение живого тепла. Он прополз через кустарник к обочине прибрежного тракта из Белы и тогда явственно услышал ритмичный скрип колес, которым давно требовалась смазка.
Затаившись в черничнике, Крысеныш терпеливо ждал. Поглядывая сквозь листья, он видел, как одинокий фургон подъезжает все ближе и ближе. Старый конь ступал устало и медленно, одинокий возчик на козлах то клевал носом, то вскидывался, ненадолго просыпаясь. Это явно был не тот, кого искал Крысеныш, но к чему упускать удачу, плывущую прямо в руки? Опять же сражаться с охотницей лучше сытым и полным сил.
– Помогите! – жалобно проскулил Крысеныш.
Сонный возчик встрепенулся, выпрямился. Судя по лиловому, изрядно поношенному плащу, это небогатый купец, который часто ездит по делам, так что вряд ли его хватятся раньше чем через месяц. Крысеныш подавил жаркое желание немедля броситься на добычу.
– Ой, пожалуйста, помогите, я тут! – проскулил он. – У меня, похоже, нога сломана.
Купец с озабоченной до тошноты физиономией немедля спустился с козел. Крысеныш от души наслаждался спектаклем.
– Ты где? – окликнул купец. – Что-то я тебя не вижу.
– Тут я, тут! – жалобно проныл Крысеныш, растянувшись на земле.
Тяжелые шаги приближались, неся с собой запах живого тепла. Купец опустился на колени рядом с Крысенышем.
– Упал, что ли? – спросил он. – Не беда, Миишка рядом, а уж там тебе помогут.
Крысеныш ухватил его за ворот плаща, с силой дернул к себе и перекатился. Теперь они поменялись местами. Глядя в безмерно изумленное лицо, Крысеныш не отказал себе в удовольствии прошипеть:
– Дурак!
Его костистые руки пригвоздили купца к земле. В отчаянии тот извивался, пытаясь высвободиться, оттолкнуть Крысеныша, – но безуспешно.
Боль мешает людям принимать самые немыслимые позы. Крысеныш боли не чувствовал – во всяком случае, не так, как смертные, – а потому со своим телом мог вытворять, что хотел. Сопротивление жертвы его только забавляло. Острое наслаждение пронзило его, когда он увидел, как в глазах купца изумление сменяется ужасом.
– Я тебя отпущу, если разгадаешь загадку, – прошептал Крысеныш. – Что я такое?
– Моя жена умерла прошлым летом, – задыхаясь, все еще пытаясь вырваться, пробормотал купец. – У меня два маленьких сына. Я должен, должен вернуться!
– Ну, раз ты не хочешь играть, то и я не буду, – ухмыльнулся Крысеныш, сильнее прижимая купца к земле. – Даю тебе только одну попытку. Ну? Что я такое?
Человек перестал отбиваться, стих, ошеломленно уставясь на него.
– Извини, братец… опоздал.
И Крысеныш проворно вонзил клыки в мягкую впадинку под нижней челюстью купца.
Рот его наполнился кровью, но эта кровь была ничто в сравнении с жизненным теплом, наполнявшим его тело. Иногда Крысенышу нравилось терзать свою добычу еще живой, но сегодня ночью он был слишком голоден, чтобы тратить время на приятные пустячки. Стук чужого сердца постепенно стихал, плоть купца отозвалась острым всплеском страха – и все кончилось.
И как всегда, Крысеныш испытал мгновенную ясную грусть – так ребенок с сожалением смотрит на последний миг карнавала. Гаснут фонари, расходятся жонглеры и акробаты, опадают разноцветные шатры – до нового праздника, до следующего года. Крысеныш обратил свой взгляд на север. Где-то там навстречу ему движется охотница… так что рано или поздно они встретятся.
ГЛАВА 4
Не теряя из виду прибрежный тракт, Крысеныш проворно двигался вперед, проскальзывая между деревьями, точно призрак, и постоянно принюхиваясь. Он выискивал в ночном воздухе запах своей добычи, хотя и знал, что между ними еще несколько часов пути. Интересно, каков может быть запах у лжеохотницы на вампиров? А на вкус она какова? В его бесконечном, однообразном существовании узнать, испытать нечто новое – редкостное, восхитительное удовольствие.
Ночь отступала, над морем уже розовели первые блики зари, и Крысеныш начал тревожиться – правда, не о том, где он проведет этот день. На морском берегу полным-полно пещер, а в крайнем случае всегда можно зарыться в мягкую лесную почву и укрыться просмоленным полотнищем, которое он так предусмотрительно прихватил с собой. Но вот что, если, пока он будет спать, охотница пройдет мимо? Да наверняка именно так и будет. Крысеныш так надеялся отыскать ее стоянку, но ветер только раза два приносил ему запахи путников, и запаха женщины среди них уж точно не было. Что же делать?
Он вдруг осознал, что, быть может, недоучел обычную для людей скорость передвижения. Где может быть сейчас эта женщина? Далеко ли она успеет уйти за день? Крысеныш нахмурился, сознавая, что ему нужно как можно скорее где-то укрыться. Он был почти на опушке леса, а за нею, насколько хватало глаз, – ни деревца, ни живой души.
Крысеныш пробрался между деревьями ближе к берегу моря и огляделся, отыскивая в гряде прибрежных скал пещеру или хотя бы низко нависший каменный карниз. Вскарабкавшись на склон скалы, он проворно, по-паучьи спустился ниже и нырнул в непроглядно черный зев пещеры, все дальше и дальше уползая от солнечного света и ничуть не страшась ни темноты, ни того, что в ней мог притаиться неведомый обитатель пещеры. Мешочек с землей из гроба Крысеныш положил на пол пещеры, а потом свернулся вокруг него калачиком, упираясь спиной и пятками в стены тесной пещерки. Он натянул на себя просмоленное полотнище, укрылся им с головой, чтобы даже случайно забредший в пещеру солнечный луч не мог до него добраться.
Здравый смысл твердил ему, что, даже если учесть, что он вынужден путешествовать только ночью, женщина никак не сможет добраться до Миишки за один день. Он поспит до вечера, а потом вернется назад по следу. Так или иначе, но он перехватит охотницу и принесет Рашеду ее голову – этакий издевательский подарочек. Всякий раз, когда в Миишке кто-то пропадал, Рашед непременно винил его, Крысеныша. В нескольких случаях так оно и было – что правда, то правда – но ведь не всегда же… И уж хозяина таверны он точно пальцем не тронул! Грузный старый пьяница – не такая уж и привлекательная добыча для совершенного убийцы по имени Крысеныш.
Веки его отяжелели, и он, теряя нить размышлений, погрузился в сон.
Даже Мальцу наскучило ехать в тележке, и он тихонько поскуливал, жалобно поглядывая на спутников, однако Магьер по-прежнему не позволяла псу идти самостоятельно. Старенький ослик, похоже, скоро испустит дух. И о чем только думает эта женщина? Внезапное желание заняться честным трудом неприятно изменило ее. Лисил уже совершенно обессилел – или же решил, что может считать себя совершенно обессиленным, – когда заметил, что край заходящего солнца на горизонте касается воды.
– Ну, – сказал он громко, – хорошего понемножку!
Магьер, которая шла впереди, обогнав тележку, похоже, не услышала его, и тогда Лисил, театрально спотыкаясь, шагнул с обочины и рухнул в густую траву.
– Ко мне, Малец! – позвал он. – Привал!
Пес с надеждой вскинул узкую волчью морду и навострил уши, уставясь на хозяина.
– Ты меня слышал? Ко мне! – громко повторил Лисил. На сей раз Магьер услышала его окрик и обернулась в тот самый миг, когда Малец выскочил из тележки и большими прыжками понесся к сидевшему в траве Лисилу. Магьер, что было ей совсем не свойственно, опешила и остановилась. Ослик как ни в чем не бывало брел вперед, волоча за собой изрядно полегчавшую тележку.
– Да что за… ох, нет, только не это! – вырвалось у Магьер. Бросившись вдогонку за тележкой, она схватила поводья и вынудила ослика остановиться.
– Эльфийский недоумок! – крикнула она, волоча упиравшегося ослика назад, к Мальцу и Лисилу. – Ты что делаешь, а?
– Отдыхаю? – с деланным сомнением в голосе отозвался он, как будто нуждался в подтверждении. Глянул на свои ноги, привольно раскинувшиеся на густой траве, и категорично кивнул: – Ну да, точно, – отдыхаю.
Малец и не подумал валяться в жесткой прибрежной траве. Он обнюхал травинки, потянулся, разминая ноги, а затем прыжками рванул к ближайшему кустарнику. Лисил снял с плеча висевший на ремне бурдюк с вином. Выдернув пробку, он наклонил бурдюк и щедро плеснул в открытый рот вина. Темное дарилинское на вкус почему-то немного отдает зимними каштанами. Это вино всегда дарило полуэльфу неописуемое наслаждение. Больше уж и желать нечего – только б Магьер, упрямица этакая, прекратила наконец их подгонять. Впрочем, он и сам упрямец хоть куда – поглядим, кто кого переупрямит!
Магьер на минуту потеряла дар речи и только сверлила Лисила гневным взглядом. Она была густо покрыта с ног до головы дорожной пылью.
– Некогда нам отдыхать! Я и так с полудня только и делаю, что вас подгоняю.
– Я устал. Малец устал. Даже этот дурацкий осел вот-вот откинет копыта. – Лисил пожал плечами, совершенно не впечатленный ее выразительным взглядом. – Одним словом, ты в меньшинстве.
– Хочешь идти в темноте? – осведомилась она. Лисил снова хлебнул вина и мельком отметил про себя, что ему самому тоже не помешало бы искупаться.
– Еще чего не хватало!
– Тогда вставай!
– Ты давно смотрела на горизонт? – Он зевнул и улегся в траву, блаженно любуясь золотистым песчаным берегом и полной грудью вдыхая пахнущий морем воздух. – Самое разумное сейчас – устроиться на ночлег, а в твою таверну прийти утром.
Магьер тяжело вздохнула, и на ее погрустневшем лице отразилось глубокое, почти детское разочарование. Лисилу вдруг отчаянно захотелось обнять, утешить ее, но боль в ногах живо напомнила ему, что Магьер далеко не так безобидна. В Миишке они будут завтра, и этого достаточно – даже для нее. Пускай себе, если хочет, кусает локти с досады, а он, Лисил, до утра шагу больше не ступит.
– Честное слово, так будет лучше всего. Не хочешь же ты поднять смотрителей среди ночи? – Лисил помолчал, ожидая согласия либо яростного отпора, но Магьер не проронила ни звука. – Что если город ночью выглядит неприглядно и уныло? Нет уж, мы войдем туда как приличные люди, около полудня, и впервые увидим город при свете дня.
Мгновение Магьер молча смотрела на него, затем кивнула.
– Да я просто хотела… Нет, что-то гонит меня туда, управляет мной, дергает за ниточки, как марионетку.
– Вот только не надо поэтических сравнений! – фыркнул Лисил. – Раздражает, знаешь ли.
Магьер замолчала надолго, и они принялись привычно обустраивать лагерь. Малец все так же носился вокруг, вынюхивал что-то в траве, разрывал песок, упиваясь тем, что наконец избавился от клетки на колесах.
Лисил то и дело поглядывал на солнце. Быть может, они слишком много времени провели в сырой и тусклой Стравине? Влага и сырость совсем не одно и то же. Влага – это соленые брызги моря, бережно осушаемые ветерком. Сырость – когда, ночуя в горах, дрожишь от холода под одеялом и смотришь, как ползет по стенам плесень.
– А в Миишке мы будем видеть это каждый вечер? – спросил он вслух.
– Что – это?
– Закат… Озаренный светом горизонт, вода и пламень.
На миг Магьер наморщила лоб, словно Лисил говорил на непонятном ей языке, потом смысл вопроса все же дошел до нее. Она тоже глянула на море.
– Полагаю, что так.
Лисил хихикнул:
– Признаю свою ошибку. Ты просто не способна выражаться поэтически.
– Собери-ка лучше хвороста, ленивый ты полукровка!
Они разбили лагерь довольно далеко от берега, но все равно казалось, что бескрайнее море дышит и ворочается почти рядом. Последний отблеск дня погас на горизонте, густые кроны старых деревьев прикрывали их от вечернего похолодавшего ветра. Лисил рылся в мешках, сваленных как попало в тележке, – там должны были еще остаться яблоки и вяленое мясо, – когда Малец вдруг перестал игриво носиться вокруг лагеря и застыл, бдительно навострив уши. Глядя на лес, он зарычал – такого рычания Лисил от него никогда не слышал.
– Что случилось, малыш?
Пес не шелохнулся, не изменил бдительной стойки – словно он был волком, издалека выслеживающим добычу. Его серебристо-голубые глаза стали темно-серыми, верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.
– Магьер! – тихо позвал Лисил.
Однако его напарница уже пристально смотрела на пса – вернее, то на пса, то на темневший перед ними лес.
– Точно так он вел себя той ночью, – прошептала она, – в Стравине, около реки.
Они много ночей провели в Стравине у разных рек, но Лисил прекрасно знал, какую ночь она имеет в виду. Он высвободил руки из тележки и, сложив их крест-накрест, сунул в рукава, нашаривая спрятанные стилеты.
– Где твоя сабля? – спросил он негромко, не сводя глаз с деревьев.
– У меня в руке.
Выбравшись из пещеры в прохладный сумрак ночи, он восхитился тем ощущением свободы, которое всегда охватывало его под открытым небом. Славная ночь! И все же в глубине души Крысеныш уже скучал по Тише, по тому нелепому уюту, который она создала в их пакгаузе. Тиша называла это место «домом», хотя сам он понять не мог, с какой стати таким, как они, мог понадобиться дом. Все это придумала Тиша, а Рашед всячески поддерживал ее. И все же, как ни нравилось Крысенышу привольно бродить под открытым небом, он привык к тому уютному и безопасному мирку, который они создали для себя в Миишке. Лучше уж поскорее найти охотницу, чтобы не торопясь, как следует насладиться ее смертью… и еще до рассвета вернуться домой.
От подножия скалы в обе стороны тянулся ровный белоснежный песок, но Крысеныш предпочел вскарабкаться на скалу, цепко и без усилий хватаясь за выступы и трещины. Может, берегом идти и быстрее, но очень уж он открыт непрошеным взорам. Добравшись до вершины, он хотел было оглядеться и прикинуть, куда направиться, – но тут его ноздри щекотнул дымок костра.
Крысеныш рывком повернул голову на запах – и тут же учуял мужчину, женщину и осла. Затем его обоняние распознало еще один запах. Собака? Эдван нес какую-то чушь насчет собаки… Крысеныш ненавидел Эдвана, пожалуй, даже больше, чем Рашеда. Рашед хотя бы обеспечивал всякими полезными вещами – безопасным местом для сна, постоянным доходом, дымовой завесой, которая позволяла им жить среди обычных людей. Зато Эдван попросту отнимал драгоценное время Тиши – и ничего не давал взамен. Ну хорошо, он обнаружил охотницу и ее спутников, но это же такая малость! И с чего, скажите на милость, он, Крысеныш, должен опасаться обыкновенной собаки?
Сладостная дрожь предвкушения пробежала по его телу. Неужели он так легко нашел свою добычу? Неужели это именно та женщина? И она устроила лагерь буквально в двух шагах от его логова?
Оранжевые языки пламени были едва различимы в гуще деревьев, а Крысеныш хотел подобраться поближе, чтобы оглядеться как следует. Он припал к земле и спешно принялся обдумывать, как бы незамеченным перебраться через тракт. Укрыться на самом тракте было негде, а потому Крысеныш решил поступить просто: перебежать тракт, и все. Тенью мелькнув на тракте, он соскочил на обочину и словно растворился среди деревьев в густом подлеске. Он подполз ближе, туда, откуда хорошо был виден лагерь.
Женщина была рослая, в кожаном доспехе, и на вид куда моложе, чем ожидал Крысеныш. Она была почти красива, когда, отбросив на спину тугую косу, наклонялась, чтобы из фляги налить воды в котелок, стоявший у огня. Спутник ее, тощий белобрысый мужчина с удлиненными ушами, сосредоточенно копался в тележке, и вдруг…
Серебристо-серый пес ростом почти по бедро Крысенышу вскочил на ноги и в упор уставился на него – именно на него, словно густые заросли, разделявшие их, внезапно стали прозрачными. Затем он оскалил зубы, и до Крысеныша докатился его негромкий рык. Отчего-то звук этот пробудил в его груди странное ощущение. Как назвать его, Крысеныш не знал, но оно ему не понравилось. Он попятился, отступил за могучий ствол дерева.
Ночь отступала, над морем уже розовели первые блики зари, и Крысеныш начал тревожиться – правда, не о том, где он проведет этот день. На морском берегу полным-полно пещер, а в крайнем случае всегда можно зарыться в мягкую лесную почву и укрыться просмоленным полотнищем, которое он так предусмотрительно прихватил с собой. Но вот что, если, пока он будет спать, охотница пройдет мимо? Да наверняка именно так и будет. Крысеныш так надеялся отыскать ее стоянку, но ветер только раза два приносил ему запахи путников, и запаха женщины среди них уж точно не было. Что же делать?
Он вдруг осознал, что, быть может, недоучел обычную для людей скорость передвижения. Где может быть сейчас эта женщина? Далеко ли она успеет уйти за день? Крысеныш нахмурился, сознавая, что ему нужно как можно скорее где-то укрыться. Он был почти на опушке леса, а за нею, насколько хватало глаз, – ни деревца, ни живой души.
Крысеныш пробрался между деревьями ближе к берегу моря и огляделся, отыскивая в гряде прибрежных скал пещеру или хотя бы низко нависший каменный карниз. Вскарабкавшись на склон скалы, он проворно, по-паучьи спустился ниже и нырнул в непроглядно черный зев пещеры, все дальше и дальше уползая от солнечного света и ничуть не страшась ни темноты, ни того, что в ней мог притаиться неведомый обитатель пещеры. Мешочек с землей из гроба Крысеныш положил на пол пещеры, а потом свернулся вокруг него калачиком, упираясь спиной и пятками в стены тесной пещерки. Он натянул на себя просмоленное полотнище, укрылся им с головой, чтобы даже случайно забредший в пещеру солнечный луч не мог до него добраться.
Здравый смысл твердил ему, что, даже если учесть, что он вынужден путешествовать только ночью, женщина никак не сможет добраться до Миишки за один день. Он поспит до вечера, а потом вернется назад по следу. Так или иначе, но он перехватит охотницу и принесет Рашеду ее голову – этакий издевательский подарочек. Всякий раз, когда в Миишке кто-то пропадал, Рашед непременно винил его, Крысеныша. В нескольких случаях так оно и было – что правда, то правда – но ведь не всегда же… И уж хозяина таверны он точно пальцем не тронул! Грузный старый пьяница – не такая уж и привлекательная добыча для совершенного убийцы по имени Крысеныш.
Веки его отяжелели, и он, теряя нить размышлений, погрузился в сон.
* * *
К концу этого дня ноги Лисила ныли от усталости, радость оттого, что скоро они увидят свою таверну, слегка приувяла. Даже красота прибрежных пейзажей и морской глади, протянувшейся до самого горизонта, больше не вызывала в нем священного трепета. Такая лихорадочная спешка казалась полуэльфу совершенно неуместной. Когда бы они ни прибыли в Миишку, таверна-то никуда не денется. Вот когда они работали по деревням, Магьер его никогда так не подгоняла. Тогда все трое путешествовали себе неспешно, покуда не доберутся до намеченной цели. Лисилу уже надоело слушать ее назойливое: «Лисил, поторопись! Лисил, уже недалеко. Если не задержимся, то к ночи будем на месте».Даже Мальцу наскучило ехать в тележке, и он тихонько поскуливал, жалобно поглядывая на спутников, однако Магьер по-прежнему не позволяла псу идти самостоятельно. Старенький ослик, похоже, скоро испустит дух. И о чем только думает эта женщина? Внезапное желание заняться честным трудом неприятно изменило ее. Лисил уже совершенно обессилел – или же решил, что может считать себя совершенно обессиленным, – когда заметил, что край заходящего солнца на горизонте касается воды.
– Ну, – сказал он громко, – хорошего понемножку!
Магьер, которая шла впереди, обогнав тележку, похоже, не услышала его, и тогда Лисил, театрально спотыкаясь, шагнул с обочины и рухнул в густую траву.
– Ко мне, Малец! – позвал он. – Привал!
Пес с надеждой вскинул узкую волчью морду и навострил уши, уставясь на хозяина.
– Ты меня слышал? Ко мне! – громко повторил Лисил. На сей раз Магьер услышала его окрик и обернулась в тот самый миг, когда Малец выскочил из тележки и большими прыжками понесся к сидевшему в траве Лисилу. Магьер, что было ей совсем не свойственно, опешила и остановилась. Ослик как ни в чем не бывало брел вперед, волоча за собой изрядно полегчавшую тележку.
– Да что за… ох, нет, только не это! – вырвалось у Магьер. Бросившись вдогонку за тележкой, она схватила поводья и вынудила ослика остановиться.
– Эльфийский недоумок! – крикнула она, волоча упиравшегося ослика назад, к Мальцу и Лисилу. – Ты что делаешь, а?
– Отдыхаю? – с деланным сомнением в голосе отозвался он, как будто нуждался в подтверждении. Глянул на свои ноги, привольно раскинувшиеся на густой траве, и категорично кивнул: – Ну да, точно, – отдыхаю.
Малец и не подумал валяться в жесткой прибрежной траве. Он обнюхал травинки, потянулся, разминая ноги, а затем прыжками рванул к ближайшему кустарнику. Лисил снял с плеча висевший на ремне бурдюк с вином. Выдернув пробку, он наклонил бурдюк и щедро плеснул в открытый рот вина. Темное дарилинское на вкус почему-то немного отдает зимними каштанами. Это вино всегда дарило полуэльфу неописуемое наслаждение. Больше уж и желать нечего – только б Магьер, упрямица этакая, прекратила наконец их подгонять. Впрочем, он и сам упрямец хоть куда – поглядим, кто кого переупрямит!
Магьер на минуту потеряла дар речи и только сверлила Лисила гневным взглядом. Она была густо покрыта с ног до головы дорожной пылью.
– Некогда нам отдыхать! Я и так с полудня только и делаю, что вас подгоняю.
– Я устал. Малец устал. Даже этот дурацкий осел вот-вот откинет копыта. – Лисил пожал плечами, совершенно не впечатленный ее выразительным взглядом. – Одним словом, ты в меньшинстве.
– Хочешь идти в темноте? – осведомилась она. Лисил снова хлебнул вина и мельком отметил про себя, что ему самому тоже не помешало бы искупаться.
– Еще чего не хватало!
– Тогда вставай!
– Ты давно смотрела на горизонт? – Он зевнул и улегся в траву, блаженно любуясь золотистым песчаным берегом и полной грудью вдыхая пахнущий морем воздух. – Самое разумное сейчас – устроиться на ночлег, а в твою таверну прийти утром.
Магьер тяжело вздохнула, и на ее погрустневшем лице отразилось глубокое, почти детское разочарование. Лисилу вдруг отчаянно захотелось обнять, утешить ее, но боль в ногах живо напомнила ему, что Магьер далеко не так безобидна. В Миишке они будут завтра, и этого достаточно – даже для нее. Пускай себе, если хочет, кусает локти с досады, а он, Лисил, до утра шагу больше не ступит.
– Честное слово, так будет лучше всего. Не хочешь же ты поднять смотрителей среди ночи? – Лисил помолчал, ожидая согласия либо яростного отпора, но Магьер не проронила ни звука. – Что если город ночью выглядит неприглядно и уныло? Нет уж, мы войдем туда как приличные люди, около полудня, и впервые увидим город при свете дня.
Мгновение Магьер молча смотрела на него, затем кивнула.
– Да я просто хотела… Нет, что-то гонит меня туда, управляет мной, дергает за ниточки, как марионетку.
– Вот только не надо поэтических сравнений! – фыркнул Лисил. – Раздражает, знаешь ли.
Магьер замолчала надолго, и они принялись привычно обустраивать лагерь. Малец все так же носился вокруг, вынюхивал что-то в траве, разрывал песок, упиваясь тем, что наконец избавился от клетки на колесах.
Лисил то и дело поглядывал на солнце. Быть может, они слишком много времени провели в сырой и тусклой Стравине? Влага и сырость совсем не одно и то же. Влага – это соленые брызги моря, бережно осушаемые ветерком. Сырость – когда, ночуя в горах, дрожишь от холода под одеялом и смотришь, как ползет по стенам плесень.
– А в Миишке мы будем видеть это каждый вечер? – спросил он вслух.
– Что – это?
– Закат… Озаренный светом горизонт, вода и пламень.
На миг Магьер наморщила лоб, словно Лисил говорил на непонятном ей языке, потом смысл вопроса все же дошел до нее. Она тоже глянула на море.
– Полагаю, что так.
Лисил хихикнул:
– Признаю свою ошибку. Ты просто не способна выражаться поэтически.
– Собери-ка лучше хвороста, ленивый ты полукровка!
Они разбили лагерь довольно далеко от берега, но все равно казалось, что бескрайнее море дышит и ворочается почти рядом. Последний отблеск дня погас на горизонте, густые кроны старых деревьев прикрывали их от вечернего похолодавшего ветра. Лисил рылся в мешках, сваленных как попало в тележке, – там должны были еще остаться яблоки и вяленое мясо, – когда Малец вдруг перестал игриво носиться вокруг лагеря и застыл, бдительно навострив уши. Глядя на лес, он зарычал – такого рычания Лисил от него никогда не слышал.
– Что случилось, малыш?
Пес не шелохнулся, не изменил бдительной стойки – словно он был волком, издалека выслеживающим добычу. Его серебристо-голубые глаза стали темно-серыми, верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.
– Магьер! – тихо позвал Лисил.
Однако его напарница уже пристально смотрела на пса – вернее, то на пса, то на темневший перед ними лес.
– Точно так он вел себя той ночью, – прошептала она, – в Стравине, около реки.
Они много ночей провели в Стравине у разных рек, но Лисил прекрасно знал, какую ночь она имеет в виду. Он высвободил руки из тележки и, сложив их крест-накрест, сунул в рукава, нашаривая спрятанные стилеты.
– Где твоя сабля? – спросил он негромко, не сводя глаз с деревьев.
– У меня в руке.
* * *
Крысеныш распахнул глаза и на миг растерялся, увидев над собой сырой, непроглядно черный свод пещерки. Затем он вспомнил о своем задании. Охотница. Пора возвращаться.Выбравшись из пещеры в прохладный сумрак ночи, он восхитился тем ощущением свободы, которое всегда охватывало его под открытым небом. Славная ночь! И все же в глубине души Крысеныш уже скучал по Тише, по тому нелепому уюту, который она создала в их пакгаузе. Тиша называла это место «домом», хотя сам он понять не мог, с какой стати таким, как они, мог понадобиться дом. Все это придумала Тиша, а Рашед всячески поддерживал ее. И все же, как ни нравилось Крысенышу привольно бродить под открытым небом, он привык к тому уютному и безопасному мирку, который они создали для себя в Миишке. Лучше уж поскорее найти охотницу, чтобы не торопясь, как следует насладиться ее смертью… и еще до рассвета вернуться домой.
От подножия скалы в обе стороны тянулся ровный белоснежный песок, но Крысеныш предпочел вскарабкаться на скалу, цепко и без усилий хватаясь за выступы и трещины. Может, берегом идти и быстрее, но очень уж он открыт непрошеным взорам. Добравшись до вершины, он хотел было оглядеться и прикинуть, куда направиться, – но тут его ноздри щекотнул дымок костра.
Крысеныш рывком повернул голову на запах – и тут же учуял мужчину, женщину и осла. Затем его обоняние распознало еще один запах. Собака? Эдван нес какую-то чушь насчет собаки… Крысеныш ненавидел Эдвана, пожалуй, даже больше, чем Рашеда. Рашед хотя бы обеспечивал всякими полезными вещами – безопасным местом для сна, постоянным доходом, дымовой завесой, которая позволяла им жить среди обычных людей. Зато Эдван попросту отнимал драгоценное время Тиши – и ничего не давал взамен. Ну хорошо, он обнаружил охотницу и ее спутников, но это же такая малость! И с чего, скажите на милость, он, Крысеныш, должен опасаться обыкновенной собаки?
Сладостная дрожь предвкушения пробежала по его телу. Неужели он так легко нашел свою добычу? Неужели это именно та женщина? И она устроила лагерь буквально в двух шагах от его логова?
Оранжевые языки пламени были едва различимы в гуще деревьев, а Крысеныш хотел подобраться поближе, чтобы оглядеться как следует. Он припал к земле и спешно принялся обдумывать, как бы незамеченным перебраться через тракт. Укрыться на самом тракте было негде, а потому Крысеныш решил поступить просто: перебежать тракт, и все. Тенью мелькнув на тракте, он соскочил на обочину и словно растворился среди деревьев в густом подлеске. Он подполз ближе, туда, откуда хорошо был виден лагерь.
Женщина была рослая, в кожаном доспехе, и на вид куда моложе, чем ожидал Крысеныш. Она была почти красива, когда, отбросив на спину тугую косу, наклонялась, чтобы из фляги налить воды в котелок, стоявший у огня. Спутник ее, тощий белобрысый мужчина с удлиненными ушами, сосредоточенно копался в тележке, и вдруг…
Серебристо-серый пес ростом почти по бедро Крысенышу вскочил на ноги и в упор уставился на него – именно на него, словно густые заросли, разделявшие их, внезапно стали прозрачными. Затем он оскалил зубы, и до Крысеныша докатился его негромкий рык. Отчего-то звук этот пробудил в его груди странное ощущение. Как назвать его, Крысеныш не знал, но оно ему не понравилось. Он попятился, отступил за могучий ствол дерева.