Страница:
Камеристка выбежала навстречу Элинор и присела перед ней в глубоком реверансе. Лицо ее было бледно, глаза лихорадочно блестели.
— Миледи… не гневайтесь на меня! Я… я вам все объясню! Мне пришлось бежать, потому что меня едва не убили…
Элинор не поверила ни одному слову Бренды. Наверняка девчонка удрала с каким-нибудь бродячим фокусником или менестрелем!
— Я долго скиталась по деревням, прося подаяния, а потом решила вернуться сюда. Ведь Одигем принадлежит вам и Маршалы не посмеют отнять его у вас.
— Я позабочусь и о том, чтобы им не досталось ничего из причитающегося мне имущества покойного графа Пембрука! — с жаром произнесла Элинор.
— О, вам это наверняка удастся, миледи! — подхватила Бренда и смиренно добавила: — Мы все будем молиться об этом. Вы… не желаете ли вы принять ванну с дороги?
— Охотно. Ступай приготовь ее для меня!
Бренда опрометью умчалась в самовольно захваченную ею комнату для гостей, чтобы, прежде чем приступить к выполнению приказа Элинор, забрать оттуда свои вещи.
Приняв ванну и наскоро поужинав, Элинор вызвала к себе управляющего.
— Я люблю Одигем и в будущем, вероятно, стану жить здесь подолгу. Но неотложные дела вынуждают меня завтра утром покинуть замок. — Управляющий выразил приличествующее случаю сожаление по поводу столь краткого визита своей госпожи. — Я вернусь сюда
через месяц, — добавила она. — Надеюсь, к моему возвращению хозяйство будет налажено столь же исправно, как было и при графе Пембруке. Возможно, я останусь в Одигеме и на рождественские праздники.
Управляющий с поклоном удалился, и Элинор велела Бетти позвать к ней Рикарда де Бурга.
— Завтра утром, сэр Рикард, мы отправимся в Чипстоув. Скажите своим людям, чтобы к рассвету они были готовы.
— Я обо всем позабочусь, миледи, но…
— Но вы не ожидали, что наше путешествие окажется столь дальним.
— Если вы, миледи, решили отправиться в Уэльс из-за домогательств ничтожества Питера Савойского, то скажите лишь слово, и я расправлюсь с негодяем, как он того заслуживает.
— Дело вовсе не в нем, Рикард. Мне надоела придворная суета, и я хочу некоторое время пожить в моем любимом Уэльсе, где все дышит первозданным покоем, где я могу быть самой собой…
— Я понимаю вас, миледи. Когда вы обоснуетесь в Чипстоуве, вы позволите мне навестить моего дядю Губерта?
— Разумеется, сэр Рикард! Признаться, погрузившись в свои заботы, я позабыла и думать о бедном изгнаннике! Но учтите, о том, куда мы держим путь, не должен знать никто! Пусть все в Одигеме думают, что я возвращаюсь в Виндзор.
— Не беспокойтесь, миледи! Я не пророню об этом ни звука! Никто из здешней челяди ничего не узнает.
Однако сэр Рикард не стал бы с такой уверенностью утверждать это, если бы мог видеть, как рыжекудрая Бренда, подслушивавшая у двери, выпрямилась и неслышно прокралась по коридору к винтовой лестнице.
25
26
27
— Миледи… не гневайтесь на меня! Я… я вам все объясню! Мне пришлось бежать, потому что меня едва не убили…
Элинор не поверила ни одному слову Бренды. Наверняка девчонка удрала с каким-нибудь бродячим фокусником или менестрелем!
— Я долго скиталась по деревням, прося подаяния, а потом решила вернуться сюда. Ведь Одигем принадлежит вам и Маршалы не посмеют отнять его у вас.
— Я позабочусь и о том, чтобы им не досталось ничего из причитающегося мне имущества покойного графа Пембрука! — с жаром произнесла Элинор.
— О, вам это наверняка удастся, миледи! — подхватила Бренда и смиренно добавила: — Мы все будем молиться об этом. Вы… не желаете ли вы принять ванну с дороги?
— Охотно. Ступай приготовь ее для меня!
Бренда опрометью умчалась в самовольно захваченную ею комнату для гостей, чтобы, прежде чем приступить к выполнению приказа Элинор, забрать оттуда свои вещи.
Приняв ванну и наскоро поужинав, Элинор вызвала к себе управляющего.
— Я люблю Одигем и в будущем, вероятно, стану жить здесь подолгу. Но неотложные дела вынуждают меня завтра утром покинуть замок. — Управляющий выразил приличествующее случаю сожаление по поводу столь краткого визита своей госпожи. — Я вернусь сюда
через месяц, — добавила она. — Надеюсь, к моему возвращению хозяйство будет налажено столь же исправно, как было и при графе Пембруке. Возможно, я останусь в Одигеме и на рождественские праздники.
Управляющий с поклоном удалился, и Элинор велела Бетти позвать к ней Рикарда де Бурга.
— Завтра утром, сэр Рикард, мы отправимся в Чипстоув. Скажите своим людям, чтобы к рассвету они были готовы.
— Я обо всем позабочусь, миледи, но…
— Но вы не ожидали, что наше путешествие окажется столь дальним.
— Если вы, миледи, решили отправиться в Уэльс из-за домогательств ничтожества Питера Савойского, то скажите лишь слово, и я расправлюсь с негодяем, как он того заслуживает.
— Дело вовсе не в нем, Рикард. Мне надоела придворная суета, и я хочу некоторое время пожить в моем любимом Уэльсе, где все дышит первозданным покоем, где я могу быть самой собой…
— Я понимаю вас, миледи. Когда вы обоснуетесь в Чипстоуве, вы позволите мне навестить моего дядю Губерта?
— Разумеется, сэр Рикард! Признаться, погрузившись в свои заботы, я позабыла и думать о бедном изгнаннике! Но учтите, о том, куда мы держим путь, не должен знать никто! Пусть все в Одигеме думают, что я возвращаюсь в Виндзор.
— Не беспокойтесь, миледи! Я не пророню об этом ни звука! Никто из здешней челяди ничего не узнает.
Однако сэр Рикард не стал бы с такой уверенностью утверждать это, если бы мог видеть, как рыжекудрая Бренда, подслушивавшая у двери, выпрямилась и неслышно прокралась по коридору к винтовой лестнице.
25
В течение трех бесконечно долгих дней и ночей Симон повсюду искал Элинор, но та словно в воду канула. Он наведывался в башню, в знакомый сад, он бродил по переходам Виндзорского дворца, недоумевая, где она может скрываться. Обучая воинов гарнизона владению луком, мечом и копьем, он то и дело бросал тоскливые взгляды на окна королевских покоев, надеясь увидеть там темноволосую голову «малютки Кэт», как он про себя называл принцессу. Однако на его обнаженный торс с вытатуированными на предплечьях драконами взирали лишь его величество и королева Элинор. Красавицу все больше пленял этот статный великан, который был на голову выше всех окружающих мужчин. Он с таким неподражаемым искусством управлялся с тяжелым двуручным мечом, что из груди королевы не раз вырывался вздох восхищения.
Симон был одинаково нелюбим как савойярами, так и новообретенными родственниками короля. «Они все как один завидуют ему, — думала королева. — Ведь по сравнению с ним они кажутся жалкими карликами». Однажды, высунувшись из окошка приемной, она милостиво пригласила де Монтфорта на ужин.
— Приходите к нам, когда пожелаете, — приветствовала она его у входа в обеденный зал. — Негоже графу Лестеру изо дня в день делить трапезу с худородными рыцарями, пажами да оруженосцами.
— Но я ничего не имею против такой компании, ваше величество! — возразил Симон. — Отсутствие титула — это ведь не порок и не прегрешение.
— Как странно слышать подобное из уст прирожденного вельможи! — И королева кокетливо указала ему на стул подле себя.
— Но ведь именно простые, незнатные люди своим трудом и отвагой сделали Англию великой страной, — усаживаясь на предложенное место, сказал Симон. — Ваш дед, — обратился он к королю, — считал, что простолюдины должны принимать участие в управлении государством. Мне думается, что со временем так оно и будет.
Генрих протестующе замотал головой:
— Мне хватает проблем с баронами и Советом. Если и простолюдины примутся вмешиваться в дела управления страной, она загудит точно пчелиный улей.
Королева лукаво улыбнулась и похлопала Симона по руке:
— А как насчет женщин? Их, по-вашему, также следует принимать в Совет?
— Кто знает? — усмехнулся Симон. — Возможно, когда-нибудь и они станут заседать в парламенте.
— Вы позволили бы подобное своей жене? — игриво осведомилась Красавица.
— Вот уж нет! Жена должна заниматься домом и детьми! — твердо ответил Симон.
— Теперь, дорогая, когда сэр Рикард де Бург отбыл в Одигем с принцессой Элинор, ты решила донимать своими колкостями графа Лестера, — тоном добродушного упрека обратился к жене Генрих. — А ведь ему скорее всего невдомек, что ты просто шутишь! — И он весело подмигнул Симону.
— Сир, — охрипшим от волнения голосом заговорил Симон, — я давно уже хотел наведаться в свои владения Лестер и Ковентри, если на то будет ваше милостивое согласие…
— Разумеется, поезжайте, — кивнул Генрих. — Но не задерживайтесь там надолго. Вы нужны мне здесь, чтобы охранять мою особу и держать в повиновении дворцовый гарнизон!
Королева подкрепила эти слова мужа самой пленительной из своих улыбок.
Симон с трудом дождался конца трапезы. Мысли об Элинор вновь овладели всем его существом, и он делал над собой мучительнейшие усилия, чтобы не утерять нить разговора и не ответить монаршим особам невпопад. Душа его ликовала. Через несколько часов он увидит Элинор, ощутит у своих губ нежное, ароматное дыхание. Какое счастье, что их ведичествам пришло в голову позвать его сегодня на ужин!
Он примчался в замок Одигем вскоре после полуночи и, не желая тревожить его обитателей в столь неурочный час, улегся на солому в глубине конюшни и немедленно заснул.
Ранним утром Симона разбудило прикосновение чьих-то торопливых пальцев к его восставшему за время ночного сна члену. Он вскочил на ноги и, увидев перед собой пухлую рыжеволосую девушку, отрывисто спросил:
— Кто ты такая и что здесь делаешь?
В глазах девушки читалось такое откровенное вожделение, что он невольно усмехнулся.
— Я… я — служанка. Я пришла к Тернеру, главному конюху, но он, наверное, ночевал нынче в своей хижине. А как вы здесь очутились, сэр?
— Я приехал из Виндзора с письмом для графини Пембрук.
— Ее здесь нет.
— Где же она?
Бренда потупила глаза и едва слышно пробормотала:
— Она вернулась в Виндзор.
— Лжешь! А ну-ка скажи мне правду, где твоя госпожа?
Бренда призывно взглянула на него и окрепшим голосом проговорила:
— Я… Это тайна! Пойдемте в мою комнату, там я вам все расскажу.
Симон достаточно хорошо разбирался в женщинах, чтобы не понять, какие чувства владели этой смазливой, разбитной служанкой. Но он был не настолько глуп, чтобы, рассчитывая на благосклонность госпожи, затевать интрижку с ее камеристкой. Сомкнув свои пальцы на ее горле, он потребовал:
— Скажи мне это теперь же!
— Вы… Вас послал епископ Винчестерский? — прошептала Бренда.
Симон помотал головой:
— Где Элинор?!
— Она уже три дня как уехала в Чипстоув, в Уэльс.
Де Монтфорт разжал руки и, галантно поклонившись, воскликнул:
— Благодарю вас от всего сердца, душа моя!
Элинор и ее сопровождающим потребовалось более трех суток, чтобы добраться до Уэльса, встретившего их холодным дождем, снегом и пронизывающими ветрами. В поместье Чипстоув и окрестных деревнях производилось все необходимое для поддержания жизни всех здешних обитателей. Здесь были собственная мельница, гончарная мастерская, кузница и сыроварня. Челядь замка и крестьяне заготовили множество провизии, которой должно было хватить на всю долгую зиму.
Элинор приветствовала управляющего и слуг на их родном языке и, велев Бетти присмотреть за разгрузкой многочисленного багажа, предложила сэру Рикарду и всем рыцарям отобедать вместе с ней в большом зале.
— Останьтесь здесь хоть на неделю, сэр Рикард, — обратилась Элинор к молодому рыцарю. — Пусть ваши люди как следует отдохнут. Я буду рада поохотиться вместе с вами в здешних горах, где водится столько пернатой дичи!
— Простите меня, миледи, но я должен отправиться в путь как можно скорее, — ответил Рикард. — Того и гляди начнутся снежные бураны, хотя теперь еще только сентябрь на дворе. Нам предстоит проделать немалый путь, и я не хочу рисковать. К тому же вы теперь находитесь под защитой чипстоувского гарнизона, и я могу заняться делами дяди Губерта.
Элинор не стала настаивать. Весь вечер они грелись у огромного очага, слушая протяжные валлийские баллады, которые исполнял старый лютнист.
На следующее утро опасения сэра Рикарда полностью оправдались: разразился неистовый буран. Симон де Монтфорт, достигший к тому времени берегов реки Северн, вынужден был просить приюта в замке Беркли. Когда шторм утих, он не рискнул пересечь бурный поток на своем жеребце и проехал несколько миль на север, к деревянному мосту. На все это, к немалой его досаде, потребовалось почти двое суток.
Рикард де Бург со своими людьми покинул Чипстоув, едва стих ураганный ветер. Он решил не мешкать, чтобы следующий буран не застиг их в пути.
Элинор вскоре наскучило вышивать, сидя у камина. За окном ласково, совсем по-весеннему пригревало солнце, и она решила выехать на соколиную охоту.
— Бетти, разыщи мои охотничьи перчатки и плащ, отороченный соболем! — приказала она служанке.
— Господь с вами, миледи, уж не на охоту ли вы собрались?
— Ты угадала! — засмеялась Элинор. — Не беспокойся, я не буду уезжать далеко от замка.
— Черные горы опасны в это время года, миледи!
— Да разве я поеду в горы, Бетти? Я немного поохочусь на ближайших холмах и вернусь через час или два!
Бетти поджала губы и, неодобрительно покачивая головой, помогла Элинор надеть платье для верховой езды, теплый плащ и меховой капор.
Элинор пришпорила коня и пустила его галопом. Она улыбалась ласково сиявшему солнцу, не замечая застывшего у самого края неба темно-фиолетового облачка. Сокол одну за другой приносил ей куропаток, с каждым разом улетая все дальше. Элинор следовала за ним. Когда она в очередной раз подкинула птицу вверх, поднялся легкий ветерок, но не успел пернатый ловец вернуться к хозяйке с новым приношением, как вокруг сгустилась тьма, поднялся ураган и мелкий колючий снег стал слепить Элинор глаза. Все окрестные холмы вмиг исчезли из виду, их поглотила непроглядная снежная мгла.
— Эй! Кто-нибудь! — в отчаянии крикнула Элинор, но голос ее потонул в реве стихии.
Она вспомнила, что где-то неподалеку должна была находиться охотничья избушка, и отпустила поводья своего коня, надеясь, что животное само найдет дорогу к убежищу. Но внезапно совсем неподалеку раздался треск сломанного ураганом древесного ствола. Конь испуганно шарахнулся в сторону, Элинор вылетела из седла и, ударившись виском о каменный валун, осталась недвижима. По щеке ее из-под мехового капора змеилась тонкая струйка крови. Над ней навис поваленный ветром ствол сосны, грозя в любую минуту грянуться оземь и придавить собой хрупкое тело принцессы.
Симон был одинаково нелюбим как савойярами, так и новообретенными родственниками короля. «Они все как один завидуют ему, — думала королева. — Ведь по сравнению с ним они кажутся жалкими карликами». Однажды, высунувшись из окошка приемной, она милостиво пригласила де Монтфорта на ужин.
— Приходите к нам, когда пожелаете, — приветствовала она его у входа в обеденный зал. — Негоже графу Лестеру изо дня в день делить трапезу с худородными рыцарями, пажами да оруженосцами.
— Но я ничего не имею против такой компании, ваше величество! — возразил Симон. — Отсутствие титула — это ведь не порок и не прегрешение.
— Как странно слышать подобное из уст прирожденного вельможи! — И королева кокетливо указала ему на стул подле себя.
— Но ведь именно простые, незнатные люди своим трудом и отвагой сделали Англию великой страной, — усаживаясь на предложенное место, сказал Симон. — Ваш дед, — обратился он к королю, — считал, что простолюдины должны принимать участие в управлении государством. Мне думается, что со временем так оно и будет.
Генрих протестующе замотал головой:
— Мне хватает проблем с баронами и Советом. Если и простолюдины примутся вмешиваться в дела управления страной, она загудит точно пчелиный улей.
Королева лукаво улыбнулась и похлопала Симона по руке:
— А как насчет женщин? Их, по-вашему, также следует принимать в Совет?
— Кто знает? — усмехнулся Симон. — Возможно, когда-нибудь и они станут заседать в парламенте.
— Вы позволили бы подобное своей жене? — игриво осведомилась Красавица.
— Вот уж нет! Жена должна заниматься домом и детьми! — твердо ответил Симон.
— Теперь, дорогая, когда сэр Рикард де Бург отбыл в Одигем с принцессой Элинор, ты решила донимать своими колкостями графа Лестера, — тоном добродушного упрека обратился к жене Генрих. — А ведь ему скорее всего невдомек, что ты просто шутишь! — И он весело подмигнул Симону.
— Сир, — охрипшим от волнения голосом заговорил Симон, — я давно уже хотел наведаться в свои владения Лестер и Ковентри, если на то будет ваше милостивое согласие…
— Разумеется, поезжайте, — кивнул Генрих. — Но не задерживайтесь там надолго. Вы нужны мне здесь, чтобы охранять мою особу и держать в повиновении дворцовый гарнизон!
Королева подкрепила эти слова мужа самой пленительной из своих улыбок.
Симон с трудом дождался конца трапезы. Мысли об Элинор вновь овладели всем его существом, и он делал над собой мучительнейшие усилия, чтобы не утерять нить разговора и не ответить монаршим особам невпопад. Душа его ликовала. Через несколько часов он увидит Элинор, ощутит у своих губ нежное, ароматное дыхание. Какое счастье, что их ведичествам пришло в голову позвать его сегодня на ужин!
Он примчался в замок Одигем вскоре после полуночи и, не желая тревожить его обитателей в столь неурочный час, улегся на солому в глубине конюшни и немедленно заснул.
Ранним утром Симона разбудило прикосновение чьих-то торопливых пальцев к его восставшему за время ночного сна члену. Он вскочил на ноги и, увидев перед собой пухлую рыжеволосую девушку, отрывисто спросил:
— Кто ты такая и что здесь делаешь?
В глазах девушки читалось такое откровенное вожделение, что он невольно усмехнулся.
— Я… я — служанка. Я пришла к Тернеру, главному конюху, но он, наверное, ночевал нынче в своей хижине. А как вы здесь очутились, сэр?
— Я приехал из Виндзора с письмом для графини Пембрук.
— Ее здесь нет.
— Где же она?
Бренда потупила глаза и едва слышно пробормотала:
— Она вернулась в Виндзор.
— Лжешь! А ну-ка скажи мне правду, где твоя госпожа?
Бренда призывно взглянула на него и окрепшим голосом проговорила:
— Я… Это тайна! Пойдемте в мою комнату, там я вам все расскажу.
Симон достаточно хорошо разбирался в женщинах, чтобы не понять, какие чувства владели этой смазливой, разбитной служанкой. Но он был не настолько глуп, чтобы, рассчитывая на благосклонность госпожи, затевать интрижку с ее камеристкой. Сомкнув свои пальцы на ее горле, он потребовал:
— Скажи мне это теперь же!
— Вы… Вас послал епископ Винчестерский? — прошептала Бренда.
Симон помотал головой:
— Где Элинор?!
— Она уже три дня как уехала в Чипстоув, в Уэльс.
Де Монтфорт разжал руки и, галантно поклонившись, воскликнул:
— Благодарю вас от всего сердца, душа моя!
Элинор и ее сопровождающим потребовалось более трех суток, чтобы добраться до Уэльса, встретившего их холодным дождем, снегом и пронизывающими ветрами. В поместье Чипстоув и окрестных деревнях производилось все необходимое для поддержания жизни всех здешних обитателей. Здесь были собственная мельница, гончарная мастерская, кузница и сыроварня. Челядь замка и крестьяне заготовили множество провизии, которой должно было хватить на всю долгую зиму.
Элинор приветствовала управляющего и слуг на их родном языке и, велев Бетти присмотреть за разгрузкой многочисленного багажа, предложила сэру Рикарду и всем рыцарям отобедать вместе с ней в большом зале.
— Останьтесь здесь хоть на неделю, сэр Рикард, — обратилась Элинор к молодому рыцарю. — Пусть ваши люди как следует отдохнут. Я буду рада поохотиться вместе с вами в здешних горах, где водится столько пернатой дичи!
— Простите меня, миледи, но я должен отправиться в путь как можно скорее, — ответил Рикард. — Того и гляди начнутся снежные бураны, хотя теперь еще только сентябрь на дворе. Нам предстоит проделать немалый путь, и я не хочу рисковать. К тому же вы теперь находитесь под защитой чипстоувского гарнизона, и я могу заняться делами дяди Губерта.
Элинор не стала настаивать. Весь вечер они грелись у огромного очага, слушая протяжные валлийские баллады, которые исполнял старый лютнист.
На следующее утро опасения сэра Рикарда полностью оправдались: разразился неистовый буран. Симон де Монтфорт, достигший к тому времени берегов реки Северн, вынужден был просить приюта в замке Беркли. Когда шторм утих, он не рискнул пересечь бурный поток на своем жеребце и проехал несколько миль на север, к деревянному мосту. На все это, к немалой его досаде, потребовалось почти двое суток.
Рикард де Бург со своими людьми покинул Чипстоув, едва стих ураганный ветер. Он решил не мешкать, чтобы следующий буран не застиг их в пути.
Элинор вскоре наскучило вышивать, сидя у камина. За окном ласково, совсем по-весеннему пригревало солнце, и она решила выехать на соколиную охоту.
— Бетти, разыщи мои охотничьи перчатки и плащ, отороченный соболем! — приказала она служанке.
— Господь с вами, миледи, уж не на охоту ли вы собрались?
— Ты угадала! — засмеялась Элинор. — Не беспокойся, я не буду уезжать далеко от замка.
— Черные горы опасны в это время года, миледи!
— Да разве я поеду в горы, Бетти? Я немного поохочусь на ближайших холмах и вернусь через час или два!
Бетти поджала губы и, неодобрительно покачивая головой, помогла Элинор надеть платье для верховой езды, теплый плащ и меховой капор.
Элинор пришпорила коня и пустила его галопом. Она улыбалась ласково сиявшему солнцу, не замечая застывшего у самого края неба темно-фиолетового облачка. Сокол одну за другой приносил ей куропаток, с каждым разом улетая все дальше. Элинор следовала за ним. Когда она в очередной раз подкинула птицу вверх, поднялся легкий ветерок, но не успел пернатый ловец вернуться к хозяйке с новым приношением, как вокруг сгустилась тьма, поднялся ураган и мелкий колючий снег стал слепить Элинор глаза. Все окрестные холмы вмиг исчезли из виду, их поглотила непроглядная снежная мгла.
— Эй! Кто-нибудь! — в отчаянии крикнула Элинор, но голос ее потонул в реве стихии.
Она вспомнила, что где-то неподалеку должна была находиться охотничья избушка, и отпустила поводья своего коня, надеясь, что животное само найдет дорогу к убежищу. Но внезапно совсем неподалеку раздался треск сломанного ураганом древесного ствола. Конь испуганно шарахнулся в сторону, Элинор вылетела из седла и, ударившись виском о каменный валун, осталась недвижима. По щеке ее из-под мехового капора змеилась тонкая струйка крови. Над ней навис поваленный ветром ствол сосны, грозя в любую минуту грянуться оземь и придавить собой хрупкое тело принцессы.
26
Завидев впереди высокие башни замка Чипстоув, едва проглядывавшие сквозь окружавшую снежную мглу, Симон де Монтфорт облегченно вздохнул и осадил взмыленного жеребца. Никогда еще он так не радовался предстоявшему отдыху. Он расседлал коня, передал поводья подбежавшему конюху и заторопился в замок, к теплому очагу, кружке доброго эля и, как он рассчитывал, к обильной трапезе.
В холле его встретила встревоженная и вконец растерянная Бетти.
— О, граф Лестер, как хорошо, что вы приехали! Графиня Пембрук еще вчера днем отправилась на соколиную охоту! Я ума не приложу, где она может находиться! Никто из этих негодяев валлийцев не решается выйти на ее поиски!
— Она поехала одна? Как же вы отпустили ее? — меняясь в лице, воскликнул Симон.
— Попробуйте-ка ее не пустить! — вздохнула Бетти.
— Ваша госпожа нуждается в хорошей порке! Бог знает что могло приключиться с ней за столь долгое время.
— Я уповаю на помощь Всевышнего. — Бетти набожно сложила руки. — Там в горах есть небольшая охотничья хижина. Я от всей души надеюсь, что графиня укрылась в ней от непогоды!
— Распорядитесь, чтобы мне принесли какой-нибудь еды и кубок вина. Даю вам пять минут. Я пока переоденусь в сухое платье.
— Так вы отправитесь искать нашу госпожу? — воскликнула Бетти, и на глаза ее навернулись слезы облегчения и радости.
— А что же еще мне остается делать? Но предупреждаю: стоит мне добраться до нее, и ей придется худо!
— Я сию минуту принесу вам жареного мяса и вина, милорд! — И Бетти бегом бросилась на кухню.
Насытившись, Симон велел наполнить крепким элем металлическую флягу.
— У вас есть охотничьи собаки с хорошим чутьем? — обратился он к управляющему.
— Д-да, сэр, — пролепетал тот.
— Быстро сходите на псарню и приведите мне двух или трех. А вы, — он повернулся к Бетти, — достаньте что-нибудь из ее вещей, чтобы псы могли почуять запах.
Через несколько минут Симон, держа собак за кожаные поводки, вошел в конюшню.
— Прости, старина Номад, — обратился он к своему коню, — но нам с тобой снова придется выехать на прогулку.
Он невесело усмехнулся, лишь теперь разглядев, что Бетти принесла ему изящные шелковые чулки Элинор. Прежде чем поднести их к блестящим черным носам двух крупных собак, Симон прижал тонкую ткань к своему лицу. Он с волнением ощутил аромат тела Элинор, силясь отогнать одолевавшие его тревожные предчувствия. Как знать, возможно, эта столь нежно и пылко любимая им женщина коченеет сейчас под слоем глубокого снега!
Собаки неуверенно затрусили вперед. Они то и дело сворачивали в стороны, кружились на месте и возвращались к своим прежним следам. Но, приблизившись к невысокому холму с плоской вершиной, они заскулили и бросились вперед. Симон понял, что животные учуяли присутствие Элинор или ее лошади. Он объехал возвышенность, ища пологий скат, чтобы взобраться на нее верхом на Номаде, и вдруг услышал неподалеку протяжный вой. Зная, что волки не станут нападать на человека, если учуют другую жертву, Симон отпустил собак, которые тут же бросились в разные стороны, и, спешившись, развернул коня в ту сторону, откуда они только что приехали.
— Домой, Номад!
Жеребец послушно затрусил по снегу, доходившему ему до брюха, к замку Чипстоув. Тем временем четверо поджарых волков пустились вдогонку за собаками.
Симон с седельными мешками, перекинутыми через плечо, поднялся на холм. Снегопад почти прекратился, и в сгущавшихся сумерках он разглядел впереди небольшую хижину и сложенный из бревен амбар. Что-то подсказало ему, что внутри строений никого нет, но он все же подобрался к охотничьему домику, раздвигая низко нависшие еловые ветви, и приоткрыл дверь. Внутри было темно и пусто. Симон решил прежде всего развести огонь и обогреться, чтобы с новыми силами продолжить поиски. Но дровяной ящик возле грубо сложенного из камней очага оказался пуст. К счастью, под одной из лавок поблескивал топор. Подняв его, Симон вышел из хижины, чтобы нарубить хвороста и дров. Едва он сделал несколько шагов, как впереди него послышалось негромкое ржание. Симон пошел прямо на этот звук и, выйдя на небольшую поляну, увидел лошадь Элинор. Животное тщетно пыталось высвободить поводья, запутавшиеся в ветвях поваленной сосны. Симон вызволил лошадь и поднял топор, чтобы обрубить толстую ветвь. В этот момент он увидел безжизненное тело Элинор, лежавшее в каменной впадине под стволом упавшего дерева.
Через мгновение он уже сжимал ее в своих объятиях, благодаря Бога за то, что она, судя по всему, осталась жива. Он перенес ее в хижину и положил на узкую деревянную кровать. Следовало как можно скорее согреть ее, но чем? Пока он нарубит дров и разведет огонь, пройдет немало времени. И тут Симон вспомнил о фляге с вином, которую дала ему Бетти. Он поднес горлышко металлического сосуда к бледным губам Элинор, разжал их и влил ей в рот глоток живительной влаги. Ресницы Элинор затрепетали, из груди ее вырвался легкий вздох, но через мгновение она снова застыла у него на руках.
Симон продолжал по каплям вливать вино в рот Элинор. Через несколько минут дыхание ее стало ровным, на щеках появился легкий румянец. Он отер кровь с ее лба и, раздев ее донага, принялся растирать своими мощными ладонями ее хрупкое тело. Благодарение Богу, все кости ее оказались целы. Причиной обморока наверняка послужило падение с лошади и удар головой о каменный валун, к счастью, смягченный меховым капором. Симон нашел в шкафу, стоявшем у стены, несколько одеял и укрыл ими Элинор, все еще не пришедшую в себя. Теперь ему следовало позаботиться о дровах. Он обрубил ветви с поваленной сосны и с немалыми усилиями раздул пламя в очаге. Элинор дышала глубоко и ровно. Он подошел к ней и осторожно провел пальцем по ее щеке. На секунду она приоткрыла глаза, но затем ее отяжелевшие веки снова сомкнулись.
Симон нарубил много дров, чтобы всю ночь поддерживать в маленьком очаге огонь. Он скормил лошади Элинор, смирно стоявшей в амбаре, весь овес, который захватил для своего Номада, и вынул из седельного мешка куропаток, которых добыла на охоте графиня Пембрук. Кое-как ощипав миниатюрных птичек, он нанизал их на деревянный вертел, который укрепил над очагом. Вскоре хижину заполнил ароматный запах жареного мяса.
— Ваши брови кажутся еще темнее, чем прежде, — послышался вдруг слабый голос Элинор. Симон даже не заметил, как она очнулась от забытья и села на постели. Невероятным усилием ему удалось скрыть свою огромную радость и облегчение.
— Вас следовало бы выпороть, негодница вы этакая! — с напускной строгостью отозвался он.
Глаза Элинор с тревогой следили за его руками, расстегивавшими пояс.
— Де Монтфорт, прошу вас, не раздевайтесь догола!
— Кэти, но у меня же нет никакого выбора! — мягко возразил он. — К тому же я не предстану перед вами совсем обнаженным, обещаю вам!
Симон сдержал свое слово. Он снял с себя всю одежду, кроме кожаного мешочка, который крепился к поясу тонкими кожаными ремнями и в котором покоился его член. Подобными чехлами пользовались мужчины, которым приходилось подолгу находиться в седле и участвовать в битвах и военных учениях.
— Кэт, вам надо начать привыкать ко мне, — спокойно произнес он. — Отныне вы каждую ночь будете видеть меня обнаженным!
— Вы бредите, Монтфорт! — Элинор вздохнула и без сил упала на подушки.
— Вы совсем ослабели! Сейчас я подам вам ужин!
Симон отыскал в шкафу глиняное блюдо, положил на него куропатку, разделал ее с помощью своего кинжала и поставил на табурет у кровати Элинор.
— Пахнет божественно! — восхитилась она. — Но я не силах и пальцем пошевельнуть.
— Рад служить вам, графиня! Я накормлю вас!
Он стал подносить к ее рту самые нежные кусочки птицы. Элинор внезапно ощутила волчий голод. Ведь она больше суток ничего не ела! Симон не прикасался к пище, откровенно любуясь Элинор. Его черные глаза смотрели на нее с таким откровенным обожанием, что она смутилась и потупилась.
— Ешьте же, де Монтфорт!
— Куропатка не утолит тот голод, который меня терзает! — Внезапно он наклонил голову и поцеловал ложбинку меж ее грудей.
— Как неблагородно с вашей стороны пользоваться моей беспомощностью! — Элинор отвернулась к стене, чтобы не дать ему заметить по блеску своих глаз, какие чувства, несмотря на ее слабость, пробудила в ней эта ласка.
— Боже милостивый, я вовсе не собираюсь злоупотреблять вашим болезненным состоянием! — напыщенно воскликнул он и отошел к очагу. — Выпейте-ка лучше вот это! — Он протянул ей глиняный кубок, наполненный отваром из сосновых игл. — Это придаст вам сил.
Элинор фыркнула и демонстративно отвернулась.
— Э-э-э, да вы так сильно сдали, что не сможете удержать в руках даже этот небольшой сосуд!
Элинор нехотя повернулась к нему и приняла кубок из его рук. Симон облегченно вздохнул. Ей необходимо было выпить горячей жидкости, чтобы согреться и избежать лихорадки.
— Как вам удалось найти меня? — спросила она.
— В этом мне помогла ваша рыжеволосая служанка из Одигема.
— Вот ведь скверное создание! Она наверняка подслушала мой разговор с сэром Рикардом! — возмутилась Элинор.
— Мне пришлось силой вырвать из нее эти сведения, — вступился за Бренду Симон, и Элинор почувствовала внезапный укол ревности. Неужто распутная камеристка успела соблазнить де Монтфорта? Она искоса взглянула на него, но лицо его оставалось непроницаемым.
— Почему управляющий и слуги из Одигема не пришли ко мне на помощь?
— Потому что не хотели рисковать своими шеями ради сумасбродной англичанки.
— Но вы же бросились разыскивать меня!
— Я — другое дело. Мною двигала любовь к вам.
— Вам так не терпелось опрокинуть меня на спину? — ядовито осведомилась она.
— Ну и язык у вас, миледи!
— Прежде, помнится, вам это нравилось.
— Мне нравится в вас все, дорогая, и я не удовлетворюсь легкой интрижкой. Вы должны принадлежать мне безраздельно!
— Я никогда больше не выйду замуж!
— Прежде чем отказывать соискателю вашей руки, миледи, дождитесь, чтобы он сделал вам предложение!
— Идите к черту! В соседней комнате есть кровать. Располагайтесь там! Избавьте меня от своего премерзкого присутствия!
— Я лягу там, где пожелаю! — С этими словами он постлал несколько одеял у очага и растянулся на них во всю длину.
Вскоре усталость взяла свое, и Симон задремал, подложив руки под голову. Через несколько минут он беспокойно заворочался и открыл глаза. Элинор не отрываясь смотрела на него. В глазах ее читались смятение, грусть и страх. Симон понял, какие чувства владеют ею и нежно улыбнулся сквозь подступавшую дремоту:
— Спите, дорогая Элинор. Пользуйтесь последней возможностью, чтобы выспаться вволю. Когда вы будете моей, вам станет не до сна!
В холле его встретила встревоженная и вконец растерянная Бетти.
— О, граф Лестер, как хорошо, что вы приехали! Графиня Пембрук еще вчера днем отправилась на соколиную охоту! Я ума не приложу, где она может находиться! Никто из этих негодяев валлийцев не решается выйти на ее поиски!
— Она поехала одна? Как же вы отпустили ее? — меняясь в лице, воскликнул Симон.
— Попробуйте-ка ее не пустить! — вздохнула Бетти.
— Ваша госпожа нуждается в хорошей порке! Бог знает что могло приключиться с ней за столь долгое время.
— Я уповаю на помощь Всевышнего. — Бетти набожно сложила руки. — Там в горах есть небольшая охотничья хижина. Я от всей души надеюсь, что графиня укрылась в ней от непогоды!
— Распорядитесь, чтобы мне принесли какой-нибудь еды и кубок вина. Даю вам пять минут. Я пока переоденусь в сухое платье.
— Так вы отправитесь искать нашу госпожу? — воскликнула Бетти, и на глаза ее навернулись слезы облегчения и радости.
— А что же еще мне остается делать? Но предупреждаю: стоит мне добраться до нее, и ей придется худо!
— Я сию минуту принесу вам жареного мяса и вина, милорд! — И Бетти бегом бросилась на кухню.
Насытившись, Симон велел наполнить крепким элем металлическую флягу.
— У вас есть охотничьи собаки с хорошим чутьем? — обратился он к управляющему.
— Д-да, сэр, — пролепетал тот.
— Быстро сходите на псарню и приведите мне двух или трех. А вы, — он повернулся к Бетти, — достаньте что-нибудь из ее вещей, чтобы псы могли почуять запах.
Через несколько минут Симон, держа собак за кожаные поводки, вошел в конюшню.
— Прости, старина Номад, — обратился он к своему коню, — но нам с тобой снова придется выехать на прогулку.
Он невесело усмехнулся, лишь теперь разглядев, что Бетти принесла ему изящные шелковые чулки Элинор. Прежде чем поднести их к блестящим черным носам двух крупных собак, Симон прижал тонкую ткань к своему лицу. Он с волнением ощутил аромат тела Элинор, силясь отогнать одолевавшие его тревожные предчувствия. Как знать, возможно, эта столь нежно и пылко любимая им женщина коченеет сейчас под слоем глубокого снега!
Собаки неуверенно затрусили вперед. Они то и дело сворачивали в стороны, кружились на месте и возвращались к своим прежним следам. Но, приблизившись к невысокому холму с плоской вершиной, они заскулили и бросились вперед. Симон понял, что животные учуяли присутствие Элинор или ее лошади. Он объехал возвышенность, ища пологий скат, чтобы взобраться на нее верхом на Номаде, и вдруг услышал неподалеку протяжный вой. Зная, что волки не станут нападать на человека, если учуют другую жертву, Симон отпустил собак, которые тут же бросились в разные стороны, и, спешившись, развернул коня в ту сторону, откуда они только что приехали.
— Домой, Номад!
Жеребец послушно затрусил по снегу, доходившему ему до брюха, к замку Чипстоув. Тем временем четверо поджарых волков пустились вдогонку за собаками.
Симон с седельными мешками, перекинутыми через плечо, поднялся на холм. Снегопад почти прекратился, и в сгущавшихся сумерках он разглядел впереди небольшую хижину и сложенный из бревен амбар. Что-то подсказало ему, что внутри строений никого нет, но он все же подобрался к охотничьему домику, раздвигая низко нависшие еловые ветви, и приоткрыл дверь. Внутри было темно и пусто. Симон решил прежде всего развести огонь и обогреться, чтобы с новыми силами продолжить поиски. Но дровяной ящик возле грубо сложенного из камней очага оказался пуст. К счастью, под одной из лавок поблескивал топор. Подняв его, Симон вышел из хижины, чтобы нарубить хвороста и дров. Едва он сделал несколько шагов, как впереди него послышалось негромкое ржание. Симон пошел прямо на этот звук и, выйдя на небольшую поляну, увидел лошадь Элинор. Животное тщетно пыталось высвободить поводья, запутавшиеся в ветвях поваленной сосны. Симон вызволил лошадь и поднял топор, чтобы обрубить толстую ветвь. В этот момент он увидел безжизненное тело Элинор, лежавшее в каменной впадине под стволом упавшего дерева.
Через мгновение он уже сжимал ее в своих объятиях, благодаря Бога за то, что она, судя по всему, осталась жива. Он перенес ее в хижину и положил на узкую деревянную кровать. Следовало как можно скорее согреть ее, но чем? Пока он нарубит дров и разведет огонь, пройдет немало времени. И тут Симон вспомнил о фляге с вином, которую дала ему Бетти. Он поднес горлышко металлического сосуда к бледным губам Элинор, разжал их и влил ей в рот глоток живительной влаги. Ресницы Элинор затрепетали, из груди ее вырвался легкий вздох, но через мгновение она снова застыла у него на руках.
Симон продолжал по каплям вливать вино в рот Элинор. Через несколько минут дыхание ее стало ровным, на щеках появился легкий румянец. Он отер кровь с ее лба и, раздев ее донага, принялся растирать своими мощными ладонями ее хрупкое тело. Благодарение Богу, все кости ее оказались целы. Причиной обморока наверняка послужило падение с лошади и удар головой о каменный валун, к счастью, смягченный меховым капором. Симон нашел в шкафу, стоявшем у стены, несколько одеял и укрыл ими Элинор, все еще не пришедшую в себя. Теперь ему следовало позаботиться о дровах. Он обрубил ветви с поваленной сосны и с немалыми усилиями раздул пламя в очаге. Элинор дышала глубоко и ровно. Он подошел к ней и осторожно провел пальцем по ее щеке. На секунду она приоткрыла глаза, но затем ее отяжелевшие веки снова сомкнулись.
Симон нарубил много дров, чтобы всю ночь поддерживать в маленьком очаге огонь. Он скормил лошади Элинор, смирно стоявшей в амбаре, весь овес, который захватил для своего Номада, и вынул из седельного мешка куропаток, которых добыла на охоте графиня Пембрук. Кое-как ощипав миниатюрных птичек, он нанизал их на деревянный вертел, который укрепил над очагом. Вскоре хижину заполнил ароматный запах жареного мяса.
— Ваши брови кажутся еще темнее, чем прежде, — послышался вдруг слабый голос Элинор. Симон даже не заметил, как она очнулась от забытья и села на постели. Невероятным усилием ему удалось скрыть свою огромную радость и облегчение.
— Вас следовало бы выпороть, негодница вы этакая! — с напускной строгостью отозвался он.
Глаза Элинор с тревогой следили за его руками, расстегивавшими пояс.
— Де Монтфорт, прошу вас, не раздевайтесь догола!
— Кэти, но у меня же нет никакого выбора! — мягко возразил он. — К тому же я не предстану перед вами совсем обнаженным, обещаю вам!
Симон сдержал свое слово. Он снял с себя всю одежду, кроме кожаного мешочка, который крепился к поясу тонкими кожаными ремнями и в котором покоился его член. Подобными чехлами пользовались мужчины, которым приходилось подолгу находиться в седле и участвовать в битвах и военных учениях.
— Кэт, вам надо начать привыкать ко мне, — спокойно произнес он. — Отныне вы каждую ночь будете видеть меня обнаженным!
— Вы бредите, Монтфорт! — Элинор вздохнула и без сил упала на подушки.
— Вы совсем ослабели! Сейчас я подам вам ужин!
Симон отыскал в шкафу глиняное блюдо, положил на него куропатку, разделал ее с помощью своего кинжала и поставил на табурет у кровати Элинор.
— Пахнет божественно! — восхитилась она. — Но я не силах и пальцем пошевельнуть.
— Рад служить вам, графиня! Я накормлю вас!
Он стал подносить к ее рту самые нежные кусочки птицы. Элинор внезапно ощутила волчий голод. Ведь она больше суток ничего не ела! Симон не прикасался к пище, откровенно любуясь Элинор. Его черные глаза смотрели на нее с таким откровенным обожанием, что она смутилась и потупилась.
— Ешьте же, де Монтфорт!
— Куропатка не утолит тот голод, который меня терзает! — Внезапно он наклонил голову и поцеловал ложбинку меж ее грудей.
— Как неблагородно с вашей стороны пользоваться моей беспомощностью! — Элинор отвернулась к стене, чтобы не дать ему заметить по блеску своих глаз, какие чувства, несмотря на ее слабость, пробудила в ней эта ласка.
— Боже милостивый, я вовсе не собираюсь злоупотреблять вашим болезненным состоянием! — напыщенно воскликнул он и отошел к очагу. — Выпейте-ка лучше вот это! — Он протянул ей глиняный кубок, наполненный отваром из сосновых игл. — Это придаст вам сил.
Элинор фыркнула и демонстративно отвернулась.
— Э-э-э, да вы так сильно сдали, что не сможете удержать в руках даже этот небольшой сосуд!
Элинор нехотя повернулась к нему и приняла кубок из его рук. Симон облегченно вздохнул. Ей необходимо было выпить горячей жидкости, чтобы согреться и избежать лихорадки.
— Как вам удалось найти меня? — спросила она.
— В этом мне помогла ваша рыжеволосая служанка из Одигема.
— Вот ведь скверное создание! Она наверняка подслушала мой разговор с сэром Рикардом! — возмутилась Элинор.
— Мне пришлось силой вырвать из нее эти сведения, — вступился за Бренду Симон, и Элинор почувствовала внезапный укол ревности. Неужто распутная камеристка успела соблазнить де Монтфорта? Она искоса взглянула на него, но лицо его оставалось непроницаемым.
— Почему управляющий и слуги из Одигема не пришли ко мне на помощь?
— Потому что не хотели рисковать своими шеями ради сумасбродной англичанки.
— Но вы же бросились разыскивать меня!
— Я — другое дело. Мною двигала любовь к вам.
— Вам так не терпелось опрокинуть меня на спину? — ядовито осведомилась она.
— Ну и язык у вас, миледи!
— Прежде, помнится, вам это нравилось.
— Мне нравится в вас все, дорогая, и я не удовлетворюсь легкой интрижкой. Вы должны принадлежать мне безраздельно!
— Я никогда больше не выйду замуж!
— Прежде чем отказывать соискателю вашей руки, миледи, дождитесь, чтобы он сделал вам предложение!
— Идите к черту! В соседней комнате есть кровать. Располагайтесь там! Избавьте меня от своего премерзкого присутствия!
— Я лягу там, где пожелаю! — С этими словами он постлал несколько одеял у очага и растянулся на них во всю длину.
Вскоре усталость взяла свое, и Симон задремал, подложив руки под голову. Через несколько минут он беспокойно заворочался и открыл глаза. Элинор не отрываясь смотрела на него. В глазах ее читались смятение, грусть и страх. Симон понял, какие чувства владеют ею и нежно улыбнулся сквозь подступавшую дремоту:
— Спите, дорогая Элинор. Пользуйтесь последней возможностью, чтобы выспаться вволю. Когда вы будете моей, вам станет не до сна!
27
Элинор разбудил дразнящий запах жаркого. Она открыла глаза и сладко потянулась. Симон склонился над очагом и поворачивал на вертеле освежеванного зайца, которого поймал в силок на рассвете.
— Простите, что я так заспалась. Нам надо немедленно собираться в путь, чтобы поскорее прибыть в Чипстоув.
— Вы еще слишком слабы, чтобы ехать верхом. Нам придется задержаться здесь до завтра.
— Почему это вы решаете за нас обоих? — вспылила Элинор.
— Потому что я — мужчина, а вы — женщина. Принимать решения надлежит мне. И так будет всегда!
Элинор не посмела открыто возразить ему. Она поняла, что ей придется добиваться своего другими, более изощренными способами. Она была готова к борьбе с ним, ей просто необходимо было противопоставить свое упрямство его железной воле, сво капризный и своенравный характер его упорству и твердости.
Она покорно приняла из его рук тарелку с жарким и, насытившись, мягко спросила:
— Вы позволите мне по крайней мере одеться, милорд граф?
— Разумеется, миледи! Я нагрел для вас воды. Можете помыться вот в этом корыте, —
указал он на деревянную лохань. — А я пойду нарублю еще дров, чтобы нам с вами хватило до завтрашнего утра.
— Но ведь мне не пристало находиться под одной крышей с вами столь долгое время! Что
подумают в замке?!
— Я уже сказал, что вы будете принадлежать мне, Элинор! Что подумают другие, меня не интересует. Пусть и вас это не заботит!
Он вышел из хижины, хлопнув дверью. Элинор оторвала от заячьей тушки еще один аппетитный кусок мяса и, быстро прожевав его, стала одеваться. На спинке стула висели ее шелковые чулки, которые — Элинор точно это помнила — она перед выездом на охоту поменяла на теплые, шерстяные, сушившиеся сейчас у очага. Что за чудеса? Неужели это Симон принес их сюда? Зачем? Недолго думая, она натянула их на ноги и, заслышав в сенях его шаги, быстро надела платье, юркнула под одеяло и притворилась спящей.
Симон наполнил принесенными поленьями ящик для дров. От его промокшей одежды по комнате распространился запах сырости. Он подошел к очагу и стал раздеваться. Элинор исподтишка наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы. Развесив свое мокрое платье на спинках придвинутых к очагу стульев, Симон вытянулся на одеяле у самого огня и вскоре заснул.
Элинор неслышно встала с кровати, закуталась в свой меховой плащ и выскользнула из домика. Оседлать отдохнувшую лошадь было для нее делом нескольких минут. Озираясь, она вышла из амбара и побрела вперед, ведя кобылу в поводу. Ее ноги глубоко проваливались в талый снег, с веток деревьев капало, и вскоре подол ее платья и меховой плащ промокли насквозь. Элинор с ужасом думала о том, что у нее может не хватить сил на то, чтобы вдеть ногу в стремя и подняться в седло.
— Простите, что я так заспалась. Нам надо немедленно собираться в путь, чтобы поскорее прибыть в Чипстоув.
— Вы еще слишком слабы, чтобы ехать верхом. Нам придется задержаться здесь до завтра.
— Почему это вы решаете за нас обоих? — вспылила Элинор.
— Потому что я — мужчина, а вы — женщина. Принимать решения надлежит мне. И так будет всегда!
Элинор не посмела открыто возразить ему. Она поняла, что ей придется добиваться своего другими, более изощренными способами. Она была готова к борьбе с ним, ей просто необходимо было противопоставить свое упрямство его железной воле, сво капризный и своенравный характер его упорству и твердости.
Она покорно приняла из его рук тарелку с жарким и, насытившись, мягко спросила:
— Вы позволите мне по крайней мере одеться, милорд граф?
— Разумеется, миледи! Я нагрел для вас воды. Можете помыться вот в этом корыте, —
указал он на деревянную лохань. — А я пойду нарублю еще дров, чтобы нам с вами хватило до завтрашнего утра.
— Но ведь мне не пристало находиться под одной крышей с вами столь долгое время! Что
подумают в замке?!
— Я уже сказал, что вы будете принадлежать мне, Элинор! Что подумают другие, меня не интересует. Пусть и вас это не заботит!
Он вышел из хижины, хлопнув дверью. Элинор оторвала от заячьей тушки еще один аппетитный кусок мяса и, быстро прожевав его, стала одеваться. На спинке стула висели ее шелковые чулки, которые — Элинор точно это помнила — она перед выездом на охоту поменяла на теплые, шерстяные, сушившиеся сейчас у очага. Что за чудеса? Неужели это Симон принес их сюда? Зачем? Недолго думая, она натянула их на ноги и, заслышав в сенях его шаги, быстро надела платье, юркнула под одеяло и притворилась спящей.
Симон наполнил принесенными поленьями ящик для дров. От его промокшей одежды по комнате распространился запах сырости. Он подошел к очагу и стал раздеваться. Элинор исподтишка наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы. Развесив свое мокрое платье на спинках придвинутых к очагу стульев, Симон вытянулся на одеяле у самого огня и вскоре заснул.
Элинор неслышно встала с кровати, закуталась в свой меховой плащ и выскользнула из домика. Оседлать отдохнувшую лошадь было для нее делом нескольких минут. Озираясь, она вышла из амбара и побрела вперед, ведя кобылу в поводу. Ее ноги глубоко проваливались в талый снег, с веток деревьев капало, и вскоре подол ее платья и меховой плащ промокли насквозь. Элинор с ужасом думала о том, что у нее может не хватить сил на то, чтобы вдеть ногу в стремя и подняться в седло.