Страница:
Она не вполне понимала, что привело его в такую ярость. Неужели он ждал у Эссекса-Хауса, желая подглядеть, не выйдет ли она из дома вместе с Робином? Когда она шагнула вперед с намерением все ему объяснить, он сжал ее протянутую руку с такой силой, словно собирался раздробить ей кости. Охватив ее другой рукой за талию, он швырнул ее в карету, а затем сам взлетел туда же и с треском захлопнул дверцу. Карета резко сорвалась с места, и Сабби, не устояв на ногах, упала на сиденье.
— Как ты смеешь так со мной обращаться?! — возмутилась она. Слова застряли у нее в горле, когда она увидела, каким бешенством искажены его черты. Он молчал, понимая, что сейчас сам за себя не может поручиться, что лучше придержать язык, пока не совладает с ненавистью и гневом. Молчание в карете становилось уже чем-то осязаемым. Его черную ярость было так трудно выдержать, что она чуть не взвыла от ужаса.
В полной мере ощущала она его силу, его мужское неистовство, его жестокость. Чувство было такое, как будто ее бросили в одну клетку с тигром. Глаза Шейна прожигали ее насквозь; сейчас она вызывала в нем одно лишь отвращение. А ему казалось, что если он сейчас до нее дотронется, то просто убьет ее.
— Потаскуха! — процедил он, стиснув зубы.
Внезапно она поняла: он видел, как она выходила из борделя! Он следил за ней и выследил, как охотник — добычу.
— Дай мне объяснить! — сделала она попытку урезонить его.
— Молчи!..
Его голос прозвучал так тихо и грозно, что кровь застыла у нее в жилах. Ей стало по-настоящему страшно, когда она увидела, как надменно вскинута его голова. В тени кареты казалось, что ястребиные черты Шейна свидетельствуют только об одном: он хищник, и только хищник!
Он засмеялся коротким горьким смешком:
— Тебе доставляет удовольствие делать из меня дурака? Я и впрямь уже начал верить в то, что ты девственница.
— Я и в самом деле девственница! — закричала она. — Неужели ты не можешь понять, что я ходила в подобное место именно по этой причине? Я чувствовала себя такой невеждой… я думала, что смогу чему-то научиться..
Он схватил ее за подбородок.
— Молчать, я сказал!
От его бешеного взгляда она просто онемела. Тогда он отдернул руку от ее лица.
Кровь стучала у него в висках. Когда ему случалось настолько разъяриться, он всегда находил успокоение в бешеной скачке. Ему нужно было почувствовать у себя между ногами крутые бока жеребца.
Что ж, на этот случай сойдет и она; сегодня ночью он поездит на ней и вытряхнет из собственной души бешенство, не находящее выхода.
— Может быть, ты и шлюха, но ты моя шлюха, купленная и оплаченная.
Карета резко остановилась перед Темз-Вью. Они были дома! Сабби прикусила нижнюю губу. Как видно, он собирается отвести ее наверх и избить — его злобная решимость была очевидна. Сабби даже закрыла глаза. Возможно ли такое превращение? Неужели это тот самый человек, который осыпал ее такими бурными ласками? Еще и недели не прошло! Ноги не повиновались ей; если бы он не тащил ее за собой от кареты до дома, сама она не смогла бы добраться до дверей!
В просторном холле она сняла черную кружевную маску и с мольбой взглянула на него, но от этого его гнев только разгорелся еще сильнее. Эти светло-зеленые глаза невинности, в которых он жаждал утонуть… их магия снова заворожит его, если сейчас он позволит себе расслабиться хотя бы на мгновение.
— Наверх! — рявкнул он.
На площадке лестницы появилась Мег. Ее, очевидно, удивило не то, что хозяин неожиданно возвратился домой, а то, что он пребывает в одном из самых черных своих «ирландских» состояний духа.
— Убирайся! — приказал он, и она мигом испарилась, благодаря Господа, что хозяйский гнев обращен не против нее.
Поднимаясь по пологой лестнице, Сабби дважды споткнулась и едва не упала. Словно со стороны она слышала свои рыдания:
— Пожалуйста… Шейн… выслушай меня…
Клянусь, я только смотрела…
Он оставался абсолютно бесчувственным к ее мольбам, он просто не слушал ее, и тут уж рассердилась она сама. Придется его отучить от этой манеры. Она не позволит ему давать волю рукам…
В этот момент он с грохотом захлопнул дубовую дверь спальни и запер ее на засов.
В глаза ему сразу бросились роскошные наряды, в беспорядке разбросанные по всей комнате. Он обвел их беглым взглядом и шагнул к Сабби, но она уже собралась с силами и стояла, высоко подняв подбородок, выпрямив спину и выпятив грудь. Взявшись обеими руками за ворот ее платья, он резким движением разорвал бесценное кружево до самого подола.
— Этот наряд, достойный шлюхи, в котором ты красуешься… Полагаю, он куплен на мои деньги?
Теперь на ней оставалось только черное нижнее белье рискованного покроя; вид у нее был такой, что и святого мог бы ввести во искушение. Шейн вдруг почувствовал, что не может вынести даже мысль о том, что какой-нибудь толстосум лапал ее… с ее согласия. Она оказалась лживой, бессовестной непотребной девкой с благоуханным зрелым телом. Он готов был вытрясти ее подлую душу из этого желанного тела!
В бешенстве он сорвал с нее черную манишку и нижнюю юбку, и теперь ничто не скрывало ее полные груди от его взгляда. Ее волосы рассыпались вокруг тела каскадом светлой меди. Она стояла перед ним в одних лишь черных кружевных чулках, и ее била крупная дрожь.
Она видела, как его обуревает неистовый гнев, смешанный с неукротимой похотью — смертельно опасное сочетание, — и внезапно она поняла, какая кара ее ждет. Он намеревался изнасиловать ее!
Шейн поспешно скинул плащ и аккуратно запер под замок всю свою боевую амуницию: шпагу, кинжалы и зловещий клинок, извлеченный им из сапога. Затем он сбросил камзол, рубашку и бриджи.
— Пошла в постель, — прорычал он.
Она повернулась, чтобы пуститься наутек, но он схватил ее за волосы и подтащил к себе.
То, что он делал, было грубым и жестоким, и она впала в такую панику, что еще раз вырвалась из его рук. Он кинулся вслед и ухватил ее за лодыжку. Она вдруг осознала, что они проходят тот же цикл, что и пара, исполнявшая танец любви.
— Шейн… пожалуйста… нет! — умоляла она.
В нем бушевала ярость. Разве не мечтал он услышать, как она произносит его имя! Разве не сходил он с ума, ожидая, что сможет почувствовать вкус своего имени у нее на устах!
Сильным рывком он подтащил ее к кровати и перекинул лицом вниз через свое колено.
Он поднял руки и, не владея собой, изо всей силы ударил ее по ягодице.
— Чертов ублюдок! — завопила она.
— Я тебе задам такой урок, ты его на всю жизнь запомнишь… Я тебе покажу, кто тут хозяин, — бормотал он. Удары продолжали сыпаться на мягкие округлости, но ее отчаянные протесты и вид прекрасного тела, извивающегося в безуспешных попытках освободиться, только подливали масла в огонь: его желание достигло такого накала, что он уже не владел собой.
Он быстро перевернул ее лицом вверх и вдавил в перину. Невзирая на ее сопротивление, на ее душераздирающие вопли, он сумел оседлать ее и ворваться в ее девственный проход, так что его жезл вошел в нее по самую рукоять.
Когда Сабби вскрикнула, он ощутил преграду, почувствовал, что разрывает ее, но было уже слишком поздно. Он немедленно отпрянул, потрясенный сверх всякой меры тем, что только что натворил. Конечно, он винил себя не за то, что лишил ее девственности, а за то, что проделал это так грубо, и его обожгла горячая волна стыда. С болезненной нежностью он обнял ее и, прижав к груди, начал покачивать, словно убаюкивая ребенка.
Очень бережно он стер кровь с ее ног, и она могла слышать, как он шепчет, губами касаясь ее волос:
— Боже, прости меня. Боже, прости…
Ее сердце разрывалось от муки, оттого, что все так скверно обернулось. Она не могла сдержать слез.
Ее боль отдавалась в его душе как удар кинжала. Когда она горько зарыдала вслух, он дал ей возможность выплакаться всласть.
Но потом, сохраняя величайшее женское достоинство, она отстранилась от него и мягко проговорила:
— Пожалуйста, не прикасайся ко мне.
— Сабби, любимая, я должен касаться тебя… я должен исправить то, что натворил.
— Тебе это никогда не удастся. Пожалуйста… отвези меня обратно в Гринвич, — попросила она — Нет! Сейчас я не могу тебя отпустить.
Я жестоко обошелся с тобой, — сказал он; в его голосе явственно слышались мука и отвращение к себе. — Я не хочу, чтобы ты думала, будто между мужчиной и женщиной все происходит именно так.
Она пыталась выбраться из постели, но ее движения были замедленными, как будто она опасалась, что от легчайшего прикосновения может рассыпаться на мелкие осколки. Видеть это было выше его сил. Он снова прижал ее к сердцу и стал качать, как младенца, все время нашептывая ей на ушко нежные слова любви.
Сабби была настолько опустошена и обессилена, что едва могла шевелиться.
Со всей возможной осторожностью он уложил ее ничком на кровать и прошептал:
— Милая, я прогоню твою боль поцелуями.
Его горячие чувственные губы проследовали долгим извилистым путем — снизу вверх по ее ногам, через пострадавшие округлости, вдоль позвоночника.
Теплая волна разливалась по телу Сабби, словно смывая следы насилия и боли. Он откинул в сторону шелковистую массу волос и уткнулся лицом в ее затылок, а когда она ослабела от любовного томления, мягко повернул ее на спину, и его рот пустился в медленное, завораживающее путешествие — от шеи и вниз по ее телу. Это казалось невероятным, но он действительно отгонял боль, а Сабби и понять не могла, как же это ему удается.
Теперь его язык устремился в странствие по ее груди и животу, неуклонно приближаясь к предмету его вожделений.
— В прошлый раз тебе это нравилось, — тихо проговорил он и, раздвинув ее ноги, бережно коснулся языком розовой плоти, ее чувствительного сокровища. Облегчением и нежностью наполнилось его сердце, когда он услышал от нее не крики боли и ярости, а возгласы восторга. Следующие два часа он посвятил тому, чтобы она почувствовала себя защищенной, любимой и окруженной заботой.
— Милая моя Сабби, я больше никогда не причиню тебе зла, — торжественно поручился он. — Теперь, когда ты стала моей, я исполню твою просьбу и отвезу тебя в Гринвич.
Глава 11
— Как ты смеешь так со мной обращаться?! — возмутилась она. Слова застряли у нее в горле, когда она увидела, каким бешенством искажены его черты. Он молчал, понимая, что сейчас сам за себя не может поручиться, что лучше придержать язык, пока не совладает с ненавистью и гневом. Молчание в карете становилось уже чем-то осязаемым. Его черную ярость было так трудно выдержать, что она чуть не взвыла от ужаса.
В полной мере ощущала она его силу, его мужское неистовство, его жестокость. Чувство было такое, как будто ее бросили в одну клетку с тигром. Глаза Шейна прожигали ее насквозь; сейчас она вызывала в нем одно лишь отвращение. А ему казалось, что если он сейчас до нее дотронется, то просто убьет ее.
— Потаскуха! — процедил он, стиснув зубы.
Внезапно она поняла: он видел, как она выходила из борделя! Он следил за ней и выследил, как охотник — добычу.
— Дай мне объяснить! — сделала она попытку урезонить его.
— Молчи!..
Его голос прозвучал так тихо и грозно, что кровь застыла у нее в жилах. Ей стало по-настоящему страшно, когда она увидела, как надменно вскинута его голова. В тени кареты казалось, что ястребиные черты Шейна свидетельствуют только об одном: он хищник, и только хищник!
Он засмеялся коротким горьким смешком:
— Тебе доставляет удовольствие делать из меня дурака? Я и впрямь уже начал верить в то, что ты девственница.
— Я и в самом деле девственница! — закричала она. — Неужели ты не можешь понять, что я ходила в подобное место именно по этой причине? Я чувствовала себя такой невеждой… я думала, что смогу чему-то научиться..
Он схватил ее за подбородок.
— Молчать, я сказал!
От его бешеного взгляда она просто онемела. Тогда он отдернул руку от ее лица.
Кровь стучала у него в висках. Когда ему случалось настолько разъяриться, он всегда находил успокоение в бешеной скачке. Ему нужно было почувствовать у себя между ногами крутые бока жеребца.
Что ж, на этот случай сойдет и она; сегодня ночью он поездит на ней и вытряхнет из собственной души бешенство, не находящее выхода.
— Может быть, ты и шлюха, но ты моя шлюха, купленная и оплаченная.
Карета резко остановилась перед Темз-Вью. Они были дома! Сабби прикусила нижнюю губу. Как видно, он собирается отвести ее наверх и избить — его злобная решимость была очевидна. Сабби даже закрыла глаза. Возможно ли такое превращение? Неужели это тот самый человек, который осыпал ее такими бурными ласками? Еще и недели не прошло! Ноги не повиновались ей; если бы он не тащил ее за собой от кареты до дома, сама она не смогла бы добраться до дверей!
В просторном холле она сняла черную кружевную маску и с мольбой взглянула на него, но от этого его гнев только разгорелся еще сильнее. Эти светло-зеленые глаза невинности, в которых он жаждал утонуть… их магия снова заворожит его, если сейчас он позволит себе расслабиться хотя бы на мгновение.
— Наверх! — рявкнул он.
На площадке лестницы появилась Мег. Ее, очевидно, удивило не то, что хозяин неожиданно возвратился домой, а то, что он пребывает в одном из самых черных своих «ирландских» состояний духа.
— Убирайся! — приказал он, и она мигом испарилась, благодаря Господа, что хозяйский гнев обращен не против нее.
Поднимаясь по пологой лестнице, Сабби дважды споткнулась и едва не упала. Словно со стороны она слышала свои рыдания:
— Пожалуйста… Шейн… выслушай меня…
Клянусь, я только смотрела…
Он оставался абсолютно бесчувственным к ее мольбам, он просто не слушал ее, и тут уж рассердилась она сама. Придется его отучить от этой манеры. Она не позволит ему давать волю рукам…
В этот момент он с грохотом захлопнул дубовую дверь спальни и запер ее на засов.
В глаза ему сразу бросились роскошные наряды, в беспорядке разбросанные по всей комнате. Он обвел их беглым взглядом и шагнул к Сабби, но она уже собралась с силами и стояла, высоко подняв подбородок, выпрямив спину и выпятив грудь. Взявшись обеими руками за ворот ее платья, он резким движением разорвал бесценное кружево до самого подола.
— Этот наряд, достойный шлюхи, в котором ты красуешься… Полагаю, он куплен на мои деньги?
Теперь на ней оставалось только черное нижнее белье рискованного покроя; вид у нее был такой, что и святого мог бы ввести во искушение. Шейн вдруг почувствовал, что не может вынести даже мысль о том, что какой-нибудь толстосум лапал ее… с ее согласия. Она оказалась лживой, бессовестной непотребной девкой с благоуханным зрелым телом. Он готов был вытрясти ее подлую душу из этого желанного тела!
В бешенстве он сорвал с нее черную манишку и нижнюю юбку, и теперь ничто не скрывало ее полные груди от его взгляда. Ее волосы рассыпались вокруг тела каскадом светлой меди. Она стояла перед ним в одних лишь черных кружевных чулках, и ее била крупная дрожь.
Она видела, как его обуревает неистовый гнев, смешанный с неукротимой похотью — смертельно опасное сочетание, — и внезапно она поняла, какая кара ее ждет. Он намеревался изнасиловать ее!
Шейн поспешно скинул плащ и аккуратно запер под замок всю свою боевую амуницию: шпагу, кинжалы и зловещий клинок, извлеченный им из сапога. Затем он сбросил камзол, рубашку и бриджи.
— Пошла в постель, — прорычал он.
Она повернулась, чтобы пуститься наутек, но он схватил ее за волосы и подтащил к себе.
То, что он делал, было грубым и жестоким, и она впала в такую панику, что еще раз вырвалась из его рук. Он кинулся вслед и ухватил ее за лодыжку. Она вдруг осознала, что они проходят тот же цикл, что и пара, исполнявшая танец любви.
— Шейн… пожалуйста… нет! — умоляла она.
В нем бушевала ярость. Разве не мечтал он услышать, как она произносит его имя! Разве не сходил он с ума, ожидая, что сможет почувствовать вкус своего имени у нее на устах!
Сильным рывком он подтащил ее к кровати и перекинул лицом вниз через свое колено.
Он поднял руки и, не владея собой, изо всей силы ударил ее по ягодице.
— Чертов ублюдок! — завопила она.
— Я тебе задам такой урок, ты его на всю жизнь запомнишь… Я тебе покажу, кто тут хозяин, — бормотал он. Удары продолжали сыпаться на мягкие округлости, но ее отчаянные протесты и вид прекрасного тела, извивающегося в безуспешных попытках освободиться, только подливали масла в огонь: его желание достигло такого накала, что он уже не владел собой.
Он быстро перевернул ее лицом вверх и вдавил в перину. Невзирая на ее сопротивление, на ее душераздирающие вопли, он сумел оседлать ее и ворваться в ее девственный проход, так что его жезл вошел в нее по самую рукоять.
Когда Сабби вскрикнула, он ощутил преграду, почувствовал, что разрывает ее, но было уже слишком поздно. Он немедленно отпрянул, потрясенный сверх всякой меры тем, что только что натворил. Конечно, он винил себя не за то, что лишил ее девственности, а за то, что проделал это так грубо, и его обожгла горячая волна стыда. С болезненной нежностью он обнял ее и, прижав к груди, начал покачивать, словно убаюкивая ребенка.
Очень бережно он стер кровь с ее ног, и она могла слышать, как он шепчет, губами касаясь ее волос:
— Боже, прости меня. Боже, прости…
Ее сердце разрывалось от муки, оттого, что все так скверно обернулось. Она не могла сдержать слез.
Ее боль отдавалась в его душе как удар кинжала. Когда она горько зарыдала вслух, он дал ей возможность выплакаться всласть.
Но потом, сохраняя величайшее женское достоинство, она отстранилась от него и мягко проговорила:
— Пожалуйста, не прикасайся ко мне.
— Сабби, любимая, я должен касаться тебя… я должен исправить то, что натворил.
— Тебе это никогда не удастся. Пожалуйста… отвези меня обратно в Гринвич, — попросила она — Нет! Сейчас я не могу тебя отпустить.
Я жестоко обошелся с тобой, — сказал он; в его голосе явственно слышались мука и отвращение к себе. — Я не хочу, чтобы ты думала, будто между мужчиной и женщиной все происходит именно так.
Она пыталась выбраться из постели, но ее движения были замедленными, как будто она опасалась, что от легчайшего прикосновения может рассыпаться на мелкие осколки. Видеть это было выше его сил. Он снова прижал ее к сердцу и стал качать, как младенца, все время нашептывая ей на ушко нежные слова любви.
Сабби была настолько опустошена и обессилена, что едва могла шевелиться.
Со всей возможной осторожностью он уложил ее ничком на кровать и прошептал:
— Милая, я прогоню твою боль поцелуями.
Его горячие чувственные губы проследовали долгим извилистым путем — снизу вверх по ее ногам, через пострадавшие округлости, вдоль позвоночника.
Теплая волна разливалась по телу Сабби, словно смывая следы насилия и боли. Он откинул в сторону шелковистую массу волос и уткнулся лицом в ее затылок, а когда она ослабела от любовного томления, мягко повернул ее на спину, и его рот пустился в медленное, завораживающее путешествие — от шеи и вниз по ее телу. Это казалось невероятным, но он действительно отгонял боль, а Сабби и понять не могла, как же это ему удается.
Теперь его язык устремился в странствие по ее груди и животу, неуклонно приближаясь к предмету его вожделений.
— В прошлый раз тебе это нравилось, — тихо проговорил он и, раздвинув ее ноги, бережно коснулся языком розовой плоти, ее чувствительного сокровища. Облегчением и нежностью наполнилось его сердце, когда он услышал от нее не крики боли и ярости, а возгласы восторга. Следующие два часа он посвятил тому, чтобы она почувствовала себя защищенной, любимой и окруженной заботой.
— Милая моя Сабби, я больше никогда не причиню тебе зла, — торжественно поручился он. — Теперь, когда ты стала моей, я исполню твою просьбу и отвезу тебя в Гринвич.
Глава 11
По счастью, у Сабби не нашлось времени для того, чтобы предаваться мыслям о нанесенных ей обидах, и ненависть к Шейну не успела укорениться слишком глубоко: еще до рассвета в ее маленькую спаленку вошла Кейт Эшфорд, дабы сообщить о переезде в Виндзор.
— Королева просто покинет апартаменты в Гринвиче, переберется в апартаменты Виндзорского дворца и обнаружит там все в полной готовности. Она не имеет ни малейшего представления о том, каких трудов это стоит. Сейчас же собирай свои пожитки, а потом тебе придется закончить упаковку моих вещей. Благодарение Господу, когда я в свое время занималась укладкой ее одежды в сундуки, я пересыпала все наряды лавандой и камфорой, чтобы отпугнуть моль и чтобы не завелась плесень, но все равно, каждое платье необходимо хорошенько проветрить, прежде чем оно коснется ее драгоценной особы. Она дала мне список длиной в два ряда — список вещей, без которых она просто не может существовать, и я всю ночь провела на ногах: укладывала все это для перевозки. — Она перевела дух и колко добавила:
— А ты в это время где-то развлекалась.
Сабби ахнула и чуть не разразилась слезами, услышав такое определение всего, что ей пришлось пережить, но неожиданно для самой себя рассмеялась:
— О Кейт, ты умеешь даже трагедию превратить в фарс.
Перед глазами у нее возникла спальня в доме Темз-Вью, заваленная ее экстравагантными платьями. Ей вспомнилось, как вызывающе стояла она сама перед Шейном, одетая только в черные шелковые чулки, и только сейчас она вдруг осознала, что его неукротимая ярость была лишь маской, за которой он скрывал страдание и безмерную боль. Одного лишь подозрения, что она забавлялась в постели с другим, оказалось достаточно, чтобы довести его до умопомрачения. Он так ясно показал, сколь глубоки его чувства к ней! Заставить его полюбить ее будет совсем просто. Ну, а когда она этого добьется, она привяжет его к себе накрепко… пока не наступит срок для ее жестокой мести. Она представила себе, какой будет их следующая встреча, и уголки ее губ зловеще приподнялись.
В предрассветный час, когда Шейн отвез Сабби в Гринвич, настроение у него было хуже некуда. Из-за срочного путешествия в Ирландию он не спал несколько дней. В этот момент ему был противен весь белый свет вообще и сам он в особенности. Некое шестое чувство подсказывало, что за ним следят. Тем хуже для того несчастного проходимца, который выбрал для своих гнусных делишек именно эту ночь: сегодня Шейн не был расположен ни с кем церемониться. Навыки, приобретенные за годы обучения, не пропадают бесследно. Он ленивой походкой направился к речному спуску, а затем распластался спиной на влажной, скользкой каменной стене, чтобы подстеречь свою жертву. В мгновение ока он схватил соглядатая за горло, да так крепко, что не оставил тому даже возможности дышать, и заломил ему руку. О том, чтобы воспользоваться оружием, преследователь и мечтать не мог.
Голос Шейна был угрожающе спокоен, когда он процедил:
— У тебя это стало уже привычкой. Придется дать тебе короткий, но запоминающийся урок. Кому ты служишь?
Сначала спрошенный хранил молчание, но, когда Шейн поглубже вдавил пальцы ему в горло, стало очевидно, что дело может кончиться плохо.
— Кому служишь? — повторил Шейн свой вопрос и слегка ослабил хватку, чтобы тот смог ответить.
— У… Уолсингэму, — каркнул пленник.
Шейн на прощанье как следует крутанул пальцы заломленной руки незадачливого преследователя, который взвыл от боли и, взлетев вверх по ступеням речного спуска, растворился в ночи.
Итак, подумал Шейн, меня подозревают.
Его зубы блеснули во мраке, ибо он прекрасно понимал: будь у них хоть единственная улика против него, он уже сидел бы в Тауэре.
Сабби отдала необходимые распоряжения двум работникам, которые грузили на повозку скарб леди Эшфорд, а потом поспешила к себе в спальню, чтобы собрать свои вещи. Она сразу же заметила на подушке шкатулку изящной работы — в таких шкатулках обычно хранились драгоценности — и схватила письмо, запечатанное воском и помеченное оттиском, изображающим ястреба. Ее глаза загорелись, когда, открыв шкатулку, она обнаружила там ожерелье из нефрита с бирюзой — почти точную копию того ожерелья, которое она некогда позаимствовала у королевы.
«Моя милая Сабби, ты прекрасней любой королевы, и я подарю тебе драгоценности, подобающие твоей красоте.
Шейн».
Она сложила записку, которая граничила с государственной изменой, и спрятала ее в шкатулку.
В Виндзоре ей отвели комнатушку поблизости от апартаментов леди Эшфорд, и, сколь ни казалось это удивительным, там ее уже дожидалось другое послание. Ногтем большого пальца она сломала восковую печать и быстро прочла:
«Милая Сабби, в конюшне тебя ожидает подарок. Сейчас он под охраной у моего конюха Алекса. У тебя под седлом должна быть лошадь получше, чем у любой королевы, любимая.
Шейн»
Ей пришлось провести несколько часов за работой в гардеробной, бок о бок с Кейт, прежде чем она смогла добраться до огромных виндзорских конюшен. Когда она отыскала конюха Хокхерстов, тот показал ей невысокую молочно-белую арабскую кобылу и специально изготовленные (по размерам благородного животного) упряжь и седло — черное с серебром. Успокоившись тем, что Суббота удобно устроена в Темз-Вью, Сабби совсем упустила из виду, что лошадь может ей понадобиться: в Виндзоре королева — в сопровождении многочисленной свиты — почти ежедневно выезжала на охоту в один из шестидесяти парков, окружавших резиденцию.
Она с восторгом погладила морду благородного животного, понимая, что для большинства людей такая лошадь — роскошь не по карману.
— Какая ты красавица, — тихо проговорила Сабби. — Я назову тебя Лилией.
Совсем уж непонятно было то, что один из костюмов для верховой езды, которыми она обзавелась, удивительно соответствовал этому сочетанию черного с белым. Каким образом Шейну удалось так подгадать? Казалось, что лорд Девонпорт знал о ней больше, чем она знала о нем. Требовалось немедленно поправить дело. Куда, интересно, он исчезает по ночам в компании своего таинственного Барона? Она уже и раньше была готова заподозрить, что он занимается каким-то преступным промыслом, вроде пиратства или контрабанды. И теперь, когда она думала об этом, такое предположение казалось тем более вероятным.
Чем скорее она переедет в Темз-Вью, тем скорее сумеет раздобыть новые сведения.
Необходимо было выкроить время, чтобы приготовить наряды для маскарада в день рождения королевы. Костюмов требовалось два: один — для начала вечера, когда каждый сможет ее узнать, и второй — для более позднего часа — вызывающе-дерзкий, но такой, чтобы ее не узнал никто.
На следующее утро она спозаранку явилась в гардеробную и обнаружила, что в процессе облачения королевы произошла какая-то заминка. Когда она услышала, какие речи срываются с монарших уст, у нее просто ноги подкосились.
Леди Кэтрин Грей, державшая на весу пять различных одеяний, из которых ее величество могла бы выбрать наиболее угодное ей, покачнулась и упала. Черные бусинки — глаза Елизаветы опасно сузились, когда ей на ум пришло наиболее вероятное объяснение.
— Грязная, распутная лицемерка! Вы смеете находиться рядом со мной с раздутым брюхом, где вы таскаете плод своей похоти? — орала королева.
Леди Бланш Перри, старшая и наиболее преданная из фрейлин королевы, пыталась утихомирить повелительницу:
— Дорогая государыня, вы же знаете, как легко случаются такие вещи.
— Легко?! — закричала королева, у которой от безграничного негодования волосы встали дыбом. — Легко для гулящих девок!
А эту считали добродетельной особой! — Елизавета рванулась к несчастной Кэтрин Грей и начала срывать с нее одежды, не обращая внимания на рыдания и мольбы провинившейся леди. — Чего вам бояться, если вы не побоялись пасть так низко?
Теперь, когда шнуровка корсета была распущена, всем присутствующим стало очевидно, что Кэтрин на сносях.
Она бросилась на колени и прошептала:
— Ваше величество, я замужем.
— Потаскуха! Вы смеете говорить об этом мне? Замужем? Это только отягчает вашу вину!
Какое право вы имели вступать в брак без моего разрешения? — Королева просто посинела от злобы и зависти. — Его имя, сударыня! — потребовала она столь непреклонно, что ни о каких увертках не приходилось и думать.
— Лорд Хартфорд, — еле слышно проговорила леди Грей, испуганная сверх всякой меры.
Елизавета тяжелым взглядом обвела окружающих.
— Итак, вы все сговорились скрывать от меня этот секрет. Стража! Стража! Препроводите леди Кэтрин Грей в Тауэр и сегодня же арестуйте лорда Хартфорда!
Молодую женщину, заливающуюся слезами, увели, и церемония облачения была завершена в ледяном молчании. Когда наконец Кейт и Сабби остались одни для наведения порядка в гардеробной, Сабби шепотом спросила:
— Она сумасшедшая?
Поджав губы, Кейт ответила едва слышно:
— В том, что касается брака, — безусловно. Она ведь знает, как выходила замуж и как погибла ее мать[Для того чтобы жениться на Анне Болейн, король Генрих VIII пожелал развестись со своей первой женой.
Поскольку папа Римский не давал разрешения на развод, Генрих учредил в Англии вместо католической церкви новую церковь — англиканскую, не подчиняющуюся Ватикану. Провозгласив самого себя главой новой церкви, Генрих развелся с Екатериной и женился на Анне Болейн, однако через год обвинил ее в неверности и послал на казнь. Анна Болейн была обезглавлена, когда ее дочери Елизавете было всего восемь месяцев.]. Может быть, вся эта история так на нее повлияла, что она способна взбелениться от самого невинного разговора о чьем-то замужестве.
Сабби прижала руку к горлу. Если королеве когда-нибудь станет известно о том, что Сабби замужем за ее драгоценным Богом Морей…
Что тогда будет — и подумать страшно!
Сабби строго-настрого приказала себе: при дворе, под носом у королевы, держаться от него как можно дальше!
В гардеробную вернулась Бланш Перри — за плащом с меховой опушкой. Обменявшись с Кейт выразительным взглядом, она сочла возможным высказаться:
— Знаете, из-за чего весь этот шум? Ей вот-вот стукнет пятьдесят три, и она прекрасно понимает, что ей уже не суждено стать матерью.
— Так что же, теперь празднества в честь дня рождения будут отменены? — спросила Сабби.
— Ни в коем случае, дитя мое, благодарение небесам. У нее настроение меняется так часто, что и не уследить. Утренний поцелуй Эссекса заставит ее мурлыкать.
Соблюдая удвоенную осторожность, чтобы не позволить никому проследить за ним, Хокхерст добрался до Треднидл-стрит. Он явился к О'Нилу, который метался по комнате, как лев в клетке. Хок понимал, как трудно будет удержать этого человека в доме, за порогом которого простирался Лондон со всеми его соблазнами. Пробуравив Шейна взглядом горящих глаз, О'Нил упрекнул его:
— Ты не сказал мне, что ты теперь лорд Девонпорт.
— Я вижу, вы тут не теряли времени даром, раз успели разузнать последние новости, — ответил Шейн, с опаской ожидая следующего вопроса.
— Как Джорджиана? — спросил О'Нил.
— В трауре, — коротко сообщил Шейн, от души надеясь, что собеседник пока не проведал, сколь недалеко она сейчас от Лондона — всего сорок миль.
— Я не стану больше отсиживаться тут, дожидаясь встречи с вашей королевой, — прямо заявил он.
Шейн улыбнулся: удивительно было и то, что ему удавалось сдерживать отца до сих пор.
— А вам и не придется больше ждать. Завтра вечером состоится бал-маскарад в честь дня рождения королевы. Вы можете отправиться туда в каком-нибудь экзотическом костюме, под маской, и открыться перед Бесс, когда сочтете момент подходящим. Уверен, вы сумеете выпутаться из любой опасной ситуации. Но вам нужно приготовить какой-нибудь подарок для королевы, — подумал Шейн вслух.
— У меня есть подарок. Подарок, от которого не сможет отказаться ни одна женщина, — высокомерно заявил престарелый буян.
Глаза Шейна сузились: О'Нил напомнил ему, что от этого «подарка» не отказалась и его мать. На этот раз тему переменил Шейн:
— Мы считаем так: если вас увидят в доверительном разговоре с королевой, если все убедятся, что вы беседуете с ней запросто и по-дружески, — Совет и думать забудет о выдаче Бэйдженолу приказа о вашем аресте.
Тем более что на таком приказе требуется ее подпись.
— Завтра вечером постарайся, чтобы тебя не видели рядом со мной, — посоветовал О'Нил.
Шейн шутливо поднял черную бровь. Его отцу было совсем не свойственно проявлять заботу о чьей-либо безопасности, так что, по-видимому, у него имелись какие-то иные соображения. Шейн усмехнулся:
— Не беспокойтесь, я не собираюсь ходить за вами по пятам. Вы будете предоставлены самому себе, до тех пор пока не пожелаете, чтобы вам обеспечили безопасное возвращение в Ирландию.
Рассвет двадцать седьмого сентября предвещал великолепный погожий день. Елизавета склонна была усматривать в этом воплощение прав, данных ей непосредственно Создателем, но тем не менее было отрадно, что погода благоприятствует ее планам и обещает удачную охоту.
На церемонии утреннего одевания Сабби была поражена: для выезда на охоту королева выбрала изысканное платье из красной парчи и такое количество драгоценностей, что даже слону было бы тяжело их таскать. Когда королева удалилась для завтрака, Кейт весело посмеялась, видя изумление племянницы.
— Она всегда отправляется на охоту при всех регалиях и при этом никогда не надевает амазонку. Ты заметила, что я предложила ей на выбор три красных платья? В моем безумии есть своя система: кровь от убитых животных не сделает ее похожей на мясника, и если даже мы не сможем потом вывести все пятна, это будет не так заметно.
Сабби поежилась.
— Но ведь она сама никаких животных не убивает?
— Ну да! Она всегда в самой гуще охоты.
В тот момент, когда зверя завалят, она уже тут как тут с кинжалом, чтобы перерезать ему горло и отхватить оба уха. Ими она одаривает своих фаворитов!
«Значит, мне надо держаться подальше от передних рядов», — думала Сабби, поспешая к себе в спальню, чтобы надеть белый бархатный костюм с черным шелковым жилетом.
Сегодня в королевской охоте должен был участвовать весь двор, и никому не разрешалось уклоняться — ни под каким предлогом.
Она добралась в конюшню с небольшим опозданием; конюх уже оседлал ее лошадь и теперь ждал всадницу. Основная группа охотников, состоявшая из королевы и ее приближенных, отбыла полчаса тому назад, сразу пустив лошадей вскачь; сейчас они уже далеко углубились в чащу виндзорских лесов. Белая арабская кобылка нервно приплясывала на месте, поэтому Сабби, прежде чем вскочить в седло, понадобилось успокоить ее ласковыми словами и поглаживанием по бокам. Сначала лошадь вздрагивала при каждом прикосновении, но потом, видимо, согласилась признать в Сабби друга и хозяйку.
Хокхерст искал Сабби, разъезжая по лесным тропам, и наконец заметил ее приближение. Верхом на белой лошади, в белом бархатном костюме с черным жилетом, обрисовывающим ее высокую грудь, она показалась ему самым прекрасным из всего, что он видел в жизни. Ослепительные медно-рыжие волосы венчало задорное перо, изгибающееся вокруг щеки и спускающееся ниже подбородка. Если бы он только мог увезти ее к себе, в одно из своих поместий, а не гоняться неведомо за чем вместе со всем этим придворным сбродом.
— Королева просто покинет апартаменты в Гринвиче, переберется в апартаменты Виндзорского дворца и обнаружит там все в полной готовности. Она не имеет ни малейшего представления о том, каких трудов это стоит. Сейчас же собирай свои пожитки, а потом тебе придется закончить упаковку моих вещей. Благодарение Господу, когда я в свое время занималась укладкой ее одежды в сундуки, я пересыпала все наряды лавандой и камфорой, чтобы отпугнуть моль и чтобы не завелась плесень, но все равно, каждое платье необходимо хорошенько проветрить, прежде чем оно коснется ее драгоценной особы. Она дала мне список длиной в два ряда — список вещей, без которых она просто не может существовать, и я всю ночь провела на ногах: укладывала все это для перевозки. — Она перевела дух и колко добавила:
— А ты в это время где-то развлекалась.
Сабби ахнула и чуть не разразилась слезами, услышав такое определение всего, что ей пришлось пережить, но неожиданно для самой себя рассмеялась:
— О Кейт, ты умеешь даже трагедию превратить в фарс.
Перед глазами у нее возникла спальня в доме Темз-Вью, заваленная ее экстравагантными платьями. Ей вспомнилось, как вызывающе стояла она сама перед Шейном, одетая только в черные шелковые чулки, и только сейчас она вдруг осознала, что его неукротимая ярость была лишь маской, за которой он скрывал страдание и безмерную боль. Одного лишь подозрения, что она забавлялась в постели с другим, оказалось достаточно, чтобы довести его до умопомрачения. Он так ясно показал, сколь глубоки его чувства к ней! Заставить его полюбить ее будет совсем просто. Ну, а когда она этого добьется, она привяжет его к себе накрепко… пока не наступит срок для ее жестокой мести. Она представила себе, какой будет их следующая встреча, и уголки ее губ зловеще приподнялись.
В предрассветный час, когда Шейн отвез Сабби в Гринвич, настроение у него было хуже некуда. Из-за срочного путешествия в Ирландию он не спал несколько дней. В этот момент ему был противен весь белый свет вообще и сам он в особенности. Некое шестое чувство подсказывало, что за ним следят. Тем хуже для того несчастного проходимца, который выбрал для своих гнусных делишек именно эту ночь: сегодня Шейн не был расположен ни с кем церемониться. Навыки, приобретенные за годы обучения, не пропадают бесследно. Он ленивой походкой направился к речному спуску, а затем распластался спиной на влажной, скользкой каменной стене, чтобы подстеречь свою жертву. В мгновение ока он схватил соглядатая за горло, да так крепко, что не оставил тому даже возможности дышать, и заломил ему руку. О том, чтобы воспользоваться оружием, преследователь и мечтать не мог.
Голос Шейна был угрожающе спокоен, когда он процедил:
— У тебя это стало уже привычкой. Придется дать тебе короткий, но запоминающийся урок. Кому ты служишь?
Сначала спрошенный хранил молчание, но, когда Шейн поглубже вдавил пальцы ему в горло, стало очевидно, что дело может кончиться плохо.
— Кому служишь? — повторил Шейн свой вопрос и слегка ослабил хватку, чтобы тот смог ответить.
— У… Уолсингэму, — каркнул пленник.
Шейн на прощанье как следует крутанул пальцы заломленной руки незадачливого преследователя, который взвыл от боли и, взлетев вверх по ступеням речного спуска, растворился в ночи.
Итак, подумал Шейн, меня подозревают.
Его зубы блеснули во мраке, ибо он прекрасно понимал: будь у них хоть единственная улика против него, он уже сидел бы в Тауэре.
Сабби отдала необходимые распоряжения двум работникам, которые грузили на повозку скарб леди Эшфорд, а потом поспешила к себе в спальню, чтобы собрать свои вещи. Она сразу же заметила на подушке шкатулку изящной работы — в таких шкатулках обычно хранились драгоценности — и схватила письмо, запечатанное воском и помеченное оттиском, изображающим ястреба. Ее глаза загорелись, когда, открыв шкатулку, она обнаружила там ожерелье из нефрита с бирюзой — почти точную копию того ожерелья, которое она некогда позаимствовала у королевы.
«Моя милая Сабби, ты прекрасней любой королевы, и я подарю тебе драгоценности, подобающие твоей красоте.
Шейн».
Она сложила записку, которая граничила с государственной изменой, и спрятала ее в шкатулку.
В Виндзоре ей отвели комнатушку поблизости от апартаментов леди Эшфорд, и, сколь ни казалось это удивительным, там ее уже дожидалось другое послание. Ногтем большого пальца она сломала восковую печать и быстро прочла:
«Милая Сабби, в конюшне тебя ожидает подарок. Сейчас он под охраной у моего конюха Алекса. У тебя под седлом должна быть лошадь получше, чем у любой королевы, любимая.
Шейн»
Ей пришлось провести несколько часов за работой в гардеробной, бок о бок с Кейт, прежде чем она смогла добраться до огромных виндзорских конюшен. Когда она отыскала конюха Хокхерстов, тот показал ей невысокую молочно-белую арабскую кобылу и специально изготовленные (по размерам благородного животного) упряжь и седло — черное с серебром. Успокоившись тем, что Суббота удобно устроена в Темз-Вью, Сабби совсем упустила из виду, что лошадь может ей понадобиться: в Виндзоре королева — в сопровождении многочисленной свиты — почти ежедневно выезжала на охоту в один из шестидесяти парков, окружавших резиденцию.
Она с восторгом погладила морду благородного животного, понимая, что для большинства людей такая лошадь — роскошь не по карману.
— Какая ты красавица, — тихо проговорила Сабби. — Я назову тебя Лилией.
Совсем уж непонятно было то, что один из костюмов для верховой езды, которыми она обзавелась, удивительно соответствовал этому сочетанию черного с белым. Каким образом Шейну удалось так подгадать? Казалось, что лорд Девонпорт знал о ней больше, чем она знала о нем. Требовалось немедленно поправить дело. Куда, интересно, он исчезает по ночам в компании своего таинственного Барона? Она уже и раньше была готова заподозрить, что он занимается каким-то преступным промыслом, вроде пиратства или контрабанды. И теперь, когда она думала об этом, такое предположение казалось тем более вероятным.
Чем скорее она переедет в Темз-Вью, тем скорее сумеет раздобыть новые сведения.
Необходимо было выкроить время, чтобы приготовить наряды для маскарада в день рождения королевы. Костюмов требовалось два: один — для начала вечера, когда каждый сможет ее узнать, и второй — для более позднего часа — вызывающе-дерзкий, но такой, чтобы ее не узнал никто.
На следующее утро она спозаранку явилась в гардеробную и обнаружила, что в процессе облачения королевы произошла какая-то заминка. Когда она услышала, какие речи срываются с монарших уст, у нее просто ноги подкосились.
Леди Кэтрин Грей, державшая на весу пять различных одеяний, из которых ее величество могла бы выбрать наиболее угодное ей, покачнулась и упала. Черные бусинки — глаза Елизаветы опасно сузились, когда ей на ум пришло наиболее вероятное объяснение.
— Грязная, распутная лицемерка! Вы смеете находиться рядом со мной с раздутым брюхом, где вы таскаете плод своей похоти? — орала королева.
Леди Бланш Перри, старшая и наиболее преданная из фрейлин королевы, пыталась утихомирить повелительницу:
— Дорогая государыня, вы же знаете, как легко случаются такие вещи.
— Легко?! — закричала королева, у которой от безграничного негодования волосы встали дыбом. — Легко для гулящих девок!
А эту считали добродетельной особой! — Елизавета рванулась к несчастной Кэтрин Грей и начала срывать с нее одежды, не обращая внимания на рыдания и мольбы провинившейся леди. — Чего вам бояться, если вы не побоялись пасть так низко?
Теперь, когда шнуровка корсета была распущена, всем присутствующим стало очевидно, что Кэтрин на сносях.
Она бросилась на колени и прошептала:
— Ваше величество, я замужем.
— Потаскуха! Вы смеете говорить об этом мне? Замужем? Это только отягчает вашу вину!
Какое право вы имели вступать в брак без моего разрешения? — Королева просто посинела от злобы и зависти. — Его имя, сударыня! — потребовала она столь непреклонно, что ни о каких увертках не приходилось и думать.
— Лорд Хартфорд, — еле слышно проговорила леди Грей, испуганная сверх всякой меры.
Елизавета тяжелым взглядом обвела окружающих.
— Итак, вы все сговорились скрывать от меня этот секрет. Стража! Стража! Препроводите леди Кэтрин Грей в Тауэр и сегодня же арестуйте лорда Хартфорда!
Молодую женщину, заливающуюся слезами, увели, и церемония облачения была завершена в ледяном молчании. Когда наконец Кейт и Сабби остались одни для наведения порядка в гардеробной, Сабби шепотом спросила:
— Она сумасшедшая?
Поджав губы, Кейт ответила едва слышно:
— В том, что касается брака, — безусловно. Она ведь знает, как выходила замуж и как погибла ее мать[Для того чтобы жениться на Анне Болейн, король Генрих VIII пожелал развестись со своей первой женой.
Поскольку папа Римский не давал разрешения на развод, Генрих учредил в Англии вместо католической церкви новую церковь — англиканскую, не подчиняющуюся Ватикану. Провозгласив самого себя главой новой церкви, Генрих развелся с Екатериной и женился на Анне Болейн, однако через год обвинил ее в неверности и послал на казнь. Анна Болейн была обезглавлена, когда ее дочери Елизавете было всего восемь месяцев.]. Может быть, вся эта история так на нее повлияла, что она способна взбелениться от самого невинного разговора о чьем-то замужестве.
Сабби прижала руку к горлу. Если королеве когда-нибудь станет известно о том, что Сабби замужем за ее драгоценным Богом Морей…
Что тогда будет — и подумать страшно!
Сабби строго-настрого приказала себе: при дворе, под носом у королевы, держаться от него как можно дальше!
В гардеробную вернулась Бланш Перри — за плащом с меховой опушкой. Обменявшись с Кейт выразительным взглядом, она сочла возможным высказаться:
— Знаете, из-за чего весь этот шум? Ей вот-вот стукнет пятьдесят три, и она прекрасно понимает, что ей уже не суждено стать матерью.
— Так что же, теперь празднества в честь дня рождения будут отменены? — спросила Сабби.
— Ни в коем случае, дитя мое, благодарение небесам. У нее настроение меняется так часто, что и не уследить. Утренний поцелуй Эссекса заставит ее мурлыкать.
Соблюдая удвоенную осторожность, чтобы не позволить никому проследить за ним, Хокхерст добрался до Треднидл-стрит. Он явился к О'Нилу, который метался по комнате, как лев в клетке. Хок понимал, как трудно будет удержать этого человека в доме, за порогом которого простирался Лондон со всеми его соблазнами. Пробуравив Шейна взглядом горящих глаз, О'Нил упрекнул его:
— Ты не сказал мне, что ты теперь лорд Девонпорт.
— Я вижу, вы тут не теряли времени даром, раз успели разузнать последние новости, — ответил Шейн, с опаской ожидая следующего вопроса.
— Как Джорджиана? — спросил О'Нил.
— В трауре, — коротко сообщил Шейн, от души надеясь, что собеседник пока не проведал, сколь недалеко она сейчас от Лондона — всего сорок миль.
— Я не стану больше отсиживаться тут, дожидаясь встречи с вашей королевой, — прямо заявил он.
Шейн улыбнулся: удивительно было и то, что ему удавалось сдерживать отца до сих пор.
— А вам и не придется больше ждать. Завтра вечером состоится бал-маскарад в честь дня рождения королевы. Вы можете отправиться туда в каком-нибудь экзотическом костюме, под маской, и открыться перед Бесс, когда сочтете момент подходящим. Уверен, вы сумеете выпутаться из любой опасной ситуации. Но вам нужно приготовить какой-нибудь подарок для королевы, — подумал Шейн вслух.
— У меня есть подарок. Подарок, от которого не сможет отказаться ни одна женщина, — высокомерно заявил престарелый буян.
Глаза Шейна сузились: О'Нил напомнил ему, что от этого «подарка» не отказалась и его мать. На этот раз тему переменил Шейн:
— Мы считаем так: если вас увидят в доверительном разговоре с королевой, если все убедятся, что вы беседуете с ней запросто и по-дружески, — Совет и думать забудет о выдаче Бэйдженолу приказа о вашем аресте.
Тем более что на таком приказе требуется ее подпись.
— Завтра вечером постарайся, чтобы тебя не видели рядом со мной, — посоветовал О'Нил.
Шейн шутливо поднял черную бровь. Его отцу было совсем не свойственно проявлять заботу о чьей-либо безопасности, так что, по-видимому, у него имелись какие-то иные соображения. Шейн усмехнулся:
— Не беспокойтесь, я не собираюсь ходить за вами по пятам. Вы будете предоставлены самому себе, до тех пор пока не пожелаете, чтобы вам обеспечили безопасное возвращение в Ирландию.
Рассвет двадцать седьмого сентября предвещал великолепный погожий день. Елизавета склонна была усматривать в этом воплощение прав, данных ей непосредственно Создателем, но тем не менее было отрадно, что погода благоприятствует ее планам и обещает удачную охоту.
На церемонии утреннего одевания Сабби была поражена: для выезда на охоту королева выбрала изысканное платье из красной парчи и такое количество драгоценностей, что даже слону было бы тяжело их таскать. Когда королева удалилась для завтрака, Кейт весело посмеялась, видя изумление племянницы.
— Она всегда отправляется на охоту при всех регалиях и при этом никогда не надевает амазонку. Ты заметила, что я предложила ей на выбор три красных платья? В моем безумии есть своя система: кровь от убитых животных не сделает ее похожей на мясника, и если даже мы не сможем потом вывести все пятна, это будет не так заметно.
Сабби поежилась.
— Но ведь она сама никаких животных не убивает?
— Ну да! Она всегда в самой гуще охоты.
В тот момент, когда зверя завалят, она уже тут как тут с кинжалом, чтобы перерезать ему горло и отхватить оба уха. Ими она одаривает своих фаворитов!
«Значит, мне надо держаться подальше от передних рядов», — думала Сабби, поспешая к себе в спальню, чтобы надеть белый бархатный костюм с черным шелковым жилетом.
Сегодня в королевской охоте должен был участвовать весь двор, и никому не разрешалось уклоняться — ни под каким предлогом.
Она добралась в конюшню с небольшим опозданием; конюх уже оседлал ее лошадь и теперь ждал всадницу. Основная группа охотников, состоявшая из королевы и ее приближенных, отбыла полчаса тому назад, сразу пустив лошадей вскачь; сейчас они уже далеко углубились в чащу виндзорских лесов. Белая арабская кобылка нервно приплясывала на месте, поэтому Сабби, прежде чем вскочить в седло, понадобилось успокоить ее ласковыми словами и поглаживанием по бокам. Сначала лошадь вздрагивала при каждом прикосновении, но потом, видимо, согласилась признать в Сабби друга и хозяйку.
Хокхерст искал Сабби, разъезжая по лесным тропам, и наконец заметил ее приближение. Верхом на белой лошади, в белом бархатном костюме с черным жилетом, обрисовывающим ее высокую грудь, она показалась ему самым прекрасным из всего, что он видел в жизни. Ослепительные медно-рыжие волосы венчало задорное перо, изгибающееся вокруг щеки и спускающееся ниже подбородка. Если бы он только мог увезти ее к себе, в одно из своих поместий, а не гоняться неведомо за чем вместе со всем этим придворным сбродом.