Страница:
— Я Джорджиана, мать Шейна.
У Сабби чуть язык не отнялся.
— Нет, нет, я не… то есть я, действительно… но я не… О, проклятье!
— Я прекрасно понимаю ваши чувства — полоумная свекровь нагрянула, чтобы отравить вам супружескую идиллию! Если бы я только знала, что он привез вас в Темз-Вью, я бы держалась на расстоянии, но, дорогая моя, клянусь, я приехала в Лондон на один день — мне нужно сделать кое-какие покупки, а потом я отправлюсь восвояси!
Перед Сабби стояла нелегкая дилемма. Застигнутая врасплох, обезоруженная теплым обаянием свекрови, она не могла допустить, чтобы эта женщина считала ее шлюхой.
— Джорджиана, — сказала она. — У меня есть секрет, и я хочу вам открыться. Прошу вас, позавтракайте со мной и выслушайте мою исповедь.
Заинтригованная, Джорджиана сняла перчатки и шляпку и в сопровождении Сабби прошествовала в маленькую утреннюю гостиную, где был разведен уютный огонь, отгоняющий знобящую октябрьскую прохладу.
Джорджиана отрезала себе внушительный ломоть копченого окорока с соусом из можжевеловых ягод, и Сабби приступила к повествованию:
— Ваш сын женился на мне ради клочка земли в Ирландии, потому что эта земля была моим приданым. Он даже не счел нужным показаться на собственной свадьбе. Он прислал в Челтенхэм Мэтью, чтобы тот женился на мне по доверенности.
На лице Джорджианы отразилось явное неодобрение. А Сабби продолжала:
— Меня он приказал доставить в Блэкмур, а сам не долго думая отправился сопровождать королеву в поездке по стране.
— Ах, старая карга! — вырвалось у Джорджианы.
Сабби улыбнулась:
— Я вижу, симпатии у нас общие.
— С вами обошлись возмутительно! — негодующе воскликнула Джорджиана.
— Да, я и возмутилась, но заодно придумала, как отомстить. Я явилась к своей тетушке-придворной, леди Кейт Эшфорд, с твердым намерением стать метрессой Шейна. Он понятия не имеет, что женат на мне.
— О-о, да это прямо как в пьесе Уилла Шекспира! Но, Сара, вы, должно быть, очень смелая женщина, если решили одурачить такого опасного человека, как Шейн.
— Пожалуйста, не называйте меня Сарой.
Здесь меня все знают под именем Сабби Уайлд. Только вы двое — вы и Мэтью — знаете мою тайну.
— Ну конечно, вы же ирландка. Мы ничего не боимся! Милая моя, вы так напоминаете мне мою собственную молодость… О, вы сыграли с ним великолепную шутку, но он этого вполне заслуживает. И я не стану портить вам игру.
Вы сами скажете ему, когда сочтете нужным.
— Сабби! — послышался звучный голос. — Черт побери, что это за коробки с тряпьем?
Когда, разрази меня гром, ты успела прокатиться по лавкам?! Я держал тебя в постели пять дней! — Высокая фигура Шейна показалась на пороге малой гостиной, и тут он заметил свою родительницу, которую его слова вогнали в краску. — Джорджиана, ты прекрасно выглядишь, — сообщил он спокойно.
— Шейн, милый, меньше всего я хотела бы вам помешать.
— А ты и не мешаешь. — Покровительственным жестом он обнял Сабби за плечи и улыбнулся ей. — Любовь моя, я понимаю, тебе будет трудно поверить, что такая изысканная леди могла произвести на свет такого отпетого нечестивца, но это действительно моя мать Джорджиана. — Он прямо взглянул в глаза матери, такие же синие, как у него. — Это Сабби Уайлд, госпожа этого дома.
Сабби покраснела и высвободилась из его руки.
— Мне надо одеться, — пролепетала она и ускользнула из комнаты.
Оставшись один на один с матерью, Шейн сказал:
— Я понимаю, это дурной тон — допустить пребывание матери и метрессы под одной крышей, но я не приношу извинений, Джорджиана.
— Господь с тобой, Шейн! Надеюсь, я не настолько вульгарна, чтобы изображать оскорбленную добродетель. — Она звонко рассмеялась. — Я в восторге, что у тебя такой превосходный вкус.
Поднявшись наверх, в спальню, он обратился к Сабби:
— Извини меня, сердце мое. — Он нахмурился. — Ради всего святого, не проговорись, что я был ранен.
Он тихо выбранился, и она видела, что он всерьез встревожен.
— Незачем тебе ходить с таким кислым видом: я сегодня вернусь ко двору.
— Кровь Господня, Сабби, надеюсь, ты не считаешь, что я настолько лицемерен. Я не тебя хочу держать подальше от Джорджианы, а О'Нила.
— Вряд ли он здесь появится, — усомнилась она.
— Появится, — мрачно возразил Шейн. — Сегодня я приму его на борт, чтобы доставить обратно в Ирландию.
— Проклятье, Хокхерст! Ты даже не считаешь нужным предупредить меня, когда собираешься покинуть страну. Тебе и в голову не приходит поделиться со мной своими планами.
Когда же мы снова увидимся? — потребовала она ответа.
— Я не привык советоваться с женщиной насчет своих планов. И не воображайте, сударыня, что мне нужно ваше разрешение, чтобы уйти из дома или вернуться, — предупредил он ее опасно-холодным тоном.
— Убирайся ко всем чертям! И этого мерзкого О'Нила с собой прихвати! — в ярости выкрикнула она.
Ей надо было во что бы то ни стало скрыть свой страх: она-то знала, что из-за О'Нила Шейн может погибнуть.
Шейн угрожающе шагнул к ней, но едва его руки коснулись ее плеч, гневное движение обернулось лаской: он обнял ее и привлек к себе.
— О'Нил смертельно опасен для Джорджианы, я должен сегодня же ночью увезти его.
«Нет!» — хотелось ей закричать, но было ясно, что остановить его она не сможет. Отстранившись, она предложила:
— А почему бы тебе не прибегнуть к другому средству? Знаешь поговорку — клин клином вышибают? Если ты не хочешь, чтобы она упала ему в объятия, найди ей другого.
— Кого? — спросил он безрадостно. — Кто, во имя Господа, сумеет хоть что-нибудь противопоставить этому проклятому ирландскому обаянию?
Он выругался и отшвырнул попавшийся под ноги табурет через всю комнату.
— Другой ирландец, — подсказала она мягко. — Под этой самой крышей, в двух шагах от тебя находится человек, у которого мужества хватит на двух О'Нилов, а обаяния — на трех! И притом он твой друг!
— Барон? — спросил он, не веря своим ушам.
— Попроси его переодеться и пригласи к ужину; за столом будем только мы четверо.
— Он на это не пойдет, — упрямился Шейн.
— Для тебя он пойдет на все. Только попроси.
Хрустальная люстра обеденной залы в Темз-Вью сияла сотней свечей. Стол, накрытый на четверых, был великолепен: тяжелое серебро, венецианское стекло, скатерть и салфетки из белоснежного полотна. В центре красовались поздние белые розы. Кавалеры, одетые строго по этикету, подали дамам кресла с высокими спинками.
— Какой приятный сюрприз, что вы снова в Англии, дорогой Фиц. Я полагал, что вы постоянно живете во Франции, — импровизировал Шейн.
— Я просто счастлива, что познакомилась с другом Шейна. Он никогда не посвящает нас в свою личную жизнь, — ворковала Джорджиана.
Она не могла скрыть восхищения, которым так и лучились ее глаза, когда она вглядывалась в человека, разделявшего с ними трапезу.
Его одежда и манеры были выше всяких похвал; музыкальный, глубокий голос ласкал слух; мало того, что он был приветлив и прост в обращении, — он еще и держался так, словно был с нею знаком долгие годы.
— Ваша фамилия наверняка не ограничивается одним слогом, сэр, — полюбопытствовала Джорджиана как бы между прочим. — Не могу же я называть вас «Фиц».
— Его полное имя — Фиц-Клер, — на ходу придумал Шейн.
Барон сердечно улыбнулся Джорджиане:
— Пожалуйста, называйте меня Фиц. Это так приятно звучит в ваших устах.
Она опустила ресницы и подняла их вновь.
— Фиц-Клер — это ирландское имя, сэр, и все же в вашей речи я не слышу ни малейшего признака ирландского говора.
— Фиц воспитывался в Европе. Он провел юность в путешествиях — Париж, Брюссель, Венеция, — сообщил Шейн. На этот раз он не лгал. Граф Десмонд посылал сына в Европу, чтобы он там получил образование. Возможно, для того, чтобы уберечь его от пагубного влияния кое-каких тупоголовых неотесанных ирландских дикарей.
Сабби, совершенно ошеломленная, вынуждена была прилагать немалые усилия, чтобы не пялиться самым неприличным образом на преображенного Барона. Волосы, которых не скрывал его обычный капюшон, блестели серебром, а темные глаза так и сверкали. Оказалось, что его монашеский балахон скрадывал крепко сбитую фигуру, и Сабби легко могла вообразить, как бугрятся под одеждой его мышцы. При этой мысли она залилась красной, и Шейн, перехватив ее взгляд, изумленно поднял бровь. Господь всеблагой, думал он, как же она похожа на его мать! Они не напоминали друг друга ни цветом волос, ни цветом глаз, но духовно они безусловно были сродни.
В их глазах вспыхивал вызов, который мужчина не мог не принять. Придется быть очень осторожным, чтобы Сабби не забрала над ним слишком большую власть.
Барон развлекал Джорджиану рассказами о своих путешествиях. Разговор его отличался занимательностью и мог легко переходить от предмета к предмету; со знанием дела он толковал о людях, яствах, обычаях разных народов, политике или мореплавании. Она не могла противиться притяжению к человеку, который посвятил ей безраздельно все свое внимание.
Более лестного дара никогда не преподносил ей ни один мужчина.
Увидев, что они полностью поглощены друг другом, Шейн снова обратился к Сабби.
Они прощались всего-то на несколько дней, но каждый тревожился за безопасность другого. Она была на редкость немногословна, и уже по этому признаку он мог понять, как она сердита на него за неожиданный отъезд.
Она возвела между ними барьер, и он надеялся проникнуть за этот барьер с помощью нежных слов.
— Барка готова, вечером тебя отвезут в Виндзор, — тихо сообщил Шейн, накрыв ладонью ее руку. — Будь осторожна, любимая, и помни: если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, а связаться со мной ты сама не сможешь — имей в виду: в конюшне всегда будет находиться кто-либо из моих людей.
Сабби высвободила руку и резко осадила его:
— Я позабочусь о себе сама! Мне никогда не известно, куда ты подался, так что у меня нет выбора. Пойду-ка я наверх, прежде чем явится этот самонадеянный грубиян. Видеть его не желаю!
— Он оскорбил тебя, голубка?
— Он с такой насмешкой отзывался о независимости англичанок! Бахвалился, что в Ирландии получаются примерные жены, потому, видите ли, что их регулярно тискают в постели и охаживают по мягким местам! — Глаза у нее сверкнули. — Ну, а я ему на это сказала: уверяю вас, Шейн тискает меня в постели регулярно и управляется с моими мягкими местами всегда, когда мне это потребуется!
— Ирландская врунья! — прошептал Шейн и поднес к губам ее руку.
Пальцы этой руки оставались жесткими и холодными, и она высвободила их с откровенным нежеланием идти на мировую.
Сабби вышла из-за стола, и остальные последовали ее примеру. Когда Фиц помогал Джорджиане подняться с кресла, она бросила через плечо:
— Я решила на весь зимний сезон перебраться в Хокхерст-Мэнор. Это всего лишь сорок миль пути… Я была бы рада вашему обществу, если, конечно, деревня не нагоняет на вас смертельную скуку.
Он галантно отозвался:
— В вашем обществе, миледи, я никогда не соскучусь. Не удивляйтесь, если я пойму ваши слова буквально и действительно заеду повидать вас.
Она искоса взглянула на него так, что у него дух перехватило.
— Сделайте милость, приезжайте, — пригласила она.
Барон откланялся под тем предлогом, что ему пора уходить, но на самом деле он намеревался переодеться и поспеть вовремя, чтобы сопровождать Шейна в Ирландию. Если бы он прикрывал друга с тыла в злосчастную ночь, когда тот встречался с О'Нилом, Шейн не получил бы ужасную рану в бок, которая едва не стала смертельной.
Поднимаясь по лестнице, Сабби услышала доносящийся с площадки перед подъездом звук шагов и предоставила отцу, матери и сыну возможность без помех насладиться редким удовольствием побыть вместе.
— Хью! — ахнула Джорджиана, узнав резкие крупные черты О'Нила.
Он окинул неодобрительным взглядом ее нарядное платье с глубоким вырезом, бриллиантовое ожерелье и кружевной веер, которым она так грациозно обмахивалась; но цветущая полнокровная женщина, украсившая себя этими финтифлюшками, ни в малой степени не утратила в его глазах своего очарования.
Как ни странно, Шейн больше не боялся оставить их лицом к лицу. Каждый из них был хозяином своей жизни — им и решать, как быть дальше.
— Пойду переоденусь. Через полчаса буду готов, — сказал Шейн, оставляя их наедине.
Сабби была удивлена, обнаружив, что Шейн последовал за ней наверх. Удивлена и обрадована. По крайней мере, это означало, что кое-какую власть над ним она имеет. Подняв брови, она холодно заметила:
— Я думала, мы уже попрощались.
— Богом клянусь, Сабби, из-за тебя можно рехнуться. Зачем ты возводишь между нами барьеры? Хочешь посмотреть, как я их стану крушить?
— Это ты ставишь барьеры! Ты в любую минуту можешь сорваться с места, и я до последнего момента ничего об этом не буду знать. А когда ты возвращаешься и тебе требуется, чтобы я согрела тебе постель, ты считаешь, что можешь поманить меня мизинцем — и я тут же прибегу?
— Ты ведешь себя как сварливая жена. Жена мне отнюдь не требуется. Одна уже у меня есть, припоминаешь? — глумливо поинтересовался он.
— Об этом прежде всего должен помнить ты! Да при твоей-то заботе о ней она давно могла отдать Богу душу!
Доведенный до белого каления, он воздел руки к небесам:
— Вот я и дождался! Теперь моя любовница изображает мою жену.
Она прижала ко рту ладонь — чего доброго, у нее вырвется признание, что она и есть его жена. Во что бы то ни стало она должна приберечь в рукаве этот козырь — приберечь до того момента, когда раскрытие тайны сможет принести ей наибольшую выгоду.
Двумя крупными шагами он приблизился к ней вплотную. Она довела его до предела. Он грубо прижал ее к себе и наградил прощальным поцелуем, не оставляющим сомнений насчет того, кто здесь хозяин. Почувствовав, как начинает понемногу ослабевать ее сопротивление, он высокомерно бросил:
— Когда вернусь, пошлю за тобой слугу.
Сабби так и осталась с открытым ртом.
«Да провались ты к черту в пекло, Хокхерст», — мысленно возопила она.
На верхней площадке лестницы Шейна ожидал Барон. Снизу доносились голоса, и оба, не сговариваясь, прислушались.
— Ты куда больше похожа на англичанку, чем на ирландку, женщина! Вроде вашей королевы — проводишь слишком много времени на охоте, раскатываешь верхом, сидишь за картами, сплетничаешь с глупыми бабенками и просаживаешь монеты на побрякушки. — Он шагнул к ней и бесцеремонно схватил за плечо. — А я все равно хочу тебя, лапушка. Возвращайся-ка ты со мной в Ирландию!
Джорджиана невольно сравнивала его с другим — с тем, кто провел с ней рядом минувший вечер.
Тот, кто стоял перед ней сейчас, не утратил грубой привлекательности самца. Но она острее, чем прежде, ощущала отталкивающую сторону его натуры — злобную, самодовольную потребность повелевать. Жажда власти разрослась в нем настолько, что была уже почти сродни безумию. Он вбил себе в голову, что должен стать королем Ирландии, взойти на ирландский трон, и не намерен был соглашаться на меньшее или задумываться: кем или чем придется пожертвовать. Теперь она понимала, что и сама внесла свою лепту в эту череду жертв. Она отдала ему Шейна, полагая, что такого замечательного сына он будет заботливо пестовать, а вышло наоборот. Он безжалостно использовал Шейна для достижения собственных целей и намеревался использовать в будущем. Только смерть могла положить этому конец, и она горячо молилась, чтобы дело не завершилось столь плачевно.
— Нет, Хью, — сказала она спокойно. — Мне нравятся мои побрякушки. Я слишком стара, чтобы отказаться от своих привычек и удобств, променяв их на существование в нагромождении бесплодных скал, которое ты называешь Дунганнон. Ты можешь уделить женщине лишь малую кроху любви. Тебя гораздо сильнее волнуют кланы, которые ты желаешь объединить, — твои Мак-Гайры, О'Хара, О'Донны, О'Салливены и О'Рурки.
Он еще раз злобно уставился на ее бриллиантовое ожерелье.
— Блудница вавилонская! — прошипел он.
— Мы готовы, — послышался звучный голос с порога.
Джорджиана облегченно вздохнула, когда, подняв глаза, увидела Шейна и Барона, одетых в черные плащи для предстоящего путешествия.
Глава 15
У Сабби чуть язык не отнялся.
— Нет, нет, я не… то есть я, действительно… но я не… О, проклятье!
— Я прекрасно понимаю ваши чувства — полоумная свекровь нагрянула, чтобы отравить вам супружескую идиллию! Если бы я только знала, что он привез вас в Темз-Вью, я бы держалась на расстоянии, но, дорогая моя, клянусь, я приехала в Лондон на один день — мне нужно сделать кое-какие покупки, а потом я отправлюсь восвояси!
Перед Сабби стояла нелегкая дилемма. Застигнутая врасплох, обезоруженная теплым обаянием свекрови, она не могла допустить, чтобы эта женщина считала ее шлюхой.
— Джорджиана, — сказала она. — У меня есть секрет, и я хочу вам открыться. Прошу вас, позавтракайте со мной и выслушайте мою исповедь.
Заинтригованная, Джорджиана сняла перчатки и шляпку и в сопровождении Сабби прошествовала в маленькую утреннюю гостиную, где был разведен уютный огонь, отгоняющий знобящую октябрьскую прохладу.
Джорджиана отрезала себе внушительный ломоть копченого окорока с соусом из можжевеловых ягод, и Сабби приступила к повествованию:
— Ваш сын женился на мне ради клочка земли в Ирландии, потому что эта земля была моим приданым. Он даже не счел нужным показаться на собственной свадьбе. Он прислал в Челтенхэм Мэтью, чтобы тот женился на мне по доверенности.
На лице Джорджианы отразилось явное неодобрение. А Сабби продолжала:
— Меня он приказал доставить в Блэкмур, а сам не долго думая отправился сопровождать королеву в поездке по стране.
— Ах, старая карга! — вырвалось у Джорджианы.
Сабби улыбнулась:
— Я вижу, симпатии у нас общие.
— С вами обошлись возмутительно! — негодующе воскликнула Джорджиана.
— Да, я и возмутилась, но заодно придумала, как отомстить. Я явилась к своей тетушке-придворной, леди Кейт Эшфорд, с твердым намерением стать метрессой Шейна. Он понятия не имеет, что женат на мне.
— О-о, да это прямо как в пьесе Уилла Шекспира! Но, Сара, вы, должно быть, очень смелая женщина, если решили одурачить такого опасного человека, как Шейн.
— Пожалуйста, не называйте меня Сарой.
Здесь меня все знают под именем Сабби Уайлд. Только вы двое — вы и Мэтью — знаете мою тайну.
— Ну конечно, вы же ирландка. Мы ничего не боимся! Милая моя, вы так напоминаете мне мою собственную молодость… О, вы сыграли с ним великолепную шутку, но он этого вполне заслуживает. И я не стану портить вам игру.
Вы сами скажете ему, когда сочтете нужным.
— Сабби! — послышался звучный голос. — Черт побери, что это за коробки с тряпьем?
Когда, разрази меня гром, ты успела прокатиться по лавкам?! Я держал тебя в постели пять дней! — Высокая фигура Шейна показалась на пороге малой гостиной, и тут он заметил свою родительницу, которую его слова вогнали в краску. — Джорджиана, ты прекрасно выглядишь, — сообщил он спокойно.
— Шейн, милый, меньше всего я хотела бы вам помешать.
— А ты и не мешаешь. — Покровительственным жестом он обнял Сабби за плечи и улыбнулся ей. — Любовь моя, я понимаю, тебе будет трудно поверить, что такая изысканная леди могла произвести на свет такого отпетого нечестивца, но это действительно моя мать Джорджиана. — Он прямо взглянул в глаза матери, такие же синие, как у него. — Это Сабби Уайлд, госпожа этого дома.
Сабби покраснела и высвободилась из его руки.
— Мне надо одеться, — пролепетала она и ускользнула из комнаты.
Оставшись один на один с матерью, Шейн сказал:
— Я понимаю, это дурной тон — допустить пребывание матери и метрессы под одной крышей, но я не приношу извинений, Джорджиана.
— Господь с тобой, Шейн! Надеюсь, я не настолько вульгарна, чтобы изображать оскорбленную добродетель. — Она звонко рассмеялась. — Я в восторге, что у тебя такой превосходный вкус.
Поднявшись наверх, в спальню, он обратился к Сабби:
— Извини меня, сердце мое. — Он нахмурился. — Ради всего святого, не проговорись, что я был ранен.
Он тихо выбранился, и она видела, что он всерьез встревожен.
— Незачем тебе ходить с таким кислым видом: я сегодня вернусь ко двору.
— Кровь Господня, Сабби, надеюсь, ты не считаешь, что я настолько лицемерен. Я не тебя хочу держать подальше от Джорджианы, а О'Нила.
— Вряд ли он здесь появится, — усомнилась она.
— Появится, — мрачно возразил Шейн. — Сегодня я приму его на борт, чтобы доставить обратно в Ирландию.
— Проклятье, Хокхерст! Ты даже не считаешь нужным предупредить меня, когда собираешься покинуть страну. Тебе и в голову не приходит поделиться со мной своими планами.
Когда же мы снова увидимся? — потребовала она ответа.
— Я не привык советоваться с женщиной насчет своих планов. И не воображайте, сударыня, что мне нужно ваше разрешение, чтобы уйти из дома или вернуться, — предупредил он ее опасно-холодным тоном.
— Убирайся ко всем чертям! И этого мерзкого О'Нила с собой прихвати! — в ярости выкрикнула она.
Ей надо было во что бы то ни стало скрыть свой страх: она-то знала, что из-за О'Нила Шейн может погибнуть.
Шейн угрожающе шагнул к ней, но едва его руки коснулись ее плеч, гневное движение обернулось лаской: он обнял ее и привлек к себе.
— О'Нил смертельно опасен для Джорджианы, я должен сегодня же ночью увезти его.
«Нет!» — хотелось ей закричать, но было ясно, что остановить его она не сможет. Отстранившись, она предложила:
— А почему бы тебе не прибегнуть к другому средству? Знаешь поговорку — клин клином вышибают? Если ты не хочешь, чтобы она упала ему в объятия, найди ей другого.
— Кого? — спросил он безрадостно. — Кто, во имя Господа, сумеет хоть что-нибудь противопоставить этому проклятому ирландскому обаянию?
Он выругался и отшвырнул попавшийся под ноги табурет через всю комнату.
— Другой ирландец, — подсказала она мягко. — Под этой самой крышей, в двух шагах от тебя находится человек, у которого мужества хватит на двух О'Нилов, а обаяния — на трех! И притом он твой друг!
— Барон? — спросил он, не веря своим ушам.
— Попроси его переодеться и пригласи к ужину; за столом будем только мы четверо.
— Он на это не пойдет, — упрямился Шейн.
— Для тебя он пойдет на все. Только попроси.
Хрустальная люстра обеденной залы в Темз-Вью сияла сотней свечей. Стол, накрытый на четверых, был великолепен: тяжелое серебро, венецианское стекло, скатерть и салфетки из белоснежного полотна. В центре красовались поздние белые розы. Кавалеры, одетые строго по этикету, подали дамам кресла с высокими спинками.
— Какой приятный сюрприз, что вы снова в Англии, дорогой Фиц. Я полагал, что вы постоянно живете во Франции, — импровизировал Шейн.
— Я просто счастлива, что познакомилась с другом Шейна. Он никогда не посвящает нас в свою личную жизнь, — ворковала Джорджиана.
Она не могла скрыть восхищения, которым так и лучились ее глаза, когда она вглядывалась в человека, разделявшего с ними трапезу.
Его одежда и манеры были выше всяких похвал; музыкальный, глубокий голос ласкал слух; мало того, что он был приветлив и прост в обращении, — он еще и держался так, словно был с нею знаком долгие годы.
— Ваша фамилия наверняка не ограничивается одним слогом, сэр, — полюбопытствовала Джорджиана как бы между прочим. — Не могу же я называть вас «Фиц».
— Его полное имя — Фиц-Клер, — на ходу придумал Шейн.
Барон сердечно улыбнулся Джорджиане:
— Пожалуйста, называйте меня Фиц. Это так приятно звучит в ваших устах.
Она опустила ресницы и подняла их вновь.
— Фиц-Клер — это ирландское имя, сэр, и все же в вашей речи я не слышу ни малейшего признака ирландского говора.
— Фиц воспитывался в Европе. Он провел юность в путешествиях — Париж, Брюссель, Венеция, — сообщил Шейн. На этот раз он не лгал. Граф Десмонд посылал сына в Европу, чтобы он там получил образование. Возможно, для того, чтобы уберечь его от пагубного влияния кое-каких тупоголовых неотесанных ирландских дикарей.
Сабби, совершенно ошеломленная, вынуждена была прилагать немалые усилия, чтобы не пялиться самым неприличным образом на преображенного Барона. Волосы, которых не скрывал его обычный капюшон, блестели серебром, а темные глаза так и сверкали. Оказалось, что его монашеский балахон скрадывал крепко сбитую фигуру, и Сабби легко могла вообразить, как бугрятся под одеждой его мышцы. При этой мысли она залилась красной, и Шейн, перехватив ее взгляд, изумленно поднял бровь. Господь всеблагой, думал он, как же она похожа на его мать! Они не напоминали друг друга ни цветом волос, ни цветом глаз, но духовно они безусловно были сродни.
В их глазах вспыхивал вызов, который мужчина не мог не принять. Придется быть очень осторожным, чтобы Сабби не забрала над ним слишком большую власть.
Барон развлекал Джорджиану рассказами о своих путешествиях. Разговор его отличался занимательностью и мог легко переходить от предмета к предмету; со знанием дела он толковал о людях, яствах, обычаях разных народов, политике или мореплавании. Она не могла противиться притяжению к человеку, который посвятил ей безраздельно все свое внимание.
Более лестного дара никогда не преподносил ей ни один мужчина.
Увидев, что они полностью поглощены друг другом, Шейн снова обратился к Сабби.
Они прощались всего-то на несколько дней, но каждый тревожился за безопасность другого. Она была на редкость немногословна, и уже по этому признаку он мог понять, как она сердита на него за неожиданный отъезд.
Она возвела между ними барьер, и он надеялся проникнуть за этот барьер с помощью нежных слов.
— Барка готова, вечером тебя отвезут в Виндзор, — тихо сообщил Шейн, накрыв ладонью ее руку. — Будь осторожна, любимая, и помни: если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, а связаться со мной ты сама не сможешь — имей в виду: в конюшне всегда будет находиться кто-либо из моих людей.
Сабби высвободила руку и резко осадила его:
— Я позабочусь о себе сама! Мне никогда не известно, куда ты подался, так что у меня нет выбора. Пойду-ка я наверх, прежде чем явится этот самонадеянный грубиян. Видеть его не желаю!
— Он оскорбил тебя, голубка?
— Он с такой насмешкой отзывался о независимости англичанок! Бахвалился, что в Ирландии получаются примерные жены, потому, видите ли, что их регулярно тискают в постели и охаживают по мягким местам! — Глаза у нее сверкнули. — Ну, а я ему на это сказала: уверяю вас, Шейн тискает меня в постели регулярно и управляется с моими мягкими местами всегда, когда мне это потребуется!
— Ирландская врунья! — прошептал Шейн и поднес к губам ее руку.
Пальцы этой руки оставались жесткими и холодными, и она высвободила их с откровенным нежеланием идти на мировую.
Сабби вышла из-за стола, и остальные последовали ее примеру. Когда Фиц помогал Джорджиане подняться с кресла, она бросила через плечо:
— Я решила на весь зимний сезон перебраться в Хокхерст-Мэнор. Это всего лишь сорок миль пути… Я была бы рада вашему обществу, если, конечно, деревня не нагоняет на вас смертельную скуку.
Он галантно отозвался:
— В вашем обществе, миледи, я никогда не соскучусь. Не удивляйтесь, если я пойму ваши слова буквально и действительно заеду повидать вас.
Она искоса взглянула на него так, что у него дух перехватило.
— Сделайте милость, приезжайте, — пригласила она.
Барон откланялся под тем предлогом, что ему пора уходить, но на самом деле он намеревался переодеться и поспеть вовремя, чтобы сопровождать Шейна в Ирландию. Если бы он прикрывал друга с тыла в злосчастную ночь, когда тот встречался с О'Нилом, Шейн не получил бы ужасную рану в бок, которая едва не стала смертельной.
Поднимаясь по лестнице, Сабби услышала доносящийся с площадки перед подъездом звук шагов и предоставила отцу, матери и сыну возможность без помех насладиться редким удовольствием побыть вместе.
— Хью! — ахнула Джорджиана, узнав резкие крупные черты О'Нила.
Он окинул неодобрительным взглядом ее нарядное платье с глубоким вырезом, бриллиантовое ожерелье и кружевной веер, которым она так грациозно обмахивалась; но цветущая полнокровная женщина, украсившая себя этими финтифлюшками, ни в малой степени не утратила в его глазах своего очарования.
Как ни странно, Шейн больше не боялся оставить их лицом к лицу. Каждый из них был хозяином своей жизни — им и решать, как быть дальше.
— Пойду переоденусь. Через полчаса буду готов, — сказал Шейн, оставляя их наедине.
Сабби была удивлена, обнаружив, что Шейн последовал за ней наверх. Удивлена и обрадована. По крайней мере, это означало, что кое-какую власть над ним она имеет. Подняв брови, она холодно заметила:
— Я думала, мы уже попрощались.
— Богом клянусь, Сабби, из-за тебя можно рехнуться. Зачем ты возводишь между нами барьеры? Хочешь посмотреть, как я их стану крушить?
— Это ты ставишь барьеры! Ты в любую минуту можешь сорваться с места, и я до последнего момента ничего об этом не буду знать. А когда ты возвращаешься и тебе требуется, чтобы я согрела тебе постель, ты считаешь, что можешь поманить меня мизинцем — и я тут же прибегу?
— Ты ведешь себя как сварливая жена. Жена мне отнюдь не требуется. Одна уже у меня есть, припоминаешь? — глумливо поинтересовался он.
— Об этом прежде всего должен помнить ты! Да при твоей-то заботе о ней она давно могла отдать Богу душу!
Доведенный до белого каления, он воздел руки к небесам:
— Вот я и дождался! Теперь моя любовница изображает мою жену.
Она прижала ко рту ладонь — чего доброго, у нее вырвется признание, что она и есть его жена. Во что бы то ни стало она должна приберечь в рукаве этот козырь — приберечь до того момента, когда раскрытие тайны сможет принести ей наибольшую выгоду.
Двумя крупными шагами он приблизился к ней вплотную. Она довела его до предела. Он грубо прижал ее к себе и наградил прощальным поцелуем, не оставляющим сомнений насчет того, кто здесь хозяин. Почувствовав, как начинает понемногу ослабевать ее сопротивление, он высокомерно бросил:
— Когда вернусь, пошлю за тобой слугу.
Сабби так и осталась с открытым ртом.
«Да провались ты к черту в пекло, Хокхерст», — мысленно возопила она.
На верхней площадке лестницы Шейна ожидал Барон. Снизу доносились голоса, и оба, не сговариваясь, прислушались.
— Ты куда больше похожа на англичанку, чем на ирландку, женщина! Вроде вашей королевы — проводишь слишком много времени на охоте, раскатываешь верхом, сидишь за картами, сплетничаешь с глупыми бабенками и просаживаешь монеты на побрякушки. — Он шагнул к ней и бесцеремонно схватил за плечо. — А я все равно хочу тебя, лапушка. Возвращайся-ка ты со мной в Ирландию!
Джорджиана невольно сравнивала его с другим — с тем, кто провел с ней рядом минувший вечер.
Тот, кто стоял перед ней сейчас, не утратил грубой привлекательности самца. Но она острее, чем прежде, ощущала отталкивающую сторону его натуры — злобную, самодовольную потребность повелевать. Жажда власти разрослась в нем настолько, что была уже почти сродни безумию. Он вбил себе в голову, что должен стать королем Ирландии, взойти на ирландский трон, и не намерен был соглашаться на меньшее или задумываться: кем или чем придется пожертвовать. Теперь она понимала, что и сама внесла свою лепту в эту череду жертв. Она отдала ему Шейна, полагая, что такого замечательного сына он будет заботливо пестовать, а вышло наоборот. Он безжалостно использовал Шейна для достижения собственных целей и намеревался использовать в будущем. Только смерть могла положить этому конец, и она горячо молилась, чтобы дело не завершилось столь плачевно.
— Нет, Хью, — сказала она спокойно. — Мне нравятся мои побрякушки. Я слишком стара, чтобы отказаться от своих привычек и удобств, променяв их на существование в нагромождении бесплодных скал, которое ты называешь Дунганнон. Ты можешь уделить женщине лишь малую кроху любви. Тебя гораздо сильнее волнуют кланы, которые ты желаешь объединить, — твои Мак-Гайры, О'Хара, О'Донны, О'Салливены и О'Рурки.
Он еще раз злобно уставился на ее бриллиантовое ожерелье.
— Блудница вавилонская! — прошипел он.
— Мы готовы, — послышался звучный голос с порога.
Джорджиана облегченно вздохнула, когда, подняв глаза, увидела Шейна и Барона, одетых в черные плащи для предстоящего путешествия.
Глава 15
Сабби была приятно удивлена тем, что Кейт Эшфорд не стала слишком уж сильно распекать ее за долгое отсутствие. Где пропадала племянница — об этом Кейт и понятия не имела, зато чертовски хорошо представляла, с кем та проводила время. На самом деле Кейт просто почувствовала облегчение: Сабби вернулась вовремя, чтобы помочь ей при переезде в Уайтхолл. Весь двор гудел от сплетен: обсуждалась последняя размолвка между Эссексом и Елизаветой. По словам тетушки, все поголовно сейчас заключали пари насчет того, чем кончится ссора. Большинство джентльменов утверждали, что верх возьмет королева; самые проницательные из дам ставили на Эссекса.
В конечном счете королева всегда ему уступала.
Кейт Эшфорд получила от королевы указание доставить в Уайтхолл десять новых платьев, специально сшитых для зимнего сезона.
Сабби работала не покладая рук, стоя на четвереньках в продуваемой сквозняками гардеробной Виндзорского дворца, набивая конским волосом и шерстью рукава платьев. Все рукава были с прорезями и с узорами из драгоценных камней — помять такой рукав ничего не стоило. Сабби изобрела хитроумный способ, как укладывать платье в коробку, чтобы потом его можно было вынуть не помяв, почти без единой морщинки.
Она чуть не подпрыгнула, когда за спиной у нее раздался голос:
— Итак, вы и есть госпожа Уайлд. Вы, кажется, блистали своим отсутствием со времени большой охоты в день моего рождения.
Сабби так и ахнула: она оказалась в незавидном положении особы, имевшей несчастье обратить на себя внимание королевы. Она выпрямилась, не поднимаясь с колен, и склонила голову.
— Ваше величество… Я… Я была нездорова, ваше величество, — выпалила Сабби.
— И что это было? Не лихорадка? — спросила королева с очевидным испугом.
— Ах нет, ваше величество. Во время охоты я упала с лошади, и в течение недели мне трудно было ходить, — солгала она.
— Я тогда заметила, что под седлом у вас была арабская лошадь, — сообщила Елизавета.
В ее тоне явственно слышалось недоверие и неодобрение. Она умела, не задавая прямых вопросов, заставить собеседника объясняться или оправдываться.
— Ах да, ваше величество. Эта лошадь — мой карточный выигрыш, а я не привыкла управляться с такими нервными животными.
— Кто же из джентльменов способен играть в карты на столь высокие ставки, скажите, пожалуйста? — потребовала королева.
Сабби еще раз позволила себе погрешить против истины:
— Мэтью Хокхерст, с позволения вашего величества, — самым благовоспитанным тоном ответила она.
Королева мгновенно перевела разговор на другое. Прищурившись, она спросила:
— Цвет ваших волос… это натуральный цвет?
— Да, конечно, ваше величество.
— Я открою вам секрет, — доверительно сообщила Елизавета. — Я ношу парики!
Поскольку ничего не могло быть более очевидного и поскольку Сабби провела немало часов за чисткой многочисленных королевских париков, ей было трудно притвориться удивленной.
— Это как раз тот медный оттенок, который для меня наиболее желателен. Мой придворный парикмахер, мастер Хукер, уже давно предпринимал попытки раздобыть именно такие волосы, как у вас, — подчеркнуто заявила королева.
Сабби с трудом проглотила комок в горле.
У нее не могло остаться ни малейшего сомнения насчет того, о чем просила — нет, чего требовала — королева. В сердце у Сабби вспыхнули горечь и гнев. Как это унизительно — стоять вот так, на коленях, заворачивая наряды этой женщины в слои защитного холста, чтобы она могла красоваться во всем великолепии, надутая гусыня! А теперь эта старая ведьма всерьез возмечтала получить волосы Сабби, чтобы пленять молодых красавцев, вроде Эссекса и Девонпорта. Дело казалось безнадежным, но надо же было предпринять хоть какую-то попытку отвести беду!
— Ваше величество, тот парик, что сейчас на вас… лучше просто вообразить невозможно!
Я не думаю, что мой тусклый оттенок будет вам к лицу.
— Я высказала другое мнение, госпожа Уйалд, а я не привыкла, чтобы мне перечили.
Кейт Эшфорд говорила мне, что вы весьма щедрая и великодушная девушка, и я искренне надеюсь, что она не солгала.
Приходилось согласиться: другого выхода у Сабби не оставалось. Она постаралась сделать это с достоинством, но в душе у нее кипело негодование, и счет, по которому она намеревалась заставить королеву когда-нибудь заплатить, заметно возрос.
— Ваше величество, я сочту за высочайшую честь предоставить мои волосы мастеру Хукеру для изготовления нового парика.
Теперь, когда Елизавета добилась желаемого, она вновь вернулась к предмету их предыдущей беседы.
— Я хотела бы предостеречь вас, госпожа Уайлд: не затевайте никаких игр со старшим Хокхерстом, лордом Девонпортом, если не хотите нажить себе неприятностей!
Предостережение звучало настолько недвусмысленно, что Сабби перепугалась: уж не дошли ли до ушей королевы какие-нибудь слухи об ее связи с Шейном? Она вспыхнула. Ее так и подмывало плюнуть под ноги королеве, чтобы продемонстрировать свое к ней презрение.
Ревность затопляла сердце, ревность туманила голову. Бесси Тюдор говорила о человеке, который был мужем Сабби, любовником Сабби — и притом говорила с такой уверенностью в своих правах собственницы, что Сабби с трудом сдерживала себя: она готова была броситься на царственную соперницу и выцарапать ей глаза. В первые мгновения после прихода королевы Сабби предположила, что открылась тайна ее появления на маскараде в образе богини Дианы. А на деле все оказалось гораздо хуже! Королева пожелала заполучить прекрасные волосы Сабби и заодно предупредить ее, чтобы она держалась подальше от Бога Морей!
Когда Глориана удалилась, Сабби улыбнулась злорадной, жестокой улыбкой. Шейн принадлежал ей, всецело ей. Он останется ее личным, неприкосновенным достоянием, пока не настанет такой час, когда она сама отшвырнет его от себя. Вот тогда — и только тогда — Бесси Тюдор может подобрать его, если пожелает!
В голове у нее уже созревал новый план: она обдумывала возмутительно-дерзкий костюм для следующей выходки, от которой у королевы ум за разум зайдет.
Хокхерст и Барон сошлись на том, что кратчайший путь в Ирландию для О'Нила лежит через Бристоль. Это был ближайший к Лондону порт Западного побережья, и, чтобы добраться до него, требовалось преодолеть верхом каких-то сто миль. Любое покушение на жизнь графа Тайрона могло произойти только на суше, пока он не покинул Англию.
С того момента как он взойдет на борт судна, принадлежащего Хокхерсту, он будет в безопасности.
Шейн намеревался пройти весь путь до Ирландии, но, добравшись до Бристоля, он узнал от одного из капитанов ужасную новость и понял, что должен немедленно вернуться к королеве. В сражении близ города Зютфен был тяжело ранен сэр Филипп Сидней, и, судя по всему, ждать исцеления не приходилось Сэр Филипп приходился племянником Лестеру и считался одним из самых любимых пэров Елизаветы. Он был женат на дочери Уолсингэма, Франсес, которую никогда не приглашали ко двору по причине ее замечательной смуглой красоты.
Доставив О'Нила на борт корабля, Хокхерст со всей возможной скоростью примчался обратно в Лондон и поручил Барону приготовить одно из небольших судов, так чтобы можно было в любой момент поднять якоря и выйти в море.
Во время аудиенции у Бесс ему понадобилось немало сил, чтобы держать себя в узде.
В Голландии они терпели поражение за поражением, и винить в этом было некого, кроме самой королевы. Она не желала раскошеливаться на эту войну, держала там армию численностью всего в несколько тысяч солдат и снабжала их до того скудно, что офицеры увязали в долгах, лишь бы оплатить нужные припасы. Когда Шейн сообщил ей, что сэр Филипп ранен под Зютфеном, она была искренне потрясена.
— Нужно отозвать домой все наши отряды! Почему мы должны сражаться за этих голландцев? — взъярилась она.
Он жестко возразил:
— Ваше величество, сражения в Голландии — это сражения за Англию. Не выступить против Испании — это урон для нашей чести!
Прибыл курьер от Роберта Дадли, графа Лестера, и она затребовала доставленные им депеши, пока Хокхерст находился здесь и мог ее поддержать, ибо она ожидала худшего. С сухими глазами она прочла сообщение о смерти Филиппа Сиднея. Сейчас она могла думать только о своем драгоценном, единственном лорде Роберте. Она понимала, что гибель любимого племянника окажется для него тяжелейшим ударом. Ее терзала мысль о том, что их сейчас разделяет море и она не в силах его утешить. В смятении она сжала кулаки и выкрикнула:
— Будь он проклят, этот молодой олух, за то, что позволил убить себя!.. Как он мог… такое горе!.. Милорд Девонпорт, доставьте его тело в Англию… для погребения. Я пошлю Лестеру письмо с распоряжениями… если вы подождете, пока я их напишу.
— Бесс, я скорблю о вашей утрате. Мой корабль готов выйти в море по первому вашему слову.
Весь двор погрузился в траур, и яркие наряды пришлось отложить до лучших времен.
Шейн отыскал Кейт Эшфорд и уведомил ее, что на пару дней забирает у нее Сабби. Поскольку племянница уже справилась с львиной долей работы, упаковав все необходимые для Уайтхолла платья, протестов не последовало.
В конечном счете королева всегда ему уступала.
Кейт Эшфорд получила от королевы указание доставить в Уайтхолл десять новых платьев, специально сшитых для зимнего сезона.
Сабби работала не покладая рук, стоя на четвереньках в продуваемой сквозняками гардеробной Виндзорского дворца, набивая конским волосом и шерстью рукава платьев. Все рукава были с прорезями и с узорами из драгоценных камней — помять такой рукав ничего не стоило. Сабби изобрела хитроумный способ, как укладывать платье в коробку, чтобы потом его можно было вынуть не помяв, почти без единой морщинки.
Она чуть не подпрыгнула, когда за спиной у нее раздался голос:
— Итак, вы и есть госпожа Уайлд. Вы, кажется, блистали своим отсутствием со времени большой охоты в день моего рождения.
Сабби так и ахнула: она оказалась в незавидном положении особы, имевшей несчастье обратить на себя внимание королевы. Она выпрямилась, не поднимаясь с колен, и склонила голову.
— Ваше величество… Я… Я была нездорова, ваше величество, — выпалила Сабби.
— И что это было? Не лихорадка? — спросила королева с очевидным испугом.
— Ах нет, ваше величество. Во время охоты я упала с лошади, и в течение недели мне трудно было ходить, — солгала она.
— Я тогда заметила, что под седлом у вас была арабская лошадь, — сообщила Елизавета.
В ее тоне явственно слышалось недоверие и неодобрение. Она умела, не задавая прямых вопросов, заставить собеседника объясняться или оправдываться.
— Ах да, ваше величество. Эта лошадь — мой карточный выигрыш, а я не привыкла управляться с такими нервными животными.
— Кто же из джентльменов способен играть в карты на столь высокие ставки, скажите, пожалуйста? — потребовала королева.
Сабби еще раз позволила себе погрешить против истины:
— Мэтью Хокхерст, с позволения вашего величества, — самым благовоспитанным тоном ответила она.
Королева мгновенно перевела разговор на другое. Прищурившись, она спросила:
— Цвет ваших волос… это натуральный цвет?
— Да, конечно, ваше величество.
— Я открою вам секрет, — доверительно сообщила Елизавета. — Я ношу парики!
Поскольку ничего не могло быть более очевидного и поскольку Сабби провела немало часов за чисткой многочисленных королевских париков, ей было трудно притвориться удивленной.
— Это как раз тот медный оттенок, который для меня наиболее желателен. Мой придворный парикмахер, мастер Хукер, уже давно предпринимал попытки раздобыть именно такие волосы, как у вас, — подчеркнуто заявила королева.
Сабби с трудом проглотила комок в горле.
У нее не могло остаться ни малейшего сомнения насчет того, о чем просила — нет, чего требовала — королева. В сердце у Сабби вспыхнули горечь и гнев. Как это унизительно — стоять вот так, на коленях, заворачивая наряды этой женщины в слои защитного холста, чтобы она могла красоваться во всем великолепии, надутая гусыня! А теперь эта старая ведьма всерьез возмечтала получить волосы Сабби, чтобы пленять молодых красавцев, вроде Эссекса и Девонпорта. Дело казалось безнадежным, но надо же было предпринять хоть какую-то попытку отвести беду!
— Ваше величество, тот парик, что сейчас на вас… лучше просто вообразить невозможно!
Я не думаю, что мой тусклый оттенок будет вам к лицу.
— Я высказала другое мнение, госпожа Уйалд, а я не привыкла, чтобы мне перечили.
Кейт Эшфорд говорила мне, что вы весьма щедрая и великодушная девушка, и я искренне надеюсь, что она не солгала.
Приходилось согласиться: другого выхода у Сабби не оставалось. Она постаралась сделать это с достоинством, но в душе у нее кипело негодование, и счет, по которому она намеревалась заставить королеву когда-нибудь заплатить, заметно возрос.
— Ваше величество, я сочту за высочайшую честь предоставить мои волосы мастеру Хукеру для изготовления нового парика.
Теперь, когда Елизавета добилась желаемого, она вновь вернулась к предмету их предыдущей беседы.
— Я хотела бы предостеречь вас, госпожа Уайлд: не затевайте никаких игр со старшим Хокхерстом, лордом Девонпортом, если не хотите нажить себе неприятностей!
Предостережение звучало настолько недвусмысленно, что Сабби перепугалась: уж не дошли ли до ушей королевы какие-нибудь слухи об ее связи с Шейном? Она вспыхнула. Ее так и подмывало плюнуть под ноги королеве, чтобы продемонстрировать свое к ней презрение.
Ревность затопляла сердце, ревность туманила голову. Бесси Тюдор говорила о человеке, который был мужем Сабби, любовником Сабби — и притом говорила с такой уверенностью в своих правах собственницы, что Сабби с трудом сдерживала себя: она готова была броситься на царственную соперницу и выцарапать ей глаза. В первые мгновения после прихода королевы Сабби предположила, что открылась тайна ее появления на маскараде в образе богини Дианы. А на деле все оказалось гораздо хуже! Королева пожелала заполучить прекрасные волосы Сабби и заодно предупредить ее, чтобы она держалась подальше от Бога Морей!
Когда Глориана удалилась, Сабби улыбнулась злорадной, жестокой улыбкой. Шейн принадлежал ей, всецело ей. Он останется ее личным, неприкосновенным достоянием, пока не настанет такой час, когда она сама отшвырнет его от себя. Вот тогда — и только тогда — Бесси Тюдор может подобрать его, если пожелает!
В голове у нее уже созревал новый план: она обдумывала возмутительно-дерзкий костюм для следующей выходки, от которой у королевы ум за разум зайдет.
Хокхерст и Барон сошлись на том, что кратчайший путь в Ирландию для О'Нила лежит через Бристоль. Это был ближайший к Лондону порт Западного побережья, и, чтобы добраться до него, требовалось преодолеть верхом каких-то сто миль. Любое покушение на жизнь графа Тайрона могло произойти только на суше, пока он не покинул Англию.
С того момента как он взойдет на борт судна, принадлежащего Хокхерсту, он будет в безопасности.
Шейн намеревался пройти весь путь до Ирландии, но, добравшись до Бристоля, он узнал от одного из капитанов ужасную новость и понял, что должен немедленно вернуться к королеве. В сражении близ города Зютфен был тяжело ранен сэр Филипп Сидней, и, судя по всему, ждать исцеления не приходилось Сэр Филипп приходился племянником Лестеру и считался одним из самых любимых пэров Елизаветы. Он был женат на дочери Уолсингэма, Франсес, которую никогда не приглашали ко двору по причине ее замечательной смуглой красоты.
Доставив О'Нила на борт корабля, Хокхерст со всей возможной скоростью примчался обратно в Лондон и поручил Барону приготовить одно из небольших судов, так чтобы можно было в любой момент поднять якоря и выйти в море.
Во время аудиенции у Бесс ему понадобилось немало сил, чтобы держать себя в узде.
В Голландии они терпели поражение за поражением, и винить в этом было некого, кроме самой королевы. Она не желала раскошеливаться на эту войну, держала там армию численностью всего в несколько тысяч солдат и снабжала их до того скудно, что офицеры увязали в долгах, лишь бы оплатить нужные припасы. Когда Шейн сообщил ей, что сэр Филипп ранен под Зютфеном, она была искренне потрясена.
— Нужно отозвать домой все наши отряды! Почему мы должны сражаться за этих голландцев? — взъярилась она.
Он жестко возразил:
— Ваше величество, сражения в Голландии — это сражения за Англию. Не выступить против Испании — это урон для нашей чести!
Прибыл курьер от Роберта Дадли, графа Лестера, и она затребовала доставленные им депеши, пока Хокхерст находился здесь и мог ее поддержать, ибо она ожидала худшего. С сухими глазами она прочла сообщение о смерти Филиппа Сиднея. Сейчас она могла думать только о своем драгоценном, единственном лорде Роберте. Она понимала, что гибель любимого племянника окажется для него тяжелейшим ударом. Ее терзала мысль о том, что их сейчас разделяет море и она не в силах его утешить. В смятении она сжала кулаки и выкрикнула:
— Будь он проклят, этот молодой олух, за то, что позволил убить себя!.. Как он мог… такое горе!.. Милорд Девонпорт, доставьте его тело в Англию… для погребения. Я пошлю Лестеру письмо с распоряжениями… если вы подождете, пока я их напишу.
— Бесс, я скорблю о вашей утрате. Мой корабль готов выйти в море по первому вашему слову.
Весь двор погрузился в траур, и яркие наряды пришлось отложить до лучших времен.
Шейн отыскал Кейт Эшфорд и уведомил ее, что на пару дней забирает у нее Сабби. Поскольку племянница уже справилась с львиной долей работы, упаковав все необходимые для Уайтхолла платья, протестов не последовало.