Страница:
* * *
Небо на востоке постепенно начало светлеть, холмы очертил расширяющийся ореол света. Начали пробуждаться животные; птицы расправляли крылья, готовясь к утреннему полету. Хотя и холодный с ночи, воздух не был свеж, а близящаяся дневная жара могла лишь усугубить затхлость царящей над Слитом атмосферы. Не было ни ветерка. Ворон-стервятник взлетел много раньше своих собратьев, предрассветные сумерки способствовали его цели: они скрывали его хищническую черноту.Добычу было нетрудно разыскать, и птица упала в укрытие высокого дуба, чтобы стать невидимой в тени листьев. Ворон посмотрел в точку на контрфорсе старой церковной башни — там в дыре между разошедшимися камнями устроили себе из травы и перьев гнездо черные горихвостки. Скоро взрослые оставят своих птенцов и отправятся искать пищу.
Не теряя времени, ворон взлетел, потом упал на контрфорс, и его большое тело втиснулось в дыру, где птенцы в ожидании вытянули шеи и разинули клювики. Одному за другим хищник отрывал им головы и погружал свой кинжал-клюв в окровавленную открытую рану, чтобы насытиться сочной, влажной плотью.
* * *
Микки Данн дрожал от холода, а также от страха и тревоги. Его одежда отсырела от предрассветной росы, волосы спутались и покрылись грязью, кожаная куртка исцарапалась, а джинсы изорвались о ветви деревьев и кустарник, когда он ковылял по лесу ночью после убийства лесника. Глаза налились кровью, оттого что он их постоянно тер, веки покраснели от слез.О дерьмо, дерьмо, дерьмо, что он натворил! Но разве он виноват? Он же не знал, что старый Баклер в лесу, он выпустил стрелу в ту странность перед собой, в ту проклятую туманность со всем, что в ней было. Он не собирался убивать лесника:
Он и не видел его, а просто что-то маячило по ту сторону. Но когда стрела улетела и Баклер вскрикнул, Микки услышал этот вскрик, — и ясно увидел лесника, шатающегося на краю поляны с торчащей из груди стрелой. О дерьмо, дерьмо! Конечно, Баклер был мертв. Он издал странный булькающе-дребезжащий звук и рухнул на колени, а потом, молча, упал ничком, загоняя стрелу еще глубже. Тихо. Без стона, без корчей.
Микки содрогнулся, и с листьев, под которыми он съежился, упали капли воды. Они упали ему на шею, и он торопливо вытер их грязной рукой. Микки подтянул колени к животу и обхватил их руками; в одной руке он по-прежнему сжимал заряженный арбалет. Последние две ночи были хуже всего, что Микки когда-либо знал. Даже хуже, чем когда Старик запер его на ночь в бомбоубежище в огороде. Бетонированная яма осталась там с войны, ее построил дед Микки, полагавший, что немецкие бомбардировщики имеют специальное задание убить лично его; об этом шутили все в деревне, но еще забавнее было то, что дед умер от сердечного приступа, когда слишком усердно звонили в колокола, отмечая конец войны. Потом отец Микки использовал бомбоубежище как погреб для хранения яблок, а потом Микки прятал там свою браконьерскую добычу. Но в одну ночь, в ту ночь, когда ему было всего одиннадцать лет, Старик запер его в бомбоубежище — в яме, в погребе, долбаной могиле! — за какую-то провинность, возможно, за воровство, и оставил там до утра. Микки скулил, чтобы его выпустили, и закричал, когда услышал, как вокруг в кромешной тьме скребутся крысы; он кричал и кричал, когда одна из этих тварей пробежала по коленям. Но отец не вернулся и не отпер дверь — вероятно, потому что к тому времени заснул в кресле в своем обычном пьяном отупении (мать Микки давно сбежала с торговцем, который раньше каждую неделю звонил насчет платы за мебель). Да он бы все равно не услышал, и соседи тоже — ведь стены убежища были восьми дюймов толщиной. Когда на следующее утро дверь открыли, Микки вылетел оттуда с побелевшим лицом и бросился к отцу, клянясь, что больше никогда, никогда не будет, никогда не возьмет того, что ему не принадлежит, — и на мгновение, на малейшую долю секунды отец прижал его к груди, чего не было никогда ни до, ни после. Отец тут же оттолкнул его с кратким наставлением, но Микки успел взглянуть ему в лицо и уловил в глазах Старика потрясение и стыд.
Без сомнения, ночное пребывание в бомбоубежище нанесло Микки травму — после этого его несколько лет мучили кошмары, — но эти две ночи, о, эти две ночи были гораздо страшнее. Потому что темнота леса пугала не меньше, чем любой погреб. Вместо крыс здесь были звуки других подкрадывающихся тварей, а вместо сплошной окутывающей черноты возникали глубокие тени, которые надвигались, тянулись к нему. И были разные шорохи и шевеления, заметные краем глаза, — и чьи-то фигуры быстро ныряли в темноту или блекли, когда он поворачивался к ним.
И конечно, не оставляло знание о содеянном, о совершенном убийстве, оно преследовало Микки все эти долгие часы. Поверит ли кто-нибудь его рассказу? Поверят ли, что он видел в лесу призраков, демонов, которые корчились, стонали и производили в тумане другие страшные звуки? Он браконьерствовал, и лесник застал его на месте преступления — вот чему они поверят. Кто поверит на слово человеку, за всю свою недолгую жизнь не видевшему ничего хорошего, отпрыску горького пьяницы и шалавы, сбежавшей с торговцем? (Ох, мама, почему ты ушла? Потому что я вечно воровал и ввязывался в драки? Ты не взяла меня с собой, потому что я был плохой и от меня с самого рождения были одни неприятности, как всегда говорил Старик?)Ты застрелил беднягу Джека Баклера, потому что знал: на этот раз тебе не отвертеться от тюрьмы — так скажут люди. Ты убил невиновного, выполнявшего свой долг, поскольку знал, что, даже если убежишь, он опознает тебя, скажут в полиции. Посадите его под замок, и не на одну ночь, а навсегда, распорядится судья. (Пожалуйста, отец, можно я спрячусь в бомбоубежище, пока они не бросят искать меня и не уйдут? Я больше не буду кричать, я буду сидеть тихо и смирно, если даже крысы будут бегатьпо мне, если они начнут есть меня, отгрызать пальцы, кусать живот и пробираться внутрь. Я даже не заплачу, пока полиция не уйдет, и тогда ты снова отопрешь дверь и прижмешь меня к груди, на одно мгновение, как раньше, на крохотную долю секунды, и не надо стыдиться, не надо жалеть, не надо любить меня, отец, тебе даже не нужно меня любить...)
Микки открыл глаза и поднял голову. Черт возьми, он чуть не уснул! Не надо. Не здесь. Нужно идти.
Он раздвинул листву, и она задрожала вместе с его руками. Микки увидел смутные силуэты деревьев и кустарника. Потом еще что-то — что-то большое в отдалении за деревьями. Дом, должно быть. Но какой?..
Он понял, где оказался. По-прежнему в Локвудском лесу. Он убежал как можно дальше от трупа, прячась от всякого звука, от всякого признака жизни, он спал урывками и снова двигался, — и все равно оказался на том же месте, в тех же владениях. А сквозь деревья виднелось сгоревшее поместье.
Они никогда не найдут его здесь, им и в голову не придет. А если все же додумаются, то внутри множество дыр, куда можно спрятаться. Разве не прятался он здесь в детстве, когда с ребятами играл в прятки на этих развалинах? Впрочем, они сюда приходили лишь один раз. Ему не очень нравилось здесь, да и другим ребятам тоже. Все говорили, что в доме водятся привидения. Но кем они были тогда — просто детьми, вот и верили всяким глупостям. А теперь он не ребенок. Эти руины — убежище для него. Он может там немного отдохнуть, а когда почувствует себя в безопасности, то найдет в лесу чего-нибудь поесть — ягод или чего-нибудь еще. В лесу много еды, если знаешь, как ее найти, а Ленни и Ден научили его. У него есть арбалет — он может подстрелить кролика или птицу, разведет костер в подвале поместья и приготовит, что удастся добыть. Дыма никто не увидит, снаружи его не видно. Никто сюда не ходит, даже старый болван викарий, владелец этого места. Никто не любит этот уголок Слита. Он может прятаться здесь несколько дней, а потом пробраться домой и чего-нибудь поесть, взять немного денег — полиция наверняка к тому времени уйдет, подумает, что он убежал в Лондон или куда-нибудь на север. Отец не выдаст его, хотя Гровер и Крик могут. О да, они все разболтают! Полиция сразу поймет, что тут замешаны браконьеры, как только найдет стрелу, торчащую из груди Джека Баклера, а определить владельца оружия не займет много времени, если расспросить двух известных прохвостов — Ленни Гровера и Денниса Крика.
— Ублюдки! -пробормотал съежившийся в кустах Микки, поглаживая распухший нос и губу.
Он встал и, согнувшись чуть ли не вдвое, выбрался из своего укрытия в листве. Листья оставили сырость на куртке и нежно скользнули по щеке, отчего Микки вздрогнул и быстро отмахнулся. Выбравшись из кустов, он потянулся, жадно глотнул воздух и грязной пятерней поскреб голову, вычесывая крохотное насекомое, которое заползло в волосы, приняв их за безопасное, роскошное жилище с хранилищем крови под полом. Микки прищурился, через просвет между деревьями вглядываясь в огромный силуэт развалин, виднеющихся в отдалении.
Там будет все нормально. Он сможет оставаться там, сколько захочет, лучше ничего не придумаешь. Они не будут долго вынюхивать вокруг, не будут тратить время на поиски убийцы, особенно, если решат, что он сбежал.
Согнув плечи и сжимая в руке арбалет, Микки направился к заброшенному строению.
Боже, он проголодался. Но не стоит рисковать. Нужно спрятаться, хотя бы до вечера. К тому времени будет много кроликов. Наверное, он успеет убить штуки три, пока они поймут, что на них охотятся. Глупые твари. Микки занимал себя такими мыслями, поскольку они отгоняли худшие размышления, хотя и не надолго.
Он подошел к дороге — на самом деле широкой колее в засохшей грязи — и двинулся вдоль нее, держась в тени идущей рядом полосы деревьев и кустов. Вскоре перед ним выросла пустая оболочка, бывшая некогда большим поместьем, и он остановился на краю большой, но заросшей поляны. Микки взглянул на пустые черные окна, и что-то внутри словно отступило, как будто часть его самого — возможно, его бравада — съежилась при виде Локвуд-Холла. Ему никогдане нравилось это место.
Открытый портал на верху лестницы казался темным и неприветливым, как и окна, но Микки знал, что для него это единственное убежище. По крайней мере, внутри он сможет развести огонь, чтобы погреться в ближайшие пару ночей — хотя стояло лето, ночью в последнее время похолодало. Он может на малом огне зажарить кролика или птицу, не заботясь о запахе и яркости костра. Микки еще немного поколебался, потом пожал плечами, поскольку больше ничего не оставалось, и покинул свое укрытие среди деревьев, направляясь к мрачному убежищу.
Только его промокшие кеды сделали первый неуверенный шаг, как послышалась тихая звенящая музыка. Ему показалось, что он слышит ее; Микки остановился и прислушался. Но ничего больше не звучало, только вдали каркнул ворон. Наверное, просто померещилось. Он ведь по сути дела две ночи не спал, устал, изголодался — и был напуган,еще бы! Сознание могло выделывать что угодно. Наверное, сквозняк внутри пошевелил разбитое стекло, или еще что-нибудь. Впрочем, не похоже, чтобы звук был от стекла. Он больше напоминал старое пианино — не настоящий инструмент, а вроде тех маленьких штуковин, что играют в музыкальных шкатулках. Да и не было ни ветерка, чтобы вызвать сквозняк. Значит, просто померещилось.
Микки стал взбираться по лестнице, и музыка как будто тут же вернулась. Он остановился перед широким порталом и снова прислушался. Нет, ничего. Неподалеку просыпались в гнездах птицы, вот и все. Он так устал, что уже не различает звуков. Это место пустует более двухсот лет, с того страшного пожара, о котором местные жители говорят до сих пор. Он сам себя пугает. Все равно, даже если в доме водятся привидения — как говорят в деревне, — они не могут причинить вреда. Это все знают. Призраки ничего не могут, кроме как маячить с несчастным видом.
Микки попытался засмеяться, но губы тряслись, и он издал только какое-то гортанное кудахтанье.
Он поднял к груди арбалет, держа его двумя руками и, целясь в темный вход перед собой, стал осторожно приближаться. Когда Микки вошел, его приветствовала только тишина.
* * *
Маленькая одинокая фигурка пересекла каменный мостик и направилась по главной улице Слита к лужайке перед гостиницей. В походке человека была заметна целенаправленность, хотя шел он ни в коем случае не быстро — он провел ночь, наблюдая за деревней издали, а в его возрасте сырость проникает в кости, как чернила в промокашку. Воротник его твидового пиджака был поднят, а шляпа с узкими полями глубоко надвинута на лоб. В серо-зеленых глазах Симуса Фелана отражался мягкий красный рассвет над нечетким горизонтом.«Впереди еще один прекрасный денек, — думал Фелан, подходя к месту, где короткая главная улица разделялась на две дороги вокруг лужайки и пруда. — Конечно, прекрасный денек, но, возможно, не такой уж прекрасный для людей вокруг».
Ночь постепенно растворялась, но несмотря на теплое свечение над холмами, ее темнота окутывала деревню, как черная мантия. Прежде чем перейти перекресток, маленький человечек огляделся и посмотрел на ивы, словно ища признаки жизни. Сколько из вас еще спит? Что-то плохое было здесь этой ночью, что-то ужасное шевелилось в Слите. Вы почувствовали это, оно приснилось вам? Оно явилось вам? Да, будет прекрасный летний день, но на лицах местных жителей будет усталость. И несомненно, тревога. И некоторый страх. Да, точно, все будет именно так.
Он преодолел небольшое пространство с разметкой для стоянки машин и увидел красный «форд», который заметил накануне. Потом его внимание привлекла гостиница на другой стороне дороги.
— Я навещу тебя попозже, парень, — тихо проговорил Фелан. — Нам есть о чем поговорить. Но не буду тревожить тебя в этот немилосердный час — тебе надо хорошо выспаться, если придется столкнуться с тем, что грядет.
«То есть, если этой ночью ты умудрился заснуть», — добавил он про себя.
Фелан прошел мимо нескольких стоящих на стоянке машин и ступил на траву. Поверхность пруда была гладкой и отражала сумрачное небо над ней. Не хотелось заглядывать в глубину стоячих вод, но невольно глаза притягивались к воде.
— Нет, — строго приказал себе Фелан и решительно повернулся к скамейке и огромному почтенному вязу на другом краю лужайки. — У меня нет большого желания смотреть в твои мрачные глубины в это время дня, — сказал он, будто обращаясь к самому пруду, и тут что-то на краю воды привлекло его взгляд. А, просто пластиковая утка, застрявшая в камышах. В ней нет ничего зловещего, хотя в темных водах крылась какая-то тайна, и довольно скоро она объявит о себе. Но пока пусть все остается как есть, имеются другие дела, чтобы ими заняться. И Фелан пошел дальше.
Изогнутый гребень солнца медленно выскользнул из-за горизонта и стал подниматься, как какой-то наглый и неумолимый скряга, враждебный к ночи и всем ее вороватым замашкам. Это было великолепное и возвышающее душу зрелище, которое чуть не вызвало на лице Фелана улыбку; но он знал, что свет и тепло не предотвратят событий, разворачивающихся в этом нечистом месте.
Он подошел к скамейке, опустился на нее, заметив на траве оставшиеся пятна крови, и не удержался, чтобы вновь не взглянуть на позорный столб. В глазах Фелана не было удивления, у него не захватило дыхание, когда он заметил сочащуюся из древнего дерева темную малиновую жидкость — непрерывную струйку, которая смешивалась с пылью у подножия столба и постепенно проникала в саму землю.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого зрелища, и поднял подбородок, подставляя лицо солнцу. Но солнце было у него за спиной и пока что грело слабо.
Губы Фелана шевелились, как в молитве.
24
Эш натянул рубашку и, застегиваясь, посмотрел в окно на лужайку. Еще не было и половины девятого, но солнечный жар уже проник сквозь низкие облака испарений от сырой земли и пруда. Эш заправил рубашку в брюки и засучил рукава; еще один жаркий, возможно, даже знойный день. Он заметил в камышах какое-то желтое пятнышко, колеблющееся в тонкой дымке над прудом, и вспомнил маленькую желтую уточку, которую увидел, приехав в Слит.
Постель у него за спиной, была измята, простыня почти сползла на пол, куда Эш сбросил ее, метаясь во сне. Он подошел и закинул простыню на кровать, потом сел на край и провел рукой по все еще мокрым волосам, стараясь их пригладить. Чуть раньше он сходил в душ в конце коридора и освежил тело прохладной водой, чтобы прийти в себя. Но по-прежнему ощущал усталость, будто его выжали, и, если учесть сумасшедшую ночь, в этом не было ничего удивительного.
Когда Эш, услышав те жуткие, душераздирающие крики, добрался до ванной комнаты в коттедже Эллен Преддл, то увидел, что женщина мечется там, как припадочная, словно борясь с каким-то демоном. Немного спустя Эш понял, что так оно и было — женщина сражалась с демоническим духом своего бывшего и исполненного ненависти мужа. «Джордж Преддл по-прежнему хочет страданий мальчику», — сказала Эллен Эшу позже, когда слезы высохли и осталась только дрожь, — и чтобы прекратить мучения, ей приходится изо всех сил сражаться с его злой душой. Ей не удалось уберечь Саймона, пока он был жив, но она убережет его после смерти.
Эшу было бы нетрудно отмести ее утверждения как бред эмоционально травмированной женщины, если бы он сам, собственными глазами не видел призрак ее сына. Ни с того ни с сего свет в ванной замерцал и потускнел, а потом наступил полный мрак. Как будто вся энергия в коттедже иссякла. И в этой темноте Эш услышал одинокий крик мальчика, страдающего от ужасной муки.
Почти тут же свет опять загорелся, и Эш увидел, что Эллен Преддл лежит на полу с закрытыми глазами, без сознания. А в ванне никого нет.
Эш быстро проверил разбросанные по полу фотоснимки, но ни на одном не было изображения. Все показывали какое-то белое сияние, как будто вспышка фотоаппарата отразилась от линзы обратно. Он собрал снимки и засунул в карман, чтобы внимательно изучить потом; проверил перевернутый магнитофон. Отделение для батареек было открыто, внутри осталась лишь одна батарейка, остальные валялись, разбросанные по полу. Женщина тихо застонала, и Эш слегка потряс ее за плечо. Она вздрогнула и, очнувшись, попыталась бороться, на этот раз с ним. Эш быстро успокоил ее, и вскоре она прислонилась к нему в изнеможении, не имея сил для борьбы.
В доме не было ничего крепче шерри, и, усадив женщину в кресло внизу, Эш налил ей полный стакан. А чтобы успокоить собственные нервы, налил себе столько же водки из фляжки на столе.
Эш оставался с Эллен Преддл, пока ее глаза не начали закрываться, теперь уже от естественной усталости. Он присматривал за ней, пока она лежала в постели, и уверял, что в эту ночь больше ничего не случится (по своему опыту он знал, что такие феномены не могут продолжаться долго из-за слишком большого расхода психической энергии). Вдруг сам ощутив полное изнеможение, он вернулся в гостиницу поспать. Хозяин оставил ему ключ от главного входа, и, проехав небольшое расстояние до «Черного Кабана», Эш воспользовался этим ключом. С оборудованием, решил он, в коттедже ничего не случится.
Он считал, что на эту ночь с призраками покончено, хотя дух другого мальчика еще мог появиться.
В изнеможении Эш рухнул на постель, и его сны были такими же запутанными, тревожными, как и в предыдущую ночь. И так же, как и в предыдущую ночь, проснувшись, он увидел у своей кровати все тот же образ.
В широко раскрытых глазах мальчика застыли страх и мольба; мальчик был виден совершенно ясно, словно светился изнутри. Через несколько секунд образ померк, оставив — всего лишь на мгновение — легкую ауру в форме детского тела, некое призрачное очертание, устремившееся вперед к протянутой руке Эша, и он ощутил холодное покалывание в том месте, где остаточная энергия коснулась его.
Очнувшись от гипнотических чар, Эш быстро перекатился через кровать и в страхе встал на полу на колени. Казалось, он очень долго пробыл в таком скрюченном положении, но на самом деле прошла минута или две.
Когда он достаточно успокоился, чтобы снова двигаться, то лег в постель и на удивление быстро уснул. В конце концов его разбудил яркий свет дня и звуки жизни в гостинице, а прохладный душ помог прочистить мозги и успокоить нервы.
Неожиданный стук в дверь вывел его из задумчивости.
— Мистер Эш? — послышался женский голос.
— Да? — откликнулся он, вставая с кровати.
— Кое-кто хочет вас видеть, мистер Эш.
Он удивился. Кому это захотелось увидеть его в это время дня? Первая мысль была о Грейс, и, поглядывая на дверь, Эш быстренько заправил постель. Затем он подошел к туалетному столику у окна и засунул плоскую фляжку в один из ящиков.
Когда же наконец он открыл дверь, его удивление усилилось, потому что там была вовсе не Грейс.
Рядом с женой хозяина стоял маленький человечек, его внешность можно было бы назвать броской. В руке он держал трость и был одет в красно-коричневый пиджак с торчащим из кармана пятнистым носовым платком и темно-зеленые вельветовые брюки, на ногах красовались коричневые башмаки. Его жилет был бордового цвета, а галстук под широким открытым воротом голубой рубашки играл всеми цветами радуги; серебристые седые волосы были зачесаны вверх, но по бокам были густыми и переходили в длинные бакенбарды. Серо-зеленые глаза рассматривали Эша так пристально, что исследователь начал ощущать неловкость.
— Надеюсь, вы не возражаете, что я провела этого джентльмена прямо наверх, — сказала Роз-мари, не представляя мужчин друг другу, — он сказал, что вы ждете его.
Эш изумленно уставился на маленького человечка, но что-то заставило его сказать:
— Да, да, миссис Джинти.
Он подождал, когда незнакомец представится, но тот только улыбнулся ему.
— Ну, тогда я вас оставлю. — Жена хозяина двинулась прочь, опустив голову, словно занятая другими заботами, но остановилась и полуобернулась к Эшу: — Надеюсь, вас ничто не беспокоило этой ночью.
— Беспокоило? — Он подумал, что это скрытый упрек за позднее возвращение в гостиницу.
— Шум, — пояснила она, и только тут Эш заметил в ее глазах тревогу. — Мистер Джинти и я, м-м-м, ловили мышь у нас в комнате. Боюсь, он очень шумел, гоняясь за ней. Вы понимаете, у нас в комнатах не бывает мышей. — Она издала неуверенный смешок и заправила за ухо выбившийся белокурый локон. — Нахальный зверек, но Том скоро прогнал его. Ну, я оставляю вас. — Она снова остановилась у лестницы и спросила: — Скоро можно ждать вас к завтраку, мистер Эш?
— Не думаю...
— А лично я проголодался, — сказал незнакомец, махнув шляпой жене хозяина. — Почему бы вам не приготовить столик для двоих?
Она кивнула и скрылась на лестнице.
Прежде чем Эш успел возразить, маленький человечек повернулся к нему:
— Думаю, вам нужно основательно позавтракать, — проговорил он с сильным ирландским акцентом, — чтобы приготовиться к грядущим невзгодам.
Эш нахмурился.
— Вам кажется, мы знакомы? — спросил он; его уже начала раздражать эта бесцеремонность — и фамильярность. По акценту Эш понял, что странный гость ирландец, но они определенно раньше не встречались.
— Нет. — Маленький человечек многозначительно посмотрел на него. — Нет, вы меня не знаете, мистер Эш, но полагаю, что я в некотором роде вас знаю. Не возражаете, если мы войдем?
Исследователь машинально отступил в сторону, ирландец шагнул в комнату, держа трость почти как указку, и прошел прямо к окну напротив двери.
— У вас была возможность взглянуть на лица местных жителей сегодня утром? — спросил он непринужденным и добродушным тоном. — Все, кого я сегодня встречаю, выглядят так, будто плохо спали. Вы видели глаза хозяйки? Над этим местом царит какой-то мрак, мистер Эш, что необычно в такой погожий день, вам не кажется? — Незнакомец оглянулся, ожидая ответа.
— Вас не затруднит представиться? — сказал Эш. — И откуда вы меня знаете?
— Не скромничайте, — последовал ответ. — Вы хорошо известны в возвышенном мире парапсихических явлений. Еще бы, не вашу ли книгу по этой теме я читал несколько лет назад? Исключительно интересно, хотя и не совсем точно. — Он прошел к единственному в комнате стулу и сел, положив ногу на ногу и обхватив руками колено, на которое положил шляпу. — Вчера я увидел, как вы проезжаете мимо, и узнал вас по фотографии на задней обложке книги.
Эш вспомнил странное чувство, которое ощутил, проезжая мимо лужайки, когда свернул к гостинице накануне во второй половине дня — чувство, что за ним наблюдают. Нет, не просто чувство — это было похоже на удар, как при первой встрече с Грейс, хотя, возможно, не такой сильный.
— Этот снимок был сделан много лет назад, — сказал Эш, понимая, что незнакомец узнал его не по фото. Он закрыл дверь и подошел к краю кровати. — И даже тогда в нем не было большого сходства.
— Нет, это был прекрасный снимок, — обезоруживающе улыбнулся ирландец. — Впрочем, не важно. А важно то, что я знаю, кто вы.
— Но я не знаю, кто вы.
— Ах, извините меня. Хорошие манеры никогда не были моим главным достоинством. Мое имя Симус Фелан, и я сердечно рад с вами познакомиться.
Имя звучало знакомо, но как Эш ни пытался, так и не вспомнил, где же его слышал.
— Уверен, чуть позже вы вспомните, — сказал Фелан, по-прежнему улыбаясь, и пригладил свои редеющие волосы. — А пока давайте сосредоточимся на ближайшей проблеме. — Игривость отчасти исчезла из его тона, и глаза пристально уставились на Эша. — Странные вещи происходят в Слите, вам не кажется, мистер Эш?
Постель у него за спиной, была измята, простыня почти сползла на пол, куда Эш сбросил ее, метаясь во сне. Он подошел и закинул простыню на кровать, потом сел на край и провел рукой по все еще мокрым волосам, стараясь их пригладить. Чуть раньше он сходил в душ в конце коридора и освежил тело прохладной водой, чтобы прийти в себя. Но по-прежнему ощущал усталость, будто его выжали, и, если учесть сумасшедшую ночь, в этом не было ничего удивительного.
Когда Эш, услышав те жуткие, душераздирающие крики, добрался до ванной комнаты в коттедже Эллен Преддл, то увидел, что женщина мечется там, как припадочная, словно борясь с каким-то демоном. Немного спустя Эш понял, что так оно и было — женщина сражалась с демоническим духом своего бывшего и исполненного ненависти мужа. «Джордж Преддл по-прежнему хочет страданий мальчику», — сказала Эллен Эшу позже, когда слезы высохли и осталась только дрожь, — и чтобы прекратить мучения, ей приходится изо всех сил сражаться с его злой душой. Ей не удалось уберечь Саймона, пока он был жив, но она убережет его после смерти.
Эшу было бы нетрудно отмести ее утверждения как бред эмоционально травмированной женщины, если бы он сам, собственными глазами не видел призрак ее сына. Ни с того ни с сего свет в ванной замерцал и потускнел, а потом наступил полный мрак. Как будто вся энергия в коттедже иссякла. И в этой темноте Эш услышал одинокий крик мальчика, страдающего от ужасной муки.
Почти тут же свет опять загорелся, и Эш увидел, что Эллен Преддл лежит на полу с закрытыми глазами, без сознания. А в ванне никого нет.
Эш быстро проверил разбросанные по полу фотоснимки, но ни на одном не было изображения. Все показывали какое-то белое сияние, как будто вспышка фотоаппарата отразилась от линзы обратно. Он собрал снимки и засунул в карман, чтобы внимательно изучить потом; проверил перевернутый магнитофон. Отделение для батареек было открыто, внутри осталась лишь одна батарейка, остальные валялись, разбросанные по полу. Женщина тихо застонала, и Эш слегка потряс ее за плечо. Она вздрогнула и, очнувшись, попыталась бороться, на этот раз с ним. Эш быстро успокоил ее, и вскоре она прислонилась к нему в изнеможении, не имея сил для борьбы.
В доме не было ничего крепче шерри, и, усадив женщину в кресло внизу, Эш налил ей полный стакан. А чтобы успокоить собственные нервы, налил себе столько же водки из фляжки на столе.
Эш оставался с Эллен Преддл, пока ее глаза не начали закрываться, теперь уже от естественной усталости. Он присматривал за ней, пока она лежала в постели, и уверял, что в эту ночь больше ничего не случится (по своему опыту он знал, что такие феномены не могут продолжаться долго из-за слишком большого расхода психической энергии). Вдруг сам ощутив полное изнеможение, он вернулся в гостиницу поспать. Хозяин оставил ему ключ от главного входа, и, проехав небольшое расстояние до «Черного Кабана», Эш воспользовался этим ключом. С оборудованием, решил он, в коттедже ничего не случится.
Он считал, что на эту ночь с призраками покончено, хотя дух другого мальчика еще мог появиться.
В изнеможении Эш рухнул на постель, и его сны были такими же запутанными, тревожными, как и в предыдущую ночь. И так же, как и в предыдущую ночь, проснувшись, он увидел у своей кровати все тот же образ.
В широко раскрытых глазах мальчика застыли страх и мольба; мальчик был виден совершенно ясно, словно светился изнутри. Через несколько секунд образ померк, оставив — всего лишь на мгновение — легкую ауру в форме детского тела, некое призрачное очертание, устремившееся вперед к протянутой руке Эша, и он ощутил холодное покалывание в том месте, где остаточная энергия коснулась его.
Очнувшись от гипнотических чар, Эш быстро перекатился через кровать и в страхе встал на полу на колени. Казалось, он очень долго пробыл в таком скрюченном положении, но на самом деле прошла минута или две.
Когда он достаточно успокоился, чтобы снова двигаться, то лег в постель и на удивление быстро уснул. В конце концов его разбудил яркий свет дня и звуки жизни в гостинице, а прохладный душ помог прочистить мозги и успокоить нервы.
Неожиданный стук в дверь вывел его из задумчивости.
— Мистер Эш? — послышался женский голос.
— Да? — откликнулся он, вставая с кровати.
— Кое-кто хочет вас видеть, мистер Эш.
Он удивился. Кому это захотелось увидеть его в это время дня? Первая мысль была о Грейс, и, поглядывая на дверь, Эш быстренько заправил постель. Затем он подошел к туалетному столику у окна и засунул плоскую фляжку в один из ящиков.
Когда же наконец он открыл дверь, его удивление усилилось, потому что там была вовсе не Грейс.
Рядом с женой хозяина стоял маленький человечек, его внешность можно было бы назвать броской. В руке он держал трость и был одет в красно-коричневый пиджак с торчащим из кармана пятнистым носовым платком и темно-зеленые вельветовые брюки, на ногах красовались коричневые башмаки. Его жилет был бордового цвета, а галстук под широким открытым воротом голубой рубашки играл всеми цветами радуги; серебристые седые волосы были зачесаны вверх, но по бокам были густыми и переходили в длинные бакенбарды. Серо-зеленые глаза рассматривали Эша так пристально, что исследователь начал ощущать неловкость.
— Надеюсь, вы не возражаете, что я провела этого джентльмена прямо наверх, — сказала Роз-мари, не представляя мужчин друг другу, — он сказал, что вы ждете его.
Эш изумленно уставился на маленького человечка, но что-то заставило его сказать:
— Да, да, миссис Джинти.
Он подождал, когда незнакомец представится, но тот только улыбнулся ему.
— Ну, тогда я вас оставлю. — Жена хозяина двинулась прочь, опустив голову, словно занятая другими заботами, но остановилась и полуобернулась к Эшу: — Надеюсь, вас ничто не беспокоило этой ночью.
— Беспокоило? — Он подумал, что это скрытый упрек за позднее возвращение в гостиницу.
— Шум, — пояснила она, и только тут Эш заметил в ее глазах тревогу. — Мистер Джинти и я, м-м-м, ловили мышь у нас в комнате. Боюсь, он очень шумел, гоняясь за ней. Вы понимаете, у нас в комнатах не бывает мышей. — Она издала неуверенный смешок и заправила за ухо выбившийся белокурый локон. — Нахальный зверек, но Том скоро прогнал его. Ну, я оставляю вас. — Она снова остановилась у лестницы и спросила: — Скоро можно ждать вас к завтраку, мистер Эш?
— Не думаю...
— А лично я проголодался, — сказал незнакомец, махнув шляпой жене хозяина. — Почему бы вам не приготовить столик для двоих?
Она кивнула и скрылась на лестнице.
Прежде чем Эш успел возразить, маленький человечек повернулся к нему:
— Думаю, вам нужно основательно позавтракать, — проговорил он с сильным ирландским акцентом, — чтобы приготовиться к грядущим невзгодам.
Эш нахмурился.
— Вам кажется, мы знакомы? — спросил он; его уже начала раздражать эта бесцеремонность — и фамильярность. По акценту Эш понял, что странный гость ирландец, но они определенно раньше не встречались.
— Нет. — Маленький человечек многозначительно посмотрел на него. — Нет, вы меня не знаете, мистер Эш, но полагаю, что я в некотором роде вас знаю. Не возражаете, если мы войдем?
Исследователь машинально отступил в сторону, ирландец шагнул в комнату, держа трость почти как указку, и прошел прямо к окну напротив двери.
— У вас была возможность взглянуть на лица местных жителей сегодня утром? — спросил он непринужденным и добродушным тоном. — Все, кого я сегодня встречаю, выглядят так, будто плохо спали. Вы видели глаза хозяйки? Над этим местом царит какой-то мрак, мистер Эш, что необычно в такой погожий день, вам не кажется? — Незнакомец оглянулся, ожидая ответа.
— Вас не затруднит представиться? — сказал Эш. — И откуда вы меня знаете?
— Не скромничайте, — последовал ответ. — Вы хорошо известны в возвышенном мире парапсихических явлений. Еще бы, не вашу ли книгу по этой теме я читал несколько лет назад? Исключительно интересно, хотя и не совсем точно. — Он прошел к единственному в комнате стулу и сел, положив ногу на ногу и обхватив руками колено, на которое положил шляпу. — Вчера я увидел, как вы проезжаете мимо, и узнал вас по фотографии на задней обложке книги.
Эш вспомнил странное чувство, которое ощутил, проезжая мимо лужайки, когда свернул к гостинице накануне во второй половине дня — чувство, что за ним наблюдают. Нет, не просто чувство — это было похоже на удар, как при первой встрече с Грейс, хотя, возможно, не такой сильный.
— Этот снимок был сделан много лет назад, — сказал Эш, понимая, что незнакомец узнал его не по фото. Он закрыл дверь и подошел к краю кровати. — И даже тогда в нем не было большого сходства.
— Нет, это был прекрасный снимок, — обезоруживающе улыбнулся ирландец. — Впрочем, не важно. А важно то, что я знаю, кто вы.
— Но я не знаю, кто вы.
— Ах, извините меня. Хорошие манеры никогда не были моим главным достоинством. Мое имя Симус Фелан, и я сердечно рад с вами познакомиться.
Имя звучало знакомо, но как Эш ни пытался, так и не вспомнил, где же его слышал.
— Уверен, чуть позже вы вспомните, — сказал Фелан, по-прежнему улыбаясь, и пригладил свои редеющие волосы. — А пока давайте сосредоточимся на ближайшей проблеме. — Игривость отчасти исчезла из его тона, и глаза пристально уставились на Эша. — Странные вещи происходят в Слите, вам не кажется, мистер Эш?