Страница:
Фанни была удивлена, однако, обдумав слова майора, сказала:
— Конечно, Серена знала маркиза всю жизнь. И, как бы яростно они ни ссорились, им удавалось сохранять добрые отношения друг с другом. Но ей совсем не стоит вмешиваться в это дело. Я не верю, что Эмили хочет выйти замуж за Ротерхэма. Она не осмеливается признаться в этом Серене, а Серена старается, чтобы девочка не оставалась со мной наедине, потому что знает мое мнение на сей счет.
Майор улыбнулся:
— Значит, если Серена вмешивается в их отношения с одной стороны, то вы делаете то же самое с другой?
— О нет! Только если Эмили доверится мне, если спросит моего совета, тогда я настоятельно посоветую ей не выходить замуж за человека, к которому она не чувствует особого расположения, человека, к тому же гораздо старше ее и с таким грубым характером. Эмили не в состоянии понять… даже если бы маркиз был добрым и внимательным… — Голос Фанни задрожал, она отвернулась и густо покраснела.
Инстинктивно майор дотронулся до ее руки, лежавшей на подлокотнике кресла, и ободряюще пожал ее, рука дрогнула под его прикосновением, потом Фанни осторожно убрала ее.
— Я не должна была этого говорить, — с легкой дрожью в голосе произнесла она, — и мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я не была искренне привязана к лорду Спенборо. Я всегда вспоминаю о нем с благодарностью и теплотой.
— Не продолжайте, — тихо сказал майор, — я очень хорошо понимаю вас. — Он на секунду умолк, потом заговорил в своей обычной манере. — Боюсь, сейчас, когда Серена часто проводит время со своей глупенькой протеже, вы чувствуете себя одинокой. Я подумываю о том, чтобы хорошенько отругать ее за то, что она вами пренебрегает.
— Нет-нет, что вы! Уверяю вас, она мною не пренебрегает, и мне вовсе не одиноко.
И это было правдой. С тех пор, как кончилось их абсолютное уединение, Фанни не испытывала недостатка в общении и приобрела в Бате много знакомых. По утрам она принимала гостей или сама наносила визиты, посетила пару концертов, выезжала несколько раз на званые ужины и даже осмелилась появиться на раутах для избранной публики. Фанни почувствовала себя безумно смелой, так как до сих пор никогда не выезжала в свет одна. До замужества она пряталась в тени своей матери, после свадьбы — в тени мужа, потом — падчерицы. Сейчас она привыкла к светским сборищам и уже не чувствовала потребности ни в чьей поддержке. Только одно обстоятельство мешало Фанни спокойно наслаждаться неторопливой светской жизнью в этом маленьком курортном городке: находившаяся прежде под защитой мужа, она так и не научилась держать на расстоянии своих многочисленных поклонников. По натуре эта молодая женщина вовсе не была легкомысленной. А пожилой и добрый муж, хорошо знавший общество, в котором он вращался, позаботился о том, чтобы избавить Фанни от искушений модной столицы. Молодые фаты, раскинувшие свои сети, едва увидев, как смотрит на них милорд Спенборо, тут же начинали искать другую добычу. Таким образом его жена продолжала оставаться в блаженном неведении относительно того, что за ней пытались ухаживать или что ее оберегают от чьих-то ухаживаний.
Но став вдовой — такой юной и божественно прелестной, — она неудержимо привлекала к себе влюбчивые души и вскоре столкнулась с небольшими трудностями. Одного изумленного взгляда леди Спенборо было достаточно, чтобы отвадить более степенных поклонников. Но некоторые юнцы, потерявшие из-за Фанни голову, серьезно беспокоили ее своими пылкими домогательствами и очевидными стремлениями выставить напоказ свои отношения с ней. Серена знала, как останавливать подобные притязания, но Фанни недоставало беззаботного тона ее падчерицы. Кроме того, она никогда не могла заставить себя осадить очередного молодого джентльмена, бесцеремонно дарившего ей красную розу или приносившего после долгой беготни по городу какую-нибудь редкую вещицу, которую ей хотелось бы приобрести. Фанни верила, что положение вдовы защищает ее от нежелательных предложений, и утешалась мыслью, что большинство этих обожателей слишком молоды, чтобы иметь серьезные намерения. Поэтому она была потрясена, когда мистер Огастес Райд — сын старой знакомой ее матери — однажды забылся настолько, что бросился к ее ногам и признался в страстной любви.
Этому молодому человеку было позволено появиться в гостиной после того, как он сообщил, что принес Фанни записку от своей матушки. Вдова сидела одна и выглядела такой прелестной и воздушной в своем узком черном платье и вуали, что юноша потерял голову. Прочитав записку миссис Райд, Фанни обратилась к нему:
— Извините, мистер Райд, но не могли бы вы обождать, пока я отвечу на любезное приглашение миссис Райд? Может быть, вы доставите ей мою записку?
Она привстала с кресла, и в этот миг юный Райд бросился перед ней на колени, умоляя выслушать его.
— Мистер Райд! — воскликнула ошеломленная Фанни. — Прошу вас, встаньте! Вы забываетесь! Умоляю вас…
Но все было бесполезно. Он схватил ее руки и стал покрывать их поцелуями, обрушив при этом на леди Спенборо поток бессвязных восклицаний. Она отчаянно пыталась остановить эти излияния, но тот не обращал на ее уговоры никакого внимания и, может быть, даже не слышал их. Мистер Райд не удовлетворился лишь тем, что положил к ногам Фанни свое сердце. Он сбивчиво твердил о своем нынешнем положении и будущих ожиданиях, поклялся ей в вечной любви и объявил, что бросится в Эвон, если она лишит его надежды на счастье. Почувствовав, что вдова в испуге отпрянула и в глазах ее блеснули слезы, юный джентльмен принялся упрашивать ее не пугаться и даже умудрился одной рукой обнять Фанни за тонкую талию.
Эту невероятную сцену и застал мистер Киркби, вошедший в гостиную без объявления. Пораженный увиденным, он застыл на пороге. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять суть происходящего. Майор быстро подошел к ним — в этот миг смешавшийся поклонник повернулся к нему с изумленным видом, а Фанни облегченно вздохнула. Майор схватил мистера Райда за воротник пальто и одним рывком поднял его на ноги.
— Прежде чем вы покинете этот дом, попросите прощения у леди Спенборо! — весело сказал Гектор. — И в следующий раз не наносите утренних визитов, если вы пьяны.
Смущенный и разгневанный юноша с горячностью отверг предположение майора и попытался довольно бессвязно убедить его и Фанни в благородном характере своего предложения. Но та просто закрыла ладонями пылающее лицо, после чего Гектор подтолкнул мистера Райда к двери со словами:
— Вот когда станете лет на пять старше, тогда и делайте предложения дамам. К тому времени вы уже поймете, что не следует ухаживать за женщиной, само положение которой защищает ее от приставаний. Убирайтесь! И если вы вынудите меня проводить вас вниз, я сделаю это так, что вам будет неприятно.
Охладив таким образом пыл мистера Райда, майор Киркби выставил его из комнаты и закрыл за ним дверь.
— Самодовольный юный глупец! — заметил он, повернувшись к Фанни. Однако, увидев, что та вовсе не склонна отнестись с юмором к происшедшему, а, наоборот, взволнована и огорчена, Гектор кинулся к ней. — Не принимайте так близко к сердцу! Ах, мерзавец! Нужно было спустить его с лестницы!
Вдова попыталась взять себя в руки, но слезы продолжали литься из ее глаз. Неожиданность этой сцены расстроила Фанни так же, как и ее непристойность. Она вся дрожала и побелела, словно полотно.
— Как он мог? Как он мог так оскорбить меня? — рыдала Фанни.
— Это, конечно, было ужасно. Однако он совсем не хотел вас оскорбить, — стал уверять ее майор. — Разумеется, его следует выпороть за такую дерзость. Но ведь это всего лишь увлечение глупого мальчишки.
— Что в моем поведении дало ему повод предположить, будто я стану поощрять такие ужасные ухаживания? Не прошло еще и года, как я овдовела, и вдруг такое… Я никогда не думала… Мне просто в голову не могло прийти…
— Конечно, не могло, — успокоил ее майор, встав на одно колено как раз на том самом месте, на котором стоял мистер Райд, и нежно взяв пальцы Фанни в свою руку. — Вы ни в чем не виноваты. Ваше поведение было безукоризненным. Не надо… Я не могу видеть ваших слез, моя… леди Спенборо.
— Простите меня, это очень глупо, — задыхающимся голосом выговорила Фанни. Она героически пыталась взять себя в руки, но из груди ее вырывались лишь сдавленные рыдания. — Я не знала, как остановить его, а он все целовал мне руки и говорил эти ужасные вещи… Он так напугал меня! Мне очень жаль, что я такая глупая. Я так благодарна вам за то, что вы прогнали его. Что бы я делала, если бы вы не появились? Ведь он — о, майор Киркби! — он положил мне руку на талию. Мне так стыдно, но ведь я на самом деле ничем его не поощряла…
В этот момент майор, действуя еще более ловко, чем мистер Райд, обнял обеими руками поникшую фигурку вдовы и, бережно придерживая ее, стал приговаривать:
— Фанни, Фанни, успокойся, моя милая, успокойся! Не плачь! Я сделаю так, что этот юнец и близко к тебе не подойдет. Тебе нечего бояться…
Никто из них не понял, как это произошло. Разгневанная вдова, почувствовав рядом спасительное плечо, инстинктивно прислонилась к нему и в следующий миг оказалась в объятиях еще более крепких, чем объятия неудачливого мистера Райда. Неуместность этих объятий, кажется, не дошла до нее. Сердце Фанни забилось учащенно, она приникла к майору, и тот поцеловал поднятое к нему личико.
Они долго оставались в этом положении. Затем оба одновременно осознали, что происходит. Фанни судорожно рванулась, высвобождаясь из объятий мистера Киркби. Тот опустил руки и вскочил на ноги.
— О, Фанни! Боже, что я наделал! — воскликнул майор. Они оба с ужасом взирали друг на друга, бледные как смерть. — Прости меня, я не хотел… Дорогая, что же нам теперь делать?
Ее щеки залил румянец, а в глазах засияла такая нежность, что он с трудом удержался, чтобы снова не обнять Фанни. Но она сказала сдавленным голосом:
— Вы лишь пытались утешить меня. Я знаю, что вы не хотели…
— Фанни, Фанни, не говори так! Мы ничего не могли с собой поделать! — прервал ее Гектор и отошел к окну, как будто боялся глядеть на нее. — Какой же я был дурак!
В голосе майора Киркби звучало такое искреннее страдание, что вдова вздрогнула и опустила голову, чтобы скрыть набежавшие снова слезы. Оба долго молчали. Потом Фанни украдкой вытерла глаза и еле слышно вымолвила:
— Это моя вина. Вы должны забыть, как глупо я себя вела. Я не придаю этому значения, ведь вы не хотели.
— Нет, Фанни. Полагаю, я полюбил тебя в то самое мгновение, когда впервые увидел.
— Нет! Нет! Гектор, подумайте, что вы такое говорите. Вы любите Серену! Все эти годы вы любили ее…
— Я любил мечту. Глупую и сентиментальную мечту, родившуюся в голове романтического идиота. Тот образ, который я лелеял, — это была совсем не Серена! Она никогда не походила на этот образ.
— Она гораздо лучше его! — поспешно проговорила Фанни.
— Да, гораздо лучше. Серена — восхитительное существо! Я восторгаюсь ею, уважаю ее, считаю ее самой красивой женщиной из всех, встреченных мною. Но я не люблю Серену.
Фанни прижала ладонь к виску:
— Как это может быть? Нет, это невозможно. Просто невозможно!
— Ты думаешь, я сумасшедший? — Майор отошел от окна. — Как же мне переубедить тебя? — Он сел напротив Фанни и обхватил голову руками. — Это не было безумием, это было просто безрассудство. Когда я впервые увидел Серену, то влюбился в нее по уши. Наверное, я походил тогда на этого несчастного мальчишку, которого застал у тебя сегодня. Потом нас разлучили, я поступил в полк, служил на материке, где месяцами не видел женщин, кроме маркитанток и испанских крестьянок. И естественно, ничто не могло стереть из моих воспоминаний ее образ. Мне было недостаточно просто помнить ее, и я слой за слоем принялся накладывать на этот образ блестящую краску. Лицо Серены я, конечно, не мог изменить. Но изменил ее суть. А может быть, я и не знал ее никогда… — Гектор взглянул на Фанни, и печальная усмешка скривила его рот. — Ты когда-нибудь прикладывала к больному зубу настойку опия, Фанни? Таким же опием был и образ Серены, созданный моим воображением. Потом, когда я снова встретил ее… — он умолк и снова обхватил голову ладонями, — ее лицо, еще более прекрасное, чем в моих воспоминаниях! Ее мелодичный голос, колдовское очарование, изящество, сквозившее в каждом ее движении, — все было таким, каким оно запомнилось мне. Я снова был влюблен, и снова — в ту же безумную мечту! Женщина, скрывавшаяся под ослепившей меня внешностью, оказалась совсем незнакомой мне. Я наделил созданный мной образ своими мыслями, своими пристрастиями. В реальности же у нас с Сереной почти не было общего. А что касается наших пристрастий… — он грустно усмехнулся, — ты сама знаешь, как они разнятся.
— Да, я знаю, что иногда вы бывали удивлены, порой — даже разочарованы. Однако вы были счастливы! Вы ведь были счастливы? — умоляюще спросила Фанни.
— Я был счастлив, потому что существовала ты. Но лишь теперь я понимаю это, а тогда не осознавал. Я походил на человека, ослепленного солнечным светом, а когда мои глаза привыкли к нему и я увидел, что пейзаж передо мной не так красив, как представлял я себе, то предпочел просто зажмуриться. Думал, что мои чувства к Серене не могут измениться. Я осознал, что именно ты — та женщина, которую я люблю, только в тот миг, когда ты оказалась в моих объятиях. В этот момент я понял, что дать тебе уйти — это все равно, что вырвать сердце из моей груди.
Фанни вскочила с кресла, упала рядом с майором на колени и обвила его руками. — И из моего тоже! О, Гектор, Гектор! Какая же я гадкая! Я-то всегда знала, как люблю тебя. — Они прижались друг к другу, и Фанни положила голову ему на плечо. Она плакала беззвучно, а когда вновь заговорила, в ее голосе уже звучало спокойствие:
— Мы ничего не можем сделать, любовь моя.
— Да. Я знаю. Хорошо, что Бог уберег тебя от такого возмутительного олуха, каким я оказался! — с горечью признался он.
Вдова убрала со своей щеки руку Гектора и задержала ее в своей ладони.
— Не нужно так говорить. И представлять, что могло бы быть. Мы не должны больше думать об этом. Гектор, мы не можем…
— Не нужно напоминать мне об этом. Это было бы бесчестным с моей стороны!
— Ты научишься быть счастливым с Сереной, на самом деле научишься. Сейчас это кажется невозможным, но ты привыкнешь к такому положению, мы оба привыкнем. Когда речь не идет о явной неприязни, человек может привыкнуть ко всему, я-то знаю. Серена не должна даже подозревать правду.
— Ты права, — уныло согласился майор. Фанни была не в силах убрать свою руку и нежно гладила его светлые волнистые волосы.
— Очень многое хорошее в Серене вовсе не выдумано тобой. Ее мужество, доброта, великодушие и множество других качеств. — Она попыталась изобразить улыбку. — Ты забудешь, что был настолько глупым, что влюбился в меня, пусть даже не очень сильно. Ведь Серена намного умнее и красивее меня.
Майор Киркби взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза.
— Верно, умнее и красивее. Но ты мне гораздо дороже. — В голосе майора зазвучало страдание, и он выпустил Фанни из своих объятий. — Не бойся! Я был дураком, но, надеюсь, я все же человек чести.
— Конечно, конечно! Ты был поражен, когда узнал, что Серена не совсем та, какой она тебе представлялась. Но скоро ты оправишься и будешь сам удивляться, как это сразу не понял, что она достойна любви гораздо больше, чем глупый образ, выдуманный тобой. И она любит тебя, Гектор.
Он молчал, уставившись на свои стиснутые руки, потом посмотрел на Фанни долгим вопрошающим взглядом:
— Ты думаешь, она меня любит?
— Но, Гектор, как ты можешь сомневаться в этом? Ведь Серена сказала даже, что откажется от наследства, только чтобы сделать тебе приятное.
Майор вздохнул:
— Ах да. Я и забыл. Но иногда мне кажется… Фанни, ты никогда не думала, что по-настоящему она любит вовсе не меня, а Ротерхэма?
— Ротерхэма? — Вдова не могла поверить своим ушам. — Господи, почему ты так думаешь?
— Раньше я не задумывался об этом, но когда маркиз приехал сюда, мне в голову закралось подозрение, что дело обстоит именно так.
— Нет, она не может любить Ротерхэма. Если бы ты только слышал, как она говорит о своей помолвке с ним, тебе бы подобная мысль даже в голову не пришла. Да у них ни одна встреча не обходится без стычки! А он? Ты полагаешь, он все еще любит Серену?
— Да нет, не заметил. Нет, об этом я не думал. Ротерхэм ведь не пытался помешать нашей помолвке, наоборот, он вел себя по отношению ко мне со снисходительностью, которой я от него не ожидал и, надо сказать, не заслуживал. Да и его собственная помолвка была объявлена еще до того, как он узнал о нашей…
Они снова надолго замолчали. Наконец Фанни поднялась:
— Он ей безразличен. Я уверена. Это просто привязанность к человеку, который был другом ее отца. Если бы Серена любила Ротерхэма… а ты тоже…
Майор тоже вскочил на ноги:
— Она никогда не узнает правды, да поможет мне Бог! Я должен идти. Не представляю, как я буду глядеть ей в глаза! Фанни, сейчас я просто не могу этого сделать. У меня есть неотложные дела дома, я поеду. Скажи, что я заходил сообщить о письме от своего агента и собираюсь уехать сегодня после обеда на почтовом дилижансе, — майор взглянул на каминные часы, — который отправляется из Бата в пять вечера, не так ли? Времени у меня в обрез. Я еще должен собрать чемодан и успеть к отбытию дилижанса.
— Это нехорошо! Что подумает Серена, если ты уедешь так поспешно?
— Я вернусь. Скажи, что я уезжаю всего на несколько дней. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Но сейчас… — Он умолк на полуслове, потом схватил ее руки и страстно их поцеловал. — Любимая моя! Прости меня! — воскликнул майор и, не проронив больше ни слова и не оглядываясь на Фанни, выбежал из комнаты.
Глава 16
— Конечно, Серена знала маркиза всю жизнь. И, как бы яростно они ни ссорились, им удавалось сохранять добрые отношения друг с другом. Но ей совсем не стоит вмешиваться в это дело. Я не верю, что Эмили хочет выйти замуж за Ротерхэма. Она не осмеливается признаться в этом Серене, а Серена старается, чтобы девочка не оставалась со мной наедине, потому что знает мое мнение на сей счет.
Майор улыбнулся:
— Значит, если Серена вмешивается в их отношения с одной стороны, то вы делаете то же самое с другой?
— О нет! Только если Эмили доверится мне, если спросит моего совета, тогда я настоятельно посоветую ей не выходить замуж за человека, к которому она не чувствует особого расположения, человека, к тому же гораздо старше ее и с таким грубым характером. Эмили не в состоянии понять… даже если бы маркиз был добрым и внимательным… — Голос Фанни задрожал, она отвернулась и густо покраснела.
Инстинктивно майор дотронулся до ее руки, лежавшей на подлокотнике кресла, и ободряюще пожал ее, рука дрогнула под его прикосновением, потом Фанни осторожно убрала ее.
— Я не должна была этого говорить, — с легкой дрожью в голосе произнесла она, — и мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я не была искренне привязана к лорду Спенборо. Я всегда вспоминаю о нем с благодарностью и теплотой.
— Не продолжайте, — тихо сказал майор, — я очень хорошо понимаю вас. — Он на секунду умолк, потом заговорил в своей обычной манере. — Боюсь, сейчас, когда Серена часто проводит время со своей глупенькой протеже, вы чувствуете себя одинокой. Я подумываю о том, чтобы хорошенько отругать ее за то, что она вами пренебрегает.
— Нет-нет, что вы! Уверяю вас, она мною не пренебрегает, и мне вовсе не одиноко.
И это было правдой. С тех пор, как кончилось их абсолютное уединение, Фанни не испытывала недостатка в общении и приобрела в Бате много знакомых. По утрам она принимала гостей или сама наносила визиты, посетила пару концертов, выезжала несколько раз на званые ужины и даже осмелилась появиться на раутах для избранной публики. Фанни почувствовала себя безумно смелой, так как до сих пор никогда не выезжала в свет одна. До замужества она пряталась в тени своей матери, после свадьбы — в тени мужа, потом — падчерицы. Сейчас она привыкла к светским сборищам и уже не чувствовала потребности ни в чьей поддержке. Только одно обстоятельство мешало Фанни спокойно наслаждаться неторопливой светской жизнью в этом маленьком курортном городке: находившаяся прежде под защитой мужа, она так и не научилась держать на расстоянии своих многочисленных поклонников. По натуре эта молодая женщина вовсе не была легкомысленной. А пожилой и добрый муж, хорошо знавший общество, в котором он вращался, позаботился о том, чтобы избавить Фанни от искушений модной столицы. Молодые фаты, раскинувшие свои сети, едва увидев, как смотрит на них милорд Спенборо, тут же начинали искать другую добычу. Таким образом его жена продолжала оставаться в блаженном неведении относительно того, что за ней пытались ухаживать или что ее оберегают от чьих-то ухаживаний.
Но став вдовой — такой юной и божественно прелестной, — она неудержимо привлекала к себе влюбчивые души и вскоре столкнулась с небольшими трудностями. Одного изумленного взгляда леди Спенборо было достаточно, чтобы отвадить более степенных поклонников. Но некоторые юнцы, потерявшие из-за Фанни голову, серьезно беспокоили ее своими пылкими домогательствами и очевидными стремлениями выставить напоказ свои отношения с ней. Серена знала, как останавливать подобные притязания, но Фанни недоставало беззаботного тона ее падчерицы. Кроме того, она никогда не могла заставить себя осадить очередного молодого джентльмена, бесцеремонно дарившего ей красную розу или приносившего после долгой беготни по городу какую-нибудь редкую вещицу, которую ей хотелось бы приобрести. Фанни верила, что положение вдовы защищает ее от нежелательных предложений, и утешалась мыслью, что большинство этих обожателей слишком молоды, чтобы иметь серьезные намерения. Поэтому она была потрясена, когда мистер Огастес Райд — сын старой знакомой ее матери — однажды забылся настолько, что бросился к ее ногам и признался в страстной любви.
Этому молодому человеку было позволено появиться в гостиной после того, как он сообщил, что принес Фанни записку от своей матушки. Вдова сидела одна и выглядела такой прелестной и воздушной в своем узком черном платье и вуали, что юноша потерял голову. Прочитав записку миссис Райд, Фанни обратилась к нему:
— Извините, мистер Райд, но не могли бы вы обождать, пока я отвечу на любезное приглашение миссис Райд? Может быть, вы доставите ей мою записку?
Она привстала с кресла, и в этот миг юный Райд бросился перед ней на колени, умоляя выслушать его.
— Мистер Райд! — воскликнула ошеломленная Фанни. — Прошу вас, встаньте! Вы забываетесь! Умоляю вас…
Но все было бесполезно. Он схватил ее руки и стал покрывать их поцелуями, обрушив при этом на леди Спенборо поток бессвязных восклицаний. Она отчаянно пыталась остановить эти излияния, но тот не обращал на ее уговоры никакого внимания и, может быть, даже не слышал их. Мистер Райд не удовлетворился лишь тем, что положил к ногам Фанни свое сердце. Он сбивчиво твердил о своем нынешнем положении и будущих ожиданиях, поклялся ей в вечной любви и объявил, что бросится в Эвон, если она лишит его надежды на счастье. Почувствовав, что вдова в испуге отпрянула и в глазах ее блеснули слезы, юный джентльмен принялся упрашивать ее не пугаться и даже умудрился одной рукой обнять Фанни за тонкую талию.
Эту невероятную сцену и застал мистер Киркби, вошедший в гостиную без объявления. Пораженный увиденным, он застыл на пороге. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять суть происходящего. Майор быстро подошел к ним — в этот миг смешавшийся поклонник повернулся к нему с изумленным видом, а Фанни облегченно вздохнула. Майор схватил мистера Райда за воротник пальто и одним рывком поднял его на ноги.
— Прежде чем вы покинете этот дом, попросите прощения у леди Спенборо! — весело сказал Гектор. — И в следующий раз не наносите утренних визитов, если вы пьяны.
Смущенный и разгневанный юноша с горячностью отверг предположение майора и попытался довольно бессвязно убедить его и Фанни в благородном характере своего предложения. Но та просто закрыла ладонями пылающее лицо, после чего Гектор подтолкнул мистера Райда к двери со словами:
— Вот когда станете лет на пять старше, тогда и делайте предложения дамам. К тому времени вы уже поймете, что не следует ухаживать за женщиной, само положение которой защищает ее от приставаний. Убирайтесь! И если вы вынудите меня проводить вас вниз, я сделаю это так, что вам будет неприятно.
Охладив таким образом пыл мистера Райда, майор Киркби выставил его из комнаты и закрыл за ним дверь.
— Самодовольный юный глупец! — заметил он, повернувшись к Фанни. Однако, увидев, что та вовсе не склонна отнестись с юмором к происшедшему, а, наоборот, взволнована и огорчена, Гектор кинулся к ней. — Не принимайте так близко к сердцу! Ах, мерзавец! Нужно было спустить его с лестницы!
Вдова попыталась взять себя в руки, но слезы продолжали литься из ее глаз. Неожиданность этой сцены расстроила Фанни так же, как и ее непристойность. Она вся дрожала и побелела, словно полотно.
— Как он мог? Как он мог так оскорбить меня? — рыдала Фанни.
— Это, конечно, было ужасно. Однако он совсем не хотел вас оскорбить, — стал уверять ее майор. — Разумеется, его следует выпороть за такую дерзость. Но ведь это всего лишь увлечение глупого мальчишки.
— Что в моем поведении дало ему повод предположить, будто я стану поощрять такие ужасные ухаживания? Не прошло еще и года, как я овдовела, и вдруг такое… Я никогда не думала… Мне просто в голову не могло прийти…
— Конечно, не могло, — успокоил ее майор, встав на одно колено как раз на том самом месте, на котором стоял мистер Райд, и нежно взяв пальцы Фанни в свою руку. — Вы ни в чем не виноваты. Ваше поведение было безукоризненным. Не надо… Я не могу видеть ваших слез, моя… леди Спенборо.
— Простите меня, это очень глупо, — задыхающимся голосом выговорила Фанни. Она героически пыталась взять себя в руки, но из груди ее вырывались лишь сдавленные рыдания. — Я не знала, как остановить его, а он все целовал мне руки и говорил эти ужасные вещи… Он так напугал меня! Мне очень жаль, что я такая глупая. Я так благодарна вам за то, что вы прогнали его. Что бы я делала, если бы вы не появились? Ведь он — о, майор Киркби! — он положил мне руку на талию. Мне так стыдно, но ведь я на самом деле ничем его не поощряла…
В этот момент майор, действуя еще более ловко, чем мистер Райд, обнял обеими руками поникшую фигурку вдовы и, бережно придерживая ее, стал приговаривать:
— Фанни, Фанни, успокойся, моя милая, успокойся! Не плачь! Я сделаю так, что этот юнец и близко к тебе не подойдет. Тебе нечего бояться…
Никто из них не понял, как это произошло. Разгневанная вдова, почувствовав рядом спасительное плечо, инстинктивно прислонилась к нему и в следующий миг оказалась в объятиях еще более крепких, чем объятия неудачливого мистера Райда. Неуместность этих объятий, кажется, не дошла до нее. Сердце Фанни забилось учащенно, она приникла к майору, и тот поцеловал поднятое к нему личико.
Они долго оставались в этом положении. Затем оба одновременно осознали, что происходит. Фанни судорожно рванулась, высвобождаясь из объятий мистера Киркби. Тот опустил руки и вскочил на ноги.
— О, Фанни! Боже, что я наделал! — воскликнул майор. Они оба с ужасом взирали друг на друга, бледные как смерть. — Прости меня, я не хотел… Дорогая, что же нам теперь делать?
Ее щеки залил румянец, а в глазах засияла такая нежность, что он с трудом удержался, чтобы снова не обнять Фанни. Но она сказала сдавленным голосом:
— Вы лишь пытались утешить меня. Я знаю, что вы не хотели…
— Фанни, Фанни, не говори так! Мы ничего не могли с собой поделать! — прервал ее Гектор и отошел к окну, как будто боялся глядеть на нее. — Какой же я был дурак!
В голосе майора Киркби звучало такое искреннее страдание, что вдова вздрогнула и опустила голову, чтобы скрыть набежавшие снова слезы. Оба долго молчали. Потом Фанни украдкой вытерла глаза и еле слышно вымолвила:
— Это моя вина. Вы должны забыть, как глупо я себя вела. Я не придаю этому значения, ведь вы не хотели.
— Нет, Фанни. Полагаю, я полюбил тебя в то самое мгновение, когда впервые увидел.
— Нет! Нет! Гектор, подумайте, что вы такое говорите. Вы любите Серену! Все эти годы вы любили ее…
— Я любил мечту. Глупую и сентиментальную мечту, родившуюся в голове романтического идиота. Тот образ, который я лелеял, — это была совсем не Серена! Она никогда не походила на этот образ.
— Она гораздо лучше его! — поспешно проговорила Фанни.
— Да, гораздо лучше. Серена — восхитительное существо! Я восторгаюсь ею, уважаю ее, считаю ее самой красивой женщиной из всех, встреченных мною. Но я не люблю Серену.
Фанни прижала ладонь к виску:
— Как это может быть? Нет, это невозможно. Просто невозможно!
— Ты думаешь, я сумасшедший? — Майор отошел от окна. — Как же мне переубедить тебя? — Он сел напротив Фанни и обхватил голову руками. — Это не было безумием, это было просто безрассудство. Когда я впервые увидел Серену, то влюбился в нее по уши. Наверное, я походил тогда на этого несчастного мальчишку, которого застал у тебя сегодня. Потом нас разлучили, я поступил в полк, служил на материке, где месяцами не видел женщин, кроме маркитанток и испанских крестьянок. И естественно, ничто не могло стереть из моих воспоминаний ее образ. Мне было недостаточно просто помнить ее, и я слой за слоем принялся накладывать на этот образ блестящую краску. Лицо Серены я, конечно, не мог изменить. Но изменил ее суть. А может быть, я и не знал ее никогда… — Гектор взглянул на Фанни, и печальная усмешка скривила его рот. — Ты когда-нибудь прикладывала к больному зубу настойку опия, Фанни? Таким же опием был и образ Серены, созданный моим воображением. Потом, когда я снова встретил ее… — он умолк и снова обхватил голову ладонями, — ее лицо, еще более прекрасное, чем в моих воспоминаниях! Ее мелодичный голос, колдовское очарование, изящество, сквозившее в каждом ее движении, — все было таким, каким оно запомнилось мне. Я снова был влюблен, и снова — в ту же безумную мечту! Женщина, скрывавшаяся под ослепившей меня внешностью, оказалась совсем незнакомой мне. Я наделил созданный мной образ своими мыслями, своими пристрастиями. В реальности же у нас с Сереной почти не было общего. А что касается наших пристрастий… — он грустно усмехнулся, — ты сама знаешь, как они разнятся.
— Да, я знаю, что иногда вы бывали удивлены, порой — даже разочарованы. Однако вы были счастливы! Вы ведь были счастливы? — умоляюще спросила Фанни.
— Я был счастлив, потому что существовала ты. Но лишь теперь я понимаю это, а тогда не осознавал. Я походил на человека, ослепленного солнечным светом, а когда мои глаза привыкли к нему и я увидел, что пейзаж передо мной не так красив, как представлял я себе, то предпочел просто зажмуриться. Думал, что мои чувства к Серене не могут измениться. Я осознал, что именно ты — та женщина, которую я люблю, только в тот миг, когда ты оказалась в моих объятиях. В этот момент я понял, что дать тебе уйти — это все равно, что вырвать сердце из моей груди.
Фанни вскочила с кресла, упала рядом с майором на колени и обвила его руками. — И из моего тоже! О, Гектор, Гектор! Какая же я гадкая! Я-то всегда знала, как люблю тебя. — Они прижались друг к другу, и Фанни положила голову ему на плечо. Она плакала беззвучно, а когда вновь заговорила, в ее голосе уже звучало спокойствие:
— Мы ничего не можем сделать, любовь моя.
— Да. Я знаю. Хорошо, что Бог уберег тебя от такого возмутительного олуха, каким я оказался! — с горечью признался он.
Вдова убрала со своей щеки руку Гектора и задержала ее в своей ладони.
— Не нужно так говорить. И представлять, что могло бы быть. Мы не должны больше думать об этом. Гектор, мы не можем…
— Не нужно напоминать мне об этом. Это было бы бесчестным с моей стороны!
— Ты научишься быть счастливым с Сереной, на самом деле научишься. Сейчас это кажется невозможным, но ты привыкнешь к такому положению, мы оба привыкнем. Когда речь не идет о явной неприязни, человек может привыкнуть ко всему, я-то знаю. Серена не должна даже подозревать правду.
— Ты права, — уныло согласился майор. Фанни была не в силах убрать свою руку и нежно гладила его светлые волнистые волосы.
— Очень многое хорошее в Серене вовсе не выдумано тобой. Ее мужество, доброта, великодушие и множество других качеств. — Она попыталась изобразить улыбку. — Ты забудешь, что был настолько глупым, что влюбился в меня, пусть даже не очень сильно. Ведь Серена намного умнее и красивее меня.
Майор Киркби взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза.
— Верно, умнее и красивее. Но ты мне гораздо дороже. — В голосе майора зазвучало страдание, и он выпустил Фанни из своих объятий. — Не бойся! Я был дураком, но, надеюсь, я все же человек чести.
— Конечно, конечно! Ты был поражен, когда узнал, что Серена не совсем та, какой она тебе представлялась. Но скоро ты оправишься и будешь сам удивляться, как это сразу не понял, что она достойна любви гораздо больше, чем глупый образ, выдуманный тобой. И она любит тебя, Гектор.
Он молчал, уставившись на свои стиснутые руки, потом посмотрел на Фанни долгим вопрошающим взглядом:
— Ты думаешь, она меня любит?
— Но, Гектор, как ты можешь сомневаться в этом? Ведь Серена сказала даже, что откажется от наследства, только чтобы сделать тебе приятное.
Майор вздохнул:
— Ах да. Я и забыл. Но иногда мне кажется… Фанни, ты никогда не думала, что по-настоящему она любит вовсе не меня, а Ротерхэма?
— Ротерхэма? — Вдова не могла поверить своим ушам. — Господи, почему ты так думаешь?
— Раньше я не задумывался об этом, но когда маркиз приехал сюда, мне в голову закралось подозрение, что дело обстоит именно так.
— Нет, она не может любить Ротерхэма. Если бы ты только слышал, как она говорит о своей помолвке с ним, тебе бы подобная мысль даже в голову не пришла. Да у них ни одна встреча не обходится без стычки! А он? Ты полагаешь, он все еще любит Серену?
— Да нет, не заметил. Нет, об этом я не думал. Ротерхэм ведь не пытался помешать нашей помолвке, наоборот, он вел себя по отношению ко мне со снисходительностью, которой я от него не ожидал и, надо сказать, не заслуживал. Да и его собственная помолвка была объявлена еще до того, как он узнал о нашей…
Они снова надолго замолчали. Наконец Фанни поднялась:
— Он ей безразличен. Я уверена. Это просто привязанность к человеку, который был другом ее отца. Если бы Серена любила Ротерхэма… а ты тоже…
Майор тоже вскочил на ноги:
— Она никогда не узнает правды, да поможет мне Бог! Я должен идти. Не представляю, как я буду глядеть ей в глаза! Фанни, сейчас я просто не могу этого сделать. У меня есть неотложные дела дома, я поеду. Скажи, что я заходил сообщить о письме от своего агента и собираюсь уехать сегодня после обеда на почтовом дилижансе, — майор взглянул на каминные часы, — который отправляется из Бата в пять вечера, не так ли? Времени у меня в обрез. Я еще должен собрать чемодан и успеть к отбытию дилижанса.
— Это нехорошо! Что подумает Серена, если ты уедешь так поспешно?
— Я вернусь. Скажи, что я уезжаю всего на несколько дней. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Но сейчас… — Он умолк на полуслове, потом схватил ее руки и страстно их поцеловал. — Любимая моя! Прости меня! — воскликнул майор и, не проронив больше ни слова и не оглядываясь на Фанни, выбежал из комнаты.
Глава 16
Серена вернулась в Лаура-Плейс через три часа, так что у Фанни было время взять себя в руки. Как только парадная дверь захлопнулась за майором, она уединилась в спальне и дала волю своему отчаянию. Переживания были настолько бурными, что она почувствовала себя полностью обессиленной и заснула.
Сон не освежил Фанни, однако теперь она успокоилась. И хотя настроение у нее было все еще подавленное и грустное, следов слез уже не было видно. Серена обнаружила ее сидящей в оконном проеме с книгой на коленях.
— Фанни, ты, наверное, уже решила, что меня похитили, или я потерялась, или лежу мертвая на дороге? Я полна раскаяния! И зачем только я согласилась поехать в Уэлльс с этой дурацкой компанией, не понимаю! Мне следовало предвидеть, что это будет слишком долгое и утомительное путешествие. Вообще-то я знала это и согласилась помучить и себя, и тебя лишь потому, что туда хотела поехать Эмили. А без меня у нее бы не получилось. Или мне так показалось? Миссис Болье с удовольствием приняла бы Эмили в свою компанию, хотя они и встречались с ней до этого всего раз. Ее доброта действительно чрезмерна — таких развалин, которых она прихватила с собой в Уэлльс, я никогда в жизни не видела. Уверяю тебя, Фанни, за исключением ее семьи, Эйлшэмов, молодого Торманби и меня, самым достойным членом этой компании был мистер Горинг.
— Боже милостивый, и он тоже поехал с вами?
— Да, по предложению миссис Флур. Я не могла отказать ему в поддержке. А к тому времени, когда увидела остальных членов компании, я была уже безумно рада, что он отправился с нами. Мистер Горинг, может быть, и не очень веселый спутник, но он надежен и уравновешен. К тому же его присутствие избавило меня от опеки Фоббинга, за что я ему только благодарна. Фоббинг лишил бы меня своей благосклонности на целую неделю, если бы увидел нашу кавалькаду! Так мне и надо, скажешь ты, потому что я не послушалась Гектора. Он ведь предупреждал меня! Хотя, думаю, он не мог предвидеть, что я так прекрасно проведу время в Уэльсе — мне все время приходилось давать отпор то одному напористому юноше, то другому, пытавшемуся увести меня от компании.
— Наверное, это было ужасно? Лучше, если б ты не поехала с ними.
— Я тоже так думаю. Скука смертная! Мы не приехали на место и к полудню, — вопреки всем байкам, дорога туда занимает целых три часа. В самом Уэлльсе мы провели четыре бесконечных часа: дали лошадям отдохнуть, съели второй завтрак, посмотрели собор и побродили по городу. И чтобы достойно завершить этот день, я разрешила Эмили ехать в Уэлльс в ландо с молодыми Эйлшэмами безо всякого присмотра, чтобы ничто не мешало бурному веселью, которое неизбежно охватывает любую компанию молодых людей, ни одному из которых нет еще и восемнадцати лет! К тому времени, когда они добрались до Уэлльса, Эмили совсем забыла о правилах приличия и так развеселилась, что готова была завязать настоящий флирт с кавалером, скакавшим верхом всю дорогу рядом с ландо.
— Но ты ведь ей не позволила? Для вас обеих непозволительно общение с такими вульгарными персонами!
— Ты совершенно права. Я тут же вступила в союз с уважаемым мистером Горингом, и мы уже вдвоем не спускали с Эмили глаз. Хотя надо признать, расставшись со своими необузданными спутниками, девочка снова стала тихой и рассудительной. Но по дороге домой я задала ей такую взбучку, клянусь тебе!
— Ты не задумывалась, как все это оценит лорд Ротерхэм? — спросила Фанни, бросив мимолетный взгляд на Серену.
— А зачем мне задумываться? Я и так это знаю! Именно на это я сделала упор, когда отчитывала Эмили. Правда, в ответ я получила поток слез и мольбы не сообщать ничего ни ему, ни маме.
— Значит, слезы и мольбы? И ты все еще утверждаешь, что малышка его не боится?
— Нет, она, конечно, его боится. И, думаю, что Айво напугал ее, — холодно ответила Серена.
— А если это так, ты не будешь больше настаивать, что маркиз любит Эмили?
Серена повернулась, чтобы взять свои перчатки.
— Дорогая Фанни, у меня есть все основания верить, что Айво любит малышку до беспамятства, — сухо произнесла она. — И если я не ошибаюсь, то именно сила его страсти, а вовсе не язвительные замечания пугают девочку. К замечаниям же своего жениха она испытывает почтение. Так оно и должно быть, потому что Эмили слишком легкомысленна и слишком часто ведет себя как глупый сорванец. Ее не запугаешь выговорами, клянусь тебе! К ним она уже привыкла. А вот обращение Ротерхэма с Эмили действительно пугает ее. Для опытного мужчины он ведет себя неправильно. Я подозреваю, что Айво уже осознал свой промах, а то непременно сказала бы ему об этом.
— Серена! — воскликнула шокированная Фанни.
— Да не волнуйся ты по пустякам! Думаю, именно поэтому маркиз не приехал в Бат, чтобы повидаться с Эмили. Несомненно, леди Лейлхэм сделала ему намек — уж она-то достаточно умна, чтобы понять: за такой наивной и застенчивой барышней, как Эмили, нельзя ухаживать столь напористо. А вот интересно, оставляла ли мамаша их хоть раз наедине? А может, он сначала был осторожен из боязни спугнуть боязливую молодую кобылку, готовую удрать при первом его обманном движении? — Серена усмехнулась. — Он нетерпелив, но только не в седле или на козлах. И, признаюсь, меня удивляет, что мужчина с такими красивыми и крепкими руками мог совершить подобную грубую ошибку…
— Серена, я умоляю тебя не говорить в такой ужасной манере. Эмили ведь не лошадь!
— Она кобылка, радость моя! Молодая кобылка!
— Не надо, Серена! Что бы ты сейчас ни воображала, я убеждена, что Ротерхэм не приехал сюда, потом что просто не знает, что Эмили здесь. Вспомни — леди Лейлхэм ни за что на свете не допустит, чтобы он увидел миссис Флур. Уверяю тебя, она просто обманул его, придумав какую-нибудь лживую отговорку. Если это, конечно, было необходимо, в чем я сильно сомневаюсь.
— Ротерхэму хорошо известно, где сейчас его невеста. Вчера она получила от него письмо из Клейкросса. Леди Лейлхэм нашла иной способ держат маркиза подальше от Бата. Не сомневаюсь, теперь при новой встрече Айво будет обращаться с Эмили с гораздо большей осторожностью, хотя считаю, что неразумно писать и настаивать на скорейшей свадьбе, не развеяв предварительно ее девических страхов. Все же, мне кажется, эту миссию за него в какой-то мере выполнила я.
— Он настаивает на скорейшей свадьбе? — переспросила Фанни.
— А почему бы и нет? — спокойно заметила Серена. — Айво прав, хотя ему сначала следовало бы встретиться с Эмили. Да ладно, когда она станет его женой, он очень скоро научит малышку не избегать его объятий.
— Как ты можешь? Как ты можешь так говорить?! Ведь ты же знаешь, что она не любит Ротерхэма и даже не доверяет ему.
— Скоро она научится и тому и другому. Эта девочка удивительно быстро поддается обучению, — бросила в ответ Серена и взглянула на часы. — Мы ужинаем в восемь? Какие мы стали формальные! Нужно привести себя в порядок. А Гектор ужинает сегодня с нами, или он все еще злится на меня за то, что я пренебрегла его чрезвычайно мудрым советом?
— Ты сама знаешь, что майор Киркби никогда не сердится. Но сегодня он не придет. Он заезжал к нам до обеда и просил передать тебе, что вынужден поехать в Кент на несколько дней и хочет успеть на пятичасовой почтовый дилижанс.
— Боже, почему такой внезапный отъезд? Случилось какое-то несчастье?
— О нет! То есть я, по правде говоря, не спросила. Но майор говорил про какое-то дело, о котором он забыл, и о том, что агент известил его, что это дело требует его срочного приезда.
Сон не освежил Фанни, однако теперь она успокоилась. И хотя настроение у нее было все еще подавленное и грустное, следов слез уже не было видно. Серена обнаружила ее сидящей в оконном проеме с книгой на коленях.
— Фанни, ты, наверное, уже решила, что меня похитили, или я потерялась, или лежу мертвая на дороге? Я полна раскаяния! И зачем только я согласилась поехать в Уэлльс с этой дурацкой компанией, не понимаю! Мне следовало предвидеть, что это будет слишком долгое и утомительное путешествие. Вообще-то я знала это и согласилась помучить и себя, и тебя лишь потому, что туда хотела поехать Эмили. А без меня у нее бы не получилось. Или мне так показалось? Миссис Болье с удовольствием приняла бы Эмили в свою компанию, хотя они и встречались с ней до этого всего раз. Ее доброта действительно чрезмерна — таких развалин, которых она прихватила с собой в Уэлльс, я никогда в жизни не видела. Уверяю тебя, Фанни, за исключением ее семьи, Эйлшэмов, молодого Торманби и меня, самым достойным членом этой компании был мистер Горинг.
— Боже милостивый, и он тоже поехал с вами?
— Да, по предложению миссис Флур. Я не могла отказать ему в поддержке. А к тому времени, когда увидела остальных членов компании, я была уже безумно рада, что он отправился с нами. Мистер Горинг, может быть, и не очень веселый спутник, но он надежен и уравновешен. К тому же его присутствие избавило меня от опеки Фоббинга, за что я ему только благодарна. Фоббинг лишил бы меня своей благосклонности на целую неделю, если бы увидел нашу кавалькаду! Так мне и надо, скажешь ты, потому что я не послушалась Гектора. Он ведь предупреждал меня! Хотя, думаю, он не мог предвидеть, что я так прекрасно проведу время в Уэльсе — мне все время приходилось давать отпор то одному напористому юноше, то другому, пытавшемуся увести меня от компании.
— Наверное, это было ужасно? Лучше, если б ты не поехала с ними.
— Я тоже так думаю. Скука смертная! Мы не приехали на место и к полудню, — вопреки всем байкам, дорога туда занимает целых три часа. В самом Уэлльсе мы провели четыре бесконечных часа: дали лошадям отдохнуть, съели второй завтрак, посмотрели собор и побродили по городу. И чтобы достойно завершить этот день, я разрешила Эмили ехать в Уэлльс в ландо с молодыми Эйлшэмами безо всякого присмотра, чтобы ничто не мешало бурному веселью, которое неизбежно охватывает любую компанию молодых людей, ни одному из которых нет еще и восемнадцати лет! К тому времени, когда они добрались до Уэлльса, Эмили совсем забыла о правилах приличия и так развеселилась, что готова была завязать настоящий флирт с кавалером, скакавшим верхом всю дорогу рядом с ландо.
— Но ты ведь ей не позволила? Для вас обеих непозволительно общение с такими вульгарными персонами!
— Ты совершенно права. Я тут же вступила в союз с уважаемым мистером Горингом, и мы уже вдвоем не спускали с Эмили глаз. Хотя надо признать, расставшись со своими необузданными спутниками, девочка снова стала тихой и рассудительной. Но по дороге домой я задала ей такую взбучку, клянусь тебе!
— Ты не задумывалась, как все это оценит лорд Ротерхэм? — спросила Фанни, бросив мимолетный взгляд на Серену.
— А зачем мне задумываться? Я и так это знаю! Именно на это я сделала упор, когда отчитывала Эмили. Правда, в ответ я получила поток слез и мольбы не сообщать ничего ни ему, ни маме.
— Значит, слезы и мольбы? И ты все еще утверждаешь, что малышка его не боится?
— Нет, она, конечно, его боится. И, думаю, что Айво напугал ее, — холодно ответила Серена.
— А если это так, ты не будешь больше настаивать, что маркиз любит Эмили?
Серена повернулась, чтобы взять свои перчатки.
— Дорогая Фанни, у меня есть все основания верить, что Айво любит малышку до беспамятства, — сухо произнесла она. — И если я не ошибаюсь, то именно сила его страсти, а вовсе не язвительные замечания пугают девочку. К замечаниям же своего жениха она испытывает почтение. Так оно и должно быть, потому что Эмили слишком легкомысленна и слишком часто ведет себя как глупый сорванец. Ее не запугаешь выговорами, клянусь тебе! К ним она уже привыкла. А вот обращение Ротерхэма с Эмили действительно пугает ее. Для опытного мужчины он ведет себя неправильно. Я подозреваю, что Айво уже осознал свой промах, а то непременно сказала бы ему об этом.
— Серена! — воскликнула шокированная Фанни.
— Да не волнуйся ты по пустякам! Думаю, именно поэтому маркиз не приехал в Бат, чтобы повидаться с Эмили. Несомненно, леди Лейлхэм сделала ему намек — уж она-то достаточно умна, чтобы понять: за такой наивной и застенчивой барышней, как Эмили, нельзя ухаживать столь напористо. А вот интересно, оставляла ли мамаша их хоть раз наедине? А может, он сначала был осторожен из боязни спугнуть боязливую молодую кобылку, готовую удрать при первом его обманном движении? — Серена усмехнулась. — Он нетерпелив, но только не в седле или на козлах. И, признаюсь, меня удивляет, что мужчина с такими красивыми и крепкими руками мог совершить подобную грубую ошибку…
— Серена, я умоляю тебя не говорить в такой ужасной манере. Эмили ведь не лошадь!
— Она кобылка, радость моя! Молодая кобылка!
— Не надо, Серена! Что бы ты сейчас ни воображала, я убеждена, что Ротерхэм не приехал сюда, потом что просто не знает, что Эмили здесь. Вспомни — леди Лейлхэм ни за что на свете не допустит, чтобы он увидел миссис Флур. Уверяю тебя, она просто обманул его, придумав какую-нибудь лживую отговорку. Если это, конечно, было необходимо, в чем я сильно сомневаюсь.
— Ротерхэму хорошо известно, где сейчас его невеста. Вчера она получила от него письмо из Клейкросса. Леди Лейлхэм нашла иной способ держат маркиза подальше от Бата. Не сомневаюсь, теперь при новой встрече Айво будет обращаться с Эмили с гораздо большей осторожностью, хотя считаю, что неразумно писать и настаивать на скорейшей свадьбе, не развеяв предварительно ее девических страхов. Все же, мне кажется, эту миссию за него в какой-то мере выполнила я.
— Он настаивает на скорейшей свадьбе? — переспросила Фанни.
— А почему бы и нет? — спокойно заметила Серена. — Айво прав, хотя ему сначала следовало бы встретиться с Эмили. Да ладно, когда она станет его женой, он очень скоро научит малышку не избегать его объятий.
— Как ты можешь? Как ты можешь так говорить?! Ведь ты же знаешь, что она не любит Ротерхэма и даже не доверяет ему.
— Скоро она научится и тому и другому. Эта девочка удивительно быстро поддается обучению, — бросила в ответ Серена и взглянула на часы. — Мы ужинаем в восемь? Какие мы стали формальные! Нужно привести себя в порядок. А Гектор ужинает сегодня с нами, или он все еще злится на меня за то, что я пренебрегла его чрезвычайно мудрым советом?
— Ты сама знаешь, что майор Киркби никогда не сердится. Но сегодня он не придет. Он заезжал к нам до обеда и просил передать тебе, что вынужден поехать в Кент на несколько дней и хочет успеть на пятичасовой почтовый дилижанс.
— Боже, почему такой внезапный отъезд? Случилось какое-то несчастье?
— О нет! То есть я, по правде говоря, не спросила. Но майор говорил про какое-то дело, о котором он забыл, и о том, что агент известил его, что это дело требует его срочного приезда.