Хейли Артур. Аэропорт

   Впоследствии Синди оценила в Дерике еще одно качество – полное отсутствие какого бы то ни было притворства. Минут черед десять, когда сердце Синди перестало колотиться так бешено и дыхание сделалось ровнее, Дерик приподнялся на локте, закурил сигарету, дал закурить ей и сказал:
   «А мы с тобой можем показать класс, Синди. – Он усмехнулся. – Нужно поскорее сыграть ответный матч и потом повторять их почаще».
   Синди расценила это как двоякое признание: то, что произошло, лежит в области чистой физиологии, их соединило чувственное влечение, не больше, и не следует притворяться друг перед другом, будто это не так; и вместе с тем, достигнув редкого, абсолютного слияния в страсти, они открыли, что в сексуальном отношении созданы друг для друга. Отсюда вывод: они должны оберегать тайно обретенный ими райский сад и посещать его по первому зову.
   Такое положение вещей вполне устраивало Синди.
   Она не была уверена, что у нее с Дериком найдется много общего за пределами спальни, и, уж конечно, такой победой не похвастаешься в обществе. Особенно над этим не раздумывая, Синди инстинктивно чувствовала, что она больше потеряет, чем приобретет, если будет открыто появляться в сопровождении Дерика. К тому же он успел ей намекнуть, что его брак вполне прочен, хотя, как догадывалась Синди, в сексуальном отношении Дерик мог бы пожелать себе лучшего партнера. А тут Синди готова была искренне ему посочувствовать, так как сама находилась в таком же точно положении.
   Словом, Дерик Иден был драгоценной находкой – только, имея с ним дело, не следовало вторгаться в область чувств. Что ж, Синди будет им дорожить. Она решила не предъявлять слишком больших требований и не позволять себе слишком часто предаваться любовным утехам с Дериком. Встреча, подобная сегодняшней, оставляет такой след, что она долго будет жить одними воспоминаниями. Нужно делать вид, будто добиться свидания с ней не так-то просто, сказала она себе. Чтобы он томился без нее так же сильно, как она без него. Тогда эта связь может длиться годы.
   И еще Синди с удивлением обнаружила, что встреча с Дериком как-то внутренне расковала ее.
   Теперь, когда ее сексуальный аппетит мог быть сверх всякого ожидания удовлетворен на стороне, она могла легче, без предвзятости, сделать выбор между Мелом и Лайонелом Эркартом.
   Ее брак с Мелом уже явно зашел в тупик. Они стали чужими друг другу и душой и телом. Ссоры вспыхивали между ними по любому поводу. Мела, по-видимому, уже ничто не интересовало, кроме его чертова аэропорта. И от этого их взаимное отчуждение росло с каждым днем.
   Лайонел, который был во всем, за исключением постели, именно тем, что нужно, хотел жениться на ней и требовал развода.
   К светским успехам Синди Мел относился с презрительным раздражением. Тут он не только ничем не хотел ей помочь – он мешал.
   Лайонел же занимал высокое положение в светских кругах Иллинойса, не видел ничего смешного в стараниях Синди вскарабкаться повыше и вполне готов был (и мог) прийти ей на помощь.
   Однако до этой минуты Синди еще колебалась: пятнадцать лет брака с Мелом, воспоминания о том, как им было хорошо Друг с другом когда-то, были тому причиной. Она подсознательно продолжала надеяться, что прошлое – и прошлую страсть – еще можно вернуть. Теперь она поняла, что надежда эта призрачна.
   Правда, в сексуальном отношении Лайонел, отнюдь не был находкой. Но и на Меле надо было теперь поставить крест. Если же пренебречь этой стороной вопроса (появление Дерика Идена, хорошего племенного жеребца из неизвестной конюшни, надежно укрытого от посторонних глаз, давало ей такую возможность), Лайонел сразу укладывал Мела на обе лопатки.
   Синди выпрямилась и открыла глаза. Она не будет принимать окончательного решения, пока не переговорит с Мелом. Синди вообще не любила принимать решения и неизменно оттягивала это до последней минуты. А тут еще неосознанно мешало многое: дети, воспоминания о прожитых с Мелом годах – далеко не все ведь было плохо, и невозможно полностью вычеркнуть из сердца человека, которого ты когда-то пылко любила.
   Такси уже давно выехало из предместья, но Синди только теперь придвинулась к окну, вглядываясь в темноту, стараясь определить, где они находятся. Ей это не удалось. В запотевшее окно виден был только снег и множество медленно двигавшихся автомобилей. Ей показалось, что они где-то на шоссе Кеннеди, – но где?
   Она заметила, что шофер такси наблюдает за ней в зеркальце. Такси она взяла в стороне от гостиницы, из которой они с Дериком вышли порознь, придя к заключению, что с этого момента и впредь им следует проявлять осторожность. Впрочем, о чем бы она ни подумала сейчас, мысли ее возвращались к Дерику, и перед ней возникало его лицо.
   – Это парк Портейдж, – сказал шофер. – Мы уже подъезжаем к аэропорту, теперь скоро.
   – Очень хорошо.
   – А машин туда катит – тьма-тьмущая. Им там, в аэропорту, тоже небось не сладко приходится в такую метель.
   «А, черт с ними! – подумала Синди. – Все точно помешались на этом аэропорте, ни о чем другом говорить не могут». Но она промолчала.
   У центрального входа в аэровокзал Синди расплатилась с шофером и поспешила скрыться за дверью, спасаясь от порывистого ветра, хлеставшего в лицо мокрым снегом. Она пробиралась сквозь толпу, стараясь обойти довольно большую группу людей, которые, должно быть, готовились к какому-то публичному выступлению, судя по тому, что один из них устанавливал микрофон. Негр-полицейский – Синди не раз видела его с Мелом – разговаривал с несколькими людьми из этой группы, по-видимому, официальными ее представителями. Полицейский очень решительно тряс головой, с чем-то не соглашаясь. Синди не слишком все это интересовало – ничто здесь вообще не могло всерьез заинтересовать ее, – и она пошла дальше, к административным помещениям.
   Там во всех комнатах горел свет, хотя многие из них были пусты; не слышно было ни треска пишущих машинок, ни обычного гомона, как днем в рабочие часы. «Хоть у кого-то хватило здравого смысла уйти на ночь домой», – подумала Синди.
   В приемной перед кабинетом Мела сидела какая-то женщина средних лет в темной поношенной одежде. Она примостилась на узеньком диванчике и невидящим взглядом смотрела прямо перед собой: казалось, она даже не заметила появления Синди. Глаза у нее были красные и опухшие от слез. Должно быть, она блуждала где-то в самую метель, и одежда и туфли у нее промокли насквозь.
   Синди скользнула по женщине равнодушным взглядом и прошла в кабинет. В кабинете никого не было. Синди села на стул и стала ждать. Прошло несколько минут; Синди закрыла глаза и снова предалась приятным воспоминаниям о Дерике Идене.
   Минут десять спустя Мел стремительно вошел в кабинет – Синди заметила, что он прихрамывает сильнее, чем обычно.
   – О! – Мел, казалось, был удивлен, увидев Синди, и, обернувшись, прикрыл за собой дверь. – Вот уж никак не думал, что ты в самом деле приедешь.
   – Ты, конечно, предпочел бы, чтобы я не приезжала.
   Мел покачал головой.
   – Просто я по-прежнему считаю, что этим мы ничего не достигнем – во всяком случае, не достигнем того, что у тебя, по-видимому, засело в голове. – Он пытливо поглядел на жену, стараясь разгадать истинную цель ее приезда. Он уже давно привык к тому, что уразуметь побуждения Синди – дело довольно сложное, поскольку обычно они весьма далеки от того. чем могли показаться с первого взгляда. Вместе с тем он невольно отметил про себя, что сегодня она необыкновенно хороша, просто ослепительна, глаза так и сияют. Как жаль, что все это теперь уже не может его взволновать.
   – В таком случае, не скажешь ли ты, что засело у меня в голове?
   Он пожал плечами.
   – Мне казалось, что тебе хочется затеять ссору. А на мой взгляд, у нас их достаточно бывает дома, чтобы устраивать еще и здесь.
   – Вероятно, нам все-таки придется устроить и здесь, поскольку ты почти не бываешь дома.
   – Я бывал бы дома чаще, если бы атмосфера там была более спокойной.
   Вот, мы разговариваем всего несколько секунд, а уже начали цапаться, подумала Синди. По-видимому, мы просто не в. состоянии разговаривать даже минуту, не переходя на личности.
   Тем не менее она не удержалась и спросила:
   – В самом деле? Обычно ты выставляешь другие причины. Ты вечно утверждаешь, что тебе абсолютно необходимо находиться в аэропорту – иной раз даже все двадцать четыре часа суток. Ведь тут же, судя по твоим словам, ежесекундно происходит что-то немыслимо важное.
   – Сегодня это действительно так, – сухо сказал Мел.
   – Но не всегда же?
   – Ты хочешь знать, остаюсь ли я здесь иной раз потому, что предпочитаю не возвращаться домой? Да.
   – Наконец-то ты хоть честно в этом признался.
   – А когда я все-таки прихожу домой, ты непременно начинаешь тащить меня на какое-нибудь идиотское сборище, как, например, сегодня вечером.
   Синди вспыхнула.
   – Так, значит, ты с самого начала не собирался появляться там сегодня?
   – Нет, собирался. Я же тебе сказал. Но…
   – Вот именно «но». – Синди уже еле сдерживалась. – Но рассчитывал на то, что опять, как всегда, вовремя подвернется что-нибудь и ты сможешь увильнуть. И в то же время будешь иметь алиби, которое хотя бы для тебя будет выглядеть убедительным, поскольку меня ты уже ни в чем не убедишь. Я-то знаю, что ты притворщик и лгун.
   – Потише, Синди!
   – И не подумаю!
   Они разъяренно глядели друг на друга.
   Что же такое случилось с нами, думал Мел, как мы до этого дошли? Вздорим, пререкаемся, как дурно воспитанные подростки. Мелочные укоры, злобные подковырки, и сам он ведет себя ничуть не лучше Синди. Ссоры ведь принижают их обоих! Неужели так всегда бывает в совместной жизни, когда чувства начинают остывать? Помнится, кто-то сказал, что распадающийся брак выявляет все самое дурное в обоих супругах. У него с Синди так и получилось.
   Он постарался взять себя в руки.
   – Я не считаю себя ни лжецом, ни притворщиком. Но, возможно, ты отчасти права, что я рад любому поводу избавиться от светских развлечений, которых, как тебе известно, терпеть не могу. Но я это делаю бессознательно.
   Синди молчала, и он заговорил снова:
   – Можешь верить или не верить, но я действительно намеревался встретиться с тобой сегодня вечером – во всяком случае, предполагал. Возможно, на самом деле я вовсе этого и не хотел, как ты говоришь. Не знаю. Знаю только, что не я устроил этот снегопад, а когда он начался, тут уж стало твориться такое, что я – и это истинная правда – обязан был оставаться здесь. – Он кивком указал на дверь приемной. – Взять хотя бы, к примеру, эту женщину, которая дожидается там. Я должен принять ее и уже сказал об этом лейтенанту Ордвею. С ней, по-видимому, случилась какая-то беда.
   – Беда случилась у твоей жены, – сказала Синди. – Эта женщина может и подождать.
   Мел кивнул.
   – Хорошо.
   – Слишком далеко все зашло, – сказала Синди. – У нас с тобой. Не так ли?
   Он ответил не сразу, боясь слишком поспешных решений и вместе с тем понимая, что раз уж вопрос поставлен ребром, было бы глупо отрицать истину.
   – Да, – сказал он наконец. – Боюсь, что так.
   Синди тотчас ухватилась за это.
   – Если бы ты мог перемениться! Встать на мою точку зрения. Но нет: всегда, всю жизнь на первом плане ты – чего ты хочешь или не хочешь. Если бы ты мог считаться с тем, чего хочется мне…
   – И шесть вечеров в неделю высиживать в черном галстуке, а седьмой вечер – в белом?
   – Хотя бы и так, а почему бы и нет?
   Щеки Синди пылали, она смотрела на Мела, властно вскинув голову. Мел любил ее такую – горячую, непокорную; даже если ее гнев бывал направлен против него, он невольно восхищался ею. Даже сейчас…
   – Мне кажется, я могу сказать слово в слово то же самое, – ответил он. – Если бы ты могла перемениться, ну и все такое прочее. К несчастью, люди не меняются – во всяком случае, не меняются в главном. Они только приспосабливаются. В этом, по-видимому, и заключается сущность брака – два человека приспосабливаются друг к другу.
   – Этот процесс не должен быть односторонним.
   – А у нас так и не было, что бы ты ни говорила, – сказал Мел. – Я старался приспособиться, и, как мне кажется, ты тоже. Не знаю, кто делал в этом направлении больше усилий. На мой взгляд – я, а на твой взгляд – должно быть, ты. Важно другое: мы старались долго, но безуспешно.
   Синди проговорила задумчиво:
   – Вероятно, ты прав. То, что ты сейчас сказал… Я сама так же считаю. – Она помолчала и добавила: – Думаю, нам лучше разойтись.
   – Ты в этом уверена? Это шаг серьезный. – Даже сейчас, подумал Мел, она виляет, не хочет взять решение целиком на себя, ждет, чтобы он облегчил ей это. Он едва не усмехнулся. Хотя, по правде говоря, ему было не до смеха.
   – Уверена, – сказала Синди. И повторила твердо: – Да, уверена.
   Мел сказал спокойно:
   – Что ж, тогда, вероятно, это правильное решение.
   На секунду Синди заколебалась:
   – Ты в этом уверен тоже?
   – Да, – сказал он. – Уверен.
   Казалось, Синди была обескуражена тем, что все произошло так быстро, что не возникло спора. Она сказала:
   – Значит, решено?
   – Да.
   Они все так же с вызовом смотрели друг на друга, но раздражение прошло.
   – А, черт побери! – Мел качнулся, словно хотел сделать шаг к жене. – Мне жаль, что все так получилось, Синди.
   – Мне тоже. – Однако Синди не двинулась с места. Теперь ее голос звучал более уверенно. – Но это наиболее разумный выход, не так ли?
   Мел кивнул.
   – Да, по-видимому, так.
   Значит, все кончено. Оба понимали это. Оставалось обсудить условия развода.
   Синди уже начала строить планы.
   – Роберта и Либби останутся со мной, но ты, разумеется, всегда сможешь навещать их. Я не буду этому препятствовать.
   – Я в этом не сомневался.
   Да, конечно, думал Мел, это естественно: девочки должны остаться с матерью. Ему будет очень не хватать их, особенно Либби. Никакие свидания, пусть даже самые частые, не могут заменить жизни под одной крышей изо дня в день. Ему вспомнился сегодняшний разговор по телефону с младшей дочуркой. Что это Либби попросила у него? Карту февраля. Ну что ж, она у него уже есть: февральская погода готовит им несколько сюрпризов.
   – Мне придется нанять адвоката, – сказала Синди. – Я, тебе сообщу, когда решу, кого взять.
   Мел кивнул. Все ли браки, думал он, заканчиваются таким буднично-деловым разговором, если супруги решают разойтись. Вероятно, так уж положено в цивилизованном мире. Во всяком случае, Синди, казалось, с поразительной быстротой снова обрела уверенность в себе. Опустившись на тот же стул, на котором она сидела вначале, она раскрыла пудреницу и, глядя в зеркальце, стала приводить в порядок лицо. В уголках ее рта заиграла улыбка. Мелу даже показалось, что ее мысли уже где-то далеко. Мел всегда думал, что в такого рода ситуациях женщины проявляют большую эмоциональность, чем мужчины, однако по Синди этого никак нельзя было сказать, тогда как сам Мел едва удерживался от слез.
   Он услышал голоса и шаги в приемной. Раздался стук в дверь.
   – Войдите! – крикнул Мел.
   Вошел лейтенант Ордвей. Увидев Синди, он сказал:
   – Ох, извините, миссис Бейкерсфелд!
   Синди подняла на него глаза и отвернулась, не произнеся ни слова. Ордвей, почувствовав, что явился некстати, нерешительно переминался с ноги на ногу.
   – Я, пожалуй, зайду попозже.
   Мел спросил:
   – А что вы хотели, Нед?
   – Там вся эта компания из Медоувуда – протестуют против шума. В центральном зале их собралось человек двести, и подходят еще. Все хотят разговаривать с вами, но я сделал, как вы просили: предложил им направить к вам делегацию. Они выбрали шесть человек, и с ними увязались три репортера. Я разрешил репортерам прийти тоже. – Полицейский кинул взгляд в сторону приемной. – Они все ждут вас там.
   Мел понимал, что делегацию надо принять. Но как же ему не хотелось сейчас ни с кем разговаривать!
   – Синди, – с мольбой произнес он, – это не займет много времени. Ты подождешь? – Она ничего не ответила, и он добавил: – Прошу тебя!
   Она продолжала молчать, полностью игнорируя их обоих.
   – Если это очень не вовремя, – сказал Ордвей, – я скажу им, чтобы они пришли в другой раз.
   Мел покачал головой. Он уже связал себя обещанием принять делегацию.
   – Нет уж, давайте их сюда. – Полицейский шагнул к двери, и Мел вдруг спохватился: – Ох, я же не поговорил с этой женщиной… Забыл, как ее зовут.
   – Герреро, – сказал Ордвей. – И вам не придется с ней, разговаривать. Когда я шел сюда, мне показалось, что она собирается уходить.
   Делегаты от Медоувуда – четверо мужчин и две женщины – гуськом вошли в кабинет. За ними следом – трое репортеров. Один был из «Трибюн» – подвижный моложавый мужчина по фамилии Томлинсон, который обычно вел все репортажи из аэропорта для своей газеты на любые связанные с авиацией темы. Мел хорошо его знал и уважал за точность и непредвзятость сообщений. С остальными двумя репортерами Мела связывало лишь шапочное знакомство. Тут была пожилая дама из местного еженедельника и совсем еще молодой человек из «Сан-Таймс».
   В отворенную дверь Мелу был виден лейтенант Ордвей: он разговаривал с женщиной, с этой миссис Герреро, – она стояла и застегивала пальто.
   Синди продолжала сидеть все в той же позе.
   – Добрый вечер. – Мел отрекомендовался и сказал, указывая на диваны и стулья: – Прошу садиться.
   – А мы и присядем, – сказал один из вошедших, аккуратно причесанный мужчина в дорогом костюме – по-видимому, руководитель делегации. – Но должен вас предупредить: мы пришли сюда не для того, чтобы поболтать в уютной обстановке. Нам есть что вам сказать в лоб, напрямик, и мы ждем от вас такого же прямого ответа, без уверток.
   – Постараюсь удовлетворить ваше желание. С кем имею честь говорить?
   – Меня зовут Эллиот Фримантл. Я адвокат. Представитель этих людей и всех, кто собрался там, внизу.
   – Ну что ж, мистер Фримантл, – сказал Мел. – Почему бы вам не приступить прямо к делу?
   Дверь в приемную все еще была раскрыта. Мел заметил, что дожидавшаяся его женщина ушла. Нед Ордвей вошел в кабинет и притворил за собой дверь.

3

   Самолет, вылетевший рейсом два «Золотой Аргос» из международного аэропорта имени Линкольна, уже двадцать минут находился в воздухе и продолжал набирать высоту. Через одиннадцать минут, когда самолет будет над Детройтом, он достигнет тридцати трех тысяч футов, и подъем закончится. Машина уже вышла на трассу, которая длинным кружным путем приведет ее в Рим. Последние несколько минут самолет летел в спокойных слоях атмосферы, снежная буря осталась далеко внизу. Впереди и еще выше в небе висел ущербный месяц, словно покачнувшийся фонарь, и все пространство было в звездах – ярких, мерцающих.
   В пилотской кабине напряжение первых минут полета разрядилось. Капитан Хэррис уже сделал пассажирам сообщение по трансляции. Все трое пилотов были заняты обычными делами, связанными с большим перелетом.
   За спиной у Хэрриса и Димиреста под столиком второго пилота громко зазвучали позывные. В тот же миг на радиопанели, расположенной над рычагами дросселей, замигала желтая лампочка. Это означало вызов по спецсвязи – особой радиосистеме, дававшей возможность связываться почти с каждым из лайнеров, словно по личному телефону. Все лайнеры «Транс-Америки», так же как и других крупных авиакомпаний, имеют собственные позывные, передаваемые и принимаемые автоматически. Сигналы, только что полученные самолетом номер 731-ТА, не могли быть приняты или услышаны никаким другим воздушным кораблем.
   Энсон Хэррис переключился с волны воздушной диспетчерской на соответствующую волну и подтвердил:
   – Рейс два «Транс-Америки» слушает.
   – Рейс два, говорит диспетчер «Транс-Америки» из Кливленда. Передаю командиру вашего экипажа сообщение от УП международного аэропорта Линкольна. Сообщите готовность принять передачу.
   Хэррис видел, что Вернон Димирест тоже переключился на нужную волну, и придвинул к себе блокнот.
   Хэррис передал:
   – Мы готовы, Кливленд. Продолжайте.
   Сообщение было составлено Таней Ливингстон и касалось миссис Ады Квонсетт – пассажирки, пробравшейся без билета на рейс два. Оба пилота с улыбкой выслушали описание маленькой старушки из Сан-Диего. Сообщение заканчивалось просьбой подтвердить ее присутствие на борту самолета.
   – Проверим и сообщим, – передал Хэррис и снова переключился на волну воздушного диспетчера. Вернон Димирест и второй пилот Сай Джордан, слушавший сообщение через динамик, установленный над его сиденьем, рассмеялись.
   – Чушь, не верю, – сказал Сай Джордан.
   – А я верю! – Димирест усмехнулся. – Все они там – ослы, и эта старая курица обвела их вокруг пальца! – Он нажал кнопку вызова по внутреннему телефону салона первого класса. – Передайте Гвен, – сказал он стюардессе, которая взяла трубку, – чтобы она пришла сюда.
   На его губах все еще играла усмешка, когда дверь кабины отворилась и вошла Гвен Мейген.
   Димирест прочел ей вслух описание миссис Ады Квонсетт, переданное по радио.
   – Видели вы среди пассажиров такую особу?
   Гвен покачала головой.
   – Я еще почти не заглядывала в туристский салон.
   – Пойдите и проверьте, там ли эта старушка. Ее нетрудно будет узнать.
   – А если она там, то что я должна сделать?
   – Ничего. Придите и доложите.
   Гвен отсутствовала всего несколько минут. Когда она вернулась, на лице ее тоже играла улыбка.
   – Ну что?
   Гвен кивнула.
   – Она там. В кресле четырнадцать. В точности такая, как ее описали, только еще более карикатурная.
   – Сколько ей лет с виду? – спросил Сай Джордан.
   – Лет семьдесят пять, не меньше, а может, и все восемьдесят. Прямо какой-то диккенсовский персонаж.
   Энсон Хэррис сказал не оборачиваясь:
   – Скорее уж персонаж из «Мышьяка и старых кружев».
   – Она действительно летит «зайцем», капитан?
   Хэррис пожал плечами.
   – Так передали из аэропорта. Поэтому у вас и были расхождения в количестве пассажиров и проданных билетов.
   – Это же очень легко проверить, – сказала Гвен. – Я могу пойти и попросить ее предъявить билет.
   – Нет, – сказал Вернон Димирест. – Этого не нужно делать.
   Все посмотрели на него с любопытством, однако в кабине было слишком темно, чтобы разглядеть выражение его лица. Хэррис повернулся к своим приборам, второй пилот возвратился к наблюдению за расходом топлива.
   – Минутку, Гвен, – сказал Димирест. Гвен стояла, ожидая. пока он записывал полученное по радио сообщение. – От нас требовалось только одно: проверить, находится ли старуха на борту нашего самолета. Прекрасно, она здесь, и я сообщу об этом воздушному диспетчеру. Думаю, они приготовят ей соответствующую встречу в Риме, и тут уж мы ничего поделать не сможем, если б даже и захотели. А пока – раз старушенция залетела так далеко и мы не намерены возвращаться из-за нее обратно – зачем превращать для нее в пытку оставшиеся восемь часов полета? Пусть летит без нервотрепки. Может быть, перед посадкой в Риме мы откроем ей, что ее хитрость обнаружена. Тогда это не будет для нее таким потрясением. А пока что пусть получает удовольствие от полета. Пусть бабушка пообедает и спокойно посмотрит фильм.
   – Знаете, – сказала Гвен, задумчиво глядя на Вернона, – бывают минуты, когда вы мне положительно нравитесь.
   Гвен вышла. Димирест, все еще посмеиваясь, переключился на другую волну и передал сообщение диспетчеру Кливленда.
   Энсон Хэррис раскурил трубку, включил автопилот и сказал сухо:
   – Вот уж никогда не думал, что старые дамы по вашей части. – Он сделал ударение на слове «старые».
   Димирест усмехнулся.
   – Конечно, я предпочитаю молодых.
   – Так мне приходилось слышать.
   Сообщение о безбилетной пассажирке и разговор с Хэррисом привели Димиреста в отличное расположение духа. Он сказал беззаботно:
   – Всему свой черед. Скоро и нас с вами запишут в разряд пожилых.
   – Меня уже записали. – Хэррис исчез в клубах дыма. – С некоторых пор.
   Оба пилота сдвинули в сторону один наушник, чтобы иметь возможность нормально разговаривать и вместе с тем не пропустить позывных. Шум двигателей, стойкий, но не оглушительный, как бы отгораживал их от остального мира.
   – А вы, кажется, не ходок, верно? – заметил Димирест. – Я хочу сказать – не любитель бегать на сторону. Я видел, как вы на отдыхе сидите, уткнувшись в книгу.