Страница:
Таня сказала сухо:
– Я по поводу рейса два. – И пояснила: – Это беспосадочный перелет до Рима, миссис Бейкерсфелд. Самолет поднялся в воздух полчаса тому назад.
– А что там у них? – спросил Мел.
– Да, сказать по правде, – Таня замялась, – я сама не очень понимаю.
– Давайте, давайте, – сказала Синди. – Придумайте что-нибудь.
– Да замолчи же! – взорвался Мел. – В чем все-таки дело? – спросил он Таню.
Таня поглядела на Синди и начала пересказывать свой разговор с таможенным инспектором Стэндишем. Описала мужчину, который как-то подозрительно оберегал свой чемоданчик, сказала, что у Стэндиша возникли подозрения, не везет ли этот пассажир контрабанду.
– Он на борту рейса два? – переспросил Мел. – В таком случае, если даже и везет контрабанду, то в Италию, и это не должно беспокоить американских таможенников. Европейские страны сами сумеют постоять за себя.
– Я понимаю. УП сказал мне то же, слово в слово. – Таня передала свой разговор с ним и его последние слова, произнесенные с раздражением, но твердо: «Нас это не касается!»
Мел озадаченно посмотрел на нее.
– В таком случае я не понимаю, почему…
– Я же сказала вам, что, может быть, все это пустяки, я сама не знаю, но отделаться от этих мыслей никак не могу. И вот я стала проверять…
– Что проверять?
Они оба уже забыли про Синди.
– Инспектор Стэндиш сказал мне, что этот человек с чемоданчиком вошел в самолет одним из последних. Вероятно, это было так, потому что я сама стояла в выхода и все-таки проглядела старушку… – Таня не договорила. – Впрочем, это не имеет отношения к делу. Короче говоря, я вместе с дежурным контролером, пропускавшим на рейс два, проверила список пассажиров и ведомость их регистрации. Контролер не мог припомнить человека с чемоданчиком, но указал примерно пять фамилий пассажиров, которые проходили последними.
– И что дальше?
– Тогда я просто по наитию опросила все регистрационные стойки относительно этих пяти пассажиров – не бросилось ли им что-нибудь в глаза. В аэропорте никто ничего сообщить не мог. А вот один из городских агентов действительно запомнил этого пассажира – того, что с чемоданчиком. Таким образом я узнала его имя… и по описанию все сходится.
– Я все же не понимаю, что вы тут усмотрели. Он ведь должен был зарегистрировать где-то свой билет и предпочел сделать это на городской станции.
– Видите ли, агент запомнил его потому, что у него не было с собой багажа – ничего, кроме чемоданчика. И еще агенту бросилось в глаза, что этот пассажир очень нервничал.
– Тысячи людей нервничают… – Внезапно Мел умолк и нахмурился. – Никакого багажа? И он летел в Рим?
– Вот именно. Ничего, кроме чемоданчика, который привлек внимание инспектора Стэндиша. Городской агент даже назвал этот чемоданчик портфелем.
– Но кто же отправляется в такое путешествие совсем без вещей? Это как-то нелепо.
– Так подумалось и мне. Нелепо, если только… – Таня запнулась, не решаясь продолжить свою мысль.
– Если только?..
– Если только не знать наперед, что самолет не достигнет места назначения. А вот если вам это заранее известно, то и багаж никакой не нужен.
– Таня, – медленно и тихо произнес Мел, – что вы имеете в виду?
Она ответила упавшим голосом:
– Я совсем в этом не уверена, потому и пришла к вам. Когда я начинаю раздумывать, мне самой такая мысль кажется смешной, фантастической, и все же…
– Договаривайте.
– Хорошо. А что, если этот человек не везет с собой никакой контрабанды… во всяком случае, в обычном смысле слова… Что, если у него потому и не было с собой багажа и потому он так нервничал и так странно держал чемоданчик – даже привлек к себе внимание инспектора… Что, если все это потому, что у него там не контрабанда… а бомба?
Таня и Мел уставились друг на друга. Мел быстро перебирал в уме все обстоятельства, прикидывал… Мысль Тани в первую минуту и ему показалась фантастической, нелепой. А все же… Ведь такие случаи хоть редко, но бывали. И тотчас возник вопрос: как можно быть уверенным, что это именно такой случай? Чем больше он размышлял, тем очевиднее ему становилось, что поведение этого пассажира с чемоданчиком может иметь совершенно невинное объяснение, и скорее всего так оно и есть. А в этом случае, подняв шум, только останешься в дураках, и вполне понятно, что никому попасть в такое положение не хочется. Но если на карту поставлена судьба пассажиров и самолета, можно ли при этом беспокоиться о том, чтобы не остаться в дураках? Ясно, нет. Но с другой стороны, чтобы забить тревогу, нужны более веские основания, чем чьи-то домыслы и предчувствия. Есть ли какая-то возможность предостеречь, принять меры, не сея паники? – думал Мел.
Пока что он такой возможности не видел.
Но проверить кое-что он все-таки мог. Это было тоже лишь предположение… впрочем, для такой проверки достаточно телефонного звонка. Вероятно, его навела на эту мысль сегодняшняя встреча с Верноном Димирестом, напомнившая ему их стычку на заседании Совета уполномоченных.
Во второй раз за нынешний вечер Мел заглянул в свой карманный телефонный справочник. Затем подошел к столу и набрал номер страховой компании, продававшей страховки в центральном зале. Ему ответил хорошо знакомый голос одной из девушек, давно работающей страховым агентом в аэропорту.
– Мардж, – сказал он, – говорит Бейкерсфелд. Много ли вы сегодня продали страховых полисов пассажирам рейса два?
– Немного больше, чем обычно, мистер Бейкерсфелд. Да и на другие два рейса я продала, кажется, двенадцать, и Банни – она работает рядом со мной – тоже выписывала.
– Вот что я попрошу вас сделать, – сказал Мел. – Прочтите мне фамилии всех взявших полисы и суммы, на которые они застраховались. – Почувствовав, что девушка колеблется, Мел добавил: – Если нужно, я могу позвонить вашему управляющему и получить разрешение. Но вы знаете, что он не станет возражать, а для меня – можете поверить мне на слово – это очень важно, и я не хочу терять время.
– Хорошо, мистер Бейкерсфелд, как прикажете. Но мне нужно собрать все полисы.
– Я подожду.
Мел услышал, как Мардж положила трубку на стол и извинилась перед клиентом. Потом зашелестели бумаги, и раздался голос другой девушки: «Что-нибудь не в порядке?»
Прикрыв микрофон трубки рукой, Мел обернулся к Тане:
– Как его фамилия – этого пассажира с чемоданчиком?
Таня заглянула в свой список.
– Герреро или Берреро – один раз было записано так, а другой раз – иначе. – Она заметила, что Мел вздрогнул. – Инициалы – Д.О.
Мозг Мела напряженно работал. Фамилия женщины, которую час назад приводили к нему в приемную, была Герреро. Так сказал лейтенант Ордвей. Мел отчетливо это помнил. Полиция обратила на нее внимание, потому что она растерянно бродила по аэровокзалу. По словам Неда Ордвея, женщина была чем-то очень расстроена и плакала, но никто из полицейских не мог добиться от нее толку. Мел собирался сам поговорить с ней, но не успел. Когда явилась делегация из Медоувуда, женщина уже уходила. Конечно, может быть, одно к другому и не имеет отношения…
В телефоне слышны были голоса страховых агентов и пассажиров на фоне шума центрального зала.
– Таня! – Мел старался говорить спокойно. – Примерно двадцать минут назад у меня в приемной была женщина – средних лет, в поношенной и, как мне показалось, порядком промокшей одежде. По-моему, эта женщина ушла, когда сюда набился народ, но возможно, она еще где-нибудь здесь, в пределах аэропорта. Приведите ее сюда и, во всяком случае, как только она попадется вам на глаза, не выпускайте ее из виду. – Заметив Танин озадаченный взгляд, Мел добавил: – Ее зовут миссис Герреро.
Таня поспешно вышла, и в эту минуту в телефоне раздался голос Мардж:
– Я собрала все полисы, мистер Бейкерсфелд. Можно вам прочесть?
– Да, Мардж, читайте.
Мел внимательно слушал. Список подходил к концу, когда он услышал уже ставшую знакомой фамилию, и невольно весь напрягся. Голос его зазвучал настороженно:
– Скажите, кто оформлял этот полис – вы?
– Нет. Банни. Сейчас я передам ей трубку.
Мел выслушал рассказ Банни и задал несколько вопросов. Разговор их был краток. Мел положил трубку и тут же стал набирать другой номер. Вошла Таня.
В глазах ее стоял вопрос, но Мел предпочел пока что сделать вид, будто он этого не замечает, и она тотчас начала докладывать:
– На административном этаже никого посторонних нет. А внизу по-прежнему миллион народу; нечего и думать найти кого-нибудь в этой толпе. Может быть, объявим по трансляции?
– Что ж, попытаемся, хотя особенной надежды на успех у меня нет.
Судя по тому, что он слышал об этой Герреро, толку от нее добиться будет нелегко и едва ли объявление по трансляции что-либо даст. К тому же ее, вероятно, давно нет здесь – она уже наверняка где-нибудь на полпути к городу. Мел упрекал себя за то, что не поговорил с нею, он ведь собирался это сделать, но его отвлекли другие дела. Делегация медоувудцев, тревога за Кейза… Тут он вспомнил, что хотел вернуться на КДП. Теперь и это придется отложить… Да, еще Синди… Он только сейчас заметил, что Синди ушла, и почувствовал себя неловко.
Он взял со стола микрофон и протянул его Тане.
В эту минуту ответил набранный им номер полицейского отделения аэропорта.
– Мне нужен лейтенант Ордвей, – сказал Мел. – Он еще в аэропорту?
– Да, сэр. – Дежурный узнал голос Мела.
– Разыщите его как можно скорее. Я подожду. И, кстати, как имя женщины по фамилии Герреро, на которую кто-то из ваших людей обратил сегодня внимание? Мне говорили, но я хочу проверить.
– Одну минуту, сэр. – Небольшая пауза. – Ее зовут Инес, сэр, Инес Герреро. Мы уже вызвали лейтенанта Ордвея по его рации.
Нед Ордвей, как и многие другие служащие аэропорта, имел при себе карманный радиоприемник, дававший спецсигнал, как только поступал срочный вызов для лейтенанта. Значит, в эту минуту Ордвей где-то уже спешит к телефону.
Мел быстро дал Тане необходимые указания и нажал кнопку своего личного микрофона, которая одновременно отключила все другие микрофоны трансляционной сети аэропорта. Дверь в приемную была открыта, и он услышал, как оборвалось, на полуслове очередное сообщение о посадке на самолет. За все восемь лет, в течение которых Мел находился на посту управляющего аэропортом, только дважды прибегал он к такой мере. В первом случае – как он врезался Мелу в память! – он сделал это, чтобы объявить о смерти президента Кеннеди. Во втором – это было год назад – к нему в кабинет забрел, рыдая. отставший от родителей малыш. Мел не стал канителиться: отвергнув обычную в таких случаях процедуру, он использовал свой микрофон, чтобы поскорее оповестить родителей, которые, конечно, уже сходили с ума от тревоги.
И сейчас он кивнул Тане, чтобы она начинала свое объявление, а мозг его тем временем сверлила мысль, что, в сущности, он до сих пор не знает, зачем нужна ему эта женщина, Инес Герреро, – ведь у пего нет даже уверенности в том, что все это не пустые фантазии. Но подсознательно он чувствовал, что это не так, что произошло – а быть может, еще и продолжает происходить – что-то серьезное. В таких случаях нужно, не теряя времени, проверить каждую мелочь, в надежде, что каким-то образом, с помощью других людей удастся все разъяснить.
– Прошу внимания! – начала Таня; голос ее звучал, как всегда, ясно и спокойно, и сейчас он был слышен во всех самых отдаленных уголках аэровокзала. – Миссис Инес Герреро, или Берреро, просят немедленно явиться в кабинет управляющего аэропортом на административном этаже центрального здания аэровокзала. Любой служащий аэропорта или какой угодно авиакомпании покажет вам дорогу. Повторяю…
В телефонной трубке затрещало: лейтенант Ордвей был на проводе.
– Нам нужна эта женщина, – сказал ему Мел. – Та, что была здесь у меня в приемной. Герреро. Мы сейчас передаем…
– Да-да, – сказал Ордвей. – Я слышу.
– Она нужна нам срочно. Объясню все потом. А сейчас можете мне поверить…
– Понятно. Когда вы видели ее в последний раз?
– Когда она была вместе с вами в моей приемной.
– Понятно. Что-нибудь еще?
– Да, это может оказаться очень серьезным. Я просил бы вас все бросить, поставить на ноги всех ваших людей. И в любом случае – найдете вы ее или нет – поскорее загляните ко мне сюда…
– Есть. – В телефоне звякнуло: Ордвей повесил трубку.
Таня закончила свое объявление, и не успела она нажать кнопку и выключить микрофон, как в отворенную дверь донеслось новое сообщение по трансляционной сети: «Внимание! Мистер Лестер Мейнуэринг! Просим мистера Мейнуэринга и сопровождающих его лиц немедленно подойти к центральному входу аэровокзала».
«Лестер Мейнуэринг» на условном языке аэропорта означало «полицейский». Сообщение расшифровывалось так: полицейский, находящийся ближе всего к указанному месту, должен немедленно явиться туда. Под «сопровождающими лицами» подразумевались все полицейские вокзала. Большинство аэропортов пользовались таким же кодом, чтобы вызывать полицию, не привлекая внимания пассажиров.
Ордвей времени не терял. Как только полицейские соберутся у центрального входа, он проинструктирует их относительно Инес Герреро.
– Позвоните Уэзерби, – сказал Мел Тане. – Попросите его как можно быстрее прийти сюда. Скажите, что это важно. – И добавил как бы про себя: – Для начала соберем всех здесь.
Позвонив, Таня сообщила:
– Он сейчас будет. – В голосе ее слышалась тревога.
Мел подошел к двери в приемную и приотворил ее.
– Вы ведь так ничего и не объяснили мне, – сказала Таня. – Что такое вы обнаружили?
Мел сказал с расстановкой, осторожно выбирая слова:
– Этот человек, Герреро, тот, что улетел в Рим без багажа с одним ручным чемоданчиком – вы еще заподозрили, что у него там бомба, – перед вылетом застраховал свою жизнь на триста тысяч долларов в пользу некой Инес Герреро. И, оплачивая страховку, выгребал у себя из карманов последнюю мелочь.
– О господи! – Таня побелела и прошептала еле слышно: – Нет, нет… не может быть!
6
– Я по поводу рейса два. – И пояснила: – Это беспосадочный перелет до Рима, миссис Бейкерсфелд. Самолет поднялся в воздух полчаса тому назад.
– А что там у них? – спросил Мел.
– Да, сказать по правде, – Таня замялась, – я сама не очень понимаю.
– Давайте, давайте, – сказала Синди. – Придумайте что-нибудь.
– Да замолчи же! – взорвался Мел. – В чем все-таки дело? – спросил он Таню.
Таня поглядела на Синди и начала пересказывать свой разговор с таможенным инспектором Стэндишем. Описала мужчину, который как-то подозрительно оберегал свой чемоданчик, сказала, что у Стэндиша возникли подозрения, не везет ли этот пассажир контрабанду.
– Он на борту рейса два? – переспросил Мел. – В таком случае, если даже и везет контрабанду, то в Италию, и это не должно беспокоить американских таможенников. Европейские страны сами сумеют постоять за себя.
– Я понимаю. УП сказал мне то же, слово в слово. – Таня передала свой разговор с ним и его последние слова, произнесенные с раздражением, но твердо: «Нас это не касается!»
Мел озадаченно посмотрел на нее.
– В таком случае я не понимаю, почему…
– Я же сказала вам, что, может быть, все это пустяки, я сама не знаю, но отделаться от этих мыслей никак не могу. И вот я стала проверять…
– Что проверять?
Они оба уже забыли про Синди.
– Инспектор Стэндиш сказал мне, что этот человек с чемоданчиком вошел в самолет одним из последних. Вероятно, это было так, потому что я сама стояла в выхода и все-таки проглядела старушку… – Таня не договорила. – Впрочем, это не имеет отношения к делу. Короче говоря, я вместе с дежурным контролером, пропускавшим на рейс два, проверила список пассажиров и ведомость их регистрации. Контролер не мог припомнить человека с чемоданчиком, но указал примерно пять фамилий пассажиров, которые проходили последними.
– И что дальше?
– Тогда я просто по наитию опросила все регистрационные стойки относительно этих пяти пассажиров – не бросилось ли им что-нибудь в глаза. В аэропорте никто ничего сообщить не мог. А вот один из городских агентов действительно запомнил этого пассажира – того, что с чемоданчиком. Таким образом я узнала его имя… и по описанию все сходится.
– Я все же не понимаю, что вы тут усмотрели. Он ведь должен был зарегистрировать где-то свой билет и предпочел сделать это на городской станции.
– Видите ли, агент запомнил его потому, что у него не было с собой багажа – ничего, кроме чемоданчика. И еще агенту бросилось в глаза, что этот пассажир очень нервничал.
– Тысячи людей нервничают… – Внезапно Мел умолк и нахмурился. – Никакого багажа? И он летел в Рим?
– Вот именно. Ничего, кроме чемоданчика, который привлек внимание инспектора Стэндиша. Городской агент даже назвал этот чемоданчик портфелем.
– Но кто же отправляется в такое путешествие совсем без вещей? Это как-то нелепо.
– Так подумалось и мне. Нелепо, если только… – Таня запнулась, не решаясь продолжить свою мысль.
– Если только?..
– Если только не знать наперед, что самолет не достигнет места назначения. А вот если вам это заранее известно, то и багаж никакой не нужен.
– Таня, – медленно и тихо произнес Мел, – что вы имеете в виду?
Она ответила упавшим голосом:
– Я совсем в этом не уверена, потому и пришла к вам. Когда я начинаю раздумывать, мне самой такая мысль кажется смешной, фантастической, и все же…
– Договаривайте.
– Хорошо. А что, если этот человек не везет с собой никакой контрабанды… во всяком случае, в обычном смысле слова… Что, если у него потому и не было с собой багажа и потому он так нервничал и так странно держал чемоданчик – даже привлек к себе внимание инспектора… Что, если все это потому, что у него там не контрабанда… а бомба?
Таня и Мел уставились друг на друга. Мел быстро перебирал в уме все обстоятельства, прикидывал… Мысль Тани в первую минуту и ему показалась фантастической, нелепой. А все же… Ведь такие случаи хоть редко, но бывали. И тотчас возник вопрос: как можно быть уверенным, что это именно такой случай? Чем больше он размышлял, тем очевиднее ему становилось, что поведение этого пассажира с чемоданчиком может иметь совершенно невинное объяснение, и скорее всего так оно и есть. А в этом случае, подняв шум, только останешься в дураках, и вполне понятно, что никому попасть в такое положение не хочется. Но если на карту поставлена судьба пассажиров и самолета, можно ли при этом беспокоиться о том, чтобы не остаться в дураках? Ясно, нет. Но с другой стороны, чтобы забить тревогу, нужны более веские основания, чем чьи-то домыслы и предчувствия. Есть ли какая-то возможность предостеречь, принять меры, не сея паники? – думал Мел.
Пока что он такой возможности не видел.
Но проверить кое-что он все-таки мог. Это было тоже лишь предположение… впрочем, для такой проверки достаточно телефонного звонка. Вероятно, его навела на эту мысль сегодняшняя встреча с Верноном Димирестом, напомнившая ему их стычку на заседании Совета уполномоченных.
Во второй раз за нынешний вечер Мел заглянул в свой карманный телефонный справочник. Затем подошел к столу и набрал номер страховой компании, продававшей страховки в центральном зале. Ему ответил хорошо знакомый голос одной из девушек, давно работающей страховым агентом в аэропорту.
– Мардж, – сказал он, – говорит Бейкерсфелд. Много ли вы сегодня продали страховых полисов пассажирам рейса два?
– Немного больше, чем обычно, мистер Бейкерсфелд. Да и на другие два рейса я продала, кажется, двенадцать, и Банни – она работает рядом со мной – тоже выписывала.
– Вот что я попрошу вас сделать, – сказал Мел. – Прочтите мне фамилии всех взявших полисы и суммы, на которые они застраховались. – Почувствовав, что девушка колеблется, Мел добавил: – Если нужно, я могу позвонить вашему управляющему и получить разрешение. Но вы знаете, что он не станет возражать, а для меня – можете поверить мне на слово – это очень важно, и я не хочу терять время.
– Хорошо, мистер Бейкерсфелд, как прикажете. Но мне нужно собрать все полисы.
– Я подожду.
Мел услышал, как Мардж положила трубку на стол и извинилась перед клиентом. Потом зашелестели бумаги, и раздался голос другой девушки: «Что-нибудь не в порядке?»
Прикрыв микрофон трубки рукой, Мел обернулся к Тане:
– Как его фамилия – этого пассажира с чемоданчиком?
Таня заглянула в свой список.
– Герреро или Берреро – один раз было записано так, а другой раз – иначе. – Она заметила, что Мел вздрогнул. – Инициалы – Д.О.
Мозг Мела напряженно работал. Фамилия женщины, которую час назад приводили к нему в приемную, была Герреро. Так сказал лейтенант Ордвей. Мел отчетливо это помнил. Полиция обратила на нее внимание, потому что она растерянно бродила по аэровокзалу. По словам Неда Ордвея, женщина была чем-то очень расстроена и плакала, но никто из полицейских не мог добиться от нее толку. Мел собирался сам поговорить с ней, но не успел. Когда явилась делегация из Медоувуда, женщина уже уходила. Конечно, может быть, одно к другому и не имеет отношения…
В телефоне слышны были голоса страховых агентов и пассажиров на фоне шума центрального зала.
– Таня! – Мел старался говорить спокойно. – Примерно двадцать минут назад у меня в приемной была женщина – средних лет, в поношенной и, как мне показалось, порядком промокшей одежде. По-моему, эта женщина ушла, когда сюда набился народ, но возможно, она еще где-нибудь здесь, в пределах аэропорта. Приведите ее сюда и, во всяком случае, как только она попадется вам на глаза, не выпускайте ее из виду. – Заметив Танин озадаченный взгляд, Мел добавил: – Ее зовут миссис Герреро.
Таня поспешно вышла, и в эту минуту в телефоне раздался голос Мардж:
– Я собрала все полисы, мистер Бейкерсфелд. Можно вам прочесть?
– Да, Мардж, читайте.
Мел внимательно слушал. Список подходил к концу, когда он услышал уже ставшую знакомой фамилию, и невольно весь напрягся. Голос его зазвучал настороженно:
– Скажите, кто оформлял этот полис – вы?
– Нет. Банни. Сейчас я передам ей трубку.
Мел выслушал рассказ Банни и задал несколько вопросов. Разговор их был краток. Мел положил трубку и тут же стал набирать другой номер. Вошла Таня.
В глазах ее стоял вопрос, но Мел предпочел пока что сделать вид, будто он этого не замечает, и она тотчас начала докладывать:
– На административном этаже никого посторонних нет. А внизу по-прежнему миллион народу; нечего и думать найти кого-нибудь в этой толпе. Может быть, объявим по трансляции?
– Что ж, попытаемся, хотя особенной надежды на успех у меня нет.
Судя по тому, что он слышал об этой Герреро, толку от нее добиться будет нелегко и едва ли объявление по трансляции что-либо даст. К тому же ее, вероятно, давно нет здесь – она уже наверняка где-нибудь на полпути к городу. Мел упрекал себя за то, что не поговорил с нею, он ведь собирался это сделать, но его отвлекли другие дела. Делегация медоувудцев, тревога за Кейза… Тут он вспомнил, что хотел вернуться на КДП. Теперь и это придется отложить… Да, еще Синди… Он только сейчас заметил, что Синди ушла, и почувствовал себя неловко.
Он взял со стола микрофон и протянул его Тане.
В эту минуту ответил набранный им номер полицейского отделения аэропорта.
– Мне нужен лейтенант Ордвей, – сказал Мел. – Он еще в аэропорту?
– Да, сэр. – Дежурный узнал голос Мела.
– Разыщите его как можно скорее. Я подожду. И, кстати, как имя женщины по фамилии Герреро, на которую кто-то из ваших людей обратил сегодня внимание? Мне говорили, но я хочу проверить.
– Одну минуту, сэр. – Небольшая пауза. – Ее зовут Инес, сэр, Инес Герреро. Мы уже вызвали лейтенанта Ордвея по его рации.
Нед Ордвей, как и многие другие служащие аэропорта, имел при себе карманный радиоприемник, дававший спецсигнал, как только поступал срочный вызов для лейтенанта. Значит, в эту минуту Ордвей где-то уже спешит к телефону.
Мел быстро дал Тане необходимые указания и нажал кнопку своего личного микрофона, которая одновременно отключила все другие микрофоны трансляционной сети аэропорта. Дверь в приемную была открыта, и он услышал, как оборвалось, на полуслове очередное сообщение о посадке на самолет. За все восемь лет, в течение которых Мел находился на посту управляющего аэропортом, только дважды прибегал он к такой мере. В первом случае – как он врезался Мелу в память! – он сделал это, чтобы объявить о смерти президента Кеннеди. Во втором – это было год назад – к нему в кабинет забрел, рыдая. отставший от родителей малыш. Мел не стал канителиться: отвергнув обычную в таких случаях процедуру, он использовал свой микрофон, чтобы поскорее оповестить родителей, которые, конечно, уже сходили с ума от тревоги.
И сейчас он кивнул Тане, чтобы она начинала свое объявление, а мозг его тем временем сверлила мысль, что, в сущности, он до сих пор не знает, зачем нужна ему эта женщина, Инес Герреро, – ведь у пего нет даже уверенности в том, что все это не пустые фантазии. Но подсознательно он чувствовал, что это не так, что произошло – а быть может, еще и продолжает происходить – что-то серьезное. В таких случаях нужно, не теряя времени, проверить каждую мелочь, в надежде, что каким-то образом, с помощью других людей удастся все разъяснить.
– Прошу внимания! – начала Таня; голос ее звучал, как всегда, ясно и спокойно, и сейчас он был слышен во всех самых отдаленных уголках аэровокзала. – Миссис Инес Герреро, или Берреро, просят немедленно явиться в кабинет управляющего аэропортом на административном этаже центрального здания аэровокзала. Любой служащий аэропорта или какой угодно авиакомпании покажет вам дорогу. Повторяю…
В телефонной трубке затрещало: лейтенант Ордвей был на проводе.
– Нам нужна эта женщина, – сказал ему Мел. – Та, что была здесь у меня в приемной. Герреро. Мы сейчас передаем…
– Да-да, – сказал Ордвей. – Я слышу.
– Она нужна нам срочно. Объясню все потом. А сейчас можете мне поверить…
– Понятно. Когда вы видели ее в последний раз?
– Когда она была вместе с вами в моей приемной.
– Понятно. Что-нибудь еще?
– Да, это может оказаться очень серьезным. Я просил бы вас все бросить, поставить на ноги всех ваших людей. И в любом случае – найдете вы ее или нет – поскорее загляните ко мне сюда…
– Есть. – В телефоне звякнуло: Ордвей повесил трубку.
Таня закончила свое объявление, и не успела она нажать кнопку и выключить микрофон, как в отворенную дверь донеслось новое сообщение по трансляционной сети: «Внимание! Мистер Лестер Мейнуэринг! Просим мистера Мейнуэринга и сопровождающих его лиц немедленно подойти к центральному входу аэровокзала».
«Лестер Мейнуэринг» на условном языке аэропорта означало «полицейский». Сообщение расшифровывалось так: полицейский, находящийся ближе всего к указанному месту, должен немедленно явиться туда. Под «сопровождающими лицами» подразумевались все полицейские вокзала. Большинство аэропортов пользовались таким же кодом, чтобы вызывать полицию, не привлекая внимания пассажиров.
Ордвей времени не терял. Как только полицейские соберутся у центрального входа, он проинструктирует их относительно Инес Герреро.
– Позвоните Уэзерби, – сказал Мел Тане. – Попросите его как можно быстрее прийти сюда. Скажите, что это важно. – И добавил как бы про себя: – Для начала соберем всех здесь.
Позвонив, Таня сообщила:
– Он сейчас будет. – В голосе ее слышалась тревога.
Мел подошел к двери в приемную и приотворил ее.
– Вы ведь так ничего и не объяснили мне, – сказала Таня. – Что такое вы обнаружили?
Мел сказал с расстановкой, осторожно выбирая слова:
– Этот человек, Герреро, тот, что улетел в Рим без багажа с одним ручным чемоданчиком – вы еще заподозрили, что у него там бомба, – перед вылетом застраховал свою жизнь на триста тысяч долларов в пользу некой Инес Герреро. И, оплачивая страховку, выгребал у себя из карманов последнюю мелочь.
– О господи! – Таня побелела и прошептала еле слышно: – Нет, нет… не может быть!
6
Бывали дни – и сегодня выдался один из таких дней, – когда Патрони радовался, что он работает в техническом секторе авиации, а не в коммерческом.
Эта мысль снова посетила его, когда он наблюдал, как хлопочут рабочие, подкапываясь под занесенный снегом лайнер «Аэрео-Мехикан», который все еще блокировал полосу три-ноль.
Коммерческий сектор, к которому Патрони причислял без разбору ведь административный состав, был, на его взгляд, скопищем чванливых бездельников, вздорящих друг с другом, как капризные подростки. И только в инженерном и ремонтно-техническом секторах сидели взрослые люди и занимались своим делом. Механики (неуклонно отстаивал свою точку зрения Патрони), даже состоя на службе в конкурирующих авиакомпаниях, работают дружно, слаженно, делятся опытом, информацией, а иной раз и профессиональными секретами во имя общего блага.
В подтверждение своих слов Патрони не раз признавался своим друзьям в том, что существует тайный обмен информацией, регулярно получаемой механиками на закрытых конференциях той или иной авиакомпании.
Руководство авиакомпании, в которой работал Патрони, как и большинство крупных рейсовых авиакомпаний, проводило ежедневные телефонные конференции, именуемые «инструктажем», в которых обязаны были принимать участие все авиабазы, аппараты управления и ремонтно-технические службы, имеющие между собой прямую закрытую междугороднюю связь. Проводившиеся под председательством вице-президента авиакомпании инструктажи представляли собой, в сущности, информацию о всей деятельности авиакомпании за истекшие сутки и обсуждение этой деятельности. Происходил откровенный обмен мнениями между ведущими работниками всех секторов. Коммерческий сектор и сектор обслуживания ежедневно проводили свой инструктаж, так же как и ремонтно-технический, только значение последнего, по мнению Патрони, было несравненно выше.
Во время технических инструктажей, в которых Патрони принимал участие пять раз в неделю, все ремонтно-технические службы отчитывались одна за другой. Если за истекшие сутки где-либо происходили задержки или другие неполадки по вине технического сектора, руководство сектора должно было нести за них ответственность. Никакие отговорки во внимание не принимались. Патрони говорил: «Прошляпил – отвечай!» Сообщалось о любых, даже самых ничтожных неполадках в материальной части с целью информации и предотвращения возможности их повторения. На следующем инструктаже в понедельник Патрони предстояло доложить о случае с «боингом-707» авиакомпании «Аэрео-Мехикан» и о своем успехе или неудаче, в зависимости от того, как дальше пойдет у него дело. Ежедневные доклады на инструктажах являлись делом отнюдь не шуточным – особенно потому, что механики были народ тертый и не пытались обвести друг друга вокруг пальца.
А после этих официальных конференций начинались – как правило, без ведома высшего руководства авиакомпаний – приватные совещания. Патрони и другие механики обменивались телефонными звонками со своими дружками из конкурирующих авиакомпаний, делились впечатлениями и информацией, если находили ее существенной. И нужные сведения очень редко не получали распространения.
А в особо серьезных случаях – во всем, что касалось вопроса безопасности, – информация передавалась от одной авиакомпании к другой не на следующие сутки, а тут же. Если, к примеру, воздушный корабль ДС-9 авиакомпании «Дельта» терпел аварию из-за поломки лопасти винта, ремонтно-технические службы «ТВА», «Истерн», «Континентл» и других авиакомпаний, имеющих в эксплуатации самолеты ДС-9, ставились об этом в известность в течение часа. Полученная информация могла предупредить повторение такой же аварии с другим самолетом. Потом за этим сообщением последует снимок поврежденной машины и технический рапорт. И при желании техники и механики других авиакомпаний будут иметь возможность расширить свои познания, ознакомившись на месте с поломкой и прочими повреждениями.
Все, кто, подобно Патрони, работал в тесном контакте друг с другом, любили отмечать, что представители административного и коммерческого секторов конкурирующих авиакомпаний в тех случаях, когда им требовалось встретиться для консультации, редко делали это в служебной обстановке, предпочитая кафе или ресторан. Представители же ремонтно-технического сектора, в противоположность им, постоянно наведывались к своим конкурентам, зная, что им открыт туда свободный доступ как членам единого сообщества. И если ремонтно-технический сектор одной авиакомпании попадал в беду, другие помогали ему, чем могли.
Такого рода помощь была оказана сегодня Патрони.
На протяжении полутора часов, пока велись подготовительные работы для новой попытки вывести увязший самолет, количество людей, принимавших участие в этих работах, почти удвоилось. Поначалу в распоряжении Патрони была только небольшая бригада авиакомпании «Аэрео-Мехикан», да кое-кто из его собственных ребят и «ТВА». Теперь бок о бок с ними усердно трудились рабочие-землекопы из авиакомпаний «Браниф», «Пан-Америкен», «Америкен» и «Истерн».
По мере того как люди все прибывали и прибывали на самых разнокалиберных машинах авиационной службы, становилось ясно, что весть о трудной задаче, стоявшей перед Патрони, уже успела – способом условной тайной сигнализации – распространиться по всему аэропорту, и аварийно-ремонтные бригады различных авиакомпаний, не дожидаясь, когда их попросят, энергично взялись за дело. Это пробудило доброе чувство признательности в душе Патрони.
Все же, несмотря на прибывшую подмогу, Патрони не удалось закончить подготовительные работы за час, как он рассчитывал. Две прорытые в снегу перед колесами самолета траншеи удлинялись неуклонно, но медленно из-за того, что все работавшие время от времени бегали греться в два служебных автобуса, где было сравнительно тепло. Забравшись туда, люди тотчас принимались хлопать в ладоши и растирать щеки, онемевшие от колючего ледяного ветра, который все еще бушевал над заметенным снегом аэропортом. На ближайшей рулежной дорожке по-прежнему теснились автобусы, грузовики, снегоочистители и прочие служебные машины, в том числе заправочная цистерна и ревущий передвижной генератор – большинство с «мигалками» на крыше. Лучи прожекторов вырывали этот кусок поля из окружающего мрака, превращая его в ослепительно-белый оазис мерцающего снега.
Две траншеи, каждая в шесть футов шириной, шли под небольшим уклоном вверх от огромных колес лайнера к более твердому грунту, куда, по расчетам Патрони, лайнер должен был выбраться своими силами. В глубине траншеи под снегом была мокрая глина, в которой первоначально и застрял съехавший с полосы лайнер. Мокрый снег смешался с мокрой глиной. по по мере подъема траншей вверх количество слякоти становилось все менее угрожающим. Третья траншея – не такая глубокая и более узкая – прокладывалась для носового колеса. Как только удастся вывести самолет на твердый грунт, освободится полоса три-ноль, перекрытая сейчас крылом лайнера. Сам же лайнер нетрудно будет перегнать на соседнюю рулежную дорожку.
Теперь, когда подготовительные работы подходили к концу, дальнейший успех мероприятия зависел от искусства пилотов «боинга-707», которые дожидались своего часа в кабине экипажа и взирали сверху на копошившихся внизу людей. Пилотам предстояло решить основную задачу: какую мощность должны развить двигатели, чтобы самолет сдвинулся с места и не зарылся носом в снег.
Сам Патрони, с тех пор как прибыл на этот участок, почти не выпускал лопаты из рук и вместе с другими рыл траншею. Бездействие всегда угнетало его. К тому же порой он рад был случаю проверить свою выносливость. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как Патрони покинул любительский бокс, однако и сейчас он был физически крепче своих сверстников и даже многих более молодых. Рабочие наземной службы «Транс-Америки» с удовольствием поглядывали на сильную, коренастую фигуру Патрони, работавшего бок о бок с ними. Он увлекал их за собой и подхлестывал: «А ну, пошевеливайся, сынок, мы же не могильщики, а ты не покойник… Что вас все носит в этот автобус, ребята, может, у вас там любовные свидания?.. Если ты еще постоишь в обнимку со своей лопатой, Джек, мороз превратит тебя в жену Лота… Ребята, нам же нужно сдвинуть это корыто с места, пока его конструкция не устарела» .
Патрони еще не разговаривал с командиром экипажа и первым пилотом, предоставив это Ингрему, старшему технику «Аэрео-Мехикан», который возился здесь до него. Ингрем сносился с командой по внутреннему радиотелефону и держал пилотов в курсе того, что происходило внизу.
Теперь Патрони распрямил спину и, воткнув лопату в снег, сказал Ингрему:
– Через пять минут мы закончим. Когда у вас все будет готово, велите людям убраться и убрать технику. Лишь только эта махина сдвинется с места, – он мотнул головой в сторону лайнера, – она поведет себя, как пробка от шампанского.
Ингрем, закутанный до ушей в свою парку и весь съежившийся от холода, молча кивнул.
– Вы пока тут кончайте, – сказал Патрони, – а я перекинусь словечком с пилотами.
Старомодный трап, который несколько часов назад подогнали к самолету, чтобы спустить на землю пассажиров, все еще стоял у передней двери. Патрони взобрался по заснеженным ступенькам, прошел через пассажирский салон и направился в кабину экипажа, с удовольствием раскуривая по дороге свою неизменную сигару.
После мороза и снежной вьюги кабина казалась особенно уютной. Один из радиоприемников был настроен на городскую волну, играла музыка. Когда вошел Патрони, первый пилот, сидевший без пиджака, в одной рубашке, выключил радио, и музыка смолкла.
– Зачем вы? Это не мешает. – Главный механик отряхнулся, словно буль-терьер, обрушив на пол лавину снега. – Я за то, чтобы никогда не вешать носа. Мы же не просим вас сойти вниз и поработать лопатой.
В кабине не было никого, кроме командира экипажа и первого пилота. Патрони вспомнил, что и бортмеханик и стюардессы отправились вместе с пассажирами в аэровокзал.
Командир, смуглый, кряжистый, чем-то напоминавший Энтони Куинна[15], повернулся к Патрони на своем вращающемся кресле и сказал сухо:
– Каждый занимается, чем ему положено, – вы своим делом, мы своим. – Он говорил по-английски безукоризненно.
– Это правильно, – согласился Патрони. – Беда только в том, что наше дело нам часто портят и подваливают работы. Со стороны.
– Если вы имеете в виду то, что здесь произошло, – сказал командир, – Madre de Dios[16], не думаете же вы, что я нарочно зарыл свой самолет в снег?
– Нет, этого я не думаю. – Патрони выбросил сигару, которая уже никуда не годилась, так он ее изжевал, сунул в рот другую и закурил. – Но раз уж он тут увяз, я хочу быть уверен, что мы его вытащим сразу, с первой же попытки. А если нет, то он увязнет еще глубже, по самые уши. Как и все мы, включая вас. – Он поглядел на командирское кресло. – Что вы скажете, если я сяду сюда и попытаюсь его выволочь?
Командир вспыхнул. У него было четыре нашивки, и он не привык к такому тону, – впрочем, никто и не разговаривал так с людьми его ранга, кроме Патрони.
Эта мысль снова посетила его, когда он наблюдал, как хлопочут рабочие, подкапываясь под занесенный снегом лайнер «Аэрео-Мехикан», который все еще блокировал полосу три-ноль.
Коммерческий сектор, к которому Патрони причислял без разбору ведь административный состав, был, на его взгляд, скопищем чванливых бездельников, вздорящих друг с другом, как капризные подростки. И только в инженерном и ремонтно-техническом секторах сидели взрослые люди и занимались своим делом. Механики (неуклонно отстаивал свою точку зрения Патрони), даже состоя на службе в конкурирующих авиакомпаниях, работают дружно, слаженно, делятся опытом, информацией, а иной раз и профессиональными секретами во имя общего блага.
В подтверждение своих слов Патрони не раз признавался своим друзьям в том, что существует тайный обмен информацией, регулярно получаемой механиками на закрытых конференциях той или иной авиакомпании.
Руководство авиакомпании, в которой работал Патрони, как и большинство крупных рейсовых авиакомпаний, проводило ежедневные телефонные конференции, именуемые «инструктажем», в которых обязаны были принимать участие все авиабазы, аппараты управления и ремонтно-технические службы, имеющие между собой прямую закрытую междугороднюю связь. Проводившиеся под председательством вице-президента авиакомпании инструктажи представляли собой, в сущности, информацию о всей деятельности авиакомпании за истекшие сутки и обсуждение этой деятельности. Происходил откровенный обмен мнениями между ведущими работниками всех секторов. Коммерческий сектор и сектор обслуживания ежедневно проводили свой инструктаж, так же как и ремонтно-технический, только значение последнего, по мнению Патрони, было несравненно выше.
Во время технических инструктажей, в которых Патрони принимал участие пять раз в неделю, все ремонтно-технические службы отчитывались одна за другой. Если за истекшие сутки где-либо происходили задержки или другие неполадки по вине технического сектора, руководство сектора должно было нести за них ответственность. Никакие отговорки во внимание не принимались. Патрони говорил: «Прошляпил – отвечай!» Сообщалось о любых, даже самых ничтожных неполадках в материальной части с целью информации и предотвращения возможности их повторения. На следующем инструктаже в понедельник Патрони предстояло доложить о случае с «боингом-707» авиакомпании «Аэрео-Мехикан» и о своем успехе или неудаче, в зависимости от того, как дальше пойдет у него дело. Ежедневные доклады на инструктажах являлись делом отнюдь не шуточным – особенно потому, что механики были народ тертый и не пытались обвести друг друга вокруг пальца.
А после этих официальных конференций начинались – как правило, без ведома высшего руководства авиакомпаний – приватные совещания. Патрони и другие механики обменивались телефонными звонками со своими дружками из конкурирующих авиакомпаний, делились впечатлениями и информацией, если находили ее существенной. И нужные сведения очень редко не получали распространения.
А в особо серьезных случаях – во всем, что касалось вопроса безопасности, – информация передавалась от одной авиакомпании к другой не на следующие сутки, а тут же. Если, к примеру, воздушный корабль ДС-9 авиакомпании «Дельта» терпел аварию из-за поломки лопасти винта, ремонтно-технические службы «ТВА», «Истерн», «Континентл» и других авиакомпаний, имеющих в эксплуатации самолеты ДС-9, ставились об этом в известность в течение часа. Полученная информация могла предупредить повторение такой же аварии с другим самолетом. Потом за этим сообщением последует снимок поврежденной машины и технический рапорт. И при желании техники и механики других авиакомпаний будут иметь возможность расширить свои познания, ознакомившись на месте с поломкой и прочими повреждениями.
Все, кто, подобно Патрони, работал в тесном контакте друг с другом, любили отмечать, что представители административного и коммерческого секторов конкурирующих авиакомпаний в тех случаях, когда им требовалось встретиться для консультации, редко делали это в служебной обстановке, предпочитая кафе или ресторан. Представители же ремонтно-технического сектора, в противоположность им, постоянно наведывались к своим конкурентам, зная, что им открыт туда свободный доступ как членам единого сообщества. И если ремонтно-технический сектор одной авиакомпании попадал в беду, другие помогали ему, чем могли.
Такого рода помощь была оказана сегодня Патрони.
На протяжении полутора часов, пока велись подготовительные работы для новой попытки вывести увязший самолет, количество людей, принимавших участие в этих работах, почти удвоилось. Поначалу в распоряжении Патрони была только небольшая бригада авиакомпании «Аэрео-Мехикан», да кое-кто из его собственных ребят и «ТВА». Теперь бок о бок с ними усердно трудились рабочие-землекопы из авиакомпаний «Браниф», «Пан-Америкен», «Америкен» и «Истерн».
По мере того как люди все прибывали и прибывали на самых разнокалиберных машинах авиационной службы, становилось ясно, что весть о трудной задаче, стоявшей перед Патрони, уже успела – способом условной тайной сигнализации – распространиться по всему аэропорту, и аварийно-ремонтные бригады различных авиакомпаний, не дожидаясь, когда их попросят, энергично взялись за дело. Это пробудило доброе чувство признательности в душе Патрони.
Все же, несмотря на прибывшую подмогу, Патрони не удалось закончить подготовительные работы за час, как он рассчитывал. Две прорытые в снегу перед колесами самолета траншеи удлинялись неуклонно, но медленно из-за того, что все работавшие время от времени бегали греться в два служебных автобуса, где было сравнительно тепло. Забравшись туда, люди тотчас принимались хлопать в ладоши и растирать щеки, онемевшие от колючего ледяного ветра, который все еще бушевал над заметенным снегом аэропортом. На ближайшей рулежной дорожке по-прежнему теснились автобусы, грузовики, снегоочистители и прочие служебные машины, в том числе заправочная цистерна и ревущий передвижной генератор – большинство с «мигалками» на крыше. Лучи прожекторов вырывали этот кусок поля из окружающего мрака, превращая его в ослепительно-белый оазис мерцающего снега.
Две траншеи, каждая в шесть футов шириной, шли под небольшим уклоном вверх от огромных колес лайнера к более твердому грунту, куда, по расчетам Патрони, лайнер должен был выбраться своими силами. В глубине траншеи под снегом была мокрая глина, в которой первоначально и застрял съехавший с полосы лайнер. Мокрый снег смешался с мокрой глиной. по по мере подъема траншей вверх количество слякоти становилось все менее угрожающим. Третья траншея – не такая глубокая и более узкая – прокладывалась для носового колеса. Как только удастся вывести самолет на твердый грунт, освободится полоса три-ноль, перекрытая сейчас крылом лайнера. Сам же лайнер нетрудно будет перегнать на соседнюю рулежную дорожку.
Теперь, когда подготовительные работы подходили к концу, дальнейший успех мероприятия зависел от искусства пилотов «боинга-707», которые дожидались своего часа в кабине экипажа и взирали сверху на копошившихся внизу людей. Пилотам предстояло решить основную задачу: какую мощность должны развить двигатели, чтобы самолет сдвинулся с места и не зарылся носом в снег.
Сам Патрони, с тех пор как прибыл на этот участок, почти не выпускал лопаты из рук и вместе с другими рыл траншею. Бездействие всегда угнетало его. К тому же порой он рад был случаю проверить свою выносливость. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как Патрони покинул любительский бокс, однако и сейчас он был физически крепче своих сверстников и даже многих более молодых. Рабочие наземной службы «Транс-Америки» с удовольствием поглядывали на сильную, коренастую фигуру Патрони, работавшего бок о бок с ними. Он увлекал их за собой и подхлестывал: «А ну, пошевеливайся, сынок, мы же не могильщики, а ты не покойник… Что вас все носит в этот автобус, ребята, может, у вас там любовные свидания?.. Если ты еще постоишь в обнимку со своей лопатой, Джек, мороз превратит тебя в жену Лота… Ребята, нам же нужно сдвинуть это корыто с места, пока его конструкция не устарела» .
Патрони еще не разговаривал с командиром экипажа и первым пилотом, предоставив это Ингрему, старшему технику «Аэрео-Мехикан», который возился здесь до него. Ингрем сносился с командой по внутреннему радиотелефону и держал пилотов в курсе того, что происходило внизу.
Теперь Патрони распрямил спину и, воткнув лопату в снег, сказал Ингрему:
– Через пять минут мы закончим. Когда у вас все будет готово, велите людям убраться и убрать технику. Лишь только эта махина сдвинется с места, – он мотнул головой в сторону лайнера, – она поведет себя, как пробка от шампанского.
Ингрем, закутанный до ушей в свою парку и весь съежившийся от холода, молча кивнул.
– Вы пока тут кончайте, – сказал Патрони, – а я перекинусь словечком с пилотами.
Старомодный трап, который несколько часов назад подогнали к самолету, чтобы спустить на землю пассажиров, все еще стоял у передней двери. Патрони взобрался по заснеженным ступенькам, прошел через пассажирский салон и направился в кабину экипажа, с удовольствием раскуривая по дороге свою неизменную сигару.
После мороза и снежной вьюги кабина казалась особенно уютной. Один из радиоприемников был настроен на городскую волну, играла музыка. Когда вошел Патрони, первый пилот, сидевший без пиджака, в одной рубашке, выключил радио, и музыка смолкла.
– Зачем вы? Это не мешает. – Главный механик отряхнулся, словно буль-терьер, обрушив на пол лавину снега. – Я за то, чтобы никогда не вешать носа. Мы же не просим вас сойти вниз и поработать лопатой.
В кабине не было никого, кроме командира экипажа и первого пилота. Патрони вспомнил, что и бортмеханик и стюардессы отправились вместе с пассажирами в аэровокзал.
Командир, смуглый, кряжистый, чем-то напоминавший Энтони Куинна[15], повернулся к Патрони на своем вращающемся кресле и сказал сухо:
– Каждый занимается, чем ему положено, – вы своим делом, мы своим. – Он говорил по-английски безукоризненно.
– Это правильно, – согласился Патрони. – Беда только в том, что наше дело нам часто портят и подваливают работы. Со стороны.
– Если вы имеете в виду то, что здесь произошло, – сказал командир, – Madre de Dios[16], не думаете же вы, что я нарочно зарыл свой самолет в снег?
– Нет, этого я не думаю. – Патрони выбросил сигару, которая уже никуда не годилась, так он ее изжевал, сунул в рот другую и закурил. – Но раз уж он тут увяз, я хочу быть уверен, что мы его вытащим сразу, с первой же попытки. А если нет, то он увязнет еще глубже, по самые уши. Как и все мы, включая вас. – Он поглядел на командирское кресло. – Что вы скажете, если я сяду сюда и попытаюсь его выволочь?
Командир вспыхнул. У него было четыре нашивки, и он не привык к такому тону, – впрочем, никто и не разговаривал так с людьми его ранга, кроме Патрони.