Франек был от души благодарен нам за принятое решение, хотя мужественно и благородно готов был уведомить власти самостоятельно. Он с воодушевлением выдал разрешение перекопать всю свою собственность и вызвался принимать участие, забросив уборку. В этот раз на работу нас вывела не моя мамуся, а Тереза, смертельно обидевшаяся на Михала за предположение, будто она хочет вывезти часть наследства в Канаду. Она решительно возразила и объяснила, что заботится о своей чести и будет искать до последнего, исключительно для обогащения своих сестёр и польской Родины. Она первой отправилась на покорение развалин, которые, по неизвестным причинам, понравились ей намного больше, чем колодец.
Кучу перед входом в развалины нам удалось растащить за один день, и вечером все беззаботно отправились спать. Утром оказалось, что все засыпано камнями, которые столкнули сверху.
Это стало невыносимо. Разъярённый Ендрек уведомил нас, что больше не выдержит и подкараулит негодяя с вилами. Если бы не воспоминание об упыриной роже Больницкого, которое напрочь отбивало все мысли о непосредственных контактах с противником, я бы и сама с чем-нибудь затаилась, хоть со сковородкой. Ситуация становилась слишком сложной, запутанной и напоминала всеобщее помешательство. Завал был явным доказательством деятельности упрямого убийцы, который никого не грохнул только потому, что рядом никого не было. Сторожить было слишком рискованно, а без охраны труд становился просто сизифовым. Отказ от услуг милиции в данной ситуации казался просто идиотизмом, а подключение её усложняло положение Франека. Интенсивный труд преступника позволял надеяться, что мы близки к успеху. Тем более необходимо было что-то делать, чтобы преступник не успел больше нас. Однажды он мог поступить наоборот, и вместо того, чтобы уничтожать плоды нашего труда, использовать их и докопаться до сундука. Никто не сомневался, что эта отвратительная личность рассчитывает на то же сокровище, что и мы, зная о нем побольше нашего, это был единственный вопрос, с которым все согласились. Все остальное оставалось клубком противоречий.
От ночных дежурств нам удалось отговорить сначала Ендрека, потом Михала и мою мамусю. Люцине пришло в голову поставить на охрану заменитель, нечто среднее между пугалом для воробьёв и магазинным манекеном. Мысль показалась нам чудесной, был шанс дезориентировать преступника. Он забеспокоится, возможно испугается и решит подождать, или будет долго сомневаться и за всю ночь ничего не сделает. Вместе с тётей Ядей, из старой одежды Франека, большого количества сена и некрупной дыни, которая должна была изображать лицо, маячащее во мраке, мы сделали замечательную куклу. Чтобы нашему детищу было что сторожить, пришлось заново освободить вход.
Последствия обмана были неожиданно страшными. Примчавшись утром за хлев, мы увидели несчастную куклу в жалком состоянии. Разорванное туловище и разбитая о камни дыня явно указывали, что виновник происшедшего измывался над своей жертвой, разозлённый совершенной ошибкой. Самое удивительное, что порванные тряпки произвели на всех гораздо большее впечатление, чем настоящий труп. Воображение нашло себе пищу, и всей семьёй овладел страх, будто только теперь незримое присутствие преступника и связанные с ним опасности были восприняты сознанием. Два законченных преступления и одно незавершённое были ничем, разбитая дыня, выпотрошенное сено и рваные штаны — вызвали почти истерическую панику.
Утешало одно — вход в подвал был засыпан неполностью. По-видимому, бандита удалось обмануть, он долго ждал, прячась от куклы, а потом разъярился и занялся местью. На земляные работы времени уже не хватило. Идея, приведшая к столь потрясающим последствиям, оказалась хорошей, но только на один раз.
— Ну, теперь не дай бог попасться ему в лапы! — вздохнул Франек, с грустью разглядывая оторванный от пиджака рукав.
— Слушайте, может это кто-то знакомый? — забеспокоилась тётя Ядя. — Пистолет совсем не лает. То есть лает, но как-то добродушно и всегда одинаково.
— Этому псу все село знакомо, — пожаловался Ендрек.
— И хорошо, что не лает, а то он отравит собаку, — испугалась я.
— Дура, пса тебе жалко, а то, что он людей убивает, ничего? — возмутилась Тереза.
— Собаку-то мы знаем… — пробормотала Люцина.
— На этот раз он убил только дыню, — одновременно с ней напомнила я. — Не путай…
— В любом случае, надо что-то делать, — энергично вмешался Михал Ольшевский. Он опёрся на свою любимую алебарду, которую притарабанил из музея, спровоцированный упоминанием Ендрека о вилах. — Теперь понадобится что-то другое, второй раз он на дыню не клюнет. Будем думать во время работы!
Изучение входа в подвалы и рассуждения на тему новых методов борьбы с работящим убийцей прервал Марек. Он привёз новости, которыми желал поделиться со всей семьёй, чем вызвал большое оживление. Не часто он добровольно, как бы на пол пути, расставался с информацией. Отказ от привычек он подкрепил ещё и категорическим отказом говорить на свежем воздухе, где мог подслушать кто-нибудь посторонний. Он согласился на кухню Франека, где хоть и было очень жарко, но без труда могли поместиться все родственники. После небольшой ссоры на тему открытого окна, мы решили его не закрывать, обязав Ендрека стоять на страже и проверять, не крадётся ли кто по двору. После такой прелюдии разгоревшийся интерес сильно повысил температуру в помещении.
Марек с каменным спокойствием подождал, пока все замолчат, после чего ещё некоторое время прислушивался. Родственники напряжённо затихли. Одна из куриц, снеся яйцо, с оглушительным кудахтаньем выскочила из курятника. Марек перестал прислушиваться.
— Больницкий был настоящим, — внезапно сказал он, как будто стоял и ждал этой курицы. — У него был какой-то мужчина, судя по описанию, облизанный Никсон. Он наговорил ему черт знает чего про древний семейный клад. Больницкий не очень поверил, но заинтересовался. После разговора с Никсоном он приехал сюда посмотреть, и кто-то столкнул его в колодец. Теперь он не хочет иметь со всем этим ничего общего, хотя облизанный Никсон очень настаивал на сотрудничестве. Имени Никсона он не знает, и кто он такой, не имеет понятия. Так звучит официальная версия.
— Превосходно, — немедленно отреагировала я, — а как звучит неофициальная?
— Так значит, это облизанный Никсон убивает? — спросила моя мамуся.
— Откуда он, черт побери, узнал?! — занервничал Михал Ольшевский. — Как это могло разойтись? Он не сказал, откуда?..
— А не этот ли Никсон столкнул его в колодец? — заподозрила Тереза.
— Тихо! — крикнула Люцина. — Заткнитесь и дайте ему договорить! Вы же видите, что он ещё не все сказал!
Марек начал с конца.
Больницкий не знает, кто его столкнул. Допускает, что Никсон, но не уверен. Никсон про колодец ничего не говорил, а только просил все посмотреть. Больницкий досок с колодца не снимал, когда он появился, колодец был открыт и он туда чуть не свалился…
— Так свалился же, — поправила Люцина.
— Тихо!!! — цыкнула на неё Тереза.
— Он пришёл, посветил фонариком и заглянул вниз, тут его что-то и толкнуло. Никсон не говорил, откуда он знает про сокровища, и свой интерес объяснял очень нечётко. Я сомневаюсь, что убивает он, потому что до сегодняшней ночи его тут не было…
— Так сегодня никого и не убили, — удивилась моя мамуся.
— Куклу убили, — опять поправила Люцина. — Он прав, наверняка тот же самый…
— Тихо, — не выдержав, крикнула я. — Бросай эту ерунду и говори, как выглядит неофициальная версия, я чувствую, что здесь собака и зарыта!
Марек посмотрел на Ендрека. Ендрек, уставившийся на нас, нервно вздрогнул и тут же высунулся в окно. Он пробежал взглядом по небу и земле и успокаивающе кивнул.
— Спокойно, ни души…
— По неофициальной версии, Больницкий о старом кладе слышал. Случайно. Он помнит своего деда, который когда-то жаловался на несправедливый раздел имущества в семье. Его отец, то есть прадед этого Больницкого, чего-то там не получил. Это что-то не получил никто, потому что все было спрятано неизвестно где, и кто-то это сторожил. Отец деда был обижен, дед тоже обижался, причём разговоры о сокровищах ясности в дело не вносили. Точно было известно, что находятся они в безопасном месте, в котором должны пролежать ещё сто лет, другой раз, также точно, было ясно, что их кто-то украл. В рассказах деда мелькало одно имя, будто бы главного врага, которое Больницкий вспомнил с большим трудом, поскольку в детстве не обращал на эти разговоры внимания, считая их склеротическим бредом. Сокровища прятали как раз от главного врага, которого звали… Ну, отгадайте!
— Менюшко! — ни на секунду не задумываясь выкрикнула Люцина.
Марек утвердительно кивнул.
— Действительно, Менюшко. Произошёл какой-то конфликт между Менюшко и семьёй Больницких…
— Абсолютно бессмысленно, — критически прервала Тереза. — Все поперекручено. То прабабка, то Больницкий, во что нам теперь верить?
— Вот именно. По-моему, здесь он врёт, — недовольно заметила моя мамуся.
— А вот и не вру. Я просто повторяю вам все, что знал Больницкий. Такую версию событий он восстановил после визита Никсона, а до этого вообще ничего не помнил. Он считал это пустой болтовнёй и не забивал ею голову. Теперь, после визита в колодец, он, тем более, не желает ввязываться в идиотскую войну за сокровища, которых, как он думает, давным-давно нет.
— А он не притворяется? — неуверенно спросила я. — Этот Никсон может его и уговорить…
— Скорее всего нет. Вчера он отправился отдыхать в Болгарию. Я видел.
— Больницкий или Никсон?
— Больницкий, с рукой в гипсе.
— А из разговоров в его семье не ясно, где спрятаны сокровища? — с надеждой поинтересовался Михал Ольшевский. — Не было ли каких-нибудь слухов относительно места?
— Относительно места, мы давно знаем, что здесь, — выдавила из себя Тереза. — Могли бы в конце-концов пошевелить своими кочерыжками и решить, где искать.
— А ты своей кочерыжкой пошевелить не можешь? — обиделась моя мамуся.
— Я самая молодая и прабабку не помню.
— Ишь, хитрая! — фыркнула Люцина. — Ты знаешь то же, что и мы. Прабабку никто из нас не знал!
— Да. Но, по-моему, нам нужна именно эта прабабка, — озабоченно сказала тётя Ядя. — Это она придумала, куда спрятать сундук? Вы её правнучки, могли бы думать точно также…
Михал Ольшевский горячо её поддержал, напомнив, что единственный путь к сокровищам — тщательный анализ гипотетических мыслей завещательницы и её нотариуса. Несмотря на массу усилий и прямое происхождение от завещательницы, анализ не удавался. Что могло прийти в голову покойной прабабке, оставалось загадкой. К счастью, существовало только три возможности.
— Это можно было спрятать в склепе на кладбище, если бы он у нас был, — уныло сказала я. — Раз склепа нету, может быть в гробу…
— В этих развалинах, — живо вмешалась Люцина. — Нормальный человек спрятал бы в развалинах. Лежат они себе нетронутые столько лет, и никто ими не интересуется.
— А мне показалось, что все ими интересуются, — заметила моя мамуся. — Но в имении прабабки, я уверена, тоже был колодец. Не могло не быть.
— Он тебя не убьёт, я это сама сделаю, — диким голосом прорычала Тереза. — Если ты ещё раз вспомнишь про какой-нибудь колодец!..
— В имении прабабки мог быть и склеп, — поспешно вмешалась тётя Ядя. — Может, сначала следует заглянуть в него?…
— Но это лежит здесь, а не там! — запротестовала Люцина.
— Значит, вы думаете, что все спрятано либо в склепе, либо в этих развалинах, либо в каком-то из колодцев, — подвёл итог Франек. — Возможно вы и правы. Прятал то наш дед, а он был хитрый. Все зависит от того, спешил он или нет.
— Да? — оживлённо подхватила Люцина. — А у него было достаточно времени?
— Не знаю. Меня при этом не было.
— Предположим, что не очень много, — предложил Марек.
Михал взглянул на него и нахмурил брови.
— Он был уже старым, этот нотариус, — сказал он медленно. — Пани Больницкая умерла и он остался с этим сундуком, Франтишеком Влукневским и Менюшко…
— С Менюшко!.. — вырвалось у Люцины.
— Завещание его клиентки и записку разделяют два года, — продолжал Михал. — Всего два года… Его сын уже ничего не прятал и не переносил, значит, все было сделано за эти два года…
Люцина беспокойно заёрзала.
— Обращаю ваше внимание на Менюшко… — напомнила она сладким голосом.
— Он по полю мчался… — с нескрываемым отвращением фыркнула Тереза. — Можно узнать, что это даёт, даже если он действительно мчался?
Михал Ольшевский упорно гнул свою линию:
— Этот Менюшко мог быть опасен. Может, он был жадным? Может, пришлось прятать быстро, чтобы он ничего не увидел?.. Из того, что вы рассказывали, следует, что с ним было что-то не в порядке. Его потомок тут крутился…
— Тепло, тепло… — одобрил Марек.
— Так его же грохнули в болоте. О чем можно говорить? — удивилась моя мамуся.
Я перестала их слушать. Передо мной возникла картина давно минувших дней: незнакомое мне имение прабабки, которого я в глаза не видела. Пасмурной ночью, в темноте, двое заняты погрузкой на телегу огромного тяжёлого сундука… И третий человек, скрывающийся за деревьями и кустами, подглядывающий жадными глазами… Я увидела, как эти двое обменялись какими-то жестами, шёпотом посовещались, поглядывая в сторону третьего, хлестнули четвёрку коней и скрылись во мраке… Третий немного подождал, отвязал от дерева коня, запрыгнул в седло и отправился за ними…
— На их месте я притворилась бы, что прячу все в подвале нотариуса, — сказала я по инерции. — А потом, избавившись от Менюшко, не будет же он вместе с конём жить возле этого подвала, перевезла все в другое место. Лучше всего в дом Франтишека Влукневского и здесь, быстро-быстро где-то спрятала, пока Менюшко не видит… Конечно, быстрее всего в колодец. Раз, и никаких следов…
Родственники молча уставились на меня, будто я внезапно сошла с ума. Люцина вдруг поняла и понимающе кивнула.
— Но Менюшко увидел, — зловеще продолжила она. — Он понял, что это здесь, только насчёт колодца не был уверен. Он искал свежевскопанную землю, следы в подвале или на кладбище…
— Но использование колодца не оставило никаких следов! — взволнованно подхватил Михал Ольшевский. — Никаким другим способом, так быстро не замаскируешь!…
В кухне Франека вдруг стало тихо. Все молча разглядывали меня, Люцину и Михала.
— Ну вот, я же говорила, что в колодце, — вдруг раздался довольный голос моей мамуси.
Я вдруг напала на Марека.
— А ты что скажешь? Чего ты молчишь! По-моему, ты что-то знаешь!
— Может и знаю, — сознался Марек и опять посмотрел на Ендрека, который, вспомнив, что находится на посту, чуть не вывалился в окно. — Это именно то, о чем я хотел рассказать, чтобы вы могли додуматься до остального. Я слышал и читал, что в церквях, в ризницах, кое-что хранится. Это зависит от священника или смотрителя, был ли в церкви пожар, была ли возможность что-нибудь спрятать… В основном прятали приходские книги, но иногда и другие записи.
— Он уже сказал, что хотел? — неуверенно спросила Тереза, потому что Марек внезапно остановился.
— Ещё нет, но скажет. Не бойся, — успокоила её я. — Уж я прослежу.
— И что вы узнали? — жадно спросил Михал.
— Это было очень романтично, — произнёс Марек, решив поиздеваться над родственниками. — Давным-давно, много лет тому назад, тёмной ненастной ночью к церкви подкатила телега, запряжённая четвёркой взмыленных коней…
— К местной церкви? — перебила Люцина.
— К местной. Из церкви вышел священник, освятил груз в телеге, после чего визитёры умчались. В телеге сидели двое. Одним из них был знакомый священнику Франтишек Влукневский, который пожертвовал церкви двести рублей золотом. Если бы не эти двести рублей, священник бы это событие не записал. Во-всяком случае, все происходило в страшной спешке…
— Вот-вот! — вскрикнула я, очень довольная собой. — Тоже самое привиделось мне только что! Наверняка — у меня дар ясновидения…
Как можно быстрее я описала родственникам эту драматическую сцену в имении прабабки. Спешка. Хищно поджидающий Менюшко. Телега. Четвёрка коней. Все сходилось. Даже погоду я угадала — ненастная тёмная ночь…
— Ну, вот, теперь у нас есть своя Пифия, — с издёвкой сказала Люцина. — Надо посадить её на треножник и слегка окурить, а она сразу отгадает все остальное.
— Из этого следует, что она больше всех похожа на прабабку, а мы в расчёт не идём, — с лёгкой обидой отметила Тереза.
— Конечно, похожа, ты раньше не замечала? Не знаю, как на прабабку, но бабка — вылитая. У неё такое же набожное отношение к домашнему хозяйству…
Возбуждённый Михал Ольшевский остановил сравнение моего и бабкиного характеров. Он подвёл итоги, из которых следовало, что подходит только колодец. Замуровывание требует много времени, свежая кладка всегда заметна, яма копается тоже не быстро, и тоже оставляет следы. В колодец бросить легче всего, а вот достать — наоборот…
Правда, они могли подготовить какой-нибудь погреб, — закончил он. — Такой, как для картошки. А сверху чем-нибудь быстро забросать…
— Я удивлён, что об этом говорите вы — историк. — Огорчился Марек. — Кто-кто, а вы должны знать, что освящённые предметы никогда не закапываются в землю. Вы все должны это знать. Поэтому я и решил вам рассказать об освящении у церкви.
— Значит, колодец! Я уже давно говорила! — не выдержала моя мамуся. — Я вообще не понимаю, чего вы ещё ждёте!…
Таким образом, было принято решение раскапывать следующий колодец. По воспоминаниям Франека мы подсчитали даты засыпки колодцев и выяснили, что первый мы раскапывали зря. Прадед засыпал его тогда, когда об укрытии сокровищ ещё не могло быть и речи. Второй колодец должен был быть тем самым.
Понятно, что главной проблемой была защита от злодея. Ендрек торжественно поклялся, что если кто-нибудь сбросит обратно то, что он выкопает, его или хватит удар, или в приступе бешенства он отправится бить морды всем мужикам в деревне. Этому тоже надо было воспрепятствовать. Франек вновь предложил непрерывную работу, пусть даже на всю ночь, но не в темноте, а при хорошем освещении. Я скупила весь запас удлинителей и лампочек в округе. При монтаже иллюминации, Ендрек с Михалом трижды устроили короткое замыкание, причём, один раз, умудрились погрузить во тьму всю деревню. Моя мамуся не расставалась с граблями, разбрасывая повсюду серенький песочек и преследуя каждого, кто легкомысленно оставлял следы на охраняемой территории. Михал Ольшевский установил свою алебарду на сеновале Франека, поскольку разъезжать с ней в автобусе было не очень удобно.
Марек участия в подготовке не принимал. Наделив нас необходимой информацией, он исчез, объявив, что должен уладить несколько срочных дел. На вопросы он отвечал уклончиво и нечётко, твёрдо обещая скоро вернуться.
После трех суток подготовки можно было приступить к основной работе. Ночь прошла так: Франек, Ендрек и воодушевлённый Михал раскапывали колодец. Причудливо развешанные лампы живописно освещали развалины и хлев, на границе с темнотой шастали женщины с фонариками. Представление под названием «свет и звук» удалось на славу. В качестве звука выступали: кваканье лягушек, собачий лай, громкое пыхтение занятых физическим трудом и перекличка охранниц. Темнота имеет одно специфическое свойство — в ней ничего не видно. После захода луны нас пугало абсолютно все. Время от времени кто-нибудь из охраны прибегал с известием, что за ней гонятся сорок разбойников. В воздухе разносился пронзительный шёпот. Моя мамуся упрямо твердила, что кто-то стоит за углом хлева. На отсутствие развлечений жаловаться было трудно.
Под утро выяснилась тщетность наших усилий. Узнать это снова выпало Ендреку, который издал со дна колодца такой могучий рёв, что, уверенный в успехе, к нему сбежался весь вспомогательный персонал. Убитым голосом Ендрек сообщил об обратном. Он докопался до дна, лежащие на дне остатки камней уже ничего не скрывали. Никаких сокровищ не было. Очередной колодец оказался пустым.
Разочарование было так велико, что все молчали. Мы постояли над ямой, ожидая покуда вылезет расстроенный Михал, которому лично захотелось ощутить утрату надежды. Он вылез молча, выражение его лица говорило само за себя. Мы направились к дому.
Люцина шла впереди. Дойдя до угла хлева, она вдруг стала, как вкопанная, и уставилась в землю. Подойдя поближе, мы сделали то же самое.
На аккуратно разровненном сереньком песочке отпечатались большие следы ног, ведущие сюда и обратно. У самого угла они были чуть-чуть смазаны.
— Вот, пожалуйста! — с глубоким удовлетворением сообщила моя мамуся. — А вы говорили, что мне являются призраки. Может, и здесь сидел призрак?
— Сидеть не сидел, — неуверенно поправил Ендрек. — Просто стоял и смотрел. Припёрся, постоял, посмотрел и ушёл.
Остальные молчали, со страхом всматриваясь в следы, потрясённые несомненным доказательством присутствия злодея. Он был здесь ночью, прятался за углом хлева и подглядывал за нами. Кто знает, может, он ждал подходящего момента для совершения нового преступления…
— А почему это он тебя не убил? — удивилась Люцина, обращаясь к старшей сестре. — Ты сторожила с этой стороны и была у него под рукой…
— И вовсе не под рукой, — обиделась моя мамуся. — Я сидела дальше, на пне, там где было светлее.
— И сюда не подходила?
— Что я, дура? Я все время знала, что здесь кто-то есть. Надо было ему подставиться? Какие вы все-таки тупые — мы могли подкрасться сзади и дать ему по башке. А теперь?..
— Бесцеремонный тип, — смертельно обидевшись произнесла Тереза.
Я потребовала у тёти Яди тщательно сфотографировать следы, после чего отправилась по ним. Следы шли до дороги, и там, в траве у кювета, терялись. В разных местах трава была примята, с неё была сбита роса, расшифровать, куда направился преступник, мне не удалось.
— Только косточек будет поменьше, — заметила Люцина.
— На толпу он не нападает, — удовлетворённо произнёс Франек. — Сегодня он никого не убил. Главное, не попадаться ему поодиночке…
— Что меня удивляет, так то, что он зря нам мешает, — отозвался озабоченный Михал. — Он мешает, заваливает, а мы ничего не находим. Может, и он не знает, где это?
— Конечно, не знает. Если бы знал, давно бы украл.
— Боже, так где же искать?!..
— Нигде не искать! Вы что, окончательно спятили? Бежать отсюда надо, пусть он подавится этим наследством!..
Семья разделилась на два лагеря. Один, в лице Терезы и тёти Яди настаивал на спасении жизни, второй, состоящий из всех остальных, усиленно пытался отгадать место укрытия сокровищ, не вспоминая о грозящей опасности. Необходимость полной расчистки развалин ощущалась все яснее. В конце-концов, это был единственный оставшийся объект, на который можно было рассчитывать. В те времена дом Франека ещё не стоял, в коровнике жило довольно много людей, присутствие сундука в хлеву, на сеновале или в конюшне давно бы заметили. Лишь подвалы развалин оставались девственной территорией. Но в те времена это были уже развалины, — горячо объяснял Михал, пытаясь подавить сопротивление моей мамуси. — Вовсе не обязательно было все замуровывать, достаточно было просто завалить кучей камней. Камни можно было подготовить заранее. И не обязательно в подвалах, можно в любом другом месте…
— Дети бы заметили, — засомневалась я. — Дети все замечают. Порылись бы в камнях и нашли.
— Это же дети, а не бульдозеры, — обиделась моя мамуся.
— Дети бы заметили, это факт, — согласился Франек. — Но дело в том, что там не было никаких камней. Я эти подвалы хорошо помню, они были пустые и держались неплохо, своды были такими, что все выдержали. Камни, своды, стены и ничего больше.
— Ты же сказал, что там не было никаких камней…
— Навалено не было. Никаких куч. Только стены и своды.
— Но мог быть и более низкий этаж, подземелье. Опустить туда, прикрыть, хоть досками, набросать камней… Притоптать. Вы уверены, что там не было подземелья?
Существования подземелья Франек исключить не мог. Моя мамуся тоже заколебалась. Между захоронением сундука и её визитами в подвалы прошло столько времени, что даже насыпанные кучей камни успели бы слежаться. В возникшей ситуации развалины просто нахально обращали на себя внимание.
— Сделаем все сами, или наймём рабочих? — с ехидной доброжелательностью поинтересовалась Тереза.
— Лучше Марека, — предложила моя мамуся. — Он хоть трезвый…
Марек явился, как по заказу, как раз когда окончательно решили раскапывать развалины. С каменным спокойствием он прослушал все новости, немного подумал, после чего проявил желание осмотреть второй колодец. Когда он спускался вниз по лестнице, все склонились над ним.
Кучу перед входом в развалины нам удалось растащить за один день, и вечером все беззаботно отправились спать. Утром оказалось, что все засыпано камнями, которые столкнули сверху.
Это стало невыносимо. Разъярённый Ендрек уведомил нас, что больше не выдержит и подкараулит негодяя с вилами. Если бы не воспоминание об упыриной роже Больницкого, которое напрочь отбивало все мысли о непосредственных контактах с противником, я бы и сама с чем-нибудь затаилась, хоть со сковородкой. Ситуация становилась слишком сложной, запутанной и напоминала всеобщее помешательство. Завал был явным доказательством деятельности упрямого убийцы, который никого не грохнул только потому, что рядом никого не было. Сторожить было слишком рискованно, а без охраны труд становился просто сизифовым. Отказ от услуг милиции в данной ситуации казался просто идиотизмом, а подключение её усложняло положение Франека. Интенсивный труд преступника позволял надеяться, что мы близки к успеху. Тем более необходимо было что-то делать, чтобы преступник не успел больше нас. Однажды он мог поступить наоборот, и вместо того, чтобы уничтожать плоды нашего труда, использовать их и докопаться до сундука. Никто не сомневался, что эта отвратительная личность рассчитывает на то же сокровище, что и мы, зная о нем побольше нашего, это был единственный вопрос, с которым все согласились. Все остальное оставалось клубком противоречий.
От ночных дежурств нам удалось отговорить сначала Ендрека, потом Михала и мою мамусю. Люцине пришло в голову поставить на охрану заменитель, нечто среднее между пугалом для воробьёв и магазинным манекеном. Мысль показалась нам чудесной, был шанс дезориентировать преступника. Он забеспокоится, возможно испугается и решит подождать, или будет долго сомневаться и за всю ночь ничего не сделает. Вместе с тётей Ядей, из старой одежды Франека, большого количества сена и некрупной дыни, которая должна была изображать лицо, маячащее во мраке, мы сделали замечательную куклу. Чтобы нашему детищу было что сторожить, пришлось заново освободить вход.
Последствия обмана были неожиданно страшными. Примчавшись утром за хлев, мы увидели несчастную куклу в жалком состоянии. Разорванное туловище и разбитая о камни дыня явно указывали, что виновник происшедшего измывался над своей жертвой, разозлённый совершенной ошибкой. Самое удивительное, что порванные тряпки произвели на всех гораздо большее впечатление, чем настоящий труп. Воображение нашло себе пищу, и всей семьёй овладел страх, будто только теперь незримое присутствие преступника и связанные с ним опасности были восприняты сознанием. Два законченных преступления и одно незавершённое были ничем, разбитая дыня, выпотрошенное сено и рваные штаны — вызвали почти истерическую панику.
Утешало одно — вход в подвал был засыпан неполностью. По-видимому, бандита удалось обмануть, он долго ждал, прячась от куклы, а потом разъярился и занялся местью. На земляные работы времени уже не хватило. Идея, приведшая к столь потрясающим последствиям, оказалась хорошей, но только на один раз.
— Ну, теперь не дай бог попасться ему в лапы! — вздохнул Франек, с грустью разглядывая оторванный от пиджака рукав.
— Слушайте, может это кто-то знакомый? — забеспокоилась тётя Ядя. — Пистолет совсем не лает. То есть лает, но как-то добродушно и всегда одинаково.
— Этому псу все село знакомо, — пожаловался Ендрек.
— И хорошо, что не лает, а то он отравит собаку, — испугалась я.
— Дура, пса тебе жалко, а то, что он людей убивает, ничего? — возмутилась Тереза.
— Собаку-то мы знаем… — пробормотала Люцина.
— На этот раз он убил только дыню, — одновременно с ней напомнила я. — Не путай…
— В любом случае, надо что-то делать, — энергично вмешался Михал Ольшевский. Он опёрся на свою любимую алебарду, которую притарабанил из музея, спровоцированный упоминанием Ендрека о вилах. — Теперь понадобится что-то другое, второй раз он на дыню не клюнет. Будем думать во время работы!
Изучение входа в подвалы и рассуждения на тему новых методов борьбы с работящим убийцей прервал Марек. Он привёз новости, которыми желал поделиться со всей семьёй, чем вызвал большое оживление. Не часто он добровольно, как бы на пол пути, расставался с информацией. Отказ от привычек он подкрепил ещё и категорическим отказом говорить на свежем воздухе, где мог подслушать кто-нибудь посторонний. Он согласился на кухню Франека, где хоть и было очень жарко, но без труда могли поместиться все родственники. После небольшой ссоры на тему открытого окна, мы решили его не закрывать, обязав Ендрека стоять на страже и проверять, не крадётся ли кто по двору. После такой прелюдии разгоревшийся интерес сильно повысил температуру в помещении.
Марек с каменным спокойствием подождал, пока все замолчат, после чего ещё некоторое время прислушивался. Родственники напряжённо затихли. Одна из куриц, снеся яйцо, с оглушительным кудахтаньем выскочила из курятника. Марек перестал прислушиваться.
— Больницкий был настоящим, — внезапно сказал он, как будто стоял и ждал этой курицы. — У него был какой-то мужчина, судя по описанию, облизанный Никсон. Он наговорил ему черт знает чего про древний семейный клад. Больницкий не очень поверил, но заинтересовался. После разговора с Никсоном он приехал сюда посмотреть, и кто-то столкнул его в колодец. Теперь он не хочет иметь со всем этим ничего общего, хотя облизанный Никсон очень настаивал на сотрудничестве. Имени Никсона он не знает, и кто он такой, не имеет понятия. Так звучит официальная версия.
— Превосходно, — немедленно отреагировала я, — а как звучит неофициальная?
— Так значит, это облизанный Никсон убивает? — спросила моя мамуся.
— Откуда он, черт побери, узнал?! — занервничал Михал Ольшевский. — Как это могло разойтись? Он не сказал, откуда?..
— А не этот ли Никсон столкнул его в колодец? — заподозрила Тереза.
— Тихо! — крикнула Люцина. — Заткнитесь и дайте ему договорить! Вы же видите, что он ещё не все сказал!
Марек начал с конца.
Больницкий не знает, кто его столкнул. Допускает, что Никсон, но не уверен. Никсон про колодец ничего не говорил, а только просил все посмотреть. Больницкий досок с колодца не снимал, когда он появился, колодец был открыт и он туда чуть не свалился…
— Так свалился же, — поправила Люцина.
— Тихо!!! — цыкнула на неё Тереза.
— Он пришёл, посветил фонариком и заглянул вниз, тут его что-то и толкнуло. Никсон не говорил, откуда он знает про сокровища, и свой интерес объяснял очень нечётко. Я сомневаюсь, что убивает он, потому что до сегодняшней ночи его тут не было…
— Так сегодня никого и не убили, — удивилась моя мамуся.
— Куклу убили, — опять поправила Люцина. — Он прав, наверняка тот же самый…
— Тихо, — не выдержав, крикнула я. — Бросай эту ерунду и говори, как выглядит неофициальная версия, я чувствую, что здесь собака и зарыта!
Марек посмотрел на Ендрека. Ендрек, уставившийся на нас, нервно вздрогнул и тут же высунулся в окно. Он пробежал взглядом по небу и земле и успокаивающе кивнул.
— Спокойно, ни души…
— По неофициальной версии, Больницкий о старом кладе слышал. Случайно. Он помнит своего деда, который когда-то жаловался на несправедливый раздел имущества в семье. Его отец, то есть прадед этого Больницкого, чего-то там не получил. Это что-то не получил никто, потому что все было спрятано неизвестно где, и кто-то это сторожил. Отец деда был обижен, дед тоже обижался, причём разговоры о сокровищах ясности в дело не вносили. Точно было известно, что находятся они в безопасном месте, в котором должны пролежать ещё сто лет, другой раз, также точно, было ясно, что их кто-то украл. В рассказах деда мелькало одно имя, будто бы главного врага, которое Больницкий вспомнил с большим трудом, поскольку в детстве не обращал на эти разговоры внимания, считая их склеротическим бредом. Сокровища прятали как раз от главного врага, которого звали… Ну, отгадайте!
— Менюшко! — ни на секунду не задумываясь выкрикнула Люцина.
Марек утвердительно кивнул.
— Действительно, Менюшко. Произошёл какой-то конфликт между Менюшко и семьёй Больницких…
— Абсолютно бессмысленно, — критически прервала Тереза. — Все поперекручено. То прабабка, то Больницкий, во что нам теперь верить?
— Вот именно. По-моему, здесь он врёт, — недовольно заметила моя мамуся.
— А вот и не вру. Я просто повторяю вам все, что знал Больницкий. Такую версию событий он восстановил после визита Никсона, а до этого вообще ничего не помнил. Он считал это пустой болтовнёй и не забивал ею голову. Теперь, после визита в колодец, он, тем более, не желает ввязываться в идиотскую войну за сокровища, которых, как он думает, давным-давно нет.
— А он не притворяется? — неуверенно спросила я. — Этот Никсон может его и уговорить…
— Скорее всего нет. Вчера он отправился отдыхать в Болгарию. Я видел.
— Больницкий или Никсон?
— Больницкий, с рукой в гипсе.
— А из разговоров в его семье не ясно, где спрятаны сокровища? — с надеждой поинтересовался Михал Ольшевский. — Не было ли каких-нибудь слухов относительно места?
— Относительно места, мы давно знаем, что здесь, — выдавила из себя Тереза. — Могли бы в конце-концов пошевелить своими кочерыжками и решить, где искать.
— А ты своей кочерыжкой пошевелить не можешь? — обиделась моя мамуся.
— Я самая молодая и прабабку не помню.
— Ишь, хитрая! — фыркнула Люцина. — Ты знаешь то же, что и мы. Прабабку никто из нас не знал!
— Да. Но, по-моему, нам нужна именно эта прабабка, — озабоченно сказала тётя Ядя. — Это она придумала, куда спрятать сундук? Вы её правнучки, могли бы думать точно также…
Михал Ольшевский горячо её поддержал, напомнив, что единственный путь к сокровищам — тщательный анализ гипотетических мыслей завещательницы и её нотариуса. Несмотря на массу усилий и прямое происхождение от завещательницы, анализ не удавался. Что могло прийти в голову покойной прабабке, оставалось загадкой. К счастью, существовало только три возможности.
— Это можно было спрятать в склепе на кладбище, если бы он у нас был, — уныло сказала я. — Раз склепа нету, может быть в гробу…
— В этих развалинах, — живо вмешалась Люцина. — Нормальный человек спрятал бы в развалинах. Лежат они себе нетронутые столько лет, и никто ими не интересуется.
— А мне показалось, что все ими интересуются, — заметила моя мамуся. — Но в имении прабабки, я уверена, тоже был колодец. Не могло не быть.
— Он тебя не убьёт, я это сама сделаю, — диким голосом прорычала Тереза. — Если ты ещё раз вспомнишь про какой-нибудь колодец!..
— В имении прабабки мог быть и склеп, — поспешно вмешалась тётя Ядя. — Может, сначала следует заглянуть в него?…
— Но это лежит здесь, а не там! — запротестовала Люцина.
— Значит, вы думаете, что все спрятано либо в склепе, либо в этих развалинах, либо в каком-то из колодцев, — подвёл итог Франек. — Возможно вы и правы. Прятал то наш дед, а он был хитрый. Все зависит от того, спешил он или нет.
— Да? — оживлённо подхватила Люцина. — А у него было достаточно времени?
— Не знаю. Меня при этом не было.
— Предположим, что не очень много, — предложил Марек.
Михал взглянул на него и нахмурил брови.
— Он был уже старым, этот нотариус, — сказал он медленно. — Пани Больницкая умерла и он остался с этим сундуком, Франтишеком Влукневским и Менюшко…
— С Менюшко!.. — вырвалось у Люцины.
— Завещание его клиентки и записку разделяют два года, — продолжал Михал. — Всего два года… Его сын уже ничего не прятал и не переносил, значит, все было сделано за эти два года…
Люцина беспокойно заёрзала.
— Обращаю ваше внимание на Менюшко… — напомнила она сладким голосом.
— Он по полю мчался… — с нескрываемым отвращением фыркнула Тереза. — Можно узнать, что это даёт, даже если он действительно мчался?
Михал Ольшевский упорно гнул свою линию:
— Этот Менюшко мог быть опасен. Может, он был жадным? Может, пришлось прятать быстро, чтобы он ничего не увидел?.. Из того, что вы рассказывали, следует, что с ним было что-то не в порядке. Его потомок тут крутился…
— Тепло, тепло… — одобрил Марек.
— Так его же грохнули в болоте. О чем можно говорить? — удивилась моя мамуся.
Я перестала их слушать. Передо мной возникла картина давно минувших дней: незнакомое мне имение прабабки, которого я в глаза не видела. Пасмурной ночью, в темноте, двое заняты погрузкой на телегу огромного тяжёлого сундука… И третий человек, скрывающийся за деревьями и кустами, подглядывающий жадными глазами… Я увидела, как эти двое обменялись какими-то жестами, шёпотом посовещались, поглядывая в сторону третьего, хлестнули четвёрку коней и скрылись во мраке… Третий немного подождал, отвязал от дерева коня, запрыгнул в седло и отправился за ними…
— На их месте я притворилась бы, что прячу все в подвале нотариуса, — сказала я по инерции. — А потом, избавившись от Менюшко, не будет же он вместе с конём жить возле этого подвала, перевезла все в другое место. Лучше всего в дом Франтишека Влукневского и здесь, быстро-быстро где-то спрятала, пока Менюшко не видит… Конечно, быстрее всего в колодец. Раз, и никаких следов…
Родственники молча уставились на меня, будто я внезапно сошла с ума. Люцина вдруг поняла и понимающе кивнула.
— Но Менюшко увидел, — зловеще продолжила она. — Он понял, что это здесь, только насчёт колодца не был уверен. Он искал свежевскопанную землю, следы в подвале или на кладбище…
— Но использование колодца не оставило никаких следов! — взволнованно подхватил Михал Ольшевский. — Никаким другим способом, так быстро не замаскируешь!…
В кухне Франека вдруг стало тихо. Все молча разглядывали меня, Люцину и Михала.
— Ну вот, я же говорила, что в колодце, — вдруг раздался довольный голос моей мамуси.
Я вдруг напала на Марека.
— А ты что скажешь? Чего ты молчишь! По-моему, ты что-то знаешь!
— Может и знаю, — сознался Марек и опять посмотрел на Ендрека, который, вспомнив, что находится на посту, чуть не вывалился в окно. — Это именно то, о чем я хотел рассказать, чтобы вы могли додуматься до остального. Я слышал и читал, что в церквях, в ризницах, кое-что хранится. Это зависит от священника или смотрителя, был ли в церкви пожар, была ли возможность что-нибудь спрятать… В основном прятали приходские книги, но иногда и другие записи.
— Он уже сказал, что хотел? — неуверенно спросила Тереза, потому что Марек внезапно остановился.
— Ещё нет, но скажет. Не бойся, — успокоила её я. — Уж я прослежу.
— И что вы узнали? — жадно спросил Михал.
— Это было очень романтично, — произнёс Марек, решив поиздеваться над родственниками. — Давным-давно, много лет тому назад, тёмной ненастной ночью к церкви подкатила телега, запряжённая четвёркой взмыленных коней…
— К местной церкви? — перебила Люцина.
— К местной. Из церкви вышел священник, освятил груз в телеге, после чего визитёры умчались. В телеге сидели двое. Одним из них был знакомый священнику Франтишек Влукневский, который пожертвовал церкви двести рублей золотом. Если бы не эти двести рублей, священник бы это событие не записал. Во-всяком случае, все происходило в страшной спешке…
— Вот-вот! — вскрикнула я, очень довольная собой. — Тоже самое привиделось мне только что! Наверняка — у меня дар ясновидения…
Как можно быстрее я описала родственникам эту драматическую сцену в имении прабабки. Спешка. Хищно поджидающий Менюшко. Телега. Четвёрка коней. Все сходилось. Даже погоду я угадала — ненастная тёмная ночь…
— Ну, вот, теперь у нас есть своя Пифия, — с издёвкой сказала Люцина. — Надо посадить её на треножник и слегка окурить, а она сразу отгадает все остальное.
— Из этого следует, что она больше всех похожа на прабабку, а мы в расчёт не идём, — с лёгкой обидой отметила Тереза.
— Конечно, похожа, ты раньше не замечала? Не знаю, как на прабабку, но бабка — вылитая. У неё такое же набожное отношение к домашнему хозяйству…
Возбуждённый Михал Ольшевский остановил сравнение моего и бабкиного характеров. Он подвёл итоги, из которых следовало, что подходит только колодец. Замуровывание требует много времени, свежая кладка всегда заметна, яма копается тоже не быстро, и тоже оставляет следы. В колодец бросить легче всего, а вот достать — наоборот…
Правда, они могли подготовить какой-нибудь погреб, — закончил он. — Такой, как для картошки. А сверху чем-нибудь быстро забросать…
— Я удивлён, что об этом говорите вы — историк. — Огорчился Марек. — Кто-кто, а вы должны знать, что освящённые предметы никогда не закапываются в землю. Вы все должны это знать. Поэтому я и решил вам рассказать об освящении у церкви.
— Значит, колодец! Я уже давно говорила! — не выдержала моя мамуся. — Я вообще не понимаю, чего вы ещё ждёте!…
Таким образом, было принято решение раскапывать следующий колодец. По воспоминаниям Франека мы подсчитали даты засыпки колодцев и выяснили, что первый мы раскапывали зря. Прадед засыпал его тогда, когда об укрытии сокровищ ещё не могло быть и речи. Второй колодец должен был быть тем самым.
Понятно, что главной проблемой была защита от злодея. Ендрек торжественно поклялся, что если кто-нибудь сбросит обратно то, что он выкопает, его или хватит удар, или в приступе бешенства он отправится бить морды всем мужикам в деревне. Этому тоже надо было воспрепятствовать. Франек вновь предложил непрерывную работу, пусть даже на всю ночь, но не в темноте, а при хорошем освещении. Я скупила весь запас удлинителей и лампочек в округе. При монтаже иллюминации, Ендрек с Михалом трижды устроили короткое замыкание, причём, один раз, умудрились погрузить во тьму всю деревню. Моя мамуся не расставалась с граблями, разбрасывая повсюду серенький песочек и преследуя каждого, кто легкомысленно оставлял следы на охраняемой территории. Михал Ольшевский установил свою алебарду на сеновале Франека, поскольку разъезжать с ней в автобусе было не очень удобно.
Марек участия в подготовке не принимал. Наделив нас необходимой информацией, он исчез, объявив, что должен уладить несколько срочных дел. На вопросы он отвечал уклончиво и нечётко, твёрдо обещая скоро вернуться.
После трех суток подготовки можно было приступить к основной работе. Ночь прошла так: Франек, Ендрек и воодушевлённый Михал раскапывали колодец. Причудливо развешанные лампы живописно освещали развалины и хлев, на границе с темнотой шастали женщины с фонариками. Представление под названием «свет и звук» удалось на славу. В качестве звука выступали: кваканье лягушек, собачий лай, громкое пыхтение занятых физическим трудом и перекличка охранниц. Темнота имеет одно специфическое свойство — в ней ничего не видно. После захода луны нас пугало абсолютно все. Время от времени кто-нибудь из охраны прибегал с известием, что за ней гонятся сорок разбойников. В воздухе разносился пронзительный шёпот. Моя мамуся упрямо твердила, что кто-то стоит за углом хлева. На отсутствие развлечений жаловаться было трудно.
Под утро выяснилась тщетность наших усилий. Узнать это снова выпало Ендреку, который издал со дна колодца такой могучий рёв, что, уверенный в успехе, к нему сбежался весь вспомогательный персонал. Убитым голосом Ендрек сообщил об обратном. Он докопался до дна, лежащие на дне остатки камней уже ничего не скрывали. Никаких сокровищ не было. Очередной колодец оказался пустым.
Разочарование было так велико, что все молчали. Мы постояли над ямой, ожидая покуда вылезет расстроенный Михал, которому лично захотелось ощутить утрату надежды. Он вылез молча, выражение его лица говорило само за себя. Мы направились к дому.
Люцина шла впереди. Дойдя до угла хлева, она вдруг стала, как вкопанная, и уставилась в землю. Подойдя поближе, мы сделали то же самое.
На аккуратно разровненном сереньком песочке отпечатались большие следы ног, ведущие сюда и обратно. У самого угла они были чуть-чуть смазаны.
— Вот, пожалуйста! — с глубоким удовлетворением сообщила моя мамуся. — А вы говорили, что мне являются призраки. Может, и здесь сидел призрак?
— Сидеть не сидел, — неуверенно поправил Ендрек. — Просто стоял и смотрел. Припёрся, постоял, посмотрел и ушёл.
Остальные молчали, со страхом всматриваясь в следы, потрясённые несомненным доказательством присутствия злодея. Он был здесь ночью, прятался за углом хлева и подглядывал за нами. Кто знает, может, он ждал подходящего момента для совершения нового преступления…
— А почему это он тебя не убил? — удивилась Люцина, обращаясь к старшей сестре. — Ты сторожила с этой стороны и была у него под рукой…
— И вовсе не под рукой, — обиделась моя мамуся. — Я сидела дальше, на пне, там где было светлее.
— И сюда не подходила?
— Что я, дура? Я все время знала, что здесь кто-то есть. Надо было ему подставиться? Какие вы все-таки тупые — мы могли подкрасться сзади и дать ему по башке. А теперь?..
— Бесцеремонный тип, — смертельно обидевшись произнесла Тереза.
Я потребовала у тёти Яди тщательно сфотографировать следы, после чего отправилась по ним. Следы шли до дороги, и там, в траве у кювета, терялись. В разных местах трава была примята, с неё была сбита роса, расшифровать, куда направился преступник, мне не удалось.
* * *
— Я боюсь, — пожаловалась Тереза за завтраком. — Вы ненормальные. Он все время нас поджидает. Все мы будем похожи на ту разбитую дыню.— Только косточек будет поменьше, — заметила Люцина.
— На толпу он не нападает, — удовлетворённо произнёс Франек. — Сегодня он никого не убил. Главное, не попадаться ему поодиночке…
— Что меня удивляет, так то, что он зря нам мешает, — отозвался озабоченный Михал. — Он мешает, заваливает, а мы ничего не находим. Может, и он не знает, где это?
— Конечно, не знает. Если бы знал, давно бы украл.
— Боже, так где же искать?!..
— Нигде не искать! Вы что, окончательно спятили? Бежать отсюда надо, пусть он подавится этим наследством!..
Семья разделилась на два лагеря. Один, в лице Терезы и тёти Яди настаивал на спасении жизни, второй, состоящий из всех остальных, усиленно пытался отгадать место укрытия сокровищ, не вспоминая о грозящей опасности. Необходимость полной расчистки развалин ощущалась все яснее. В конце-концов, это был единственный оставшийся объект, на который можно было рассчитывать. В те времена дом Франека ещё не стоял, в коровнике жило довольно много людей, присутствие сундука в хлеву, на сеновале или в конюшне давно бы заметили. Лишь подвалы развалин оставались девственной территорией. Но в те времена это были уже развалины, — горячо объяснял Михал, пытаясь подавить сопротивление моей мамуси. — Вовсе не обязательно было все замуровывать, достаточно было просто завалить кучей камней. Камни можно было подготовить заранее. И не обязательно в подвалах, можно в любом другом месте…
— Дети бы заметили, — засомневалась я. — Дети все замечают. Порылись бы в камнях и нашли.
— Это же дети, а не бульдозеры, — обиделась моя мамуся.
— Дети бы заметили, это факт, — согласился Франек. — Но дело в том, что там не было никаких камней. Я эти подвалы хорошо помню, они были пустые и держались неплохо, своды были такими, что все выдержали. Камни, своды, стены и ничего больше.
— Ты же сказал, что там не было никаких камней…
— Навалено не было. Никаких куч. Только стены и своды.
— Но мог быть и более низкий этаж, подземелье. Опустить туда, прикрыть, хоть досками, набросать камней… Притоптать. Вы уверены, что там не было подземелья?
Существования подземелья Франек исключить не мог. Моя мамуся тоже заколебалась. Между захоронением сундука и её визитами в подвалы прошло столько времени, что даже насыпанные кучей камни успели бы слежаться. В возникшей ситуации развалины просто нахально обращали на себя внимание.
— Сделаем все сами, или наймём рабочих? — с ехидной доброжелательностью поинтересовалась Тереза.
— Лучше Марека, — предложила моя мамуся. — Он хоть трезвый…
Марек явился, как по заказу, как раз когда окончательно решили раскапывать развалины. С каменным спокойствием он прослушал все новости, немного подумал, после чего проявил желание осмотреть второй колодец. Когда он спускался вниз по лестнице, все склонились над ним.