Страница:
— Ну хорошо, но откуда, черт побери, этот ключик появился в чае?! — разволновалась я. — Он же был только один! Они подбросили его специально, из вредности??
— Этого, извините, никто не знает, — грустно заметил полковник. — Их ключик был у них. Получается, что ключиков было два, но откуда взялся второй — неизвестно. Его могли сделать вы. Вы могли и бриллианты подменить, раз были в Яблонексе…
— И я выковыривала их там из предлагаемых украшений? Насколько я знаю, россыпью их не продают!
— Вы могли и купить несколько ожерелий, или ещё что-то, а наковырять дома. Теоретически эту возможность тоже надо принимать во внимание. Тем более, что их не просто украли, а заменили на стекла, что опять-таки указывает на вас. Вам было ни к чему, чтобы кража раскрылась, как только вы покинете дом.
Мне становилось то жарко, то холодно.
— Теоретически возможно, — признала я. — Но вы же сами знаете, что это чепуха!
— Чепуха, — согласился полковник. — Тем более, что официально вы в этой операции вообще не существуете, в качестве жены выступаю я, выходит так, что я и украл эти бриллианты. Как вы думаете, что мне теперь делать?
Мне становилось ещё жарче и ещё холоднее.
— Взломщик, — с душераздирающим стоном подсказала я.
— Да, взломщик несколько ослабляет подозрения. Но это должен быть кто-то из шайки, посторонний преступник не морочил бы себе голову с подменой. Только тот, кто боялся, что после того как факт кражи откроется, поднимется такой шум и переполох, который всех деконспирирует. Или тот, кого они легко могли раскрыть. Но шайка сидит вся, а бриллиантов ни у кого не нашли. Теперь вы сами видите, что получается из того, что вы не раздумывая реализуете любую идею, которая придёт вам в голову…
Я попыталась хоть как-то выбраться из-под обрушившейся лавины обвинений:
— Во-первых, не любую, во-вторых, эту последнюю шутку придумала не я, а в третьих, одного вы достигли наверняка — даже если я действительно их упёрла, под тяжестью подозрений, до конца жизни ими не воспользуюсь. Ради бога, нельзя ли их найти, хоть для того, чтобы доказать мою невиновность?!
— Заверяю вас, что этого мы желаем также горячо, и не только из-за вашей невиновности. Тем не менее, вы под подозрением и должны с этим считаться. Если вы собираетесь куда-то поехать, ничего не выйдет.
— И в Сопот нельзя? — уныло спросила я через минуту.
— Что-что?
— В Сопот…
— Одна?
— Нет не одна…
Полковник задумался и вдруг посмотрел на меня с чрезвычайным интересом:
— Ах да, в Сопот езжайте. Но предупреждаю, больше никуда!
— Не думаете же вы, что я сяду в лохань и попытаюсь бежать в Швецию! — разозлилась я. — И вообще, пусть капитан найдёт тот кусок картона со следом ботинка и ищет по ботинкам, а не по драгоценным камням! Чтобы след не затёрли, я заклеила его целлофаном…
— Мы вам за это очень признательны, — ехидно остановил меня полковник, — также, как и за ценные указания. Не преминем воспользоваться…
Свежая мысль о том, что при подозрении в краже такого размера меня должны сразу посадить, посетила меня лишь к вечеру, когда я направлялась в скверик, на встречу с Мареком. Отношение полковника ко мне казалось странным. С одной стороны, он упёрся, что я коварно увела сто тысяч долларов, а с другой — отпускает на побережье. Одну. Сопровождения мне не дал, ни одна собака мной не интересовалась, никто за мной не следил, что все это значит?..
— Хуже всего, что от волнения я даже не попыталась его спросить о непонятном. Половины до сих пор не пойму, — с горечью сообщила я, когда ко мне подсел Марек и мы медленно ехали по тёмным улицам нижнего Мокотова. — По дороге мне удалось кое-что выжать из капитана, кое о чем я начала догадываться после вопросов, которые мне задавали, но потом все заслонили бриллианты, остальное забылось. Мне кажется, что это ещё не конец афёры. Про взломщика милиция ничего не знает, а кроме того, не вижу главаря всего предприятия. Раньше я думала, что это шеф, но нет, не похоже. Я начинаю думать, что главного так и не поймали. Мне ясно, как это происходило. Они переправляли все, что попадалось, под подходящим прикрытием. Дега и Коссак проходили как олени на водопое, иконы — как чеканка на патриотические темы, шпага придворного Зигмунта Августа вероятно выбиралась в путешествие в виде чупаги, а в рукояти её был рубин с кулак величиной. Кто-то это скупал или воровал, потом кто-то переделывал, кажется, именно у шефа была мастерская по производству этих художественных произведений, но все это не вяжется с передачей ему пакета… Потом кто-то искал людей, отправляющихся в путешествие. Все это наверняка было перемешано, все занимались всем, но кто-то должен был все организовать и за всем следить. Кто? И зачем капитан гоняется за комодом? Но самое странное не это…
Марек терпеливо, ничем не выдавая своих эмоций, слушал.
— А что? — спросил он, когда я остановилась, чтобы подозрительно на него посмотреть.
— Они разрешили мне додуматься до всего, — пробормотала я через минуту. — Полковник не слепой, он прекрасно видел, о чем я догадываюсь, и вообще этим не интересовался. Он не посадил меня за бриллианты. Позволил самостоятельно раскрывать разные служебные тайны. Что ему от этого? Он не тот человек, который делает все не думая, у него должна быть цель, но какая? Пока я вижу одну…
— Ну? Какую?
— Главарь существует Его не поймали. И этот главарь — ты. Зная, что я все тебе расскажу, он попытался спугнуть тебя моей болтовнёй, надеясь, что ты ошибёшься. Так всегда делают с самыми закоренелыми преступниками, которым ничего не пришьёшь. Ты должен ошибиться сейчас, убить меня, возможно на это он и рассчитывал. Не знаю, где мы, но место мне кажется подходящим, никак не пойму, почему я тебя не боюсь. Где мы?
— Кажется на Садыбе. Тут ворота кооперативных садов. Никто не ездит, можно остановиться.
Я развернулась задом к воротам, въехала в заросли сорняков и остановила машину. У меня возникали все новые идеи. Марек выслушивал мои рассуждения с явным интересом, возможно, заметив в них долгожданные симптомы мышления.
— Одного я никак не пойму, — продолжала я, немного сменив тему. — Что случилось с таможенниками, напились, что ли? Как можно было не обратить внимания на такую мазню?!
— Это я могу тебе объяснить.
— Как?! Ты знаешь?
— Примерно. Мне удалось додуматься. Это не предназначалось для вывоза…
Как всегда он остановился на некоторое время, после чего начал объяснять. Все оказалось неописуемо сложным.
— Предприятие было довольно разветвлённым, а все заинтересованные лица соблюдали основы конспирации, не встречаясь друг с другом. Один из ближайших помощников шефа перепугался, от того, что милиция заинтересовалась его братом, стянувшим мешок муки с государственной мельницы. Помощника учили, что для золота, прежде всего, надо показать его вес. Желая побыстрее избавиться от опасного товара, он показал вес, что получилось не лучшим образом. Не имея понятия о начинаниях Мачеяков, он отправил пакет обычным путём и воспользовался чужим человеком, как посыльным. Что касается картин, их качество никого особенно не заботило, порядочные люди из лучших побуждений посылают и не такую мазню. В данном случае, это должна была быть семейная реликвия для кого-то эмигрировавшего ещё до первой мировой войны, скорее всего, ещё несовершеннолетним…
— Ну ладно, а рамы?.. — растерялась я. — Кто видел такие рамы?!
— У них было даже письмо, в котором эмигрант просил сделать рамы для картин из камня с поля его предков…
— Мрамор с поля?..
— Это деревня под Хенчиным, рядом с каменоломнями…
Довольно долго я не могла прийти в себя. Трюк с пакетом для шефа от начала до конца превосходил человеческое понимание.
— Откуда, ради бога, ты все это знаешь?
— Какой там знаю, догадался. До этого легко было додуматься…
Я обиженно и недоверчиво посмотрела на него:
— Конечно, додуматься легко… А легче всего было догадаться о мешке муки. После краж муки с мельниц всегда бывают такие последствия. Все нормально. Ты меня в могилу вгонишь… Слушай, а зачем им было меняться на нас? Зачем им это понадобилось?
— А ты не догадалась?
Я чуть не задохнулась:
— Послушай-ка, сокровище моё, — разозлилась я. — Если бы все догадывались до всего самостоятельно, в мире не было бы ни тайн ни неожиданностей. Никакая информация не понадобилась бы, а пресса и радио разорились. Перестань меня учить! Да, догадываюсь, они тоже догадывались, что за ними следят, и решили незаметно исчезнуть. Пожалуйста, это я знаю. Но зачем?!
— Что зачем?
— Исчезать! Зачем?! Что они собирались сделать за то время, пока их не было. Что-то же хотели, мне теперь никто не докажет, что они заперлись в лесной избушке и втроём занимались любовью! А исчезали, чтобы не смущать молодых милиционеров!!!..
— Конечно нет, им надо было другое. А как ты считаешь? Подумай, с какой целью?
От злости меня посетило вдохновение:
— Выкапывали в лесу спрятанные сокровища, — раздражённо сообщила я. — Встречались с контрабандистами на какой-то из границ. Собственноручно в укрытии изготавливали мазню. Убили кого-то. Обокрали музей. Обделывали свои делишки.
— Вот, очень близко. Именно обделывали делишки. Подумай, если у них намечалась сделка, они хотели что-то купить или украсть… Или заменить картины, оригиналы на копии, возможно в церкви, или ещё что-нибудь…
— Да, они не могли это сделать, зная, что за ними следят. Ладно, будь по-твоему, я догадываюсь, что они делали полезные приобретения, спокойно, без помех. Это действительно было так срочно и так выгодно, чтобы заниматься трюком с заменой?
— А если у них было несколько срочных дел? Если в последние месяцы их деятельность была затруднена, если они боялись милиции и не имели свободы, если добра собралось столько, что об утрате они и думать не хотели?..
— Понятно, миллионы рядом, а добраться нельзя. Даже если они и купят что-то, переправить не смогут, потому что за ними следят. И шефу не отнесут, и вообще ничего не сделают. А не мог эти сделки провернуть кто-то другой? Обязательно они?
— Все считали, что за ними следят. Кому-то была нужна свобода действий, вот они её и получили. Благодаря этому, после многих месяцев проволочек, они смогли увидеться с разными людьми, получить у них всякие ценные вещи, завербовать новых, чистых людей, выезжающих за границу…
— А!.. Все, кто с ними встречался, засвечивались и контролировались?
— Вот именно. А им надо было столкнуть все оставшееся имущество, потому что они собирались ликвидировать предприятие. Ты понятия не имеешь, насколько подвижны они были, объехали всю Польшу…
— Им приходилось избегать гостиниц и самолётов, чтобы не называть имён, — заметила я. — Скорее всего, они ночевали у частников. В Кракове купили иконку, в Познани уговорили кого-то отвезти посылку в Париж…
— Примерно так все и было. Только умножь все на десять. Ну и самое главное, они должны были встретиться с тем, кто охранял остатки баронских сокровищ, и встретиться так, чтобы его не обнаружить. То есть тайно.
— Что ж, я действительно неплохо догадалась. А во второй раз они хотели проделать то же самое?
— А как ты думаешь?
— Лично я думаю, что они хотели смыться. Доделать кое-что, домой не возвращаться и исчезнуть в синей дали. Зная, что никто за ними не следит, милиция сидит в кустах и наблюдает за подставными мужем и женой. Так?
— Вот видишь, как легко догадаться, стоит только подумать…
— Подожди. У меня снова не сходится. Я правильно думаю, что комод как-то связан с мифическим главарём?
— Возможно и правильно.
— А мифический главарь связан с бриллиантами?
— Не знаю, тоже возможно.
— В таком случае, опять какая-то бессмыслица. Зачем я здесь? Может все дело в тебе? Если ты не главарь, может ты подменил бриллианты? Испугавшись павшего на меня подозрения, ты помчишься в милицию и во всем признаешься, чтобы спасти меня. Как ни крути, у меня получается, что ты здесь замешан, и я не знаю, кто здесь я — ловушка, приманка или упрёк совести?
— Может, что-то ещё? Например, допинг.
— Как это? Для кого?
— Для тебя. Допинг для мышления. Ты не желаешь оставаться под подозрением, начинаешь думать…
— Много я надумаю, кот наплакал. Того, что я надумала до сих пор, он как-то в расчёт не принимает. На кой черт мне подбрасывать ключик в свой чай?
— Ты же его достала, а в чае его никто не видел.
— Поэтому капитан так разозлился?
— Возможно…
— Ну, хорошо, а взломщик? Стояли люди у дома, или нет? Если стояли, должны были его увидеть! Мало того, ключик в чай тоже кто-то бросил, причём в последний момент, потому что банкой я пользовалась все время. Не зря капитан ругал меня за открытое окно! Почему не разбирались, влазил ли кто-то в окно? Они перестали следить?
— Возможно и перестали. Нужны-то были не вы, а настоящие Мачеяки.
— Значит, у меня нет доказательств того, что кто-то влез и подбросил? Меня можно бесконечно пугать подозрениями?
— Да, можно.
Я на минутку остановилась, пытаясь освоиться с новыми ощущениями.
— Так я на это не согласна, — твёрдо решила я. — Извините. Сделай что-нибудь!
Марек засмеялся:
— Ну и посмотри, как здорово ты исполнила желание полковника, не зная, что ему надо…
Домой я возвращалась полная подозрений и сомнений, с чувством отвращения ко всем бриллиантам мира. Обидевшись на то, что меня подставляют, я сказала:
— Поехали в Сопот. Лучше послезавтра. Если полковник с таким энтузиазмом дал разрешение, что-то там произойдёт.
Насчёт сглазить, у меня оказался особый талант…
Я сама выбрала себе комнату со стороны улицы, из-за вида на море. Когда я представила себе шум машин, подъезжающих ночью к Гранд Отелю напротив, и попыталась поменяться на комнату в боковом крыле, оказалось, что все занято. Пришлось с шумом мириться.
Девушку, живущую рядом, в первый раз я увидела на четвёртый день всеобщего помешательства. Я появилась в коридоре как раз тогда, когда она закрывала свои двери. Она закрыла их, посмотрела на меня и удалилась в сторону лестницы. Я, естественно, присмотрелась к ней и испытала облегчение при мысли, что на этот раз имею дело не с девкой, а с порядочным человеком, для которого красота сама по себе ничего не значит.
Девушка была очень красивой. Скорее всего её следовало бы называть женщиной, потому что ей могло быть и 35 лет, чего, ясное дело, по ней не было видно, и о чем не догадался бы ни один мужчина. Выглядела она на 25, пользовалась дорогой косметикой и имела асимметричные брови, которые прибавляли ей красоты. Кроме того у неё были красивые волосы, прелестная фигура, она была очень худой, гибкой, какой-то чертовски ловкой и подвижной. Мне показалось, что в ней есть нечто знакомое, вызывающее неприятные ассоциации, хотя наверняка я не видела её ни разу в жизни. У меня хватило сообразительности ничего о ней не говорить.
В следующий раз я увидела её в тот же день вечером, когда мы, как всегда опаздывая, спускались на ужин. Она поднималась наверх, мы столкнулись на лестничной клетке. Я не стала проверять, какое впечатление она произвела на Марека, мне было достаточно того впечатления, которое произвёл на неё он. Этот взгляд на него и сразу же на меня… В мире не найдётся женщины, которая не знала бы, что это значит, у меня возникли смешанные чувства.
— У неё интересно раскрашены глаза, — сказал он, усаживаясь за столик. — Ты заметила? Теперь так модно?
Я кивнула, наполнившись легкомысленным удовлетворением. Если бы он ничего не сказал, я бы забеспокоилась — девушка бросалась в глаза, а он замечал все.
— У неё несимметричные брови, и она умело это подчёркивает, — ответила я. — Она прибавляет выражение лицу. Глаза у неё действительно раскрашены неплохо, и я пока не могу найти никакого недостатка, который можно было бы подсунуть тебе под нос. Кроме того, что она намного старше, чем выглядит.
— Откуда ты знаешь? Вы знакомы?
— Нет, я её в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это. Она живёт рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.
— Выглядит она всего на двадцать восемь, — критически заметил он. — Но по-моему, ей тридцать два…
— Тридцать пять, — безжалостно поправила я, — а может и шесть. Я в этом разбираюсь.
Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако не следующий день я утвердилась в мысли, что Марек ей глянулся. На это неумолимо указывали незаметные признаки. Я самого начала знала, что его должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое…
После ужина я задержалась. Мы опять заканчивали последними, как опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в бридж, за одним столиком уже играли, а за другим искали четвёртого.
— Может быть вы?.. — сказал нам с надеждой известный композитор.
Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.
— Сыграй, — предложил он, — ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?
Я заколебалась. У меня появились плохие предчувствия. Она тоже играет, бережёного бог бережёт, но не выманиваю ли я волка из лесу?..
— А ты как? — осторожно спросила я.
— А я с удовольствием посмотрю. Я предпочитаю болеть. Сыграй, сыграй…
Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже не отставал. Я взяла карты, девушка попала ко мне в партнёрши и села напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной. Собственно говоря у меня не было к ней никаких претензий, она пока не сделала мне ничего плохого, а красоту её я могла в конце концов и простить.
— Накажем мужиков, хотите? — добродушно предложила я.
— Охотно, — ответила она улыбаясь уголком рта, тоже как-то несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой её красивого лица.
Понятно, что в карты я смотрела только одним глазом, а вторым присматривалась к партнёрше. Играть она умела, это не вызывало сомнений. Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не пробросилась. Она надолго задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался, делать импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все показывало, что он этого не сделает, я бы и сама держала готовой эту малку, но он вдруг решился, положил валета, а она, не смотря ни на что, сбросила валета. Когда карта ложилась на стол, она уже опомнилась, но не успела отреагировать.
— Ох! — крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. — Ну, знаете!.. Вы не должны были импасовать! Извините меня…
— Ничего, — ответила я вместе с противниками. — Я знала, что вы положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не смотрели. Я и сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.
— Наглые бабы, — подвёл итог композитор.
Её жест позволил мне заметить один недостаток в её сказочной красоте. У неё были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном пальцах. Из-за тщательного маникюра это не бросалось в глаза, и я подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.
В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он сидел тихо, а теперь вдруг оживился и начал ей ассистировать. Зажигал ей сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться с нею, чтобы согреть. Он окружил её облаком внимания большим, чем меня, как бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание. Я знала, как к этому относиться, и если бы это была противная старая мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в моем сердце даже проснулась бы жалость, но в присутствии её внешности во мне поселился протест. Где-то внутри, меня грызла ядовитая змея.
Мощный, красивый, прекрасный удар я получила на следующий день, перед обедом. Красясь у зеркала над умывальником, через закрытые двери я услышала, как он обхаживает её в коридоре. Мерзкая дива видимо вернулась из города, у неё были какие-то пакеты, что-то у неё упало, естественно, она выбрала для этого как раз тот момент, когда он вышел из комнаты. Я слышала, как он вошёл к ней, помогал освободиться от этих пакетов, возможно, снял с неё плащик, наверняка повесил, и, кто знает, не снял ли он туфли с её паршивых ножек. В эту минуту я бы не вышла, даже если бы комната загорелась, скорее погибла бы в пламени. Я разбираюсь в жизни и понимаю, что имеет смысл, а что — нет.
Но все-таки у меня никогда не было добродушного английского характера и никогда я не любила изображать достойную сожаления жертву. Моральные муки никогда не были для меня желанным испытанием. Я не стала надолго откладывать выяснение отношений и сразу бросилась на него выпустив когти, сразу после выхода на прогулку, на парапете первой же встретившейся набережной.
— Послушай-ка, сокровище, — зловеще сказала я. — Я к тебе уже привыкла и поверила, что ты будешь любить меня до конца света. Что означают эти афронты?
— Какие афронты? — искренне удивился он, как типичный мужчина. — Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
Для меня это было слишком. Последние события, в которых я принимала непосредственное участие, прикончили бы и слона-флегматика. Сначала я две недели панически переживала в образе чужого человека, боясь не того, кого следует, потом на меня падает подозрение в краже бриллиантов и милиция предостерегает, что если я не отдам бриллиантов, дело кончится плохо, потом в мои руки попадает великолепный блондин, я настраиваюсь на из ряда вон выходящий роман, сама испытываю глупые чувства, и тут дорогу мне переходит сногсшибательная дива, чудо красоты, и блондин немедленно оказывается обыкновенным мужчиной, жеманность и кокетство которого, я терпеть не собиралась! Не дай бог!
Я разволновалась. К скандалам у меня всегда был талант. Придуманное счастье слушало, сначала недоуменно, потом с живым интересом, а потом отреагировало полностью неожиданно.
— Так ты ревнивая?! — он обрадовался, как будто было с чего.
Тоже мне, повод радоваться… Естественно, ревнивая!
— А ты думал нет?
В жизни я никого ещё так не смешила, как его этим адом. В высшей степени расстроенная, я присматривалась к его нетактичным приступам весёлости, задумываясь о том, что, черт побери, он видит смешного в моих протестах против обслуживания мерзкой гарпии. Успокоиться он не мог. Это уже было нетипично, и, в довершение, вместо того чтобы восстановить моё внутренне равновесие, он сказал:
— Ты же сама надеялась, что в Сопоте случится что-нибудь необыкновенное. Потерпи и увидишь.
Бог свидетель, я имела в виду совсем не то! В заигрывании с прекрасной гетерой не было ничего необычного, как раз наоборот, было бы необычно не обращать на неё внимания. Но его слова прозвучали как-то удивительно таинственно, настолько таинственно, что полностью меня заблокировали. На дне души поселилось что-то интригующее, неопределённое, нечто, что хоть и отодвигало в сторону вопрос амуров с гетерой, но беспокоило в другом. Я вспомнила, что с таким блондином все должно перевернуться с ног на голову, но отуманенная ситуацией, не посвятила пророческому голосу достойного внимания.
— Хотя бы не занимайся ей так активно, — недовольно сказала я.
— Я не занимаюсь ей так активно. По отношению к ней я веду себя так же, как и со всеми.
Он опять меня разозлил.
— Но ты не снимаешь плащ старичку из конца коридора! И старичок не смотрит на тебя хищным взглядом! Не благодарит с пониманием, не роняет перед тобой пакетов, не махает ручками перед твоим носом, не ждёт за обедом и ужином, пока ты спустишься! И я не разу не видела, чтобы ты зажигал старичку трубку!..
— Наверняка я бы получил этой трубкой по голове…
— Интересно, кого бы из нас ты спасал, если бы мы вместе упали в воду! Прекрасный случай, поинтересоваться! Скорее всего её, из вежливости…
— Похоже на то, что она умеет плавать…
— Зато я умею грести! А если бы не умела, что тогда?!
— По-моему, я являюсь объектом классической сцены ревности?
— Как, ты только теперь заметил? Что за реакции!…
— Хорошо, я ей заниматься не буду. Если она что-нибудь уронит, я изо всех сил пну это подальше, и стану громко хохотать.
— Надеюсь, это будет сырое яйцо, — мстительно произнесла я и наконец перестала дурачиться. Мысль о том, что он пнёт сырое яйцо, удовлетворила меня в достаточной степени.
Скандал оказался ненужным, потому что на следующий день, девушка исчезла. Это не значит, что её кто-то похитил или, что она как-то таинственно пропала, просто убралась из своего номера, в котором поселился кто-то другой. Я испытала облегчение смешанное с недовольством собой и решила о ней забыть.
Все было бы хорошо, если бы не возникли новые проблемы. Ночная жизнь на улице перед Гранд-отелем приобрела невыносимые размеры и гремела так, будто там происходил по крайней мере старт гонок в Монте-Кальварио. Мне это особо не мешало, потому что сон у меня, слава богу, каменный, если я засну, понадобится землетрясение, чтобы меня разбудить. Но Марек почти полностью перестал спать. Он стал немного раздражённым, это раздражение подавлял, но тем не менее, его можно было заметить. Прежде чем я успела подумать, что делать с этим фантом, возникли следующие хлопоты, а именно, я получила по почте корректуру очередной рукописи. Из-за дела Мачеяков я полностью пренебрегла профессиональными обязанностями, но уезжая в Сопот успела договориться по телефону, что эта рукопись будет мне в нужный момент прислана, я как можно быстрее сделаю все необходимые правки и как можно быстрее отошлю обратно, потому что в случае опоздание с ней произойдёт что-то нехорошее, она вылетит из плана или ещё что-то в этом роде. Передо мной возникла перспектива двух, а то и трех дней напряжённой работы и я сдурела окончательно.
— Этого, извините, никто не знает, — грустно заметил полковник. — Их ключик был у них. Получается, что ключиков было два, но откуда взялся второй — неизвестно. Его могли сделать вы. Вы могли и бриллианты подменить, раз были в Яблонексе…
— И я выковыривала их там из предлагаемых украшений? Насколько я знаю, россыпью их не продают!
— Вы могли и купить несколько ожерелий, или ещё что-то, а наковырять дома. Теоретически эту возможность тоже надо принимать во внимание. Тем более, что их не просто украли, а заменили на стекла, что опять-таки указывает на вас. Вам было ни к чему, чтобы кража раскрылась, как только вы покинете дом.
Мне становилось то жарко, то холодно.
— Теоретически возможно, — признала я. — Но вы же сами знаете, что это чепуха!
— Чепуха, — согласился полковник. — Тем более, что официально вы в этой операции вообще не существуете, в качестве жены выступаю я, выходит так, что я и украл эти бриллианты. Как вы думаете, что мне теперь делать?
Мне становилось ещё жарче и ещё холоднее.
— Взломщик, — с душераздирающим стоном подсказала я.
— Да, взломщик несколько ослабляет подозрения. Но это должен быть кто-то из шайки, посторонний преступник не морочил бы себе голову с подменой. Только тот, кто боялся, что после того как факт кражи откроется, поднимется такой шум и переполох, который всех деконспирирует. Или тот, кого они легко могли раскрыть. Но шайка сидит вся, а бриллиантов ни у кого не нашли. Теперь вы сами видите, что получается из того, что вы не раздумывая реализуете любую идею, которая придёт вам в голову…
Я попыталась хоть как-то выбраться из-под обрушившейся лавины обвинений:
— Во-первых, не любую, во-вторых, эту последнюю шутку придумала не я, а в третьих, одного вы достигли наверняка — даже если я действительно их упёрла, под тяжестью подозрений, до конца жизни ими не воспользуюсь. Ради бога, нельзя ли их найти, хоть для того, чтобы доказать мою невиновность?!
— Заверяю вас, что этого мы желаем также горячо, и не только из-за вашей невиновности. Тем не менее, вы под подозрением и должны с этим считаться. Если вы собираетесь куда-то поехать, ничего не выйдет.
— И в Сопот нельзя? — уныло спросила я через минуту.
— Что-что?
— В Сопот…
— Одна?
— Нет не одна…
Полковник задумался и вдруг посмотрел на меня с чрезвычайным интересом:
— Ах да, в Сопот езжайте. Но предупреждаю, больше никуда!
— Не думаете же вы, что я сяду в лохань и попытаюсь бежать в Швецию! — разозлилась я. — И вообще, пусть капитан найдёт тот кусок картона со следом ботинка и ищет по ботинкам, а не по драгоценным камням! Чтобы след не затёрли, я заклеила его целлофаном…
— Мы вам за это очень признательны, — ехидно остановил меня полковник, — также, как и за ценные указания. Не преминем воспользоваться…
Свежая мысль о том, что при подозрении в краже такого размера меня должны сразу посадить, посетила меня лишь к вечеру, когда я направлялась в скверик, на встречу с Мареком. Отношение полковника ко мне казалось странным. С одной стороны, он упёрся, что я коварно увела сто тысяч долларов, а с другой — отпускает на побережье. Одну. Сопровождения мне не дал, ни одна собака мной не интересовалась, никто за мной не следил, что все это значит?..
— Хуже всего, что от волнения я даже не попыталась его спросить о непонятном. Половины до сих пор не пойму, — с горечью сообщила я, когда ко мне подсел Марек и мы медленно ехали по тёмным улицам нижнего Мокотова. — По дороге мне удалось кое-что выжать из капитана, кое о чем я начала догадываться после вопросов, которые мне задавали, но потом все заслонили бриллианты, остальное забылось. Мне кажется, что это ещё не конец афёры. Про взломщика милиция ничего не знает, а кроме того, не вижу главаря всего предприятия. Раньше я думала, что это шеф, но нет, не похоже. Я начинаю думать, что главного так и не поймали. Мне ясно, как это происходило. Они переправляли все, что попадалось, под подходящим прикрытием. Дега и Коссак проходили как олени на водопое, иконы — как чеканка на патриотические темы, шпага придворного Зигмунта Августа вероятно выбиралась в путешествие в виде чупаги, а в рукояти её был рубин с кулак величиной. Кто-то это скупал или воровал, потом кто-то переделывал, кажется, именно у шефа была мастерская по производству этих художественных произведений, но все это не вяжется с передачей ему пакета… Потом кто-то искал людей, отправляющихся в путешествие. Все это наверняка было перемешано, все занимались всем, но кто-то должен был все организовать и за всем следить. Кто? И зачем капитан гоняется за комодом? Но самое странное не это…
Марек терпеливо, ничем не выдавая своих эмоций, слушал.
— А что? — спросил он, когда я остановилась, чтобы подозрительно на него посмотреть.
— Они разрешили мне додуматься до всего, — пробормотала я через минуту. — Полковник не слепой, он прекрасно видел, о чем я догадываюсь, и вообще этим не интересовался. Он не посадил меня за бриллианты. Позволил самостоятельно раскрывать разные служебные тайны. Что ему от этого? Он не тот человек, который делает все не думая, у него должна быть цель, но какая? Пока я вижу одну…
— Ну? Какую?
— Главарь существует Его не поймали. И этот главарь — ты. Зная, что я все тебе расскажу, он попытался спугнуть тебя моей болтовнёй, надеясь, что ты ошибёшься. Так всегда делают с самыми закоренелыми преступниками, которым ничего не пришьёшь. Ты должен ошибиться сейчас, убить меня, возможно на это он и рассчитывал. Не знаю, где мы, но место мне кажется подходящим, никак не пойму, почему я тебя не боюсь. Где мы?
— Кажется на Садыбе. Тут ворота кооперативных садов. Никто не ездит, можно остановиться.
Я развернулась задом к воротам, въехала в заросли сорняков и остановила машину. У меня возникали все новые идеи. Марек выслушивал мои рассуждения с явным интересом, возможно, заметив в них долгожданные симптомы мышления.
— Одного я никак не пойму, — продолжала я, немного сменив тему. — Что случилось с таможенниками, напились, что ли? Как можно было не обратить внимания на такую мазню?!
— Это я могу тебе объяснить.
— Как?! Ты знаешь?
— Примерно. Мне удалось додуматься. Это не предназначалось для вывоза…
Как всегда он остановился на некоторое время, после чего начал объяснять. Все оказалось неописуемо сложным.
— Предприятие было довольно разветвлённым, а все заинтересованные лица соблюдали основы конспирации, не встречаясь друг с другом. Один из ближайших помощников шефа перепугался, от того, что милиция заинтересовалась его братом, стянувшим мешок муки с государственной мельницы. Помощника учили, что для золота, прежде всего, надо показать его вес. Желая побыстрее избавиться от опасного товара, он показал вес, что получилось не лучшим образом. Не имея понятия о начинаниях Мачеяков, он отправил пакет обычным путём и воспользовался чужим человеком, как посыльным. Что касается картин, их качество никого особенно не заботило, порядочные люди из лучших побуждений посылают и не такую мазню. В данном случае, это должна была быть семейная реликвия для кого-то эмигрировавшего ещё до первой мировой войны, скорее всего, ещё несовершеннолетним…
— Ну ладно, а рамы?.. — растерялась я. — Кто видел такие рамы?!
— У них было даже письмо, в котором эмигрант просил сделать рамы для картин из камня с поля его предков…
— Мрамор с поля?..
— Это деревня под Хенчиным, рядом с каменоломнями…
Довольно долго я не могла прийти в себя. Трюк с пакетом для шефа от начала до конца превосходил человеческое понимание.
— Откуда, ради бога, ты все это знаешь?
— Какой там знаю, догадался. До этого легко было додуматься…
Я обиженно и недоверчиво посмотрела на него:
— Конечно, додуматься легко… А легче всего было догадаться о мешке муки. После краж муки с мельниц всегда бывают такие последствия. Все нормально. Ты меня в могилу вгонишь… Слушай, а зачем им было меняться на нас? Зачем им это понадобилось?
— А ты не догадалась?
Я чуть не задохнулась:
— Послушай-ка, сокровище моё, — разозлилась я. — Если бы все догадывались до всего самостоятельно, в мире не было бы ни тайн ни неожиданностей. Никакая информация не понадобилась бы, а пресса и радио разорились. Перестань меня учить! Да, догадываюсь, они тоже догадывались, что за ними следят, и решили незаметно исчезнуть. Пожалуйста, это я знаю. Но зачем?!
— Что зачем?
— Исчезать! Зачем?! Что они собирались сделать за то время, пока их не было. Что-то же хотели, мне теперь никто не докажет, что они заперлись в лесной избушке и втроём занимались любовью! А исчезали, чтобы не смущать молодых милиционеров!!!..
— Конечно нет, им надо было другое. А как ты считаешь? Подумай, с какой целью?
От злости меня посетило вдохновение:
— Выкапывали в лесу спрятанные сокровища, — раздражённо сообщила я. — Встречались с контрабандистами на какой-то из границ. Собственноручно в укрытии изготавливали мазню. Убили кого-то. Обокрали музей. Обделывали свои делишки.
— Вот, очень близко. Именно обделывали делишки. Подумай, если у них намечалась сделка, они хотели что-то купить или украсть… Или заменить картины, оригиналы на копии, возможно в церкви, или ещё что-нибудь…
— Да, они не могли это сделать, зная, что за ними следят. Ладно, будь по-твоему, я догадываюсь, что они делали полезные приобретения, спокойно, без помех. Это действительно было так срочно и так выгодно, чтобы заниматься трюком с заменой?
— А если у них было несколько срочных дел? Если в последние месяцы их деятельность была затруднена, если они боялись милиции и не имели свободы, если добра собралось столько, что об утрате они и думать не хотели?..
— Понятно, миллионы рядом, а добраться нельзя. Даже если они и купят что-то, переправить не смогут, потому что за ними следят. И шефу не отнесут, и вообще ничего не сделают. А не мог эти сделки провернуть кто-то другой? Обязательно они?
— Все считали, что за ними следят. Кому-то была нужна свобода действий, вот они её и получили. Благодаря этому, после многих месяцев проволочек, они смогли увидеться с разными людьми, получить у них всякие ценные вещи, завербовать новых, чистых людей, выезжающих за границу…
— А!.. Все, кто с ними встречался, засвечивались и контролировались?
— Вот именно. А им надо было столкнуть все оставшееся имущество, потому что они собирались ликвидировать предприятие. Ты понятия не имеешь, насколько подвижны они были, объехали всю Польшу…
— Им приходилось избегать гостиниц и самолётов, чтобы не называть имён, — заметила я. — Скорее всего, они ночевали у частников. В Кракове купили иконку, в Познани уговорили кого-то отвезти посылку в Париж…
— Примерно так все и было. Только умножь все на десять. Ну и самое главное, они должны были встретиться с тем, кто охранял остатки баронских сокровищ, и встретиться так, чтобы его не обнаружить. То есть тайно.
— Что ж, я действительно неплохо догадалась. А во второй раз они хотели проделать то же самое?
— А как ты думаешь?
— Лично я думаю, что они хотели смыться. Доделать кое-что, домой не возвращаться и исчезнуть в синей дали. Зная, что никто за ними не следит, милиция сидит в кустах и наблюдает за подставными мужем и женой. Так?
— Вот видишь, как легко догадаться, стоит только подумать…
— Подожди. У меня снова не сходится. Я правильно думаю, что комод как-то связан с мифическим главарём?
— Возможно и правильно.
— А мифический главарь связан с бриллиантами?
— Не знаю, тоже возможно.
— В таком случае, опять какая-то бессмыслица. Зачем я здесь? Может все дело в тебе? Если ты не главарь, может ты подменил бриллианты? Испугавшись павшего на меня подозрения, ты помчишься в милицию и во всем признаешься, чтобы спасти меня. Как ни крути, у меня получается, что ты здесь замешан, и я не знаю, кто здесь я — ловушка, приманка или упрёк совести?
— Может, что-то ещё? Например, допинг.
— Как это? Для кого?
— Для тебя. Допинг для мышления. Ты не желаешь оставаться под подозрением, начинаешь думать…
— Много я надумаю, кот наплакал. Того, что я надумала до сих пор, он как-то в расчёт не принимает. На кой черт мне подбрасывать ключик в свой чай?
— Ты же его достала, а в чае его никто не видел.
— Поэтому капитан так разозлился?
— Возможно…
— Ну, хорошо, а взломщик? Стояли люди у дома, или нет? Если стояли, должны были его увидеть! Мало того, ключик в чай тоже кто-то бросил, причём в последний момент, потому что банкой я пользовалась все время. Не зря капитан ругал меня за открытое окно! Почему не разбирались, влазил ли кто-то в окно? Они перестали следить?
— Возможно и перестали. Нужны-то были не вы, а настоящие Мачеяки.
— Значит, у меня нет доказательств того, что кто-то влез и подбросил? Меня можно бесконечно пугать подозрениями?
— Да, можно.
Я на минутку остановилась, пытаясь освоиться с новыми ощущениями.
— Так я на это не согласна, — твёрдо решила я. — Извините. Сделай что-нибудь!
Марек засмеялся:
— Ну и посмотри, как здорово ты исполнила желание полковника, не зная, что ему надо…
Домой я возвращалась полная подозрений и сомнений, с чувством отвращения ко всем бриллиантам мира. Обидевшись на то, что меня подставляют, я сказала:
— Поехали в Сопот. Лучше послезавтра. Если полковник с таким энтузиазмом дал разрешение, что-то там произойдёт.
Насчёт сглазить, у меня оказался особый талант…
* * *
Я сама выбрала себе комнату со стороны улицы, из-за вида на море. Когда я представила себе шум машин, подъезжающих ночью к Гранд Отелю напротив, и попыталась поменяться на комнату в боковом крыле, оказалось, что все занято. Пришлось с шумом мириться.
Девушку, живущую рядом, в первый раз я увидела на четвёртый день всеобщего помешательства. Я появилась в коридоре как раз тогда, когда она закрывала свои двери. Она закрыла их, посмотрела на меня и удалилась в сторону лестницы. Я, естественно, присмотрелась к ней и испытала облегчение при мысли, что на этот раз имею дело не с девкой, а с порядочным человеком, для которого красота сама по себе ничего не значит.
Девушка была очень красивой. Скорее всего её следовало бы называть женщиной, потому что ей могло быть и 35 лет, чего, ясное дело, по ней не было видно, и о чем не догадался бы ни один мужчина. Выглядела она на 25, пользовалась дорогой косметикой и имела асимметричные брови, которые прибавляли ей красоты. Кроме того у неё были красивые волосы, прелестная фигура, она была очень худой, гибкой, какой-то чертовски ловкой и подвижной. Мне показалось, что в ней есть нечто знакомое, вызывающее неприятные ассоциации, хотя наверняка я не видела её ни разу в жизни. У меня хватило сообразительности ничего о ней не говорить.
В следующий раз я увидела её в тот же день вечером, когда мы, как всегда опаздывая, спускались на ужин. Она поднималась наверх, мы столкнулись на лестничной клетке. Я не стала проверять, какое впечатление она произвела на Марека, мне было достаточно того впечатления, которое произвёл на неё он. Этот взгляд на него и сразу же на меня… В мире не найдётся женщины, которая не знала бы, что это значит, у меня возникли смешанные чувства.
— У неё интересно раскрашены глаза, — сказал он, усаживаясь за столик. — Ты заметила? Теперь так модно?
Я кивнула, наполнившись легкомысленным удовлетворением. Если бы он ничего не сказал, я бы забеспокоилась — девушка бросалась в глаза, а он замечал все.
— У неё несимметричные брови, и она умело это подчёркивает, — ответила я. — Она прибавляет выражение лицу. Глаза у неё действительно раскрашены неплохо, и я пока не могу найти никакого недостатка, который можно было бы подсунуть тебе под нос. Кроме того, что она намного старше, чем выглядит.
— Откуда ты знаешь? Вы знакомы?
— Нет, я её в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это. Она живёт рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.
— Выглядит она всего на двадцать восемь, — критически заметил он. — Но по-моему, ей тридцать два…
— Тридцать пять, — безжалостно поправила я, — а может и шесть. Я в этом разбираюсь.
Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако не следующий день я утвердилась в мысли, что Марек ей глянулся. На это неумолимо указывали незаметные признаки. Я самого начала знала, что его должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое…
После ужина я задержалась. Мы опять заканчивали последними, как опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в бридж, за одним столиком уже играли, а за другим искали четвёртого.
— Может быть вы?.. — сказал нам с надеждой известный композитор.
Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.
— Сыграй, — предложил он, — ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?
Я заколебалась. У меня появились плохие предчувствия. Она тоже играет, бережёного бог бережёт, но не выманиваю ли я волка из лесу?..
— А ты как? — осторожно спросила я.
— А я с удовольствием посмотрю. Я предпочитаю болеть. Сыграй, сыграй…
Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже не отставал. Я взяла карты, девушка попала ко мне в партнёрши и села напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной. Собственно говоря у меня не было к ней никаких претензий, она пока не сделала мне ничего плохого, а красоту её я могла в конце концов и простить.
— Накажем мужиков, хотите? — добродушно предложила я.
— Охотно, — ответила она улыбаясь уголком рта, тоже как-то несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой её красивого лица.
Понятно, что в карты я смотрела только одним глазом, а вторым присматривалась к партнёрше. Играть она умела, это не вызывало сомнений. Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не пробросилась. Она надолго задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался, делать импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все показывало, что он этого не сделает, я бы и сама держала готовой эту малку, но он вдруг решился, положил валета, а она, не смотря ни на что, сбросила валета. Когда карта ложилась на стол, она уже опомнилась, но не успела отреагировать.
— Ох! — крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. — Ну, знаете!.. Вы не должны были импасовать! Извините меня…
— Ничего, — ответила я вместе с противниками. — Я знала, что вы положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не смотрели. Я и сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.
— Наглые бабы, — подвёл итог композитор.
Её жест позволил мне заметить один недостаток в её сказочной красоте. У неё были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном пальцах. Из-за тщательного маникюра это не бросалось в глаза, и я подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.
В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он сидел тихо, а теперь вдруг оживился и начал ей ассистировать. Зажигал ей сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться с нею, чтобы согреть. Он окружил её облаком внимания большим, чем меня, как бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание. Я знала, как к этому относиться, и если бы это была противная старая мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в моем сердце даже проснулась бы жалость, но в присутствии её внешности во мне поселился протест. Где-то внутри, меня грызла ядовитая змея.
Мощный, красивый, прекрасный удар я получила на следующий день, перед обедом. Красясь у зеркала над умывальником, через закрытые двери я услышала, как он обхаживает её в коридоре. Мерзкая дива видимо вернулась из города, у неё были какие-то пакеты, что-то у неё упало, естественно, она выбрала для этого как раз тот момент, когда он вышел из комнаты. Я слышала, как он вошёл к ней, помогал освободиться от этих пакетов, возможно, снял с неё плащик, наверняка повесил, и, кто знает, не снял ли он туфли с её паршивых ножек. В эту минуту я бы не вышла, даже если бы комната загорелась, скорее погибла бы в пламени. Я разбираюсь в жизни и понимаю, что имеет смысл, а что — нет.
Но все-таки у меня никогда не было добродушного английского характера и никогда я не любила изображать достойную сожаления жертву. Моральные муки никогда не были для меня желанным испытанием. Я не стала надолго откладывать выяснение отношений и сразу бросилась на него выпустив когти, сразу после выхода на прогулку, на парапете первой же встретившейся набережной.
— Послушай-ка, сокровище, — зловеще сказала я. — Я к тебе уже привыкла и поверила, что ты будешь любить меня до конца света. Что означают эти афронты?
— Какие афронты? — искренне удивился он, как типичный мужчина. — Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
Для меня это было слишком. Последние события, в которых я принимала непосредственное участие, прикончили бы и слона-флегматика. Сначала я две недели панически переживала в образе чужого человека, боясь не того, кого следует, потом на меня падает подозрение в краже бриллиантов и милиция предостерегает, что если я не отдам бриллиантов, дело кончится плохо, потом в мои руки попадает великолепный блондин, я настраиваюсь на из ряда вон выходящий роман, сама испытываю глупые чувства, и тут дорогу мне переходит сногсшибательная дива, чудо красоты, и блондин немедленно оказывается обыкновенным мужчиной, жеманность и кокетство которого, я терпеть не собиралась! Не дай бог!
Я разволновалась. К скандалам у меня всегда был талант. Придуманное счастье слушало, сначала недоуменно, потом с живым интересом, а потом отреагировало полностью неожиданно.
— Так ты ревнивая?! — он обрадовался, как будто было с чего.
Тоже мне, повод радоваться… Естественно, ревнивая!
— А ты думал нет?
В жизни я никого ещё так не смешила, как его этим адом. В высшей степени расстроенная, я присматривалась к его нетактичным приступам весёлости, задумываясь о том, что, черт побери, он видит смешного в моих протестах против обслуживания мерзкой гарпии. Успокоиться он не мог. Это уже было нетипично, и, в довершение, вместо того чтобы восстановить моё внутренне равновесие, он сказал:
— Ты же сама надеялась, что в Сопоте случится что-нибудь необыкновенное. Потерпи и увидишь.
Бог свидетель, я имела в виду совсем не то! В заигрывании с прекрасной гетерой не было ничего необычного, как раз наоборот, было бы необычно не обращать на неё внимания. Но его слова прозвучали как-то удивительно таинственно, настолько таинственно, что полностью меня заблокировали. На дне души поселилось что-то интригующее, неопределённое, нечто, что хоть и отодвигало в сторону вопрос амуров с гетерой, но беспокоило в другом. Я вспомнила, что с таким блондином все должно перевернуться с ног на голову, но отуманенная ситуацией, не посвятила пророческому голосу достойного внимания.
— Хотя бы не занимайся ей так активно, — недовольно сказала я.
— Я не занимаюсь ей так активно. По отношению к ней я веду себя так же, как и со всеми.
Он опять меня разозлил.
— Но ты не снимаешь плащ старичку из конца коридора! И старичок не смотрит на тебя хищным взглядом! Не благодарит с пониманием, не роняет перед тобой пакетов, не махает ручками перед твоим носом, не ждёт за обедом и ужином, пока ты спустишься! И я не разу не видела, чтобы ты зажигал старичку трубку!..
— Наверняка я бы получил этой трубкой по голове…
— Интересно, кого бы из нас ты спасал, если бы мы вместе упали в воду! Прекрасный случай, поинтересоваться! Скорее всего её, из вежливости…
— Похоже на то, что она умеет плавать…
— Зато я умею грести! А если бы не умела, что тогда?!
— По-моему, я являюсь объектом классической сцены ревности?
— Как, ты только теперь заметил? Что за реакции!…
— Хорошо, я ей заниматься не буду. Если она что-нибудь уронит, я изо всех сил пну это подальше, и стану громко хохотать.
— Надеюсь, это будет сырое яйцо, — мстительно произнесла я и наконец перестала дурачиться. Мысль о том, что он пнёт сырое яйцо, удовлетворила меня в достаточной степени.
Скандал оказался ненужным, потому что на следующий день, девушка исчезла. Это не значит, что её кто-то похитил или, что она как-то таинственно пропала, просто убралась из своего номера, в котором поселился кто-то другой. Я испытала облегчение смешанное с недовольством собой и решила о ней забыть.
Все было бы хорошо, если бы не возникли новые проблемы. Ночная жизнь на улице перед Гранд-отелем приобрела невыносимые размеры и гремела так, будто там происходил по крайней мере старт гонок в Монте-Кальварио. Мне это особо не мешало, потому что сон у меня, слава богу, каменный, если я засну, понадобится землетрясение, чтобы меня разбудить. Но Марек почти полностью перестал спать. Он стал немного раздражённым, это раздражение подавлял, но тем не менее, его можно было заметить. Прежде чем я успела подумать, что делать с этим фантом, возникли следующие хлопоты, а именно, я получила по почте корректуру очередной рукописи. Из-за дела Мачеяков я полностью пренебрегла профессиональными обязанностями, но уезжая в Сопот успела договориться по телефону, что эта рукопись будет мне в нужный момент прислана, я как можно быстрее сделаю все необходимые правки и как можно быстрее отошлю обратно, потому что в случае опоздание с ней произойдёт что-то нехорошее, она вылетит из плана или ещё что-то в этом роде. Передо мной возникла перспектива двух, а то и трех дней напряжённой работы и я сдурела окончательно.