Страница:
Я несмело направилась к дверям. Когда я звенела в замке чужим ключом, руки мои тряслись. Я не подготовилась к встрече с вурдалаком, воображение представляло мне обрывки разных вариантов первого контакта, ни один мне не нравился, ни на один из них я не могла решиться. Открыв двери, я вскочила внутрь, закрыла их за собой и опёрлась о косяк, ноги подо мной подгибались. Не от того, что мысленно я увидела его, стоящего передо мною с диким взором и топором в руках, а потому, что меня вдруг посетила мысль о главном, основном упущении. Я не знала, как зовут мужа.
Что я подумала о Басеньке и пане Паляновском, лучше не уточнять. Во всяком случае, мне удалось не произнести этого вслух. Холл передо мной был пуст, чудовище пребывало в отдалённых районах квартиры. Я неподвижно застыла, опершись о двери, ошеломлённая ударом, и пыталась побороть слабость в ногах, до тех пор, пока из дома не донёсся какой-то звук. Тотчас ко мне вернулись силы, я развернулась, захлопнула за собой двери и сбежала.
Естественно, не насовсем. В роль Басеньки я воплотилась окончательно и бесповоротно, рано или поздно надо было вернуться. Но сначала следовало прийти в себя, собраться духом, поразмыслить над чудовищной ситуацией и найти решение. Война или не война, обижена я или нет, но не могу же я никак не обращаться к этому человеку! В конце концов это мой муж, и я с ним на «ты»…
Вечер был весенне-зимним, холодным и влажным. В оранжевой с фиолетовым одежде Басеньки я блуждала по скверику как потерявшаяся овца, безуспешно стараясь думать. Единственное, что приходило в голову — на этот раз я свихнулась окончательно и, скорее всего, всю жизнь буду питать неприязнь ко всем романам и амурам мира.
В пятнадцать минут десятого я решила вернуться. Правда, ни одна продуктивная мысль меня так и не посетила, зато замёрзла я до полусмерти. Паника постепенно уступила место раздражению, ожидающее дома чудовище казалось все менее опасным.
Решительным шагом я пересекла скверик и впереди, на ярко освещённом фонарями месте, вдруг увидела идущего навстречу человека. Я сразу его узнала. От удивления я замедлила шаг, потому что его появление здесь казалось чем-то необычайным и абсолютно неправдоподобным, хотя у него и не было особых причин, появляться или не появляться где бы то ни было. Муж и его имя, ненадолго вылетели из головы.
По аллее шёл тот самый блондин, на которого я обратила внимание в автобусе. На нем был бежевый плащ и бежевые туфли, он казался ослепительно светлым, и вообще, спереди он выглядел ещё лучше, чем в профиль. Я успела к нему присмотреться, у него были исключительно красивые, светлые, голубые глаза. Он посмотрел на меня как на воздух и направился вглубь скверика.
Я вдруг очнулась, ожила, голова все-таки заработала. Наверное, блондин подействовал на меня как допинг. Я перестала бояться, ощутила нарастающие злость и обиду. С какой это стати муж был дома, когда я пришла? Его не должно было быть. Ему надо было находиться в подъезде пана Паляновского и ломиться в двери! Разве что нанятые им негодяи успели его известить, что Басенька возвращается…
До места я добралась в достаточно боевом настроении, намного смелее открыла двери и заметила, что изнутри они заперты на цепочку. Это меня тоже удивило. Надо было звонить, стучаться?.. Что, черт побери, сделала бы на моем месте Басенька?…
Тут я вспомнила, что имею право на странности. Никаких нормальных поступков, чем большую глупость я выдумаю, тем лучше! Я обошла дом вокруг, увидела, что освещённое окно на первом этаже открыто. Я не имела понятия, какое помещение находится за этим окном, но это не имело никакого значения. Понятно, что я сразу же решила в него залезть.
Лазание в окна я с удовольствием практиковала всю свою жизнь, мне это было нетрудно. Ниже находилось низкое подвальное окошко, а над ним небольшая ступенька. Я повесила сумку на руку, влезла на ступеньку и толкнула окно, которое отворилось пошире. За окном я увидела кухню. В ней никого не было, на газовой плите стоял чайник с кипящей водой, напротив я увидела приоткрытые двери. В тот момент, когда я перекинула ноги через подоконник и уселась на него, двери вдруг открылись и в них появился муж.
Как видно он ещё не привык к выходкам Басеньки, потому что самым настоящим образом одеревенел. Невольно, я тоже застыла без движения, присматриваясь к нему с отчаянной жадностью. Он даже немного походил на предъявленную мне фотографию — чёрный, с лысеющим лбом, с низко подстриженной бородкой, коротким носиком, среднего роста, щуплый, живой, нервный, похожий, вопреки моим ожиданиям, больше на козла, чем на буйвола. Вопрос удушения теперь можно было не рассматривать. В одной руке он держал стакан с кофейной гущей, второй быстро поправил на носу большие квадратные очки.
Я пошевелилась, потому что подоконник врезался в ногу. Муж вздрогнул, упустил ложечку, вздрогнул ещё сильнее, нагнулся, перевернул стакан, успел его поймать, поднял ложечку, у него соскочили очки, он поправил их ложечкой, подул на неё и вставил в стакан. Я с напряжением наблюдала за этими штуками, момент показался мне решающим. Узнает или нет?..
Муж придержал второй рукой дрожащий стакан и дважды кашлянул.
— Это… хм… ты уходишь или возвращаешься?.. — неуверенно спросил он каким-то странным, хриплым голосом.
Испытав безграничное облегчение, я поняла насколько была напряжена. Однако!.. Не узнал! Принял меня за Басеньку! Причём здесь, в ярко освещённой кухне!…
Я перебросила ноги внутрь, слезла с подоконника и некоторое время боролась с нежеланием обращаться на «ты» к чужому человеку, которого видела первый раз в жизни.
— Вода кипит, — холодно сказала я, помня об оставленных мне инструкциях. — Чайник сгорит.
Муж смотрел на меня так упорно, что я с трудом поборола желание прикрыться посудным полотенцем. Он поставил стакан и закрутил газ. Я гордо прошествовала мимо и покинула кухню.
Комнату Басеньки я без всякого труда нашла наверху, на этом успехи закончились. Оставшаяся часть вечера представляла собой сплошную полосу кошмаров и страданий.
В кухню я спустилась через добрых полчаса, с намерением приготовить себе ужин, поскольку испытанное облегчение вернуло аппетит, утраченный из-за переживаний. Казалось бы поужинать очень легко, даже в чужом доме. Возможно. Но только не в доме Басеньки.
Муж в комнате внизу уставился в телевизор, выкрутив звук на всю катушку, чего я не переношу всей душой, это жутко меня раздражало. Я не знала, должна ли я потребовать сделать потише, или же наоборот — не обращать внимания. Я надеялась, что быть может соседи отреагируют, но соседи, по-видимому, были глухими, как трухлявые пни. Выведенная из равновесия могучим рёвом, я никак не могла найти самых простых вещей, чая, соли, сахара, столовых приборов. Солонка была пустой, сахарницы не было вовсе, а из столовых приборов лежала только одна вилка. Близкая к обмороку, я обыскала всю кухню, утверждаясь во мнении, что Басенька должно быть помешалась. Все было странным образом перемешано. Ложки, ножи и вилки нашлись в шкафчике под холодильником, где можно было ожидать урну для мусора. С макаронами и мукой были перемешаны моющие средства, печенье лежало в холодильнике, а банка с чаем на буфете, в ящике с кухонными приборами. Было похоже, что в области выходок, хозяйка этого дома дошла до совершенства. Кроме всего прочего, во время поисков приходилось внимательно следить, не приближается ли враг, который мог войти и поинтересоваться, чего это я ищу. Чудачества чудачествами, но ведь Басенька — это я, даже если я назло ему что-то и спрятала, то должна знать куда. Не прятала же я от себя!
У мужа перестал рычать телевизор и он высунулся из комнаты как раз в тот момент, когда я собиралась покинуть кухню и отправиться наверх. Мы одновременно отпрянули, после чего одновременно возобновили попытки выйти. Я хотела пропустить его, чтобы он шёл ко всем чертям и не смотрел на меня так нахально в первый же вечер, поэтому я снова отпрянула, но он сделал то же самое. Было похоже, что мы останемся в своих дверях до судного дня, он проведёт остаток жизни в комнате, а я на кухне. В голове пронеслась мысль, что он умрёт первым, даже если он забрал сахар — надолго не хватит, его ожидает голодная смерть. По-моему он подумал о том же, потому что вдруг выскочил из комнаты и дикими прыжками понёсся наверх. Путь был свободен.
За всем этим я забыла о том, как выгляжу. Взгляд в зеркало в комнате Басеньки чуть было не закончился обмороком, я вдруг увидела абсолютно чужое лицо. Я присмотрелась к себе и немного отошла от жутких переживаний. Понятно, если я так выгляжу, он считает меня своей женой и у него не возникает никаких подозрений! Развитие событий продемонстрировало, что взаимная неприязнь супругов Мачеяк достаточно окрепла и контакты на самом деле не будут слишком оживлёнными…
Бывший гараж был поделён на две части. В большей разместился муж вместе с помощником. Меньшая, с окошком под потолком, тем самым, над которым я влазила в дом, бала рабочим местом жены. На столе был разложен лист астралона с начатым узором, очень простым, составленным из кружочков и полумесяцев.
Я сидела над работой, продолжение которой не составляло для меня ни малейшего труда, и разбиралась в текущих ошибках и достижениях, пытаясь, при случае подавить зависть, которая охватила меня утром, при виде комнаты Басеньки. Меблировка комнаты показалась мне потрясающей. Я могла согласиться с висящим на стене гениальным, безукоризненным зеркалом, могла простить серебряные, в стиле рококо подсвечники, могла пережить туалетный столик, тем более, что на мой вкус он был маловат, и кручёное кресло, но не могла забыть про комод. Всю жизнь я мечтала стать обладательницей комода, а этот, ко всему прочему, был fynbrdfhysv. Если бы я увидела его в музее, несомненно посчитала бы его настоящим рококо, но я не верю в настоящее рококо в частном доме, и решила, что это имитация. Но имитация достойная восхищения.
Я досконально его осмотрела, на четвереньках облазила его вокруг, и чуть не обнюхала. Он был не в лучшем состоянии и требовал обновления. Замочек одного из ящиков был повреждён, а вся поверхность была покрыта многочисленными царапинами, одна из которых, с боку, по форме походила на морского конька. Зависть привела к тому, что в памяти сохранились мельчайшие детали предмета мечтаний. У этой Басеньки действительно было слишком много всего! И большие чувства, и комод, не говоря уже про вольво, не знаю, заслуживает ли всего этого женщина, которая не держит дома соли и сахара!
Простота узора позволяла спокойно занять мысли чем либо другим, для работы нужны были только руки. Неизвестное имя собственного мужа до сих пор меня беспокоило, но эта неприятность не столько уменьшилась, сколько отошла на второй план, смещённая комодом, тем более, что с предыдущего вечера я мужа и не видела. Его было слышно в помещении рядом, где он тяжело и добросовестно работал вместе с помощником. Я надеялась, что помощник обратится к нему так, чтобы прояснить дело, скажет например «пан Каэтан», или «пан Ипполит», или, на худой конец, «пан Зенек», это безразлично, в любом случае из этого можно будет выяснить как его окрестили, другого способа добыть информацию я не видела. Перед тем, как приступить к работе, я обыскала всю комнату внизу, думая, что найду какой-нибудь документ, письмо, бумажку, на которой увижу имя хозяина дома, но убеждение оказалось ошибочным. Чёртова прислуга, отправляясь в отпуск, поубирала все с нечеловеческой тщательностью. Вместо имени я нашла поразительные количества сахара в четырех сосудах, расставленных в самых неожиданных местах. Две сахарницы стояли в библиотеке, среди книг, одна в баре, среди бутылок, а одна — под телевизором. Я подумала, что соль скорее всего найдётся в коробке с пылесосом. Кроме того меня сильно нервировал страшный скрип двери, которую по этой причине пришлось оставить открытой, чтобы не сообщать пронзительным визгом о каждом передвижении.
Занявшись размышлениями я чуть было не пропустила момент выхода за покупками. Я машинально глянула в окно, чтобы проверить погоду, и на мгновение остолбенела.
В окне торчала губа. Это была такая страшная губа, что прежде чем я припомнила, что все губы, прижатые к стеклу, производят не самое лучшее впечатление, испытала потрясение. Я даже удивилась, что не закричала, не грохнулась в обморок и не впала в истерику. В первый момент мне показалось, что это муж, что казалось ещё более ужасным, потому как все это время его было слышно рядом, и ему бы пришлось раздвоиться, но вскоре заметила разницу. Губа была толстой, широкой, имела рыжий окрас и тупо ритмично двигала челюстью. С минуту она позволила смотреть на себя, после чего исчезла.
Я превозмогла одеревенение. Твёрдо решив не давать терроризировать себя губам без туловища, я выскочила наверх. Бросилась к кухонному окну, потом к двери и успела ещё заметить владельца губы. Он медленно перемещался вглубь улицы и производил впечатление недоразвитого, обшарпанного дебила.
Нет, то во что я впуталась, не было спокойной жизнью. Даже в машине я не перестала нервничать, потому что документы Басеньки вылетели у меня из головы, я не оставила их дома и имела при себе все, что грозило мне пятилетним заключением. Ни разу в жизни я так точно не соблюдала правила движения!
Следующее потрясение ждало меня ближе к вечеру, когда, отработав своё, я вернулась наверх. В прихожей, услышав звонок телефона, я с перепугу не смогла вспомнить, где он стоит. В голове пронеслось, что будет глупо, если появится муж и увидит как я разыскиваю эту адскую машину по всей мебели, если звонят ему, придётся его позвать, а я не знаю имени, я не смогу узнать не ошибка ли это, лучше будет если трубку возьмёт он, а если звонят Басеньке, то вообще не понятно что делать. Одновременно меня осенило. Из-за амуров пана Паляновского я должна была сдуреть окончательно, если мне до сих пор не пришло в голову, что у меня есть телефонная книга, а в книге имя, фамилия и адрес!..
Телефон нашёлся сразу, на полочке за кипой журналов. Мне правильно казалось, что он стоит где-то низко. Телефонная книга лежала рядом, я заколебалась что делать в первую очередь и услышала как бежит по лестнице муж. Он появился на пороге, внезапно остановился, удивлённо посмотрел на меня и поправил очки. Телефон надрывался.
— Чего ты ждёшь? — подозрительно спросил муж. — Возьми это!
Ещё чего! В его присутствии?!..
— Сам возьми, — со злостью ответила я, увидев в этом наилучший выход из положения.
— Исключено! Это наверняка тебя! Я… это… Хочу послушать ваш разговор!
Он даже отошёл на шаг в холл, демонстрируя тем самым непреклонное намерение не трогать телефон. Я было запротестовала, но пронзительный звук слишком меня раздражал. Не скрывая обиды и отвращения я подняла трубку.
— Алло! — сказали оттуда. — Добрый день, это Викторчак. Муж дома?
Викторчак, так ясно и просто решивший все вопросы показался мне симпатичным. Стало немного легче.
— Викторчак, тебя, — с удовлетворением прошипела я, закрыв трубку рукой. — Да, пожалуйста, он уже идёт, — добавила я Викторчаку.
На лице внимательно наблюдающего за мной мужа промелькнул явный испуг. Он заколебался, открыл рот, ничего не сказал, неохотно подошёл и взял трубку. Было похоже, что этот Викторчак как-то очень не вовремя. Он стоял с трубкой и смотрел на меня с таким же отвращением, как и я на него. Было видно, что он не хочет начинать разговор, пока я не выйду из комнаты. В подсознании что-то щёлкнуло, меня поразило удивительное сходство наших желаний. На его месте, я бы тоже ждала, пока он выйдет…
Меня не интересовали его переговоры с Викторчаком, я забрала у него из-под носа телефонную книгу и демонстративно направилась с ней на кухню. В тот момент, когда я нашла целую кучу Мачеяков и выбирала нужного, муж, просунув голову в дверь, появился снова. Он явно начинал меня настойчиво преследовать.
— Слушай… — неуверенно начал он и внезапно остановился. Он смотрел на меня неуверенно, как бы с сомнением, отчего мне стало не по себе. Я перепугалась, не стёрлась ли случайно родинка.
— Слушай… — повторил он. — Чего ты ищешь?
— Прачечную пера, — не раздумывая ответила я, вспомнив о своём праве на странности.
— Прачечную чего?!..
— Пера. Такие белые, из птиц.
— А… На кой черт тебе прачечная пера?
— Для стирки. Перья стирают, когда они грязные.
— А!..
Замешательство мужа было явным. Минуту он неуверенно смотрел на меня, потом вдруг очнулся, будто вспомнив, зачем пришёл. Не за информацией о прачечной пера, это уж точно.
— Слушай, когда ты закончишь? — торопливо спросил он.
Мне опять стало не по себе. Я не имела понятия о том, что ему нужно. Когда я закончу искать прачечную пера?..
— Что, когда закончу? — неуверенно поинтересовалась я, с трудом избавляясь от паники в голосе.
— Тот узор, который ты делаешь. Викторчак говорит… То есть, он его уже ждёт.
Теперь замешательство перешло ко мне. Шаблон я могла закончить за три часа. Я собиралась делать его три недели. Если я его закончу, то что, ради бога, делать со следующим? Откуда я возьму новый проект? Сознание того, что я не должна делать его сама, ударило меня как обухом и ошеломило окончательно. Я смотрела на этого мерзкого человека и смотрела, голос не хотел меня слушаться.
— А… потом?… — наконец очень осторожно спросила я.
— Что, потом?
— Следующий узор? У тебя есть какой-то выбранный?
Муж казался был полностью сбит с толку. У уже решила, что все кончено, это как раз тот самый случай, при котором обман должен открыться. Внутри все похолодело.
— Как же… — беспомощно сказал муж, ошеломлённо уставившись на меня. Ведь есть… это… три выбранные. Там… в ящике. Ты сама спрятала.
Матерь божья, сама спрятала… В каком ящике, где это искать?!.. Может я потеряла? Тоже не хорошо, не потеряла же я их вместе с ящиком?..
— Викторчаку надо все сделать, — нервно произнёс муж. — Так когда ты закончишь?
Испуг не дал мне задуматься. Черт с ним, будь что будет!
— Завтра, — ответила я, желая любой ценой от него избавиться. — После обеда.
Просунутая в двери голова исполнила размашистый кивок и муж исчез. Я чувствовала себя так, будто чудом выжила в железнодорожной катастрофе, и сидела над телефонной книгой, пытаясь успокоиться. Пан Паляновский гарантировал отсутствие контрактов… Почему этот идиот до сих пор не понял, что я не его Басенька?! Смотрит на меня вблизи, разговаривает, наверное, он слепой и недоразвитый…
Увидев очевидную умственную отсталость этого балбеса я вернулась к телефонной книге и нашла то, что нужно. Мужа звали Роман. Роман Мачеяк, кандидат химических наук. Правда, оставалась возможность, что Басенька называла его Тютюсиком, Рыбкой, Котиком или как-то иначе, но в состоянии войны это можно было не принимать во внимание. Никаких ласк, Роман и точка!
— Барбара, — сухо произнёс мой супруг, когда я, положив телефонную книгу, намеревалась покинуть комнату, заражённую его присутствием. Я повернулась и посмотрела на него исключительно потому, что он вообще издал какой-то звук, мне даже и в голову не пришло, что Барбара — это я.
Муж вдруг стал каким-то неуверенным и беспокойным.
— Слушай… Ты должна написать мне письмо. На машинке. Я продиктую.
Я застыла в дверях. Конечно, разговор о том, что Басенька занимается его корреспонденцией был, пан Паляновский меня предупреждал, пропущена была только одна мелочь. А именно — местонахождение пишущей машинки. Я обыскивала этот дом, нашла сахар, нашла имя, нашла даже недостающие столовые приборы и соль, в супнице, кстати говоря, но пишущая машинка мне на глаза не попадалась. И что мне теперь делать?…
Вдруг на меня снизошло вдохновение.
— Пожалуйста, — холодно сказала я. — Вечером, когда вернусь с прогулки. К тому времени будь любезен приготовить машинку и бумагу.
— Хорошо, когда вернёшься — поспешно согласился муж. — Только не возвращайся слишком поздно.
Я исполнила его желание и не стала сильно задерживаться на прогулке. Вид, который я застала по возвращению, подействовал успокаивающе. На низком столе в комнате стояла машинка, рядом лежала бумага, а муж искал что-то в громоздком сооружении одновременно являющимся буфетом, библиотечкой, стеллажом и шкафом. Кроме этого монстра, там было ещё немного мебели, подобранной достаточно старательно, кроме всего прочего и старинный секретер с миллионом ящичков и дверок.
Я пошла наверх переодеться и, спускаясь вниз, услышала как в этой комнате что-то громыхнуло. Это меня заинтересовало. Я успела подумать, что муж, не дождавшись меня, в сердцах разбил пишущую машинку, после чего увидела причину грохота.
Самый большой ящик секретера лежал на полу, вокруг него валялись россыпью такие же старые серебряные ложки, ножи и вилки, одни в упаковке, другие россыпью, а посреди этих сокровищ ползал сильно взволнованный хозяин дома, поспешно все собирая и заталкивая обратно. Страшно подумать, как много приборов поместилось в такой маленький ящик.
— Я забыл про эту сломанную рейку, — буркнул он, не глядя на меня.
Я не обратила на него внимания и бросилась к машинке, чтобы проверить её тип. Глупо было бы искать запятую, кавычки и восклицательный знак по всей клавиатуре, которой, как видно, я пользуюсь почти каждый день. С облегчением я увидела старенькую Оливетти, то есть то, что случайно знала лучше всего.
Муж вылез из-под кресла, с большим трудом вставил ящик на место, после чего, прохаживаясь по комнате, почёсывая затылок и поправляя очки, продиктовал мне три письма официального содержания. Меня немного удивило, что во всех он передвигает сроки с марта на апрель и отказывается от приёма заказов, я не заметила в мастерской особой спешки, но не обратила на все это внимания, обдумывая хитрый ход, благодаря которому я смогла бы узнать место укрытия этой чёртовой машинки. Я напечатала адреса, вложила письма в конверты, вышла на кухню, зажгла свет, после чего на цыпочках вернулась в прихожую и спряталась за лестничной клеткой. В случае чего, я могла убежать в подвал. Сильно скрипящие двери были открыты, и мне было прекрасно видно.
Муж собрал свои письма, поднял машинку и засунул её глубоко под секретер. Можно было перестать подглядывать, но меня заинтересовали его дальнейшие действия. Он осмотрелся вокруг, как-то очень подозрительно и неуверенно, отложил бумаги на кресло, и внимательно принялся изучать остальные ящики секретера. Он осторожно открывал их, заглядывал внутрь и закрывал. Один, в самом низу, открыть не удалось, по-видимому он был заперт на ключ. Он подёргал за ручку, после чего задумался на ящиком.
Я смотрела на него со все большим удивлением. Что это должно было значить? Может от всех этих матримониальных потрясений он свихнулся? Даже если ящик закрыл не он, а эта упрямая Басенька, не сегодня же он это заметил? Он должен знать, что в доме открыто, а что заперто!
Мне пришло в голову, что Басенька могла закрыть его в последний момент, из-за меня, спрятав там что-то, что я могла украсть. Она наверное чокнулась, потому что оставила мне золотые часики, колечко с бриллиантом, мужа, меха, машину, стоимостью в пол миллиона с лишним злотых и закрыла какой-то паршивый маленький ящик. Что она там держит, Кохинор?
Муж вёл себя загадочно. Он осмотрел секретер со всех сторон, заглянул под него, поднялся, беспомощно осмотрелся и почесал голову. Сначала он сделал это одной рукой, потом двумя и пахал ногтями причёску с такой силой, будто у него, как минимум, был лишай. Лицо его вдруг оживилось, он быстрым шагом прошёл в угол и раскрыл большой выпуклый футляр. Я с самого начала знала, что это старая довоенная зингеровская швейная машинка, я узнала её, потому что когда-то точно такая же стояла в доме моей бабки. Довоенная швейная машинка в комнате, где рядом с модерновой мебелью находились невероятные древности, конечно могла удивить, но не своего же владельца!
Открыв машинку муж алчно уставился на неё и явно остолбенел. Какого черта? Он не знал, что у него дома есть швейная машинка? Или первый раз оказался в этой комнате?… Некоторое время он с каким-то осоловелым выражением разглядывал её, потом вдруг закрыл и вновь принялся оглядываться. Очки его дико блестели, волосы после чесотки растрепались, движения были нервными, он производил очень пугающее впечатление. Псих и только. Боже мой, меня заперли в одном доме с сумасшедшим!..
Псих явно что-то искал. Он открывал двери этой махины во всю стену, хлопал ящиками, что-то передвигал и, наконец, затих вне моего поля зрения. Либо нашёл, либо отказался от поисков. Я вышла из-за лестницы и заглянула в комнату. Псих стоял в углу, заложив руки за спину и мерно раскачивался вперёд-назад. На лице его рисовалось тупое раздражение. Что же он потерял, бога ради, что эта пигалица от него спрятала?!…
Я заканчивала ужин, когда он появился в дверях. Меня сразу охватили дурные предчувствия.
— Я бы хотел получить иголку с ниткой, — угрюмо и недоброжелательно произнёс он.
Что я подумала о Басеньке и пане Паляновском, лучше не уточнять. Во всяком случае, мне удалось не произнести этого вслух. Холл передо мной был пуст, чудовище пребывало в отдалённых районах квартиры. Я неподвижно застыла, опершись о двери, ошеломлённая ударом, и пыталась побороть слабость в ногах, до тех пор, пока из дома не донёсся какой-то звук. Тотчас ко мне вернулись силы, я развернулась, захлопнула за собой двери и сбежала.
Естественно, не насовсем. В роль Басеньки я воплотилась окончательно и бесповоротно, рано или поздно надо было вернуться. Но сначала следовало прийти в себя, собраться духом, поразмыслить над чудовищной ситуацией и найти решение. Война или не война, обижена я или нет, но не могу же я никак не обращаться к этому человеку! В конце концов это мой муж, и я с ним на «ты»…
Вечер был весенне-зимним, холодным и влажным. В оранжевой с фиолетовым одежде Басеньки я блуждала по скверику как потерявшаяся овца, безуспешно стараясь думать. Единственное, что приходило в голову — на этот раз я свихнулась окончательно и, скорее всего, всю жизнь буду питать неприязнь ко всем романам и амурам мира.
В пятнадцать минут десятого я решила вернуться. Правда, ни одна продуктивная мысль меня так и не посетила, зато замёрзла я до полусмерти. Паника постепенно уступила место раздражению, ожидающее дома чудовище казалось все менее опасным.
Решительным шагом я пересекла скверик и впереди, на ярко освещённом фонарями месте, вдруг увидела идущего навстречу человека. Я сразу его узнала. От удивления я замедлила шаг, потому что его появление здесь казалось чем-то необычайным и абсолютно неправдоподобным, хотя у него и не было особых причин, появляться или не появляться где бы то ни было. Муж и его имя, ненадолго вылетели из головы.
По аллее шёл тот самый блондин, на которого я обратила внимание в автобусе. На нем был бежевый плащ и бежевые туфли, он казался ослепительно светлым, и вообще, спереди он выглядел ещё лучше, чем в профиль. Я успела к нему присмотреться, у него были исключительно красивые, светлые, голубые глаза. Он посмотрел на меня как на воздух и направился вглубь скверика.
Я вдруг очнулась, ожила, голова все-таки заработала. Наверное, блондин подействовал на меня как допинг. Я перестала бояться, ощутила нарастающие злость и обиду. С какой это стати муж был дома, когда я пришла? Его не должно было быть. Ему надо было находиться в подъезде пана Паляновского и ломиться в двери! Разве что нанятые им негодяи успели его известить, что Басенька возвращается…
До места я добралась в достаточно боевом настроении, намного смелее открыла двери и заметила, что изнутри они заперты на цепочку. Это меня тоже удивило. Надо было звонить, стучаться?.. Что, черт побери, сделала бы на моем месте Басенька?…
Тут я вспомнила, что имею право на странности. Никаких нормальных поступков, чем большую глупость я выдумаю, тем лучше! Я обошла дом вокруг, увидела, что освещённое окно на первом этаже открыто. Я не имела понятия, какое помещение находится за этим окном, но это не имело никакого значения. Понятно, что я сразу же решила в него залезть.
Лазание в окна я с удовольствием практиковала всю свою жизнь, мне это было нетрудно. Ниже находилось низкое подвальное окошко, а над ним небольшая ступенька. Я повесила сумку на руку, влезла на ступеньку и толкнула окно, которое отворилось пошире. За окном я увидела кухню. В ней никого не было, на газовой плите стоял чайник с кипящей водой, напротив я увидела приоткрытые двери. В тот момент, когда я перекинула ноги через подоконник и уселась на него, двери вдруг открылись и в них появился муж.
Как видно он ещё не привык к выходкам Басеньки, потому что самым настоящим образом одеревенел. Невольно, я тоже застыла без движения, присматриваясь к нему с отчаянной жадностью. Он даже немного походил на предъявленную мне фотографию — чёрный, с лысеющим лбом, с низко подстриженной бородкой, коротким носиком, среднего роста, щуплый, живой, нервный, похожий, вопреки моим ожиданиям, больше на козла, чем на буйвола. Вопрос удушения теперь можно было не рассматривать. В одной руке он держал стакан с кофейной гущей, второй быстро поправил на носу большие квадратные очки.
Я пошевелилась, потому что подоконник врезался в ногу. Муж вздрогнул, упустил ложечку, вздрогнул ещё сильнее, нагнулся, перевернул стакан, успел его поймать, поднял ложечку, у него соскочили очки, он поправил их ложечкой, подул на неё и вставил в стакан. Я с напряжением наблюдала за этими штуками, момент показался мне решающим. Узнает или нет?..
Муж придержал второй рукой дрожащий стакан и дважды кашлянул.
— Это… хм… ты уходишь или возвращаешься?.. — неуверенно спросил он каким-то странным, хриплым голосом.
Испытав безграничное облегчение, я поняла насколько была напряжена. Однако!.. Не узнал! Принял меня за Басеньку! Причём здесь, в ярко освещённой кухне!…
Я перебросила ноги внутрь, слезла с подоконника и некоторое время боролась с нежеланием обращаться на «ты» к чужому человеку, которого видела первый раз в жизни.
— Вода кипит, — холодно сказала я, помня об оставленных мне инструкциях. — Чайник сгорит.
Муж смотрел на меня так упорно, что я с трудом поборола желание прикрыться посудным полотенцем. Он поставил стакан и закрутил газ. Я гордо прошествовала мимо и покинула кухню.
Комнату Басеньки я без всякого труда нашла наверху, на этом успехи закончились. Оставшаяся часть вечера представляла собой сплошную полосу кошмаров и страданий.
В кухню я спустилась через добрых полчаса, с намерением приготовить себе ужин, поскольку испытанное облегчение вернуло аппетит, утраченный из-за переживаний. Казалось бы поужинать очень легко, даже в чужом доме. Возможно. Но только не в доме Басеньки.
Муж в комнате внизу уставился в телевизор, выкрутив звук на всю катушку, чего я не переношу всей душой, это жутко меня раздражало. Я не знала, должна ли я потребовать сделать потише, или же наоборот — не обращать внимания. Я надеялась, что быть может соседи отреагируют, но соседи, по-видимому, были глухими, как трухлявые пни. Выведенная из равновесия могучим рёвом, я никак не могла найти самых простых вещей, чая, соли, сахара, столовых приборов. Солонка была пустой, сахарницы не было вовсе, а из столовых приборов лежала только одна вилка. Близкая к обмороку, я обыскала всю кухню, утверждаясь во мнении, что Басенька должно быть помешалась. Все было странным образом перемешано. Ложки, ножи и вилки нашлись в шкафчике под холодильником, где можно было ожидать урну для мусора. С макаронами и мукой были перемешаны моющие средства, печенье лежало в холодильнике, а банка с чаем на буфете, в ящике с кухонными приборами. Было похоже, что в области выходок, хозяйка этого дома дошла до совершенства. Кроме всего прочего, во время поисков приходилось внимательно следить, не приближается ли враг, который мог войти и поинтересоваться, чего это я ищу. Чудачества чудачествами, но ведь Басенька — это я, даже если я назло ему что-то и спрятала, то должна знать куда. Не прятала же я от себя!
У мужа перестал рычать телевизор и он высунулся из комнаты как раз в тот момент, когда я собиралась покинуть кухню и отправиться наверх. Мы одновременно отпрянули, после чего одновременно возобновили попытки выйти. Я хотела пропустить его, чтобы он шёл ко всем чертям и не смотрел на меня так нахально в первый же вечер, поэтому я снова отпрянула, но он сделал то же самое. Было похоже, что мы останемся в своих дверях до судного дня, он проведёт остаток жизни в комнате, а я на кухне. В голове пронеслась мысль, что он умрёт первым, даже если он забрал сахар — надолго не хватит, его ожидает голодная смерть. По-моему он подумал о том же, потому что вдруг выскочил из комнаты и дикими прыжками понёсся наверх. Путь был свободен.
За всем этим я забыла о том, как выгляжу. Взгляд в зеркало в комнате Басеньки чуть было не закончился обмороком, я вдруг увидела абсолютно чужое лицо. Я присмотрелась к себе и немного отошла от жутких переживаний. Понятно, если я так выгляжу, он считает меня своей женой и у него не возникает никаких подозрений! Развитие событий продемонстрировало, что взаимная неприязнь супругов Мачеяк достаточно окрепла и контакты на самом деле не будут слишком оживлёнными…
* * *
Бывший гараж был поделён на две части. В большей разместился муж вместе с помощником. Меньшая, с окошком под потолком, тем самым, над которым я влазила в дом, бала рабочим местом жены. На столе был разложен лист астралона с начатым узором, очень простым, составленным из кружочков и полумесяцев.
Я сидела над работой, продолжение которой не составляло для меня ни малейшего труда, и разбиралась в текущих ошибках и достижениях, пытаясь, при случае подавить зависть, которая охватила меня утром, при виде комнаты Басеньки. Меблировка комнаты показалась мне потрясающей. Я могла согласиться с висящим на стене гениальным, безукоризненным зеркалом, могла простить серебряные, в стиле рококо подсвечники, могла пережить туалетный столик, тем более, что на мой вкус он был маловат, и кручёное кресло, но не могла забыть про комод. Всю жизнь я мечтала стать обладательницей комода, а этот, ко всему прочему, был fynbrdfhysv. Если бы я увидела его в музее, несомненно посчитала бы его настоящим рококо, но я не верю в настоящее рококо в частном доме, и решила, что это имитация. Но имитация достойная восхищения.
Я досконально его осмотрела, на четвереньках облазила его вокруг, и чуть не обнюхала. Он был не в лучшем состоянии и требовал обновления. Замочек одного из ящиков был повреждён, а вся поверхность была покрыта многочисленными царапинами, одна из которых, с боку, по форме походила на морского конька. Зависть привела к тому, что в памяти сохранились мельчайшие детали предмета мечтаний. У этой Басеньки действительно было слишком много всего! И большие чувства, и комод, не говоря уже про вольво, не знаю, заслуживает ли всего этого женщина, которая не держит дома соли и сахара!
Простота узора позволяла спокойно занять мысли чем либо другим, для работы нужны были только руки. Неизвестное имя собственного мужа до сих пор меня беспокоило, но эта неприятность не столько уменьшилась, сколько отошла на второй план, смещённая комодом, тем более, что с предыдущего вечера я мужа и не видела. Его было слышно в помещении рядом, где он тяжело и добросовестно работал вместе с помощником. Я надеялась, что помощник обратится к нему так, чтобы прояснить дело, скажет например «пан Каэтан», или «пан Ипполит», или, на худой конец, «пан Зенек», это безразлично, в любом случае из этого можно будет выяснить как его окрестили, другого способа добыть информацию я не видела. Перед тем, как приступить к работе, я обыскала всю комнату внизу, думая, что найду какой-нибудь документ, письмо, бумажку, на которой увижу имя хозяина дома, но убеждение оказалось ошибочным. Чёртова прислуга, отправляясь в отпуск, поубирала все с нечеловеческой тщательностью. Вместо имени я нашла поразительные количества сахара в четырех сосудах, расставленных в самых неожиданных местах. Две сахарницы стояли в библиотеке, среди книг, одна в баре, среди бутылок, а одна — под телевизором. Я подумала, что соль скорее всего найдётся в коробке с пылесосом. Кроме того меня сильно нервировал страшный скрип двери, которую по этой причине пришлось оставить открытой, чтобы не сообщать пронзительным визгом о каждом передвижении.
Занявшись размышлениями я чуть было не пропустила момент выхода за покупками. Я машинально глянула в окно, чтобы проверить погоду, и на мгновение остолбенела.
В окне торчала губа. Это была такая страшная губа, что прежде чем я припомнила, что все губы, прижатые к стеклу, производят не самое лучшее впечатление, испытала потрясение. Я даже удивилась, что не закричала, не грохнулась в обморок и не впала в истерику. В первый момент мне показалось, что это муж, что казалось ещё более ужасным, потому как все это время его было слышно рядом, и ему бы пришлось раздвоиться, но вскоре заметила разницу. Губа была толстой, широкой, имела рыжий окрас и тупо ритмично двигала челюстью. С минуту она позволила смотреть на себя, после чего исчезла.
Я превозмогла одеревенение. Твёрдо решив не давать терроризировать себя губам без туловища, я выскочила наверх. Бросилась к кухонному окну, потом к двери и успела ещё заметить владельца губы. Он медленно перемещался вглубь улицы и производил впечатление недоразвитого, обшарпанного дебила.
Нет, то во что я впуталась, не было спокойной жизнью. Даже в машине я не перестала нервничать, потому что документы Басеньки вылетели у меня из головы, я не оставила их дома и имела при себе все, что грозило мне пятилетним заключением. Ни разу в жизни я так точно не соблюдала правила движения!
Следующее потрясение ждало меня ближе к вечеру, когда, отработав своё, я вернулась наверх. В прихожей, услышав звонок телефона, я с перепугу не смогла вспомнить, где он стоит. В голове пронеслось, что будет глупо, если появится муж и увидит как я разыскиваю эту адскую машину по всей мебели, если звонят ему, придётся его позвать, а я не знаю имени, я не смогу узнать не ошибка ли это, лучше будет если трубку возьмёт он, а если звонят Басеньке, то вообще не понятно что делать. Одновременно меня осенило. Из-за амуров пана Паляновского я должна была сдуреть окончательно, если мне до сих пор не пришло в голову, что у меня есть телефонная книга, а в книге имя, фамилия и адрес!..
Телефон нашёлся сразу, на полочке за кипой журналов. Мне правильно казалось, что он стоит где-то низко. Телефонная книга лежала рядом, я заколебалась что делать в первую очередь и услышала как бежит по лестнице муж. Он появился на пороге, внезапно остановился, удивлённо посмотрел на меня и поправил очки. Телефон надрывался.
— Чего ты ждёшь? — подозрительно спросил муж. — Возьми это!
Ещё чего! В его присутствии?!..
— Сам возьми, — со злостью ответила я, увидев в этом наилучший выход из положения.
— Исключено! Это наверняка тебя! Я… это… Хочу послушать ваш разговор!
Он даже отошёл на шаг в холл, демонстрируя тем самым непреклонное намерение не трогать телефон. Я было запротестовала, но пронзительный звук слишком меня раздражал. Не скрывая обиды и отвращения я подняла трубку.
— Алло! — сказали оттуда. — Добрый день, это Викторчак. Муж дома?
Викторчак, так ясно и просто решивший все вопросы показался мне симпатичным. Стало немного легче.
— Викторчак, тебя, — с удовлетворением прошипела я, закрыв трубку рукой. — Да, пожалуйста, он уже идёт, — добавила я Викторчаку.
На лице внимательно наблюдающего за мной мужа промелькнул явный испуг. Он заколебался, открыл рот, ничего не сказал, неохотно подошёл и взял трубку. Было похоже, что этот Викторчак как-то очень не вовремя. Он стоял с трубкой и смотрел на меня с таким же отвращением, как и я на него. Было видно, что он не хочет начинать разговор, пока я не выйду из комнаты. В подсознании что-то щёлкнуло, меня поразило удивительное сходство наших желаний. На его месте, я бы тоже ждала, пока он выйдет…
Меня не интересовали его переговоры с Викторчаком, я забрала у него из-под носа телефонную книгу и демонстративно направилась с ней на кухню. В тот момент, когда я нашла целую кучу Мачеяков и выбирала нужного, муж, просунув голову в дверь, появился снова. Он явно начинал меня настойчиво преследовать.
— Слушай… — неуверенно начал он и внезапно остановился. Он смотрел на меня неуверенно, как бы с сомнением, отчего мне стало не по себе. Я перепугалась, не стёрлась ли случайно родинка.
— Слушай… — повторил он. — Чего ты ищешь?
— Прачечную пера, — не раздумывая ответила я, вспомнив о своём праве на странности.
— Прачечную чего?!..
— Пера. Такие белые, из птиц.
— А… На кой черт тебе прачечная пера?
— Для стирки. Перья стирают, когда они грязные.
— А!..
Замешательство мужа было явным. Минуту он неуверенно смотрел на меня, потом вдруг очнулся, будто вспомнив, зачем пришёл. Не за информацией о прачечной пера, это уж точно.
— Слушай, когда ты закончишь? — торопливо спросил он.
Мне опять стало не по себе. Я не имела понятия о том, что ему нужно. Когда я закончу искать прачечную пера?..
— Что, когда закончу? — неуверенно поинтересовалась я, с трудом избавляясь от паники в голосе.
— Тот узор, который ты делаешь. Викторчак говорит… То есть, он его уже ждёт.
Теперь замешательство перешло ко мне. Шаблон я могла закончить за три часа. Я собиралась делать его три недели. Если я его закончу, то что, ради бога, делать со следующим? Откуда я возьму новый проект? Сознание того, что я не должна делать его сама, ударило меня как обухом и ошеломило окончательно. Я смотрела на этого мерзкого человека и смотрела, голос не хотел меня слушаться.
— А… потом?… — наконец очень осторожно спросила я.
— Что, потом?
— Следующий узор? У тебя есть какой-то выбранный?
Муж казался был полностью сбит с толку. У уже решила, что все кончено, это как раз тот самый случай, при котором обман должен открыться. Внутри все похолодело.
— Как же… — беспомощно сказал муж, ошеломлённо уставившись на меня. Ведь есть… это… три выбранные. Там… в ящике. Ты сама спрятала.
Матерь божья, сама спрятала… В каком ящике, где это искать?!.. Может я потеряла? Тоже не хорошо, не потеряла же я их вместе с ящиком?..
— Викторчаку надо все сделать, — нервно произнёс муж. — Так когда ты закончишь?
Испуг не дал мне задуматься. Черт с ним, будь что будет!
— Завтра, — ответила я, желая любой ценой от него избавиться. — После обеда.
Просунутая в двери голова исполнила размашистый кивок и муж исчез. Я чувствовала себя так, будто чудом выжила в железнодорожной катастрофе, и сидела над телефонной книгой, пытаясь успокоиться. Пан Паляновский гарантировал отсутствие контрактов… Почему этот идиот до сих пор не понял, что я не его Басенька?! Смотрит на меня вблизи, разговаривает, наверное, он слепой и недоразвитый…
Увидев очевидную умственную отсталость этого балбеса я вернулась к телефонной книге и нашла то, что нужно. Мужа звали Роман. Роман Мачеяк, кандидат химических наук. Правда, оставалась возможность, что Басенька называла его Тютюсиком, Рыбкой, Котиком или как-то иначе, но в состоянии войны это можно было не принимать во внимание. Никаких ласк, Роман и точка!
— Барбара, — сухо произнёс мой супруг, когда я, положив телефонную книгу, намеревалась покинуть комнату, заражённую его присутствием. Я повернулась и посмотрела на него исключительно потому, что он вообще издал какой-то звук, мне даже и в голову не пришло, что Барбара — это я.
Муж вдруг стал каким-то неуверенным и беспокойным.
— Слушай… Ты должна написать мне письмо. На машинке. Я продиктую.
Я застыла в дверях. Конечно, разговор о том, что Басенька занимается его корреспонденцией был, пан Паляновский меня предупреждал, пропущена была только одна мелочь. А именно — местонахождение пишущей машинки. Я обыскивала этот дом, нашла сахар, нашла имя, нашла даже недостающие столовые приборы и соль, в супнице, кстати говоря, но пишущая машинка мне на глаза не попадалась. И что мне теперь делать?…
Вдруг на меня снизошло вдохновение.
— Пожалуйста, — холодно сказала я. — Вечером, когда вернусь с прогулки. К тому времени будь любезен приготовить машинку и бумагу.
— Хорошо, когда вернёшься — поспешно согласился муж. — Только не возвращайся слишком поздно.
Я исполнила его желание и не стала сильно задерживаться на прогулке. Вид, который я застала по возвращению, подействовал успокаивающе. На низком столе в комнате стояла машинка, рядом лежала бумага, а муж искал что-то в громоздком сооружении одновременно являющимся буфетом, библиотечкой, стеллажом и шкафом. Кроме этого монстра, там было ещё немного мебели, подобранной достаточно старательно, кроме всего прочего и старинный секретер с миллионом ящичков и дверок.
Я пошла наверх переодеться и, спускаясь вниз, услышала как в этой комнате что-то громыхнуло. Это меня заинтересовало. Я успела подумать, что муж, не дождавшись меня, в сердцах разбил пишущую машинку, после чего увидела причину грохота.
Самый большой ящик секретера лежал на полу, вокруг него валялись россыпью такие же старые серебряные ложки, ножи и вилки, одни в упаковке, другие россыпью, а посреди этих сокровищ ползал сильно взволнованный хозяин дома, поспешно все собирая и заталкивая обратно. Страшно подумать, как много приборов поместилось в такой маленький ящик.
— Я забыл про эту сломанную рейку, — буркнул он, не глядя на меня.
Я не обратила на него внимания и бросилась к машинке, чтобы проверить её тип. Глупо было бы искать запятую, кавычки и восклицательный знак по всей клавиатуре, которой, как видно, я пользуюсь почти каждый день. С облегчением я увидела старенькую Оливетти, то есть то, что случайно знала лучше всего.
Муж вылез из-под кресла, с большим трудом вставил ящик на место, после чего, прохаживаясь по комнате, почёсывая затылок и поправляя очки, продиктовал мне три письма официального содержания. Меня немного удивило, что во всех он передвигает сроки с марта на апрель и отказывается от приёма заказов, я не заметила в мастерской особой спешки, но не обратила на все это внимания, обдумывая хитрый ход, благодаря которому я смогла бы узнать место укрытия этой чёртовой машинки. Я напечатала адреса, вложила письма в конверты, вышла на кухню, зажгла свет, после чего на цыпочках вернулась в прихожую и спряталась за лестничной клеткой. В случае чего, я могла убежать в подвал. Сильно скрипящие двери были открыты, и мне было прекрасно видно.
Муж собрал свои письма, поднял машинку и засунул её глубоко под секретер. Можно было перестать подглядывать, но меня заинтересовали его дальнейшие действия. Он осмотрелся вокруг, как-то очень подозрительно и неуверенно, отложил бумаги на кресло, и внимательно принялся изучать остальные ящики секретера. Он осторожно открывал их, заглядывал внутрь и закрывал. Один, в самом низу, открыть не удалось, по-видимому он был заперт на ключ. Он подёргал за ручку, после чего задумался на ящиком.
Я смотрела на него со все большим удивлением. Что это должно было значить? Может от всех этих матримониальных потрясений он свихнулся? Даже если ящик закрыл не он, а эта упрямая Басенька, не сегодня же он это заметил? Он должен знать, что в доме открыто, а что заперто!
Мне пришло в голову, что Басенька могла закрыть его в последний момент, из-за меня, спрятав там что-то, что я могла украсть. Она наверное чокнулась, потому что оставила мне золотые часики, колечко с бриллиантом, мужа, меха, машину, стоимостью в пол миллиона с лишним злотых и закрыла какой-то паршивый маленький ящик. Что она там держит, Кохинор?
Муж вёл себя загадочно. Он осмотрел секретер со всех сторон, заглянул под него, поднялся, беспомощно осмотрелся и почесал голову. Сначала он сделал это одной рукой, потом двумя и пахал ногтями причёску с такой силой, будто у него, как минимум, был лишай. Лицо его вдруг оживилось, он быстрым шагом прошёл в угол и раскрыл большой выпуклый футляр. Я с самого начала знала, что это старая довоенная зингеровская швейная машинка, я узнала её, потому что когда-то точно такая же стояла в доме моей бабки. Довоенная швейная машинка в комнате, где рядом с модерновой мебелью находились невероятные древности, конечно могла удивить, но не своего же владельца!
Открыв машинку муж алчно уставился на неё и явно остолбенел. Какого черта? Он не знал, что у него дома есть швейная машинка? Или первый раз оказался в этой комнате?… Некоторое время он с каким-то осоловелым выражением разглядывал её, потом вдруг закрыл и вновь принялся оглядываться. Очки его дико блестели, волосы после чесотки растрепались, движения были нервными, он производил очень пугающее впечатление. Псих и только. Боже мой, меня заперли в одном доме с сумасшедшим!..
Псих явно что-то искал. Он открывал двери этой махины во всю стену, хлопал ящиками, что-то передвигал и, наконец, затих вне моего поля зрения. Либо нашёл, либо отказался от поисков. Я вышла из-за лестницы и заглянула в комнату. Псих стоял в углу, заложив руки за спину и мерно раскачивался вперёд-назад. На лице его рисовалось тупое раздражение. Что же он потерял, бога ради, что эта пигалица от него спрятала?!…
Я заканчивала ужин, когда он появился в дверях. Меня сразу охватили дурные предчувствия.
— Я бы хотел получить иголку с ниткой, — угрюмо и недоброжелательно произнёс он.