Страница:
Для Корнелии останется только один выход — стать женой Элия Сеяна.
«И не такой уж это плохой вариант, — самодовольно подумал Сеян, поглаживая свои черные волосы. — Красив, умен, буду богат, получу власть. Много ли таких женихов в Риме?»
Приятные мысли как старое вино согревали его душу. Однако помечтать можно потом. Сейчас надо действовать.
Сеян задумался. Так, лучше всего будет перехватить их по дороге из Остии в Рим. Там частенько пошаливают разбойники, несмотря на меры, предпринимаемые преторами, и еще одно нападение на мирных путников никого не удивит.
Сколько ему понадобится людей? Ведь наверняка Сатурнин даст своей семье приличную охрану...
— Гедеон! — крикнул Сеян, поворачиваясь к двери.
Послышались шаркающие шаги и появился старый слуга.
— Подожди.
Сеян взял восковые таблички и быстро написал:
"Возьми десять своих парней и ждите меня у Остийских ворот. Найми лошадей. Пусть кто-то из вас сбегает к дому сенатора Сатурнина на Палатине и осторожно выведает, уехала ли уже его семья. Потом сообщит мне. "
— Вот, возьми, — сказал Сеян, подавая письмо Гедеону. — Кто там у нас самый шустрый, пусть отнесет это в трактир «Мул и лисица» на Заречье. Там он найдет человека по имени Эвдем. Все понятно?
— Да, господин, — прошамкал Гедеон. — Сейчас сделаю.
Он вышел.
Эвдем был ближайшим помощником и верным слугой Сеяна, безгранично преданным ему. Да и было за что — как-то Сеян со своими преторианцами поймал его — бандита с большой дороги — на месте преступления, но не распял на кресте, на что имел полное право, а сохранил жизнь и предложил служить ему.
Эвдем с радостью согласился и пока еще не подводил хозяина. Он был неглуп, осторожен, хитер, в меру жаден и в меру честен. Ему неплохо жилось под покровительством Сеяна — риска меньше, а заработки больше. Лишенный моральных принципов, он охотно брался за всевозможные деликатные поручения и всегда успешно справлялся с работой.
В его распоряжении всегда было значительное число всяких темных личностей — бывших гладиаторов, головорезов и проходимцев — готовых за скромную оплату на любое преступление. Вот таких-то людей и должен был сейчас Эвдем привести к Остийским воротам, чтобы затем они приняли участие в похищении жены и внучки сенатора Сатурнина. Впрочем, Сеян не собирался посвящать их в подробности, а вопросов эти ребята, как правило, не задавали. Вернее, задавали только один: сколько?
Прошло немного времени, и Гедеон сообщил, что прибыл человек с сообщением.
— Впусти! — приказал хозяин.
В комнату вбежал молодой мужчина с небольшой острой бородкой и хитрыми глазами. Одет он был в грязную синюю тунику, подпоясанную веревкой.
— Ну! — резко бросил Сеян.
— Уехали, господин, — выдохнул посланец Эвдема.
— Давно?
— Часа два уже.
— О, проклятие! — выругался Сеян.
"До Остии недалеко, — подумал он с тревогой. — Можем и не догнать. А нападать в море — лишние проблемы. Ладно, надо торопиться. Вдруг успеем. "
— Гедеон, двух лошадей во двор! — крикнул он слуге и повернулся к мужчине с бородкой. — Иди, подожди меня там.
Тот кивнул и вышел.
Сеян быстро оглядел комнату, накинул на плечи темный плащ, прицепил к поясу меч. Ну, вроде все. Да, а письмо Ливии...
Он схватил дощечки и вдруг заметил короткую притеку ниже подписи, на которую ранее не обратил внимания:
«По прочтении уничтожить».
Сеян схватил бронзовый скребок, чтобы стереть текст с воска, но вдруг замер и на секунду задумался.
«Что ж, — решил он в следующий миг, — я, конечно, верю тебе, почтенная Ливия, верю, что награда меня не минует, но ты сама ведь учила, что следует предусматривать всякие возможности, даже самые, на первый взгляд, невероятные. Так что я, пожалуй, подстрахуюсь. Мало ли, как повернется дело».
Он быстро подошел к резному шкафчику у стены, взял с полки кедровую шкатулку с потайным замком, спрятал в нее письмо и снова закрыл шкафчик.
Потом стремительно выбежал из комнаты, на ходу поправляя меч и одергивая плащ.
Глава XV
Глава XVI
Глава XVII
«И не такой уж это плохой вариант, — самодовольно подумал Сеян, поглаживая свои черные волосы. — Красив, умен, буду богат, получу власть. Много ли таких женихов в Риме?»
Приятные мысли как старое вино согревали его душу. Однако помечтать можно потом. Сейчас надо действовать.
Сеян задумался. Так, лучше всего будет перехватить их по дороге из Остии в Рим. Там частенько пошаливают разбойники, несмотря на меры, предпринимаемые преторами, и еще одно нападение на мирных путников никого не удивит.
Сколько ему понадобится людей? Ведь наверняка Сатурнин даст своей семье приличную охрану...
— Гедеон! — крикнул Сеян, поворачиваясь к двери.
Послышались шаркающие шаги и появился старый слуга.
— Подожди.
Сеян взял восковые таблички и быстро написал:
"Возьми десять своих парней и ждите меня у Остийских ворот. Найми лошадей. Пусть кто-то из вас сбегает к дому сенатора Сатурнина на Палатине и осторожно выведает, уехала ли уже его семья. Потом сообщит мне. "
— Вот, возьми, — сказал Сеян, подавая письмо Гедеону. — Кто там у нас самый шустрый, пусть отнесет это в трактир «Мул и лисица» на Заречье. Там он найдет человека по имени Эвдем. Все понятно?
— Да, господин, — прошамкал Гедеон. — Сейчас сделаю.
Он вышел.
Эвдем был ближайшим помощником и верным слугой Сеяна, безгранично преданным ему. Да и было за что — как-то Сеян со своими преторианцами поймал его — бандита с большой дороги — на месте преступления, но не распял на кресте, на что имел полное право, а сохранил жизнь и предложил служить ему.
Эвдем с радостью согласился и пока еще не подводил хозяина. Он был неглуп, осторожен, хитер, в меру жаден и в меру честен. Ему неплохо жилось под покровительством Сеяна — риска меньше, а заработки больше. Лишенный моральных принципов, он охотно брался за всевозможные деликатные поручения и всегда успешно справлялся с работой.
В его распоряжении всегда было значительное число всяких темных личностей — бывших гладиаторов, головорезов и проходимцев — готовых за скромную оплату на любое преступление. Вот таких-то людей и должен был сейчас Эвдем привести к Остийским воротам, чтобы затем они приняли участие в похищении жены и внучки сенатора Сатурнина. Впрочем, Сеян не собирался посвящать их в подробности, а вопросов эти ребята, как правило, не задавали. Вернее, задавали только один: сколько?
Прошло немного времени, и Гедеон сообщил, что прибыл человек с сообщением.
— Впусти! — приказал хозяин.
В комнату вбежал молодой мужчина с небольшой острой бородкой и хитрыми глазами. Одет он был в грязную синюю тунику, подпоясанную веревкой.
— Ну! — резко бросил Сеян.
— Уехали, господин, — выдохнул посланец Эвдема.
— Давно?
— Часа два уже.
— О, проклятие! — выругался Сеян.
"До Остии недалеко, — подумал он с тревогой. — Можем и не догнать. А нападать в море — лишние проблемы. Ладно, надо торопиться. Вдруг успеем. "
— Гедеон, двух лошадей во двор! — крикнул он слуге и повернулся к мужчине с бородкой. — Иди, подожди меня там.
Тот кивнул и вышел.
Сеян быстро оглядел комнату, накинул на плечи темный плащ, прицепил к поясу меч. Ну, вроде все. Да, а письмо Ливии...
Он схватил дощечки и вдруг заметил короткую притеку ниже подписи, на которую ранее не обратил внимания:
«По прочтении уничтожить».
Сеян схватил бронзовый скребок, чтобы стереть текст с воска, но вдруг замер и на секунду задумался.
«Что ж, — решил он в следующий миг, — я, конечно, верю тебе, почтенная Ливия, верю, что награда меня не минует, но ты сама ведь учила, что следует предусматривать всякие возможности, даже самые, на первый взгляд, невероятные. Так что я, пожалуй, подстрахуюсь. Мало ли, как повернется дело».
Он быстро подошел к резному шкафчику у стены, взял с полки кедровую шкатулку с потайным замком, спрятал в нее письмо и снова закрыл шкафчик.
Потом стремительно выбежал из комнаты, на ходу поправляя меч и одергивая плащ.
Глава XV
Рейнский рубеж
Ночь повисла над Рейном, темная, беззвездная, густая германская ночь. Было довольно прохладно, дул ветер, вздымая на реке пенистые волны и раскачивая ветви деревьев. Угрюмо чернел на правом берегу плотный дубовый лес; где-то там, во мраке, таились варвары, алчно поглядывая на земли римских провинций.
В лагере под Могонциаком было тихо и спокойно. Тринадцатый Сдвоенный легион недавно вошел в город; он должен был находиться в резерве во время ожидаемого вскоре вторжения Рейнской армии в Германию, а остальные войска уже выдвинулись на заранее выбранные позиции между Бонной и Конфлуэнтом — там предполагалось нанести основной удар. Туда же было приказано подойти и союзным когортам — батавам и галлам, но пока они еще стояли под Могонциаком, ибо неожиданные события вынудили командующего Рейнской армией передвинуть сроки операции.
Несколько дней назад Германик получил известие, что в Лугдунской Галлии возникли какие-то волнения среди местного населения. Вроде бы были разогнаны и частью перебиты сборщики подати, участились нападения на римских купцов и чиновников.
Легат Первого Италийского легиона, который стоял в Лугдуне, столице провинции, сообщал, что положение довольно серьезное и необходимо принять какие-то меры. А какие именно — он оставлял на усмотрение Германика, который был в этих местах старшим по должности, добавлял только, что в случае необходимости его солдаты готовы силой подавить мятеж.
Но Германику меньше всего нужен был вооруженный конфликт в тылу, в то время; когда он готовился к крупномасштабному походу за Рейн. Поэтому командующий немедленно двинулся в район волнений, чтобы попытаться мирным путем навести порядок и обеспечить себе поддержку галльского населения.
Вот почему передислокация части войск Рейнской армии была приостановлена — Германик хотел сам проследить за всем и обещал вернуться как можно быстрее. Так что, пока на рейнском рубеже воцарилось затишье.
Правда, иллюзий никто не строил — там, за рекой, в густых непролазных лесах и топях скрывались неисчислимые орды злобных и жестоких варваров, которые только и ждали момента, чтобы вцепиться своими окровавленными зубами в тело Римской Империи. Поэтому гарнизоны сторожевых фортов по-прежнему находились в состоянии повышенной боевой готовности, пат рули тщательно прочесывали побережье, во многих местах были выставлены усиленные посты, а конные разъезды из союзной когорты галльских лучников осуществляли экстренную связь между различными участками.
Правда, делать это теперь в районе Могонциака было нелегко — недоставало людей, ведь основная часть армии уже ушла в другое место. Поэтому у офицеров хватало забот и проблем; лишь изредка могли они позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. Как в этот вечер, например.
В просторной палатке легата Тринадцатого Сдвоенного легиона Сульпиция Руфа собрались несколько человек — сам командир, пара его трибунов, свободных от дежурства, заместитель Германика Публий Вителлий, который прибыл из Бонны, чтобы лично проверить обстановку на этом участке, а также Гней Домиций Агенобарб, штабной офицер, который должен был впоследствии от вести к месту назначения отряды галлов и батавов.
Лагерь располагался недалеко от города, где и находились основные силы легиона. Здесь несли службу только две когорты, готовые сменить тех, кто утром вернется из караулов и нарядов.
В палатке горели яркие светильники, на круглом походном столике возвышались длинногорлые кувшины с вином; посуду после ужина слуги уже убрали.
— Да, что-то скучно становится, — заметил Сульпиций Руф. — Как не вовремя взбунтовались лугдунцы, мы бы уже могли начать переправу за реку.
— Вряд ли, — ответил Гней Домиций. — Германик осторожничает. Хочет иметь полную уверенность в успехе. Не таким был его отец. Тот бы с ходу форсировал Рейн и уже гнал бы варваров до самого Китая.
— Германик знает, что делает, — вмешался Вителлий. — С таким противником шутки плохи — кругом же леса и болота, неизвестно откуда ждать удара. Ты что, Гней, забыл, в какую ловушку угодил Квинтилий Вар? Германик не хочет, чтобы это повторилось, и я, например, полностью с ним тут согласен.
— Да мы все согласны, конечно, — махнул рукой Агенобарб, — но ведь нельзя же бесконечно выжидать. Мы теряем доверие и солдат, и местных жителей, уставших от убийств и грабежей, которые несут им банды дикарей с того берега.
— Ну, тут ты преувеличиваешь, — сказал Руф. — Уже давно не было никаких набегов, с тех пор, как мы организовали систему постов и разъездов. Варвары боятся. Вот и пусть посидят пока в своей чащобе да подождут, когда мы как следует подготовимся. Нет, Германик прав, что не спешит.
— К тому же, — добавил Вителлий, — он говорил мне, что собирается ненадолго съездить в Рим по какому-то важному делу. Так что, он сейчас очень заинтересован в спокойствии на границе.
— По какому делу? — удивился Домиций Агенобарб. — Он хочет оставить армию?
— Он сам решит, что делать, — ответил Публий Вителлий. — А по какому делу — он мне не докладывал.
— Да, — покачал головой Сульпиций Руф. — Что ж, будем надеяться, что у нас сохранится спокойная обстановка. Тогда Германик сможет быстро уладить конфликт в Лугдуне и разобраться со своими проблемами в Риме. А уж тогда нам никто не помешает перейти Рейн и хорошенько отделать варваров, чтобы помнили силу римского оружия и носа не смели показать на нашу территорию,
— Ладно, хватит вам все о службе, — нетерпеливо сказал Домиций. — Давайте лучше в кости сыграем, что ли?
— Охотно, — откликнулся Вителлий, большой поклонник азартных игр. — Все равно делать нечего, Я готов сразиться. У меня с тобой, Гней, старые счеты.
— Публий, — обратился Сульпиций Руф к одному из своих трибунов, которые сидели у стены, потягивая вино из кружек. — Подай-ка, пожалуйста, мне вон тот ящичек. Там мы найдем все нужное для игры.
— Какая ставка? — жадно спросил Вителлий, доставая кошелек и придвигаясь ближе к столику.
— Как обычно, по денару, — ответил легат, принимая из рук офицера изящный резной ящичек. — Меньше — неинтересно, а больше — это уже слишком серьезная игра.
— А вы никогда не играли в кости с Августом? — спросил Вителлий. — Мне как-то довелось. Вот уж кому везет. Он даже специально старался проиграть, чтобы гости на него не обижались, но только загреб еще больше денег. Брат Германика, Клавдий, даже сделал на этом основании вывод, что чем больше человек хочет выиграть, тем больше проиграет.
— Ну, известно, что у Клавдия не все дома, — пренебрежительно заметил Домиций. — Вот вам парадокс природы — один отец и двое таких разных сыновей.
— Ой, друзья, оставим лучше эти разговоры, — вмешался Руф, который уже открыл свой заветный ящичек и выставил на стол стаканчик с кубиками для игры. — Займемся чем-нибудь более интересным и увлекательным.
— Ты прав, — ответил Агенобарб, — поднимаясь на ноги. — Прошу извинить, я выйду на минутку. Забыл отдать кое-какие распоряжения моим слугам, а эти бездельники сами ведь не пошевелятся,
Он откинул полог и вышел на воздух. Руф и Вителлий, тем временем, взяли свои кубки и сделали по нескольку глотков...
Домиций действительно вернулся быстро, и они уселись играть. Лицо Агенобарба было задумчивым, но тем не менее он не отвлекался от партии.
Первый круг прошел без особых достижений для кого бы то ни было. Потом удача улыбнулась Руфу.
— Венера! — торжествующе крикнул он.
Легат выбросил на четырех кубиках все разные цифры: один, два, три, четыре.
Самый лучший результат.
— Настоящий Август, — буркнул Вителлий, выкладывая деньги на стол.
— Ничего, «собака» тебе тоже придет, — заметил Агенобарб, яростно теребя свою бороду.
— Посмотрим, посмотрим, — радостно улыбнулся Сульпиций Руф и взял стаканчик с костями. — Ну, еще сыграем, или вы уже выдохлись?
Партнеры с азартом принялись по очереди трясти стаканчик и выбрасывать на стол кости. Руфу действительно выпала «собака» — самый низший расклад, и пришлось расстаться с деньгами. Вителлий довольно улыбался.
Они играли так где-то с полчаса. Больше всех везло Агенобарбу, и рядом с ним росла горка монет. Вителлий злился, горячился и — в соответствии с теорией охаянного ими Клавдия — все больше проигрывал. Руф в основном оставался при своих. Чувство азарта было ему неизвестно, и он сохранял хладнокровие и выдержку.
Стучали кости, звенели кубки с вином, улыбались или хмурились игроки — в зависимости от результата очередного броска, из рук в руки переходили деньги. Офицеры Рейнской армии предавались заслуженному отдыху.
Снаружи палатки мерно сменялся караул, чуть полязгивало оружие и доспехи легионеров. Постовые бдительно всматривались в ночь, готовые встретить врага.
В лагере под Могонциаком было тихо и спокойно. Тринадцатый Сдвоенный легион недавно вошел в город; он должен был находиться в резерве во время ожидаемого вскоре вторжения Рейнской армии в Германию, а остальные войска уже выдвинулись на заранее выбранные позиции между Бонной и Конфлуэнтом — там предполагалось нанести основной удар. Туда же было приказано подойти и союзным когортам — батавам и галлам, но пока они еще стояли под Могонциаком, ибо неожиданные события вынудили командующего Рейнской армией передвинуть сроки операции.
Несколько дней назад Германик получил известие, что в Лугдунской Галлии возникли какие-то волнения среди местного населения. Вроде бы были разогнаны и частью перебиты сборщики подати, участились нападения на римских купцов и чиновников.
Легат Первого Италийского легиона, который стоял в Лугдуне, столице провинции, сообщал, что положение довольно серьезное и необходимо принять какие-то меры. А какие именно — он оставлял на усмотрение Германика, который был в этих местах старшим по должности, добавлял только, что в случае необходимости его солдаты готовы силой подавить мятеж.
Но Германику меньше всего нужен был вооруженный конфликт в тылу, в то время; когда он готовился к крупномасштабному походу за Рейн. Поэтому командующий немедленно двинулся в район волнений, чтобы попытаться мирным путем навести порядок и обеспечить себе поддержку галльского населения.
Вот почему передислокация части войск Рейнской армии была приостановлена — Германик хотел сам проследить за всем и обещал вернуться как можно быстрее. Так что, пока на рейнском рубеже воцарилось затишье.
Правда, иллюзий никто не строил — там, за рекой, в густых непролазных лесах и топях скрывались неисчислимые орды злобных и жестоких варваров, которые только и ждали момента, чтобы вцепиться своими окровавленными зубами в тело Римской Империи. Поэтому гарнизоны сторожевых фортов по-прежнему находились в состоянии повышенной боевой готовности, пат рули тщательно прочесывали побережье, во многих местах были выставлены усиленные посты, а конные разъезды из союзной когорты галльских лучников осуществляли экстренную связь между различными участками.
Правда, делать это теперь в районе Могонциака было нелегко — недоставало людей, ведь основная часть армии уже ушла в другое место. Поэтому у офицеров хватало забот и проблем; лишь изредка могли они позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. Как в этот вечер, например.
В просторной палатке легата Тринадцатого Сдвоенного легиона Сульпиция Руфа собрались несколько человек — сам командир, пара его трибунов, свободных от дежурства, заместитель Германика Публий Вителлий, который прибыл из Бонны, чтобы лично проверить обстановку на этом участке, а также Гней Домиций Агенобарб, штабной офицер, который должен был впоследствии от вести к месту назначения отряды галлов и батавов.
Лагерь располагался недалеко от города, где и находились основные силы легиона. Здесь несли службу только две когорты, готовые сменить тех, кто утром вернется из караулов и нарядов.
В палатке горели яркие светильники, на круглом походном столике возвышались длинногорлые кувшины с вином; посуду после ужина слуги уже убрали.
— Да, что-то скучно становится, — заметил Сульпиций Руф. — Как не вовремя взбунтовались лугдунцы, мы бы уже могли начать переправу за реку.
— Вряд ли, — ответил Гней Домиций. — Германик осторожничает. Хочет иметь полную уверенность в успехе. Не таким был его отец. Тот бы с ходу форсировал Рейн и уже гнал бы варваров до самого Китая.
— Германик знает, что делает, — вмешался Вителлий. — С таким противником шутки плохи — кругом же леса и болота, неизвестно откуда ждать удара. Ты что, Гней, забыл, в какую ловушку угодил Квинтилий Вар? Германик не хочет, чтобы это повторилось, и я, например, полностью с ним тут согласен.
— Да мы все согласны, конечно, — махнул рукой Агенобарб, — но ведь нельзя же бесконечно выжидать. Мы теряем доверие и солдат, и местных жителей, уставших от убийств и грабежей, которые несут им банды дикарей с того берега.
— Ну, тут ты преувеличиваешь, — сказал Руф. — Уже давно не было никаких набегов, с тех пор, как мы организовали систему постов и разъездов. Варвары боятся. Вот и пусть посидят пока в своей чащобе да подождут, когда мы как следует подготовимся. Нет, Германик прав, что не спешит.
— К тому же, — добавил Вителлий, — он говорил мне, что собирается ненадолго съездить в Рим по какому-то важному делу. Так что, он сейчас очень заинтересован в спокойствии на границе.
— По какому делу? — удивился Домиций Агенобарб. — Он хочет оставить армию?
— Он сам решит, что делать, — ответил Публий Вителлий. — А по какому делу — он мне не докладывал.
— Да, — покачал головой Сульпиций Руф. — Что ж, будем надеяться, что у нас сохранится спокойная обстановка. Тогда Германик сможет быстро уладить конфликт в Лугдуне и разобраться со своими проблемами в Риме. А уж тогда нам никто не помешает перейти Рейн и хорошенько отделать варваров, чтобы помнили силу римского оружия и носа не смели показать на нашу территорию,
— Ладно, хватит вам все о службе, — нетерпеливо сказал Домиций. — Давайте лучше в кости сыграем, что ли?
— Охотно, — откликнулся Вителлий, большой поклонник азартных игр. — Все равно делать нечего, Я готов сразиться. У меня с тобой, Гней, старые счеты.
— Публий, — обратился Сульпиций Руф к одному из своих трибунов, которые сидели у стены, потягивая вино из кружек. — Подай-ка, пожалуйста, мне вон тот ящичек. Там мы найдем все нужное для игры.
— Какая ставка? — жадно спросил Вителлий, доставая кошелек и придвигаясь ближе к столику.
— Как обычно, по денару, — ответил легат, принимая из рук офицера изящный резной ящичек. — Меньше — неинтересно, а больше — это уже слишком серьезная игра.
— А вы никогда не играли в кости с Августом? — спросил Вителлий. — Мне как-то довелось. Вот уж кому везет. Он даже специально старался проиграть, чтобы гости на него не обижались, но только загреб еще больше денег. Брат Германика, Клавдий, даже сделал на этом основании вывод, что чем больше человек хочет выиграть, тем больше проиграет.
— Ну, известно, что у Клавдия не все дома, — пренебрежительно заметил Домиций. — Вот вам парадокс природы — один отец и двое таких разных сыновей.
— Ой, друзья, оставим лучше эти разговоры, — вмешался Руф, который уже открыл свой заветный ящичек и выставил на стол стаканчик с кубиками для игры. — Займемся чем-нибудь более интересным и увлекательным.
— Ты прав, — ответил Агенобарб, — поднимаясь на ноги. — Прошу извинить, я выйду на минутку. Забыл отдать кое-какие распоряжения моим слугам, а эти бездельники сами ведь не пошевелятся,
Он откинул полог и вышел на воздух. Руф и Вителлий, тем временем, взяли свои кубки и сделали по нескольку глотков...
Домиций действительно вернулся быстро, и они уселись играть. Лицо Агенобарба было задумчивым, но тем не менее он не отвлекался от партии.
Первый круг прошел без особых достижений для кого бы то ни было. Потом удача улыбнулась Руфу.
— Венера! — торжествующе крикнул он.
Легат выбросил на четырех кубиках все разные цифры: один, два, три, четыре.
Самый лучший результат.
— Настоящий Август, — буркнул Вителлий, выкладывая деньги на стол.
— Ничего, «собака» тебе тоже придет, — заметил Агенобарб, яростно теребя свою бороду.
— Посмотрим, посмотрим, — радостно улыбнулся Сульпиций Руф и взял стаканчик с костями. — Ну, еще сыграем, или вы уже выдохлись?
Партнеры с азартом принялись по очереди трясти стаканчик и выбрасывать на стол кости. Руфу действительно выпала «собака» — самый низший расклад, и пришлось расстаться с деньгами. Вителлий довольно улыбался.
Они играли так где-то с полчаса. Больше всех везло Агенобарбу, и рядом с ним росла горка монет. Вителлий злился, горячился и — в соответствии с теорией охаянного ими Клавдия — все больше проигрывал. Руф в основном оставался при своих. Чувство азарта было ему неизвестно, и он сохранял хладнокровие и выдержку.
Стучали кости, звенели кубки с вином, улыбались или хмурились игроки — в зависимости от результата очередного броска, из рук в руки переходили деньги. Офицеры Рейнской армии предавались заслуженному отдыху.
Снаружи палатки мерно сменялся караул, чуть полязгивало оружие и доспехи легионеров. Постовые бдительно всматривались в ночь, готовые встретить врага.
Глава XVI
Провокация
Закутанная в темный плащ фигура бесшумно двигалась по берегу Рейна. Человек шел, соблюдая максимальную осторожность, неслышимый и невидимый.
Ему удалось незамеченным прокрасться мимо постов, однажды пришлось броситься ничком на землю, пропуская конный разъезд. Он, правда, знал пароль, но предпочитал не попадаться на глаза караульным. Так приказал ему хозяин.
Человека звали Каллон, он был египтянином и вольноотпущенником Гнея Домиция Агенобарба.
Наконец он добрался до нужного места, по пологому склону спустился к самой воде, отыскал в кустах легкую лодку, предварительно им же спрятанную там, и столкнул ее в Рейн. Потом сам забрался в суденышко.
Каллон подобрал со дна лодки весло и стал осторожно грести, стараясь не плескать. Ночь была темной, ветер завывал, гоняя по поверхности воды пенистые волны, поэтому он не боялся, что стража его заметит или услышит. Ведь хозяин сам расставлял здесь посты сегодня вечером и позаботился о том, чтобы это место охранялось не так уж тщательно.
Через некоторое время Каллон увидел черный контур противоположного берега и вскоре почувствовал, как нос лодки уперся в твердую землю. Он осторожно выбрался на сушу, воткнул в берег припасенный деревянный колышек, привязал к нему лодку и взобрался по склону.
Он знал, куда нужно идти, — не в первый раз египтянин проделывал этот путь по приказу хозяина.
Вот перед ним выросли высокие могучие деревья, лениво покачивавшиеся на ветру. Каллон смело вошел в лес и по известной ему тропинке двинулся вглубь чащи.
Пройдя два стадия, он стал оглядываться по сторонам, опасливо втягивая голову в плечи, и чуть не подпрыгнул, когда перед ним вдруг выросла огромная фигура, казавшаяся скорее не человеком, а каким-то мифическим существом.
— Кто здесь? — хрипло спросила фигура на диалекте херусков, германского племени, населявшего эти места.
Каллон немного знал язык варваров — последнее время он старательно учил незнакомые слова, понимая, что от этого может зависеть его жизнь.
— Я иду к вождю, — ответил египтянин. — Он ждет меня. Вот, посмотри.
Он протянул часовому массивный золотой браслет, испещренный магическими знаками и символами, — священную вещь для каждого германца.
Тот осмотрел браслет и отступил в сторону.
— Иди по тропинке.
Каллон двинулся дальше.
Вскоре его глаза различили слабый свет, а затем он вышел на небольшую полянку, где вокруг еле тлеющего костра сидело два десятка воинов.
Некоторые из них были в римских доспехах, некоторые — в кожаных нагрудниках, остальные — просто в звериных шкурах. В руках они крепко сжимали все образцы страшного оружия варваров — топоры, палицы с шипами, длинные широкие мечи и тяжелые германские копья — фрамеи.
Римское оружие херуски считали недостойным мужчин — слишком короткие, словно игрушечные мечи, легкие хрупкие пиллумы. И хотя после разгрома армии Вара у них были достаточные запасы трофейного оружия, варвары крайне редко пользовались снаряжением своих врагов. Лишь одного они не могли понять — как же такими финтифлюшками эти проклятые римляне ухитрились покорить половину мира?
Каллон подошел ближе к костру и остановился. Германцы молча подняли волосатые головы и уставились на него. Один из воинов — в доспехах римского трибуна, но с тяжелым мечом у пояса и в шлеме с турьими рогами на голове — сделал знак рукой.
— Садись, — произнес он на плохом латинском языке.
Каллон присел на место, освобожденное для него подвинувшимися германцами.
— Говори, — приказал варвар, обеими руками поднял с земли большой кожаный бурдюк, приставил его к губам и сделал несколько глотков, от которых его кадык тяжело поднимался и опускался. Запахло пивом.
Каллон поморщился.
— Приветствую тебя, храбрый Сигифрид, — начал он.
Да, это был Сигифрид, один из самых влиятельных и жестоких вождей херусков. После того, как Друз — отец Германика — покорил это племя и завоевал его земли, Сигифрид вместе с другими молодыми варварами был отправлен в Рим, где Август попытался сделать из них цивилизованных людей и верных союзников. Но свободолюбивые германцы, не знавшие, что такое рабство, плохо поддавались дрессировке, и усилия цезаря не увенчались успехом.
Впоследствии Сигифрид вернулся в родные края и возглавил свое племя. Именно он вместе с Херманом, которого римляне называли Арминием, пять лет назад сколотил мощный племенной союз из херусков, хаттов и хауков, который в страшной битве в Тевтобургском лесу стер с лица земли армию Квинтилия Вара.
— Мой хозяин, — продолжал Каллон, — посылает тебе свои поздравления и просит передать, что сегодня ты и твои воины можете завоевать себе славу и получить богатую добычу.
Германцы, сидевшие вокруг огня, зашевелились; некоторые из них грызли огромные бычьи кости, другие прихлебывали пиво, не выпуская, впрочем, из рук оружия.
— Твой хозяин, — медленно произнес Сигифрид, — много обещает, но пока мало делает. Я не верю римлянам. Почему он помогает нам против своих?
Этого Каллон и сам не знал. Он просто выполнял приказ Агенобарба. Вопросы патриотизма его не волновали — египтянин ценил только золотые монеты, которые регулярно оседали в его кошельке после того, как он выполнял очередное поручение Гнея Домиция.
Сам Гней Домиций, конечно, мог бы ответить на этот вопрос, но вряд ли он стал бы делиться с варваром своими мыслями. Он, в свою очередь, тоже выполнял приказ. Приказ Ливии.
Несколько дней назад курьер привез ему письмо, в котором императрица лаконично требовала принять все меры к тому, чтобы Германик и думать забыл о возвращении в Рим. Как это сделать, она оставляла на усмотрение самого Агенобарба.
И тот нашел выход — надо спровоцировать столкновение между варварами и римскими войсками, чтобы Германик понял: обстановка сложная и уезжать ему сейчас никак нельзя.
Конечно, представитель рода Домициев — не уступавшего в знатности и самому цезарскому дому — не был в восторге от того, что ему предстоит призвать диких варваров на земли Империи. Но жизнь его и репутация были в руках Ливии, и Агенобарбу не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Двенадцать лет назад молодой Домиций служил при штабе Гая Цезаря, наследника Августа. Он очень любил вино, и однажды это привело к нежелательным последствиям. Как-то Агенобарбу не с кем было выпить, и он заставил сесть за стол своего вольноотпущенника, хотя и знал, что тот испытывает отвращение к алкоголю.
Юный каппадокиец — из уважения к патрону — осилил пару кубков, но дальше пить отказался, мягко заметив, что он свободный человек, и волен сам решать, что ему делать.
Одуревший от крепкого вина и взбешенный неуступчивостью слуги, Домиций схватил кинжал и всадил его в грудь юноши. Тот умер на месте.
Когда Гай Цезарь узнал об этом, он резко заявил Агенобарбу, что более не желает видеть его рядом с собой, и приказал немедленно отправляться в Рим, где его будет ждать суд за убийство.
Кипящий от злости Домиций молча вскочил на лошадь и покинул лагерь. Бешенство сжигало его настолько, что уже при подъезде к столице, на Аппиевой дороге, он не стал сдерживать коня, увидев игравшегося на обочине ребенка. Копыта вмяли в землю семилетнего мальчика. А Домиций поскакал дальше, не останавливаясь.
Когда весть об этом поступке, достойном не римлянина, а парфянского вельможи, дошла до Августа, цезарь побледнел и пообещал отправить преступника на арену в качестве гладиатора.
Лишь заступничество Ливии и огромное богатство спасли тогда Домиция от сурового наказания. С тех пор он и чувствовал себя обязанным императрице.
Но за услугу надо платить — уже вскоре Ливия дала ему первое задание. Именно Гней Домиций вместе с Элием Сеяном и его наемниками организовали тогда засаду на армянской границе и с мечами в руках, скрыв лица под забралами высоких парфянских шлемов, набросились на Гая Цезаря и его свиту. Нанося удары, Агенобарб не только выполнял приказ своей покровительницы, но и мстил за собственную обиду. Храбрость Скрибония Либона не смогла спасти наследника — Гай был ранен и умер через несколько дней. А Домиций и Сеян удостоились похвалы Ливии, которая все сильнее опутывала их своими сетями.
И вот теперь у штабного офицера Рейнской армии Домиция Агенобарба не оставалось другого выхода — он должен был любой ценой задержать Германика, даже если для этого придется бросить к ногам Сигифрида всю провинцию.
И он не колебался — через верного Каллона Домиций связался с вождем херусков и пообещал тому богатую добычу. Глаза варвара жадно вспыхнули, и договор был заключен.
И вот теперь египтянин прибыл в лагерь германцев, чтобы показать и объяснить, как они смогут безопасно переправиться на римский берег и подвергнуть огню и разграблению несколько зажиточных галльских деревень в окрестностях Могонциака.
— Мой хозяин ручается за успех, — сказал Каллон. — Вот, посмотри.
Он развернул вытащенный из-под одежды лист пергамента.
— Это план. Вот здесь вы можете спокойно, незамеченными переплыть реку. Там нет постов — мой господин специально оставил свободное место. А отсюда, — палец египтянина скользил по карте, — вы пойдете вот так. Здесь рядом две деревни. Солдаты останутся далеко к северу, пока весть о нападении дойдет до лагеря, вы успеете сделать свое дело. Потом уйдете вот этим путем.
Сигифрид недоверчиво слушал пояснения Каллона. Его густая борода недовольно топорщилась. Вождь разбирался в картах — он научился этому во время пребывания в Риме, и понял, что хозяин Каллона выбрал хорошее место, но сомнения не покидали варвара. А если это ловушка? Если его специально заманивают, чтобы он привел своих лучших воинов под мечи легионеров?
Остальные германцы тихо переговаривались, ожидая, что скажет их вождь. Сигифрид думал. Что ж, наверное, надо рискнуть. Этот египтянин уже перетаскал ему целую кучу подарков от имени своего хозяина. Зачем ему сейчас обманывать? Видимо, у римлян, как, впрочем, и у самих германцев, личные амбиции порой перевешивают остальные чувства. Ладно, если враги готовы помочь ему истребить своих, то этим надо воспользоваться.
— Хорошо, — ответил Сигифрид. — Мы выступаем. Ты пойдешь с нами.
— Зачем? — испугался Каллон. — Хозяин приказал мне сразу же вернуться и передать твой ответ.
— Мой ответ он скоро увидит сам, — буркнул вождь. — А ты будешь нашей охранной грамотой — если это ловушка, я лично перережу тебе горло.
Каллон понял, что спорить бесполезно, и тяжело вздохнул. Что ж, остается только надеяться, что Гней Домиций Агенобарб не собирается водить германцев за нос и потом щедро заплатит верному слуге за его самоотверженность,
Сигифрид поднялся на ноги и что-то сказал на языке херусков. Темные кусты вокруг поляны зашевелились, выталкивая все новых и новых воинов — могучих бородачей с оружием в руках. Сидевшие у костра тоже встали, вытирая жирные руки о полотняные штаны и отрыгиваясь пивом. Варвары были готовы к походу.
Ему удалось незамеченным прокрасться мимо постов, однажды пришлось броситься ничком на землю, пропуская конный разъезд. Он, правда, знал пароль, но предпочитал не попадаться на глаза караульным. Так приказал ему хозяин.
Человека звали Каллон, он был египтянином и вольноотпущенником Гнея Домиция Агенобарба.
Наконец он добрался до нужного места, по пологому склону спустился к самой воде, отыскал в кустах легкую лодку, предварительно им же спрятанную там, и столкнул ее в Рейн. Потом сам забрался в суденышко.
Каллон подобрал со дна лодки весло и стал осторожно грести, стараясь не плескать. Ночь была темной, ветер завывал, гоняя по поверхности воды пенистые волны, поэтому он не боялся, что стража его заметит или услышит. Ведь хозяин сам расставлял здесь посты сегодня вечером и позаботился о том, чтобы это место охранялось не так уж тщательно.
Через некоторое время Каллон увидел черный контур противоположного берега и вскоре почувствовал, как нос лодки уперся в твердую землю. Он осторожно выбрался на сушу, воткнул в берег припасенный деревянный колышек, привязал к нему лодку и взобрался по склону.
Он знал, куда нужно идти, — не в первый раз египтянин проделывал этот путь по приказу хозяина.
Вот перед ним выросли высокие могучие деревья, лениво покачивавшиеся на ветру. Каллон смело вошел в лес и по известной ему тропинке двинулся вглубь чащи.
Пройдя два стадия, он стал оглядываться по сторонам, опасливо втягивая голову в плечи, и чуть не подпрыгнул, когда перед ним вдруг выросла огромная фигура, казавшаяся скорее не человеком, а каким-то мифическим существом.
— Кто здесь? — хрипло спросила фигура на диалекте херусков, германского племени, населявшего эти места.
Каллон немного знал язык варваров — последнее время он старательно учил незнакомые слова, понимая, что от этого может зависеть его жизнь.
— Я иду к вождю, — ответил египтянин. — Он ждет меня. Вот, посмотри.
Он протянул часовому массивный золотой браслет, испещренный магическими знаками и символами, — священную вещь для каждого германца.
Тот осмотрел браслет и отступил в сторону.
— Иди по тропинке.
Каллон двинулся дальше.
Вскоре его глаза различили слабый свет, а затем он вышел на небольшую полянку, где вокруг еле тлеющего костра сидело два десятка воинов.
Некоторые из них были в римских доспехах, некоторые — в кожаных нагрудниках, остальные — просто в звериных шкурах. В руках они крепко сжимали все образцы страшного оружия варваров — топоры, палицы с шипами, длинные широкие мечи и тяжелые германские копья — фрамеи.
Римское оружие херуски считали недостойным мужчин — слишком короткие, словно игрушечные мечи, легкие хрупкие пиллумы. И хотя после разгрома армии Вара у них были достаточные запасы трофейного оружия, варвары крайне редко пользовались снаряжением своих врагов. Лишь одного они не могли понять — как же такими финтифлюшками эти проклятые римляне ухитрились покорить половину мира?
Каллон подошел ближе к костру и остановился. Германцы молча подняли волосатые головы и уставились на него. Один из воинов — в доспехах римского трибуна, но с тяжелым мечом у пояса и в шлеме с турьими рогами на голове — сделал знак рукой.
— Садись, — произнес он на плохом латинском языке.
Каллон присел на место, освобожденное для него подвинувшимися германцами.
— Говори, — приказал варвар, обеими руками поднял с земли большой кожаный бурдюк, приставил его к губам и сделал несколько глотков, от которых его кадык тяжело поднимался и опускался. Запахло пивом.
Каллон поморщился.
— Приветствую тебя, храбрый Сигифрид, — начал он.
Да, это был Сигифрид, один из самых влиятельных и жестоких вождей херусков. После того, как Друз — отец Германика — покорил это племя и завоевал его земли, Сигифрид вместе с другими молодыми варварами был отправлен в Рим, где Август попытался сделать из них цивилизованных людей и верных союзников. Но свободолюбивые германцы, не знавшие, что такое рабство, плохо поддавались дрессировке, и усилия цезаря не увенчались успехом.
Впоследствии Сигифрид вернулся в родные края и возглавил свое племя. Именно он вместе с Херманом, которого римляне называли Арминием, пять лет назад сколотил мощный племенной союз из херусков, хаттов и хауков, который в страшной битве в Тевтобургском лесу стер с лица земли армию Квинтилия Вара.
— Мой хозяин, — продолжал Каллон, — посылает тебе свои поздравления и просит передать, что сегодня ты и твои воины можете завоевать себе славу и получить богатую добычу.
Германцы, сидевшие вокруг огня, зашевелились; некоторые из них грызли огромные бычьи кости, другие прихлебывали пиво, не выпуская, впрочем, из рук оружия.
— Твой хозяин, — медленно произнес Сигифрид, — много обещает, но пока мало делает. Я не верю римлянам. Почему он помогает нам против своих?
Этого Каллон и сам не знал. Он просто выполнял приказ Агенобарба. Вопросы патриотизма его не волновали — египтянин ценил только золотые монеты, которые регулярно оседали в его кошельке после того, как он выполнял очередное поручение Гнея Домиция.
Сам Гней Домиций, конечно, мог бы ответить на этот вопрос, но вряд ли он стал бы делиться с варваром своими мыслями. Он, в свою очередь, тоже выполнял приказ. Приказ Ливии.
Несколько дней назад курьер привез ему письмо, в котором императрица лаконично требовала принять все меры к тому, чтобы Германик и думать забыл о возвращении в Рим. Как это сделать, она оставляла на усмотрение самого Агенобарба.
И тот нашел выход — надо спровоцировать столкновение между варварами и римскими войсками, чтобы Германик понял: обстановка сложная и уезжать ему сейчас никак нельзя.
Конечно, представитель рода Домициев — не уступавшего в знатности и самому цезарскому дому — не был в восторге от того, что ему предстоит призвать диких варваров на земли Империи. Но жизнь его и репутация были в руках Ливии, и Агенобарбу не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Двенадцать лет назад молодой Домиций служил при штабе Гая Цезаря, наследника Августа. Он очень любил вино, и однажды это привело к нежелательным последствиям. Как-то Агенобарбу не с кем было выпить, и он заставил сесть за стол своего вольноотпущенника, хотя и знал, что тот испытывает отвращение к алкоголю.
Юный каппадокиец — из уважения к патрону — осилил пару кубков, но дальше пить отказался, мягко заметив, что он свободный человек, и волен сам решать, что ему делать.
Одуревший от крепкого вина и взбешенный неуступчивостью слуги, Домиций схватил кинжал и всадил его в грудь юноши. Тот умер на месте.
Когда Гай Цезарь узнал об этом, он резко заявил Агенобарбу, что более не желает видеть его рядом с собой, и приказал немедленно отправляться в Рим, где его будет ждать суд за убийство.
Кипящий от злости Домиций молча вскочил на лошадь и покинул лагерь. Бешенство сжигало его настолько, что уже при подъезде к столице, на Аппиевой дороге, он не стал сдерживать коня, увидев игравшегося на обочине ребенка. Копыта вмяли в землю семилетнего мальчика. А Домиций поскакал дальше, не останавливаясь.
Когда весть об этом поступке, достойном не римлянина, а парфянского вельможи, дошла до Августа, цезарь побледнел и пообещал отправить преступника на арену в качестве гладиатора.
Лишь заступничество Ливии и огромное богатство спасли тогда Домиция от сурового наказания. С тех пор он и чувствовал себя обязанным императрице.
Но за услугу надо платить — уже вскоре Ливия дала ему первое задание. Именно Гней Домиций вместе с Элием Сеяном и его наемниками организовали тогда засаду на армянской границе и с мечами в руках, скрыв лица под забралами высоких парфянских шлемов, набросились на Гая Цезаря и его свиту. Нанося удары, Агенобарб не только выполнял приказ своей покровительницы, но и мстил за собственную обиду. Храбрость Скрибония Либона не смогла спасти наследника — Гай был ранен и умер через несколько дней. А Домиций и Сеян удостоились похвалы Ливии, которая все сильнее опутывала их своими сетями.
И вот теперь у штабного офицера Рейнской армии Домиция Агенобарба не оставалось другого выхода — он должен был любой ценой задержать Германика, даже если для этого придется бросить к ногам Сигифрида всю провинцию.
И он не колебался — через верного Каллона Домиций связался с вождем херусков и пообещал тому богатую добычу. Глаза варвара жадно вспыхнули, и договор был заключен.
И вот теперь египтянин прибыл в лагерь германцев, чтобы показать и объяснить, как они смогут безопасно переправиться на римский берег и подвергнуть огню и разграблению несколько зажиточных галльских деревень в окрестностях Могонциака.
— Мой хозяин ручается за успех, — сказал Каллон. — Вот, посмотри.
Он развернул вытащенный из-под одежды лист пергамента.
— Это план. Вот здесь вы можете спокойно, незамеченными переплыть реку. Там нет постов — мой господин специально оставил свободное место. А отсюда, — палец египтянина скользил по карте, — вы пойдете вот так. Здесь рядом две деревни. Солдаты останутся далеко к северу, пока весть о нападении дойдет до лагеря, вы успеете сделать свое дело. Потом уйдете вот этим путем.
Сигифрид недоверчиво слушал пояснения Каллона. Его густая борода недовольно топорщилась. Вождь разбирался в картах — он научился этому во время пребывания в Риме, и понял, что хозяин Каллона выбрал хорошее место, но сомнения не покидали варвара. А если это ловушка? Если его специально заманивают, чтобы он привел своих лучших воинов под мечи легионеров?
Остальные германцы тихо переговаривались, ожидая, что скажет их вождь. Сигифрид думал. Что ж, наверное, надо рискнуть. Этот египтянин уже перетаскал ему целую кучу подарков от имени своего хозяина. Зачем ему сейчас обманывать? Видимо, у римлян, как, впрочем, и у самих германцев, личные амбиции порой перевешивают остальные чувства. Ладно, если враги готовы помочь ему истребить своих, то этим надо воспользоваться.
— Хорошо, — ответил Сигифрид. — Мы выступаем. Ты пойдешь с нами.
— Зачем? — испугался Каллон. — Хозяин приказал мне сразу же вернуться и передать твой ответ.
— Мой ответ он скоро увидит сам, — буркнул вождь. — А ты будешь нашей охранной грамотой — если это ловушка, я лично перережу тебе горло.
Каллон понял, что спорить бесполезно, и тяжело вздохнул. Что ж, остается только надеяться, что Гней Домиций Агенобарб не собирается водить германцев за нос и потом щедро заплатит верному слуге за его самоотверженность,
Сигифрид поднялся на ноги и что-то сказал на языке херусков. Темные кусты вокруг поляны зашевелились, выталкивая все новых и новых воинов — могучих бородачей с оружием в руках. Сидевшие у костра тоже встали, вытирая жирные руки о полотняные штаны и отрыгиваясь пивом. Варвары были готовы к походу.
Глава XVII
Нападение
Сигифрид повел с собой три тысячи бойцов — сильных, опытных, безжалостных. Они бесшумно вышли из лесу и спустились к реке, неся на плечах наполненные воздухом бычьи пузыри, чтобы на них переплыть Рейн.
И вот, началась переправа — один за другим исчезали во мраке варвары, отталкиваясь ногами от берега и потом подгребая руками. Оружие они привязали за спиной.
Каллон из вежливости предложил вождю воспользоваться его лодкой, но нимало не расстроился, когда германец лишь презрительно фыркнул в ответ и погрузился в воду, держась за свой надувной мешок. Египтянин сам забрался в свое суденышко и осторожно начал грести, стараясь не особенно задевать головы плывших рядом воинов. Так они перебрались на левый, римский берег.
Каллон, привыкший видеть дисциплинированных и прекрасно обученных военному делу легионеров, лишь поморщился, наблюдая, как бесформенная толпа германцев двинулась в указанном им направлении. Сигифрид — даже если бы захотел, не сумел бы заставить своих воинов подчиняться приказам. Германцы выбирали своих вождей лишь за личные качества — смелость, жестокость, умение сожрать целого кабана или одним духом высосать бочонок пива, но в остальном ничуть не чувствовали себя обязанными повиноваться ему; даже в бою каждый воин сам был себе командиром, сам принимал решения и в одиночку пытался выполнить общую задачу.
И вот, началась переправа — один за другим исчезали во мраке варвары, отталкиваясь ногами от берега и потом подгребая руками. Оружие они привязали за спиной.
Каллон из вежливости предложил вождю воспользоваться его лодкой, но нимало не расстроился, когда германец лишь презрительно фыркнул в ответ и погрузился в воду, держась за свой надувной мешок. Египтянин сам забрался в свое суденышко и осторожно начал грести, стараясь не особенно задевать головы плывших рядом воинов. Так они перебрались на левый, римский берег.
Каллон, привыкший видеть дисциплинированных и прекрасно обученных военному делу легионеров, лишь поморщился, наблюдая, как бесформенная толпа германцев двинулась в указанном им направлении. Сигифрид — даже если бы захотел, не сумел бы заставить своих воинов подчиняться приказам. Германцы выбирали своих вождей лишь за личные качества — смелость, жестокость, умение сожрать целого кабана или одним духом высосать бочонок пива, но в остальном ничуть не чувствовали себя обязанными повиноваться ему; даже в бою каждый воин сам был себе командиром, сам принимал решения и в одиночку пытался выполнить общую задачу.