Страница:
Новые знакомые — сенатор Гней Сентий Сатурнин и его юный приятель Либон больше не пытались с ним увидеться, занятые, вероятно, собственными проблемами. Во дворце о Сабине тоже пока не вспоминали, чему трибун был только рад. А веселый пьяница Друз до сих пор сидел в Далмации, безуспешно пытаясь уговорить взбунтовавшихся солдат успокоиться и вернуться к служебным обязанностям.
Больше в Риме Сабин, собственно, никого и не знал. А потому и сидел в одиночестве в полутемной зашторенной комнате дядиного дома, апатичный и подавленный.
Верный Корникс тоже был с ним здесь, но благоразумно предпочитал не попадаться на глаза хозяину. Он пользовался большим авторитетом среди прислуги, и не терял времени даром, регулярно вкушая хорошую свежую пищу и проводя короткие ночи в обществе хорошеньких молодых рабынь.
Сабин с угрюмым выражением лица поднял кубок и сделал большой глоток. Вино давно перестало ему помогать в тоске, и он пил его теперь больше по привычке. Голова просто становилась тяжелой, мысли путались, но это давало какую-то иллюзию алкогольной эйфории. Да ведь все равно больше заняться было нечем.
Одно время он подумывал о том, чтобы убраться до зимы в поместье в Этрурии, также оставленное ему дядей. Но апатия была настолько сильной, что трибун не смог заставить себя даже отдать необходимые распоряжения рабам.
Так что, приходилось сидеть в Риме.
Неожиданно в коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату заглянул Коринкс, предупредительно кашлянув.
— Что такое? — качнул тяжелой головой Сабин. — Я же приказал мне не мешать.
— Там к тебе пришел человек, господин, — сказал галл. — Говорит, что ему очень нужно с тобой повидаться.
— Может быть, — буркнул трибун недовольно. — Вопрос в том, нужно ли это мне.
Корникс с глупым видом пожал плечами, показывая, что оставляет это на усмотрение хозяина.
— Что за человек? — спросил Сабин, сделав еще глоток.
— Да, судя по одежде, какой-то моряк или кто-то в этом роде, — ответил слуга. — Но что-то в нем есть знакомое...
— А имя ты не догадался спросить? — язвительно бросил Сабин. — Моряки мне ни к чему, я уже сыт морем по горло.
— Имени он не назвал, — обиженно сказал Корникс. — Но говорит, что ты его и так узнаешь.
Сабин вздохнул. Вязкие от вина мозги никак не могли подсказать ему правильное решение. Уж не старина ли это Никомед? Ну, тогда у него сегодня будет несчастливый день. Грека из Халкедона незамедлительно вытолкают в шею, дабы тот не осмеливался более будить в трибуне неприятные воспоминания.
Хотя Никомеда уж Корникс как-нибудь узнал бы.
— Давай его сюда, — равнодушно сказал Сабин. — Но смотри, если это какой-нибудь попрошайка, то я тебе не завидую. И принеси еще вина.
Корникс хмыкнул и удалился. Через несколько минут снова раздались шаги, и в комнату вошел человек.
Это был высокий, крепкий, широкоплечий мужчина, одетый в длинный матросский плащ с капюшоном, скрывавшим лицо. Его сильные длинные руки висели вдоль тела.
— Приветствую тебя, Гай Валерий Сабин, — с достоинством сказал он хриплым, простуженным голосом и кашлянул.
Но капюшона с лица не убрал.
— И я тебя приветствую, — со скукой ответил трибун. — Раздеться можно было в атрии. Кто ты такой и что тебе от меня нужно в такое позднее время?
Человек коротко рассмеялся и обнажил голову. Он не произнес ни слова, пристально глядя на Сабина. Тот внезапно напрягся, хмель словно испарился из головы.
Лицо пришельца несомненно было знакомо трибуну. Но где он его видел?
«Боги, что с моей памятью? — мимоходом подумал Сабин. — Нельзя так много пить... Но клянусь Геркулесом, этого парня я знаю. И более того, с ним связано что-то важное».
— Ты не узнал меня? — с некоторым вызовом спросил мужчина. — Что ж, в той каюте было не очень светло...
В каюте! Словно вспышка молнии озарила трибуна. Конечно, это тот самый человек!
— Ты — Клемент, раб Агриппы Постума, — сказал он с расстановкой. — Мы встречались на «Золотой стреле», когда Август плавал на Планацию повидаться с внуком.
Трибуну вовсе не понравилось, что какой-то раб запросто зашел к нему и ведет себя так фамильярно. Но, впрочем, сам Август обращался с ним, как с другом, так что...
— Ну, наконец-то, — улыбнулся мужчина. — Действительно, мы виделись тогда на корабле. Но только зовут меня не Клемент. Я — Марк Агриппа Постум.
Сабин недоверчиво покачал головой. Мысли его по-прежнему путались.
— Август назвал тебя Клементом, — с сомнением произнес он. — К тому же, Агриппа Постум уже отправлен в Царство теней усилиями своих милых родственничков. Об этом было официально сообщено.
— А разве ты еще не слышал, что Агриппа появился в Остии? Что его опознали вне всяких сомнений?
Сабин пожал плечами.
— Это пока непроверенные слухи. И ими может воспользоваться любой авантюрист.
— Не очень-то ты вежлив с наследником Божественного Августа, трибун, — в голосе мужчины зазвучали угрожающие нотки. — Смотри, как бы тебе не пожалеть....
Сабин тяжело вздохнул и протянул руку к кубку. Сосуд был пуст.
— Корникс! — рявкнул трибун со злостью. — Где вино?
Потом он вновь посмотрел на пришельца.
— Мне уже о стольком пришлось пожалеть за последнее время, что теперь меня трудно испугать, — сказал он апатично. — Ну, допустим даже, что ты действительно Марк Агриппа Постум. И что же? Ведь наследником Божественного Августа ты пока считаешь себя только сам, а в глазах закона ты ссыльный преступник, общение с которым запрещено. И если тебя найдут здесь, то нам обоим непоздоровится. Однажды я уже поддался на подобную уловку, но, поверь, отнюдь не желаю вновь лезть в эти игры.
Мужчина в гневе топнул ногой, так, что появившийся Корникс едва не уронил кувшин. Ничего себе, какой-то оборванец осмеливается так вести себя в присутствии достойного трибуна? Галл озадаченно замер на пороге.
Сабин жестом приказал ему поставить кувшин на стол и выйти. Слуга нехотя подчинился, бросив искоса любопытный взгляд на мужчину в морском плаще. Но тогда, на корабле, он не видел его лица, и сейчас не мог узнать.
— Мой дед, Божественный Август, — заговорил вновь пришелец, — оказался мудрее, чем вы все думали. Это меня он забрал с острова, а Клемента оставил там. Рано утром на следующий день по приказу цезаря поставили новую стражу, так что, никто не мог догадаться, что пленника подменили. Тем более, что мы действительно были очень похожи с моим рабом.
— Ты до сих пор сомневаешься, что я действительно Марк Агриппа. Постум, внук Августа и сын Випсания Агриппы?
Глаза мужчины метали молнии, в уголках губ появились резкие складки. Он был сильно разгневан.
Сабин несколько секунд молча смотрел на него, словно дразня. Как некстати этот визит...
— Присядь, достойный Марк Агриппа, — сказал он наконец, указывая на стул. — И выпей вина. Еще тогда, на корабле, я подумал, что для раба ты вел себя уж слишком независимо. И я охотно верю, что у Августа хватило ума поступить именно так, как ты сказал. Но это ни в чем не меняет дела. Ты остаешься преступником, и самовольный приезд в Рим ставит тебя вне закона. Не говоря уж о том, что в Остии ты устроил настоящий бунт, если верить слухам.
Мужчина тяжело опустился на стул. К вину он не притронулся. Его широкий подбородок воинственно выдвинулся вперед.
— И это говоришь ты, трибун Гай Валерий Сабин? — с горечью воскликнул он. — Человек, которого дед рекомендовал мне как надежного товарища и отличного солдата? Да кто, как не ты, должен знать, что именно меня Август назначил наследником? Ведь ты же сам засвидетельствовал его подпись на завещании.
— Поэтому ты и пришел сюда, — тихо сказал Сабин, грустно качая головой. — Я должен был этого ожидать. Легко увязнуть в болоте, но как же трудно из него выбраться.
— Да, поэтому я здесь. — Казалось, Постум не обратил внимания на дерзкие слова трибуна. — После того, как цезарь забрал меня с острова, я скрывался в надежном месте, ожидая, пока будет объявлено о моей невиновности. Август сообщил мне письмом, что Тиберий согласен с его решением, поэтому у меня не было повода для беспокойства.
И вдруг — как гром среди ясного неба — известие о смерти деда. А потом и сообщение о казни Агриппы Постума якобы по приказу цезаря.
Естественно, я не поверил в это, но факт остался фактом — на Планацию прибыл отряд преторианцев во главе с новым префектом и — предъявив охране распоряжение Августа — немедленно отрубил голову бедняге Клементу, который ожидал чего угодно, но только не такой развязки.
Тогда я понял, что медлить нельзя, и начал действовать. Мне удалось добраться до Остии, по дороге ко мне присоединялись люди, которым я открывался. Честно сказать, народ это не очень надежный — беглые рабы, авантюристы, отставные гладиаторы, но и они произвели впечатление.
А когда меня признали офицеры и моряки военных трирем с летней базы Мизенской эскадры, мое положение заметно укрепилось. Но все же сил у меня недостаточно, чтобы предпринять поход на Рим. Ведь здесь есть и преторианцы, и когорты городской стражи. Открытого боя с ними мой отряд наверняка не выдержит.
Поэтому я решил выждать еще, попытаться перетянуть на свою сторону как можно больше людей. Я знаю, что народ поддержит меня, что Тиберий не очень-то популярен сейчас, но вот войска...
— Рейнская армия, кстати, взбунтовалась, — напомнил Сабин. — Да и в Далмации неспокойно.
Постум махнул рукой.
— Я знаю. Но в Далмации сейчас сын Тиберия Друз а в помощь ему послан Сеян с двумя когортами преторианцев. Они наведут порядок — пообещают солдатам денег, и те успокоятся.
«Однако неплохо работает твоя разведка, — с уважением подумал Сабин. — Сидя в Остии, ты знаешь больше, чем мы здесь, в Риме».
— Что же касается Рейнской армии, — продолжал Агриппа, — то ею командует Германик. Для него слово «присяга» свято. Он ни за что не нарушит ее без очень и очень веских оснований. Даже узнав о том, что я призываю народ к восстанию, он не бросит границы и начнет бесконечную переписку с Тиберием. А уж Ливия сумеет поморочить ему голову до тех пор, пока со мной не будет покончено. Германик чересчур честен и доверчив, а это в наше время большой недостаток. И выход у меня только один...
Он помолчал, потом взял кубок со стола и выпил несколько глотков.
— Выход один, — повторил Постум затем. — Я должен огласить завещание Августа. Вот в этом случае и Германик, и все остальные поднимутся как один человек, и наша победа будет полной и окончательной.
Он поставил кубок обратно и тяжелым взглядом уперся в Сабина, чуть прищурив глаза:
— Где документ, трибун? Ты должен хоть что-то знать о его судьбе.
Сабин пожал плечами.
— Я знаю только то, что сенатор Фабий Максим, который по поручению цезаря вез завещание в храм Весты, подвергся на дороге нападению и погиб. С ним был мой слуга, но он не может сказать ничего определенного, поскольку быстро отключился после удара по голове. Скорее всего, документ у сенатора нашли и забрали, а потом достойная Ливия с удовольствием его уничтожила.
Постум с силой ударил кулаком по колену.
— Проклятие! Как я ненавижу эту ведьму! Но что же мне теперь делать?
— Не знаю, — честно ответил Сабин. — Прости, но я больше в этом не участвую. Да и не вижу, правду сказать, чем бы я сумел тебе помочь.
— Дед хотел назначить тебя префектом претория, — задумчиво сказал Агриппа. — И я бы тоже сделал это. Ты уже оказал мне огромную услугу — это благодаря тебе я сейчас жив и на свободе, но борьба не закончена.
Сабин покачал головой.
— Нет, — твердо сказал он. — Я устал от всего этого. Но мне пришла в голову одна мысль. Почему бы тебе не отправиться в Германию? Может, если ты поговоришь со своим родственником и расскажешь ему все, он не станет так уж педантично придерживаться присяги, которую дал, поддавшись на обман? Может, он больше поверит тебе — другу и брату своей жены, — чем лживым заверениям Ливии и Тиберия? В конце концов, именно Германик написал то самое письмо, с которого начались мои злоключения. Именно он просил Августа пересмотреть твое дело.
Сабин вдруг поднял голову, словно вспомнив о чем-то важном. В его глазах появилось новое выражение.
— Кстати, — сказал он медленно, — насколько мне известно, Германик при этом основывался на доказательствах, предоставленных сенатором Гнеем Сентием Сатурнином. Ты не виделся с ним?
Постум отрицательно качнул головой.
— Нет, но собираюсь. Мне ведь опасно появляться в городе, а за домом Сатурнина вполне может быть установлена слежка. Ливия всем существом ненавидит его, и знает, что он сделал бы все, чтобы навредить ей. И это действительно так.
— Ты пришел один? — спросил Сабин.
— Нет, со мной полдюжины надежных ребят, моряков. Они ждут снаружи.
После этих слов наступило молчание, которое длилось несколько минут.
— Ну, ладно, — сказал, наконец, Постум, поднимаясь на ноги. — Мне пора. Спасибо за совет, трибун. Может быть, я им и воспользуюсь, хотя...
Он скептически скривил губы.
— В любом случае прошу тебя: если ты что-то узнаешь о судьбе завещания цезаря, постарайся сообщить мне. Обещаю, внакладе не останешься.
«Ох уж, эти обещания, — с грустью подумал Сабин. — Сколько я их слышал за последнее время».
— Ладно, — кивнул он. — Я могу, если хочешь, сообщить Сатурнину о твоем визите. Наверное, он сам найдет способ встретиться с тобой. Это умный человек, и если кто-то может тебе помочь, так только он.
— Нет, не надо, — махнул рукой Постум. — Будет нужно — я сам уведомлю его.
Он направился к выходу. Трибун смотрел ему в спину.
— Будь здоров, Гай Валерий Сабин, — сказал Агриппа, оборачиваясь на пороге. — Надеюсь, мы еще встретимся. И желательно, в другой обстановке.
Сабин молча кивнул.
«Как бы не в тюрьме», — подумал он.
И тут, словно в ответ на его мысль, раздался громкий, настойчивый стук в дверь дома, от которого, казалось, задрожало целое здание. Громкий голос прокричал:
— Именем цезаря Тиберия Августа! Открывайте!
Постум замер на месте и медленно повернул внезапно побледневшее лицо к Сабину.
Глава VII
Больше в Риме Сабин, собственно, никого и не знал. А потому и сидел в одиночестве в полутемной зашторенной комнате дядиного дома, апатичный и подавленный.
Верный Корникс тоже был с ним здесь, но благоразумно предпочитал не попадаться на глаза хозяину. Он пользовался большим авторитетом среди прислуги, и не терял времени даром, регулярно вкушая хорошую свежую пищу и проводя короткие ночи в обществе хорошеньких молодых рабынь.
Сабин с угрюмым выражением лица поднял кубок и сделал большой глоток. Вино давно перестало ему помогать в тоске, и он пил его теперь больше по привычке. Голова просто становилась тяжелой, мысли путались, но это давало какую-то иллюзию алкогольной эйфории. Да ведь все равно больше заняться было нечем.
Одно время он подумывал о том, чтобы убраться до зимы в поместье в Этрурии, также оставленное ему дядей. Но апатия была настолько сильной, что трибун не смог заставить себя даже отдать необходимые распоряжения рабам.
Так что, приходилось сидеть в Риме.
Неожиданно в коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату заглянул Коринкс, предупредительно кашлянув.
— Что такое? — качнул тяжелой головой Сабин. — Я же приказал мне не мешать.
— Там к тебе пришел человек, господин, — сказал галл. — Говорит, что ему очень нужно с тобой повидаться.
— Может быть, — буркнул трибун недовольно. — Вопрос в том, нужно ли это мне.
Корникс с глупым видом пожал плечами, показывая, что оставляет это на усмотрение хозяина.
— Что за человек? — спросил Сабин, сделав еще глоток.
— Да, судя по одежде, какой-то моряк или кто-то в этом роде, — ответил слуга. — Но что-то в нем есть знакомое...
— А имя ты не догадался спросить? — язвительно бросил Сабин. — Моряки мне ни к чему, я уже сыт морем по горло.
— Имени он не назвал, — обиженно сказал Корникс. — Но говорит, что ты его и так узнаешь.
Сабин вздохнул. Вязкие от вина мозги никак не могли подсказать ему правильное решение. Уж не старина ли это Никомед? Ну, тогда у него сегодня будет несчастливый день. Грека из Халкедона незамедлительно вытолкают в шею, дабы тот не осмеливался более будить в трибуне неприятные воспоминания.
Хотя Никомеда уж Корникс как-нибудь узнал бы.
— Давай его сюда, — равнодушно сказал Сабин. — Но смотри, если это какой-нибудь попрошайка, то я тебе не завидую. И принеси еще вина.
Корникс хмыкнул и удалился. Через несколько минут снова раздались шаги, и в комнату вошел человек.
Это был высокий, крепкий, широкоплечий мужчина, одетый в длинный матросский плащ с капюшоном, скрывавшим лицо. Его сильные длинные руки висели вдоль тела.
— Приветствую тебя, Гай Валерий Сабин, — с достоинством сказал он хриплым, простуженным голосом и кашлянул.
Но капюшона с лица не убрал.
— И я тебя приветствую, — со скукой ответил трибун. — Раздеться можно было в атрии. Кто ты такой и что тебе от меня нужно в такое позднее время?
Человек коротко рассмеялся и обнажил голову. Он не произнес ни слова, пристально глядя на Сабина. Тот внезапно напрягся, хмель словно испарился из головы.
Лицо пришельца несомненно было знакомо трибуну. Но где он его видел?
«Боги, что с моей памятью? — мимоходом подумал Сабин. — Нельзя так много пить... Но клянусь Геркулесом, этого парня я знаю. И более того, с ним связано что-то важное».
— Ты не узнал меня? — с некоторым вызовом спросил мужчина. — Что ж, в той каюте было не очень светло...
В каюте! Словно вспышка молнии озарила трибуна. Конечно, это тот самый человек!
— Ты — Клемент, раб Агриппы Постума, — сказал он с расстановкой. — Мы встречались на «Золотой стреле», когда Август плавал на Планацию повидаться с внуком.
Трибуну вовсе не понравилось, что какой-то раб запросто зашел к нему и ведет себя так фамильярно. Но, впрочем, сам Август обращался с ним, как с другом, так что...
— Ну, наконец-то, — улыбнулся мужчина. — Действительно, мы виделись тогда на корабле. Но только зовут меня не Клемент. Я — Марк Агриппа Постум.
Сабин недоверчиво покачал головой. Мысли его по-прежнему путались.
— Август назвал тебя Клементом, — с сомнением произнес он. — К тому же, Агриппа Постум уже отправлен в Царство теней усилиями своих милых родственничков. Об этом было официально сообщено.
— А разве ты еще не слышал, что Агриппа появился в Остии? Что его опознали вне всяких сомнений?
Сабин пожал плечами.
— Это пока непроверенные слухи. И ими может воспользоваться любой авантюрист.
— Не очень-то ты вежлив с наследником Божественного Августа, трибун, — в голосе мужчины зазвучали угрожающие нотки. — Смотри, как бы тебе не пожалеть....
Сабин тяжело вздохнул и протянул руку к кубку. Сосуд был пуст.
— Корникс! — рявкнул трибун со злостью. — Где вино?
Потом он вновь посмотрел на пришельца.
— Мне уже о стольком пришлось пожалеть за последнее время, что теперь меня трудно испугать, — сказал он апатично. — Ну, допустим даже, что ты действительно Марк Агриппа Постум. И что же? Ведь наследником Божественного Августа ты пока считаешь себя только сам, а в глазах закона ты ссыльный преступник, общение с которым запрещено. И если тебя найдут здесь, то нам обоим непоздоровится. Однажды я уже поддался на подобную уловку, но, поверь, отнюдь не желаю вновь лезть в эти игры.
Мужчина в гневе топнул ногой, так, что появившийся Корникс едва не уронил кувшин. Ничего себе, какой-то оборванец осмеливается так вести себя в присутствии достойного трибуна? Галл озадаченно замер на пороге.
Сабин жестом приказал ему поставить кувшин на стол и выйти. Слуга нехотя подчинился, бросив искоса любопытный взгляд на мужчину в морском плаще. Но тогда, на корабле, он не видел его лица, и сейчас не мог узнать.
— Мой дед, Божественный Август, — заговорил вновь пришелец, — оказался мудрее, чем вы все думали. Это меня он забрал с острова, а Клемента оставил там. Рано утром на следующий день по приказу цезаря поставили новую стражу, так что, никто не мог догадаться, что пленника подменили. Тем более, что мы действительно были очень похожи с моим рабом.
— Ты до сих пор сомневаешься, что я действительно Марк Агриппа. Постум, внук Августа и сын Випсания Агриппы?
Глаза мужчины метали молнии, в уголках губ появились резкие складки. Он был сильно разгневан.
Сабин несколько секунд молча смотрел на него, словно дразня. Как некстати этот визит...
— Присядь, достойный Марк Агриппа, — сказал он наконец, указывая на стул. — И выпей вина. Еще тогда, на корабле, я подумал, что для раба ты вел себя уж слишком независимо. И я охотно верю, что у Августа хватило ума поступить именно так, как ты сказал. Но это ни в чем не меняет дела. Ты остаешься преступником, и самовольный приезд в Рим ставит тебя вне закона. Не говоря уж о том, что в Остии ты устроил настоящий бунт, если верить слухам.
Мужчина тяжело опустился на стул. К вину он не притронулся. Его широкий подбородок воинственно выдвинулся вперед.
— И это говоришь ты, трибун Гай Валерий Сабин? — с горечью воскликнул он. — Человек, которого дед рекомендовал мне как надежного товарища и отличного солдата? Да кто, как не ты, должен знать, что именно меня Август назначил наследником? Ведь ты же сам засвидетельствовал его подпись на завещании.
— Поэтому ты и пришел сюда, — тихо сказал Сабин, грустно качая головой. — Я должен был этого ожидать. Легко увязнуть в болоте, но как же трудно из него выбраться.
— Да, поэтому я здесь. — Казалось, Постум не обратил внимания на дерзкие слова трибуна. — После того, как цезарь забрал меня с острова, я скрывался в надежном месте, ожидая, пока будет объявлено о моей невиновности. Август сообщил мне письмом, что Тиберий согласен с его решением, поэтому у меня не было повода для беспокойства.
И вдруг — как гром среди ясного неба — известие о смерти деда. А потом и сообщение о казни Агриппы Постума якобы по приказу цезаря.
Естественно, я не поверил в это, но факт остался фактом — на Планацию прибыл отряд преторианцев во главе с новым префектом и — предъявив охране распоряжение Августа — немедленно отрубил голову бедняге Клементу, который ожидал чего угодно, но только не такой развязки.
Тогда я понял, что медлить нельзя, и начал действовать. Мне удалось добраться до Остии, по дороге ко мне присоединялись люди, которым я открывался. Честно сказать, народ это не очень надежный — беглые рабы, авантюристы, отставные гладиаторы, но и они произвели впечатление.
А когда меня признали офицеры и моряки военных трирем с летней базы Мизенской эскадры, мое положение заметно укрепилось. Но все же сил у меня недостаточно, чтобы предпринять поход на Рим. Ведь здесь есть и преторианцы, и когорты городской стражи. Открытого боя с ними мой отряд наверняка не выдержит.
Поэтому я решил выждать еще, попытаться перетянуть на свою сторону как можно больше людей. Я знаю, что народ поддержит меня, что Тиберий не очень-то популярен сейчас, но вот войска...
— Рейнская армия, кстати, взбунтовалась, — напомнил Сабин. — Да и в Далмации неспокойно.
Постум махнул рукой.
— Я знаю. Но в Далмации сейчас сын Тиберия Друз а в помощь ему послан Сеян с двумя когортами преторианцев. Они наведут порядок — пообещают солдатам денег, и те успокоятся.
«Однако неплохо работает твоя разведка, — с уважением подумал Сабин. — Сидя в Остии, ты знаешь больше, чем мы здесь, в Риме».
— Что же касается Рейнской армии, — продолжал Агриппа, — то ею командует Германик. Для него слово «присяга» свято. Он ни за что не нарушит ее без очень и очень веских оснований. Даже узнав о том, что я призываю народ к восстанию, он не бросит границы и начнет бесконечную переписку с Тиберием. А уж Ливия сумеет поморочить ему голову до тех пор, пока со мной не будет покончено. Германик чересчур честен и доверчив, а это в наше время большой недостаток. И выход у меня только один...
Он помолчал, потом взял кубок со стола и выпил несколько глотков.
— Выход один, — повторил Постум затем. — Я должен огласить завещание Августа. Вот в этом случае и Германик, и все остальные поднимутся как один человек, и наша победа будет полной и окончательной.
Он поставил кубок обратно и тяжелым взглядом уперся в Сабина, чуть прищурив глаза:
— Где документ, трибун? Ты должен хоть что-то знать о его судьбе.
Сабин пожал плечами.
— Я знаю только то, что сенатор Фабий Максим, который по поручению цезаря вез завещание в храм Весты, подвергся на дороге нападению и погиб. С ним был мой слуга, но он не может сказать ничего определенного, поскольку быстро отключился после удара по голове. Скорее всего, документ у сенатора нашли и забрали, а потом достойная Ливия с удовольствием его уничтожила.
Постум с силой ударил кулаком по колену.
— Проклятие! Как я ненавижу эту ведьму! Но что же мне теперь делать?
— Не знаю, — честно ответил Сабин. — Прости, но я больше в этом не участвую. Да и не вижу, правду сказать, чем бы я сумел тебе помочь.
— Дед хотел назначить тебя префектом претория, — задумчиво сказал Агриппа. — И я бы тоже сделал это. Ты уже оказал мне огромную услугу — это благодаря тебе я сейчас жив и на свободе, но борьба не закончена.
Сабин покачал головой.
— Нет, — твердо сказал он. — Я устал от всего этого. Но мне пришла в голову одна мысль. Почему бы тебе не отправиться в Германию? Может, если ты поговоришь со своим родственником и расскажешь ему все, он не станет так уж педантично придерживаться присяги, которую дал, поддавшись на обман? Может, он больше поверит тебе — другу и брату своей жены, — чем лживым заверениям Ливии и Тиберия? В конце концов, именно Германик написал то самое письмо, с которого начались мои злоключения. Именно он просил Августа пересмотреть твое дело.
Сабин вдруг поднял голову, словно вспомнив о чем-то важном. В его глазах появилось новое выражение.
— Кстати, — сказал он медленно, — насколько мне известно, Германик при этом основывался на доказательствах, предоставленных сенатором Гнеем Сентием Сатурнином. Ты не виделся с ним?
Постум отрицательно качнул головой.
— Нет, но собираюсь. Мне ведь опасно появляться в городе, а за домом Сатурнина вполне может быть установлена слежка. Ливия всем существом ненавидит его, и знает, что он сделал бы все, чтобы навредить ей. И это действительно так.
— Ты пришел один? — спросил Сабин.
— Нет, со мной полдюжины надежных ребят, моряков. Они ждут снаружи.
После этих слов наступило молчание, которое длилось несколько минут.
— Ну, ладно, — сказал, наконец, Постум, поднимаясь на ноги. — Мне пора. Спасибо за совет, трибун. Может быть, я им и воспользуюсь, хотя...
Он скептически скривил губы.
— В любом случае прошу тебя: если ты что-то узнаешь о судьбе завещания цезаря, постарайся сообщить мне. Обещаю, внакладе не останешься.
«Ох уж, эти обещания, — с грустью подумал Сабин. — Сколько я их слышал за последнее время».
— Ладно, — кивнул он. — Я могу, если хочешь, сообщить Сатурнину о твоем визите. Наверное, он сам найдет способ встретиться с тобой. Это умный человек, и если кто-то может тебе помочь, так только он.
— Нет, не надо, — махнул рукой Постум. — Будет нужно — я сам уведомлю его.
Он направился к выходу. Трибун смотрел ему в спину.
— Будь здоров, Гай Валерий Сабин, — сказал Агриппа, оборачиваясь на пороге. — Надеюсь, мы еще встретимся. И желательно, в другой обстановке.
Сабин молча кивнул.
«Как бы не в тюрьме», — подумал он.
И тут, словно в ответ на его мысль, раздался громкий, настойчивый стук в дверь дома, от которого, казалось, задрожало целое здание. Громкий голос прокричал:
— Именем цезаря Тиберия Августа! Открывайте!
Постум замер на месте и медленно повернул внезапно побледневшее лицо к Сабину.
Глава VII
Арест
Предположение Агриппы Постума было верным — действительно, Ливия установила слежку за домом Сатурнина сразу же, как только узнала о событиях в Остии. О Сабине, правда, ни она, ни Тиберий, ни Сеян в панике не вспомнили, зато очень хорошо помнил о нем еще один человек, у которого имелись все основания прохладно относиться к бывшему трибуну.
Человеком этим был не кто иной, как шкипер Никомед, грек из Халкедона, капитан «Золотой стрелы».
Надо признать, правда, что жилось ему в последнее время совсем неплохо, несмотря даже на провал операции с семьей сенатора Сатурнина. Сеян, который был, в общем, человеком объективным, согласился с тем, что вины Никомеда в неудаче не было, и через доверенного агента выплатил обещанную награду. Грек был на седьмом небе от счастья и готов был руки целовать щедрому благодетелю. Так он и просил передать.
Польщенный Сеян, который не был также человеком скупым, получив столь удачно назначение на должность префекта претория, и вовсе подобрел. Он раскошелился настолько (правда, на деньги из секретного фонда Ливии), что дал Никомеду достаточную сумму для того, чтобы шкипер мог выкупить в собственность «Золотую стрелу» и стать не только ее капитаном, но и владельцем.
Прежний хозяин, купец Квинт Ванитий из Неаполя, запросил не очень дорого, ибо судно изрядно пострадало в морском бою с пиратами, как клятвенно уверил его Никомед, и ремонт требовал значительных средств.
В обмен на свой подарок Сеян, однако, предупредил, что считает теперь халкедонца своим верным слугой и, возможно, прибегнет еще к его помощи в будущем. Тот не возражал, ослепленный неожиданно возникшими в его изобретательном мозгу перспективами.
Он поставил «Золотую стрелу» на ремонт в доки Остии, а сам пока занимался составлением планов, как быстро разбогатеть; планов, надо сказать, один грандиознее другого.
И вот, как назло, в порту вдруг объявился Агриппа Постум, и началась заваруха. Верный слуга Никомед немедленно запряг в бироту резвую лошадку и помчался в Рим с новостями для Сеяна, как и положено исправному агенту. Тем более, старый пройдоха понимал, что и его собственная шкура непосредственно задействована в разворачивающихся событиях.
По прибытии в столицу он немедленно дал отчет префекту преторианцев, а тот, несколько позднее, заставил его еще раз выступить перед Ливией. Императрица произвела на Никомеда хорошее впечатление, и он в очередной раз убедился, что не ошибся в выборе хозяев.
После аудиенции Сеян должен был спешно отправляться в Далмацию с подкреплениями для разгильдяя Друза, а потому приказал греку остаться пока в столице, ожидая дальнейших распоряжений. И поручил заботам Эвдема, с которым шкипер уже был знаком по памятному морскому сражению со «Сфинксом».
Эвдем нашел ему недорогое жилье на третьем этаже еще довольно прочной шестиэтажной инсулы в Субуре и больше особенно не докучал. Никомед начинал испытывать скуку.
Одно время он повадился вечерами захаживать в кабачок на углу Кливус Вибриус, но как-то ему там здорово намяли бока в ответ на несвоевременную реплику, и гордый грек, прокляв про себя «римских варваров», отказался от дальнейших посещений увеселительных заведений столицы Империи.
Вместо этого он нашел другое занятие — однажды тоскливой, тягучей, бессонной ночью Никомед вспомнил о трибуне Гае Валерии Сабине. А поскольку ненависть к этому человеку до сих пор пылала в груди халкедонца, он и решил попытаться организовать наглому римлянину еще пару неприятностей. И ради этого собрался посвятить некоторое количество свободного времени слежке за своим заклятым врагом.
Именно так и оказался он в ту ночь поблизости от дома трибуна. Это было уже не первое дежурство Никомеда, но пока еще ничего интересного он не вынюхал. Однако надежда не оставляла шкипера-оптимиста, и вот теперь боги вознаградили его за долготерпение.
Никомед без помех проник в сад, окружавший дом, — благо покойный дядюшка Сабина терпеть не мог собак, и никогда не держал их, а сам Гай, ввиду глубокой депрессии, еще не успел как следует заняться бытовыми проблемами.
В саду грек удобно расположился под каким-то кустиком и начал наблюдать за входной дверью, прихлебывая винцо из вместительной кожаной фляжки, которую захватил с собой. Стемнело уже довольно давно, и он не боялся, что его заметят.
Дом выглядел опустевшим и покинутым, ни звука из него не пробивалось наружу. Но Никомед знал, что люди внутри есть и наверняка замышляют что-то недоброе, если уж ведут себя так тихо и осторожно.
Именно полная тишина и помогла шкиперу услышать негромкий разговор за оградой, как раз напротив того места, где он притаился. Там остановились несколько человек и стали совещаться глухим шепотом. Грек осторожно подкрался ближе, присел за деревом и навострил уши.
— Я пойду в дом, — сказал хрипловатый простуженный голос. — А вы оставайтесь здесь. Мне надо с ним поговорить.
— Но стоит ли рисковать? — спросил второй человек. — Мы не можем быть в нем уверены полностью. Вдруг он захочет выдать тебя и получить награду?
— Не думаю, — ответил хриплый голос. — Но на всякий случай будьте наготове. Если я увижу, что он замышляет предательство, то свистну два раза. Тогда быстро врывайтесь в дом и беритесь за мечи. Я не собираюсь сейчас попадать в руки стражников.
— Да, — послышался третий голос, — вот бы обрадовались Тиберий с Ливией, если бы им удалось захватить Агриппу Постума ночью в Риме. Тогда можно было бы просто привязать тебе камень на шею и бросить в Тибр. Без тебя вся наша затея закончилась бы полным крахом.
«Агриппу Постума, — беззвучно прошептал Никомед. — О, Зевс Громовержец, не ослышался ли я? Изменник здесь, и собирается войти в дом Сабина? Вот это удача. Одним махом можно и заработать кучу денег, и отомстить за все».
Он вновь напряженно прислушался, но, видимо, люди за оградой уже обо всем договорились. Теперь один из них — высокий, плечистый парень — распахнул полы длинного морского плаща, проверил, хорошо ли закреплен меч на поясе, а потом поднял руки, чтобы набросить на голову темный капюшон.
Но в этот момент лунный свет упал на его лицо, и Никомед впился в него глазами.
Да, сомнений нет. Именно этого человека он видел тогда, когда подглядывал за своими пассажирами во время рейса на Планацию и обратно. И именно этот человек недавно выступал в Остии на портовой площади, грозя жестоко отомстить за свои обиды врагам и наградить верных друзей. А вокруг тогда все перешептывались возбужденно и радостно:
— Агриппа Постум...
— Это он, точно говорю.
— Сын адмирала...
— Пусть помогут ему боги.
Никомед стоял в первых рядах слушателей, и мог хорошо рассмотреть молодого парня с квадратным, выдвинутым вперед подбородком, густыми вьющимися волосами, голубыми глазами и решительным рисунком рта.
Так и есть, сейчас, возле ограды дома Гая Валерия Сабина, стоял ссыльный преступник и изменник... а может, и законный наследник Божественного Августа. Но Никомед сделал свой выбор, и теперь пришло его время.
Грек дождался, пока Агриппу впустят в дом, осторожно перелез через ограду с противоположной стороны от того места, где оставались спутники Постума, и со всех ног помчался на Палатин, чтобы известить достойную императрицу о нежданном госте.
По просьбе Сеяна ему был выписан специальный пропуск, с которым он мог проходить во дворец в любое время, поэтому грек не боялся, что его не допустят. Понимая, какие важные сведения несет, Никомед спешил как мог.
Все прошло быстро и организованно. Старший номенклатор, правда, удивленно приподнял бровь, когда узнал, что ночной посетитель желает немедленно видеть саму императрицу по государственному делу, но доложить доложил. Услышав имя Никомеда, Ливия распорядилась впустить его. Сеяна сейчас не было в столице, так что, ей самой приходилось разбираться с донесениями агентов.
Никомед, сгибаясь в поклонах, вбежал в комнату.
— Что случилось? — резко спросила Ливия, недовольно поджимая губы. — Если тебе дали пропуск, это еще не значит, что можно врываться ко мне в любое время дня и ночи.
— Я знаю, достойнейшая, — задыхаясь, прохрипел запыхавшийся грек, — и никогда не посмел бы побеспокоить тебя, если бы сведения, которые мне с риском для жизни удалось раздобыть, не являлись бы в высшей степени важными и срочными.
Насчет «риска для жизни» хитрый шкипер ввернул с целью набить цену за услугу, и Ливия это прекрасно поняла.
— Говори быстрее, — приказала она. — У меня еще много дел сегодня.
Все еще испытывая трудности с дыханием, Никомед изложил результаты своей слежки за Сабином.
Императрица не подала вида, насколько потрясло ее это известие. Она лишь сухо спросила:
— А кто поручал тебе наблюдать за домом трибуна?
— Никто, — смутился грек. — Но у меня с ним старые счеты, и я хотел сам...
— У тебя нет и не может быть никаких счетов, пока ты служишь мне, — строго сказала женщина. — Будь добр, в будущем обходись без самодеятельности.
Лицо Никомеда вытянулось. Не такой благодарности он ожидал от Ливии.
— Но тебя оправдывает то, что ты принес действительно важные известия, — несколько смягчилась императрица. — И если это правда, награда твоя никуда не денется. Надеюсь, больше ты никому об этом не говорил?
— Что ты, госпожа? — обиделся Никомед. — Разве я не понимаю — тайна ведь...
— Хорошо. Ты абсолютно уверен, что там был именно тот человек, имя которого ты мне назвал?
Грек замялся.
— Этого я не говорил. Но готов поклясться, что это именно тот человек, которого я видел в своей каюте вместе с Божественным Августом, и именно тот, кого народ в Остии называл Марком Агриппой Постумом.
Ливия позвонила в серебряный колокольчик.
Появился дворецкий — упитанный сириец с большой плешью и обвислыми щеками.
— Передай в преторию, — распорядилась императрица, — пусть немедленно пришлют дежурный наряд. Командир пусть зайдет ко мне. И быстро!
Раб исчез.
Ливия вновь повернулась к Никомеду.
— Иди, подожди во дворе. Ты пойдешь с ними. Смотри, не назови вслух имени того человека. Преторианцы не будут знать, кого они арестовывают, а если тот вдруг сам попытается им открыться, объяви от моего имени, что это никакой не Агриппа, а беглый раб Клемент, который выдает себя за бывшего хозяина с целью возбудить смуту в государстве. Ясно?
— Да, госпожа, — кивнул грек, пятясь к двери. — Как тебе будет угодно...
Отряд преторианцев — двенадцать человек во главе с центурионом — появился очень быстро, и Никомед повел их к месту назначения — дому, который завещал добрый дядюшка трибуну Первого легиона Гаю Валерию Сабину.
Поскольку грек предупредил центуриона о наличии за оградой товарищей человека, которого предстояло арестовать, тот распорядился, не поднимая шума, проникнуть во двор через боковую калитку, о существовании которой бдительный шкипер тоже не забыл упомянуть. Сейчас их интересовали лишь те, кто находился внутри дома, остальные могли подождать и даже разбежаться — на сей счет императрица никаких конкретных Указаний не дала.
Солдатам удалось бесшумно войти в сад, а затем подкрасться к входной двери. Никомед предусмотрительно держался чуть в стороне. Мало ли что? Ведь у того парня, Агриппы Постума, на боку висел довольно длинный меч. А с мечом осторожный грек предпочитал не связываться. Эту железяку трудно обхитрить.
Человеком этим был не кто иной, как шкипер Никомед, грек из Халкедона, капитан «Золотой стрелы».
Надо признать, правда, что жилось ему в последнее время совсем неплохо, несмотря даже на провал операции с семьей сенатора Сатурнина. Сеян, который был, в общем, человеком объективным, согласился с тем, что вины Никомеда в неудаче не было, и через доверенного агента выплатил обещанную награду. Грек был на седьмом небе от счастья и готов был руки целовать щедрому благодетелю. Так он и просил передать.
Польщенный Сеян, который не был также человеком скупым, получив столь удачно назначение на должность префекта претория, и вовсе подобрел. Он раскошелился настолько (правда, на деньги из секретного фонда Ливии), что дал Никомеду достаточную сумму для того, чтобы шкипер мог выкупить в собственность «Золотую стрелу» и стать не только ее капитаном, но и владельцем.
Прежний хозяин, купец Квинт Ванитий из Неаполя, запросил не очень дорого, ибо судно изрядно пострадало в морском бою с пиратами, как клятвенно уверил его Никомед, и ремонт требовал значительных средств.
В обмен на свой подарок Сеян, однако, предупредил, что считает теперь халкедонца своим верным слугой и, возможно, прибегнет еще к его помощи в будущем. Тот не возражал, ослепленный неожиданно возникшими в его изобретательном мозгу перспективами.
Он поставил «Золотую стрелу» на ремонт в доки Остии, а сам пока занимался составлением планов, как быстро разбогатеть; планов, надо сказать, один грандиознее другого.
И вот, как назло, в порту вдруг объявился Агриппа Постум, и началась заваруха. Верный слуга Никомед немедленно запряг в бироту резвую лошадку и помчался в Рим с новостями для Сеяна, как и положено исправному агенту. Тем более, старый пройдоха понимал, что и его собственная шкура непосредственно задействована в разворачивающихся событиях.
По прибытии в столицу он немедленно дал отчет префекту преторианцев, а тот, несколько позднее, заставил его еще раз выступить перед Ливией. Императрица произвела на Никомеда хорошее впечатление, и он в очередной раз убедился, что не ошибся в выборе хозяев.
После аудиенции Сеян должен был спешно отправляться в Далмацию с подкреплениями для разгильдяя Друза, а потому приказал греку остаться пока в столице, ожидая дальнейших распоряжений. И поручил заботам Эвдема, с которым шкипер уже был знаком по памятному морскому сражению со «Сфинксом».
Эвдем нашел ему недорогое жилье на третьем этаже еще довольно прочной шестиэтажной инсулы в Субуре и больше особенно не докучал. Никомед начинал испытывать скуку.
Одно время он повадился вечерами захаживать в кабачок на углу Кливус Вибриус, но как-то ему там здорово намяли бока в ответ на несвоевременную реплику, и гордый грек, прокляв про себя «римских варваров», отказался от дальнейших посещений увеселительных заведений столицы Империи.
Вместо этого он нашел другое занятие — однажды тоскливой, тягучей, бессонной ночью Никомед вспомнил о трибуне Гае Валерии Сабине. А поскольку ненависть к этому человеку до сих пор пылала в груди халкедонца, он и решил попытаться организовать наглому римлянину еще пару неприятностей. И ради этого собрался посвятить некоторое количество свободного времени слежке за своим заклятым врагом.
Именно так и оказался он в ту ночь поблизости от дома трибуна. Это было уже не первое дежурство Никомеда, но пока еще ничего интересного он не вынюхал. Однако надежда не оставляла шкипера-оптимиста, и вот теперь боги вознаградили его за долготерпение.
Никомед без помех проник в сад, окружавший дом, — благо покойный дядюшка Сабина терпеть не мог собак, и никогда не держал их, а сам Гай, ввиду глубокой депрессии, еще не успел как следует заняться бытовыми проблемами.
В саду грек удобно расположился под каким-то кустиком и начал наблюдать за входной дверью, прихлебывая винцо из вместительной кожаной фляжки, которую захватил с собой. Стемнело уже довольно давно, и он не боялся, что его заметят.
Дом выглядел опустевшим и покинутым, ни звука из него не пробивалось наружу. Но Никомед знал, что люди внутри есть и наверняка замышляют что-то недоброе, если уж ведут себя так тихо и осторожно.
Именно полная тишина и помогла шкиперу услышать негромкий разговор за оградой, как раз напротив того места, где он притаился. Там остановились несколько человек и стали совещаться глухим шепотом. Грек осторожно подкрался ближе, присел за деревом и навострил уши.
— Я пойду в дом, — сказал хрипловатый простуженный голос. — А вы оставайтесь здесь. Мне надо с ним поговорить.
— Но стоит ли рисковать? — спросил второй человек. — Мы не можем быть в нем уверены полностью. Вдруг он захочет выдать тебя и получить награду?
— Не думаю, — ответил хриплый голос. — Но на всякий случай будьте наготове. Если я увижу, что он замышляет предательство, то свистну два раза. Тогда быстро врывайтесь в дом и беритесь за мечи. Я не собираюсь сейчас попадать в руки стражников.
— Да, — послышался третий голос, — вот бы обрадовались Тиберий с Ливией, если бы им удалось захватить Агриппу Постума ночью в Риме. Тогда можно было бы просто привязать тебе камень на шею и бросить в Тибр. Без тебя вся наша затея закончилась бы полным крахом.
«Агриппу Постума, — беззвучно прошептал Никомед. — О, Зевс Громовержец, не ослышался ли я? Изменник здесь, и собирается войти в дом Сабина? Вот это удача. Одним махом можно и заработать кучу денег, и отомстить за все».
Он вновь напряженно прислушался, но, видимо, люди за оградой уже обо всем договорились. Теперь один из них — высокий, плечистый парень — распахнул полы длинного морского плаща, проверил, хорошо ли закреплен меч на поясе, а потом поднял руки, чтобы набросить на голову темный капюшон.
Но в этот момент лунный свет упал на его лицо, и Никомед впился в него глазами.
Да, сомнений нет. Именно этого человека он видел тогда, когда подглядывал за своими пассажирами во время рейса на Планацию и обратно. И именно этот человек недавно выступал в Остии на портовой площади, грозя жестоко отомстить за свои обиды врагам и наградить верных друзей. А вокруг тогда все перешептывались возбужденно и радостно:
— Агриппа Постум...
— Это он, точно говорю.
— Сын адмирала...
— Пусть помогут ему боги.
Никомед стоял в первых рядах слушателей, и мог хорошо рассмотреть молодого парня с квадратным, выдвинутым вперед подбородком, густыми вьющимися волосами, голубыми глазами и решительным рисунком рта.
Так и есть, сейчас, возле ограды дома Гая Валерия Сабина, стоял ссыльный преступник и изменник... а может, и законный наследник Божественного Августа. Но Никомед сделал свой выбор, и теперь пришло его время.
Грек дождался, пока Агриппу впустят в дом, осторожно перелез через ограду с противоположной стороны от того места, где оставались спутники Постума, и со всех ног помчался на Палатин, чтобы известить достойную императрицу о нежданном госте.
По просьбе Сеяна ему был выписан специальный пропуск, с которым он мог проходить во дворец в любое время, поэтому грек не боялся, что его не допустят. Понимая, какие важные сведения несет, Никомед спешил как мог.
Все прошло быстро и организованно. Старший номенклатор, правда, удивленно приподнял бровь, когда узнал, что ночной посетитель желает немедленно видеть саму императрицу по государственному делу, но доложить доложил. Услышав имя Никомеда, Ливия распорядилась впустить его. Сеяна сейчас не было в столице, так что, ей самой приходилось разбираться с донесениями агентов.
Никомед, сгибаясь в поклонах, вбежал в комнату.
— Что случилось? — резко спросила Ливия, недовольно поджимая губы. — Если тебе дали пропуск, это еще не значит, что можно врываться ко мне в любое время дня и ночи.
— Я знаю, достойнейшая, — задыхаясь, прохрипел запыхавшийся грек, — и никогда не посмел бы побеспокоить тебя, если бы сведения, которые мне с риском для жизни удалось раздобыть, не являлись бы в высшей степени важными и срочными.
Насчет «риска для жизни» хитрый шкипер ввернул с целью набить цену за услугу, и Ливия это прекрасно поняла.
— Говори быстрее, — приказала она. — У меня еще много дел сегодня.
Все еще испытывая трудности с дыханием, Никомед изложил результаты своей слежки за Сабином.
Императрица не подала вида, насколько потрясло ее это известие. Она лишь сухо спросила:
— А кто поручал тебе наблюдать за домом трибуна?
— Никто, — смутился грек. — Но у меня с ним старые счеты, и я хотел сам...
— У тебя нет и не может быть никаких счетов, пока ты служишь мне, — строго сказала женщина. — Будь добр, в будущем обходись без самодеятельности.
Лицо Никомеда вытянулось. Не такой благодарности он ожидал от Ливии.
— Но тебя оправдывает то, что ты принес действительно важные известия, — несколько смягчилась императрица. — И если это правда, награда твоя никуда не денется. Надеюсь, больше ты никому об этом не говорил?
— Что ты, госпожа? — обиделся Никомед. — Разве я не понимаю — тайна ведь...
— Хорошо. Ты абсолютно уверен, что там был именно тот человек, имя которого ты мне назвал?
Грек замялся.
— Этого я не говорил. Но готов поклясться, что это именно тот человек, которого я видел в своей каюте вместе с Божественным Августом, и именно тот, кого народ в Остии называл Марком Агриппой Постумом.
Ливия позвонила в серебряный колокольчик.
Появился дворецкий — упитанный сириец с большой плешью и обвислыми щеками.
— Передай в преторию, — распорядилась императрица, — пусть немедленно пришлют дежурный наряд. Командир пусть зайдет ко мне. И быстро!
Раб исчез.
Ливия вновь повернулась к Никомеду.
— Иди, подожди во дворе. Ты пойдешь с ними. Смотри, не назови вслух имени того человека. Преторианцы не будут знать, кого они арестовывают, а если тот вдруг сам попытается им открыться, объяви от моего имени, что это никакой не Агриппа, а беглый раб Клемент, который выдает себя за бывшего хозяина с целью возбудить смуту в государстве. Ясно?
— Да, госпожа, — кивнул грек, пятясь к двери. — Как тебе будет угодно...
Отряд преторианцев — двенадцать человек во главе с центурионом — появился очень быстро, и Никомед повел их к месту назначения — дому, который завещал добрый дядюшка трибуну Первого легиона Гаю Валерию Сабину.
Поскольку грек предупредил центуриона о наличии за оградой товарищей человека, которого предстояло арестовать, тот распорядился, не поднимая шума, проникнуть во двор через боковую калитку, о существовании которой бдительный шкипер тоже не забыл упомянуть. Сейчас их интересовали лишь те, кто находился внутри дома, остальные могли подождать и даже разбежаться — на сей счет императрица никаких конкретных Указаний не дала.
Солдатам удалось бесшумно войти в сад, а затем подкрасться к входной двери. Никомед предусмотрительно держался чуть в стороне. Мало ли что? Ведь у того парня, Агриппы Постума, на боку висел довольно длинный меч. А с мечом осторожный грек предпочитал не связываться. Эту железяку трудно обхитрить.