Страница:
– Да, Фриц, – сказала я нежно.
– Я думаю, это была моя мама.
– Нет, Фриц! Если это действительно так, то произошло это давным-давно. И та женщина не могла быть твоей матерью.
– Она умерла.
– К сожалению, некоторые действительно умирают молодыми, но не печалься. У тебя есть фрау Грабен, у тебя есть отец, а теперь у тебя есть я.
Меня очень тронула его реакция. Он крепко сжал мою руку и кивнул. Меня взволновала мысль, что я уже кое-что значу для него.
– Бояться нечего, – сказала я. – Это всего лишь легенда, поверь. В ней может и не быть правды, но если она правдива, то все это было так давно.
ГЛАВА 11
– Я думаю, это была моя мама.
– Нет, Фриц! Если это действительно так, то произошло это давным-давно. И та женщина не могла быть твоей матерью.
– Она умерла.
– К сожалению, некоторые действительно умирают молодыми, но не печалься. У тебя есть фрау Грабен, у тебя есть отец, а теперь у тебя есть я.
Меня очень тронула его реакция. Он крепко сжал мою руку и кивнул. Меня взволновала мысль, что я уже кое-что значу для него.
– Бояться нечего, – сказала я. – Это всего лишь легенда, поверь. В ней может и не быть правды, но если она правдива, то все это было так давно.
ГЛАВА 11
Глаза Дагоберта светились от восторга.
– Скоро состоится охота на оленей, – сказал он мне. Мы поедем. Это так здорово. Паф, паф.
– Ты собираешься охотиться на оленей?
– Это особая охота. Там будет мой отец.
Я повернулась к Фрицу.
– А ты поедешь?
Фриц не ответил, и Дагоберт закричал:
– Конечно, он поедет. А Лизель нет. Она еще маленькая.
Лизель зарыдала.
– Она может поехать вместо меня, – сказал Фриц.
– Нет, не может, – закричал Дагоберт. – Ты просто испугался, а она от того не станет старше.
– Я не испугался, – сказал Фриц.
– Нет, испугался!
– Нет, не испугался.
– Испугался, испугался, испугался! – Дагоберт кружился вокруг Фрица, как маленький раздраженный дервиш, Фриц ударил его.
– Пожалуйста, прекратите, – сказала я. – Очень неприлично драться перед вашим учителем английского языка.
Дагоберт подумал и спросил:
– А будет ли неприличным драться за вашей спиной, мисс?
– Ты становишься грубым, Дагоберт! – сказала я, – что также неприлично. А теперь кончайте дурачиться и расскажите, где состоится эта охота на оленей.
– В лесу, где олени.
– В Клоксбургском лесу?
– Нет, в герцогском.
– Ты хочешь сказать, что вы, мальчики, также примете участие в этой охоте?
Дагоберт прыснул со смеху, а Фриц пояснил:
– Это другая охота, мисс. Их всех гонят в одно место, много-много оленей, они выбегают и их убивают и...
– Паф, паф, паф, – закричал Дагоберт.
Я так и не поняла ничего из их слов и обратилась за разъяснениями к фрау Грабен.
Она сидела в кресле с тазиком в руках. На столе рядом с ней лежал кусок пряного пирога, который, как я узнала, ей очень нравился. Фрау Грабен редко плотно обедала и целый день ела что-нибудь вкусненькое. Она опустила тазик, и я, не удержавшись, взглянула в него. Там были два паука. Увидев мое удивление, фрау Грабен засмеялась довольным сытым смехом.
– Мне нравится сажать их вместе и следить за их поведением. Сейчас они ведут разведку, не знают, как себя вести. Они попали в этот странный мир. Потом, я уверена, будут сражаться, и один из них убьет другого.
– Но зачем это им? – спросила я.
Пауки очень интересны. Как они плетут свою паутину, прекрасные паутинки. Однажды я наблюдала бой между огромным шмелем и большим пауком. – Ее глаза блестели от возбуждения. – Шмель попал в паутину, и вы бы видели, как паук принялся за работу! Он завернул шмеля в липкую паутину, но шмель был слишком силен, и паутина не выдержала. Он вырвался и улетел, схватив паука. Интересно, что с ним случилось дальше. У них все как у людей. Вы сажаете их где-нибудь с кем-нибудь еще и наблюдаете, что произойдет. Но я глупая старая женщина. Боюсь, что я часто бываю такой. Теперь приходите вы, добрая приятная молодая женщина, и вы пытаетесь меня убедить, что я не такая. Но вы же знаете меня, милая, не правда ли? И вот вы немножко удивлены моими пауками. Не обращайте внимания. – Она успокаивающе улыбнулась. – Видите ли, дорогая мисс Трант. Меня интересует все, все, даже пауки.
Я сказала, что мальчики собираются на оленью охоту.
– Да, это что-то вроде охоты. Вы увидите, потому что вам придется поехать с ними.
– Мне... ехать на охоту...
– Там нет погони за оленями. Увидите, что это такое. Граф желает, чтобы мальчики были там. Охота намечена на завтра, что-то вроде охотничьего праздника. Жаль, что принца не будет. Ему всегда нравился праздник стрельбы – Шюценфест!
– А мне что там делать?
– Ничего. Вы будете только присматривать там мальчиками. Вам понравится процессия. Очень красочная. Мы очень любим эти праздники.
– Так там не будет погони за оленями.
– Никакой погони. Эти мальчики вам нарасскажут. – Она улыбалась своей простой счастливой улыбкой, уверяя меня, что все будет хорошо.
На следующий день мы отправились на праздник стрельбы. Я так и не смогла ничего выведать у мальчиков. Дагоберт был слишком возбужден, он бегал вокруг с криками «паф» и убивал воображаемых оленей. Фриц настороженно молчал.
Так как мы не собирались вернуться в замок к обеду, фрау Грабен объяснила нам, что нам следует остановиться в городе на одном из постоялых дворов и оставить там лошадей. Очень хорошенькая дочь хозяина угостила нас прохладным яблочным элем и «шинкенбротом» – большими ломтями вареного мяса, уложенными на толстые хлеба с маслом.
Пока мы ели, толпы народа стали заполнять верхнюю городскую площадь, тележки, украшенные цветами, выкатывались на площадь из соседних селений, на них восседали девушки в черных юбках и желтых сатиновых фартуках. Мужчины, шагавшие у повозок, были одеты в разнообразные цветные костюмы: красные, синие, черные и желтые. Над толпой возвышались всадники, шли скрипачи, слышались песни.
Дагоберт сказал, что нам нужно спешить к Шюценхаусу – стрелковому дому и быть тамдо прихода шествия. В доме по указанию его отца для нас оставили специальные места.
Дагоберт привел нас к зданию рядом с ратушей. Когда мы вошли, к нам подошел человек в униформе, он, видимо, знал мальчиков и провел к нашим местам у помоста.
Мы слышали звуки оркестра и пение по мере приближения процессии. Дагоберт не сводил с меня глаз, наблюдая, какое впечатление на меня производит этот праздник. Теперь зал стал наполняться людьми. Мужчина в зеленой двойке ввел в зал людей с ружьями. Дагоберт шепнул мне на ухо, что это был стрелковый король. Его избирают ежегодно за умение стрелять, и в течение года он «властвует» среди охотников. Медали на его зеленом костюме получены им от «королей» других лет. В зал вваливались представители окрестных деревень, приехавшие посмотреть на состязание стрелков. Хотя мужчины и женщины в красочных костюмах все прибывали и прибывали, центр зала и пространство с краю, напротив помоста, оставались свободными. Там стоял столб, на который была водружена, как мне показалось, птица.
Фриц шепнул мне, что это не настоящая птица, она сделана из дерева и в нее воткнуты перья. Каждый год для праздника изготавливают новую птицу.
Снаружи снова раздались звуки фанфар – приближалась свита и семья герцога. Волнение мое усилилось. Я увижу графа, отца этих мальчиков, который благодаря им стал для меня легендарной личностью. Я заметила, какое впечатление произвел звук фанфар на ребят, они застыли возле меня в благоговейном молчании.
Затем дверь, которую я не заметила прежде, распахнулась настежь. Вошли два герольда – мальчики лет четырнадцати в синем и золотом, цветах герцогской семьи. Они затрубили, и при звуках фанфар люди в зале встали со своих мест. Вошел герцог. Я сразу же узнала его по портретам, которые я видела столько лет назад. Не изменился даже плащ из синего бархата, отороченный мехом горностая. Сзади него стояли мужчина и две женщины. Сердце мое сильно забилось, комната пошла кругом, и я испугалась, что потеряю сознание. Я подумала в тот момент, что нашла Максимилиана. Вошедший за герцогом мужчина напоминал Максимилиана – тот же рост, то же телосложение. Но это был не он. Я ошиблась. За те три дня я запомнила каждую деталь его лица, они запечатлелись навеки в моей памяти. Я никогда не смогла бы забыть, но и никогда не смогла бы спутать его с кем-нибудь более, чем на одну-две секунды. Было несомненное сходство, но не больше. Одна из женщин, стоявших рядом с ним, также напомнила мне Ильзу, но, присмотревшись, я убедилась, что это лишь сходство.
Это напоминало мне один из моих снов, через минуту меня ждало пробуждение. В зале вдруг стало невыносимо жарко, но дрожь не проходила. Я почувствовала, как Фриц сжимает мою руку, и ответила на его пожатие. Спокойствие вернулось ко мне, это был не сон.
Я взглянула на мальчиков, они не сводили глаз от: человека, принятого мною за Максимилиана, и я поняла, что это был племянник герцога и их отец.
Мне показалось, что я просто воображаю. Между ними небольшое сходство, а так как больше всего я хочу снова увидеть Максимилиана, я увидела его в этом человеке такого же телосложения, такого же роста, с таким же надменным видом.
Герцог и его свита заняли места на помосте. Я продолжала глядеть на герцога. Теперь я уже видела различие: граф был слегка тяжелее Максимилиана, с румяным цветом лица; в его лице проскальзывала жестокость, которую я никогда в Максимилиане не замечала. А, может быть, я ошибалась или отказывалась видеть? У графа был нос подлинней и более тонкие губы. Тем не менее они были очень похожи, но это сходство становилось меньше, чем больше я наблюдала за графом.
Дагоберт бросил на меня быстрый взгляд. Я догадалась, что он ждет от меня слов восхищения его отцом. Я шепнула:
– Кто эта женщина, рядом с герцогом?
– Супруга принца, принцесса Вильгелъмина.
– Где же принц?
– Его здесь нет. Мой отец – его кузен и занимает его место во время его отсутствия.
Я кивнула.
Церемония началась, ее целью было определить лучшего стрелка года.
Король стрелков ввел претендентов и представил их герцогу. Они начали стрелять по деревянной птице, стремясь сбросить ее с шеста.
Только двоим стрелкам удалось сбить птицу, и их наградили громкими аплодисментами. Им предстояло продолжить состязание по новой мишени. Вскоре один из них оказался победителем и был провозглашен королем стрелков на следующий год. На этом состязание стрелков закончилось, победитель получил поздравления герцогской семьи, но праздник только начинался. По словам Дагоберта, главное было впереди. Герцог с окружением покинул зал. Проходя мимо нас, граф взглянул на мальчиков, и его бесцеремонный взгляд скользнул по мне, вызвав у меня беспокойство и возмущение. Мной владело странное настроение. На мгновение мне показалось, что я нашла объект моих долгих поисков, Но испытала горькое разочарование. Может быть, поэтому я почувствовала негодование, оскорбившись, как граф взглянул на меня.
– Теперь мы отправляемся в лес на настоящую охоту, – объявил Дагоберт.
– Мне нездоровится, – пожаловался Фриц. Я взглянула на него с тревогой.
– Может быть, нам всем лучше ехать домой?
– Нет, – закричал Дагоберт. – Папа рассердится. Ты не посмеешь, Фриц, ты знаешь!
– Да, – согласился Фриц. – Я поеду.
– Если тебе нездоровится, вернемся в Клоксбург я поеду с вами и возьму на себя всю ответственность.
– Я не вернусь, – сказал Дагоберт.
– Я тоже не поеду, – присоединился Фриц. Но я видела, что он хотел вернуться.
Мы отправились на постоялый двор, где напоили наших лошадей, и выехали из города. Множество людей направлялось в лес. Примерно через полмили мы подъехали к месту, где собиралась толпа. Один из лесников взял наших лошадей. Видно было, что мальчиков хорошо знали, и люди расступались, давая нам пройти. Затем я увидела нечто похожее на большую палатку без верха. Четыре полосы брезента замыкали пространство, открытое сверху, и когда мы приблизились, кто-то, очевидно, охранник, поднял лоскут брезента и впустил нас вовнутрь. В центре палатки было воздвигнуто подобие павильона, роскошно украшенного цветами и листьями, цветочными гирляндами и венках. В павильоне были расставлены стулья, и нам предложили три сиденья.
– Что здесь будет? – шепнула я. Дагоберт прижал пальцы к губам, а Фриц побледнел, и, казалось, предстоящее действо ему не по нутру.
Раздался снова звук фанфар, и в палатку стали входить другие участники торжества. На этот раз герцога не было, и возглавляли участников граф, отец мальчиков и две дамы, одна из них напомнившая мне Ильзу. Опять оценивающий взгляд скользнул по мне, и тут я инстинктивно поняла, что так он смотрит на любую женщину. Я подумала о матерях мальчиков и Лизель, удостоившихся в свое время такой же оценки, и почувствовала в душе неприязнь к этому человеку, дерзнувшему возродить мои надежды, наполнить меня радостью, но оказавшемуся совсем не тем, кого я искала.
Фриц придвинулся ко мне поближе. Я взяла его за руку, прижала к себе. Сияющие глаза Дагоберта следили за отцом. Теперь все места в павильоне оказались занятыми, и граф стукнул в ладоши. Все встали, и я увидела ружья в руках мужчин. Раздались крики. Брезент поднялся, и десятки оленей бросились в загон. Раздались выстрелы, и множество прекрасных животных упало на траву. Я не отвела глаз и взглянула на Фрица. Он сидел, прикрыв глаза, и слегка покачивался.
Я как бы со стороны услышала свой голос.
– Это ужасно! Мясники!
Схватив Фрица за руку и отбросив брезент, я потащила его прочь от места бойни.
О Дагоберте я забыла. Моей единственной мыслью было состояние Фрица, настроение которого так совпадало с моим. Убийство загнанных под пули прекрасных, ни в чем не повинных существ потрясло меня, как никогда.
Я нашла лошадей, человек, их охранявший, с удивлением глядел на нас.
– Мы возвращаемся в Клоксбург, – сказала я ему. – Сходите и попросите молодого господина Дагоберта немедленно прийти сюда.
Фрица трясло, когда он садился на пони. Я надеялась, что мне удалось скрыть свое волнение. Вскоре вернулся с Дагобертом один из лесников, тот выглядел ошеломленным.
– Папа очень рассердился, – сказал он, когда мы отъехали.
Я надеюсь, что не показала им своего смятения. Я чувствовала, что они оба внимательно смотрят на меня: Фриц – как на спасительницу, в возможности которой он сомневался; Дагоберт – как на отчаянную незнакомку, поведение которой скорее объяснялось невежеством, а не мужеством.
Обратный путь в Клоксбург прошел в полном молчании. После прибытия я отправилась в свою комнату, и сразу в дверь постучалась фрау Грабен.
– Вы покинули павильон! Никому не позволено выйти из павильона до того, как его покинут члены семьи герцога.
– Мы ушли!
Несмотря на то, что она считала, что я совершила совершенно непростительный проступок, она не смогла скрыть своего удовольствия. На ее лице было то же выражение, что и в тот вечер, когда, придя к ней в гости; я удивилась, увидев пауков в тазике.
– Счастье, что там не было герцога.
– Я, должно быть, совершила государственное преступление.
– Очень серьезный проступок.
– И что же теперь сделают со мной? Расстреляют?
Она улыбнулась.
– Не знаю, что будет. Увидим. Я слышала от Дагоберта, что его отец разгневался не на шутку. Я бывало звала этих мальчишек Доннер и Блитцен (Гром и Молния). Никто не впадал в такую ярость, как Фредди. Настоящий гром. А принц во всем был как молния: брался за все и через минуту затухал. Да, я звала их Гром и Молния.
– Предположим, меня попросят уехать.
– Посмотрим, – сказала фрау Грабен.
Затем она заговорила о своих подопечных – кузенах графе и принце. Таких детей больше не было. Одни проказы. Я поняла, что принц был ее баловнем. Маленькая Молния был чуть привлекательнее молодого Грома.
Но мне было не до воспоминаний. Я думала о том, что со мной будет, и почти уверилась в мысли, что мне предложат собрать вещи и убраться. Графу, понятно, не захочется держать дерзкого нарушителя этикета в роли воспитателя его детей.
Я отправилась в комнату в башне. Она в какой-то степени вносила успокоение в мою душу. Я взглянула на долину, на город, где происходило стрелковое торжество, на лес – место отвратительного побоища, и отчаянная грусть охватила меня. Если мне придется уехать, я никогда не получу ответа на мучивший меня вопрос. Появление фрау Грабен в лавке и мой приезд в Германию напомнили: мне встречу с Ильзой – та же режиссура. В них было нечто нереальное. Они походили на фантастические приключения, в которых участвовали лесные боги и герои. Я изменилась с тех пор, выросла из легкомысленной девчонки, заблудившейся в тумане, и чувствовала, что сумею раскрыть тайну Ночи Седьмой луны и внести, наконец, покой в свою душу. В случае отъезда всем моим надеждам пришел бы конец. Возможно, я могла бы поехать в Далменштифт и предложить свои услуги учителя английского, как предполагала когда-то. Но мне хотелось остаться здесь, я привязалась к детям, в особенности к Фрицу. Жизнь в замкнутом мирке обители не манила меня. Единственным ее достоинством была близость заколдованного леса, где некогда я вошла в сновидение... или может быть, в подлинную жизнь?
Я провела бессонную ночь, а наутро, когда мы с детьми сидели у окна в башне, увидели небольшую кавалькаду всадников, они поднимались по горной дороге к Клоксбургу.
– Это папа, – закричал Дагоберт.
Мое сердце екнуло. Граф не терял времени.
Я попросила мальчиков пойти вымыть руки и приготовиться к встрече гостя и отправилась к себе, готовая ко всему.
Меня пригласили в Рыцарский зал. Покинув крепость, я пересекла внутренний двор замка и вошла в Рандхаусбург. Колени мои дрожали, но я шла с гордо поднятой головой и чувствовала, как горели у меня щеки. Я надеялась, что мое волнение не бросается в глаза. Пытаясь успокоиться, я говорила себе: ну пусть меня уволят, я поселюсь пока в скромной гостинице где-нибудь неподалеку и, возможно, устроюсь преподавать в Даменштифте.
Он сидел в одиночестве и встал при моем появлении, поклонился до пояса, как в свое время мальчики, щелкнув каблуками. Он выглядел великолепно в форме герцогского гвардейца. Рядом с ним я смотрелась как серый воробей на фоне павлина.
– Мисс... э... – начал он.
– Трант, – подсказала :я.
– Вчера мы встретились впервые, мисс Трант. Он хорошо говорил по-английски, практически без акцента. Его голос подействовал на меня успокаивающе, он очень напоминал голос Максимилиана.
– Вы учите моих детей английскому, – продолжал он.
– Да.
– Мне кажется, они не очень продвинулись в учебе.
– Наоборот, я бы сказала, что они добились прекрасных успехов. Когда я приехала, они знали всего одно-два слова, их обучению языку не уделялось никакого внимания.
Мне нечего было терять, и я осмелела. Он намеревался избавиться от меня, и поскольку я сочла его обращение агрессивным, я придала своему голосу твердость, которую он мог принять за высокомерие. Он уселся за столик, на котором стояла оловянная посуда.
– Садитесь, – разрешил он.
Его повелительная манера разговаривать была мне совсем не по душе, но, продолжая стоять, я ставила себя в невыгодное положение, и я села.
– Таковы находите детей невежественными?
– В отношении английского языка несомненно.
– И они достигли с момента вашего приезда таких успехов, что, когда я попросил их высказаться по-английски о вчерашнем происшествии, они совершенно лишились дара речи.
– Возможно, сейчас это превосходит их возможности.
– А вам это оказалось вполне под силу.
– Думаю, свою точку зрения я высказала.
– Вы не оставили никаких сомнений, что считаете нас страной варваров. – Он остановился в ожидании ответной реплики, но я молчала. – Так или не так?
– Я считаю этот спектакль отвратительным.
– Неужели?
– Что ж здесь удивительного?
– Ах, эта британская впечатлительность! Реакция вашей королевы была примерно такой же. Я присутствовал на подобном развлечении. Она сказала: «Бойня!»
– Что ж. Я оказалась в благородной компании.
– Мне кажется, вы не придаете этому большого значения. Вчера вы тоже находились в благородной компании, но вели себя удивительно невежливо. Только то, что вы иностранка и могли не знать наших обычаев, могло бы спасти вас от сурового наказания.
– Я понимаю, что нарушила правила этикета, и приношу за это свои извинения.
– Очень любезно с вашей стороны.
– Если бы я знала, какое зрелище мне предстоит, я никогда не приняла бы в нем участия.
– Вам приказали бы сделать это!
– Тем не менее я бы отказалась.
– Те, кто находятся на нашей службе, выполняют наши приказания.
– Видимо, я не из тех, и поэтому, считая подобные приказания неприемлемыми, мне следует отказаться от должности.
– Что вы и делаете?
– Если вы этого хотите, у меня нет выбора.
– Выбор существует. Если вы попросите извинения. Скажем, вы иностранка, незнакомая с местным этикетом. Извинения следует принести принцессе, графине и другим членам двора. Учитывая ваше незнание местных обычаев, вас простят при условии, конечно, что вы не будете впредь их нарушать.
– Я не смогу дать подобного обещания. Если меня попросят снова принять участие в подобном отвратительном спектакле, я откажусь.
– От своего имени, возможно. Но с вами были мои сыновья. Вы думаете, я могу позволить забивать их головы мыслями, мешающими им стать настоящими мужчинами?
Я представила, как он заставляет Фрица наблюдать подобные сцены, пытаясь сделать из него «настоящего мужчину». Неудивительно, что бедный матьчик нервничает, ходит во сне. Я была готова бороться за Фрица больше, чем за себя.
– Фриц – очень чувствительный мальчик, – сказала я серьезно.
– Отчего? Потому что его воспитывали женщины?
– Оттого, что у него легковозбудимый характер.
– Дорогая мисс Трант! Мне некогда возиться с легковозбудимыми натурами. Я хочу сделать из мальчишки мужчину.
– Разве по-мужски находить удовольствие в убийстве прекрасных животных?
– Ну и мысли у вас. Я думаю, вы наверняка преуспевали в академии для избранных молодых леди!
– Возможно. И вы сообщаете мне, что я уволена. В таком случае мне надо собрать свои вещи, чтобы долго здесь не задерживаться.
Он встал, подошел ко мне и уселся на столик, совсем; рядом со мной.
– Вы очень торопитесь, мисс Трант. Не думаю, что из запальчивых людей получаются хорошие педагоги.
– Прекрасно, я ухожу!
– Но лично у меня нет возражений против таких качеств.
– Рада, что не во всем раздражаю вас.
– Раздражаете меня не вы, мисс Трант, а ваш вчерашний поступок.
Его близость, исходившая от него мужественность пугали меня. Он был очень похож на Максимилиана. В ту ночь в охотничьем домике Фредерик не остался бы по сторону закрытой двери. Вот это я чувствовала ИНСТИНКТИВНО.
– Мне кажется, я обидела вас, – сказала я поспешно. – Закончим на этом нашу беседу, я пойду.
– У вас в обычае уходить без предупреждения. Moй обычай – разрешать своим служащим приходить или уходить.
– Я предполагаю, что я больше не работаю на вас и на меня это не распространяется.
Я отвернулась. Он был рядом, и я ощущала теплое дыхание на своей шее.
Крепко взяв меня за руку, он сказал:
– Вы остаетесь. – Улыбнувшись и полуприкрыв глаза, он скользнул по мне взглядом. – Я решил дать вам еще одну возможность, – продолжил он.
Я смело взглянула ему в лицо.
– Предупреждаю вас, в аналогичных обстоятельствах я поступлю точно так же.
– Посмотрим.
Я сняла его руку со своей и поспешно опустила ее. Его удивлению не было предела.
– Когда вам заблагорассудится, пожалуйста, вы можете уволить меня.
С этими словами я вышла из Рыцарского зала, пересекла крепостной двор и вошла в крепость. Меня всю трясло, но настроение было приподнятое, словно я одержала победу. В какой-то степени так оно и было, по крайней мере, меня оставили работать в Клоксбурге.
Я сидела у окна, и ветерок обдувал мои горящие щеки. Встреча потрясла меня; вызывающий взгляд графа не оставил у меня сомнений, кого он выбрал в качестве очередной жертвы. Я была достаточно опытна, чтобы распознать его намерения. К моему страху примешивалось удивление – я уже перестал а думать о себе как о привлекательной женщине. Другое дело в юности, тогда помимо внешности и копны темных волос ко мне привлекали внимание, живость характера и жизнерадостность. Однако после замужества, мнимого или реального, и рождения ребенка (в этом-то я была уверена), и его утраты я изменилась. И мисс Гревилль, и тетя Матильда часто говорили, что я сильно изменилась после возвращения из-за границы. Мою веселость поглотила туча сомнений. Я любила и потеряла мужа и ребенка, и мало кто остается прежним после таких переживаний.
Энтони, правда, просил моей руки. Я вдруг осознала, что почти забыла о нем. Он писал дважды, письма его были полны подробностей о делах прихода, его работе. Они должны были интересовать меня, но я обнаружила, что не могу с вниманием прочесть эти письма до конца.
Со времени прибытия в Клоксбург я ощущала Необычайное волнение, схожее с тем, какое испытала, проснувшись в постели в доме Ильзы и узнав, что мое замужество – сон, навеянный лечением доктора Карлсберга. Во мне таилось глубокое убеждение, что ключ к моей тайне я найду только здесь. На секунду увидев графа, я уверилась, что нашла разгадку. Но это оказалось заблуждением, и теперь сам граф становился препятствием на моем пути.
Я догадывалась, что произошло. Как женщина с опытом, я понимала, какой тип он представляет. Будучи всемогущим в своем мирке, он встречался с небольшим сопротивлением, и поначалу оно его привлекало, но ненадолго. Скоро оно начало ему надоедать. Вероятно, вскоре мне придется все-таки обратиться в Даменштифт.
Мои размышления прервали голоса внизу.
– Скоро состоится охота на оленей, – сказал он мне. Мы поедем. Это так здорово. Паф, паф.
– Ты собираешься охотиться на оленей?
– Это особая охота. Там будет мой отец.
Я повернулась к Фрицу.
– А ты поедешь?
Фриц не ответил, и Дагоберт закричал:
– Конечно, он поедет. А Лизель нет. Она еще маленькая.
Лизель зарыдала.
– Она может поехать вместо меня, – сказал Фриц.
– Нет, не может, – закричал Дагоберт. – Ты просто испугался, а она от того не станет старше.
– Я не испугался, – сказал Фриц.
– Нет, испугался!
– Нет, не испугался.
– Испугался, испугался, испугался! – Дагоберт кружился вокруг Фрица, как маленький раздраженный дервиш, Фриц ударил его.
– Пожалуйста, прекратите, – сказала я. – Очень неприлично драться перед вашим учителем английского языка.
Дагоберт подумал и спросил:
– А будет ли неприличным драться за вашей спиной, мисс?
– Ты становишься грубым, Дагоберт! – сказала я, – что также неприлично. А теперь кончайте дурачиться и расскажите, где состоится эта охота на оленей.
– В лесу, где олени.
– В Клоксбургском лесу?
– Нет, в герцогском.
– Ты хочешь сказать, что вы, мальчики, также примете участие в этой охоте?
Дагоберт прыснул со смеху, а Фриц пояснил:
– Это другая охота, мисс. Их всех гонят в одно место, много-много оленей, они выбегают и их убивают и...
– Паф, паф, паф, – закричал Дагоберт.
Я так и не поняла ничего из их слов и обратилась за разъяснениями к фрау Грабен.
Она сидела в кресле с тазиком в руках. На столе рядом с ней лежал кусок пряного пирога, который, как я узнала, ей очень нравился. Фрау Грабен редко плотно обедала и целый день ела что-нибудь вкусненькое. Она опустила тазик, и я, не удержавшись, взглянула в него. Там были два паука. Увидев мое удивление, фрау Грабен засмеялась довольным сытым смехом.
– Мне нравится сажать их вместе и следить за их поведением. Сейчас они ведут разведку, не знают, как себя вести. Они попали в этот странный мир. Потом, я уверена, будут сражаться, и один из них убьет другого.
– Но зачем это им? – спросила я.
Пауки очень интересны. Как они плетут свою паутину, прекрасные паутинки. Однажды я наблюдала бой между огромным шмелем и большим пауком. – Ее глаза блестели от возбуждения. – Шмель попал в паутину, и вы бы видели, как паук принялся за работу! Он завернул шмеля в липкую паутину, но шмель был слишком силен, и паутина не выдержала. Он вырвался и улетел, схватив паука. Интересно, что с ним случилось дальше. У них все как у людей. Вы сажаете их где-нибудь с кем-нибудь еще и наблюдаете, что произойдет. Но я глупая старая женщина. Боюсь, что я часто бываю такой. Теперь приходите вы, добрая приятная молодая женщина, и вы пытаетесь меня убедить, что я не такая. Но вы же знаете меня, милая, не правда ли? И вот вы немножко удивлены моими пауками. Не обращайте внимания. – Она успокаивающе улыбнулась. – Видите ли, дорогая мисс Трант. Меня интересует все, все, даже пауки.
Я сказала, что мальчики собираются на оленью охоту.
– Да, это что-то вроде охоты. Вы увидите, потому что вам придется поехать с ними.
– Мне... ехать на охоту...
– Там нет погони за оленями. Увидите, что это такое. Граф желает, чтобы мальчики были там. Охота намечена на завтра, что-то вроде охотничьего праздника. Жаль, что принца не будет. Ему всегда нравился праздник стрельбы – Шюценфест!
– А мне что там делать?
– Ничего. Вы будете только присматривать там мальчиками. Вам понравится процессия. Очень красочная. Мы очень любим эти праздники.
– Так там не будет погони за оленями.
– Никакой погони. Эти мальчики вам нарасскажут. – Она улыбалась своей простой счастливой улыбкой, уверяя меня, что все будет хорошо.
На следующий день мы отправились на праздник стрельбы. Я так и не смогла ничего выведать у мальчиков. Дагоберт был слишком возбужден, он бегал вокруг с криками «паф» и убивал воображаемых оленей. Фриц настороженно молчал.
Так как мы не собирались вернуться в замок к обеду, фрау Грабен объяснила нам, что нам следует остановиться в городе на одном из постоялых дворов и оставить там лошадей. Очень хорошенькая дочь хозяина угостила нас прохладным яблочным элем и «шинкенбротом» – большими ломтями вареного мяса, уложенными на толстые хлеба с маслом.
Пока мы ели, толпы народа стали заполнять верхнюю городскую площадь, тележки, украшенные цветами, выкатывались на площадь из соседних селений, на них восседали девушки в черных юбках и желтых сатиновых фартуках. Мужчины, шагавшие у повозок, были одеты в разнообразные цветные костюмы: красные, синие, черные и желтые. Над толпой возвышались всадники, шли скрипачи, слышались песни.
Дагоберт сказал, что нам нужно спешить к Шюценхаусу – стрелковому дому и быть тамдо прихода шествия. В доме по указанию его отца для нас оставили специальные места.
Дагоберт привел нас к зданию рядом с ратушей. Когда мы вошли, к нам подошел человек в униформе, он, видимо, знал мальчиков и провел к нашим местам у помоста.
Мы слышали звуки оркестра и пение по мере приближения процессии. Дагоберт не сводил с меня глаз, наблюдая, какое впечатление на меня производит этот праздник. Теперь зал стал наполняться людьми. Мужчина в зеленой двойке ввел в зал людей с ружьями. Дагоберт шепнул мне на ухо, что это был стрелковый король. Его избирают ежегодно за умение стрелять, и в течение года он «властвует» среди охотников. Медали на его зеленом костюме получены им от «королей» других лет. В зал вваливались представители окрестных деревень, приехавшие посмотреть на состязание стрелков. Хотя мужчины и женщины в красочных костюмах все прибывали и прибывали, центр зала и пространство с краю, напротив помоста, оставались свободными. Там стоял столб, на который была водружена, как мне показалось, птица.
Фриц шепнул мне, что это не настоящая птица, она сделана из дерева и в нее воткнуты перья. Каждый год для праздника изготавливают новую птицу.
Снаружи снова раздались звуки фанфар – приближалась свита и семья герцога. Волнение мое усилилось. Я увижу графа, отца этих мальчиков, который благодаря им стал для меня легендарной личностью. Я заметила, какое впечатление произвел звук фанфар на ребят, они застыли возле меня в благоговейном молчании.
Затем дверь, которую я не заметила прежде, распахнулась настежь. Вошли два герольда – мальчики лет четырнадцати в синем и золотом, цветах герцогской семьи. Они затрубили, и при звуках фанфар люди в зале встали со своих мест. Вошел герцог. Я сразу же узнала его по портретам, которые я видела столько лет назад. Не изменился даже плащ из синего бархата, отороченный мехом горностая. Сзади него стояли мужчина и две женщины. Сердце мое сильно забилось, комната пошла кругом, и я испугалась, что потеряю сознание. Я подумала в тот момент, что нашла Максимилиана. Вошедший за герцогом мужчина напоминал Максимилиана – тот же рост, то же телосложение. Но это был не он. Я ошиблась. За те три дня я запомнила каждую деталь его лица, они запечатлелись навеки в моей памяти. Я никогда не смогла бы забыть, но и никогда не смогла бы спутать его с кем-нибудь более, чем на одну-две секунды. Было несомненное сходство, но не больше. Одна из женщин, стоявших рядом с ним, также напомнила мне Ильзу, но, присмотревшись, я убедилась, что это лишь сходство.
Это напоминало мне один из моих снов, через минуту меня ждало пробуждение. В зале вдруг стало невыносимо жарко, но дрожь не проходила. Я почувствовала, как Фриц сжимает мою руку, и ответила на его пожатие. Спокойствие вернулось ко мне, это был не сон.
Я взглянула на мальчиков, они не сводили глаз от: человека, принятого мною за Максимилиана, и я поняла, что это был племянник герцога и их отец.
Мне показалось, что я просто воображаю. Между ними небольшое сходство, а так как больше всего я хочу снова увидеть Максимилиана, я увидела его в этом человеке такого же телосложения, такого же роста, с таким же надменным видом.
Герцог и его свита заняли места на помосте. Я продолжала глядеть на герцога. Теперь я уже видела различие: граф был слегка тяжелее Максимилиана, с румяным цветом лица; в его лице проскальзывала жестокость, которую я никогда в Максимилиане не замечала. А, может быть, я ошибалась или отказывалась видеть? У графа был нос подлинней и более тонкие губы. Тем не менее они были очень похожи, но это сходство становилось меньше, чем больше я наблюдала за графом.
Дагоберт бросил на меня быстрый взгляд. Я догадалась, что он ждет от меня слов восхищения его отцом. Я шепнула:
– Кто эта женщина, рядом с герцогом?
– Супруга принца, принцесса Вильгелъмина.
– Где же принц?
– Его здесь нет. Мой отец – его кузен и занимает его место во время его отсутствия.
Я кивнула.
Церемония началась, ее целью было определить лучшего стрелка года.
Король стрелков ввел претендентов и представил их герцогу. Они начали стрелять по деревянной птице, стремясь сбросить ее с шеста.
Только двоим стрелкам удалось сбить птицу, и их наградили громкими аплодисментами. Им предстояло продолжить состязание по новой мишени. Вскоре один из них оказался победителем и был провозглашен королем стрелков на следующий год. На этом состязание стрелков закончилось, победитель получил поздравления герцогской семьи, но праздник только начинался. По словам Дагоберта, главное было впереди. Герцог с окружением покинул зал. Проходя мимо нас, граф взглянул на мальчиков, и его бесцеремонный взгляд скользнул по мне, вызвав у меня беспокойство и возмущение. Мной владело странное настроение. На мгновение мне показалось, что я нашла объект моих долгих поисков, Но испытала горькое разочарование. Может быть, поэтому я почувствовала негодование, оскорбившись, как граф взглянул на меня.
– Теперь мы отправляемся в лес на настоящую охоту, – объявил Дагоберт.
– Мне нездоровится, – пожаловался Фриц. Я взглянула на него с тревогой.
– Может быть, нам всем лучше ехать домой?
– Нет, – закричал Дагоберт. – Папа рассердится. Ты не посмеешь, Фриц, ты знаешь!
– Да, – согласился Фриц. – Я поеду.
– Если тебе нездоровится, вернемся в Клоксбург я поеду с вами и возьму на себя всю ответственность.
– Я не вернусь, – сказал Дагоберт.
– Я тоже не поеду, – присоединился Фриц. Но я видела, что он хотел вернуться.
Мы отправились на постоялый двор, где напоили наших лошадей, и выехали из города. Множество людей направлялось в лес. Примерно через полмили мы подъехали к месту, где собиралась толпа. Один из лесников взял наших лошадей. Видно было, что мальчиков хорошо знали, и люди расступались, давая нам пройти. Затем я увидела нечто похожее на большую палатку без верха. Четыре полосы брезента замыкали пространство, открытое сверху, и когда мы приблизились, кто-то, очевидно, охранник, поднял лоскут брезента и впустил нас вовнутрь. В центре палатки было воздвигнуто подобие павильона, роскошно украшенного цветами и листьями, цветочными гирляндами и венках. В павильоне были расставлены стулья, и нам предложили три сиденья.
– Что здесь будет? – шепнула я. Дагоберт прижал пальцы к губам, а Фриц побледнел, и, казалось, предстоящее действо ему не по нутру.
Раздался снова звук фанфар, и в палатку стали входить другие участники торжества. На этот раз герцога не было, и возглавляли участников граф, отец мальчиков и две дамы, одна из них напомнившая мне Ильзу. Опять оценивающий взгляд скользнул по мне, и тут я инстинктивно поняла, что так он смотрит на любую женщину. Я подумала о матерях мальчиков и Лизель, удостоившихся в свое время такой же оценки, и почувствовала в душе неприязнь к этому человеку, дерзнувшему возродить мои надежды, наполнить меня радостью, но оказавшемуся совсем не тем, кого я искала.
Фриц придвинулся ко мне поближе. Я взяла его за руку, прижала к себе. Сияющие глаза Дагоберта следили за отцом. Теперь все места в павильоне оказались занятыми, и граф стукнул в ладоши. Все встали, и я увидела ружья в руках мужчин. Раздались крики. Брезент поднялся, и десятки оленей бросились в загон. Раздались выстрелы, и множество прекрасных животных упало на траву. Я не отвела глаз и взглянула на Фрица. Он сидел, прикрыв глаза, и слегка покачивался.
Я как бы со стороны услышала свой голос.
– Это ужасно! Мясники!
Схватив Фрица за руку и отбросив брезент, я потащила его прочь от места бойни.
О Дагоберте я забыла. Моей единственной мыслью было состояние Фрица, настроение которого так совпадало с моим. Убийство загнанных под пули прекрасных, ни в чем не повинных существ потрясло меня, как никогда.
Я нашла лошадей, человек, их охранявший, с удивлением глядел на нас.
– Мы возвращаемся в Клоксбург, – сказала я ему. – Сходите и попросите молодого господина Дагоберта немедленно прийти сюда.
Фрица трясло, когда он садился на пони. Я надеялась, что мне удалось скрыть свое волнение. Вскоре вернулся с Дагобертом один из лесников, тот выглядел ошеломленным.
– Папа очень рассердился, – сказал он, когда мы отъехали.
Я надеюсь, что не показала им своего смятения. Я чувствовала, что они оба внимательно смотрят на меня: Фриц – как на спасительницу, в возможности которой он сомневался; Дагоберт – как на отчаянную незнакомку, поведение которой скорее объяснялось невежеством, а не мужеством.
Обратный путь в Клоксбург прошел в полном молчании. После прибытия я отправилась в свою комнату, и сразу в дверь постучалась фрау Грабен.
– Вы покинули павильон! Никому не позволено выйти из павильона до того, как его покинут члены семьи герцога.
– Мы ушли!
Несмотря на то, что она считала, что я совершила совершенно непростительный проступок, она не смогла скрыть своего удовольствия. На ее лице было то же выражение, что и в тот вечер, когда, придя к ней в гости; я удивилась, увидев пауков в тазике.
– Счастье, что там не было герцога.
– Я, должно быть, совершила государственное преступление.
– Очень серьезный проступок.
– И что же теперь сделают со мной? Расстреляют?
Она улыбнулась.
– Не знаю, что будет. Увидим. Я слышала от Дагоберта, что его отец разгневался не на шутку. Я бывало звала этих мальчишек Доннер и Блитцен (Гром и Молния). Никто не впадал в такую ярость, как Фредди. Настоящий гром. А принц во всем был как молния: брался за все и через минуту затухал. Да, я звала их Гром и Молния.
– Предположим, меня попросят уехать.
– Посмотрим, – сказала фрау Грабен.
Затем она заговорила о своих подопечных – кузенах графе и принце. Таких детей больше не было. Одни проказы. Я поняла, что принц был ее баловнем. Маленькая Молния был чуть привлекательнее молодого Грома.
Но мне было не до воспоминаний. Я думала о том, что со мной будет, и почти уверилась в мысли, что мне предложат собрать вещи и убраться. Графу, понятно, не захочется держать дерзкого нарушителя этикета в роли воспитателя его детей.
Я отправилась в комнату в башне. Она в какой-то степени вносила успокоение в мою душу. Я взглянула на долину, на город, где происходило стрелковое торжество, на лес – место отвратительного побоища, и отчаянная грусть охватила меня. Если мне придется уехать, я никогда не получу ответа на мучивший меня вопрос. Появление фрау Грабен в лавке и мой приезд в Германию напомнили: мне встречу с Ильзой – та же режиссура. В них было нечто нереальное. Они походили на фантастические приключения, в которых участвовали лесные боги и герои. Я изменилась с тех пор, выросла из легкомысленной девчонки, заблудившейся в тумане, и чувствовала, что сумею раскрыть тайну Ночи Седьмой луны и внести, наконец, покой в свою душу. В случае отъезда всем моим надеждам пришел бы конец. Возможно, я могла бы поехать в Далменштифт и предложить свои услуги учителя английского, как предполагала когда-то. Но мне хотелось остаться здесь, я привязалась к детям, в особенности к Фрицу. Жизнь в замкнутом мирке обители не манила меня. Единственным ее достоинством была близость заколдованного леса, где некогда я вошла в сновидение... или может быть, в подлинную жизнь?
Я провела бессонную ночь, а наутро, когда мы с детьми сидели у окна в башне, увидели небольшую кавалькаду всадников, они поднимались по горной дороге к Клоксбургу.
– Это папа, – закричал Дагоберт.
Мое сердце екнуло. Граф не терял времени.
Я попросила мальчиков пойти вымыть руки и приготовиться к встрече гостя и отправилась к себе, готовая ко всему.
Меня пригласили в Рыцарский зал. Покинув крепость, я пересекла внутренний двор замка и вошла в Рандхаусбург. Колени мои дрожали, но я шла с гордо поднятой головой и чувствовала, как горели у меня щеки. Я надеялась, что мое волнение не бросается в глаза. Пытаясь успокоиться, я говорила себе: ну пусть меня уволят, я поселюсь пока в скромной гостинице где-нибудь неподалеку и, возможно, устроюсь преподавать в Даменштифте.
Он сидел в одиночестве и встал при моем появлении, поклонился до пояса, как в свое время мальчики, щелкнув каблуками. Он выглядел великолепно в форме герцогского гвардейца. Рядом с ним я смотрелась как серый воробей на фоне павлина.
– Мисс... э... – начал он.
– Трант, – подсказала :я.
– Вчера мы встретились впервые, мисс Трант. Он хорошо говорил по-английски, практически без акцента. Его голос подействовал на меня успокаивающе, он очень напоминал голос Максимилиана.
– Вы учите моих детей английскому, – продолжал он.
– Да.
– Мне кажется, они не очень продвинулись в учебе.
– Наоборот, я бы сказала, что они добились прекрасных успехов. Когда я приехала, они знали всего одно-два слова, их обучению языку не уделялось никакого внимания.
Мне нечего было терять, и я осмелела. Он намеревался избавиться от меня, и поскольку я сочла его обращение агрессивным, я придала своему голосу твердость, которую он мог принять за высокомерие. Он уселся за столик, на котором стояла оловянная посуда.
– Садитесь, – разрешил он.
Его повелительная манера разговаривать была мне совсем не по душе, но, продолжая стоять, я ставила себя в невыгодное положение, и я села.
– Таковы находите детей невежественными?
– В отношении английского языка несомненно.
– И они достигли с момента вашего приезда таких успехов, что, когда я попросил их высказаться по-английски о вчерашнем происшествии, они совершенно лишились дара речи.
– Возможно, сейчас это превосходит их возможности.
– А вам это оказалось вполне под силу.
– Думаю, свою точку зрения я высказала.
– Вы не оставили никаких сомнений, что считаете нас страной варваров. – Он остановился в ожидании ответной реплики, но я молчала. – Так или не так?
– Я считаю этот спектакль отвратительным.
– Неужели?
– Что ж здесь удивительного?
– Ах, эта британская впечатлительность! Реакция вашей королевы была примерно такой же. Я присутствовал на подобном развлечении. Она сказала: «Бойня!»
– Что ж. Я оказалась в благородной компании.
– Мне кажется, вы не придаете этому большого значения. Вчера вы тоже находились в благородной компании, но вели себя удивительно невежливо. Только то, что вы иностранка и могли не знать наших обычаев, могло бы спасти вас от сурового наказания.
– Я понимаю, что нарушила правила этикета, и приношу за это свои извинения.
– Очень любезно с вашей стороны.
– Если бы я знала, какое зрелище мне предстоит, я никогда не приняла бы в нем участия.
– Вам приказали бы сделать это!
– Тем не менее я бы отказалась.
– Те, кто находятся на нашей службе, выполняют наши приказания.
– Видимо, я не из тех, и поэтому, считая подобные приказания неприемлемыми, мне следует отказаться от должности.
– Что вы и делаете?
– Если вы этого хотите, у меня нет выбора.
– Выбор существует. Если вы попросите извинения. Скажем, вы иностранка, незнакомая с местным этикетом. Извинения следует принести принцессе, графине и другим членам двора. Учитывая ваше незнание местных обычаев, вас простят при условии, конечно, что вы не будете впредь их нарушать.
– Я не смогу дать подобного обещания. Если меня попросят снова принять участие в подобном отвратительном спектакле, я откажусь.
– От своего имени, возможно. Но с вами были мои сыновья. Вы думаете, я могу позволить забивать их головы мыслями, мешающими им стать настоящими мужчинами?
Я представила, как он заставляет Фрица наблюдать подобные сцены, пытаясь сделать из него «настоящего мужчину». Неудивительно, что бедный матьчик нервничает, ходит во сне. Я была готова бороться за Фрица больше, чем за себя.
– Фриц – очень чувствительный мальчик, – сказала я серьезно.
– Отчего? Потому что его воспитывали женщины?
– Оттого, что у него легковозбудимый характер.
– Дорогая мисс Трант! Мне некогда возиться с легковозбудимыми натурами. Я хочу сделать из мальчишки мужчину.
– Разве по-мужски находить удовольствие в убийстве прекрасных животных?
– Ну и мысли у вас. Я думаю, вы наверняка преуспевали в академии для избранных молодых леди!
– Возможно. И вы сообщаете мне, что я уволена. В таком случае мне надо собрать свои вещи, чтобы долго здесь не задерживаться.
Он встал, подошел ко мне и уселся на столик, совсем; рядом со мной.
– Вы очень торопитесь, мисс Трант. Не думаю, что из запальчивых людей получаются хорошие педагоги.
– Прекрасно, я ухожу!
– Но лично у меня нет возражений против таких качеств.
– Рада, что не во всем раздражаю вас.
– Раздражаете меня не вы, мисс Трант, а ваш вчерашний поступок.
Его близость, исходившая от него мужественность пугали меня. Он был очень похож на Максимилиана. В ту ночь в охотничьем домике Фредерик не остался бы по сторону закрытой двери. Вот это я чувствовала ИНСТИНКТИВНО.
– Мне кажется, я обидела вас, – сказала я поспешно. – Закончим на этом нашу беседу, я пойду.
– У вас в обычае уходить без предупреждения. Moй обычай – разрешать своим служащим приходить или уходить.
– Я предполагаю, что я больше не работаю на вас и на меня это не распространяется.
Я отвернулась. Он был рядом, и я ощущала теплое дыхание на своей шее.
Крепко взяв меня за руку, он сказал:
– Вы остаетесь. – Улыбнувшись и полуприкрыв глаза, он скользнул по мне взглядом. – Я решил дать вам еще одну возможность, – продолжил он.
Я смело взглянула ему в лицо.
– Предупреждаю вас, в аналогичных обстоятельствах я поступлю точно так же.
– Посмотрим.
Я сняла его руку со своей и поспешно опустила ее. Его удивлению не было предела.
– Когда вам заблагорассудится, пожалуйста, вы можете уволить меня.
С этими словами я вышла из Рыцарского зала, пересекла крепостной двор и вошла в крепость. Меня всю трясло, но настроение было приподнятое, словно я одержала победу. В какой-то степени так оно и было, по крайней мере, меня оставили работать в Клоксбурге.
Я сидела у окна, и ветерок обдувал мои горящие щеки. Встреча потрясла меня; вызывающий взгляд графа не оставил у меня сомнений, кого он выбрал в качестве очередной жертвы. Я была достаточно опытна, чтобы распознать его намерения. К моему страху примешивалось удивление – я уже перестал а думать о себе как о привлекательной женщине. Другое дело в юности, тогда помимо внешности и копны темных волос ко мне привлекали внимание, живость характера и жизнерадостность. Однако после замужества, мнимого или реального, и рождения ребенка (в этом-то я была уверена), и его утраты я изменилась. И мисс Гревилль, и тетя Матильда часто говорили, что я сильно изменилась после возвращения из-за границы. Мою веселость поглотила туча сомнений. Я любила и потеряла мужа и ребенка, и мало кто остается прежним после таких переживаний.
Энтони, правда, просил моей руки. Я вдруг осознала, что почти забыла о нем. Он писал дважды, письма его были полны подробностей о делах прихода, его работе. Они должны были интересовать меня, но я обнаружила, что не могу с вниманием прочесть эти письма до конца.
Со времени прибытия в Клоксбург я ощущала Необычайное волнение, схожее с тем, какое испытала, проснувшись в постели в доме Ильзы и узнав, что мое замужество – сон, навеянный лечением доктора Карлсберга. Во мне таилось глубокое убеждение, что ключ к моей тайне я найду только здесь. На секунду увидев графа, я уверилась, что нашла разгадку. Но это оказалось заблуждением, и теперь сам граф становился препятствием на моем пути.
Я догадывалась, что произошло. Как женщина с опытом, я понимала, какой тип он представляет. Будучи всемогущим в своем мирке, он встречался с небольшим сопротивлением, и поначалу оно его привлекало, но ненадолго. Скоро оно начало ему надоедать. Вероятно, вскоре мне придется все-таки обратиться в Даменштифт.
Мои размышления прервали голоса внизу.