Христофоров Игорь. Бой без правил (Танцы со змеями - 2)

   - Ну вот. Ничего он вам не оставил, - обвела рукой она два пустых стола в каюте.
   - А там? - шагнул он в отсек, где находились кровать, двухстворчатый шкафчик, тумбочка и массивное зеркало над ней.
   Повыдвигал ящики тумбочки - пусто. Распахнул дверцы шкафчика - тоже ничего. Уже хотел закрыть, как что-то заметил внизу, в дальнем уголке. Нагнулся и поднял с палубы обрывок бумажки. Маленький, с этикетку спичечного коробка. На одной стороне - явно в типографии отпечатанные буквы "R. I. F.", причем разрыв прошел точно по точке после "F", на другой, чистой - коряво написанные крючочки, очень похожие на те, что рисуют в своих тетрадях первоклассники. Он сосчитал их - девять. Приблизил к глазам и вдруг понял, что первые два крючочка выше остальных. Они сложились в большую букву "М", и он медленно все-таки прочел слово - "Минск".
   - Надо же. Не вымела, - сокрушенно посмотрела на бумажку Маша. - А ведь вроде бы все прибирала...
   - А там что? - показал вправо, на дюралюминиевую дверь.
   - Санотсек.
   Он открыл дверь, заглянул вовнутрь. Белоснежная, почти без трещин, ванна. Умывальник со шкафчиком. Унитаз, смываемый так же, как и на всех боевых кораблях, педалью.
   - Курорт, а не каюта, - вынес итоговую оценку.
   Маша обиженно поводила плечиками, словно не соглашаясь с выводом, и сказала то, что, по ее мнению, могло еще сильнее удивить офицера:
   - У нас горячая вода - круглые сутки. И сауна есть. Адмиралы приходят мыться семьями.
   - Ну-у, тогда это "Хилтон", пять звездочек, - понял свою ошибку Майгатов. В домах Севастополя горячей воды не видели уже давным-давно. Холодную-то давали по часу-два в день. А чтоб горячую да еще и постоянно...
   Он все-таки не удержался и открыл шкафчик. На боковой полочке сиротливо лежала белая зубная щетка. Он вынул из кармана платок и уже хотел ее завернуть и забрать с собой, но Маша разочаровала:
   - Это - нашего комбрига. Он здесь иногда живет. Когда со своей поругается. Или когда по делам нужно... А щетку всегда тут держит. Как талисман, что ли...
   - Комбриг? - удивился он и вспомнил необъятную фигуру Бурыги.
   - Конечно. Мы же на бригаду судов обеспечения замыкаемся. У нас комбриг - сила. Метра два ростом. И человек хороший.
   "Везет же людям," - белой завистью позавидовал он. И вдруг подкралась, сжала сердце холодными пальчиками тревога. А почему Кострецов уехал? Ведь координаты он до сих пор не получил. Неужели сдался? Неужели пошел на попятную?
   - Маша, а он это... совсем съехал или просто куда в гостиницу или там еще?
   - Уехал. Сама билет видела. Вот тут лежал, - показала на стол у борта, под иллюминаторами. - На московский поезд.
   Инсценировал отъезд? Но зачем это нужно было делать перед Машей? Чтобы этой инсценировкой получить лишнего свидетеля? Но он же был уверен, что Майгатов на "Енисее" его не найдет. Где же промах? Где? Неужели он что-то упустил?
   Шел за Машей по коридору, слушал ее рассказ, кажется, о "Енисее" и не слышал ничего. Ну вот ни единого слова.
   Неужели он проиграл схватку? Координаты из вахтенного журнала на вырванной половине страницы лежали у него в сейфе. Утром, перед уходом с корабля, проверил - там они, миленькие. Координаты, продублированные в навигационном журнале, он намертво замазал чернилами. Да за этим журналом Кострецов и не охотился. То ли не знал о его существовании, то ли считал вахтенный первоисточником. А могли еще где-нибудь высветиться координаты "Ирши"?
   Он остановился. Маша уходила все дальше и дальше по коридору, изображая из себя беспрерывно говорящую радиоточку, а он не мог поверить в то, что вспомнил. И от того, что не верил, мысль становилась все очевиднее и очевиднее.
   Как он мог забыть об отчете за боевую службу?! Сам же отвозил в секретную часть штаба флота! А в отчете - не только доклад о затоплении "Ирши", не только ее точные координаты, но и кальки с прокладки. С той самой, которую уже давно стер ластиком штурманец.
   Он бросился по коридору, насмерть перепугав Машу...
   А можно было и не бежать. Все равно потратил не меньше часа, прежде чем нашел хоть одного знакомого в штабе флота и выклянчил у него заявку на пропуск. Потом бесконечные пять минут стоял у окошечка бюро пропусков и взглядом торопил медленную, ленивую руку матроса, у которого все время пропадала паста в шариковой ручке. Потом еще более долгие две-три минуты уговаривал ту же секретчицу, которой они несколько дней назад сдавали отчет, хоть краешком глаза взглянуть на него.
   - Вам не положено, - любимым бюрократическим способом защитилась она.
   Только лицо у Майгатова, наверное, было такое, что дрогнула. Даже без шоколадки дрогнула.
   - Дайте удостоверение личности.
   Перелистнула страничку и в графе "Служебное положение" нашла пятизначный номер войсковой части. Сверила с тем, что стоял на отчете.
   - Хорошо. Под мою ответственность. На пять минут. Не больше. Мы закрываемся, - и все-таки дала папку с лежащим поверху удостоверением.
   Прямо на окошечке он развязал тесемки, открыл пухлый отчет и сразу бросил быстрый, просящий взгляд на карточку-заместитель.
   - Не отчет, а какой-то приключенческий бестселлер, - пробурчала из глубины комнаты ушедшая к сейфам секретчица. - Вчера его с утра брали, сегодня - опять нужен. Может, и мне почитать?..
   А он неотрывно смотрел на роспись и вчерашнее число на карточке-заместителе, и мир медленно становился иным, совсем иным, чем он был за секунду до этого.
   _
   12
   У самой сходни на "Альбатрос" его окликнули.
   - А-а, это ты, - узнал Майгатов лейтенанта-дознавателя.
   - Извините, что беспокою, товарищ старший лейтенант, но я сегодня дело закрыл.
   - Дело? - как трудно быть внимательным, когда хочется спать.
   - Ну, расследование ограбления... Приходил один товарищ с дочкой. Они сказали, что чертежники в ночь ограбления были у них. Самоволка, значит...
   - А доллары Татьяна сама нашла, - продолжил он за него.
   - Откуда вы знаете? Десять минут же назад... Или вы заходили к ней?
   - Считай, что заходил. Мысленно.
   Мир вокруг после визита в секретку штаба был слишком черен, чтобы лейтенант мог выделиться на нем чем-то светлым, ярким. Так, всего лишь часть общей черной мозаики.
   - У тебя все?
   - Я, видите ли, закрыл... в связи с отсутствием состава преступления. Все же похищенное найдено. Командир бригады товарищ капитан второго ранга Бурыга бумаги утвердил, - съежился под гневным взглядом Майгатова, но, поскольку за день таких начальственных взглядов он встречал много, то быстро забыл о нем и сказал то, ради чего и стоял возле "Альбатроса": - Я буду голосовать за вас...
   "От расследования, что ли, "крыша" поехала?" - устало подумал Майгатов и пошел по раскачивающейся сходне на "Альбатрос".
   - Здравия ж-желаю! - столбом вытянулся перед ним Перепаденко.
   На погонах его бушлата красовались широкие, из
   золотисто-желтого металла, а не из едко-лимонной тряпки, как у
   других, главстаршинские лычки. Заметив удивление на лице
   Майгатова, он с удовольствием похвастался:
   - Из застойных запасив знайшлы. На хлотском склади. В мэнэ там зэмляк, з Полтащыны, служыть. Можэ вам що здобуты там, а, товарышу старшы лыйтинант?
   - Мне? Да нет, спасибо, ничего не нужно.
   Хотел спросить, как же Перепаденко прозевал и не доложил ему о забегавшем на пять минут на борт Жбанском, но делать этого не стал. Мир от этого упрека не стал бы светлее.
   - Командир на борту?
   - Так точно! - ну еще выше стал Перепаденко. - Про вас нэдавно пытав...
   - Больше никто?
   - Ни.
   Быстрым движением Перепаденко на пластиковой доске поставил огрызком карандаша, привязанного к леске, плюсик против фамилии Майгатова и уже почти вслед, почти в спину протрубил:
   - Щастя вам, товарышу старшы лыйтинант!
   "И этот, что ли, перегрелся?" - не понял пафоса Перепаденко и угрюмо пошел вдоль борта "Альбатроса", мертвым, черным памятником стоящим посреди черного-черного мира...
   - Заходи, - позвал в свою каюту Анфимов, коротким звонком Перепаденко уже предупрежденный о том, что Майгатов - на борту. - Нашел своего призрака?
   - Да. То есть нет, - устало даже не сел, а прямо упал на жесткий диванчик напротив Анфимова. - Нашел место, где он жил, но он уже уехал.
   - Надолго? - монотонно переворачивал с ребра на ребро спичечный коробок.
   - Навсегда. В Москву.
   Ну до чего дурацкое занятие: переворачивать коробок! Как будто это важнее, чем то, что пришел в каюту помощник, что сил у него нет никаких, а настроение... Настроение мог бы определить по лицу. Но Анфимов упрямо не поднимал глаз от занимающего его коробка.
   - Значит, все закончилось?
   Нет, Анфимов тоже не казался светлым пятном в бесконечном черном мире. Или не хотел казаться?
   - Товарищ командир, дайте мне отпуск.
   Пальцы отпустили коробок. Он упал этикеткой наверх. С нее пальцем на Майгатова показывал красный пожарный, под которым такие же красные буквы призывали не играть с огнем.
   - Ты представляешь, что ты говоришь?! - вскочил Анфимов, но каюта, даже командирская, была так мала, что он смог лишь пробежать два шага до умывальника и назад. - Ты в своем уме?!
   - Мне положено. Уже конец октября, а я еще не брал отпуск за этот год. И потом... я же после госпиталя. Мне положено отдохнуть.
   - Что положено - на то давно наложено! - матросским фольклором щегольнул Анфимов и вытянутой рукой показал вправо, на кают-компанию, за иллюминаторами которой серел берег, причал и штабные постройки. - Ты объявление на дежурке дивизиона читал?
   Майгатов-то и саму будку дежурки не видел, когда шел. А тут еще объявление...
   - Какое об...
   - О суде чести младших офицеров!
   - А я-то при чем? - и вдруг по лицу Анфимова понял, что очень даже при чем. - Суд чес...
   - Да, чести, - прервал его Анфимов, сел и, глядя прямо в глаза Майгатову своими синими выцветшими каплями, нервно пояснил: - Бурыге принесли какую-то кинопленку, где ты дерешься с двумя мужчинами. И не просто дерешься, а избиваешь их. Все это, понимаешь ли, на территории дельфинария, секретного объекта... Один мужчина чуть не утонул. У второго два сломанных ребра, выбиты зубы. Это махровое хулиганство.
   - Это самооборона.
   Ответил так безразлично, так отстраненно ото всего, что с такой горячностью излагал Анфимов, что тот не на шутку испугался.
   - Что с тобой происходит, Юра?
   - Мне нужен отпуск. Очень-очень нужен отпуск.
   - Если ты не явишься на суд чести, Бурыга из тебя фарш сделает! Это же увольнение по дискредитации, - с придыханием изумился Анфимов.
   В те годы, когда он был старшим лейтенантом, на офицера, который хотел в таком звании уйти на гражданку, смотрели чуть ли не как на дезертира. Но то время исчезло, безвозвратно унеслось и, кажется, утащило с собой и подобное отношение к увольняющимся раньше срока.
   - Зачем тебе это нужно?
   - Силин здесь? - вдруг вспомнил о том, кто мог помочь. Хотя бы советом. А, может, почувствовал, что Силин - это и есть то светлое пятно, которое он так безуспешно ищет сегодня.
   - Вы меня вдвоем в гроб вгоните! На гауптвахте твой Силин! Подрался в очереди за водкой с украинским морским пехотинцем. У них, видишь ли, так разговор о политике закончился! А комендатура, сам знаешь, украинская. Силина посадили, а морпеха отпустили...
   Тьма, все объяла страшная тягучая тьма. Солнечное затмение навалилось на мир, но видит его лишь он один. А что сказал у трапа лейтенант? "Я буду голосовать за вас..." Вот в чем дело!
   - А если собрание не проголосует за предложение Бурыги?
   - Тогда... тогда он соберет аттестационную комиссию. А там одни его прихвостни. И точно протащит формулировку...
   - Так какой все равно смысл оставаться?
   Анфимов онемел от аргумента. И только теперь Майгатов заметил, что изменилось в нем после похода. Анфимов навсегда потерял улыбку, которая так освежала его маленькое сморщенное личико. То ли ослабли мышцы щек, то ли не стало у него сил держать удары, но потерял он ее и, кажется, навсегда. Еще жальче стало Анфимова и он бы, наверное, сдался под его напором, остался на суд чести, но снова вспомнился отчет, вспомнилась роспись и он даже не попросил, а потребовал:
   - Дайте форматный лист.
   Анфимов как-то враз постарел, сгорбился, положил поверх стола желтый, неизвестно какого года нарезки лист и вышел. Стало еще тягостнее. Словно теперь груз плохих новостей, который они удерживали вдвоем, лег на плечи одного Майгатова.
   Он быстро, будто бы торопясь тоже выскочить из-под груза, выскочить из мучающей его каюты, написал рапорт на отпуск и вышел в коридор.
   Анфимов большими глотками пил серый, невкусный компот в кают-компании.
   - За час оформите, пока я соберусь? Поезд - в полночь.
   Анфимов молча кивнул. Никакие слова уже ничего не решали.
   - Товарищ старший лейтенант! - влез писклявый голос, пытающийся изобразить бас.
   На том конце коридора стоял тот самый матрос-рассыльный, что был так поразительно похож на Абунина. Новости, как ни странно, он приносил хорошие, и Майгатов сразу напрягся, подался вперед.
   - Что случилось?
   - К вам девушка на КПП пришла.
   Сверкнула вспышка, ярким светом залила мир. Затмение закончилось. Грязный, с подранным линолеумом коридор показался королевскими покоями, маленький невзрачный Анфимов - красивее голливудской кинозвезды, а матрос-рассыльный вообще стоял ангелом, готовым вот-вот распахнуть серебряные крылья.
   Господи, неужели?! Неужели приехала Лена?! Неужели все могло так быстро измениться?
   Он побежал так быстро, что испугавшийся в будке дежурный по дивизиону чуть не объявил боевую тревогу. Пролетел насквозь каменный склеп КПП, заставив вращаться вертушку со скоростью вертолетного винта. И... никого не увидел.
   Стояли машины, ходили офицеры, мичманы, пацаны с дикими криками играли в футбол, но Лены не было.
   - Товарищ старший лейтенант! - позвали его тонким голосочком.
   Он резко обернулся, но от отчаяния не избавился. Перед ним стояла какая-то маленькая белобрысенькая девчоночка со смешным хвостиком схваченных в узелок волос.
   - Вы меня узнали? Я - дежурная на междугородном переговорном пункте. Помните, вы от нас убегали?
   - Как же - пункт... Вспомнил, - еле выжал он слова.
   Над миром опять стягивались сумерки. Неужели до черноты? До полной черноты?
   - Я вас запомнила. И долго искала, - она густо покраснела после этих слов. - Очень долго. Хорошо, что матрос, который тогда с вами был, сказал, что вы на малых кораблях служите. Я обошла всех: и катерников-торпедистов, и вспомогательный флот, и ракетные катера... А вот у вас, в Стрелецкой, мне сказали, что есть один старший лейтенант, похожий на вас. Ну вот и...
   - И что? - так и не понял ничего Майгатов, и от этого еле сдерживал закипающий гнев.
   - Помните, вы гнались за тем мужчиной? В очках. Так вот он вчера часов в восемнадцать приходил звонить еще раз. Знаете, это не положено... но я... я зафиксировала телефон, который он набирал. Это - в Москве. Вот он, - и раскрыла потную ладошку, на которой лежала аккуратно, в восемь раз сложенная страничка из ученической тетрадки в клеточку.
   Майгатов не помнил как, но он ее поцеловал. Прямо в пахнущую цветами щеку.
   Он никогда еще не получал таких дорогих подарков.
   Глава третья
   1
   Он никогда не думал, что можно с таким нетерпением ждать плохих новостей. Наверное, точно так же в похоронном бюро с чисто профессиональной радостью ждут сообщения о чьей-то смерти.
   Со временем привыкаешь ко всему. Может, и на плохие новости будешь реагировать холодно, по-деревянному. Сейчас еще не получалось. Чужая неприятность отчасти воспринималась как своя.
   - Слушаю, - снял он телефонную трубку.
   Могли звонить жена с работы, дочка из школы, теща с дачи, наконец, бывшие сослуживцы с работы, но что-то было в звонковой трели необычное, тревожное. И еще только снимая трубку, он уже знал, что услышит незнакомый голос.
   - Капитан Иванов? - подрагивающие, ломаемые спецсредствами звуки.
   - Капитан запаса Иванов.
   - Нам все равно. Главное, чтоб Иванов...
   Металлический, неживой голос помолчал, словно на уже произнесенное потратил столько сил, что не знал, хватит ли остальных на главное.
   - У нас есть заказ.
   - Слушаю внимательно.
   - Это не телефонный разговор. Ждите нас в ноль девять ноль семь у памятника Пушкину.
   От этого уже веяло романтикой. Начало следствия - на традиционном месте встречи влюбленных. Впрочем, там всегда многолюдно, и он понял логику мрачного металлического голоса.
   - Как вы будете выглядеть? - спросил он его.
   - Мы найдем вас сами. До встречи, - гудки уничтожили голос, и сразу стало легче дышать.
   Он медленно положил трубку, словно боясь спугнуть
   таинственного заказчика, и вздрогнул от неприятного воя за стеной.
   В соседней квартире, ни с того ни с сего, вдруг завыла овчарка. В ее горьком заунывном плаче было что-то такое, насквозь пронизывающее душу, что он не выдержал, встал и ушел из кухни в зал.
   Здесь вой слышался еле-еле, но и это раздражало. Он захлопнул дверь. Воображение слегка поиздевалось над ним, продлив вой даже здесь, в стерильной тишине, и медленно сдалось, очистив слух от неприятных звуков.
   Ноль девять ноль семь. Какая-то чисто военная точность. Хотя что в этом удивительного? В стране действительно шла война - война за передел собственности, и те, кто хотел хоть что-то урвать на этом поле брани, должны были поступать так же, как поступают на любой войне - с соблюдением дисциплины, порядка внутри своей армии и с полным пренебрежением к любым законам и правилам вовне ее.
   Техническое оснащение звонивших вызывало уважение хотя бы потому, что исказитель голоса был явно не нашего производства. Наш бы он точно определил. Какой же мог быть заказ?
   Он прохрустел свежим номером газеты "Сегодня", которая, пожалуй, больше всех и обстоятельнее всех писала о произошедших, правда, не сегодня, а вчера, а то и позавчера убийствах, перестрелках, пожарах и ограблениях. Пробежал по диагонали полосу "Происшествия". Вроде ничего интересного.
   Швырнул ее на столик. Газета упала рядом с фотографией, которую он уже две недели держал чуть ли не на самом видном месте. На снимке был Белый дом, на фасаде которого серым шаром лежал разрыв танкового снаряда. Нет, Иванов не находился в здании, когда его обстреливали с набережной и моста. Он сидел в молчаливой, как на похоронах, группе человек из двадцати в кабинете шефа и со стыдом и болью смотрел за тем, как смакует чужое горе холодная, как стекло, дама из "CNN". Наверное, он смалодушничал и не сдержался, а, может, наоборот, совершил смелый поступок, но он все-таки сказал, он выкрикнул все, что думал о тех, кто давал команду на танковый обстрел. Он назвал их трусами, потому что только трус может быть храбрым за чужой спиной.
   Через сутки его уволили из Федеральной службы контрразведки. Без всякой пенсии. Впрочем, при его двенадцати годах выслуги она ему и не полагалась. Хорошо, хоть выходное пособие выплатили.
   Неделю Иванов жил затворником. Но мир слишком настырен, чтобы от него отгородиться насовсем. И когда Петров, квадратный, громогласный и мрачный Петров, который тоже собирался уходить из органов, но уходить не из-за политики, на которую ему всегда было начхать, а из-за мизерной зарплаты, предложил ему напару создать частное сыскное бюро, он вяло согласился. Только потому, что не верил, что к ним хоть кто-то обратится за помощью. Но заказы, к изумлению Иванова, пошли. И серьезные, и глупые. Одни просили отыскать угнанную машину, другие же - последить за якобы изменяющей женой. Одних волновал украденный из квартиры "видак", других - пропавшая кошка.
   Он брался за все подряд, чтобы быстрее забыть горечь от унижения, и с удивлением замечал, что поиск похищенного ему удается лучше, чем раньше гонка за наркобоссами. Может быть, потому, что угнанных машин в Москве было все-таки больше, чем наркобоссов.
   Когда казалось, что жизнь налаживается, Петров вдруг заявил, что увольняться не собирается. Наверное, своей угрозой ухода он кого-то там, в органах, напугал, а, может, "подключил" новые рычаги, но, в итоге, ему предложили не первосортную, но все-таки денежную спецкомандировку на пару лет в Латинскую Америку. В их тандеме Иванов играл роль "негра", ищущего пропавшее, а Петров - "мозга". Именно он непонятно откуда приносил заказы. И когда он улетел на другую сторону "шарика", Иванов кожей ощутил, насколько хуже пойдут дела. Он, правда, сделал несколько зацепок в отделениях милиции и ГАИ, но толку от этого было мало. По Москве вовсю уже разворачивались огромные, отлично оснащенные сыскные агентства, и фирме, состоящей из одного человека было так же тяжело с ними состязаться, как в одиночку играть матч по футболу против полной команды из одиннадцати человек.
   Он уже подумывал о том, чтобы бросить свое бесполезное занятие и уйти или в охранники, или, на крайний случай, в продавцы "воздуха" - как он называл оптовиков всех уровней. И вдруг - звонок.
   Ноль девять ноль семь. А если на минуту опоздать? Мысль показалась забавной, но от этих "ноль семь" веяло такой суровостью, таким немецким педантизмом, что он сразу передумал опаздывать. Оделся потеплее, накинул коричневую кожаную куртку и, сунув под мышку зонт, вышел из квартиры.
   За дверью соседей без остановки, словно ей за это заплатили, выла овчарка. Иванов ее не любил. Наверное, за то, что у нее были очень грустные и очень умные глаза, и когда изредка он встречался с ней взглядами, ему казалось, что собака что-то знает о нем и вот-вот это скажет.
   В ноль девять ноль семь встречный прохожий задел его за локоть. Зонт выпал на асфальт. Он нагнулся за ним, но прохожий сделал это ловчее и внизу хриплым шепотом приказал: "Пойдете за мной. Дистанция - тридцать метров." Выпрямившись, с извинительной улыбкой на невзрачном лице инженера-неудачника пояснил:
   - Простите. Все над диссертацией думаю, - и пошел в подземный переход.
   Тоскливым взглядом влюбленного, к которому так и не пришла на свидание девушка, Иванов обвел площадь от здания "Известий" до кинотеатра "Россия", изучил за пару секунд "пятачок" перед памятником и, не найдя ни одного типично крутого лица, не без недоверия поплелся за "инженером".
   Хорошо еще, что не стал больше времени тратить на осмотр окрестностей, а то ты точно потерял своего нового знакомого. Тот хоть и был ростом не выше среднего, но перебирал короткими ножками с быстротой хорошего бегуна. Из подземного перехода он сразу нырнул вниз, на Большую Бронную, мимо почти мавзолейной очереди в "Макдональдс". Иванов с трудом удерживал означенные тридцать метров, хотя вряд ли дистанция между ними действительно соответствовала столь точной цифре.
   Попетляв по переулкам, "инженер" вышел к Патриаршим прудам и резко сбавил ход. Иванов подумал, что заказчик ждет где-нибудь на одной из скамеек, стоящих вдоль прудов, но "инженеру", кажется, не хотелось повторять булгаковский сюжет. Он по подземке перешел Садовое и двинулся к Тишинке. Это уже начинало надоедать. К тому же на сером асфальте редкими черными точками стал обозначать себя дождь и, продлись этот бестолковый марафон еще на десяток минут, он бы психанул и пошел к ближайшему павильону метро, а не за узкой, в дешевой серой курточке с глупыми синими полосочками, спиной "инженера". Но на Большой Грузинской он вдруг услышал просящее: "Вы не местный?"
   Оглянулся на блекло-желтый "Москвич-ИЖ" с транспортно-грузовым кузовом. Такие уродливые конструкции почему-то в народе звали то "пирожками", то "каблучками".
   - Я спешу, - лишил он парня, сидящего в машине за рулем, возможности спросить хоть что-то.
   - Ноль девять ноль семь, - громко сказал он ему в спину.
   Иванов обернулся и все понял.
   Он быстро сел на место пассажира, и симпатичный, улыбчивый парень, похожий на артиста, которые в кино играют роли любовников и мошенников, пояснил:
   - Все чисто. "Хвоста" нет, - и тронул машину от бордюра.
   Вдоль лба парня, параллельно бровям, краснела странная полоса. Таким ровным может быть след от фуражки, но он сходит через полчаса после того, как фуражку снимешь. А эта красная полоса с синими прожилками не меняла цвета.
   - Далеко? - спросил Иванов, неприятно ощутив, как вспотела от бесконечной ходьбы спина, и как ноют ноги. По одной лишь машине парня он понимал, что заказ явно не от него и к обладателю металлического голоса еще ехать и ехать.
   - Не очень, - развеял его плохие предчувствия "артист" и вяло покатил по Большой Грузинской в сторону Пресни...
   На одной из бесчисленных Магистральных улиц он припарковал машину, посидел с видом волшебника, знающего таинственное заклинание, но не очень готового его сказать, и все-таки проскороговорил:
   - Квартира двадцать один, шестой этаж, код ноль семьдесят пять.
   Нагнув голову, Иванов посмотрел через лобовое стекло, по которому брызгал серый, нудный дождь. Справа тянулись гаражи, слева стояли два новеньких, кажется, пахнущих даже сквозь металл машин, шпатлевкой и мыловаром, семнадцатиэтажных дома. И оттого, что "артист" не назвал номер дома, Иванов понял, что это - два корпуса одного и того же номера, а, значит, номера квартир в одном из них продолжают нумерацию того, которому досталась табличка "корпус 1"...
   Подъезд был пуст и тих, как будто дом еще не заселяли. Лифтом поднялся на шестой этаж, послушал тишину и уже хотел было звонить, как вдруг остановил руку над кнопкой.
   - Фамилия? - с подчеркнутой грубостью спросили сзади.
   - Иванов, - ответил он, не оборачиваясь и не опуская руки.
   - Здесь, - явно в радиотелефон доложил обладатель грубого голоса и тут же потребовал от Иванова: - Руки вверх, прижать к двери, ноги шире плеч, наклон тела вперед.