Страница:
Кассия подобралась, стараясь выглядеть достойно и гордо. В конце концов, она высший советник короля, а это существо, несмотря на свое положение, всего лишь эльф.
— Как смеешь ты являться в мои покои без приглашения и с помощью магии?
От улыбки гончей комнату пробрала стужа.
— Я иду туда, куда велит мой долг.
— Причем тут я? Тебе нечего здесь делать.
— Правда? — Одним плавным движением Кива встала. — Ряды джордайни необходимо очищать от запятнанных магией. Любой, вне зависимости от его положения или мощи патрона, подвластен этому закону. Если я потребую дознания против тебя, никто не станет оспаривать моего права.
Такого поворота Кассия не предвидела; угроза была весьма серьезна. С трудом сглотнув, она выдавила:
— Что тебе нужно?
Эльфийка властно протянула руку.
— Для начала, отдай эти бумаги.
Мгновенное колебание, и Кассия сдалась. Просмотрев их, Кива с вызовом уставилась на джордайна.
— Как ты, приложив немало усилий, выяснила, я очень давно ищу девочку. Она требуется для следствия. Таков мой долг, и я не потерплю вмешательства. Это моя добыча, джордайн. Отступись, и возможно мне не понадобится искать другой.
Кассии не понадобилось спрашивать, кто может оказаться второй жертвой.
— Я принимаю твои условия, — быстро ответила она.
— Торопишься, — холодно заметила эльфийка. — Я еще не закончила. Ты кому-нибудь говорила о том, что узнала?
Из складок желтого рукава появился серебряный жезл, инструмент, способный обнаружить любую магию и вынести приговор джордайну, познавшему прикосновение Мистры.
Взгляд Кассии не дрогнул, и она ответила, осторожно сочетая частичную истину и обман.
— Я никому не говорила, и не стану, — поклялась она, не упоминая письма. Она чувствовала себя вне опасности, поскольку по традиции джордайни не писали посланий.
Кива приняла ее слова и кивнула.
— Хорошо. Если я услышу, что ты нарушила молчание, мы встретимся вновь. И поверь, — добавила она мягко, — в тот день наша сделка покажется тебе куда менее удачной.
Как только джордайн вошел в комнату, его внимание привлек слабый плеск и журчанье воды. Осторожно высвободив кинжал из ножен, он подкрался к двери ванной, и примерз к полу, не зная улыбнуться или застонать.
Тзигона вернулась, и чувствовала себя вполне комфортно. Она растянулась в ванне, выставив наружу голые пятки с одной стороны и голову с другой. Глаза ее были закрыты, а короткие каштановые волосы исчезли под слоем пены, покрывавшей и всю ванну как крем на пирожном.
Он прочистил горло.
— Проходи, располагайся, — не открывая глаз, пригласила Тзигона. — Я тебя уже несколько часов жду. Но я не в обиде, приходилось ждать и в местах похуже.
На миг он подумал, где именно ему предлагается расположиться — в комнате или в ванной. Ни то ни другое не казалось мудрым.
— Как ты попала во дворец?
Она, наконец, соизволила взглянуть на него одним глазом.
— Ты всегда начинаешь беседу с вопроса. Никогда не замечал?
— Начала с гингко в парке у гавани, — продолжила она, не дожидаясь ответа. На лицо упали хлопья пены, и она подняла из воды руку стереть ее. — Удивительно, как далеко можно добраться в этом городе, ни разу не касаясь земли.
Его изумленный взгляд уперся в распахнутое окно, как минимум в шести этажах над землей. Как бы там ни было, у девушки действительно сильно развито чувство чести, если она пошла на такие трудности, чтобы исполнить то, что считает своим долгом.
А может быть, по какой-то иной причине?
— Между нами еще есть долг? — осведомился он.
Она пожала плечами, заставив Маттео быстро отвести глаза в сторону.
— Возможно. Как дела во дворце?
— Странно, — признался Маттео. — Я еще не нашел пути по настоящему послужить королеве.
— Хм-м… — задумалась Тзигона. — А что ты вообще можешь?
Вопрос заставил джордайна вновь уставиться на нее.
— Прошу прощения?
— Чему тебя учили? Кроме сражения, конечно. Я видела, на что ты способен с мечом в руке.
— Многим вещам — истории, стратегии, этикету, протоколу, языкам, обычаям, геральдике. Трудно служить советником, не зная этих наук. Также мы изучаем магию, ее сильные и слабые стороны.
Она кивнула, не отрывая от него внимательного взгляда огромных сияющих глаз.
— Как вы все это запоминаете? Это не пустой вопрос. Мне действительно хочется знать.
— Вижу, — пробормотал он, озадаченный ее настойчивостью. — Память одновременно талант и умение. У некоторых к этому способностей больше чем у других, как у одних певческий голос лучше других. Но есть способы развить память. С самого раннего возраста джордайни учатся строить в мыслях дворец, по комнате за раз, со связывающими их коридорами. Все нужно делать размеренно и тщательно. Каждый факт и идея укладываются в определенное место. — Он постучал себя по лбу и прикрыл глаза. — Я могу почти буквально вообразить коридоры, по которым должен идти в требуемую комнату.
— А что в подвалах комнат? — требовательно осведомилась она. — И как насчет подземелий?
— Прости? — недоумевающе посмотрел Маттео.
— Насколько далеко назад ты можешь пройти?
Он поразмыслил.
— У меня есть некоторые воспоминания касающиеся возраста примерно двух лет. Есть и чуть-чуть памяти более ранней — только впечатления, расплывчатые и теплые, но не оформившиеся в слова. — Помедлив, он встретился с ее недоверчивым взглядом. — Это не редкость среди джордайни. Мой друг Андрис утверждал, что помнит вещи которые слышал в чреве матери, но возможно он просто шутил.
— Научи меня! — потребовала Тзигона. Маттео бросил ей полотенце.
— Я буду ждать тебя в гостиной, посмотрим что получится.
Она появилась очень скоро, в зеленых штанах и рубахе, и выглядя положительно как искупавшаяся в росе дриада.
— Показывай, — она уселась на пол скрестив ноги.
Маттео приказал ей закрыть глаза, и призвать в память самое раннее имеющееся воспоминание.
— Скажи, что это.
— Спрайт, — произнесла девушка слабым, больше похожим на детский голосом. — Так я его звала. Он и был спрайт. Наверное, у него есть и другое имя, но я не помню, чтобы слышала его.
— Сколько тебе было лет тогда? — Она пожала плечами.
— Пять, может шесть. Но перед Спрайтом — ничего.
— Не так уж странно. У большинства людей не остается воспоминаний о ранних годах жизни. Это так важно?
— Да.
С такой силой и глубиной она произнесла это единственное слово, что Маттео и в голову не пришло усомниться.
— Хорошо, попробуем иначе. Представь в своем разуме — в самом разуме, конструкции из путей твоих мыслей — где находится это воспоминание о Спрайте. Можешь изобразить мысленную картинку?
Она сдвинула брови, но спустя мгновение кивнула:
— Думаю, могу.
— Двигайся оттуда глубже, и слегка поверни влево, — негромко проинструктировал джордайн.
Она представила, как скользит в глубину разума. Сначала не было ничего кроме черноты, и тут она ухватила серебристый отблеск, ощутила ритмичное, успокаивающее прикосновение.
— Кто-то расчесывает мои волосы, — прошептала она. — Моя мать?
— Оставайся там. Успокой мысли и представь, будто только что вошла в темную комнату, и ждешь, пока глаза привыкнут.
Тзигона кивнула, и застыла недвижимо, с выражением абсолютной сосредоточенности на лице. Наконец она мотнула головой.
— Ничего, — огорченно объявила она.
— Попробуем позже, — успокаивающе положил ей на плечо ладонь Маттео. — Память — дворец, который можно построить только терпением. Его нельзя создать или исследовать торопливо.
— Никаких позже, — отрезала Тзигона. — Сейчас. — Она закрыла глаза, и яростным усилием воли изгнала мысли. Когда разум опустел и успокоился, она вновь нашла место воспоминаний о Спрайте, и двинулась дальше по темным коридорам.
Мягкий ритм расчески тянул ее за собой в воспоминания. Но почему-то не успокаивал. Тзигона чувствовала напряжение матери, словно свое собственное.
Мама! Девушка еще глубже погрузилась в память, отчаянно пытаясь отыскать хоть мимолетное видение лица матери, звука ее голоса. Она видела себя, какой наверное была — голые загорелые ноги, со всей подобающей детству коллекцией царапин и синяков, крохотные ладони сжатые на коленях, блестящие каштановые волосы, спадавшие на плечи.
— Вот так, все сделано, — с вымученной веселостью произнесла женщина. — С такими гладкими, сверкающими волосами, стоит ли нам спать? Пробежимся по крышам, найдем еще открытую таверну? Там нас ждут пироги и сладкое вино, а если найдется бард, я спою. И еще, я вызову для тебя какое-нибудь громадное существо. Бехира, дракона — что хочешь.
Даже будучи еще дитя, Тзигона не обманывалась хрупкой легкостью голоса матери. Быстро наклонившись, она подтянула ремешки на башмаках из мягкой кожи.
— Готова, — объявила она.
Мать распахнула ставни и подняла ее на карниз. Прижавшись к стене, девочка начала огибать здание, уверенно и легко как древесный лемур.
Что-то на земле привлекло ее взгляд, притянуло ее к творящемуся на несколько улиц восточнее. Щупальце магии, могучее настолько, что ее глаза различали зеленое свечение, извивалось внизу, росло как вьющаяся лоза джунглей, рассылая по сторонам ищущие отростки, решительно двигаясь к неведомой цели.
Быстрее мысли стремилось оно, и замешкалось у дверей их гостиницы, словно растерявшись от встречи с этой преградой — или иной, невидимой Тзигоне. Дверь отлетела внутрь — бесшумно, но с силой, от которой у нее перехватило дыхание и чуть не спихнуло с карниза.
Неожиданно мать оказалась рядом, до боли сжимая ее ладонь.
— Туда, — поторопила она, больше не пытаясь скрыть страх.
Они кинулись по карнизу как удирающие крабы, по направлению к одной из искусно отделанных сливных труб, украшавших угол каждого здания — красота, знак статуса и спасение от летних ливней. Эта напоминала пару переплетенных змей, карабкаться было легко, и вскоре маленькие пальцы девочки ухватились за ухмыляющуюся каменную пасть одной из змееголовых горгулий, восседавших на трубах.
Мать, подставив плечо, толкнула, Тзигона взлетела на крышу, перекатилась, и мгновенно вскочив, понеслась к южному обрыву крыши.
Тзигона вспомнила их игры и светящиеся нити, из которых на ночном небе ткались карты города. Впервые она поняла их практическую ценность. Мать всегда указывала на окрестные здания и проулки, и вместе они играли в воображаемую погоню, время от времени веселую, но всегда, всегда совершенно всерьез.
Странно было чувствовать себя снова ребенком. Крыша под тонкими, коротенькими ножками казалась бесконечной. Тзигона не останавливаясь достигла края и прыгнула в ночь. Паденье было коротким, приземление жестким. Она покатилась по жесткой черепице, покрывавшей крышу бани, порезалась об острый кусочек и ногу обожгла царапина. Дотронулась до раны, на ладони осталась влага.
— Беги, — прошептала мать, вздергивая ее на ноги. — Не останавливайся. Не останавливайся!
Заставив себя позабыть о боли, она понеслась вслед за матерью по крыше. Вместе они скатились вниз с другой стороны здания, сжимая в кулаках пахучие гроздья ночных цветов, которыми поросла стена. Раздавленные бутоны провожали их запахом и вихрем золотистой пыльцы. Мускусно-сладкое облако давило на них; никогда раньше такой аромат не казался зловещим, но перепуганной девочке казалось, что цветы помогают их преследователям. Они дразнили ее своими лозами, так похожими на опасные щупальца ищущей магии, и пытались заставить ее выдать себя. Тзигона про себя прокляла их, отчаянно стараясь не чихнуть.
Наконец ее ноги коснулись мостовой. Через улицу возвышалась стена из розового камня, с пристроенным к ней бассейном в форме полумесяца; бассейн оживляло мягкое плескание игривого фонтана. Огороженная стеной вилла была ей знакома — она участвовала в их играх во время предыдущего визита в город.
Они уверенно погрузились в воду, протиснулись в узкий тоннель, сквозь который вода уходила обратно во внутренний ров. Тзигона плавала как угорь, но стена была толстой, а путь прихотливо изгибался. Она вырвалась на поверхность, задыхаясь и хватая воздух.
Протирая глаза, она заметила пару искрящихся, словно драгоценности, глаз, уверенно направлявшихся к ней, поднятых над водой крокодильим абрисом головы бехира. Мать выбросила ладонь навстречу, но из нее не хлынула магия, только плеснулась вода. Сменив тактику, она с порожденной паникой скоростью потащила девочку за собой к краю рва.
Тзигона помнила виллу. Они уже пробирались здесь во время своих ночных путешествий. Она хорошо охранялась монстрами и магией. Первая волна защитных заклинаний ударила сразу, как только их ноги коснулись сухой земли. Ее мать содрогнулась и негромко вскрикнула, как вор на рынке когда в него вонзился кинжал стражника. Сама Тзигона никаких преград не ощутила, и не ожидала почувствовать.
— Пойдем, — выдохнула ее мать и шатаясь побрела к отдельно стоявшей круглой башне, окруженной садом и никак на вид не соединенной с самой виллой.
Хотя башня казалась совершенно гладкой даже с расстояния шага или двух, в розовый камень врезался узкий лестничный пролет. Они карабкались по лестнице с отчаянной поспешностью, забыв о притворстве веселого приключения, и как только добрались до верха, мать согнулась пополам, обхватив руками колени и пытаясь восстановить дыхание. Тзигона едва разобрала ее просьбу сделать свет.
Она знала, какой свет нужно творить во время таких «игр», и быстро произнесла элементарное заклинание. Появился свет, мягче лунного, в форме гигантской слезы, но видимой только ее глазам. Он освещал не предметы материального мира, но облекавшую их магию.
В слабом сиянии открылась призрачная дорожка, протянувшаяся от башни к близлежащей вилле, на самом берегу озера.
Но что-то было не так. Тзигона помнила путь иным. Она бросила на мать вопросительный взгляд, женщина кивнула в ответ. Без дальнейших колебаний Тзигона ступила на пустой воздух. Мать держалась за ее спиной, доверяя дочери увидеть скрытое от ее собственных глаз.
Луна не появлялась той ночью, но неожиданно фигуры беглянок отчетливо нарисовались на фоне огромного сияющего диска. Тзигона пробормотала фразу, подслушанную у нетерпеливого морского капитана, проклинавшего легкомысленную Селун и случающиеся вечно не вовремя приливы. На сей раз, мать не укорила ее за неподобающую речь.
Они добежали до края незримой тропы, вскарабкались по стене странной виллы. Перед ними предстал лестничный пролет, шедший вниз, к внутреннему двору, в центре которого под лунным светом блестел большой овальный бассейн.
— Давай туда, — решила мать. — Похоже на ловушку для речной форели.
Им встречались подобные вещи и прежде за время их «приключений». Рыбные заводи в прибрежных деревнях делались часто, обеспечивая развлечение для детишек и пищу на стол. Короткий тоннель вел в бассейн из озера, магия приманивала рыбу. Плавать в них было рискованно — мощные чары не позволяли проникать внутрь чему-либо кроме рыбы. Выбираться наружу, однако, являлось делом гораздо более легким. До сих пор Тзигоне не попадалось более неприятных сюрпризов, чем покалывание кожи под действием магии или прикосновение рыбы, спешивший на стол чародея.
Они сбежали по лестнице, не отрывая глаз от мозаичного пола внизу. Спуск, казалось, длился куда дольше чем должен был. Тзигона неожиданно заметила как изменяется узор на полу, из запутанного узора красного и насыщенного желтого цветов превращаясь в однотонную полосу оттенка темнейшего сапфира. В блеске плитки заискрились светлячки.
Озадаченная, она остановилась на следующей площадке. Ей в спину неуклюже ткнулась мать; Тзигона оглянулась назад, на пройденный ими путь.
— Смотри, — мрачно указала она вверх. Или вниз, быть может. Бассейн сверкал над их головами, а под ними распростерлась бездна ночного неба. Верх и низ поменялись местами.
— Дворец загадок, — слабым, отчаявшимся голосом выдавила женщина. — Спаси нас, Мистра.
Тренированный взгляд Тзигоны обшарил округу. Несколько пролетов ступеней вели с площадки, некоторые вверх, некоторые вниз, другие вовсе в никуда. Четыре уровня балконов окружали двор, и все уровни казались разбиты на несколько частей. Какие-то из них украшали потолки с замысловатой резьбой, черепицей или рисунками, другим крышей или полом служило ночное небо. Словно некий свихнувшийся маг вставил небольшой кусочек города в гигантский калейдоскоп, разложив реальность на части не поддающиеся пониманию и узнаванию.
Выбрав наугад, она бросила, «Сюда», и метнулась в направлении водопада, пропадавшего в воздухе и вновь возобновлявшего свой ток в паре десятков шагов южнее.
Удача не отвернулась от беглянок, спустя несколько мгновений они очутились перед дверью — настоящей дверью, с задвижкой, и открывавшей дорогу в привычную, устоявшуюся реальность виллы.
Дверь распахнулась, и амулет матери засветился.
Такого никогда прежде не случалось, и пугающая новизна приковала ноги Тзигоны к полу. За один удар сердца светящийся кусочек электрума порозовел от жара. Ее мать вскрикнула и рванула амулет, порвав тонкую цепочку.
Немедленно двор виллы ощетинился магией. Ищущая лоза, расщепленная в невероятном лабиринте, извивалась и сплеталась гигантской змеей, разрезанной на кусочки и бьющейся в предсмертных судорогах.
Но кто-то все же сумел разобраться в указанном магией пути. За стенами виллы раздался крик, дверь с треском распахнулась, сквозь строение раздался топот направляющихся к ним шагов.
Тзигона повернулась, чтобы броситься назад, в безумное пространство двора, потянула за материнскую юбку, не осмеливаясь выдать себя речью. Но женщина мягко разжала крохотные пальцы.
— Иди, — сказала она тихо. — Моя магия почти иссякла. Амулет сломан. Они найдут меня, останусь я или побегу.
— Я тебя не оставлю, — заупрямилась Тзигона.
— Ты должна. Они ищут тебя.
Девочка только кивнула. Почему-то она всегда это знала. Но «знать» и «действовать» не одно и то же, и она не могла заставить себя бросить мать.
Шаги стали громче, тяжкая поступь казалось сотрясает землю. Тзигона шаталась на зыбком от приближающегося ужаса полу. Но она не побежит. Она должна видеть.
— Тзигона! Вернись!
Голос не принадлежал матери, но все же был полон тревоги и заботы. Инстинктивно она повернулась ему навстречу; ее глаза с трудом сфокусировались на лице Маттео.
Весь бледный, он стоял рядом с ней на коленях и тряс ее за плечи.
— Я тут, — слабо выговорила она. — Хватит мне позвоночник ломать…
Маттео отпустил ее, но не отодвинулся.
— Что ты увидела?
Она отвела взгляд.
— Я что-нибудь сказала?
— Ничего понятного. Отдельные слова время от времени. Я что-то услышал насчет жасмина.
— Всегда ненавидела эту пакость. Теперь вспомнила, почему. Я попробую снова, — голос ее окреп. Маттео поджал губы.
— Тзигона, это будет крайне неразумно. В памяти много слоев, и то, что ты проделала, превосходит достижения подавляющего большинства джордайни. Я видел двух других, испытавших транс воспоминаний. Для них это оказалось более выматывающим, чем пробежка или тренировка с оружием. Тебе необходим отдых.
— Я видела мать! — воскликнула девушка. — Я вспомнила ночь, когда нас разлучили. Я бежала, она не сумела. Ты вернул меня прежде, чем я увидела, кто это сделал. Я обязана знать! Иначе я никогда ее не найду.
Маттео помедлил, внимательно всматриваясь в ее лицо.
— Это настолько важно?
— О, ты не поймешь. У тебя никогда не было семьи кроме джордайни. Но я должна разыскать ее.
Он неохотно кивнул, поднялся и подошел к столику. Откупорив полный кувшин вина, плеснул немного в чашу.
— Переведи дух, и мы попробуем снова.
Сделав единственный глоток, Тзигона отставила чашу в сторону.
Вновь она очистила свой разум, устремилась внутрь, в его тайные глубины.
Неожиданно возникшая для нее картина была куда ярче и живее любого сна.
Она находилась в лесу, пышном и густом как джунгли. Ей никогда не доводилось видеть таких деревьев, внимательных и мудрых. Рядом с ними гингко Халруаа казались безжизненной мебелью. Массивные деревья могли укрыть в своих ветвях небольшие королевства птиц и зверей. Насекомые и прочие летуны наполняли воздух мягким гулом, крохотные пестрые лягушки всех оттенков алого, зеленого, синего и черного грелись под солнышком, не боясь птиц, перекликавшихся над головой.
И тут лес замер. Тишина, мгновенная и абсолютная, ударила, словно стрела в сердце. Пронзительный вопль не так оглушил бы ее. Тзигона содрогнулась вновь, когда невидимая ладонь вонзилась в ее разум, сомкнулась вокруг нитей привязывавших ее к жизни, к магии и к этому месту.
Нет… не ее разум. Тзигону неожиданно охватила убежденность, что воспоминания, которые она переживает, принадлежат не ей, кому-то другому. И восседавшего рядом с ней спутника она явно никогда не видела. Четвероногая птица с изогнутым мощным клювом и глазами, горящими разумом более чуждым, чем эльфийский. С хлопком развернув крылья она приготовилась метнуться на какого-то невидимого врага.
Девушка совершенно не горела энтузиазмом увидеть источник этой опасности. Она рванулась назад, сквозь тьму, куда отчаянней, чем тянул ее Маттео. Хватая воздух, она распахнула глаза и повелела воспоминаниям — этому, чужому воспоминанию — убираться прочь, в место забытых кошмаров.
Но изображение осталось, видимое ее глазам как было в трансе. Лес и страж призраками висели в центре комнаты. Цвет был почти столь же ярок, как и в ее мыслях, но быстро исчезал. Сама картина становилась все более прозрачной. Девушка видела сквозь воспоминание, словно низкую дугу радуги, но, несмотря на нематериальность, оно не становилось менее страшным.
Тзигона поползла прочь от жуткого видения, лихорадочно пятясь пока не уткнулась в дальнюю стену. Маттео тоже отступил, но огибал картину, неотрывно изучая призрачную птицу.
Вдруг из ниоткуда метнулась гигантская когтистая лапа, ударила крылатого стража, слишком быстрая, чтобы уклониться, слишком могучая, чтобы остановить. Птица исчезла в облаке перьев и крови.
И вслед за ней милосердно исчезло видение.
— Что за проклятое чародейство? — тихо выговорил Маттео, глядя на Тзигону с тем же ужасом, с каким она смотрела на оживший сон. Похоже, магию он переносил значительно легче, чем магов.
— Это не я, — отчаянно возразила она. — Не моя магия, не моя память.
— Воспоминание действительно не могло быть твоим. Тут нет сомнений. Этот подвид грифона вымер почти три столетия назад. Ты не могла вспомнить то, что никогда не видела.
— Или нет? — продолжил он, мрачно, но задумчиво. — Прорицатель может узреть картины будущего. Я никогда не слышал о маге, способном глядеть в прошлое, тем более с такой ясностью, но может быть такое и осуществимо. В любом случае, ты владеешь магией, Тзигона, какие бы отговорки ты не изобретала.
На сей раз, у Тзигоны не нашлось возражений. Слишком потрясенная, чтобы заботиться о таких тонких вопросах, она кинулась к окну. Прежде, чем Маттео успел добавить хоть слово, она исчезла в ночи.
Глава пятнадцатая
— Как смеешь ты являться в мои покои без приглашения и с помощью магии?
От улыбки гончей комнату пробрала стужа.
— Я иду туда, куда велит мой долг.
— Причем тут я? Тебе нечего здесь делать.
— Правда? — Одним плавным движением Кива встала. — Ряды джордайни необходимо очищать от запятнанных магией. Любой, вне зависимости от его положения или мощи патрона, подвластен этому закону. Если я потребую дознания против тебя, никто не станет оспаривать моего права.
Такого поворота Кассия не предвидела; угроза была весьма серьезна. С трудом сглотнув, она выдавила:
— Что тебе нужно?
Эльфийка властно протянула руку.
— Для начала, отдай эти бумаги.
Мгновенное колебание, и Кассия сдалась. Просмотрев их, Кива с вызовом уставилась на джордайна.
— Как ты, приложив немало усилий, выяснила, я очень давно ищу девочку. Она требуется для следствия. Таков мой долг, и я не потерплю вмешательства. Это моя добыча, джордайн. Отступись, и возможно мне не понадобится искать другой.
Кассии не понадобилось спрашивать, кто может оказаться второй жертвой.
— Я принимаю твои условия, — быстро ответила она.
— Торопишься, — холодно заметила эльфийка. — Я еще не закончила. Ты кому-нибудь говорила о том, что узнала?
Из складок желтого рукава появился серебряный жезл, инструмент, способный обнаружить любую магию и вынести приговор джордайну, познавшему прикосновение Мистры.
Взгляд Кассии не дрогнул, и она ответила, осторожно сочетая частичную истину и обман.
— Я никому не говорила, и не стану, — поклялась она, не упоминая письма. Она чувствовала себя вне опасности, поскольку по традиции джордайни не писали посланий.
Кива приняла ее слова и кивнула.
— Хорошо. Если я услышу, что ты нарушила молчание, мы встретимся вновь. И поверь, — добавила она мягко, — в тот день наша сделка покажется тебе куда менее удачной.
* * *
Новое жилище Маттео располагалось в южном крыле королевского дворца, далеко от зала совета и на несколько этажей выше мастерской-двора королевы. Хотя и не самая престижная часть дворца, тем не менее, это были самые роскошные покои, которые ему приходилось когда-либо занимать. Одна спальня, одна гостиная, кабинет, уставленный книгами, и ванная — такая большая и роскошная, что он почти смутился.Как только джордайн вошел в комнату, его внимание привлек слабый плеск и журчанье воды. Осторожно высвободив кинжал из ножен, он подкрался к двери ванной, и примерз к полу, не зная улыбнуться или застонать.
Тзигона вернулась, и чувствовала себя вполне комфортно. Она растянулась в ванне, выставив наружу голые пятки с одной стороны и голову с другой. Глаза ее были закрыты, а короткие каштановые волосы исчезли под слоем пены, покрывавшей и всю ванну как крем на пирожном.
Он прочистил горло.
— Проходи, располагайся, — не открывая глаз, пригласила Тзигона. — Я тебя уже несколько часов жду. Но я не в обиде, приходилось ждать и в местах похуже.
На миг он подумал, где именно ему предлагается расположиться — в комнате или в ванной. Ни то ни другое не казалось мудрым.
— Как ты попала во дворец?
Она, наконец, соизволила взглянуть на него одним глазом.
— Ты всегда начинаешь беседу с вопроса. Никогда не замечал?
— Начала с гингко в парке у гавани, — продолжила она, не дожидаясь ответа. На лицо упали хлопья пены, и она подняла из воды руку стереть ее. — Удивительно, как далеко можно добраться в этом городе, ни разу не касаясь земли.
Его изумленный взгляд уперся в распахнутое окно, как минимум в шести этажах над землей. Как бы там ни было, у девушки действительно сильно развито чувство чести, если она пошла на такие трудности, чтобы исполнить то, что считает своим долгом.
А может быть, по какой-то иной причине?
— Между нами еще есть долг? — осведомился он.
Она пожала плечами, заставив Маттео быстро отвести глаза в сторону.
— Возможно. Как дела во дворце?
— Странно, — признался Маттео. — Я еще не нашел пути по настоящему послужить королеве.
— Хм-м… — задумалась Тзигона. — А что ты вообще можешь?
Вопрос заставил джордайна вновь уставиться на нее.
— Прошу прощения?
— Чему тебя учили? Кроме сражения, конечно. Я видела, на что ты способен с мечом в руке.
— Многим вещам — истории, стратегии, этикету, протоколу, языкам, обычаям, геральдике. Трудно служить советником, не зная этих наук. Также мы изучаем магию, ее сильные и слабые стороны.
Она кивнула, не отрывая от него внимательного взгляда огромных сияющих глаз.
— Как вы все это запоминаете? Это не пустой вопрос. Мне действительно хочется знать.
— Вижу, — пробормотал он, озадаченный ее настойчивостью. — Память одновременно талант и умение. У некоторых к этому способностей больше чем у других, как у одних певческий голос лучше других. Но есть способы развить память. С самого раннего возраста джордайни учатся строить в мыслях дворец, по комнате за раз, со связывающими их коридорами. Все нужно делать размеренно и тщательно. Каждый факт и идея укладываются в определенное место. — Он постучал себя по лбу и прикрыл глаза. — Я могу почти буквально вообразить коридоры, по которым должен идти в требуемую комнату.
— А что в подвалах комнат? — требовательно осведомилась она. — И как насчет подземелий?
— Прости? — недоумевающе посмотрел Маттео.
— Насколько далеко назад ты можешь пройти?
Он поразмыслил.
— У меня есть некоторые воспоминания касающиеся возраста примерно двух лет. Есть и чуть-чуть памяти более ранней — только впечатления, расплывчатые и теплые, но не оформившиеся в слова. — Помедлив, он встретился с ее недоверчивым взглядом. — Это не редкость среди джордайни. Мой друг Андрис утверждал, что помнит вещи которые слышал в чреве матери, но возможно он просто шутил.
— Научи меня! — потребовала Тзигона. Маттео бросил ей полотенце.
— Я буду ждать тебя в гостиной, посмотрим что получится.
Она появилась очень скоро, в зеленых штанах и рубахе, и выглядя положительно как искупавшаяся в росе дриада.
— Показывай, — она уселась на пол скрестив ноги.
Маттео приказал ей закрыть глаза, и призвать в память самое раннее имеющееся воспоминание.
— Скажи, что это.
— Спрайт, — произнесла девушка слабым, больше похожим на детский голосом. — Так я его звала. Он и был спрайт. Наверное, у него есть и другое имя, но я не помню, чтобы слышала его.
— Сколько тебе было лет тогда? — Она пожала плечами.
— Пять, может шесть. Но перед Спрайтом — ничего.
— Не так уж странно. У большинства людей не остается воспоминаний о ранних годах жизни. Это так важно?
— Да.
С такой силой и глубиной она произнесла это единственное слово, что Маттео и в голову не пришло усомниться.
— Хорошо, попробуем иначе. Представь в своем разуме — в самом разуме, конструкции из путей твоих мыслей — где находится это воспоминание о Спрайте. Можешь изобразить мысленную картинку?
Она сдвинула брови, но спустя мгновение кивнула:
— Думаю, могу.
— Двигайся оттуда глубже, и слегка поверни влево, — негромко проинструктировал джордайн.
Она представила, как скользит в глубину разума. Сначала не было ничего кроме черноты, и тут она ухватила серебристый отблеск, ощутила ритмичное, успокаивающее прикосновение.
— Кто-то расчесывает мои волосы, — прошептала она. — Моя мать?
— Оставайся там. Успокой мысли и представь, будто только что вошла в темную комнату, и ждешь, пока глаза привыкнут.
Тзигона кивнула, и застыла недвижимо, с выражением абсолютной сосредоточенности на лице. Наконец она мотнула головой.
— Ничего, — огорченно объявила она.
— Попробуем позже, — успокаивающе положил ей на плечо ладонь Маттео. — Память — дворец, который можно построить только терпением. Его нельзя создать или исследовать торопливо.
— Никаких позже, — отрезала Тзигона. — Сейчас. — Она закрыла глаза, и яростным усилием воли изгнала мысли. Когда разум опустел и успокоился, она вновь нашла место воспоминаний о Спрайте, и двинулась дальше по темным коридорам.
Мягкий ритм расчески тянул ее за собой в воспоминания. Но почему-то не успокаивал. Тзигона чувствовала напряжение матери, словно свое собственное.
Мама! Девушка еще глубже погрузилась в память, отчаянно пытаясь отыскать хоть мимолетное видение лица матери, звука ее голоса. Она видела себя, какой наверное была — голые загорелые ноги, со всей подобающей детству коллекцией царапин и синяков, крохотные ладони сжатые на коленях, блестящие каштановые волосы, спадавшие на плечи.
— Вот так, все сделано, — с вымученной веселостью произнесла женщина. — С такими гладкими, сверкающими волосами, стоит ли нам спать? Пробежимся по крышам, найдем еще открытую таверну? Там нас ждут пироги и сладкое вино, а если найдется бард, я спою. И еще, я вызову для тебя какое-нибудь громадное существо. Бехира, дракона — что хочешь.
Даже будучи еще дитя, Тзигона не обманывалась хрупкой легкостью голоса матери. Быстро наклонившись, она подтянула ремешки на башмаках из мягкой кожи.
— Готова, — объявила она.
Мать распахнула ставни и подняла ее на карниз. Прижавшись к стене, девочка начала огибать здание, уверенно и легко как древесный лемур.
Что-то на земле привлекло ее взгляд, притянуло ее к творящемуся на несколько улиц восточнее. Щупальце магии, могучее настолько, что ее глаза различали зеленое свечение, извивалось внизу, росло как вьющаяся лоза джунглей, рассылая по сторонам ищущие отростки, решительно двигаясь к неведомой цели.
Быстрее мысли стремилось оно, и замешкалось у дверей их гостиницы, словно растерявшись от встречи с этой преградой — или иной, невидимой Тзигоне. Дверь отлетела внутрь — бесшумно, но с силой, от которой у нее перехватило дыхание и чуть не спихнуло с карниза.
Неожиданно мать оказалась рядом, до боли сжимая ее ладонь.
— Туда, — поторопила она, больше не пытаясь скрыть страх.
Они кинулись по карнизу как удирающие крабы, по направлению к одной из искусно отделанных сливных труб, украшавших угол каждого здания — красота, знак статуса и спасение от летних ливней. Эта напоминала пару переплетенных змей, карабкаться было легко, и вскоре маленькие пальцы девочки ухватились за ухмыляющуюся каменную пасть одной из змееголовых горгулий, восседавших на трубах.
Мать, подставив плечо, толкнула, Тзигона взлетела на крышу, перекатилась, и мгновенно вскочив, понеслась к южному обрыву крыши.
Тзигона вспомнила их игры и светящиеся нити, из которых на ночном небе ткались карты города. Впервые она поняла их практическую ценность. Мать всегда указывала на окрестные здания и проулки, и вместе они играли в воображаемую погоню, время от времени веселую, но всегда, всегда совершенно всерьез.
Странно было чувствовать себя снова ребенком. Крыша под тонкими, коротенькими ножками казалась бесконечной. Тзигона не останавливаясь достигла края и прыгнула в ночь. Паденье было коротким, приземление жестким. Она покатилась по жесткой черепице, покрывавшей крышу бани, порезалась об острый кусочек и ногу обожгла царапина. Дотронулась до раны, на ладони осталась влага.
— Беги, — прошептала мать, вздергивая ее на ноги. — Не останавливайся. Не останавливайся!
Заставив себя позабыть о боли, она понеслась вслед за матерью по крыше. Вместе они скатились вниз с другой стороны здания, сжимая в кулаках пахучие гроздья ночных цветов, которыми поросла стена. Раздавленные бутоны провожали их запахом и вихрем золотистой пыльцы. Мускусно-сладкое облако давило на них; никогда раньше такой аромат не казался зловещим, но перепуганной девочке казалось, что цветы помогают их преследователям. Они дразнили ее своими лозами, так похожими на опасные щупальца ищущей магии, и пытались заставить ее выдать себя. Тзигона про себя прокляла их, отчаянно стараясь не чихнуть.
Наконец ее ноги коснулись мостовой. Через улицу возвышалась стена из розового камня, с пристроенным к ней бассейном в форме полумесяца; бассейн оживляло мягкое плескание игривого фонтана. Огороженная стеной вилла была ей знакома — она участвовала в их играх во время предыдущего визита в город.
Они уверенно погрузились в воду, протиснулись в узкий тоннель, сквозь который вода уходила обратно во внутренний ров. Тзигона плавала как угорь, но стена была толстой, а путь прихотливо изгибался. Она вырвалась на поверхность, задыхаясь и хватая воздух.
Протирая глаза, она заметила пару искрящихся, словно драгоценности, глаз, уверенно направлявшихся к ней, поднятых над водой крокодильим абрисом головы бехира. Мать выбросила ладонь навстречу, но из нее не хлынула магия, только плеснулась вода. Сменив тактику, она с порожденной паникой скоростью потащила девочку за собой к краю рва.
Тзигона помнила виллу. Они уже пробирались здесь во время своих ночных путешествий. Она хорошо охранялась монстрами и магией. Первая волна защитных заклинаний ударила сразу, как только их ноги коснулись сухой земли. Ее мать содрогнулась и негромко вскрикнула, как вор на рынке когда в него вонзился кинжал стражника. Сама Тзигона никаких преград не ощутила, и не ожидала почувствовать.
— Пойдем, — выдохнула ее мать и шатаясь побрела к отдельно стоявшей круглой башне, окруженной садом и никак на вид не соединенной с самой виллой.
Хотя башня казалась совершенно гладкой даже с расстояния шага или двух, в розовый камень врезался узкий лестничный пролет. Они карабкались по лестнице с отчаянной поспешностью, забыв о притворстве веселого приключения, и как только добрались до верха, мать согнулась пополам, обхватив руками колени и пытаясь восстановить дыхание. Тзигона едва разобрала ее просьбу сделать свет.
Она знала, какой свет нужно творить во время таких «игр», и быстро произнесла элементарное заклинание. Появился свет, мягче лунного, в форме гигантской слезы, но видимой только ее глазам. Он освещал не предметы материального мира, но облекавшую их магию.
В слабом сиянии открылась призрачная дорожка, протянувшаяся от башни к близлежащей вилле, на самом берегу озера.
Но что-то было не так. Тзигона помнила путь иным. Она бросила на мать вопросительный взгляд, женщина кивнула в ответ. Без дальнейших колебаний Тзигона ступила на пустой воздух. Мать держалась за ее спиной, доверяя дочери увидеть скрытое от ее собственных глаз.
Луна не появлялась той ночью, но неожиданно фигуры беглянок отчетливо нарисовались на фоне огромного сияющего диска. Тзигона пробормотала фразу, подслушанную у нетерпеливого морского капитана, проклинавшего легкомысленную Селун и случающиеся вечно не вовремя приливы. На сей раз, мать не укорила ее за неподобающую речь.
Они добежали до края незримой тропы, вскарабкались по стене странной виллы. Перед ними предстал лестничный пролет, шедший вниз, к внутреннему двору, в центре которого под лунным светом блестел большой овальный бассейн.
— Давай туда, — решила мать. — Похоже на ловушку для речной форели.
Им встречались подобные вещи и прежде за время их «приключений». Рыбные заводи в прибрежных деревнях делались часто, обеспечивая развлечение для детишек и пищу на стол. Короткий тоннель вел в бассейн из озера, магия приманивала рыбу. Плавать в них было рискованно — мощные чары не позволяли проникать внутрь чему-либо кроме рыбы. Выбираться наружу, однако, являлось делом гораздо более легким. До сих пор Тзигоне не попадалось более неприятных сюрпризов, чем покалывание кожи под действием магии или прикосновение рыбы, спешивший на стол чародея.
Они сбежали по лестнице, не отрывая глаз от мозаичного пола внизу. Спуск, казалось, длился куда дольше чем должен был. Тзигона неожиданно заметила как изменяется узор на полу, из запутанного узора красного и насыщенного желтого цветов превращаясь в однотонную полосу оттенка темнейшего сапфира. В блеске плитки заискрились светлячки.
Озадаченная, она остановилась на следующей площадке. Ей в спину неуклюже ткнулась мать; Тзигона оглянулась назад, на пройденный ими путь.
— Смотри, — мрачно указала она вверх. Или вниз, быть может. Бассейн сверкал над их головами, а под ними распростерлась бездна ночного неба. Верх и низ поменялись местами.
— Дворец загадок, — слабым, отчаявшимся голосом выдавила женщина. — Спаси нас, Мистра.
Тренированный взгляд Тзигоны обшарил округу. Несколько пролетов ступеней вели с площадки, некоторые вверх, некоторые вниз, другие вовсе в никуда. Четыре уровня балконов окружали двор, и все уровни казались разбиты на несколько частей. Какие-то из них украшали потолки с замысловатой резьбой, черепицей или рисунками, другим крышей или полом служило ночное небо. Словно некий свихнувшийся маг вставил небольшой кусочек города в гигантский калейдоскоп, разложив реальность на части не поддающиеся пониманию и узнаванию.
Выбрав наугад, она бросила, «Сюда», и метнулась в направлении водопада, пропадавшего в воздухе и вновь возобновлявшего свой ток в паре десятков шагов южнее.
Удача не отвернулась от беглянок, спустя несколько мгновений они очутились перед дверью — настоящей дверью, с задвижкой, и открывавшей дорогу в привычную, устоявшуюся реальность виллы.
Дверь распахнулась, и амулет матери засветился.
Такого никогда прежде не случалось, и пугающая новизна приковала ноги Тзигоны к полу. За один удар сердца светящийся кусочек электрума порозовел от жара. Ее мать вскрикнула и рванула амулет, порвав тонкую цепочку.
Немедленно двор виллы ощетинился магией. Ищущая лоза, расщепленная в невероятном лабиринте, извивалась и сплеталась гигантской змеей, разрезанной на кусочки и бьющейся в предсмертных судорогах.
Но кто-то все же сумел разобраться в указанном магией пути. За стенами виллы раздался крик, дверь с треском распахнулась, сквозь строение раздался топот направляющихся к ним шагов.
Тзигона повернулась, чтобы броситься назад, в безумное пространство двора, потянула за материнскую юбку, не осмеливаясь выдать себя речью. Но женщина мягко разжала крохотные пальцы.
— Иди, — сказала она тихо. — Моя магия почти иссякла. Амулет сломан. Они найдут меня, останусь я или побегу.
— Я тебя не оставлю, — заупрямилась Тзигона.
— Ты должна. Они ищут тебя.
Девочка только кивнула. Почему-то она всегда это знала. Но «знать» и «действовать» не одно и то же, и она не могла заставить себя бросить мать.
Шаги стали громче, тяжкая поступь казалось сотрясает землю. Тзигона шаталась на зыбком от приближающегося ужаса полу. Но она не побежит. Она должна видеть.
— Тзигона! Вернись!
Голос не принадлежал матери, но все же был полон тревоги и заботы. Инстинктивно она повернулась ему навстречу; ее глаза с трудом сфокусировались на лице Маттео.
Весь бледный, он стоял рядом с ней на коленях и тряс ее за плечи.
— Я тут, — слабо выговорила она. — Хватит мне позвоночник ломать…
Маттео отпустил ее, но не отодвинулся.
— Что ты увидела?
Она отвела взгляд.
— Я что-нибудь сказала?
— Ничего понятного. Отдельные слова время от времени. Я что-то услышал насчет жасмина.
— Всегда ненавидела эту пакость. Теперь вспомнила, почему. Я попробую снова, — голос ее окреп. Маттео поджал губы.
— Тзигона, это будет крайне неразумно. В памяти много слоев, и то, что ты проделала, превосходит достижения подавляющего большинства джордайни. Я видел двух других, испытавших транс воспоминаний. Для них это оказалось более выматывающим, чем пробежка или тренировка с оружием. Тебе необходим отдых.
— Я видела мать! — воскликнула девушка. — Я вспомнила ночь, когда нас разлучили. Я бежала, она не сумела. Ты вернул меня прежде, чем я увидела, кто это сделал. Я обязана знать! Иначе я никогда ее не найду.
Маттео помедлил, внимательно всматриваясь в ее лицо.
— Это настолько важно?
— О, ты не поймешь. У тебя никогда не было семьи кроме джордайни. Но я должна разыскать ее.
Он неохотно кивнул, поднялся и подошел к столику. Откупорив полный кувшин вина, плеснул немного в чашу.
— Переведи дух, и мы попробуем снова.
Сделав единственный глоток, Тзигона отставила чашу в сторону.
Вновь она очистила свой разум, устремилась внутрь, в его тайные глубины.
Неожиданно возникшая для нее картина была куда ярче и живее любого сна.
Она находилась в лесу, пышном и густом как джунгли. Ей никогда не доводилось видеть таких деревьев, внимательных и мудрых. Рядом с ними гингко Халруаа казались безжизненной мебелью. Массивные деревья могли укрыть в своих ветвях небольшие королевства птиц и зверей. Насекомые и прочие летуны наполняли воздух мягким гулом, крохотные пестрые лягушки всех оттенков алого, зеленого, синего и черного грелись под солнышком, не боясь птиц, перекликавшихся над головой.
И тут лес замер. Тишина, мгновенная и абсолютная, ударила, словно стрела в сердце. Пронзительный вопль не так оглушил бы ее. Тзигона содрогнулась вновь, когда невидимая ладонь вонзилась в ее разум, сомкнулась вокруг нитей привязывавших ее к жизни, к магии и к этому месту.
Нет… не ее разум. Тзигону неожиданно охватила убежденность, что воспоминания, которые она переживает, принадлежат не ей, кому-то другому. И восседавшего рядом с ней спутника она явно никогда не видела. Четвероногая птица с изогнутым мощным клювом и глазами, горящими разумом более чуждым, чем эльфийский. С хлопком развернув крылья она приготовилась метнуться на какого-то невидимого врага.
Девушка совершенно не горела энтузиазмом увидеть источник этой опасности. Она рванулась назад, сквозь тьму, куда отчаянней, чем тянул ее Маттео. Хватая воздух, она распахнула глаза и повелела воспоминаниям — этому, чужому воспоминанию — убираться прочь, в место забытых кошмаров.
Но изображение осталось, видимое ее глазам как было в трансе. Лес и страж призраками висели в центре комнаты. Цвет был почти столь же ярок, как и в ее мыслях, но быстро исчезал. Сама картина становилась все более прозрачной. Девушка видела сквозь воспоминание, словно низкую дугу радуги, но, несмотря на нематериальность, оно не становилось менее страшным.
Тзигона поползла прочь от жуткого видения, лихорадочно пятясь пока не уткнулась в дальнюю стену. Маттео тоже отступил, но огибал картину, неотрывно изучая призрачную птицу.
Вдруг из ниоткуда метнулась гигантская когтистая лапа, ударила крылатого стража, слишком быстрая, чтобы уклониться, слишком могучая, чтобы остановить. Птица исчезла в облаке перьев и крови.
И вслед за ней милосердно исчезло видение.
— Что за проклятое чародейство? — тихо выговорил Маттео, глядя на Тзигону с тем же ужасом, с каким она смотрела на оживший сон. Похоже, магию он переносил значительно легче, чем магов.
— Это не я, — отчаянно возразила она. — Не моя магия, не моя память.
— Воспоминание действительно не могло быть твоим. Тут нет сомнений. Этот подвид грифона вымер почти три столетия назад. Ты не могла вспомнить то, что никогда не видела.
— Или нет? — продолжил он, мрачно, но задумчиво. — Прорицатель может узреть картины будущего. Я никогда не слышал о маге, способном глядеть в прошлое, тем более с такой ясностью, но может быть такое и осуществимо. В любом случае, ты владеешь магией, Тзигона, какие бы отговорки ты не изобретала.
На сей раз, у Тзигоны не нашлось возражений. Слишком потрясенная, чтобы заботиться о таких тонких вопросах, она кинулась к окну. Прежде, чем Маттео успел добавить хоть слово, она исчезла в ночи.
Глава пятнадцатая
Заря еще только намечалась, когда небольшой отряд вступил в болота Килмару. Первым шел Андрис, нащупывая в глубокой по колено воде безопасную тропу для остальных. Всего их было сорок — джордайни, простолюдины и чужестранцы. По утверждению гончей, ни один из них не познал прикосновения Мистры.
На спине каждый нес рюкзак из акульей кожи, и еще по одному мешочку по бокам. Их наполняли походные рационы, Андрис не доверял еде и воде, которую они могли найти в Килмару. Также в них хранился запас странного оружия. Использовать в болотах магию невозможно, но Андрису известны были природные субстанции, в определенных комбинациях порождавшие почти магические эффекты. У каждого бойца было несколько небольших бутылочек, тщательно закупоренных и запечатанных тонким слоем воска.
Осторожно смещая вес для следующего шага, Андрис старался не задумываться о том, что за относительно твердая поверхность может находиться под ногами. Много лет назад в этом месте была страшная война. В битве, длившейся три дня и три ночи полной луны, погибли сотни. Говорят, целые деревни опустели после сражений. Две из них почти поглотило болото, их руины давали приют расплодившейся в болоте нежити. Даже вполне спокойные мертвецы в Килмару не скрывались. Кости давно погибших воинов устилали дно под солью и песком, не давая Андрису и его сотоварищам увязнуть в трясине.
Из воды поднялся туман, вихрясь в и без того сумрачном воздухе. Андрис следил внимательно. Многие из их врагов могли прятаться в тумане, как дриады средь чащи деревьев. Впереди и слева особо густое, льнущее к земле облако, накатилось на спящую цаплю. Джордайн обратил внимание, что оно не коснулось ни птицы, ни воды.
На спине каждый нес рюкзак из акульей кожи, и еще по одному мешочку по бокам. Их наполняли походные рационы, Андрис не доверял еде и воде, которую они могли найти в Килмару. Также в них хранился запас странного оружия. Использовать в болотах магию невозможно, но Андрису известны были природные субстанции, в определенных комбинациях порождавшие почти магические эффекты. У каждого бойца было несколько небольших бутылочек, тщательно закупоренных и запечатанных тонким слоем воска.
Осторожно смещая вес для следующего шага, Андрис старался не задумываться о том, что за относительно твердая поверхность может находиться под ногами. Много лет назад в этом месте была страшная война. В битве, длившейся три дня и три ночи полной луны, погибли сотни. Говорят, целые деревни опустели после сражений. Две из них почти поглотило болото, их руины давали приют расплодившейся в болоте нежити. Даже вполне спокойные мертвецы в Килмару не скрывались. Кости давно погибших воинов устилали дно под солью и песком, не давая Андрису и его сотоварищам увязнуть в трясине.
Из воды поднялся туман, вихрясь в и без того сумрачном воздухе. Андрис следил внимательно. Многие из их врагов могли прятаться в тумане, как дриады средь чащи деревьев. Впереди и слева особо густое, льнущее к земле облако, накатилось на спящую цаплю. Джордайн обратил внимание, что оно не коснулось ни птицы, ни воды.