Кауи Вера. Наследницы (Том 2)

   Тяжело ступая по лестнице, она поднялась на второй этаж.
   - Доброе утро, мадам, - сказала она, войдя в спальню.
   Поставив поднос на комод возле двери, подошла к окну, чтобы отдернуть занавески. Обычно в ответ на приветствие всегда слышалось сонное: "Доброе утро, Марта".
   Сегодня хозяйка не отозвалась. Марта вернулась за подносом, чтобы подать его в постель.
   - Мадам!
   Поднос с грохотом упал на пол, горячий кофе обжег ей ноги, но она ничего не замечала - только кричала и кричала.
   ***
   - Внезапный острейший сердечный приступ, мадам, - сказал доктор Морель Доминик. - Все кончилось за несколько секунд.
   - У моей матери было абсолютно здоровое сердце.
   Доктор Морель деликатно кашлянул.
   - Вынужден напомнить вам, мадам, при каких обстоятельствах ваша матушка.., гм.., скончалась. В такие моменты сердце испытывает сильнейшую нагрузку...
   - Не большую, чем это бывало много раз в ее замужней жизни.
   Доктор снова кашлянул.
   - Мадам Деспард стала несколько старше...
   И он пожал плечами в чисто галльской манере.
   - Это довольно распространенный случай, и это, несомненно, чрезвычайно приятная смерть.
   Доминик вспомнила лицо матери: что выражалось на нем - агония или экстаз? Рыдания Марты ворвались даже в ее глубокий сон, но проснулась она окончательно от шока при виде Катрин, застывшей в той позе, в какой ее застала смерть, когда заглянула в невидящие, расширенные, слегка вытаращенные глаза и увидела ее руки, засунутые между ногами. Влепив Марте увесистую пощечину, она приказала помочь ей уложить тело более пристойным образом, но трупное окоченение уже сделало свое дело. У Доминик не оставалось иного выхода, как довериться доктору Морелю, и она разрешила ему осмотреть тело таким, как его нашли. Он был мудрым человеком и опытным врачом и за сорок лет своей практики видел абсолютно все; Катрин Деспард была не первой женщиной, скончавшейся вследствие сокрушительного оргазма. В его практике были и более впечатляющие случаи. Взять хотя бы старого мсье Монтана: он вцепился в волосы молоденькой женщины, делавшей ему минет, такой мертвой хваткой, что пришлось отрезать волосы, чтобы освободить ее. А брак Чарльза и Катрин Деспард всегда и во всех отношениях был союзом скорее плотским, нежели духовным...
   - Вам нечего тревожиться, мадам, - сказал он Доминик, - вы вполне можете рассчитывать на мою сдержанность, и, разумеется, я без всяких колебаний поставлю свою подпись на свидетельстве о смерти.
   Когда с формальностями было покончено и доктор Морель удалился, Доминик пошла на кухню, где Марта сидела за стаканом коньяку.
   - Ах, мадам, - сказала она, утирая хлынувшие ручьем слезы, - как это ужасно. Подумать только, ведь ваша матушка умерла без исповеди и последнего благословения.., в таком виде...
   - О чем ты никогда никому не скажешь, - жестко произнесла Доминик.
   Она посмотрела на зареванное опухшее лило взглядом тяжелым, словно камень.
   - Ты поняла? Это был сердечный приступ, ты поняла? Обо всем остальном - рот на замок. И чтобы не было никаких сплетен. Иначе ты горько пожалеешь. Я достаточно ясно выразилась?
   Марта, у которой так жестоко отобрали лучшую сплетню в ее жизни, безмолвно кивнула, стараясь не показать испуга. Даже когда дочь мадам была совсем девочкой, с ней было лучше не спорить. Но Марта утешилась быстро.
   Можно и выждать. Хорошая сплетня - как хорошее вино.., со временем вкус только улучшается.
   Обмывая тело, она ничего не упустила из вида, и ее зоркие глаза разглядели красное пятнышко на шее, у самого основания затылка - должно быть, от укуса, хотя никаких следов не было. Из любопытства она самым тщательным образом осмотрела Катрин. Очень неплохо сохранилась для своего возраста - впрочем, иначе и быть не могло. Мадам делали массаж со всеми положенными кремами и Притираниями, да и сама она занималась гимнастикой сущее наказание для такой ленивой натуры.
   Марта хмыкнула. Да, это была в высшей степени сексуальная женщина. О, она слышала их обоих, когда был жив мсье, - все эти стоны и возгласы. Экое непотребство в их-то возрасте! Она, конечно, знала, что мадам занимается этим делом.., в общем, играет сама с собой, хотя по выражению ее лица можно было понять, насколько все это для нее серьезно. Отнеся полный таз в ванную, она вылила воду и вернулась в спальню мадам за щеткой и гребешком. Покончив с волосами, она вынула из большого шкафа ночную рубашку - самую красивую, из тонкого шелка. Затем она сложила руки Катрин на груди и накрыла ее по пояс белоснежной простыней с кружевами.
   В последний момент ей пришло в голову воткнуть между пальцами веточку жимолости. Вот так будет лучше, с удовлетворением подумала она. Воплощенная невинность...
   Когда Доминик пришла посмотреть на мать, Катрин напоминала восковую куколку. Пожалуй, можно наложить макияж, подумала Доминик.
   И направилась к туалетному столику, где Катрин держала свою косметику единственной фирмы, которую признавала, - "Ланком". Но стоило Доминик выдвинуть ящик, как она застыла с вытянутой рукой при виде предмета, лежавшего рядом с зеркальцем матери. Медленно, словно подбираясь к неразорвавшейся бомбе, пальцы Доминик коснулись его, сжали и подняли. Это был бархатный футляр для очков - черного цвета, с вышитым красной нитью драконом. Из отверстия выскользнули очки, которые мать надевала для чтения. Доминик тяжело опустилась на стул. Она никогда не видела эту вещь прежде. Мать всегда предпочитала сдержанные тона; эти бисерные блестки были не в ее вкусе - они выглядели слишком.., слишком азиатскими. В безумной спешке, будто торопясь успеть к назначенному сроку, она перерыла все ящики и наконец обнаружила второй футляр в тумбочке около кровати. Когда она перекладывала очки из одного футляра в другой, руки у нее дрожали, но позднее, показав бархатный футляр Марте, она ничем не выдала себя, и в вопросе ее прозвучало только удивление:
   - Ты не знаешь, кому это принадлежит? Прежде я подобной вещи не видела... Или же мама решила сменить стиль?
   Марта, надев свои собственные очки, взяла в руки футляр.
   - Нет, у мадам не было такого, - уверенно сказала она. - Я никогда его не видела.
   - Быть может, она его недавно где-нибудь купила, - предположила Доминик. - Он был в одном из ее ящиков.
   - Наверное, так и есть, - легко согласилась Марта. - Вряд ли она стала бы пользоваться подобной вещью. Она часто покупала не раздумывая, а потом все это пылилось без всякой пользы.
   "Только не в этом случае, - подумала Доминик, - такую вещь мама не купила бы. Ей это дали.., вернее даже, оставили у нее, чтобы я могла найти".
   Поднявшись вновь в спальню матери, она стала медленно и методично осматривать тело в поисках разгадки, но ничего не обнаружила. "Как же они это сделали? - спрашивала она себя. - Как?" Ибо никаких сомнений у нее не осталось с того самого момента, как она увидела красного дракона, которого подбросили как печать или подпись под приговором. Если ее мать действительно скончалась от острого сердечного приступа, то это произошло не в силу естественных причин, а при помощи каких-то других, непонятных средств.
   Пища исключалась, поскольку они втроем ели то, что приготовила Марта. Питье также. Кроме того, яд оставляет следы, или бывают и исключения? Быть может, таблетка или пилюля? Она осмотрела все пузырьки и баночки в аптечке в ванной - ничего, кроме аспирина и прочих самых обыкновенных лекарств. У матери было крепкое здоровье: глупость укрепляет тело, как любила говаривать ее бабушка дю Вильфор. "В таком случае, - презрительно сказала себе Доминик, - нечего удивляться, что моя матушка никогда не болела". На многих коробочках были просроченные даты - ее мать не увлекалась глотанием пилюль. Но как же тогда? Как они убили ее?
   Нанесли смертельный удар? Она знала, что в карате и дзюдо есть приемы, позволяющие убить пальцами или рукой. Однако на теле Катрин не было синяков или кровоподтеков - ничего не было, если не считать красного пятнышка у самого основания затылка, как если бы она слегка расчесала шею, и нескольких царапин на пальцах из-за работы в саду без перчаток. Происхождение этих царапин не вызывало сомнений.
   Доминик осмотрела все - даже кремы и лосьоны в ванной комнате, а также пудру и притирания. Смертельный яд мог содержаться в самых обычных вещах, и достаточно было всего лишь крохотной капли, чтобы...
   Она долго сидела, напряженно размышляя об одном и том же. Эти люди были так хитры. Судя по всему, они изучили привычки матери - им было известно, чем она занимается по ночам. И каким-то образом, каким-то способом - эту загадку она так и не разгадала - они совершили убийство, придав ему вид естественной смерти.
   Если бы они не пожелали таким странным способом известить ее об этом, Доминик ничего бы не заподозрила.
   Это было, конечно, предупреждение. Они давали ей понять, что она в их власти и если не сделает того, что ей приказали, ее ждет печальная судьба матери. Она содрогнулась. Они даже не знали ее мать. Впрочем, Катрин для них была только средством, ведущим к цели. Только теперь Доминик стало понятно, в какие беспощадные руки она попала, и ужас пронзил ее. Она была их собственностью, их вещью, которой они могли распоряжаться по Своему усмотрению и в любое время. На какое-то мгновение ее охватила паника, ей хотелось завизжать, забиться в какую-нибудь нору, позвать на помощь и указать на своих мучителей обличающим перстом... Вместо этого она вернулась в свою комнату и проглотила еще одну таблетку - всего одну, чтобы успокоить нервы. Спать было нельзя - она должна была распорядиться насчет похорон матери.
   Блэз приехал через несколько часов; она позвонила по номеру, которым пользовалась в тех случаях, когда было необходимо поговорить. К счастью, он оказался недалеко - во Франкфурте.
   К его приезду Доминик несколько успокоилась, но выглядела осунувшейся и потрясенной. Она рассказала ему, в каком положении нашли тело матери, на что он ответил просто:
   - Да, она все больше погружалась в мир своих фантазий. Но если это помогало ей жить, кто осудит ее?
   - Конечно, не я, - убежденно сказала Доминик.
   - Хорошо, что ты была здесь.
   - Разумеется. А что такое?
   - Могло быть иначе. Ведь у тебя столько дел и вообще...
   Она пристально взглянула на него из-под опущенных ресниц. На его лице ничего нельзя было прочесть. Эта проклятая индейская невозмутимость доводила ее до бешенства. Однако она предоставила ему распоряжаться похоронами - по правде говоря, сейчас она могла думать только о своей ужасающей ситуации. Встречаться с Чжао Ли не было смысла. Если они способны на такое, чтобы всего лишь предупредить ее, то вряд ли удастся уговорить их пойти на уступки.
   Блэз видел, что какая-то мысль терзает жену. Слишком уж она была потрясена. Внезапная смерть матери в случае с Доминик была для такого безмерного страдания явно недостаточным основанием. Поэтому он решил переговорить с доктором, но ничего не извлек из этой беседы.
   - У моей тещи не было неприятностей с сердцем, - уверенно сказал Блэз.
   - Это ровным счетом ничего не означает, мсье Чандлер. Я повидал много смертей, когда умирали на вид здоровые и сильные люди. Уязвимый орган далеко не всегда выдает себя во внешних проявлениях.
   И доктор Морель осторожно добавил:
   - У мадам Деспард были большие аппетиты. Если верить Марте, она занималась этим каждую ночь. В подобные минуты сердце испытывает значительную нагрузку. А постоянное напряжение могло привести к приступу... - Он пожал плечами. - Это произошло быстро и безболезненно. Не самая худшая смерть.
   "Только не для Катрин, - подумал Блэз. - Оба они - и Катрин, и ее первый муж - отличались завидными сексуальными аппетитами, но она нашла удовлетворение только со вторым мужем благодаря любви. Неудивительно, что Доминик унаследовала животную страсть к сексу".
   На похоронах присутствовали в основном те, кто знал Катрин как жену Чарльза; у нее было мало собственных друзей, поскольку она в них не нуждалась - она нуждалась только в нем. Отныне он будет принадлежать ей вечно. Однако явилось и несколько человек, входивших в круг знакомых родителей Катрин; прочая публика состояла из деревенских жителей, пришедших из любопытства и почтения. Заупокойная месса была торжественной, цветы радовали глаз своим великолепием. Марта хлюпала носом в течение всей церемонии: начиная с момента, когда гроб внесли в церковь, и вплоть до той минуты, когда тело Катрин опустили в одну могилу с покойным супругом согласно завещанию, по которому все ее имущество без всяких условий переходило к дочери.
   Позднее, по возвращении в дом, Доминик сыграла одну из лучших ролей в своей жизни: трогательно-бледная, в черном платье, она с достоинством и скорбью переходила от кружка к кружку, находя для каждого приглашенного нужные слова Старые вдовушки, которые помнили Катрин еще девочкой, одобрительно перешептывались. "Воспитание всегда сказывается, - говорили они. - Да, да! Дю Вивье до кончиков ногтей!"
   Блэз никогда еще не видел Доминик такой красивой: она двигалась с утонченной грацией и затмевала своей прелестью любую женщину, когда почтительно внимала словам какой-нибудь престарелой маркизы.
   Старушки, - в свою очередь, глядели на Блэза с восхищением: казалось, он сам не сознавал своей мужской привлекательности. Они наслаждались его безупречным французским, ловили его взгляд и с жадностью, с восторгом судачили о нем... Железные мускулы, восхитительный, невероятно обаятельный...
   Подобно Доминик, он прекрасно играл свою роль, и иногда их глаза встречались. Странное дело, именно сейчас, в подобную минуту, он чувствовал, что она близка ему, как никогда.
   Позже, когда все разошлись, они сидели на террасе в золотисто-красной дымке угасающего дня, все еще чувствуя близость, все еще соблюдая перемирие. Блэзу хотелось, чтобы Доминик обо всем рассказала - лучшего момента было не найти. Но она этого не сделала.
   - Ты будешь продавать дом? - спросил он, помолчав.
   - Нет... Прежде я думала, что это самый край, как говорят англичане. А это оказалось убежищем. Я оставлю дом, чтобы было куда возвращаться в те моменты, когда мне необходимо перезарядить батареи.
   - А они разрядились?
   Она глубоко вздохнула.
   - Быть может. Слегка...
   - Ты слишком много работала в последнее время.
   Не хочешь немного передохнуть?
   - Только не сейчас, когда Кейт Деспард наступает мне на пятки. Ты слышал, как успешно прошла ее распродажа драгоценностей?
   - Да.
   Он предпочел не говорить, что побывал там.
   - И она сама вела аукцион.
   - Ей пора было попробовать, разве нет?
   - Я уже целую вечность не вела аукцион.., целую вечность! И это было в Гонконге.
   - Вероятно, она многому научилась.
   - Потому что очень многие жаждали научить ее... даже ты.
   - Я не помогал Кейт Деспард в том, что имеет хоть какое-либо отношение к вашему соревнованию.
   - А кто вывез из Гонконга ее дружка-педераста? Кто приглашал ее снова в Колорадо? Не считай меня дурочкой, это оскорбительно. Неужели ты будешь отрицать, что твоя бабушка использовала все свое немалое влияние, чтобы поддержать ее?
   - Это твоя ошибка. Ты пальцем не пошевелила, чтобы привлечь бабушку на свою сторону.
   Она угрюмо молчала, и он впервые за этот день заметил, что ее пальцы постоянно крутят какой-то предмет.
   Черный бархатный футляр для очков с вышитым красным драконом. Катрин любила сдержанный стиль и вряд ли стала бы пользоваться таким футляром: края прошиты металлической нитью, а его теща предпочитала шелк, к тому же в нем не было очков.
   Услышав поздно вечером шум в коридоре, Блэз вышел узнать, в чем дело, и увидел, что Доминик дергает оконную раму, проверяя ее на прочность.
   - Мне показалось, будто что-то хлопнуло, - объяснила она, не вдаваясь в подробности.
   Но вечер был очень тихим, безветренным. Она чего-то боялась.., или кого-то? Чтобы успокоить ее, он сам обследовал окно и убедился, что его не открывали в течение многих лет - настолько набухшей была деревянная рама.
   Как только они легли, она тесно прижалась к нему, и он понял, что ей хочется не сексуальной близости, а надежной защиты.
   - Спасибо тебе, что приехал, - прошептала она после недолгого молчания.
   - Как я мог не приехать?
   - Мы оба знаем, что в последнее время не все у нас.., было в порядке.
   - Не бывает такого брака, чтобы всегда все было в порядке.
   - Когда закончится этот год, все изменится, - обещала Доминик.
   Да уж, лучше бы все изменилось, подумал Блэз.
   Она вздохнула.
   - Две смерти всего лишь за один год.., кто мог такое представить?
   - Раз Катрин теперь вместе с Чарльзом.., а она в это верила.., к чему так переживать?
   - Ты в это веришь?
   - Нет.
   - Я тоже. В аду оказываешься не после смерти. Настоящий ад - это жить, не получая того, что желаешь.
   - Так вот почему ты хочешь загнать в него всех, кроме самой себя.
   Доминик рассмеялась.
   - Ах ты, - сказала она в прежней своей манере и, устроившись поудобнее, вздохнула уже с облегчением.
   Через несколько минут она заснула, но Блэз долго лежал без сна, напряженно размышляя.
   - Нет!
   Резко высвободившись, Кейт вскочила с софы.
   - Но почему? - озадаченно спросил Лэрри.
   - Потому что... - Слова "потому что ты не тот человек" уже готовы были сорваться с ее губ, однако вслух она произнесла другое:
   - Потому что я не в настроении.
   Лэрри смотрел на нее угрюмо.
   - Быстро же оно у тебя меняется.
   - Прости, - сказала она устало. - Это не твоя вина.
   - У тебя есть еще кто-то? Неужели меня обошли?
   Этот парень Чивли, да?
   - Ему придется подождать, - бросила Кейт.
   - Тогда кто же?
   - Никого нет, Лэрри, совсем никого. Прости, что завлекла тебя.., но мы ведь не будем разыгрывать из себя Антония и Клеопатру, правда?
   Он невольно ухмыльнулся.
   - Скорее уж это Мат и Джефф...
   Кейт улыбнулась. Этим и правился ей Лэрри - он никогда не падал духом. Просто резиновый мячик.
   - У меня сейчас голова занята совсем другим, - призналась она. Кортланд Парк.., я только об этом и думаю.
   - Я могу чем-нибудь помочь? Знаешь, в свое время я командовал скаутским отрядом.
   Кейт со смехом отвернулась от него.
   - Нет, но за предложение спасибо.
   "Какой же он милый, - подумала она, - и удобный, как разношенные тапочки". Когда он начал ухаживать за ней, она позволяла ему целовать и ласкать себя. Но когда сегодня вечером он решил пойти дальше, она, внезапно прозрев, осознала неопровержимую истину: она не может этого и не хочет, она готова принять его в качестве друга, но никак не любовника, ибо подобная роль... Подобная роль предназначалась тому, кто походил бы на Блэза Чандлера. Она изо всех сил пыталась бороться с этим безнадежным и ненужным чувством. Однако пять минут назад, в объятиях Лэрри Коула, когда нужно было уступить или же отказать, она поняла, что уже ничего не сможет с собой поделать.
   Она влюбилась в Блэза Чандлера, несмотря на все свои ухищрения: возводила надежный барьер из обиды и неприязни, усердно выискивала любой повод для подозрений, всячески стремилась - безуспешно, как выяснилось, держать его на безопасном расстоянии. Слишком поздно: он занял прочное место в ее сердце и в ее мыслях, целиком завладев ими. В нем воплотились ее девические грезы - как будто Эдвард Рочестер вдруг сошел со страниц романа и обрел новую жизнь в облике Блэза Чандлера. Сама же она превратилась в Джен Эйр, что было только естественно, ведь они обе не отличались красотой.
   - А это не потому, что ты до сих пор воображаешь себя уродиной? спросил Лэрри, словно прочитав ее мысли.
   Кейт была удивлена его проницательностью.
   - Почему ты так решил? - сказала она, уклонившись от ответа.
   - Мне кажется, ты просто не веришь, что можешь понравиться любому человеку.., то есть любому мужчине.
   Кейт сдвинула брови.
   - Это не так, - произнесла она наконец и тут же искренне добавила:
   - В свое время так оно и было, но я жила тогда не здесь, и вообще, той девчонки больше нет.
   - В самом деле нет? - спросил Лэрри.
   - Да, - твердо ответила Кейт.
   - О'кей, - легко согласился он. - Значит, дело во мне. Не умею понравиться.
   - Перестань, - насмешливо сказала Кейт. - Ты сам знаешь, что это не правда.
   - Я не знаю, чему верить. Вроде бы я все делал правильно и говорил нужные слова...
   - Так оно и было. Только мне нужны другие слова.
   Лэрри застегнул рубашку, подтянул галстук и потянулся за пиджаком.
   - Что ж, всех завоевать нельзя, - кивнул он, примиряясь.
   - Полагаю, ты завоевал гораздо больше, чем положено тебе по справедливости.
   Он встал, горделиво расправил плечи.
   - Не жалуюсь.
   Но Кейт чувствовала, что он раздосадован.
   - Ты мне очень нравишься, - честно сказала она, - но не больше того. Возможно, во мне что-то еще сохранилось от прежней Кейт, и я не могу относиться к этим вещам легко...
   Она ткнула пальцем в сторону измятого покрывала на софе.
   - Для меня это должно быть.., серьезно.
   - Значит, это несерьезно. В любом случае, для тебя.
   - И для тебя тоже, - спокойно парировала Кейт. - Будь честен.
   - Какой же парень упустит свой шанс? - честно признался он.
   - У меня такое ощущение, - с улыбкой произнесла Кейт, - что тебе шанс подворачивается частенько.
   Он фыркнул.
   - О'кей, обойдемся без разбитых сердец. Всего лишь еще одна любовь растоптана.
   - Это тоже не правда, - резко бросила Кейт.
   Когда дверь лифта распахнулись, он наклонился к ней:
   - Мы по-прежнему друзья?
   - Надеюсь, - ответила Кейт.
   - Я заеду за тобой завтра вечером?
   - Нет, у меня аукцион на носу. В четверг.
   - Договорились.
   Он одарил ее своей белозубой, широкой, беспечной улыбкой - и дверь лифта медленно закрылась за ним.
   Кейт расправила покрывало на софе, отнесла бокалы на кухню и вымыла их. Затем выключила свет и направилась в спальню.
   Она ничего не изменила в меблировке: кровать была очень большой, а драпировки выдержаны в серых и бордовых тонах - цвета чисто мужские. Все здесь было подобрано ее отцом: и блестящая полированная французская кровать, и высокий комод с восемью выдвижными ящиками, и роскошные бархатные занавеси. Она подложила под спину широкие твердые подушки и вновь склонилась над пачкой отцовских писем. Прочитав их в первый раз, она рыдала так, что даже заснула в слезах - настолько ей было стыдно за себя. Снова взяв в руки письма, в которых сохранилось так много от ее любимого отца, она спросила себя, не стало ли вырвавшееся на волю и безмерно выросшее чувство к Блэзу Чандлеру в некотором смысле роковым искуплением.
   Она была преисполнена самых добрых намерений, когда прочитала письма впервые: мысленно клялась, что оправдает надежды отца, что станет достойной любви, пронизывающей все строки этих писем. Слишком поздно она осознала, что после его кончины перестала любить себя, хуже - возненавидела себя за то, что считала своим падением. Теперь же, ощутив исходящее от Блэза Чандлера тепло и раскрывшись перед ним в их искреннем разговоре, она понимала, что женщина может почувствовать себя красивой, только если ее любят. Девочкой она не считала себя некрасивой и не обращала внимания на слова бабушки, даже однажды передала их отцу. Он посмотрел на нее серьезно и сказал: "Но для меня ты красавица, моя маленькая Кэт". Лишь позднее, когда он перестал быть рядом, когда никто уже не называл ее прелестной, она потеряла всякий интерес к своей внешности, носила только джинсы и майки и уверовала в жесткую оценку бабушки, как в истину Евангелия. Только пережив шок от первого чтения, она начала вглядываться в себя и терзаться мукой невосполнимой утраты, сознавая, что обязана исполнить завещанное, ибо отец оставил ей самое дорогое, что у него было. Почему-то она совершенно не расстраивалась при мысли, что Блэз Чандлер также знает содержание этих писем - это обстоятельство сближало их еще больше. Письма были сугубо личными, но она была уверена, что он все понял - иначе не отдал бы их ей.
   Кейт с удивлением обнаружила, что радуется его осведомленности. Теперь она могла признаться в своих чувствах к нему, хотя понимала их безнадежность - это не имело значения, поскольку ее радовали сами эти чувства.
   Ей казалось, что она умерла для любви, поскольку в душе ее ничто не шелохнулось в ответ на страсть Николаса Чивли и Лэрри Коула. Теперь она ясно видела, что может полюбить мужчину, но только настоящего. Ей не суждено его получить, и в этом ее расплата за то, что она отвергла любовь, которую никогда не теряла, хотя и пыталась уверить себя в обратном.
   Ей следовало бы печалиться, однако грусти не было.
   Напротив, она ощущала, что окончательно и бесповоротно освободилась от тоскливого чувства пустоты и утраты, так долго владевших ею. Письма отца, полные безыскусной и горячей любви, заставили ее вернуться к самой себе.
   У нее стало радостно на сердце, и она не смогла отказаться от удовольствия перечитать их еще раз.
   ...В Нью-Йорке Доминик переодевалась в вечернее платье, когда в комнату внесли цветы. Подумав, что их прислал мужчина, который должен был заехать за ней через полчаса, она сняла крышку с коробки и, едва взглянув на ее содержимое, похолодела от ужаса. Крошечные, Кроваво-красные розы были сплетены так, что напоминали огнедышащего дракона. На маленькой белой карточке было написано: "8 вечера. Следующий понедельник". Это был сигнал. На какую-то секунду она ощутила такой жуткий страх, что потянулась к телефонной трубке. Надо позвонить Блэзу, во всем ему признаться, ринуться под его защиту. Он мог окружить ее магической, непроницаемой стеной, опираясь на мощь своей Корпорации. Нет, сказала она себе, опуская руку, не торопись. Узнай, что они хотят. Не показывай своей силы. Оставь Блэза на крайний случай; Возможно, мы сумеем договориться. Я не поехала в Гонконг, как они надеялись. И не сменила судовладельцев. А если они попытаются избавиться от меня...