Страница:
– Я смотрю, ты рта раскрыть не можешь, – спокойно, с ледяными нотками в голосе проговорила она… – Что же это ты? А от других этого требуешь. Откуда ты родом, красавчик? Уж очень характерный у тебя выговор.
– Запись тоже можно подделать, – уже без всякого смущения поспешно ответил Рик. – Меня не в первый раз пытаются шантажировать такого рода вещами.
– Возможно, не в первый, но, надеюсь, в последний. Это Швейцария, а не Голливуд. Власть киностудии не распространяется на эти места. И полицию она тоже не сможет подкупить. Если я представлю им эти фотографии и эту запись, они отнесутся к полученным материалам со всей серьезностью, учитывая, что у них будут на руках и результаты освидетельствования врача – он запротоколировал все.
– И чего же ты хочешь? – с трудом выговорил Рик.
– Я подам на тебя в суд, – проговорила Ева спокойно. – Твоей карьере крышка, красавчик…
– Или? – перебил он ее.
– Или ты уйдешь отсюда немедленно, в чем есть. Твои вещи пришлют тебе потом. Ты не посмеешь опротестовывать развод и сделаешь все, что потребует мой адвокат.
Он с изумлением посмотрел на нее:
– Да кто ты такая, чтобы всеми командовать? Ты считаешь, что можешь приказывать кому захочешь? – и уже издевательским тоном добавил: – Я тебе не этот слюнявый итальянский князек, который витал в облаках. Я Рик Стивенс. Да ты знаешь, сколько принес в прошлом году мой фильм «Первый и последний»?! Тридцать миллионов долларов… Только попробуй укусить меня и увидишь, что я тебе не по зубам.
Ева спокойно выслушала и это заявление:
– Ты так думаешь? – спросила она и, слегка повысив голос, позвала – Макс!
Макс вышел из-за тяжелой парчовой занавески.
– Вы звали? – спросил он с помпезной учтивостью, которой мог бы позавидовать сам Жак.
Алекс с трудом удержалась от того, чтобы не захихикать, но скрыть улыбку ей не удалось. Да и Пэтси с облегчением перевела дух. Она чувствовала, что близится развязка.
– Расскажите мистеру Стивенсу о переговорах, которые вы только что завершили.
– С удовольствием, мадам. – Макс поклонился, и лицо его внезапно сделалось серьезным и важным. – Вчера в два часа пополудни по калифорнийскому времени пятьдесят один процент акций компании «Беркович Интернейшнел» перешел во владение мадам Евы Черни. Только что я по ее доверенности подписал все документы и завершил сделку. Отныне мистер Беркович не играет в компании ровно никакой роли. Его место занял Дуглас Хирш. – Макс лучезарно улыбнулся. – Очевидно, мечты, которые лелеял мистер Беркович, задумавший снять новый шедевр наподобие «Унесенных ветром», рухнули. Это связано с грандиозным провалом, который потерпел последний эпический фильм мистера Берковича «Истощенные страстью», не давший ожидаемых кассовых сборов. Он вышел на экраны три месяца назад и до сих пор не окупил даже десяти процентов своей стоимости… Если желаете, могу назвать точные цифры.
– Лжешь! – тщательно поставленная интонация аристократа с Восточного побережья исчезла. И тотчас вылез слегка гнусавый оклахомский выговор.
Макс вынул из внутреннего кармана документ:
– Думаю, подпись Берковича вам хорошо известна? Можете взглянуть повнимательнее. – Он шагнул вперед и сунул под нос актеру контракт, где стояла подпись Берковича и самого Рика.
– Ваш контракт, разумеется, теперь принадлежит мадам. Это только часть сделки. Как главный пайщик, она имеет право окончательного решения. Разумеется, четыре следующих фильма не имеют к этому контракту никакого отношения. Прошу взглянуть вот сюда… – Макс сделал вид, что не может разыскать следующего документа, а потом все-таки нашел его… – Ах, вот же он!.. «Вторая попытка» – в фильме должна была сниматься Лора Уэллес, режиссером утвердили Сиднея Шэллерта. – Макс снова улыбнулся. – При том, естественно, условии, что вы подчинитесь требованиям мадам. В противном случае контракт будет разорван, а вы понесете заслуженное наказание за развращение несовершеннолетней…
– Чушь! Беркович не мог продать меня с потрохами! Это невозможно…
– И тем не менее он пошел на это. У него слишком много долгов. Он вложил все до последнего пенни в «Истощенных страстью», продал яхту и заложил роскошное итальянское палаццо на Бель-Эр. Но все пошло прахом, боюсь, мистер Беркович – банкрот. Кредиторы требуют выплаты долгов. Очередь выстроилась до самого Сан-Диего.
Рик Стивенс, с побелевшим лицом, переводил взгляд с Макса на жену и обратно:
– Д-а-а, подставили вы меня! Вы специально подсунули мне эту маленькую сучку! Кто-то рассказал вам… – Он захлопнул рот, прежде чем успел проболтаться.
– …о том, что вы любите маленьких девочек? Да, мне это тоже удалось раскопать. Нам известно, во сколько обошлись студии ваши пристрастия.
Рик стоял молча, его мозг лихорадочно работал в поисках выхода.
– Да нет, чушь все это… – сказал он наконец решительно. – Не может Беркович прогореть. Две последние мои картины принесли больше шестидесяти пяти миллионов долларов.
– Которые он безрассудно истратил. Часть вложил в «Истощенных страстью» – фильм, который с треском провалился. Но не забывайте и про то, во сколько обходится ему его жена. Ты ведь знаешь ее. Очаровательная Салли Барнз. Она обожает бриллианты, особенно крупные. Он также вложил семь миллионов в яхту «Королева Мария», которую затем продал всего лишь за три миллиона. Так что сей джентльмен оказался не в состоянии даже расплатиться с долгами.
– Не может такого быть… Этого не может быть, – повторял актер в отчаянии.
– Увы…
– Почему же я ничего не знал? Ведь мы с ним друзья…
– У мистера Берковича нет друзей. Зато масса кредиторов. Жаль, конечно, беднягу. Но ничего не поделаешь. Если бы мадам не купила студию, его бы упекли в тюрьму. Беркович умеет хорошо тратить деньги, полученные в наследство от папаши, как и киностудию, кстати. Но вот делать деньги он не умеет. Разве только старается их вытягивать из женщин, как и вы. Сейчас он рад тому, что ему удалось спасти свою шкуру. Вы его мало волнуете. Наверное, надеется, что так или иначе, вас вынесет на поверхность – даже если это будет всего лишь ваш труп…
– Я знаю, ты с самого начала имел на меня зуб – как только я появился в доме. Что, я занял твое место?.. Поэтому ты ждал случая, чтобы подловить меня?
– Думай, что хочешь, но я с первого взгляда раскусил, что ты за птица. Сукин сын, который слишком положился на свою известность. Голливуд изменился. Луис Майер умер. Старая студийная система вот уже несколько лет как похоронена. И атмосфера теперь совсем не та, что много лет назад. Что касается тебя, то поклонники не очень любят мужчин, которые совращают малолетних. Этой девочке тринадцать лет. И теперь ты полностью находишься во власти мадам. И будешь делать то, что она скажет.
Рик побелел, глаза его горели от ярости. Он облизнул пересохшие губы. Юношеские черты лица преобразились. Он стал похож на загнанного хищника. Он уже не мог держаться и злобно крикнул в лицо жене:
– Работать на тебя? Подчиняться тебе? Да будь я проклят! Ты снимешь всего лишь два фильма, которые оговорены в контракте, а потом я буду выброшен на улицу.
– Нет, ты подпишешь контракт со мной до конца своих дней, иначе я заявлю в полицию… Если не будешь работать на меня, то не сможешь работать нигде. Я ясно выразилась?
И снова с невероятной быстротой Рик переменил тактику:
– Не могу поверить, что ты способна так со мной поступить!
– Но у тебя есть свобода выбора. Ты вправе сам принять решение. Твоя машина стоит у ворот. Мне все равно, куда ты поедешь. Но двадцать восьмого июля ты должен начать работу.
– Позволь мне все объяснить тебе…
– Я знаю, кто ты есть на самом деле. И больше не желаю иметь с тобой никаких дел.
– Ева, ради Бога…
С таким же успехом он мог бы обращаться к глыбе мрамора.
Она повернулась к нему спиной и позвонила в колокольчик. Когда вошел дворецкий, она проговорила спокойно:
– Мистер Стивенс уезжает, Жак. Его машина готова?
– Да, мадам.
– Вещи, паспорт?
– Все готово, мадам.
– Тогда вас больше ничто не держит здесь, – обратилась Ева к бывшему мужу.
– Вы еще пожалеете об этом! – Его крик походил на стон раненого животного. – Еще никому не удавалось одолеть меня. Советую тебе, крошка, поостеречься. В один прекрасный день ты можешь оказаться в дурацком положении.
Двери за ним с грохотом захлопнулись.
Ева повернулась лицом к камину. – Можете идти, – сказала она.
Оставшись одна, Ева перевела дыхание и отпустила наконец подлокотники кресла, в которые вцепилась пальцами. Потом взяла фотографии и пленку с записью, уложила в конверт, заклеила и прошла в свою гардеробную. Распахнув одну из створок шкафа, она отодвинула в сторону висевшее на вешалке и упакованное в чехол вечернее платье, за которым находился потайной сейф. Набрав комбинацию цифр – дату, когда была официально утверждена косметическая компания Евы Черни, – она распахнула дверцу и положила конверт в сейф. Затем снова закрыла тайник и повесила платье на место так, чтобы оно целиком закрывало его. Из ящика стола она достала ножницы и направилась в комнату Рика. Там она принялась кромсать на мелкие клочки всю его одежду. Тишину, которая стояла в комнате, нарушал только треск рвущейся материи да клацанье ножниц.
Только когда все его вещи до последней рубашки были изрезаны и изорваны, Ева наконец успокоилась. Швырнув ножницы на гору лоскутов, она вернулась в свою спальню, навзничь упала на кровать и некоторое время неподвижно лежала, глядя в потолок. А потом перевернулась, уткнулась лицом в воздушное покрывало и зашлась в глухих рыданиях.
– Почему, – слышалось сквозь рыдания вновь и вновь. – Почему это происходит со мной?
Она плакала до тех пор, пока не выплакала все свои слезы. Обессилев вконец, она так и заснула поверх покрывала.
15
– Запись тоже можно подделать, – уже без всякого смущения поспешно ответил Рик. – Меня не в первый раз пытаются шантажировать такого рода вещами.
– Возможно, не в первый, но, надеюсь, в последний. Это Швейцария, а не Голливуд. Власть киностудии не распространяется на эти места. И полицию она тоже не сможет подкупить. Если я представлю им эти фотографии и эту запись, они отнесутся к полученным материалам со всей серьезностью, учитывая, что у них будут на руках и результаты освидетельствования врача – он запротоколировал все.
– И чего же ты хочешь? – с трудом выговорил Рик.
– Я подам на тебя в суд, – проговорила Ева спокойно. – Твоей карьере крышка, красавчик…
– Или? – перебил он ее.
– Или ты уйдешь отсюда немедленно, в чем есть. Твои вещи пришлют тебе потом. Ты не посмеешь опротестовывать развод и сделаешь все, что потребует мой адвокат.
Он с изумлением посмотрел на нее:
– Да кто ты такая, чтобы всеми командовать? Ты считаешь, что можешь приказывать кому захочешь? – и уже издевательским тоном добавил: – Я тебе не этот слюнявый итальянский князек, который витал в облаках. Я Рик Стивенс. Да ты знаешь, сколько принес в прошлом году мой фильм «Первый и последний»?! Тридцать миллионов долларов… Только попробуй укусить меня и увидишь, что я тебе не по зубам.
Ева спокойно выслушала и это заявление:
– Ты так думаешь? – спросила она и, слегка повысив голос, позвала – Макс!
Макс вышел из-за тяжелой парчовой занавески.
– Вы звали? – спросил он с помпезной учтивостью, которой мог бы позавидовать сам Жак.
Алекс с трудом удержалась от того, чтобы не захихикать, но скрыть улыбку ей не удалось. Да и Пэтси с облегчением перевела дух. Она чувствовала, что близится развязка.
– Расскажите мистеру Стивенсу о переговорах, которые вы только что завершили.
– С удовольствием, мадам. – Макс поклонился, и лицо его внезапно сделалось серьезным и важным. – Вчера в два часа пополудни по калифорнийскому времени пятьдесят один процент акций компании «Беркович Интернейшнел» перешел во владение мадам Евы Черни. Только что я по ее доверенности подписал все документы и завершил сделку. Отныне мистер Беркович не играет в компании ровно никакой роли. Его место занял Дуглас Хирш. – Макс лучезарно улыбнулся. – Очевидно, мечты, которые лелеял мистер Беркович, задумавший снять новый шедевр наподобие «Унесенных ветром», рухнули. Это связано с грандиозным провалом, который потерпел последний эпический фильм мистера Берковича «Истощенные страстью», не давший ожидаемых кассовых сборов. Он вышел на экраны три месяца назад и до сих пор не окупил даже десяти процентов своей стоимости… Если желаете, могу назвать точные цифры.
– Лжешь! – тщательно поставленная интонация аристократа с Восточного побережья исчезла. И тотчас вылез слегка гнусавый оклахомский выговор.
Макс вынул из внутреннего кармана документ:
– Думаю, подпись Берковича вам хорошо известна? Можете взглянуть повнимательнее. – Он шагнул вперед и сунул под нос актеру контракт, где стояла подпись Берковича и самого Рика.
– Ваш контракт, разумеется, теперь принадлежит мадам. Это только часть сделки. Как главный пайщик, она имеет право окончательного решения. Разумеется, четыре следующих фильма не имеют к этому контракту никакого отношения. Прошу взглянуть вот сюда… – Макс сделал вид, что не может разыскать следующего документа, а потом все-таки нашел его… – Ах, вот же он!.. «Вторая попытка» – в фильме должна была сниматься Лора Уэллес, режиссером утвердили Сиднея Шэллерта. – Макс снова улыбнулся. – При том, естественно, условии, что вы подчинитесь требованиям мадам. В противном случае контракт будет разорван, а вы понесете заслуженное наказание за развращение несовершеннолетней…
– Чушь! Беркович не мог продать меня с потрохами! Это невозможно…
– И тем не менее он пошел на это. У него слишком много долгов. Он вложил все до последнего пенни в «Истощенных страстью», продал яхту и заложил роскошное итальянское палаццо на Бель-Эр. Но все пошло прахом, боюсь, мистер Беркович – банкрот. Кредиторы требуют выплаты долгов. Очередь выстроилась до самого Сан-Диего.
Рик Стивенс, с побелевшим лицом, переводил взгляд с Макса на жену и обратно:
– Д-а-а, подставили вы меня! Вы специально подсунули мне эту маленькую сучку! Кто-то рассказал вам… – Он захлопнул рот, прежде чем успел проболтаться.
– …о том, что вы любите маленьких девочек? Да, мне это тоже удалось раскопать. Нам известно, во сколько обошлись студии ваши пристрастия.
Рик стоял молча, его мозг лихорадочно работал в поисках выхода.
– Да нет, чушь все это… – сказал он наконец решительно. – Не может Беркович прогореть. Две последние мои картины принесли больше шестидесяти пяти миллионов долларов.
– Которые он безрассудно истратил. Часть вложил в «Истощенных страстью» – фильм, который с треском провалился. Но не забывайте и про то, во сколько обходится ему его жена. Ты ведь знаешь ее. Очаровательная Салли Барнз. Она обожает бриллианты, особенно крупные. Он также вложил семь миллионов в яхту «Королева Мария», которую затем продал всего лишь за три миллиона. Так что сей джентльмен оказался не в состоянии даже расплатиться с долгами.
– Не может такого быть… Этого не может быть, – повторял актер в отчаянии.
– Увы…
– Почему же я ничего не знал? Ведь мы с ним друзья…
– У мистера Берковича нет друзей. Зато масса кредиторов. Жаль, конечно, беднягу. Но ничего не поделаешь. Если бы мадам не купила студию, его бы упекли в тюрьму. Беркович умеет хорошо тратить деньги, полученные в наследство от папаши, как и киностудию, кстати. Но вот делать деньги он не умеет. Разве только старается их вытягивать из женщин, как и вы. Сейчас он рад тому, что ему удалось спасти свою шкуру. Вы его мало волнуете. Наверное, надеется, что так или иначе, вас вынесет на поверхность – даже если это будет всего лишь ваш труп…
– Я знаю, ты с самого начала имел на меня зуб – как только я появился в доме. Что, я занял твое место?.. Поэтому ты ждал случая, чтобы подловить меня?
– Думай, что хочешь, но я с первого взгляда раскусил, что ты за птица. Сукин сын, который слишком положился на свою известность. Голливуд изменился. Луис Майер умер. Старая студийная система вот уже несколько лет как похоронена. И атмосфера теперь совсем не та, что много лет назад. Что касается тебя, то поклонники не очень любят мужчин, которые совращают малолетних. Этой девочке тринадцать лет. И теперь ты полностью находишься во власти мадам. И будешь делать то, что она скажет.
Рик побелел, глаза его горели от ярости. Он облизнул пересохшие губы. Юношеские черты лица преобразились. Он стал похож на загнанного хищника. Он уже не мог держаться и злобно крикнул в лицо жене:
– Работать на тебя? Подчиняться тебе? Да будь я проклят! Ты снимешь всего лишь два фильма, которые оговорены в контракте, а потом я буду выброшен на улицу.
– Нет, ты подпишешь контракт со мной до конца своих дней, иначе я заявлю в полицию… Если не будешь работать на меня, то не сможешь работать нигде. Я ясно выразилась?
И снова с невероятной быстротой Рик переменил тактику:
– Не могу поверить, что ты способна так со мной поступить!
– Но у тебя есть свобода выбора. Ты вправе сам принять решение. Твоя машина стоит у ворот. Мне все равно, куда ты поедешь. Но двадцать восьмого июля ты должен начать работу.
– Позволь мне все объяснить тебе…
– Я знаю, кто ты есть на самом деле. И больше не желаю иметь с тобой никаких дел.
– Ева, ради Бога…
С таким же успехом он мог бы обращаться к глыбе мрамора.
Она повернулась к нему спиной и позвонила в колокольчик. Когда вошел дворецкий, она проговорила спокойно:
– Мистер Стивенс уезжает, Жак. Его машина готова?
– Да, мадам.
– Вещи, паспорт?
– Все готово, мадам.
– Тогда вас больше ничто не держит здесь, – обратилась Ева к бывшему мужу.
– Вы еще пожалеете об этом! – Его крик походил на стон раненого животного. – Еще никому не удавалось одолеть меня. Советую тебе, крошка, поостеречься. В один прекрасный день ты можешь оказаться в дурацком положении.
Двери за ним с грохотом захлопнулись.
Ева повернулась лицом к камину. – Можете идти, – сказала она.
Оставшись одна, Ева перевела дыхание и отпустила наконец подлокотники кресла, в которые вцепилась пальцами. Потом взяла фотографии и пленку с записью, уложила в конверт, заклеила и прошла в свою гардеробную. Распахнув одну из створок шкафа, она отодвинула в сторону висевшее на вешалке и упакованное в чехол вечернее платье, за которым находился потайной сейф. Набрав комбинацию цифр – дату, когда была официально утверждена косметическая компания Евы Черни, – она распахнула дверцу и положила конверт в сейф. Затем снова закрыла тайник и повесила платье на место так, чтобы оно целиком закрывало его. Из ящика стола она достала ножницы и направилась в комнату Рика. Там она принялась кромсать на мелкие клочки всю его одежду. Тишину, которая стояла в комнате, нарушал только треск рвущейся материи да клацанье ножниц.
Только когда все его вещи до последней рубашки были изрезаны и изорваны, Ева наконец успокоилась. Швырнув ножницы на гору лоскутов, она вернулась в свою спальню, навзничь упала на кровать и некоторое время неподвижно лежала, глядя в потолок. А потом перевернулась, уткнулась лицом в воздушное покрывало и зашлась в глухих рыданиях.
– Почему, – слышалось сквозь рыдания вновь и вновь. – Почему это происходит со мной?
Она плакала до тех пор, пока не выплакала все свои слезы. Обессилев вконец, она так и заснула поверх покрывала.
15
Кембридж и Швейцария, 1978–1980
Кристоферу Бингхэму было пятнадцать лет, когда он обнаружил, что у него есть сводная сестра, которой исполнился двадцать один год.
В постоянной и непрекращающейся войне с матерью за независимость он выработал свои уловки… Одна из них заключалась в том, чтобы подслушивать любой разговор, где бы и когда бы он ни происходил. Особенно когда дело касалось Макса Фабиана, которым Кристофер одновременно восхищался и на которого часто обижался и злился. Поэтому, когда он увидел, что Макс, зайдя в комнату Евы, плотно закрыл за собой дверь, Крис тотчас сообразил, что они будут говорить о чем-то серьезном. Кристофер давно понял, что знание – это мощная сила воздействия, особенно это было справедливо по отношению к его матери.
Поскольку процедура подслушивания была тщательно отработана и Крис заранее тщательно смазал дверную ручку, ему не составило труда бесшумно повернуть ее – образовавшейся щелки хватало, чтобы расслышать голоса, звучавшие в комнате. Он прильнул ухом к двери в тот момент, когда Макс сердито спросил у Евы:
– Неужели тебя не радует, что Алекс добилась таких успехов?
«Алекс? – подумал Крис. – Кто такая Алекс?»
– А почему я должна радоваться? – в интонациях матери звучали столь знакомые ледяные нотки.
– Потому что ты, в конце концов, ее мать, черт возьми! Она так напряженно работала последние семь лет и для того, чтобы показать тебе, что ты не напрасно платила деньги на ее обучение. Она блестяще сдала экзамены. От тебя требуется лишь одно: поздравить ее.
– Уверена, что ты это сделаешь и без меня.
«Эй, Макс, – радостно проговорил про себя Кристофер, – ты ступаешь на тонкий лед». Ему так хотелось однажды увидеть, как этот лед треснет и Макс с головой уйдет под воду.
– Как ее друг, я, разумеется, не забуду этого сделать. Но ведь она твоя плоть и кровь. Ей бы только самую малость той любви и внимания, которые достаются Кристоферу.
– Пожалуйста, оставь моего сына в покое! – казалось, что с каждым выдохом из ее рта вылетают кристаллики льда.
– С удовольствием, тем более что тут и обсуждать нечего…
Лицо Кристофера вспыхнуло. Он без труда понял, что имел в виду Макс: тот считал Криса просто избалованным щенком.
– …Я не собираюсь говорить о Кристофере. Я хочу поговорить с тобой относительно Алекс.
– Нам с тобой не разминуться на этой узкой дорожке, – проговорила Ева. – Давай покончим с этим раз и навсегда, Макс. Не надо затевать больше разговоров о ней. Я предоставила тебе огромную свободу. Но есть черта, за которую не смеет переступить никто, даже ты. Ясно?
– Более чем…
Кристофер понял, что ничего интересного он больше не услышит, и поспешил ретироваться к себе в комнату. Закрыв дверь, он достал спрятанные сигареты, закурил и начал прокручивать в голове все услышанное. Сестра? Которую не хотят здесь видеть? Почему? Почему он никогда не слышал о том, что у него есть старшая сестра? И кто ее отец? Мой отец – первый муж Евы. Как же так? Ведь Алекс родилась раньше? И где она теперь? Если я хочу найти ее – а я непременно сделаю это, – мне необходимо узнать ее полное имя. И еще один вопрос: если мать даже не желает слышать о ней, почему она платит за ее обучение, как сказал Макс? Мать никогда не тратила деньги понапрасну. И какое отношение ко всему этому имеет Макс? «Обо мне он никогда не стал бы так беспокоиться», – ревниво подумал Крис.
«Если Макс знает, где она, значит концы надо искать через него, – решил Кристофер. – Он считает, что я все время подглядываю за ним, – пусть так и будет».
Дождавшись, когда ни матери, ни Макса не было дома, Кристофер проскользнул на тот этаж, где размещались комнаты Макса, очень аккуратно – он уже выработал навык, роясь в бумагах матери, – выдвинул все ящички его письменного стола и просмотрел письма, которые оказались в одном из них. Отдельной пачкой лежали письма с подписью «Александра Мэри Брент». Обратный адрес на конвертах был один и тот же: Бьюфорт-колледж, Кембридж. Кристофер задумчиво взвесил пачку на ладони. Он никогда не колебался, распечатывать ли чужие письма. Но то касалось писем, адресованных его матери. Макс – совсем другое дело. «Но я все равно все выясню!» – подумал Кристофер, нахмурившись. Что-то подсказывало ему, как это будет важно для него. Он снова перечитал адрес. «Что ж, – прикинул он, – в конце этого месяца я должен быть в Лондоне…»
Сборы Алекс были в самом разгаре – половину книг она уже упаковала, половина еще оставалась стоять на полках вместе с конспектами, накопившимися за последние три года, – когда послышался стук в дверь. Она распахнула ее и увидела прямо перед собой подростка – красивого мальчика с ангельским лицом. Он будто сошел с картин Мурильо. Весь вид его говорил о том, как он уверен в себе и в том, что ни в чем не получит отказа.
– Привет! Ты Алекс Брент? – сказал он приветливо и протянул руку. – А я Кристофер Бингхэм – твой сводный брат, как я понимаю.
Потрясенная, Алекс растерянно пожала протянутую руку и воскликнула:
– Господи Боже мой!
– По отношению ко мне он оказался милостив, – подхватил с легкостью Кристофер и шагнул в комнату. – А как по отношению к тебе?
– Твоя мать знает, что ты здесь?
Кристофер засмеялся.
Лицо Алекс напряглось:
– Ты знаешь, что у меня могут быть неприятности из-за тебя?
Кристофер недоуменно посмотрел на нее:
– Неприятности? Только из-за того, что я узнал о твоем существовании и решил встретиться с тобой? – Он оглядел Алекс с ног до головы. Она была почти на голову выше его. – А я тебя помню, – сказал он. – Ты иногда появлялась в саду….
– У тебя хорошая память.
– Я никогда ничего не забываю.
Алекс до сих пор не могла прийти в себя. В этом самоуверенном мальчике не осталось ничего от того ангельского ребенка, которого она помнила. Теперь его уверенности в себе хватило бы на двоих. «Сколько ему лет? – прикинула Алекс. – Пятнадцать… Пятнадцать! И ему не терпится разузнать обо всем».
– Где ты сейчас должен находиться? – спросила она у него.
– В музее науки.
– Один?
– Нет, я ускользнул от своего спутника. Не волнуйся. Я так всегда делаю. Терпеть не могу, когда меня повсюду водят за ручку. Я сел в метро, потом на трамвай и приехал прямо сюда. Ты ведь уже получила степень? И что ты будешь делать с нею?
Он сел, не дождавшись приглашения, в единственное легкое кресло и вытащил сигарету.
– Нет, спасибо, я не курю, – ответила Алекс, когда он протянул ей пачку. – И тебе не советую курить в таком возрасте.
– Я делаю столько вещей, которые не полагается делать в моем возрасте… Только это более или менее скрашивает мою жизнь.
Алекс прикусила губу:
– А как мадам?
– Ты ее всегда так называешь?
– Да, для меня она всегда мадам.
– Счастливица, – с завистью проговорил Кристофер, снова оглядывая ее. – Почему она скрывала тебя все эти годы?
– Она не любит меня.
– Я понял это, но почему?
– Понятия не имею.
– Ты что-нибудь ей сделала такого?
– Ну разве только то, что вообще родилась на свет.
Алекс изменилась за годы, прошедшие с того страшного дня. Колледж, куда ее отправили после истории с Риком, показался ей просто ужасным. Она не знала, о чем говорить с девочками, у которых были на уме одни только мальчики – ни о чем другом они не говорили. Лишь две или три из них, как и она, учились, потому что им было интересно. Остальные – только чтобы получить свидетельство об образовании. Знания не доставляли им никакой радости. Алекс не слыла модницей, ее одежда была просто удобной и хорошей. Ее не трогали поп-музыка, мини-юбки, вообще все, что относилось к молодежной культуре семидесятых. Ровесницы – легкомысленные болтушки – наградили ее всевозможными прозвищами вроде «молчунья», «угрюмица», «мрачнуля» и перестали делиться с ней теми секретами, которыми обычно обмениваются девочки ее возраста. Они быстро оставили Алекс в покое. А по мере того, как благодаря упорным занятиям Алекс все дальше и дальше уходила от них – она вообще оказалась в полном одиночестве. Но в этом ничего нового для нее не было. И все-таки подруга у нее со временем появилась – не из числа воспитанниц. По должности она была младшей преподавательницей, недавно окончившая тот же колледж, ей было лишь на несколько лет больше, чем Алекс. Она интуитивно потянулась к интеллигентной девочке, которая, судя по всему, должна была стать Синим Чулком, как и она сама.
С помощью Сьюзен Ансти Алекс еще быстрее начала продвигаться вперед и выиграла почти все призы года. Таких высоких оценок не было ни у кого в колледже за все годы его существования. Но только Макс и Пэтси поздравляли ее с успехами. И только они аплодировали, когда ей вручали диплом, потому что Сьюзен вышла замуж за профессора из Принстона и уехала в Нью-Джерси.
Сама Алекс в сентябре должна была вернуться в Кембридж, теперь уже в качестве преподавателя. Но до того она собиралась навестить Пэтси в Тононе, где они надеялись провести вместе пару недель, а затем отправиться в Италию. Ей так хотелось, чтобы Макс мог присоединиться к ним хоть на несколько дней, но ему всегда было очень трудно найти брешь в рабочем расписании. От матери, естественно, ничего не было слышно.
– Где ты родилась? – продолжал допытываться Кристофер.
– В Лондоне.
– А где твой отец?
– Умер.
– Его фамилия Брент?
– Да.
– Он был женат на нашей матери?
До чего странно прозвучало для Алекс то, что Кристофер выговорил с такой естественностью – «нашей матери». Он, кажется, признал ее сестрой?!
– Да.
– Ну, ну… – проговорил очень довольный Кристофер. – Наша мама обожает делать из всего тайну. – Ему доставляло удовольствие, что он раскрыл еще одну семейную тайну. – Похоже, – продолжал он, раздумывая, с чего это мать решила скрывать свое прошлое: – Она ненавидела его – так мне кажется, – вот почему держала тебя подальше: не хотела вспоминать о нем.
– Мне ничего неизвестно об этом, – сдержанно ответила Алекс, ни на секунду не забывая о том, кто находится перед ней.
– Неужели ты никогда не хотела узнать?
– Я жила одна и столько натерпелась, что мне было не до того. Боюсь, ты не очень хорошо представляешь мое положение…
– Но я твой брат! С чего это я буду ненавидеть тебя! Мне нужен друг, а не враг. Мать уверяет, что любит меня. Но это, скажу тебе, еще хуже, чем если бы она старалась держать меня на расстоянии. Она из тех, кто уж если вцепится во что-нибудь, челюсти не разжать.
«Да, – подумала Алекс, – пятнадцатилетний мальчик рассуждает как пятидесятилетний мужчина. Но разве это так уж удивительно, учитывая, в какой обстановке он рос…»
– Заранее хочу предупредить тебя, что любые попытки вернуть меня в лоно семьи ничем хорошим не закончатся, – она сразу решила расставить все точки над «и».
Кристофер энергично затряс головой:
– Я знаю, как управлять матерью. И если захочу дружить со своей сестрой…
– Она никогда не позволит тебе этого, – Алекс помолчала. – А почему тебе вдруг пришла в голову мысль подружиться со мной?
– Но ведь мы брат и сестра!..
По выражению лица Алекс могла читать его мысли как открытую книгу.
– …И ведь у тебя, кажется, не так уж и много друзей? – Удивительно, но и он мог кое-что прочитать в ее душе.
Кристофер вспыхнул:
– Представляешь, она не разрешает мне ходить в школу! Как тебе это нравится?
– Что касается меня, то она с удовольствием отослала бы меня хоть на Северный полюс. Лишь бы подальше от себя.
– Счастливица, – искренне позавидовал Кристофер.
– Интересно, как она сейчас выглядит?
– Еще красивее, чем прежде. Стала еще богаче. И всех терроризирует. Только одному Максу удается как-то справляться с ней.
Алекс улыбнулась:
– Да, это ему всегда удавалось.
– Ты с ним дружишь?
– Он и Пэтси – она была моей гувернанткой – самые лучшие мои друзья.
– Пэтси – это та светловолосая дама, которая появлялась в саду вместе с тобой? – И он улыбнулся своим воспоминаниям. – Я видел и примечал гораздо больше, чем думала мать. Так хотелось поиграть с тобой – мне тогда было около семи, кажется. Но мне, конечно, не разрешали. Когда я стал допытываться, почему мне нельзя поиграть с тобой, ответили, что так приказала мама. Я стал приставать к ней, допытываясь, почему я не могу играть, с кем хочу. Она ничего не ответила, но так рассердилась, как всегда заявила, что я должен выполнять все ее требования. Ни на один из моих вопросов я так и не получил ответа. Вместо этого, помнится, мне подарили новый велосипед.
Алекс начала догадываться, какого рода отношения установились между Евой и ее сыном.
– Но почему она не разрешает тебе ходить в школу?
– Ей не хочется разлучаться со мной. Ей не хочется, чтобы я взрослел, чтобы я набрался всякой дряни, как она говорит. У меня есть педагоги. Один из них такой, что, наверно, его может любить только его мамаша.
– А как ты узнал, где найти меня, и как тебе удалось уйти от наставника?
– Я вытащил у него из бумажника деньги. Мама выдает на мои расходы определенную сумму. Я уже сто раз так делал. Он смирился. Я ведь говорил, что обожаю на все глазеть и часто уезжаю один куда-нибудь. А Кембриджа я никогда не видел. – Он подождал, будет ли спрашивать Алекс о том, на что он тратит карманные деньги, но она молчала. И вообще она смотрела на него равнодушно, что вызывало в нем беспокойство и неудовольствие.
«Алекс выглядит намного старше своих лет, – отметил Кристофер. – Вот кожа у нее замечательная. Матери такая кожа очень нравится. Слоновая кость. Ни единого прыщика, ни единого пятнышка». А уж о красоте женской кожи Кристофер имел представление.
– Скажи, – обратился он к ней прямо, – ты злишься, что я пришел к тебе? Я угадал?
– Я думаю о том, как поведет себя твоя мать.
– Наша мать, – поправил ее Кристофер.
– Она никогда не была для меня матерью.
Кристофер понял, что все не так просто, как ему представлялось. Но ведь время есть и еще можно что-то поправить.
– Я слышал, что в Кембридже есть на что посмотреть. Ты меня поводишь здесь? А я угощу тебя ланчем.
Алекс с трудом удержала смех:
– Ты всегда торгуешься?
– Но только так мне удается добиваться того, что я хочу, – ответил он и показал на часы. – Если мне удастся сесть на четырехчасовой поезд, я буду дома около шести. Так что идем… Ведь сегодня особенный день. Мы нашли друг друга… Нет, я нашел тебя. Я сам догадался о твоем существовании…
– Каким образом?
– О, у меня есть свои секреты…
Она посадила его на поезд, который уходил в четыре тридцать, и он пообещал приехать к ней в Тонон, дав клятву, что ни одна живая душа не узнает об этом, даже Макс. Кристофер с жаром заверил ее, что сумеет выбраться незаметно.
– Это наша тайна. Твоя и моя… А я умею хранить тайны. Я знаю массу вещей, о которых никому не проговорился.
Но Алекс все еще испытывала какое-то внутреннее неудобство:
– Мадам терпеть не может, когда за ее спиной что-то делается. Мне не хочется снова вставать у нее на пути.
– Не беспокойся. Честно! – Он посмотрел на нее и ослепительно улыбнулся. Красота, унаследованная от матери, и обаяние, доставшееся ему от отца, делали его неотразимым.
– Что ж…
– Будем считать, что ты согласна. Ты мне понравилась. Наша мать – дурочка. Хотя и на свой манер. В каких-то вещах она, конечно, в тысячу раз умнее тебя. Не исключено, что свои умственные способности ты унаследовала от нее. – Кристофер улыбнулся своей белозубой улыбкой. – Похоже, мне это не удалось, во всяком случае, так она всегда говорит мне.
Кристоферу Бингхэму было пятнадцать лет, когда он обнаружил, что у него есть сводная сестра, которой исполнился двадцать один год.
В постоянной и непрекращающейся войне с матерью за независимость он выработал свои уловки… Одна из них заключалась в том, чтобы подслушивать любой разговор, где бы и когда бы он ни происходил. Особенно когда дело касалось Макса Фабиана, которым Кристофер одновременно восхищался и на которого часто обижался и злился. Поэтому, когда он увидел, что Макс, зайдя в комнату Евы, плотно закрыл за собой дверь, Крис тотчас сообразил, что они будут говорить о чем-то серьезном. Кристофер давно понял, что знание – это мощная сила воздействия, особенно это было справедливо по отношению к его матери.
Поскольку процедура подслушивания была тщательно отработана и Крис заранее тщательно смазал дверную ручку, ему не составило труда бесшумно повернуть ее – образовавшейся щелки хватало, чтобы расслышать голоса, звучавшие в комнате. Он прильнул ухом к двери в тот момент, когда Макс сердито спросил у Евы:
– Неужели тебя не радует, что Алекс добилась таких успехов?
«Алекс? – подумал Крис. – Кто такая Алекс?»
– А почему я должна радоваться? – в интонациях матери звучали столь знакомые ледяные нотки.
– Потому что ты, в конце концов, ее мать, черт возьми! Она так напряженно работала последние семь лет и для того, чтобы показать тебе, что ты не напрасно платила деньги на ее обучение. Она блестяще сдала экзамены. От тебя требуется лишь одно: поздравить ее.
– Уверена, что ты это сделаешь и без меня.
«Эй, Макс, – радостно проговорил про себя Кристофер, – ты ступаешь на тонкий лед». Ему так хотелось однажды увидеть, как этот лед треснет и Макс с головой уйдет под воду.
– Как ее друг, я, разумеется, не забуду этого сделать. Но ведь она твоя плоть и кровь. Ей бы только самую малость той любви и внимания, которые достаются Кристоферу.
– Пожалуйста, оставь моего сына в покое! – казалось, что с каждым выдохом из ее рта вылетают кристаллики льда.
– С удовольствием, тем более что тут и обсуждать нечего…
Лицо Кристофера вспыхнуло. Он без труда понял, что имел в виду Макс: тот считал Криса просто избалованным щенком.
– …Я не собираюсь говорить о Кристофере. Я хочу поговорить с тобой относительно Алекс.
– Нам с тобой не разминуться на этой узкой дорожке, – проговорила Ева. – Давай покончим с этим раз и навсегда, Макс. Не надо затевать больше разговоров о ней. Я предоставила тебе огромную свободу. Но есть черта, за которую не смеет переступить никто, даже ты. Ясно?
– Более чем…
Кристофер понял, что ничего интересного он больше не услышит, и поспешил ретироваться к себе в комнату. Закрыв дверь, он достал спрятанные сигареты, закурил и начал прокручивать в голове все услышанное. Сестра? Которую не хотят здесь видеть? Почему? Почему он никогда не слышал о том, что у него есть старшая сестра? И кто ее отец? Мой отец – первый муж Евы. Как же так? Ведь Алекс родилась раньше? И где она теперь? Если я хочу найти ее – а я непременно сделаю это, – мне необходимо узнать ее полное имя. И еще один вопрос: если мать даже не желает слышать о ней, почему она платит за ее обучение, как сказал Макс? Мать никогда не тратила деньги понапрасну. И какое отношение ко всему этому имеет Макс? «Обо мне он никогда не стал бы так беспокоиться», – ревниво подумал Крис.
«Если Макс знает, где она, значит концы надо искать через него, – решил Кристофер. – Он считает, что я все время подглядываю за ним, – пусть так и будет».
Дождавшись, когда ни матери, ни Макса не было дома, Кристофер проскользнул на тот этаж, где размещались комнаты Макса, очень аккуратно – он уже выработал навык, роясь в бумагах матери, – выдвинул все ящички его письменного стола и просмотрел письма, которые оказались в одном из них. Отдельной пачкой лежали письма с подписью «Александра Мэри Брент». Обратный адрес на конвертах был один и тот же: Бьюфорт-колледж, Кембридж. Кристофер задумчиво взвесил пачку на ладони. Он никогда не колебался, распечатывать ли чужие письма. Но то касалось писем, адресованных его матери. Макс – совсем другое дело. «Но я все равно все выясню!» – подумал Кристофер, нахмурившись. Что-то подсказывало ему, как это будет важно для него. Он снова перечитал адрес. «Что ж, – прикинул он, – в конце этого месяца я должен быть в Лондоне…»
Сборы Алекс были в самом разгаре – половину книг она уже упаковала, половина еще оставалась стоять на полках вместе с конспектами, накопившимися за последние три года, – когда послышался стук в дверь. Она распахнула ее и увидела прямо перед собой подростка – красивого мальчика с ангельским лицом. Он будто сошел с картин Мурильо. Весь вид его говорил о том, как он уверен в себе и в том, что ни в чем не получит отказа.
– Привет! Ты Алекс Брент? – сказал он приветливо и протянул руку. – А я Кристофер Бингхэм – твой сводный брат, как я понимаю.
Потрясенная, Алекс растерянно пожала протянутую руку и воскликнула:
– Господи Боже мой!
– По отношению ко мне он оказался милостив, – подхватил с легкостью Кристофер и шагнул в комнату. – А как по отношению к тебе?
– Твоя мать знает, что ты здесь?
Кристофер засмеялся.
Лицо Алекс напряглось:
– Ты знаешь, что у меня могут быть неприятности из-за тебя?
Кристофер недоуменно посмотрел на нее:
– Неприятности? Только из-за того, что я узнал о твоем существовании и решил встретиться с тобой? – Он оглядел Алекс с ног до головы. Она была почти на голову выше его. – А я тебя помню, – сказал он. – Ты иногда появлялась в саду….
– У тебя хорошая память.
– Я никогда ничего не забываю.
Алекс до сих пор не могла прийти в себя. В этом самоуверенном мальчике не осталось ничего от того ангельского ребенка, которого она помнила. Теперь его уверенности в себе хватило бы на двоих. «Сколько ему лет? – прикинула Алекс. – Пятнадцать… Пятнадцать! И ему не терпится разузнать обо всем».
– Где ты сейчас должен находиться? – спросила она у него.
– В музее науки.
– Один?
– Нет, я ускользнул от своего спутника. Не волнуйся. Я так всегда делаю. Терпеть не могу, когда меня повсюду водят за ручку. Я сел в метро, потом на трамвай и приехал прямо сюда. Ты ведь уже получила степень? И что ты будешь делать с нею?
Он сел, не дождавшись приглашения, в единственное легкое кресло и вытащил сигарету.
– Нет, спасибо, я не курю, – ответила Алекс, когда он протянул ей пачку. – И тебе не советую курить в таком возрасте.
– Я делаю столько вещей, которые не полагается делать в моем возрасте… Только это более или менее скрашивает мою жизнь.
Алекс прикусила губу:
– А как мадам?
– Ты ее всегда так называешь?
– Да, для меня она всегда мадам.
– Счастливица, – с завистью проговорил Кристофер, снова оглядывая ее. – Почему она скрывала тебя все эти годы?
– Она не любит меня.
– Я понял это, но почему?
– Понятия не имею.
– Ты что-нибудь ей сделала такого?
– Ну разве только то, что вообще родилась на свет.
Алекс изменилась за годы, прошедшие с того страшного дня. Колледж, куда ее отправили после истории с Риком, показался ей просто ужасным. Она не знала, о чем говорить с девочками, у которых были на уме одни только мальчики – ни о чем другом они не говорили. Лишь две или три из них, как и она, учились, потому что им было интересно. Остальные – только чтобы получить свидетельство об образовании. Знания не доставляли им никакой радости. Алекс не слыла модницей, ее одежда была просто удобной и хорошей. Ее не трогали поп-музыка, мини-юбки, вообще все, что относилось к молодежной культуре семидесятых. Ровесницы – легкомысленные болтушки – наградили ее всевозможными прозвищами вроде «молчунья», «угрюмица», «мрачнуля» и перестали делиться с ней теми секретами, которыми обычно обмениваются девочки ее возраста. Они быстро оставили Алекс в покое. А по мере того, как благодаря упорным занятиям Алекс все дальше и дальше уходила от них – она вообще оказалась в полном одиночестве. Но в этом ничего нового для нее не было. И все-таки подруга у нее со временем появилась – не из числа воспитанниц. По должности она была младшей преподавательницей, недавно окончившая тот же колледж, ей было лишь на несколько лет больше, чем Алекс. Она интуитивно потянулась к интеллигентной девочке, которая, судя по всему, должна была стать Синим Чулком, как и она сама.
С помощью Сьюзен Ансти Алекс еще быстрее начала продвигаться вперед и выиграла почти все призы года. Таких высоких оценок не было ни у кого в колледже за все годы его существования. Но только Макс и Пэтси поздравляли ее с успехами. И только они аплодировали, когда ей вручали диплом, потому что Сьюзен вышла замуж за профессора из Принстона и уехала в Нью-Джерси.
Сама Алекс в сентябре должна была вернуться в Кембридж, теперь уже в качестве преподавателя. Но до того она собиралась навестить Пэтси в Тононе, где они надеялись провести вместе пару недель, а затем отправиться в Италию. Ей так хотелось, чтобы Макс мог присоединиться к ним хоть на несколько дней, но ему всегда было очень трудно найти брешь в рабочем расписании. От матери, естественно, ничего не было слышно.
– Где ты родилась? – продолжал допытываться Кристофер.
– В Лондоне.
– А где твой отец?
– Умер.
– Его фамилия Брент?
– Да.
– Он был женат на нашей матери?
До чего странно прозвучало для Алекс то, что Кристофер выговорил с такой естественностью – «нашей матери». Он, кажется, признал ее сестрой?!
– Да.
– Ну, ну… – проговорил очень довольный Кристофер. – Наша мама обожает делать из всего тайну. – Ему доставляло удовольствие, что он раскрыл еще одну семейную тайну. – Похоже, – продолжал он, раздумывая, с чего это мать решила скрывать свое прошлое: – Она ненавидела его – так мне кажется, – вот почему держала тебя подальше: не хотела вспоминать о нем.
– Мне ничего неизвестно об этом, – сдержанно ответила Алекс, ни на секунду не забывая о том, кто находится перед ней.
– Неужели ты никогда не хотела узнать?
– Я жила одна и столько натерпелась, что мне было не до того. Боюсь, ты не очень хорошо представляешь мое положение…
– Но я твой брат! С чего это я буду ненавидеть тебя! Мне нужен друг, а не враг. Мать уверяет, что любит меня. Но это, скажу тебе, еще хуже, чем если бы она старалась держать меня на расстоянии. Она из тех, кто уж если вцепится во что-нибудь, челюсти не разжать.
«Да, – подумала Алекс, – пятнадцатилетний мальчик рассуждает как пятидесятилетний мужчина. Но разве это так уж удивительно, учитывая, в какой обстановке он рос…»
– Заранее хочу предупредить тебя, что любые попытки вернуть меня в лоно семьи ничем хорошим не закончатся, – она сразу решила расставить все точки над «и».
Кристофер энергично затряс головой:
– Я знаю, как управлять матерью. И если захочу дружить со своей сестрой…
– Она никогда не позволит тебе этого, – Алекс помолчала. – А почему тебе вдруг пришла в голову мысль подружиться со мной?
– Но ведь мы брат и сестра!..
По выражению лица Алекс могла читать его мысли как открытую книгу.
– …И ведь у тебя, кажется, не так уж и много друзей? – Удивительно, но и он мог кое-что прочитать в ее душе.
Кристофер вспыхнул:
– Представляешь, она не разрешает мне ходить в школу! Как тебе это нравится?
– Что касается меня, то она с удовольствием отослала бы меня хоть на Северный полюс. Лишь бы подальше от себя.
– Счастливица, – искренне позавидовал Кристофер.
– Интересно, как она сейчас выглядит?
– Еще красивее, чем прежде. Стала еще богаче. И всех терроризирует. Только одному Максу удается как-то справляться с ней.
Алекс улыбнулась:
– Да, это ему всегда удавалось.
– Ты с ним дружишь?
– Он и Пэтси – она была моей гувернанткой – самые лучшие мои друзья.
– Пэтси – это та светловолосая дама, которая появлялась в саду вместе с тобой? – И он улыбнулся своим воспоминаниям. – Я видел и примечал гораздо больше, чем думала мать. Так хотелось поиграть с тобой – мне тогда было около семи, кажется. Но мне, конечно, не разрешали. Когда я стал допытываться, почему мне нельзя поиграть с тобой, ответили, что так приказала мама. Я стал приставать к ней, допытываясь, почему я не могу играть, с кем хочу. Она ничего не ответила, но так рассердилась, как всегда заявила, что я должен выполнять все ее требования. Ни на один из моих вопросов я так и не получил ответа. Вместо этого, помнится, мне подарили новый велосипед.
Алекс начала догадываться, какого рода отношения установились между Евой и ее сыном.
– Но почему она не разрешает тебе ходить в школу?
– Ей не хочется разлучаться со мной. Ей не хочется, чтобы я взрослел, чтобы я набрался всякой дряни, как она говорит. У меня есть педагоги. Один из них такой, что, наверно, его может любить только его мамаша.
– А как ты узнал, где найти меня, и как тебе удалось уйти от наставника?
– Я вытащил у него из бумажника деньги. Мама выдает на мои расходы определенную сумму. Я уже сто раз так делал. Он смирился. Я ведь говорил, что обожаю на все глазеть и часто уезжаю один куда-нибудь. А Кембриджа я никогда не видел. – Он подождал, будет ли спрашивать Алекс о том, на что он тратит карманные деньги, но она молчала. И вообще она смотрела на него равнодушно, что вызывало в нем беспокойство и неудовольствие.
«Алекс выглядит намного старше своих лет, – отметил Кристофер. – Вот кожа у нее замечательная. Матери такая кожа очень нравится. Слоновая кость. Ни единого прыщика, ни единого пятнышка». А уж о красоте женской кожи Кристофер имел представление.
– Скажи, – обратился он к ней прямо, – ты злишься, что я пришел к тебе? Я угадал?
– Я думаю о том, как поведет себя твоя мать.
– Наша мать, – поправил ее Кристофер.
– Она никогда не была для меня матерью.
Кристофер понял, что все не так просто, как ему представлялось. Но ведь время есть и еще можно что-то поправить.
– Я слышал, что в Кембридже есть на что посмотреть. Ты меня поводишь здесь? А я угощу тебя ланчем.
Алекс с трудом удержала смех:
– Ты всегда торгуешься?
– Но только так мне удается добиваться того, что я хочу, – ответил он и показал на часы. – Если мне удастся сесть на четырехчасовой поезд, я буду дома около шести. Так что идем… Ведь сегодня особенный день. Мы нашли друг друга… Нет, я нашел тебя. Я сам догадался о твоем существовании…
– Каким образом?
– О, у меня есть свои секреты…
Она посадила его на поезд, который уходил в четыре тридцать, и он пообещал приехать к ней в Тонон, дав клятву, что ни одна живая душа не узнает об этом, даже Макс. Кристофер с жаром заверил ее, что сумеет выбраться незаметно.
– Это наша тайна. Твоя и моя… А я умею хранить тайны. Я знаю массу вещей, о которых никому не проговорился.
Но Алекс все еще испытывала какое-то внутреннее неудобство:
– Мадам терпеть не может, когда за ее спиной что-то делается. Мне не хочется снова вставать у нее на пути.
– Не беспокойся. Честно! – Он посмотрел на нее и ослепительно улыбнулся. Красота, унаследованная от матери, и обаяние, доставшееся ему от отца, делали его неотразимым.
– Что ж…
– Будем считать, что ты согласна. Ты мне понравилась. Наша мать – дурочка. Хотя и на свой манер. В каких-то вещах она, конечно, в тысячу раз умнее тебя. Не исключено, что свои умственные способности ты унаследовала от нее. – Кристофер улыбнулся своей белозубой улыбкой. – Похоже, мне это не удалось, во всяком случае, так она всегда говорит мне.