Страница:
— Извините за беспокойство, — сказал я.
Он взглянул на свои кисти, потом опять на меня.
Я вынул свой бумажник, нашел там взятую накануне у Майло визитку и подал ему.
Он внимательно изучил ее, улыбнулся, так же внимательно посмотрел на меня и вернул визитку.
— Мне кажется, вы говорили, что вас зовут Дела... как-то так.
— Стерджис возглавляет дело. Я работаю с ним.
— Оперативник, — усмехнулся он. — Но не похожи — во всяком случае, на тех, которых показывают по ТВ. Но в этом, наверно, как раз и состоит весь смысл, а? Очень неразговорчивый.
Я улыбнулся.
Он еще немного поизучал меня.
— Адвокат, — сказал он наконец. — Со стороны защиты, не обвинения — или, может быть, какой-то профессор. Вот так я вас себе представляю, Марлоу[19].
— Вы работаете в кино? — спросил я.
— Нет. — Он засмеялся и прикоснулся кистью к губам. Опустив ее, продолжал: — Хотя, наверное, да. Вообще-то я писатель. — Он опять засмеялся. — Как и все в этом городе, верно? Но не сценарист — упаси Боже от сценариев.
Его смех стал тоном выше и длился дольше.
— А вам приходилось писать сценарии?
— Нет, не приходилось.
— Ничего, у вас все еще впереди. Здесь у всех есть какой-нибудь потрясающий сценарий — кроме меня. То, чем я зарабатываю на жизнь, называется графикой. Пульверизаторный фотореализм, чтобы продавать товары. То, что я делаю для забавы, называется искусством. Неряшливая свобода. — Он помахал кистями. — А то, что я делаю, чтобы оставаться в здравом уме, называется писательством — короткие рассказы, постмодернистские эссе. Парочка была опубликована в «Ридерс» и «Уикли». Навеянная настроением городская беллетристика — о том, какие чувства пробуждают в людях музыка, деньги и вся лос-анджелесская жизнь. О том, какие неожиданные стороны Лос-Анджелес высвечивает в людях.
— Как интересно, — сказал я, но это прозвучало не вполне убедительно.
— Ну да, — весело парировал он, — как будто вам не один черт. Вы ведь просто хотите сделать свое дело и поскорее вернуться домой, верно?
— Человеку нельзя без хобби.
— Да-да, — согласился он, переложил кисти в левую руку, правую протянул мне и представился: — Ричард Скидмор.
Мы обменялись рукопожатием, он отступил назад и пригласил:
— Проходите.
Изнутри дом оказался типичным сооружением довоенной постройки. Тесные, темные комнаты, где пахло растворимым кофе, готовой пищей, марихуаной и скипидаром. Стены с рельефной отделкой, закругленные арки, жестяные настенные светильники, ни в одном из которых не было лампочек. Кирпичная полка над камином, набитым брикетами «Престо», с которых еще не были сняты обертки. Купленная по случаю мебель, в том числе несколько предметов садовой мебели из пластмассы и алюминиевых трубок, была беспорядочно расставлена на истертых деревянных полах. Искусство и все его спутники — причудливой формы холсты в разных стадиях готовности, баночки и тюбики краски, отмокающие в кувшинчиках кисти — были повсюду, за исключением стен. Заляпанный красками мольберт стоял посреди гостиной в окружении куч скомканной бумаги, сломанных карандашей и огрызков угля. Чертежный стол и стул с регулируемым сиденьем располагались там, где, судя по всему, должен был находиться стол обеденный. Там же стоял компрессор с подсоединенным к нему пульверизатором для распыления красок.
На стенах не было никаких украшений, если не считать единственного листа чертежной бумаги, пришпиленного над каминной полкой. В центре каллиграфическими буквами на нем было написано:
День Саранчи,
Сумерки Червей,
Ночь Живого Ужаса.
— Мой роман, — сказал Скидмор, — это одновременно и название, и начальная строка Остальное состоится, когда опять наступит фаза усидчивости — у меня с этим всегда были проблемы.
Я спросил:
— С Кэти Мориарти вы познакомились благодаря вашему писательству?
— Работа, дело прежде всего, а, Марлоу? Сколько же вам платит ваш босс за такую добросовестность?
— Это зависит от характера дела.
— Отлично, — усмехнулся он. — Уклончивый ответ. Знаете, то, что вы вот так просто зашли, действительно здорово. Именно поэтому я и люблю просыпаться утром в Лос-Анджелесе. Никогда не знаешь заранее, какой еще южнокалифорнийский типаж постучится в дверь.
Еще один оценивающий взгляд. Я начал чувствовать себя натюрмортом.
— Пожалуй, я вас использую в своей следующей вещи, — сказал он, проводя в воздухе воображаемую линию. — "Частный сыщик: вещи, которые видит он, — вещи, которые видят его".
Он собрал с шезлонга лежавшие там несколько холстов, покрытых абстрактными кляксами, и бесцеремонно бросил их на пол.
— Садитесь.
Я опустился в шезлонг, а он уселся на деревянную табуретку, стоявшую точно напротив меня.
— Это здорово, — повторил он. — Спасибо, что заглянули.
— Кэти Мориарти живет здесь?
— Ее квартира позади дома. Гаражная пристройка.
— А кто домовладелец?
— Я, — с гордостью произнес он. — Дом достался мне по наследству от деда. Он был гомик — вот почему дом в Городе Мальчиков. Вышел из уединения через двадцать лет после смерти бабушки, и я был единственным родственником, который от него не отвернулся. Так что, когда он умер, все досталось мне — дом, то, что называется машиной, сотня акций Ай-би-эм. Искусство сделки, верно?
— Миссис Роббинс говорит, что не видела Кэти больше месяца. Когда вы видели ее в последний раз?
— Странно, — сказал он.
— Что именно?
— Что ее сестра наняла кого-то искать ее. Они с ней не ладили — по крайней мере, с точки зрения Кэти.
— Почему же?
— Столкновение культур, без сомнения. Кэти называла сестру пасаденской занудой. Из тех, которые говорят «мочеиспускание» и «дефекация».
— В противоположность самой Кэти.
— Именно.
Я снова спросил его, когда он ее видел последний раз.
Он ответил:
— Тогда же, когда и миссис Зануда, — около месяца назад.
— Когда в последний раз она платила за квартиру?
— Квартира ей стоит сотню в месяц — смешно, правда? Я как-то не смог полностью войти в роль домовладельца.
— Когда в последний раз Кэти платила эту сотню?
— В самом начале.
— В самом начале чего?
— Нашего знакомства. Она была просто счастлива, что нашла такое дешевое жилье, ведь в квартплату входит и стоимость всех удобств, потому что все счетчики остались общими, и не хотелось затевать возню с переделкой, так что Кэти решила сразу заплатить за десять месяцев. Таким образом, у нее за квартиру заплачено по декабрь включительно.
— Десять месяцев. Она живет здесь с февраля?
— Да, наверное, так. Это было сразу после новогодних праздников. В гаражных апартаментах я устроил вечеринку — для художников, писателей, великих правщиков. Когда потом убирался, то решил одну квартиру сдать, а другую использовать как кладовку, чтобы не было искушения закатить еще один праздник на следующий год и выслушивать весь этот бред.
— Кэти тоже была приглашена?
— Каким образом это могло быть?
— Она ведь тоже пишет.
— Нет, я с ней познакомился уже после вечеринки.
— И как именно?
— Объявление в газете. Она пришла первой и понравилась мне. Деловая, никакого притворства — настоящая, серьезная сапфистка.
— Сапфистка?
— Ну да. Как на Лесбосе.
— Она лесбиянка?
— Точно. — Он широко улыбнулся и поцокал языком. — Похоже, сестренка Зануда не очень тщательно вас информировала.
— Похоже.
— Я же сказал — столкновение культур. Пусть это вас не шокирует, Марлоу, — вы сейчас находитесь в Западном Голливуде. Здесь все либо голубые, либо старые, либо и то и другое Или такие, как я. Я соблюдаю целомудрие, пока мне не встретится нечто моногамное, гетеросексуальное и важное для меня. — Он дернул себя за «хвост». — Вы на это не смотрите — я на самом деле правый. Два года назад у меня было двадцать шесть рубашек с застежкой донизу и четыре пары дешевых мокасин. Это, — он еще раз потянул себя за «хвост», — было сделано ради того, чтобы соседям спокойнее жилось, я уже тащу вниз стоимость земельных участков — шанс, что нас не снесут бульдозерами под очередную прибыльную застройку.
— У Кэти есть, подруга?
— Лично я не видел и сказал бы, что скорее всего нет.
— Почему вы так считаете?
— Ее персона проецируется как сугубо нелюбимая. Как если бы она только что прошла через что-то очень болезненное и не хочет опять жонглировать бритвенными лезвиями. Она, конечно, ничего такого не говорила — мы не слишком много разговариваем, потому что довольно редко видимся Я люблю подольше поспать, а ее большую часть времени не бывает дома.
— Так подолгу?
Он подумал.
— Пожалуй, это самое долгое отсутствие, но она обычно много ездит — я хочу сказать, что нет ничего странного, если ее нет дома целую неделю. Так что можете сказать ее сестре, что скорее всего с ней все в порядке — скорее всего занимается чем-то таким, о чем мисс Пасадене не следует знать.
— Откуда вам известно, что она лесбиянка?
— Ах да, вам нужны доказательства. Ну, начать с того что она читает. Журналы для лесбиянок. Регулярно их покупает — я нахожу их в мусоре. А потом ее корреспонденция.
— Какого рода эта корреспонденция?
Его улыбка сверкнула широкой белой полосой в густой щетине.
— Я не прилагаю специальных усилий, чтобы ее читать, Марлоу, это было бы противозаконно, верно? Но иногда почта для задней пристройки попадает в мой ящик, потому что почтальон не соображает, что там есть пристройка, — или ему просто лень туда идти. Немало писем бывает от соответствующих групп. Как вам мои дедуктивные способности?
— За месяц у вас должно было кое-что накопиться, — сказал я.
Он встал, пошел на кухню и вернулся через минуту с пачкой конвертов, перетянутых резинкой. Сняв резинку, он осмотрел каждое почтовое отправление и, подержав всю пачку еще несколько секунд, передал ее мне.
Я развернул конверты веером и пересчитал. Одиннадцать штук.
— Не густо за целый месяц, — заметил я.
— Я же сказал — нелюбимая.
Я перебрал почту. Восемь отправлений оказались открытками и проспектами, адресованными «жильцу», и адрес был отпечатан на компьютере. И три письма были адресованы лично Кэти Мориарти. Одно из них скорее всего содержало просьбу о денежном пожертвовании для группы помощи больным спидом. Еще одно было с аналогичной просьбой от клиники в Сан-Франциско.
Третий конверт был белый, делового формата; судя по почтовому штемпелю, он был отправлен три недели назад из Кембриджа, штат Массачусетс. На машинке отпечатано. «Мисс Кэтлин Р. Мориарти» Обратный адрес в верхнем левом углу гласил «АЛЬЯНС СЕКСУАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ ПРОТИВ ДИСКРИМИНАЦИИ, УЛИЦА МАССАЧУСЕТС, КЕМБРИДЖ»
Я вынул ручку, понял, что у меня нет с собой бумаги, и записал эту информацию на обороте квитанции за бензин, оказавшейся у меня в бумажнике.
Скидмор наблюдал за мной, явно забавляясь.
Я еще какое-то время вертел конверт в руках — больше для того, чтобы не обмануть его ожиданий, чем по какой-либо иной причине, а потом отдал обратно ему.
Он спросил:
— Ну и что же вы узнали?
— Не много. Что вы еще можете о ней рассказать?
— Каштановые волосы, короткая стрижка. Зеленые глаза, чуть простоватое лицо. Стиль, которого она придерживается в одежде, ориентирован ка мешковатость и здравый смысл.
— У нее была работа?
— Возможно, хотя точно я сказать не могу.
— Она никогда не упоминала никакого места работы?
— Нет. — Он зевнул и потер сначала одну коленку, потом другую.
— Помимо писательской работы, — уточнил я.
— Это не работа, Марлоу. Это призвание.
— Вы когда-нибудь видели что-либо из написанного ею?
— Разумеется. Первые два месяца мы вообще с ней не общались, но в один прекрасный день обнаружили, что служим одной и той же музе, и тогда-то кое-что друг другу показали и рассказали.
— Что показала она?
— Свой альбом для вырезок.
— Не вспомните, что там было?
Он скрестил ноги и поскреб одну волосатую икру.
— Как это у вас называется? Сбор личностных характеристик объекта исследования?
— Вот именно. Так что все-таки было у нее в альбоме?
— Только брать, ничего не давая, а? — сказал он, но без раздражения.
— Я не знаю ровным счетом ничего, Ричард. Именно поэтому я и беседую с вами.
— Это превращает меня в доносчика?
— В источник информации.
— Ага.
— Так что же с альбомом?
— Я только пробежал его глазами, — сказал он и опять зевнул. — В основном это статьи — то, что она написала.
— На какую тему статьи?
Он пожал плечами.
— Я не очень вчитывался — слишком много фактуры и мало фантазии.
— Нельзя ли мне взглянуть на альбом?
— А как это было бы возможно?
— Например, если бы у вас был ключ от ее квартиры.
Он приложил ладонь к губам, пародируя шок и возмущение.
— Нарушить неприкосновенность жилища, Марлоу?
— А если вы будете стоять у меня непосредственно за спиной, пока я читаю?
— Это не снимает проблемы конституционности, Фил.
— Послушайте, это дело серьезное. — Я подался вперед, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал зловеще. — Возможно, ей грозит опасность.
Он открыл рот, и я понял, что он собирается отмочить очередную хохму Я поставил ему блок вытянутой рукой и сказал:
— Я серьезно, Ричард.
Его рот закрылся и оставался закрытым какое-то время. Я пристально посмотрел на него; он потер сначала локти, потом колени и подтвердил:
— Вы говорите, серьезно.
— Очень серьезно.
— Это как-то связано со взысканием?
— Взысканием чего?
— Денег Она сказала мне, что заняла много денег у сестры, но не вернула ни цента, и муж сестры уже начал злиться — он какой-то там финансовый тип.
— Мистер Роббинс — адвокат. Он и его жена действительно беспокоятся о долгах Кэти. Но теперь речь не об этом Ее слишком долго нет, Ричард.
Он еще немного порастирался, потом сказал:
— Когда вы сослались на сестру, я подумал, что ваш визит касается взыскания долга.
— Ну, так вы ошиблись, Ричард. Ее сестра — невзирая ни на какое столкновение культур — беспокоится о ней, и я тоже. Я не вправе ничего больше сказать вам, но мистер Стерджис считает это дело срочным.
Он развязал свой пучок и потряс головой, распуская волосы. Густые и блестящие, словно у красотки с обложки журнала, они веером упали ему на лицо. Я услышал, как хрустнула его шея, когда он нагнулся и продолжал трясти волосами. Когда он поднял голову, небольшая прядь волос оказалась у него во рту, и он стал жевать ее с задумчивым видом.
— Вы хотите только взглянуть на альбом, так? — спросил он, вытаскивая волосы изо рта.
— Совершенно верно, Ричард. Вы можете все это время наблюдать за мной.
— Ладно, — согласился он. — Почему бы нет? В худшем случае она узнает и разозлится, а мне придется предложить ей поискать более дешевое жилье.
Он встал, потянулся и снова тряхнул волосами. Когда я тоже встал, он сказал:
— Вы оставайтесь здесь, Фил.
Еще один поход на кухню. Он вернулся очень быстро — видимо, далеко ходить не пришлось — и принес тетрадь с отрывными листами в оранжевой матерчатой обложке.
Я спросил:
— Она оставила тетрадь вам?
— Нет. Дала мне посмотреть, а потом забыла забрать. Когда я обнаружил это, ее уже не было, так что я куда-то сунул тетрадь — у меня тут валяется столько всякого барахла, — а она так больше о ней и не спросила. Мы оба просто забыли. Значит, тетрадь не очень-то ей нужна, верно? Именно так я ей и скажу, если она разозлится.
Он вернулся на табуретку, раскрыл тетрадь и перелистал несколько страниц. Словно хотел еще немного оттянуть тот момент, когда должен будет отдать ее мне, — точно так же он поступил и с почтой.
— Ну вот, — сказал он. — Здесь нет ничего пикантного, Фил.
Я открыл тетрадь. В ней было около сорока двусторонних листов — черная бумага под прозрачным пластиком. Газетные вырезки за подписью Кэти Мориарти были вставлены под пластик каждого листа. С внутренней стороны обложки имелся клапан. Я сунул туда руку. Пусто.
Статьи располагались в хронологическом порядке. Первые несколько статей, написанные пятнадцать лет назад, были из «Дейли колиджен», студенческой газеты города Фресно. Еще с десяток материалов, распределенных на семилетний период, были из «Фресноби». Потом шли статьи из «Манчестер юнион лидер» и «Бостонглоб». Даты указывали на то, что Кэти Мориарти проработала в каждой из газет Новой Англии всего по году.
Я вернулся к началу и стал просматривать статьи на предмет содержания. По большей части это были материалы, представляющие общий интерес, и всена местные темы. Городские мероприятия, очерки об известных людях. Статьи о досуге и отдыхе, о любимых четвероногих друзьях. Склонность к расследованиям проявилась только в тот год, когда Мориарти работала в «Бостон глоб»: там она опубликовала серию статей о загрязнении Бостонской бухты и разоблачительный материал о жестоком отношении к животным, имевшем место со стороны одной фармакологической фирмы в Вустере, который показался мне не слишком глубоким.
Последней в альбоме была вырезка рецензии из «Хартфордкурант» на ее книгу о пестицидах — «Плохая земля». Небольшая публикация. Плюсы за энтузиазм, минусы за слабую документированность.
Я проверил задний клапан обложки. Вынул из-под него несколько сложенных кусочков газетной бумаги. Скидмор смотрел на пальцы ног и ничего не заметил. Я развернул вырезки и стал читать.
Пять материалов из колонки комментатора, датированные прошлым годом, опубликованные в газете «ГАЛА бэннер» с подзаголовком: «Ежемесячный информационный бюллетень Альянса сексуальных меньшинств против дискриминации, Кембридж, Масс».
Материалы подписаны: Кейт Мориарти, постоянный комментатор.
Эти материалы были пронизаны гневом — против мужского засилья, против распространения спида, против пениса в качестве оружия. Одна статья была о личности и женоненавистничестве. К ней скрепкой была прикреплена маленькая вырезка.
Скидмор зевнул.
— Уже закончили?
— Еще одну секунду.
Я прочел вырезку. Опять «Глоб», номер трехлетней давности. Подпись Мориарти отсутствует. Вообще нет никакой подписи. Просто краткое информационное сообщение — одна из тех небольших обзорных заметок, которые печатаются на второй полосе последнего выпуска.
СМЕРТЬ ВРАЧА ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ
Кембридж. Причиной смерти одного из членов Гарвардского психиатрического общества считают случайный или намеренный прием слишком большой дозы барбитуратов. Тело Айлин Уэгнер, 3 7 лет, было обнаружено сегодня утром в ее кабинете психиатрического отделения больницы «Бет Исраэль» на Бруклайн-авеню. Смерть наступила, как предполагают, ночью. В полиции отказались сообщить, что привело к такому заключению; было лишь заявлено, что у доктора Уэгнер были «проблемы личного характера». Доктор Уэгнер, выпускница медицинского факультета Йельского университета, окончила педиатрические курсы при Западном центре педиатрической медицины в Лос-Анджелесе и работала по специальности за границей от Всемирной организации здравоохранения. В прошлом году она приехала в Гарвард, чтобы изучать детскую и подростковую психиатрию.
Я посмотрел на Скидмора. Его глаза были закрыты. Я вытянул статью, сунул ее в карман, закрыл альбом и сказал:
— Спасибо, Ричард. А как насчет того, чтобы дать мне взглянуть на ее квартиру?
Глаза открылись.
— Просто чтобы удостовериться, — добавил я.
— Удостовериться в чем?
— Что она не находится там — не ранена или еще чего похуже.
— Она никак не может там находиться, — возразил он с неподдельным беспокойством, которое явно оказало на него живительное воздействие. — Это невозможно, Марлоу.
— Почему вы так в этом уверены?
— Я сам видел, как она уезжала месяц назад. У нее белый «датсун» — по номерным знакам можно как-то проследить, верно?
— А что, если она вернулась без машины? Вы могли и не заметить — сами мне говорили, что вы с ней не очень-то часто встречались.
— Нет. — Он покачал головой. — Это уж слишком.
— Но почему бы нам просто не проверить, Ричард? Вы можете наблюдать за мной — как и в случае с альбомом.
Он потер глаза. Пристально посмотрел на меня и встал.
Я прошел вслед за ним в маленькую темную кухню, где он извлек связку ключей из кучи какого-то хлама и открыл заднюю дверь. Мы перешли задний дворик — такой маленький, что на нем нельзя было даже поиграть в «классики», — и оказались перед двойным гаражом. Гаражные двери были старомодные, навесные. В центре каждой было вставлено по обычной двери. Это были в прямом смысле слова гаражные квартиры.
— Вот сюда, — сказал Скидмор и подвел меня к левой секции. Дверь в двери была заперта на засов, открываемый ключом.
— Превращение гаража в жилье является противозаконным. Но вы меня не выдадите, Марлоу, нет?
— Честное благородное слово.
Улыбаясь, он перебирал ключи. Потом вдруг посерьезнел и замер.
— В чем дело, Ричард?
— Наверно, был бы запах — если она... ну, вы понимаете?
— Не обязательно, Ричард. Заранее сказать нельзя.
Он опять улыбнулся, на этот раз неуверенно. Его Пальцы, перебирающие ключи, дрожали.
— Любопытно было бы узнать одну вещь, — заметил я. — Если вы думали, что я явился, чтобы стребовать с Кэти долг, почему вы впустили меня?
— Очень просто, — ответил он. — В надежде на материал.
Кэти Мориарти потратила деньги сестры не на украшение своего интерьера. У меня было предположение о том, куда пошли эти средства.
Скидмор сказал:
— Вот это да! — Его лицо под порослью щетины побледнело, одну руку он запустил в волосы.
— Что там такое?
— Или тут кто-то побывал, или она собрала вещички и смоталась потихоньку от меня.
— Почему вы так решили?
Вдруг заволновавшись, он замахал руками. Словно неусидчивый ребенок, старающийся, чтобы его поняли.
— При ней здесь, было не так. У нее было много вещей — чемоданы, рюкзак... и такой большой сундук, который был у нее вместо кофейного столика. — Он осмотрелся и показал. — Вон там он стоял. А прямо на нем была стопка книг — рядом с матрасом.
— Что за книги?
— Я не знаю — не интересовался... но в одном я совершенно уверен. Раньше комната выглядела не так.
— Когда в последний раз вы видели комнату в ее обычном виде?
Запущенная в волосы рука сжалась и захватила пучок.
— Незадолго перед тем, как она уехала, — когда же это было? Пять недель назад? А может, шесть, я не помню. Это было вечером. Я занес ей почту, и она сидела с ногами на сундуке. Так что сундук был здесь, это точно. Пять или шесть недель назад.
— А что было в сундуке, как по-вашему?
— Не знаю. Может, вообще ничего — хотя зачем кому-то понадобилось брать пустой сундук, верно? Значит, что-то все-таки в нем было. А если она смоталась втихаря, то почему оставила одежду, посуду и другие вещи?
— Правильный ход мысли, Ричард.
— Очень странно.
Мы вошли в комнату. Он остался стоять у двери, а я начал ходить и смотреть. И тут я заметил что-то на полу, возле матраса. Кусочек поролона. Потом еще один и еще. Нагнувшись, я провел рукой по боковой стороне матраса. Выпало еще несколько кусочков. И вот мои пальцы нащупали разрез — ровный, прямой, сделанный с хирургической аккуратностью, почти не заметный даже с близкого расстояния.
— Что это? — спросил Скидмор.
— Матрас разрезан.
— Вот это да. — Он помотал головой из стороны в сторону, и волосы повторили это движение.
Он остался на месте, а я встал на колени, раздвинул края разреза и заглянул внутрь. Ничего. Еще раз обвел глазами всю комнату. Ничего.
— Ну, что?
— Этот матрас ваш или ее?
Он взглянул на свои кисти, потом опять на меня.
Я вынул свой бумажник, нашел там взятую накануне у Майло визитку и подал ему.
Он внимательно изучил ее, улыбнулся, так же внимательно посмотрел на меня и вернул визитку.
— Мне кажется, вы говорили, что вас зовут Дела... как-то так.
— Стерджис возглавляет дело. Я работаю с ним.
— Оперативник, — усмехнулся он. — Но не похожи — во всяком случае, на тех, которых показывают по ТВ. Но в этом, наверно, как раз и состоит весь смысл, а? Очень неразговорчивый.
Я улыбнулся.
Он еще немного поизучал меня.
— Адвокат, — сказал он наконец. — Со стороны защиты, не обвинения — или, может быть, какой-то профессор. Вот так я вас себе представляю, Марлоу[19].
— Вы работаете в кино? — спросил я.
— Нет. — Он засмеялся и прикоснулся кистью к губам. Опустив ее, продолжал: — Хотя, наверное, да. Вообще-то я писатель. — Он опять засмеялся. — Как и все в этом городе, верно? Но не сценарист — упаси Боже от сценариев.
Его смех стал тоном выше и длился дольше.
— А вам приходилось писать сценарии?
— Нет, не приходилось.
— Ничего, у вас все еще впереди. Здесь у всех есть какой-нибудь потрясающий сценарий — кроме меня. То, чем я зарабатываю на жизнь, называется графикой. Пульверизаторный фотореализм, чтобы продавать товары. То, что я делаю для забавы, называется искусством. Неряшливая свобода. — Он помахал кистями. — А то, что я делаю, чтобы оставаться в здравом уме, называется писательством — короткие рассказы, постмодернистские эссе. Парочка была опубликована в «Ридерс» и «Уикли». Навеянная настроением городская беллетристика — о том, какие чувства пробуждают в людях музыка, деньги и вся лос-анджелесская жизнь. О том, какие неожиданные стороны Лос-Анджелес высвечивает в людях.
— Как интересно, — сказал я, но это прозвучало не вполне убедительно.
— Ну да, — весело парировал он, — как будто вам не один черт. Вы ведь просто хотите сделать свое дело и поскорее вернуться домой, верно?
— Человеку нельзя без хобби.
— Да-да, — согласился он, переложил кисти в левую руку, правую протянул мне и представился: — Ричард Скидмор.
Мы обменялись рукопожатием, он отступил назад и пригласил:
— Проходите.
Изнутри дом оказался типичным сооружением довоенной постройки. Тесные, темные комнаты, где пахло растворимым кофе, готовой пищей, марихуаной и скипидаром. Стены с рельефной отделкой, закругленные арки, жестяные настенные светильники, ни в одном из которых не было лампочек. Кирпичная полка над камином, набитым брикетами «Престо», с которых еще не были сняты обертки. Купленная по случаю мебель, в том числе несколько предметов садовой мебели из пластмассы и алюминиевых трубок, была беспорядочно расставлена на истертых деревянных полах. Искусство и все его спутники — причудливой формы холсты в разных стадиях готовности, баночки и тюбики краски, отмокающие в кувшинчиках кисти — были повсюду, за исключением стен. Заляпанный красками мольберт стоял посреди гостиной в окружении куч скомканной бумаги, сломанных карандашей и огрызков угля. Чертежный стол и стул с регулируемым сиденьем располагались там, где, судя по всему, должен был находиться стол обеденный. Там же стоял компрессор с подсоединенным к нему пульверизатором для распыления красок.
На стенах не было никаких украшений, если не считать единственного листа чертежной бумаги, пришпиленного над каминной полкой. В центре каллиграфическими буквами на нем было написано:
День Саранчи,
Сумерки Червей,
Ночь Живого Ужаса.
— Мой роман, — сказал Скидмор, — это одновременно и название, и начальная строка Остальное состоится, когда опять наступит фаза усидчивости — у меня с этим всегда были проблемы.
Я спросил:
— С Кэти Мориарти вы познакомились благодаря вашему писательству?
— Работа, дело прежде всего, а, Марлоу? Сколько же вам платит ваш босс за такую добросовестность?
— Это зависит от характера дела.
— Отлично, — усмехнулся он. — Уклончивый ответ. Знаете, то, что вы вот так просто зашли, действительно здорово. Именно поэтому я и люблю просыпаться утром в Лос-Анджелесе. Никогда не знаешь заранее, какой еще южнокалифорнийский типаж постучится в дверь.
Еще один оценивающий взгляд. Я начал чувствовать себя натюрмортом.
— Пожалуй, я вас использую в своей следующей вещи, — сказал он, проводя в воздухе воображаемую линию. — "Частный сыщик: вещи, которые видит он, — вещи, которые видят его".
Он собрал с шезлонга лежавшие там несколько холстов, покрытых абстрактными кляксами, и бесцеремонно бросил их на пол.
— Садитесь.
Я опустился в шезлонг, а он уселся на деревянную табуретку, стоявшую точно напротив меня.
— Это здорово, — повторил он. — Спасибо, что заглянули.
— Кэти Мориарти живет здесь?
— Ее квартира позади дома. Гаражная пристройка.
— А кто домовладелец?
— Я, — с гордостью произнес он. — Дом достался мне по наследству от деда. Он был гомик — вот почему дом в Городе Мальчиков. Вышел из уединения через двадцать лет после смерти бабушки, и я был единственным родственником, который от него не отвернулся. Так что, когда он умер, все досталось мне — дом, то, что называется машиной, сотня акций Ай-би-эм. Искусство сделки, верно?
— Миссис Роббинс говорит, что не видела Кэти больше месяца. Когда вы видели ее в последний раз?
— Странно, — сказал он.
— Что именно?
— Что ее сестра наняла кого-то искать ее. Они с ней не ладили — по крайней мере, с точки зрения Кэти.
— Почему же?
— Столкновение культур, без сомнения. Кэти называла сестру пасаденской занудой. Из тех, которые говорят «мочеиспускание» и «дефекация».
— В противоположность самой Кэти.
— Именно.
Я снова спросил его, когда он ее видел последний раз.
Он ответил:
— Тогда же, когда и миссис Зануда, — около месяца назад.
— Когда в последний раз она платила за квартиру?
— Квартира ей стоит сотню в месяц — смешно, правда? Я как-то не смог полностью войти в роль домовладельца.
— Когда в последний раз Кэти платила эту сотню?
— В самом начале.
— В самом начале чего?
— Нашего знакомства. Она была просто счастлива, что нашла такое дешевое жилье, ведь в квартплату входит и стоимость всех удобств, потому что все счетчики остались общими, и не хотелось затевать возню с переделкой, так что Кэти решила сразу заплатить за десять месяцев. Таким образом, у нее за квартиру заплачено по декабрь включительно.
— Десять месяцев. Она живет здесь с февраля?
— Да, наверное, так. Это было сразу после новогодних праздников. В гаражных апартаментах я устроил вечеринку — для художников, писателей, великих правщиков. Когда потом убирался, то решил одну квартиру сдать, а другую использовать как кладовку, чтобы не было искушения закатить еще один праздник на следующий год и выслушивать весь этот бред.
— Кэти тоже была приглашена?
— Каким образом это могло быть?
— Она ведь тоже пишет.
— Нет, я с ней познакомился уже после вечеринки.
— И как именно?
— Объявление в газете. Она пришла первой и понравилась мне. Деловая, никакого притворства — настоящая, серьезная сапфистка.
— Сапфистка?
— Ну да. Как на Лесбосе.
— Она лесбиянка?
— Точно. — Он широко улыбнулся и поцокал языком. — Похоже, сестренка Зануда не очень тщательно вас информировала.
— Похоже.
— Я же сказал — столкновение культур. Пусть это вас не шокирует, Марлоу, — вы сейчас находитесь в Западном Голливуде. Здесь все либо голубые, либо старые, либо и то и другое Или такие, как я. Я соблюдаю целомудрие, пока мне не встретится нечто моногамное, гетеросексуальное и важное для меня. — Он дернул себя за «хвост». — Вы на это не смотрите — я на самом деле правый. Два года назад у меня было двадцать шесть рубашек с застежкой донизу и четыре пары дешевых мокасин. Это, — он еще раз потянул себя за «хвост», — было сделано ради того, чтобы соседям спокойнее жилось, я уже тащу вниз стоимость земельных участков — шанс, что нас не снесут бульдозерами под очередную прибыльную застройку.
— У Кэти есть, подруга?
— Лично я не видел и сказал бы, что скорее всего нет.
— Почему вы так считаете?
— Ее персона проецируется как сугубо нелюбимая. Как если бы она только что прошла через что-то очень болезненное и не хочет опять жонглировать бритвенными лезвиями. Она, конечно, ничего такого не говорила — мы не слишком много разговариваем, потому что довольно редко видимся Я люблю подольше поспать, а ее большую часть времени не бывает дома.
— Так подолгу?
Он подумал.
— Пожалуй, это самое долгое отсутствие, но она обычно много ездит — я хочу сказать, что нет ничего странного, если ее нет дома целую неделю. Так что можете сказать ее сестре, что скорее всего с ней все в порядке — скорее всего занимается чем-то таким, о чем мисс Пасадене не следует знать.
— Откуда вам известно, что она лесбиянка?
— Ах да, вам нужны доказательства. Ну, начать с того что она читает. Журналы для лесбиянок. Регулярно их покупает — я нахожу их в мусоре. А потом ее корреспонденция.
— Какого рода эта корреспонденция?
Его улыбка сверкнула широкой белой полосой в густой щетине.
— Я не прилагаю специальных усилий, чтобы ее читать, Марлоу, это было бы противозаконно, верно? Но иногда почта для задней пристройки попадает в мой ящик, потому что почтальон не соображает, что там есть пристройка, — или ему просто лень туда идти. Немало писем бывает от соответствующих групп. Как вам мои дедуктивные способности?
— За месяц у вас должно было кое-что накопиться, — сказал я.
Он встал, пошел на кухню и вернулся через минуту с пачкой конвертов, перетянутых резинкой. Сняв резинку, он осмотрел каждое почтовое отправление и, подержав всю пачку еще несколько секунд, передал ее мне.
Я развернул конверты веером и пересчитал. Одиннадцать штук.
— Не густо за целый месяц, — заметил я.
— Я же сказал — нелюбимая.
Я перебрал почту. Восемь отправлений оказались открытками и проспектами, адресованными «жильцу», и адрес был отпечатан на компьютере. И три письма были адресованы лично Кэти Мориарти. Одно из них скорее всего содержало просьбу о денежном пожертвовании для группы помощи больным спидом. Еще одно было с аналогичной просьбой от клиники в Сан-Франциско.
Третий конверт был белый, делового формата; судя по почтовому штемпелю, он был отправлен три недели назад из Кембриджа, штат Массачусетс. На машинке отпечатано. «Мисс Кэтлин Р. Мориарти» Обратный адрес в верхнем левом углу гласил «АЛЬЯНС СЕКСУАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ ПРОТИВ ДИСКРИМИНАЦИИ, УЛИЦА МАССАЧУСЕТС, КЕМБРИДЖ»
Я вынул ручку, понял, что у меня нет с собой бумаги, и записал эту информацию на обороте квитанции за бензин, оказавшейся у меня в бумажнике.
Скидмор наблюдал за мной, явно забавляясь.
Я еще какое-то время вертел конверт в руках — больше для того, чтобы не обмануть его ожиданий, чем по какой-либо иной причине, а потом отдал обратно ему.
Он спросил:
— Ну и что же вы узнали?
— Не много. Что вы еще можете о ней рассказать?
— Каштановые волосы, короткая стрижка. Зеленые глаза, чуть простоватое лицо. Стиль, которого она придерживается в одежде, ориентирован ка мешковатость и здравый смысл.
— У нее была работа?
— Возможно, хотя точно я сказать не могу.
— Она никогда не упоминала никакого места работы?
— Нет. — Он зевнул и потер сначала одну коленку, потом другую.
— Помимо писательской работы, — уточнил я.
— Это не работа, Марлоу. Это призвание.
— Вы когда-нибудь видели что-либо из написанного ею?
— Разумеется. Первые два месяца мы вообще с ней не общались, но в один прекрасный день обнаружили, что служим одной и той же музе, и тогда-то кое-что друг другу показали и рассказали.
— Что показала она?
— Свой альбом для вырезок.
— Не вспомните, что там было?
Он скрестил ноги и поскреб одну волосатую икру.
— Как это у вас называется? Сбор личностных характеристик объекта исследования?
— Вот именно. Так что все-таки было у нее в альбоме?
— Только брать, ничего не давая, а? — сказал он, но без раздражения.
— Я не знаю ровным счетом ничего, Ричард. Именно поэтому я и беседую с вами.
— Это превращает меня в доносчика?
— В источник информации.
— Ага.
— Так что же с альбомом?
— Я только пробежал его глазами, — сказал он и опять зевнул. — В основном это статьи — то, что она написала.
— На какую тему статьи?
Он пожал плечами.
— Я не очень вчитывался — слишком много фактуры и мало фантазии.
— Нельзя ли мне взглянуть на альбом?
— А как это было бы возможно?
— Например, если бы у вас был ключ от ее квартиры.
Он приложил ладонь к губам, пародируя шок и возмущение.
— Нарушить неприкосновенность жилища, Марлоу?
— А если вы будете стоять у меня непосредственно за спиной, пока я читаю?
— Это не снимает проблемы конституционности, Фил.
— Послушайте, это дело серьезное. — Я подался вперед, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал зловеще. — Возможно, ей грозит опасность.
Он открыл рот, и я понял, что он собирается отмочить очередную хохму Я поставил ему блок вытянутой рукой и сказал:
— Я серьезно, Ричард.
Его рот закрылся и оставался закрытым какое-то время. Я пристально посмотрел на него; он потер сначала локти, потом колени и подтвердил:
— Вы говорите, серьезно.
— Очень серьезно.
— Это как-то связано со взысканием?
— Взысканием чего?
— Денег Она сказала мне, что заняла много денег у сестры, но не вернула ни цента, и муж сестры уже начал злиться — он какой-то там финансовый тип.
— Мистер Роббинс — адвокат. Он и его жена действительно беспокоятся о долгах Кэти. Но теперь речь не об этом Ее слишком долго нет, Ричард.
Он еще немного порастирался, потом сказал:
— Когда вы сослались на сестру, я подумал, что ваш визит касается взыскания долга.
— Ну, так вы ошиблись, Ричард. Ее сестра — невзирая ни на какое столкновение культур — беспокоится о ней, и я тоже. Я не вправе ничего больше сказать вам, но мистер Стерджис считает это дело срочным.
Он развязал свой пучок и потряс головой, распуская волосы. Густые и блестящие, словно у красотки с обложки журнала, они веером упали ему на лицо. Я услышал, как хрустнула его шея, когда он нагнулся и продолжал трясти волосами. Когда он поднял голову, небольшая прядь волос оказалась у него во рту, и он стал жевать ее с задумчивым видом.
— Вы хотите только взглянуть на альбом, так? — спросил он, вытаскивая волосы изо рта.
— Совершенно верно, Ричард. Вы можете все это время наблюдать за мной.
— Ладно, — согласился он. — Почему бы нет? В худшем случае она узнает и разозлится, а мне придется предложить ей поискать более дешевое жилье.
Он встал, потянулся и снова тряхнул волосами. Когда я тоже встал, он сказал:
— Вы оставайтесь здесь, Фил.
Еще один поход на кухню. Он вернулся очень быстро — видимо, далеко ходить не пришлось — и принес тетрадь с отрывными листами в оранжевой матерчатой обложке.
Я спросил:
— Она оставила тетрадь вам?
— Нет. Дала мне посмотреть, а потом забыла забрать. Когда я обнаружил это, ее уже не было, так что я куда-то сунул тетрадь — у меня тут валяется столько всякого барахла, — а она так больше о ней и не спросила. Мы оба просто забыли. Значит, тетрадь не очень-то ей нужна, верно? Именно так я ей и скажу, если она разозлится.
Он вернулся на табуретку, раскрыл тетрадь и перелистал несколько страниц. Словно хотел еще немного оттянуть тот момент, когда должен будет отдать ее мне, — точно так же он поступил и с почтой.
— Ну вот, — сказал он. — Здесь нет ничего пикантного, Фил.
Я открыл тетрадь. В ней было около сорока двусторонних листов — черная бумага под прозрачным пластиком. Газетные вырезки за подписью Кэти Мориарти были вставлены под пластик каждого листа. С внутренней стороны обложки имелся клапан. Я сунул туда руку. Пусто.
Статьи располагались в хронологическом порядке. Первые несколько статей, написанные пятнадцать лет назад, были из «Дейли колиджен», студенческой газеты города Фресно. Еще с десяток материалов, распределенных на семилетний период, были из «Фресноби». Потом шли статьи из «Манчестер юнион лидер» и «Бостонглоб». Даты указывали на то, что Кэти Мориарти проработала в каждой из газет Новой Англии всего по году.
Я вернулся к началу и стал просматривать статьи на предмет содержания. По большей части это были материалы, представляющие общий интерес, и всена местные темы. Городские мероприятия, очерки об известных людях. Статьи о досуге и отдыхе, о любимых четвероногих друзьях. Склонность к расследованиям проявилась только в тот год, когда Мориарти работала в «Бостон глоб»: там она опубликовала серию статей о загрязнении Бостонской бухты и разоблачительный материал о жестоком отношении к животным, имевшем место со стороны одной фармакологической фирмы в Вустере, который показался мне не слишком глубоким.
Последней в альбоме была вырезка рецензии из «Хартфордкурант» на ее книгу о пестицидах — «Плохая земля». Небольшая публикация. Плюсы за энтузиазм, минусы за слабую документированность.
Я проверил задний клапан обложки. Вынул из-под него несколько сложенных кусочков газетной бумаги. Скидмор смотрел на пальцы ног и ничего не заметил. Я развернул вырезки и стал читать.
Пять материалов из колонки комментатора, датированные прошлым годом, опубликованные в газете «ГАЛА бэннер» с подзаголовком: «Ежемесячный информационный бюллетень Альянса сексуальных меньшинств против дискриминации, Кембридж, Масс».
Материалы подписаны: Кейт Мориарти, постоянный комментатор.
Эти материалы были пронизаны гневом — против мужского засилья, против распространения спида, против пениса в качестве оружия. Одна статья была о личности и женоненавистничестве. К ней скрепкой была прикреплена маленькая вырезка.
Скидмор зевнул.
— Уже закончили?
— Еще одну секунду.
Я прочел вырезку. Опять «Глоб», номер трехлетней давности. Подпись Мориарти отсутствует. Вообще нет никакой подписи. Просто краткое информационное сообщение — одна из тех небольших обзорных заметок, которые печатаются на второй полосе последнего выпуска.
СМЕРТЬ ВРАЧА ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ
Кембридж. Причиной смерти одного из членов Гарвардского психиатрического общества считают случайный или намеренный прием слишком большой дозы барбитуратов. Тело Айлин Уэгнер, 3 7 лет, было обнаружено сегодня утром в ее кабинете психиатрического отделения больницы «Бет Исраэль» на Бруклайн-авеню. Смерть наступила, как предполагают, ночью. В полиции отказались сообщить, что привело к такому заключению; было лишь заявлено, что у доктора Уэгнер были «проблемы личного характера». Доктор Уэгнер, выпускница медицинского факультета Йельского университета, окончила педиатрические курсы при Западном центре педиатрической медицины в Лос-Анджелесе и работала по специальности за границей от Всемирной организации здравоохранения. В прошлом году она приехала в Гарвард, чтобы изучать детскую и подростковую психиатрию.
Я посмотрел на Скидмора. Его глаза были закрыты. Я вытянул статью, сунул ее в карман, закрыл альбом и сказал:
— Спасибо, Ричард. А как насчет того, чтобы дать мне взглянуть на ее квартиру?
Глаза открылись.
— Просто чтобы удостовериться, — добавил я.
— Удостовериться в чем?
— Что она не находится там — не ранена или еще чего похуже.
— Она никак не может там находиться, — возразил он с неподдельным беспокойством, которое явно оказало на него живительное воздействие. — Это невозможно, Марлоу.
— Почему вы так в этом уверены?
— Я сам видел, как она уезжала месяц назад. У нее белый «датсун» — по номерным знакам можно как-то проследить, верно?
— А что, если она вернулась без машины? Вы могли и не заметить — сами мне говорили, что вы с ней не очень-то часто встречались.
— Нет. — Он покачал головой. — Это уж слишком.
— Но почему бы нам просто не проверить, Ричард? Вы можете наблюдать за мной — как и в случае с альбомом.
Он потер глаза. Пристально посмотрел на меня и встал.
Я прошел вслед за ним в маленькую темную кухню, где он извлек связку ключей из кучи какого-то хлама и открыл заднюю дверь. Мы перешли задний дворик — такой маленький, что на нем нельзя было даже поиграть в «классики», — и оказались перед двойным гаражом. Гаражные двери были старомодные, навесные. В центре каждой было вставлено по обычной двери. Это были в прямом смысле слова гаражные квартиры.
— Вот сюда, — сказал Скидмор и подвел меня к левой секции. Дверь в двери была заперта на засов, открываемый ключом.
— Превращение гаража в жилье является противозаконным. Но вы меня не выдадите, Марлоу, нет?
— Честное благородное слово.
Улыбаясь, он перебирал ключи. Потом вдруг посерьезнел и замер.
— В чем дело, Ричард?
— Наверно, был бы запах — если она... ну, вы понимаете?
— Не обязательно, Ричард. Заранее сказать нельзя.
Он опять улыбнулся, на этот раз неуверенно. Его Пальцы, перебирающие ключи, дрожали.
— Любопытно было бы узнать одну вещь, — заметил я. — Если вы думали, что я явился, чтобы стребовать с Кэти долг, почему вы впустили меня?
— Очень просто, — ответил он. — В надежде на материал.
* * *
Жилище Кэти Мориарти представляло собой комнату шесть на шесть, которая все еще воняла автомобилем. Пол был выложен квадратами линолеума пшеничного цвета, стены белые — сухая штукатурка. Из мебели там был положенный на пол двуспальный матрас со сбившейся к ногам простыней, из-под которой виднелся синий наматрасник в пятнах от пота. Деревянная тумбочка, круглый белый пластиковый стол и три металлических стула с сиденьями и спинками из толстого желтого пластика с гавайским рисунком. В одном из дальних углов стояла электроплитка на металлической подставке, а другой был занят туалетной кабинкой из стекловолокна, которая была не больше аналогичного помещения в самолете. На расположенной над электроплиткой единственной полке стояла кое-какая посуда и кухонные принадлежности. На противоположной стене был устроен самодельный гардероб — каркас из белых полихлорвиниловых трубок. На горизонтальной трубке висело несколько комплектов одежды, по большей части джинсы и рубашки.Кэти Мориарти потратила деньги сестры не на украшение своего интерьера. У меня было предположение о том, куда пошли эти средства.
Скидмор сказал:
— Вот это да! — Его лицо под порослью щетины побледнело, одну руку он запустил в волосы.
— Что там такое?
— Или тут кто-то побывал, или она собрала вещички и смоталась потихоньку от меня.
— Почему вы так решили?
Вдруг заволновавшись, он замахал руками. Словно неусидчивый ребенок, старающийся, чтобы его поняли.
— При ней здесь, было не так. У нее было много вещей — чемоданы, рюкзак... и такой большой сундук, который был у нее вместо кофейного столика. — Он осмотрелся и показал. — Вон там он стоял. А прямо на нем была стопка книг — рядом с матрасом.
— Что за книги?
— Я не знаю — не интересовался... но в одном я совершенно уверен. Раньше комната выглядела не так.
— Когда в последний раз вы видели комнату в ее обычном виде?
Запущенная в волосы рука сжалась и захватила пучок.
— Незадолго перед тем, как она уехала, — когда же это было? Пять недель назад? А может, шесть, я не помню. Это было вечером. Я занес ей почту, и она сидела с ногами на сундуке. Так что сундук был здесь, это точно. Пять или шесть недель назад.
— А что было в сундуке, как по-вашему?
— Не знаю. Может, вообще ничего — хотя зачем кому-то понадобилось брать пустой сундук, верно? Значит, что-то все-таки в нем было. А если она смоталась втихаря, то почему оставила одежду, посуду и другие вещи?
— Правильный ход мысли, Ричард.
— Очень странно.
Мы вошли в комнату. Он остался стоять у двери, а я начал ходить и смотреть. И тут я заметил что-то на полу, возле матраса. Кусочек поролона. Потом еще один и еще. Нагнувшись, я провел рукой по боковой стороне матраса. Выпало еще несколько кусочков. И вот мои пальцы нащупали разрез — ровный, прямой, сделанный с хирургической аккуратностью, почти не заметный даже с близкого расстояния.
— Что это? — спросил Скидмор.
— Матрас разрезан.
— Вот это да. — Он помотал головой из стороны в сторону, и волосы повторили это движение.
Он остался на месте, а я встал на колени, раздвинул края разреза и заглянул внутрь. Ничего. Еще раз обвел глазами всю комнату. Ничего.
— Ну, что?
— Этот матрас ваш или ее?