Страница:
Мик подождал, пока стук копыт совсем стих, засунул пистолет за пояс и обнял Джули.
— Что он сказал о твоей матери?
— Ты понял?
— Только слово Madre, дорогая. Так что он говорил?
Сдерживая слезы, Джульетта все рассказала ему, включая и ту боль, которую Карлос обещал ей, что она почувствует в руках дона Виценте, и тот факт, что ее мать уже усвоила этот урок.
— Что он имел в виду? — прошептала она. — Что у моей матери было с доном Виценте?
— Я не думаю, дорогая, что этот жирный мерзавец обязательно говорил правду. Он совсем не показался мне честным.
— Si, вероятно.
Ей хотелось верить, что Карлос лгал. Это было видно по тому, как глубокая морщинка залегла между ее бровями. Проблема была в том, что они оба знали: у Карлоса не было причины лгать.
Мик погладил ее волосы и прижал ее лицо к своей груди. Он чувствовал, как она дрожала и не мог обвинять ее за это.. Джули достаточно хорошо была знакома с Карлосом и Энрике. И сейчас этот чертов дурак Карлос снова дал ей повод для страданий, как будто мало было того, что она уже пережила.
Черт! Следовало выстрелить в этого негодяя до того, как он открыл свой грязный рот. И черт с ними, с апачами, следовало уберечь ее от этого! Многое еще должно произойти, и оба они понимали это. И по какой-то причине все проблемы вращались вокруг ее бабки и дона Виценте. Инстинкт Мика подсказывал ему, что легкого решения не будет. Джули не будет в безопасности, пока все секреты не раскроются. И если это означает, что Мику придется перегрызть глотку этой проклятой старухе, чтобы вытащить из нее правду… значит, так он и сделает.
После всего этого ему просто не терпится дождаться встречи с доньей Анной. Когда-нибудь он докопается до сути. Или умрет, пытаясь добиться правды.
Руки Джули обхватили его за талию, она крепко прижалась к нему. Мик положил подбородок к ней на макушку и пытался придумать что-нибудь, чем успокоить ее. Но, дьявол, что тут скажешь? Он так мало понимает: ничего не знает о ее матери, а то, что знает об отце, вовсе не вызывает желания узнать о нем больше. Кроме того, все, что волнует его сейчас — это Джули.
Мик просто стоял и гладил ее по голове, пока не почувствовал, что она начала успокаиваться. Бог свидетель, он тоже стал успокаиваться, наполняясь решимостью. А ведь на какое-то мгновение он даже испугался, что никогда не сможет отнять ее у этого громилы. С совершенной ясностью Мик вспомнил те минуты, когда Карлос волок ее из лагеря. Он ничего не мог сделать, так как у этого толстого болвана было преимущество перед ним, пока его рука сжимала горло Джули.
Мику пришлось ждать, хотя это было нелегко. Он никогда не был терпеливым человеком; это было достоинство Шедрика, но не его. А сегодня ночью ему пришлось учиться терпению! Теперь, выслушав то, что Джули рассказала ему о доне Виценте и поняв, кто предназначался в мужья его жене, Мик хотел мчаться, не останавливаясь, всю дорогу до Техаса, и убить негодяя прежде, чем тот успеет причинить ей зло. Но не мог. Ему снова приходится ждать. Ему нужно действовать осторожно.
— Мик?
— Да?
— Мы можем отправиться сейчас? Я хочу побыстрее убраться отсюда как можно дальше.
— Конечно, дорогая. — Мик заглянул в ее полные слез глаза и выдавил из себя улыбку, хотя улыбаться совсем не хотелось. — Не думаю, что снова смогу заснуть сегодня ночью.
Она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась такая жалкая, что, забыв об условиях аннулирования брака, Мик наклонился и нежно поцеловал ее. С первым ее прикосновением его душа снова ожила, и он понял, как был одинок с той ночи в Вацио.
В ту единственную, незабываемую ночь он позволил себе думать, что они принадлежат друг другу. Что они никогда не расстанутся. Но с рассветом пришло понимание невозможности того, что ночью казалось таким реальным.
Мик старался сохранять дистанцию между ними с той ночи; даже видя боль в ее глазах, избегал ее прикосновений, оставаясь непреклонным. Но это не принесло ничего хорошего. И теперь неважно, притрагивался он к ней или нет. Его кровь все еще кипит. Его плоть все еще томится. Желание не исчезло. Наверное, никогда не исчезнет.
Мик решительно выбросил все мысли из головы в стал просто наслаждаться тем, что держит ее в объятиях. Он не будет больше отказываться от нее!
Пусть это продлится недолго, но каждый оставшийся миг он будет с благодарностью принимать ее любовь, каждый ее поцелуй, каждое ее прикосновение — как дар божий.
Джули жадно и охотно ответила на его поцелуй. Она обвила его шею руками, прижалась к его губам и целовала его так, будто последний глоток воздуха на земле был в его легких.
Мик крепко обнимал ее, тихонько нашептывая, что все будет хорошо, что не оставит ее ни сейчас, ни когда она будет в безопасности. И все же, одна мысль не давала ему покоя. Он многое бы отдал, чтобы узнать, где находится сейчас Энрике.
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
— Что он сказал о твоей матери?
— Ты понял?
— Только слово Madre, дорогая. Так что он говорил?
Сдерживая слезы, Джульетта все рассказала ему, включая и ту боль, которую Карлос обещал ей, что она почувствует в руках дона Виценте, и тот факт, что ее мать уже усвоила этот урок.
— Что он имел в виду? — прошептала она. — Что у моей матери было с доном Виценте?
— Я не думаю, дорогая, что этот жирный мерзавец обязательно говорил правду. Он совсем не показался мне честным.
— Si, вероятно.
Ей хотелось верить, что Карлос лгал. Это было видно по тому, как глубокая морщинка залегла между ее бровями. Проблема была в том, что они оба знали: у Карлоса не было причины лгать.
Мик погладил ее волосы и прижал ее лицо к своей груди. Он чувствовал, как она дрожала и не мог обвинять ее за это.. Джули достаточно хорошо была знакома с Карлосом и Энрике. И сейчас этот чертов дурак Карлос снова дал ей повод для страданий, как будто мало было того, что она уже пережила.
Черт! Следовало выстрелить в этого негодяя до того, как он открыл свой грязный рот. И черт с ними, с апачами, следовало уберечь ее от этого! Многое еще должно произойти, и оба они понимали это. И по какой-то причине все проблемы вращались вокруг ее бабки и дона Виценте. Инстинкт Мика подсказывал ему, что легкого решения не будет. Джули не будет в безопасности, пока все секреты не раскроются. И если это означает, что Мику придется перегрызть глотку этой проклятой старухе, чтобы вытащить из нее правду… значит, так он и сделает.
После всего этого ему просто не терпится дождаться встречи с доньей Анной. Когда-нибудь он докопается до сути. Или умрет, пытаясь добиться правды.
Руки Джули обхватили его за талию, она крепко прижалась к нему. Мик положил подбородок к ней на макушку и пытался придумать что-нибудь, чем успокоить ее. Но, дьявол, что тут скажешь? Он так мало понимает: ничего не знает о ее матери, а то, что знает об отце, вовсе не вызывает желания узнать о нем больше. Кроме того, все, что волнует его сейчас — это Джули.
Мик просто стоял и гладил ее по голове, пока не почувствовал, что она начала успокаиваться. Бог свидетель, он тоже стал успокаиваться, наполняясь решимостью. А ведь на какое-то мгновение он даже испугался, что никогда не сможет отнять ее у этого громилы. С совершенной ясностью Мик вспомнил те минуты, когда Карлос волок ее из лагеря. Он ничего не мог сделать, так как у этого толстого болвана было преимущество перед ним, пока его рука сжимала горло Джули.
Мику пришлось ждать, хотя это было нелегко. Он никогда не был терпеливым человеком; это было достоинство Шедрика, но не его. А сегодня ночью ему пришлось учиться терпению! Теперь, выслушав то, что Джули рассказала ему о доне Виценте и поняв, кто предназначался в мужья его жене, Мик хотел мчаться, не останавливаясь, всю дорогу до Техаса, и убить негодяя прежде, чем тот успеет причинить ей зло. Но не мог. Ему снова приходится ждать. Ему нужно действовать осторожно.
— Мик?
— Да?
— Мы можем отправиться сейчас? Я хочу побыстрее убраться отсюда как можно дальше.
— Конечно, дорогая. — Мик заглянул в ее полные слез глаза и выдавил из себя улыбку, хотя улыбаться совсем не хотелось. — Не думаю, что снова смогу заснуть сегодня ночью.
Она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась такая жалкая, что, забыв об условиях аннулирования брака, Мик наклонился и нежно поцеловал ее. С первым ее прикосновением его душа снова ожила, и он понял, как был одинок с той ночи в Вацио.
В ту единственную, незабываемую ночь он позволил себе думать, что они принадлежат друг другу. Что они никогда не расстанутся. Но с рассветом пришло понимание невозможности того, что ночью казалось таким реальным.
Мик старался сохранять дистанцию между ними с той ночи; даже видя боль в ее глазах, избегал ее прикосновений, оставаясь непреклонным. Но это не принесло ничего хорошего. И теперь неважно, притрагивался он к ней или нет. Его кровь все еще кипит. Его плоть все еще томится. Желание не исчезло. Наверное, никогда не исчезнет.
Мик решительно выбросил все мысли из головы в стал просто наслаждаться тем, что держит ее в объятиях. Он не будет больше отказываться от нее!
Пусть это продлится недолго, но каждый оставшийся миг он будет с благодарностью принимать ее любовь, каждый ее поцелуй, каждое ее прикосновение — как дар божий.
Джули жадно и охотно ответила на его поцелуй. Она обвила его шею руками, прижалась к его губам и целовала его так, будто последний глоток воздуха на земле был в его легких.
Мик крепко обнимал ее, тихонько нашептывая, что все будет хорошо, что не оставит ее ни сейчас, ни когда она будет в безопасности. И все же, одна мысль не давала ему покоя. Он многое бы отдал, чтобы узнать, где находится сейчас Энрике.
ГЛАВА 17
Мисс Баттерворт вздохнула и положила книгу на колени. Все было бесполезно. Несмотря на прекрасный язык мистера Чарльза Диккенса и захватывающее повествование, она не могла сосредоточиться на «Повести о двух городах».
«Конечно, — подумала Пенелопа, криво усмехаясь, — это и неудивительно. Последние два дня я ни о чем не могла думать, кроме как о последнем разговоре с Патриком».
Она снова вспомнила его, зло расхаживающего по кабинету и объясняющего ей, что она «наделала»:
— Все в El Paso только и говорят о вас, черт возьми!
— В самом деле, Патрик? Нет никакой нужды обращать внимание на вульгарные профанации.
— Черт, Пенелопа! Я пытаюсь объяснить тебе, во что ты на этот раз влезла!
С безмятежным выражением на лице Пенелопа спросила:
— Ответь мне, ради Бога, что заставляет тебя так сходить с ума?
Даффи пересек кабинет и остановился перед ней не более чем в трех дюймах. Сжав пальцы в кулаки, он смотрел ей прямо в лицо, и раздражение ясно читалось в его взгляде.
— Если слушать городские сплетни, то получается, вы всего лишь обвинили донью Анну в убийстве.
— Конечно же, нет! По крайней мере, не такими словами. — Мисс Баттерворт выпрямилась и спокойно посмотрела на него. — Я ни разу не сделала обвинения. Не забывайте, мой брат был юристом. И «клевета» — очень уродливое слово. — Она слегка покачала головой. — Я просто дала понять, что Юстас был отличным наездником. И что кое-какие бумаги, которые подготовил дон Рикардо, исчезли со смертью его адвоката. И я сказала, что обстоятельства смерти моего брата были на руку донье Анне.
— И это все?!
Неуместный сарказм, Патрик, не менее уродлив, чем клевета.
— Прости меня… — Он запустил пальцы в свои густые волосы, оставив на макушке забавные хохолки.
Пенелопа с трудом подавила в себе желание пригладить их.
— Конечно, Патрик.
— Ты не будешь лезть в это, не так ли?
— Что?
— Это не Лондон, ты до сих пор не поняла?! Здесь нет констеблей на каждом уличном перекрестке. Здесь нет хороших манер, присущих цивилизованному обществу. Черт подери тебя, Пенелопа! — Его руки легли ей на плечи, он крепко сжал ее. — Господи, разве ты не понимаешь? Если донья Анна и убила Юстаса… что помешает ей сделать то же самое с тобой?
Пенелопа резко мотнула головой, пытаясь избавиться от надоедливых воспоминаний. Бесполезный жест. Все равно она возвращалась к этому разговору бессчетное количество раз за последние два дня, хотя так и не приблизилась к ответу на вопрос Патрика.
Увы! Мистер Даффи так и не понял, что она не собирается останавливаться, не доведя дело до конца. А ей было просто смешно: как могла одна злобная старуха превратить всех вокруг себя в запуганных детей? Что ж, этого не случится с Пенелопой Баттерворт!
Женщина поставила ноги на скамеечку, стоящую перед ее массивным креслом. Ее взгляд бродил по огромной хорошо обставленной гостиной. Яркие живописные пейзажи висели на стенах. Поток солнечных лучей падал на большое позолоченное зеркало над камином и, отражаясь, красиво освещал комнату. Стулья и диваны уютно окружали камин, располагая к разговорам, которые, однако, происходили нечасто, потому что Патрик постоянно избегал ее компании. Пенелопа взглянула на огромное пианино, стоящее в дальнем углу комнаты. Хотя на нем никто не играл, оно было настроено: она сама его пробовала вчера.
Ее внимание привлек портрет, стоящий на кружевной салфетке, покрывающей пианино. Женщина долго смотрела на него. В течение последних двух дней Патрик вытащил портрет Джульетты из ящика и поставил на видное место.
Конечно же, Пенелопа была рада этому, но не могла не интересоваться: что же вызвало такую перемену в его сердце? Было совсем непохоже, что он расскажет ей об этом. Он даже не объяснил, почему был так уверен, что Джульетта не его ребенок.
— Con penniso, синьора?
Подняв глаза, мисс Баттерворт увидела, что Джоанна топчется в дверном проеме, держа нагруженный чайный поднос. В китайском чайнике, как всегда, был ароматизированный корицей кофе, а не чай, который она предпочитала. Но печенье Джоанны вполне искупало отсутствие ее любимого напитка.
— Спасибо, Джоанна, — сказала Пенелопа с улыбкой, — поставь поднос вон там… — Она махнула рукой на низкий, с замысловатым рисунком стол, стоящий перед ней.
Мексиканка поспешила в комнату, поставила свою ношу, смахнула передником воображаемую пылинку.
— Что-нибудь еще, синьора?
— Нет, спасибо.
Джоанна уже почти вышла из комнаты, когда Пенелопа спросила:
— Мистер Даффи еще не вернулся?
Lo siento[21], синьора. К сожалению, нет. — Испещренное морщинками лицо женщины вытянулось от огорчения.
— Все в порядке, Джоанна. Не беспокойся. Оставшись одна, Пенелопа выпрямилась в кресле и потянулась за чайником. Наливая горячий напиток в хрупкую чашку, она подумала, что хотела бы быть такой уверенной, какой пытается казаться.
«Что, интересно, Патрик собирается делать? С тех пор, как он велел ей не отлучаться из дома, сам он ежедневно отсутствовал. Это заключение становится невыносимым. Она не привыкла к сидячему образу жизни».
Все проблемы в своей жизни мисс Баттерворт встречала с поднятой головой. И у нее не было никакого желания оставаться безучастной теперь.
Пенелопа сделала маленький глоток и, убедившись, что кофе еще чересчур горячий, поставила чашку на блюдце.
Не успел кофе как следует остыть, голос Джоанны снова нарушил тишину:
— Con penniso, синьора?
— Да, Джоанна.
Войдя, женщина немного повернулась, посмотрела в коридор и сделала знак рукой:
— Vengal Venga aquil[22] — Раздосадованная, она посмотрела на Пенелопу.
— Прошу прощения, синьора. Я зову его сюда, но он… — мексиканка округлила глаза, стараясь подобрать правильное слово. Наконец, она нашла его: — inquieto. Я хочу сказать: «стесняется».
— Стесняется? — Она неторопливо поднялась и пересекла комнату по направлению к двери:
— Почему? И кто «он»?
— Carambal — Пробормотала Джоанна и стукнула себя ладонью по лбу: — Lo siento. Я не сказала!
Экономка опять бросила взгляд в коридор, потом со вздохом повернулась к Пенелопе. — Это Эстебан. Он работает у доньи Анны Сантос, синьора. Вот из-за нее ему и неловко.
Волна возбуждения охватила Пенелопу, она едва нашла в себе силы подавить ее.
— Сначала дело! — Твердо напомнила она себе, шагнула в коридор и посмотрела туда, куда указывала Джоанна.
Там, в нескольких шагах от нее, стоял старик. Его плечи сгорбились, будто на них лежал груз всех мировых проблем. Он стоял и смотрел на нее самыми печальными глазами, которые ей когда-либо приходилось видеть. Пенелопа улыбнулась ему и прошептала:
— Джоанна, этот человек говорит по-английски?
— Si, синьора. Не так хорошо, как я, но говорит.
Пенелопа поспешила ему навстречу и ласково взяла за руку.
— Добрый вечер, Эстебан.
Он сжал поля своей потрепанной соломенной шляпы и нерешительно улыбнулся:
— Buenos tardes, синьора.
Учтиво пожав старику руку, Пенелопа повела его по коридору в гостиную.
— Это так мило с вашей стороны, что вы навестили меня, Эстебан. — Она оглянулась на мгновение и сказала: — Джоанна, не принесете ли вы еще одну чашку для моего гостя?
Глаза экономки расширились от удивления, но, ни слова не говоря, она пошла за чашкой.
Не обращая внимания на слабые протесты, Пенелопа усадила Эстебана на стул рядом с собой. Он сидел прямо, словно проглотив аршин, чувствуя себя неловко в этой богатой обстановке, и женщина использовала его минутное замешательство, чтобы получше рассмотреть его.
Его лицо было сильно отмечено прожитыми годами, но все же в нем осталась… доброта, которая смягчала резкие линии. Пенелопа видела, что его руки слегка дрожат. Было видно, что он сильно напуган.
«Ну, что ж, — сказала она себе, — сейчас мы выясним — почему».
Когда Джоанна принесла другую чашку, Пенелопа налила гостю кофе.
— Gracias, синьора, — прошептал он, беря чашку из ее рук. Затем решительно поставил ее на стол, даже не попробовав напиток.
Пенелопа положила ладонь на его руку, подняла голову и по-дружески посмотрела на него:
— Итак, Эстебан. Вы пришли, чтобы рассказать, что-то важное?
— Si, синьора.
— Что же?
Глубокое прерывистое дыхание сотрясало его тщедушное тело. Наконец, решившись, он невнятно произнес:
— Я пришел, чтобы предупредить.
— О чем?
— О донье Анне, синьора.
— А-а. И вы тоже. — Может быть, она, наконец, получит доказательства, которых так долго ждет? Может быть, Эстебан сможет рассказать ей то, о чем она так давно и безрезультатно пытается узнать? Пенелопа ждала, сдерживая возбуждение.
— Ваш брат, синьор Юстас…
— Да?
— Синьор Юстас был добрый человек, синьора.
Эстебан задумчиво кивнул головой и уставился в пространство, как будто видел человека, о котором говорил. — Я видел его, когда он в последний раз покидал ранчо. Немного погодя я услышал, как донья Анна послала за ним двух людей. Они должны были принести какие-то бумаги, которые вез синьор Баттерворт.
— Завещание! — кровь отхлынула от лица. Подозревать что-то и иметь уверенность, подтверждающую факты — это, как оказалось, совершенно разные вещи. Вспышка новой, более сильной боли пронзила ее, и Пенелопа с трудом заставила себя выслушать то, что говорил ее гость, до конца.
— Хотя люди la Patrona вернулись с бумагами в тот же вечер, смерть синьора Юстаса обнаружилась несколькими днями позже. Но я уже тогда знал, что он мертв. Энрике и Карлос. Они убили его.
Она тихо застонала, и Эстебан обернулся на этот звук. Глядя прямо ей в глаза, он порывисто говорил:
— Теперь я пришел, чтобы спасти вас, синьора. Донья Анна — могущественная женщина, но я уже старый человек, и если я умру, — он ложал плечами, — что это значит? Я не хочу видеть как она причинит зло еще одной inocente[23].
Пенелопа сжала его руку и, стараясь сдержать слезы, подбадривающе улыбнулась ему:
— Вы храбрый человек, Эстебан. Я благодарю вас.
— Рог nada. He за что.
Разрозненные мысли беспорядочно носились у нее в голове, наконец, одна из них стала ясной: «Нужны конкретные доказательства!»
— Вы не знаете, это завещание все еще у доньи Анны?
— Те бумаги, которые вез синьор Юстас? — старик пожал плечами и смущенно одернул свою поношенную рубашку. — Не знаю, синьора. Не думаю, что это так.
— И я боюсь, что нет, — пробормотала она. Затем, увидев, что он встает, спросила: — Вы возвращаетесь к донье Анне?
Эстебан невесело усмехнулся.
— Нет. Я стар, но еще не готов умереть, — его узкие плечи заметно расправились. — Я пойду куда-нибудь!
— Ерунда! — Пенелопа встала и взяла его узловатые, разбитые работой руки в свои. — Вы останетесь здесь.
— Aqui?[24] — его брови поднялись в смущении. — Но синьор Даффи…
— Он согласится, — перебила она его. — Здесь всегда найдется место для храброго человека.
Старик так смотрел на нее, что Пенелопе пришлось в конце концов отвернуться от его благодарного взгляда.
— Джоанна, — позвала мисс Баттерворт. Экономка тотчас появилась в дверном проеме, и Пенелопа не сомневалась, что она все это время стояла в коридоре, подслушивая. Но Пенелопа подумала беспомощно, едва ли стоит обвинять ее. Она делает это из стремления помочь, и грех сердиться на человека за подобные намерения.
— Si, синьора?
— Джоанна, могу я попросить подготовить для него комнату в крыле для слуг? Пожалуйста!
Глаза мексиканки снова расширились от удивления, но видно было, что она довольна.
— Si, синьора.
— Я увижу вас обоих позже. — Пенелопа поспешила из комнаты, уже строя планы.
Джоанна дружелюбно сказала по-испааски:
— Идем, Эстебан. Мы найдем тебе комнату, а затем я накормлю тебя лучшим чили[25], который ты когда-либо пробовал.
Он вздохнул с облегчением.
— Все будет хорошо, gracias. Синьора Баттерварт очень добрая.
— Si, — усмехнулась Джоанна, — однако не слишком добрая. Синьора Баттерворт — сильная женщина, Эстебан. Донья Анна, наконец, встретится с противником, который возьмет верх над ней.
Старик нервно перекрестился, а Джоанна подбадривающе улыбнулась и повела его на кухню.
Мик натянул поводья и подождал, пока Джули догонит его. С высокого обрыва они смотрели на широкую пустыню, лежащую внизу перед ними. Далеко вдали виднелась неровная линия гор. El Paso раскинулся у их ног беспорядочной толпой кирпичных зданий, защищенных высоким лесом.
Даже на таком расстоянии Мик заметил блики солнца на воде Рио-Гранде. Кое-где вдоль изрезанного берега реки были видны зеленые пятна — там, где воду использовали для орошения полей.
Наконец, они добрались. Он увидел, что Джули смотрит на свой дом, и ему не понравилось выражение тревоги, застывшее на ее лице.
— Как далеко ранчо твоего отца от города?
— Два часа езды, — ответила она, не сводя глаз с дома.
— Хорошо, тогда мы доберемся к месту до наступления ночи, — он сомневался, что ему удалось скрыть сожаление в своем голосе.
— А что дальше?
Она подняла подбородок, и он подумал, как много этот маленький жест значит для него. Ему пришлось ехать зубы, чтобы ответ прозвучал твердо:
— Давай сейчас просто поедем. Доберемся до дома, а тогда уж будем беспокоиться, что дальше, хорошо?
— Si, хорошо, — она оглянулась и нахмурилась.
— В чем дело, Дхульетта?
— Вроде бы ни в чем. Просто, как будто…
Мик проследил за ее взглядом. Низкие валуны и скалы не отличались от остальных, мимо которых они ехали весь сегодняшний день.
— Что?
— Я чувствую на себе чей-то взгляд, кажется, кто-то наблюдает за нами.
Мик приподнялся на стременах и окинул взглядом местность. Однако ничего необычного не заметил. «Должно быть, нервы, — сказал он себе, — Бог свидетель, мне самому тоже как-то неспокойно».
Расслабив мускулы, он резко упал в седло, и в тот хе миг почувствовал ослепляющую вспышку боли, пронзившую его голову. Падая с коня, Мик слышал звук выстрела. Крик Джули исчез, и свет померк у него в глазах.
Сатана неожиданно помчался через пустыню сумасшедшим галопом.
Джули старалась успокоить свою кобылу; услышав стук копыт, она обернулась и увидела, что Мика нет в седле. Почувствовав недоброе, Джульетта опустила глаза и, увидав тело мужа, распростертое на песке, едва не задохнулась при виде ярко-алой струйки крови, стекавшей из его виска.
— Dios mio, он мертв!
Она не могла дышать. Не могла кричать. Не могла пошевелиться. Мик! Прошло какое-то время, пока стук копыт лошади, мчавшейся галопом, дошел до ее сознания. Ее грудь сжалась от боли, но Дхули не успела почувствовать этого. Она схватила поводья и, бросив последний взгляд на Мика, пришпоривая кобылу, помчалась в сторону Еl Paso.
Тяжелые двойные двери распахнулись и с шумом стукнулись о косяк. Патрик долго не мигая смотрел на пустой коридор ранчо Сантос.
Патрик Даффи не собирался снова входить в этот дом. Шестнадцать лет назад, когда Елена умерла, он решил, что узы, связывающие его с этим домом должны быть разорваны. И если бы не Пенелопа Баттерворт, которая постоянно подвергала сомнению его уверенность, то никогда бы не вернулся сюда. Но за несколько коротких дней Пенелопа зажгла свет надежды на его хмуром небосклоне. Она разорвала хрупкую паутину полуправды, которой он себя окружил.. Ее неженская сила воли, ее решимость найти сведения о смерти брата, ее непоколебимая уверенность в том, кого она любила, бесстрашное стремление помогли ему понять, насколько отвратительно выглядит его собственная слабость. И, в конце концов, он вернулся. Вернулся в этот дом, где все началось.
Если и были ответы на вопросы, мучившие его последнее время, то они были здесь. У нее. У доньи Анны.
«Боже мой, я пришел сюда! Может быть, будет лучше сейчас же уйти, оставить мертвых в покое?
Но ведь я терпел столько лет! Разве я когда-нибудь ворошил прошлое? А оно преследовало меня годами! Не только Елена, но и собственные поступки. А Джульетта?
Мог ли я сделать ее счастливой? Нет! Потому что прошлое всегда стояло между нами.
Настало время встретиться с ним лицом к лицу. Неважно, с каким.
Стон боли вырвался у него при виде широкой; закругленной лестницы, ведущей в корвдор второго этажа: он вспомнил эту лестницу такой, какой видел ее давным-давно, в день свадьбы.
Елена уверенно стояла наверху, спокойно оглядывая толпу, ожидающую ее. Потом ее глаза встретились с его. Она стала спускаться по этим самым ступенькам, гордо подняв голову под белой кружевной накидкой, развевающейся при ходьбе. Елена шла, чтобы встретить его. Даже когда дон Рикардо встретил ее в конце лестницы и взял под руку, девушка не взглянула на отца. Ее глаза были только для Патрика.
Даффи тихо застонал. Через несколько коротких лет она ушла. Теперь перед ним вставали другие воспоминания, далеко не приятные.
Патрик ясно видел Елену в ее постели, бледную, умирающую. Слышал свой срывающийся голос, требующий признания. Он спрашивал снова и снова, изводя ее вопросами, пока, наконец, она, измученная, не сказала ему то, что он хотел услышать.
Глаза сухие, слезы давно выплаканы; Елена бросала ему назад его же слова… соглашаясь со всеми его обвинениями. Но и тогда, с ее признанием, Патрик не получил долгожданного облегчения. Даже в самые мрачные минуты он надеялся, что ошибся. Что она не предавала его. И теперь, вспоминая ее слабый шепот, умоляющий о последней просьбе, он не может избавиться от чувства вины за то, что тогда оставил ее, умирающую, и при ней была только Джоанна.
Патрик вздрогнул и тряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. «Господи, — подумал Даффи уныло, — неужели я был не прав все эти годы? Неужели я позволил своей ревности убедить себя в том, чего никогда не было?» Теперь он не только сомневался в том, предала ли его Елена, но и начал понимать, что, возможно, сам предал ее. Сможет ли он сейчас встретиться лицом к лицу с правдой? Патрик снова обвел взглядом дом. Да, сможет. Должен. Господи, он должен найти правду ради Елены, ради себя, ради Джульетты.
Даффи отвернулся от лестницы и пошел по длинному, выложенному плиткой проходу. Каблуки его сапог грохотали по полу. Патрик остановился возле первой двери, затем возле другой, третьей… Он должен видеть Анну Сантос! Но все комнаты были пусты. Если где-то рядом и были слуги, они избегали его. Единственный звук, слышный во всем доме — звук его шагов.
Стремительно двигаясь дальше по коридору, Патрик отметил, как сильно изменился дом. Когда дон Рикардо был еще жив, все выглядело по-другому: и поместье, и ранчо. Теперь старое здание походило на нынешнюю его хозяйку. Холодное, пустое.
В конце коридора осталась последняя закрытая дверь. Кабинет хозяина. Наверняка, она была там. Ждала.
Патрик долго рассматривал кожаную дверную обивку. Затем протянул руку, и его пальцы сомкнулись, сжав холодный металл; он решительно повернул ручку и широко распахнул дверь.
La Patrona сидела за письменным столом Рикардо. Медленно подняв на него глаза, она слегка изогнула тонкие губы, но так и не улыбнулась:
— Добро пожаловать, зять!
«Конечно, — подумала Пенелопа, криво усмехаясь, — это и неудивительно. Последние два дня я ни о чем не могла думать, кроме как о последнем разговоре с Патриком».
Она снова вспомнила его, зло расхаживающего по кабинету и объясняющего ей, что она «наделала»:
— Все в El Paso только и говорят о вас, черт возьми!
— В самом деле, Патрик? Нет никакой нужды обращать внимание на вульгарные профанации.
— Черт, Пенелопа! Я пытаюсь объяснить тебе, во что ты на этот раз влезла!
С безмятежным выражением на лице Пенелопа спросила:
— Ответь мне, ради Бога, что заставляет тебя так сходить с ума?
Даффи пересек кабинет и остановился перед ней не более чем в трех дюймах. Сжав пальцы в кулаки, он смотрел ей прямо в лицо, и раздражение ясно читалось в его взгляде.
— Если слушать городские сплетни, то получается, вы всего лишь обвинили донью Анну в убийстве.
— Конечно же, нет! По крайней мере, не такими словами. — Мисс Баттерворт выпрямилась и спокойно посмотрела на него. — Я ни разу не сделала обвинения. Не забывайте, мой брат был юристом. И «клевета» — очень уродливое слово. — Она слегка покачала головой. — Я просто дала понять, что Юстас был отличным наездником. И что кое-какие бумаги, которые подготовил дон Рикардо, исчезли со смертью его адвоката. И я сказала, что обстоятельства смерти моего брата были на руку донье Анне.
— И это все?!
Неуместный сарказм, Патрик, не менее уродлив, чем клевета.
— Прости меня… — Он запустил пальцы в свои густые волосы, оставив на макушке забавные хохолки.
Пенелопа с трудом подавила в себе желание пригладить их.
— Конечно, Патрик.
— Ты не будешь лезть в это, не так ли?
— Что?
— Это не Лондон, ты до сих пор не поняла?! Здесь нет констеблей на каждом уличном перекрестке. Здесь нет хороших манер, присущих цивилизованному обществу. Черт подери тебя, Пенелопа! — Его руки легли ей на плечи, он крепко сжал ее. — Господи, разве ты не понимаешь? Если донья Анна и убила Юстаса… что помешает ей сделать то же самое с тобой?
Пенелопа резко мотнула головой, пытаясь избавиться от надоедливых воспоминаний. Бесполезный жест. Все равно она возвращалась к этому разговору бессчетное количество раз за последние два дня, хотя так и не приблизилась к ответу на вопрос Патрика.
Увы! Мистер Даффи так и не понял, что она не собирается останавливаться, не доведя дело до конца. А ей было просто смешно: как могла одна злобная старуха превратить всех вокруг себя в запуганных детей? Что ж, этого не случится с Пенелопой Баттерворт!
Женщина поставила ноги на скамеечку, стоящую перед ее массивным креслом. Ее взгляд бродил по огромной хорошо обставленной гостиной. Яркие живописные пейзажи висели на стенах. Поток солнечных лучей падал на большое позолоченное зеркало над камином и, отражаясь, красиво освещал комнату. Стулья и диваны уютно окружали камин, располагая к разговорам, которые, однако, происходили нечасто, потому что Патрик постоянно избегал ее компании. Пенелопа взглянула на огромное пианино, стоящее в дальнем углу комнаты. Хотя на нем никто не играл, оно было настроено: она сама его пробовала вчера.
Ее внимание привлек портрет, стоящий на кружевной салфетке, покрывающей пианино. Женщина долго смотрела на него. В течение последних двух дней Патрик вытащил портрет Джульетты из ящика и поставил на видное место.
Конечно же, Пенелопа была рада этому, но не могла не интересоваться: что же вызвало такую перемену в его сердце? Было совсем непохоже, что он расскажет ей об этом. Он даже не объяснил, почему был так уверен, что Джульетта не его ребенок.
— Con penniso, синьора?
Подняв глаза, мисс Баттерворт увидела, что Джоанна топчется в дверном проеме, держа нагруженный чайный поднос. В китайском чайнике, как всегда, был ароматизированный корицей кофе, а не чай, который она предпочитала. Но печенье Джоанны вполне искупало отсутствие ее любимого напитка.
— Спасибо, Джоанна, — сказала Пенелопа с улыбкой, — поставь поднос вон там… — Она махнула рукой на низкий, с замысловатым рисунком стол, стоящий перед ней.
Мексиканка поспешила в комнату, поставила свою ношу, смахнула передником воображаемую пылинку.
— Что-нибудь еще, синьора?
— Нет, спасибо.
Джоанна уже почти вышла из комнаты, когда Пенелопа спросила:
— Мистер Даффи еще не вернулся?
Lo siento[21], синьора. К сожалению, нет. — Испещренное морщинками лицо женщины вытянулось от огорчения.
— Все в порядке, Джоанна. Не беспокойся. Оставшись одна, Пенелопа выпрямилась в кресле и потянулась за чайником. Наливая горячий напиток в хрупкую чашку, она подумала, что хотела бы быть такой уверенной, какой пытается казаться.
«Что, интересно, Патрик собирается делать? С тех пор, как он велел ей не отлучаться из дома, сам он ежедневно отсутствовал. Это заключение становится невыносимым. Она не привыкла к сидячему образу жизни».
Все проблемы в своей жизни мисс Баттерворт встречала с поднятой головой. И у нее не было никакого желания оставаться безучастной теперь.
Пенелопа сделала маленький глоток и, убедившись, что кофе еще чересчур горячий, поставила чашку на блюдце.
Не успел кофе как следует остыть, голос Джоанны снова нарушил тишину:
— Con penniso, синьора?
— Да, Джоанна.
Войдя, женщина немного повернулась, посмотрела в коридор и сделала знак рукой:
— Vengal Venga aquil[22] — Раздосадованная, она посмотрела на Пенелопу.
— Прошу прощения, синьора. Я зову его сюда, но он… — мексиканка округлила глаза, стараясь подобрать правильное слово. Наконец, она нашла его: — inquieto. Я хочу сказать: «стесняется».
— Стесняется? — Она неторопливо поднялась и пересекла комнату по направлению к двери:
— Почему? И кто «он»?
— Carambal — Пробормотала Джоанна и стукнула себя ладонью по лбу: — Lo siento. Я не сказала!
Экономка опять бросила взгляд в коридор, потом со вздохом повернулась к Пенелопе. — Это Эстебан. Он работает у доньи Анны Сантос, синьора. Вот из-за нее ему и неловко.
Волна возбуждения охватила Пенелопу, она едва нашла в себе силы подавить ее.
— Сначала дело! — Твердо напомнила она себе, шагнула в коридор и посмотрела туда, куда указывала Джоанна.
Там, в нескольких шагах от нее, стоял старик. Его плечи сгорбились, будто на них лежал груз всех мировых проблем. Он стоял и смотрел на нее самыми печальными глазами, которые ей когда-либо приходилось видеть. Пенелопа улыбнулась ему и прошептала:
— Джоанна, этот человек говорит по-английски?
— Si, синьора. Не так хорошо, как я, но говорит.
Пенелопа поспешила ему навстречу и ласково взяла за руку.
— Добрый вечер, Эстебан.
Он сжал поля своей потрепанной соломенной шляпы и нерешительно улыбнулся:
— Buenos tardes, синьора.
Учтиво пожав старику руку, Пенелопа повела его по коридору в гостиную.
— Это так мило с вашей стороны, что вы навестили меня, Эстебан. — Она оглянулась на мгновение и сказала: — Джоанна, не принесете ли вы еще одну чашку для моего гостя?
Глаза экономки расширились от удивления, но, ни слова не говоря, она пошла за чашкой.
Не обращая внимания на слабые протесты, Пенелопа усадила Эстебана на стул рядом с собой. Он сидел прямо, словно проглотив аршин, чувствуя себя неловко в этой богатой обстановке, и женщина использовала его минутное замешательство, чтобы получше рассмотреть его.
Его лицо было сильно отмечено прожитыми годами, но все же в нем осталась… доброта, которая смягчала резкие линии. Пенелопа видела, что его руки слегка дрожат. Было видно, что он сильно напуган.
«Ну, что ж, — сказала она себе, — сейчас мы выясним — почему».
Когда Джоанна принесла другую чашку, Пенелопа налила гостю кофе.
— Gracias, синьора, — прошептал он, беря чашку из ее рук. Затем решительно поставил ее на стол, даже не попробовав напиток.
Пенелопа положила ладонь на его руку, подняла голову и по-дружески посмотрела на него:
— Итак, Эстебан. Вы пришли, чтобы рассказать, что-то важное?
— Si, синьора.
— Что же?
Глубокое прерывистое дыхание сотрясало его тщедушное тело. Наконец, решившись, он невнятно произнес:
— Я пришел, чтобы предупредить.
— О чем?
— О донье Анне, синьора.
— А-а. И вы тоже. — Может быть, она, наконец, получит доказательства, которых так долго ждет? Может быть, Эстебан сможет рассказать ей то, о чем она так давно и безрезультатно пытается узнать? Пенелопа ждала, сдерживая возбуждение.
— Ваш брат, синьор Юстас…
— Да?
— Синьор Юстас был добрый человек, синьора.
Эстебан задумчиво кивнул головой и уставился в пространство, как будто видел человека, о котором говорил. — Я видел его, когда он в последний раз покидал ранчо. Немного погодя я услышал, как донья Анна послала за ним двух людей. Они должны были принести какие-то бумаги, которые вез синьор Баттерворт.
— Завещание! — кровь отхлынула от лица. Подозревать что-то и иметь уверенность, подтверждающую факты — это, как оказалось, совершенно разные вещи. Вспышка новой, более сильной боли пронзила ее, и Пенелопа с трудом заставила себя выслушать то, что говорил ее гость, до конца.
— Хотя люди la Patrona вернулись с бумагами в тот же вечер, смерть синьора Юстаса обнаружилась несколькими днями позже. Но я уже тогда знал, что он мертв. Энрике и Карлос. Они убили его.
Она тихо застонала, и Эстебан обернулся на этот звук. Глядя прямо ей в глаза, он порывисто говорил:
— Теперь я пришел, чтобы спасти вас, синьора. Донья Анна — могущественная женщина, но я уже старый человек, и если я умру, — он ложал плечами, — что это значит? Я не хочу видеть как она причинит зло еще одной inocente[23].
Пенелопа сжала его руку и, стараясь сдержать слезы, подбадривающе улыбнулась ему:
— Вы храбрый человек, Эстебан. Я благодарю вас.
— Рог nada. He за что.
Разрозненные мысли беспорядочно носились у нее в голове, наконец, одна из них стала ясной: «Нужны конкретные доказательства!»
— Вы не знаете, это завещание все еще у доньи Анны?
— Те бумаги, которые вез синьор Юстас? — старик пожал плечами и смущенно одернул свою поношенную рубашку. — Не знаю, синьора. Не думаю, что это так.
— И я боюсь, что нет, — пробормотала она. Затем, увидев, что он встает, спросила: — Вы возвращаетесь к донье Анне?
Эстебан невесело усмехнулся.
— Нет. Я стар, но еще не готов умереть, — его узкие плечи заметно расправились. — Я пойду куда-нибудь!
— Ерунда! — Пенелопа встала и взяла его узловатые, разбитые работой руки в свои. — Вы останетесь здесь.
— Aqui?[24] — его брови поднялись в смущении. — Но синьор Даффи…
— Он согласится, — перебила она его. — Здесь всегда найдется место для храброго человека.
Старик так смотрел на нее, что Пенелопе пришлось в конце концов отвернуться от его благодарного взгляда.
— Джоанна, — позвала мисс Баттерворт. Экономка тотчас появилась в дверном проеме, и Пенелопа не сомневалась, что она все это время стояла в коридоре, подслушивая. Но Пенелопа подумала беспомощно, едва ли стоит обвинять ее. Она делает это из стремления помочь, и грех сердиться на человека за подобные намерения.
— Si, синьора?
— Джоанна, могу я попросить подготовить для него комнату в крыле для слуг? Пожалуйста!
Глаза мексиканки снова расширились от удивления, но видно было, что она довольна.
— Si, синьора.
— Я увижу вас обоих позже. — Пенелопа поспешила из комнаты, уже строя планы.
Джоанна дружелюбно сказала по-испааски:
— Идем, Эстебан. Мы найдем тебе комнату, а затем я накормлю тебя лучшим чили[25], который ты когда-либо пробовал.
Он вздохнул с облегчением.
— Все будет хорошо, gracias. Синьора Баттерварт очень добрая.
— Si, — усмехнулась Джоанна, — однако не слишком добрая. Синьора Баттерворт — сильная женщина, Эстебан. Донья Анна, наконец, встретится с противником, который возьмет верх над ней.
Старик нервно перекрестился, а Джоанна подбадривающе улыбнулась и повела его на кухню.
Мик натянул поводья и подождал, пока Джули догонит его. С высокого обрыва они смотрели на широкую пустыню, лежащую внизу перед ними. Далеко вдали виднелась неровная линия гор. El Paso раскинулся у их ног беспорядочной толпой кирпичных зданий, защищенных высоким лесом.
Даже на таком расстоянии Мик заметил блики солнца на воде Рио-Гранде. Кое-где вдоль изрезанного берега реки были видны зеленые пятна — там, где воду использовали для орошения полей.
Наконец, они добрались. Он увидел, что Джули смотрит на свой дом, и ему не понравилось выражение тревоги, застывшее на ее лице.
— Как далеко ранчо твоего отца от города?
— Два часа езды, — ответила она, не сводя глаз с дома.
— Хорошо, тогда мы доберемся к месту до наступления ночи, — он сомневался, что ему удалось скрыть сожаление в своем голосе.
— А что дальше?
Она подняла подбородок, и он подумал, как много этот маленький жест значит для него. Ему пришлось ехать зубы, чтобы ответ прозвучал твердо:
— Давай сейчас просто поедем. Доберемся до дома, а тогда уж будем беспокоиться, что дальше, хорошо?
— Si, хорошо, — она оглянулась и нахмурилась.
— В чем дело, Дхульетта?
— Вроде бы ни в чем. Просто, как будто…
Мик проследил за ее взглядом. Низкие валуны и скалы не отличались от остальных, мимо которых они ехали весь сегодняшний день.
— Что?
— Я чувствую на себе чей-то взгляд, кажется, кто-то наблюдает за нами.
Мик приподнялся на стременах и окинул взглядом местность. Однако ничего необычного не заметил. «Должно быть, нервы, — сказал он себе, — Бог свидетель, мне самому тоже как-то неспокойно».
Расслабив мускулы, он резко упал в седло, и в тот хе миг почувствовал ослепляющую вспышку боли, пронзившую его голову. Падая с коня, Мик слышал звук выстрела. Крик Джули исчез, и свет померк у него в глазах.
Сатана неожиданно помчался через пустыню сумасшедшим галопом.
Джули старалась успокоить свою кобылу; услышав стук копыт, она обернулась и увидела, что Мика нет в седле. Почувствовав недоброе, Джульетта опустила глаза и, увидав тело мужа, распростертое на песке, едва не задохнулась при виде ярко-алой струйки крови, стекавшей из его виска.
— Dios mio, он мертв!
Она не могла дышать. Не могла кричать. Не могла пошевелиться. Мик! Прошло какое-то время, пока стук копыт лошади, мчавшейся галопом, дошел до ее сознания. Ее грудь сжалась от боли, но Дхули не успела почувствовать этого. Она схватила поводья и, бросив последний взгляд на Мика, пришпоривая кобылу, помчалась в сторону Еl Paso.
Тяжелые двойные двери распахнулись и с шумом стукнулись о косяк. Патрик долго не мигая смотрел на пустой коридор ранчо Сантос.
Патрик Даффи не собирался снова входить в этот дом. Шестнадцать лет назад, когда Елена умерла, он решил, что узы, связывающие его с этим домом должны быть разорваны. И если бы не Пенелопа Баттерворт, которая постоянно подвергала сомнению его уверенность, то никогда бы не вернулся сюда. Но за несколько коротких дней Пенелопа зажгла свет надежды на его хмуром небосклоне. Она разорвала хрупкую паутину полуправды, которой он себя окружил.. Ее неженская сила воли, ее решимость найти сведения о смерти брата, ее непоколебимая уверенность в том, кого она любила, бесстрашное стремление помогли ему понять, насколько отвратительно выглядит его собственная слабость. И, в конце концов, он вернулся. Вернулся в этот дом, где все началось.
Если и были ответы на вопросы, мучившие его последнее время, то они были здесь. У нее. У доньи Анны.
«Боже мой, я пришел сюда! Может быть, будет лучше сейчас же уйти, оставить мертвых в покое?
Но ведь я терпел столько лет! Разве я когда-нибудь ворошил прошлое? А оно преследовало меня годами! Не только Елена, но и собственные поступки. А Джульетта?
Мог ли я сделать ее счастливой? Нет! Потому что прошлое всегда стояло между нами.
Настало время встретиться с ним лицом к лицу. Неважно, с каким.
Стон боли вырвался у него при виде широкой; закругленной лестницы, ведущей в корвдор второго этажа: он вспомнил эту лестницу такой, какой видел ее давным-давно, в день свадьбы.
Елена уверенно стояла наверху, спокойно оглядывая толпу, ожидающую ее. Потом ее глаза встретились с его. Она стала спускаться по этим самым ступенькам, гордо подняв голову под белой кружевной накидкой, развевающейся при ходьбе. Елена шла, чтобы встретить его. Даже когда дон Рикардо встретил ее в конце лестницы и взял под руку, девушка не взглянула на отца. Ее глаза были только для Патрика.
Даффи тихо застонал. Через несколько коротких лет она ушла. Теперь перед ним вставали другие воспоминания, далеко не приятные.
Патрик ясно видел Елену в ее постели, бледную, умирающую. Слышал свой срывающийся голос, требующий признания. Он спрашивал снова и снова, изводя ее вопросами, пока, наконец, она, измученная, не сказала ему то, что он хотел услышать.
Глаза сухие, слезы давно выплаканы; Елена бросала ему назад его же слова… соглашаясь со всеми его обвинениями. Но и тогда, с ее признанием, Патрик не получил долгожданного облегчения. Даже в самые мрачные минуты он надеялся, что ошибся. Что она не предавала его. И теперь, вспоминая ее слабый шепот, умоляющий о последней просьбе, он не может избавиться от чувства вины за то, что тогда оставил ее, умирающую, и при ней была только Джоанна.
Патрик вздрогнул и тряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. «Господи, — подумал Даффи уныло, — неужели я был не прав все эти годы? Неужели я позволил своей ревности убедить себя в том, чего никогда не было?» Теперь он не только сомневался в том, предала ли его Елена, но и начал понимать, что, возможно, сам предал ее. Сможет ли он сейчас встретиться лицом к лицу с правдой? Патрик снова обвел взглядом дом. Да, сможет. Должен. Господи, он должен найти правду ради Елены, ради себя, ради Джульетты.
Даффи отвернулся от лестницы и пошел по длинному, выложенному плиткой проходу. Каблуки его сапог грохотали по полу. Патрик остановился возле первой двери, затем возле другой, третьей… Он должен видеть Анну Сантос! Но все комнаты были пусты. Если где-то рядом и были слуги, они избегали его. Единственный звук, слышный во всем доме — звук его шагов.
Стремительно двигаясь дальше по коридору, Патрик отметил, как сильно изменился дом. Когда дон Рикардо был еще жив, все выглядело по-другому: и поместье, и ранчо. Теперь старое здание походило на нынешнюю его хозяйку. Холодное, пустое.
В конце коридора осталась последняя закрытая дверь. Кабинет хозяина. Наверняка, она была там. Ждала.
Патрик долго рассматривал кожаную дверную обивку. Затем протянул руку, и его пальцы сомкнулись, сжав холодный металл; он решительно повернул ручку и широко распахнул дверь.
La Patrona сидела за письменным столом Рикардо. Медленно подняв на него глаза, она слегка изогнула тонкие губы, но так и не улыбнулась:
— Добро пожаловать, зять!
ГЛАВА 18
Мик застонал, осторожно повернулся и пробормотал:
— Перестань толкаться.
Его глаза приоткрылись, и он увидел над собой морду Сатаны. Лошадь нетерпеливо встряхивала головой и тихонько ржала.
— Все в порядке, ты, старый мешок с сеном. Я встаю. — Мик поднял голову и тут же застонал от нахлынувшей боли. Тронув кончиками пальцев свое лицо, он нащупал запекшуюся кровь в волосах и на щеке, и зажмурился, наткнувшись на вмятину в черепе, оставленную пулей, задевшей висок.
— Дьявол, — пробормотал Мик и осторожно сел. Его голова невыносимо болела, но он понимал, что ему повезло. Стрелок, очевидно, промахнулся потому, что Мик неожиданно упал в седло. Он взглянул на Сатану, очень довольный тем, что научил его всегда возвращаться к себе, потом повернул голову и посмотрел вокруг. Пустыня, покрытая серыми тенями была безлюдна. Мысль о жене встревожила его, ударила, словно кнутом: где Джули? Тупая боль в голове стала сильнее от беспокойства. Нигде не было видно никаких следов. Ее лошадь умчалась. Она не лежала убитая на земле; значит, уехала или ее увезли.
Черт побери! Добраться так близко, что можно было видеть El Paso, чтобы здесь случилось такое! Ну что ж, кто бы его ни подстрелил, этот мерзавец будет очень удивлен, когда «покойник» отправится по его следу. И предчувствие подсказывало ему, что если он поедет этой дорогой, то в конце ее найдет Энрике.
— Перестань толкаться.
Его глаза приоткрылись, и он увидел над собой морду Сатаны. Лошадь нетерпеливо встряхивала головой и тихонько ржала.
— Все в порядке, ты, старый мешок с сеном. Я встаю. — Мик поднял голову и тут же застонал от нахлынувшей боли. Тронув кончиками пальцев свое лицо, он нащупал запекшуюся кровь в волосах и на щеке, и зажмурился, наткнувшись на вмятину в черепе, оставленную пулей, задевшей висок.
— Дьявол, — пробормотал Мик и осторожно сел. Его голова невыносимо болела, но он понимал, что ему повезло. Стрелок, очевидно, промахнулся потому, что Мик неожиданно упал в седло. Он взглянул на Сатану, очень довольный тем, что научил его всегда возвращаться к себе, потом повернул голову и посмотрел вокруг. Пустыня, покрытая серыми тенями была безлюдна. Мысль о жене встревожила его, ударила, словно кнутом: где Джули? Тупая боль в голове стала сильнее от беспокойства. Нигде не было видно никаких следов. Ее лошадь умчалась. Она не лежала убитая на земле; значит, уехала или ее увезли.
Черт побери! Добраться так близко, что можно было видеть El Paso, чтобы здесь случилось такое! Ну что ж, кто бы его ни подстрелил, этот мерзавец будет очень удивлен, когда «покойник» отправится по его следу. И предчувствие подсказывало ему, что если он поедет этой дорогой, то в конце ее найдет Энрике.