Страница:
— Рэйф Мортмейн, — повторил Вэл и отдернул руку от его плеча, словно хотел погладить собаку, а перед ним неожиданно оказался дикий волк.
Рэйф рассмеялся злым сдавленным смехом, который тут же перешел в кашель, сотрясающий все его тело.
— Я не… собираюсь причинять тебе зло, — сказал он, задыхаясь, когда приступ прошел. — Сам видишь… я не в том состоянии, чтобы убивать кого-нибудь… даже тебя. Нет причин бояться.
«Нет причин? Ну, да, конечно!» — подумал Вэл. Если не считать того, что при последней их встрече они сцепились не на жизнь, а на смерть в «Огне дракона». Стычка закончилась тем, что Рэйф скинул Вэла с лестницы, а его сообщник выстрелил ему в спину. Если бы он был не Сентледж и не обладал столь необыкновенным даром исцеления, то уже давно гнил бы в фамильном склепе под сводами церкви Святого Иоанна. Он выжил, но отнюдь не благодаря Рэйфу Мортмейну.
Рэйф сейчас казался слабым и беспомощным, но Вэл прекрасно знал, что раненый волк может быть гораздо опаснее, чем любой другой зверь. И он невольно попятился.
— Пожалуйста, выслушай меня! — прохрипел Рэйф. — Я не могу сейчас ничем навредить тебе. Всех моих сил… хватило только… чтобы найти тебя. Только чтобы отдать это.
Он сунул руку за пазуху и начал что-то там искать. Вэл напрягся, ожидая увидеть оружие — пистолет или нож, — но он все равно не смог бы защитить себя. Внезапно Рэйф сел и с неизвестно откуда взявшейся силой сжал его руку.
— Вот, возьми!
Прежде чем Вэл смог вырвать руку, Рэйф положил что-то в его ладонь, а затем откинулся навзничь, тяжело, с хрипом дыша. Видимо, на это ушли все его силы.
— Вот. Теперь дело сделано, — пробормотал он, и на его мрачном лице неожиданно появилось выражение удовлетворения.
Вэлу потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя; затем он медленно разжал пальцы — и застыл, приоткрыв рот от изумления. На его ладони лежал камень такой невероятной красоты, что у Вэла захватило дух. Он сразу же узнал его. Это был кусок легендарного кристалла, вделанного в эфес древнего фамильного меча Сентледжей, похищенный много лет назад.
Вэл потянул за цепочку, на которой висел кристалл, и поднял его, рассматривая на свету. Это был всего лишь осколок знаменитого камня, но и он сверкал торжественной холодной чистотой, подобно льдинке на ярком солнечном свете, зажигая на стенах полутемного холла разноцветные радуги.
Загадочный, прекрасный, завораживающий…
— Убери… убери этот чертов камень! — прохрипел Рэйф, отвернувшись, словно блеск кристалла слепил ему глаза.
С трудом отведя глаза от этой красоты, Вэл очень неохотно накинул цепочку на шею и спрятал ее под одежду. В голове роилось множество вопросов. Рэйф держал у себя украденный кристалл все это время. Почему именно сейчас он решил его отдать? И почему именно ему, Вэлу? Ведь знаменитый меч Сентледжей принадлежал Лансу, старшему брату и наследнику замка Ледж. По праву, украденный кристалл должен был быть возвращен именно ему. И где скрывался сам Рэйф все эти годы? И как он дошел до столь плачевного состояния?
Но когда он взглянул на Рэйфа, то понял, что ему вряд ли удастся получить ответ хотя бы на один из этих вопросов. Рэйф снова потерял сознание, и богатый опыт врача не позволил Вэлу усомниться в неоспоримой истине: Рэйф Мортмейн умирал.
Вэл мог бы ожидать, что почувствует торжество, увидев бесславный конец своего давнего врага, но вместо этого он ощутил только сожаление о столь бессмысленно растраченной жизни. Ведь Рэйф когда-то был решительным, энергичным, красивым человеком. Если бы не принадлежность к проклятому роду Мортмейнов, кто знает, чего бы он смог добиться в жизни…
Вэл взял его за запястье. Пульс еле прощупывался. Каждый вздох сопровождался таким хрипом, словно просто дышать для него уже было пыткой. Вэл сразу обратил внимание на крепко сжатый рот и напряжение мышц вокруг глаз — характерные признаки невыносимой боли, которые ему были слишком хорошо знакомы. Он часто видел их в зеркале.
— Пожалуйста… — вдруг прошептал Рэйф. Вэл наклонился ниже над умирающим, стараясь понять, что тот говорит.
— Я… умоляю, Сентледж… — прошептали сведенные болью губы Рэйфа прямо ему в ухо. — Убей меня!
Вэл отшатнулся, потрясенный. Не первый раз пациент, находящийся в столь жалком состоянии, умолял его об этом. Но никогда он не ожидал услышать подобную просьбу от гордого Рафаэля — последнего отпрыска когда-то могущественного рода надменных Мортмейнов. Было совершенно очевидно, что он умирает в страшной агонии, и Вэл ничего не может для него сделать. Вот только разве облегчить его последние часы с помощью…
Вэл уже почувствовал знакомое покалывание в пальцах, но тут же с ужасом отбросил эту мысль. Видит бог, было бы слишком жестоко требовать от любого человека, даже если его считают мучеником и святым, совершить такой подвиг, когда он сам страдает от невыносимой боли. А ведь здесь речь идет о его смертельном враге. Нет, он не может, просто не может — и все!
Но, когда Вэл склонился над Рэйфом, у него сжалось сердце. Рэйф весь скривился от невыносимой боли. Рыдание вырвалось из его груди, и единственная скупая слеза скользнула из уголка глаза вниз, по заросшей бородой щеке.
Вэл сомневался, что Рэйф Мортмейн вообще когда-нибудь плакал в своей жизни. Безотчетным движением протянув руку, он взял его за запястье и только потом понял, что просто не может не попробовать взять на себя хотя бы часть боли Рэйфа Мортмейна.
Вэл привычно заставил себя сосредоточиться, заблокировав все другие ощущения, кроме ощущения соприкосновения с рукой Рэйфа. Потом он мысленно растворил свое собственное тело, расплавил мышцы, кости, заставил раствориться собственные вены, чтобы перелить свои силы в тело умирающего.
…И ничего не произошло.
Кейт открыла глаза и почувствовала, как первые капли дождя упали ей на щеку. Костер грозился вот-вот потухнуть, а упрямый кусок угля в самом центре даже и не думал загораться.
Кейт не вполне была уверена, чего именно она ожидала, но определенно что-то все же должно было бы произойти. Она в отчаянии взглянула на книгу. Может, она неправильно произнесла заклинание? Или просто недостаточно убежденно?
— Миткэрил бокурум ипс, — повторила она уже громче и уверенней.
По— прежнему -ничего, Кейт тяжело вздохнула, собрала все свое мужество и, откинув назад голову, громко крикнула ветру:
— Миткэрил бокурум ипс!
На какое— то мгновение наступила зловещая тишина. А затем огонь вдруг вспыхнул с новой силой, взметнувшись в небо с яростным ревом.
Кейт вскрикнула и отшатнулась. Небо над головой взорвалось — темноту пронзил яркий зигзаг молнии и вонзился в стоячий камень, так что посыпались искры и запахло дымом, а вслед за этим раздался такой удар грома, что задрожала земля под ногами девушки.
Кейт закричала и, упав на землю ничком, натянула на голову плащ.
— О, мой бог! — Глаза Вэла едва не вылезли из орбит, когда на него вдруг нахлынули ощущения небывалой силы. Не просто боль, но сокрушающие волны агонии прокатились по нему. Впрочем, это он мог бы еще выдержать. Однако там было что-то еще, совсем иное, отвратительное, наводящее ужас.
Яростный поток невыносимых эмоций — ярости, горечи, отчаяния — неожиданно обрушился на него. Задыхаясь, Вэл попытался освободить руку, но Рэйф вцепился в нее с неимоверной силой. Как тонущий, который готов утащить на дно своего спасителя, он тянул Вэла в глубину мутного потока своего сознания — потока тьмы и ужаса.
Дыхание Вэла стало тяжелым, прерывистым, голова кружилась, красный туман застилал глаза. Он понял, что вот-вот потеряет сознание, и начал вырываться еще энергичнее, но с каждым моментом становился все слабее. Кристалл на шее раскачивался от его усилий, отбрасывая разноцветные блики. Наконец Вэл сделал последнее отчаянное усилие, и в тот же миг оглушающий удар грома прозвучал в его ушах, сопровождаемый ослепительной вспышкой. Хватка Рэйфа ослабла, и Вэл откинулся назад, проваливаясь в кромешную тьму.
Дождь хлынул на землю сплошным ледяным потоком, последние язычки пламени потухли, сердито шипя. Кейт выбралась из своего укрытия в зарослях вереска, вся промокшая и дрожащая от холода, и сделала несколько шагов в сторону бывшего костра, чувствуя себя совершенно разбитой. По небу все так же мчались черные тучи, но гроза уже ушла куда-то в сторону.
Словно в оцепенении, Кейт некоторое время смотрела на то, что осталось от ее колдовства, а потом, дрожа, устремила взгляд в ночное небо. Что же она наделала? Она и сама не представляла, но ее не покидало ужасное чувство, что она только что выпустила на волю что-то темное и опасное…
Прижимая к груди промокшую книгу Просперо, Кейт спустилась с холма и отправилась домой.
Джим Спаркинс добрался до жилища Вэла, когда дождь уже кончился. Едва перешагнув порог, он вскрикнул от ужаса, увидев своего хозяина распростертым на полу прямо перед входной дверью. Джим наклонился над доктором, тряся его за плечо.
— Доктор Сентледж! Мастер Вэл! Хозяин!
Никакого ответа. На лице доктора застыло выражение такого ледяного спокойствия, что Джиму показалось, будто сейчас остановится и его собственное сердце. Лицо Валентина Сентледжа было белее снега и таким же холодным. Он выглядел… совсем мертвым.
Слепая паника овладела беднягой, но он постарался взять себя в руки и вспомнить то немногое, чему он научился, пока работал у доктора. Что в подобном случае следовало предпринять? Принести воды? Бренди? Пощупать пульс? Ага, вот оно! Он должен выяснить, есть ли пульс.
Джим взялся рукой за запястье хозяина и сжал пальцы, боясь подтверждения своим опасениям. Он был готов к тому, что ничего не услышит, но, к его изумлению, пульс доктора был абсолютно ровным, сильным и спокойным.
Почему же тогда мастер Вэл лежит здесь, такой холодный и застывший? Может, он упал? Потерял сознание? Может быть, на него напали грабители, пробравшиеся в дом? Однако, насколько мог судить Джим, вокруг не было никаких признаков чьего бы то ни было присутствия. Может быть, доктора подвела его больная нога и он упал, стукнувшись головой?…
Черт возьми, ведь недаром он не хотел уходить! Джим чувствовал, что сегодня ночью должно произойти что-то ужасное. Наверное, за долгие годы работы у одного из Сентледжей у Него тоже стали проявляться какие-то необычные способности.
Джим почесывал затылок, пытаясь решить, что же теперь делать, когда доктор неожиданно открыл глаза. Его зрачки были ненормально расширены, отчего глаза казались совершенно черными, однако взгляд был твердым и ясным.
Джим в волнении склонился над ним.
— Доктор Вэл! Вы меня слышите? Вам плохо? Что случилось? Вы упали?
Доктор приподнял голову и безучастно посмотрел на Джима. На мгновение у бедняги даже мелькнула ужасная мысль, что доктор Вэл не помнит, кто он такой. Однако через некоторое время Вэл пробормотал:
— Нет, я не упал. В меня ударила молния. У Джима открылся от изумления рот.
— Прямо здесь? В доме, сэр? Вы ведь лежите в холле!
— Да, действительно, — прошептал Вэл. — Как странно… Джиму пришла в голову новая ужасная мысль. Что, если с хозяином случился удар? Вот, взять, к примеру, мистера Питерса. После того как с ним приключился апоплексический удар, бедный старик сильно повредился головой.
Пока Джим с мрачным видом обдумывал эту возможность, доктор спокойно приподнялся и сел.
— Нет-нет, сэр, пожалуйста! Вам лучше полежать… Однако хозяин не обратил на его слова никакого внимания и сделал попытку встать на ноги. Джим поспешил поднять трость, но, когда протянул ее Вэлу, тот как ни в чем не бывало стоял посреди холла.
— Ва… ваша трость, сэр, — заикаясь произнес Джим, не веря своим глазам.
Доктор окинул его каким-то странным взглядом и сделал несколько шагов по комнате на совершенно здоровых, крепких ногах. Обеих здоровых ногах!
— Сэр! — во все глаза глядя на него, воскликнул Джим. — Ваша нога… Вы больше не хромаете! Что… что произошло?
— Я сам не знаю. Я не могу вспомнить. Должно быть, чудо. Вэл подошел к стоящему в холле зеркалу в позолоченной раме и стал рассматривать свое отражение так, словно никогда себя прежде не видел.
— Ну да, так и есть! Обыкновенное чудо, черт его возьми! — заявил он и, откинув назад голову, разразился громким смехом. Джим вздрогнул, услышав этот внезапный смех. Если доктор Вэл действительно выздоровел благодаря какому-то чуду, то он, Джим, должен был бы радоваться тоже. А вместо этого он почувствовал растерянность, как если бы вдруг оказался в самой гуще нелепого, но страшного сна.
Доктор несколько раз прошелся по комнате, с каждой секундой его шаги делались все более уверенными и твердыми. Наконец он вновь встал против зеркала, приподнял ногу, которая совсем еще недавно была увечной, и со всей силой топнул ею по полу.
— Что ты думаешь об этом, а, Джим? — спросил он, усмехнувшись.
— Это… это чудесно, сэр, — заикаясь, пробормотал Джим. — Но, может быть, вам следует быть поосторожнее и пока присесть? Вы что-то… на себя не похожи, сэр.
— Вот как? Ты так думаешь?
Доктор ближе придвинулся к зеркалу, изучая свое собственное отражение с большим интересом. Потом его губы растянулись в неком подобии улыбки, от которой Джима вдруг бросило в холодный пот.
Это зловещее змеиное выражение слишком сильно отличалось от обычной доброй мягкой улыбки доктора Вэла Сентледжа…
6.
Рэйф рассмеялся злым сдавленным смехом, который тут же перешел в кашель, сотрясающий все его тело.
— Я не… собираюсь причинять тебе зло, — сказал он, задыхаясь, когда приступ прошел. — Сам видишь… я не в том состоянии, чтобы убивать кого-нибудь… даже тебя. Нет причин бояться.
«Нет причин? Ну, да, конечно!» — подумал Вэл. Если не считать того, что при последней их встрече они сцепились не на жизнь, а на смерть в «Огне дракона». Стычка закончилась тем, что Рэйф скинул Вэла с лестницы, а его сообщник выстрелил ему в спину. Если бы он был не Сентледж и не обладал столь необыкновенным даром исцеления, то уже давно гнил бы в фамильном склепе под сводами церкви Святого Иоанна. Он выжил, но отнюдь не благодаря Рэйфу Мортмейну.
Рэйф сейчас казался слабым и беспомощным, но Вэл прекрасно знал, что раненый волк может быть гораздо опаснее, чем любой другой зверь. И он невольно попятился.
— Пожалуйста, выслушай меня! — прохрипел Рэйф. — Я не могу сейчас ничем навредить тебе. Всех моих сил… хватило только… чтобы найти тебя. Только чтобы отдать это.
Он сунул руку за пазуху и начал что-то там искать. Вэл напрягся, ожидая увидеть оружие — пистолет или нож, — но он все равно не смог бы защитить себя. Внезапно Рэйф сел и с неизвестно откуда взявшейся силой сжал его руку.
— Вот, возьми!
Прежде чем Вэл смог вырвать руку, Рэйф положил что-то в его ладонь, а затем откинулся навзничь, тяжело, с хрипом дыша. Видимо, на это ушли все его силы.
— Вот. Теперь дело сделано, — пробормотал он, и на его мрачном лице неожиданно появилось выражение удовлетворения.
Вэлу потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя; затем он медленно разжал пальцы — и застыл, приоткрыв рот от изумления. На его ладони лежал камень такой невероятной красоты, что у Вэла захватило дух. Он сразу же узнал его. Это был кусок легендарного кристалла, вделанного в эфес древнего фамильного меча Сентледжей, похищенный много лет назад.
Вэл потянул за цепочку, на которой висел кристалл, и поднял его, рассматривая на свету. Это был всего лишь осколок знаменитого камня, но и он сверкал торжественной холодной чистотой, подобно льдинке на ярком солнечном свете, зажигая на стенах полутемного холла разноцветные радуги.
Загадочный, прекрасный, завораживающий…
— Убери… убери этот чертов камень! — прохрипел Рэйф, отвернувшись, словно блеск кристалла слепил ему глаза.
С трудом отведя глаза от этой красоты, Вэл очень неохотно накинул цепочку на шею и спрятал ее под одежду. В голове роилось множество вопросов. Рэйф держал у себя украденный кристалл все это время. Почему именно сейчас он решил его отдать? И почему именно ему, Вэлу? Ведь знаменитый меч Сентледжей принадлежал Лансу, старшему брату и наследнику замка Ледж. По праву, украденный кристалл должен был быть возвращен именно ему. И где скрывался сам Рэйф все эти годы? И как он дошел до столь плачевного состояния?
Но когда он взглянул на Рэйфа, то понял, что ему вряд ли удастся получить ответ хотя бы на один из этих вопросов. Рэйф снова потерял сознание, и богатый опыт врача не позволил Вэлу усомниться в неоспоримой истине: Рэйф Мортмейн умирал.
Вэл мог бы ожидать, что почувствует торжество, увидев бесславный конец своего давнего врага, но вместо этого он ощутил только сожаление о столь бессмысленно растраченной жизни. Ведь Рэйф когда-то был решительным, энергичным, красивым человеком. Если бы не принадлежность к проклятому роду Мортмейнов, кто знает, чего бы он смог добиться в жизни…
Вэл взял его за запястье. Пульс еле прощупывался. Каждый вздох сопровождался таким хрипом, словно просто дышать для него уже было пыткой. Вэл сразу обратил внимание на крепко сжатый рот и напряжение мышц вокруг глаз — характерные признаки невыносимой боли, которые ему были слишком хорошо знакомы. Он часто видел их в зеркале.
— Пожалуйста… — вдруг прошептал Рэйф. Вэл наклонился ниже над умирающим, стараясь понять, что тот говорит.
— Я… умоляю, Сентледж… — прошептали сведенные болью губы Рэйфа прямо ему в ухо. — Убей меня!
Вэл отшатнулся, потрясенный. Не первый раз пациент, находящийся в столь жалком состоянии, умолял его об этом. Но никогда он не ожидал услышать подобную просьбу от гордого Рафаэля — последнего отпрыска когда-то могущественного рода надменных Мортмейнов. Было совершенно очевидно, что он умирает в страшной агонии, и Вэл ничего не может для него сделать. Вот только разве облегчить его последние часы с помощью…
Вэл уже почувствовал знакомое покалывание в пальцах, но тут же с ужасом отбросил эту мысль. Видит бог, было бы слишком жестоко требовать от любого человека, даже если его считают мучеником и святым, совершить такой подвиг, когда он сам страдает от невыносимой боли. А ведь здесь речь идет о его смертельном враге. Нет, он не может, просто не может — и все!
Но, когда Вэл склонился над Рэйфом, у него сжалось сердце. Рэйф весь скривился от невыносимой боли. Рыдание вырвалось из его груди, и единственная скупая слеза скользнула из уголка глаза вниз, по заросшей бородой щеке.
Вэл сомневался, что Рэйф Мортмейн вообще когда-нибудь плакал в своей жизни. Безотчетным движением протянув руку, он взял его за запястье и только потом понял, что просто не может не попробовать взять на себя хотя бы часть боли Рэйфа Мортмейна.
Вэл привычно заставил себя сосредоточиться, заблокировав все другие ощущения, кроме ощущения соприкосновения с рукой Рэйфа. Потом он мысленно растворил свое собственное тело, расплавил мышцы, кости, заставил раствориться собственные вены, чтобы перелить свои силы в тело умирающего.
…И ничего не произошло.
Кейт открыла глаза и почувствовала, как первые капли дождя упали ей на щеку. Костер грозился вот-вот потухнуть, а упрямый кусок угля в самом центре даже и не думал загораться.
Кейт не вполне была уверена, чего именно она ожидала, но определенно что-то все же должно было бы произойти. Она в отчаянии взглянула на книгу. Может, она неправильно произнесла заклинание? Или просто недостаточно убежденно?
— Миткэрил бокурум ипс, — повторила она уже громче и уверенней.
По— прежнему -ничего, Кейт тяжело вздохнула, собрала все свое мужество и, откинув назад голову, громко крикнула ветру:
— Миткэрил бокурум ипс!
На какое— то мгновение наступила зловещая тишина. А затем огонь вдруг вспыхнул с новой силой, взметнувшись в небо с яростным ревом.
Кейт вскрикнула и отшатнулась. Небо над головой взорвалось — темноту пронзил яркий зигзаг молнии и вонзился в стоячий камень, так что посыпались искры и запахло дымом, а вслед за этим раздался такой удар грома, что задрожала земля под ногами девушки.
Кейт закричала и, упав на землю ничком, натянула на голову плащ.
— О, мой бог! — Глаза Вэла едва не вылезли из орбит, когда на него вдруг нахлынули ощущения небывалой силы. Не просто боль, но сокрушающие волны агонии прокатились по нему. Впрочем, это он мог бы еще выдержать. Однако там было что-то еще, совсем иное, отвратительное, наводящее ужас.
Яростный поток невыносимых эмоций — ярости, горечи, отчаяния — неожиданно обрушился на него. Задыхаясь, Вэл попытался освободить руку, но Рэйф вцепился в нее с неимоверной силой. Как тонущий, который готов утащить на дно своего спасителя, он тянул Вэла в глубину мутного потока своего сознания — потока тьмы и ужаса.
Дыхание Вэла стало тяжелым, прерывистым, голова кружилась, красный туман застилал глаза. Он понял, что вот-вот потеряет сознание, и начал вырываться еще энергичнее, но с каждым моментом становился все слабее. Кристалл на шее раскачивался от его усилий, отбрасывая разноцветные блики. Наконец Вэл сделал последнее отчаянное усилие, и в тот же миг оглушающий удар грома прозвучал в его ушах, сопровождаемый ослепительной вспышкой. Хватка Рэйфа ослабла, и Вэл откинулся назад, проваливаясь в кромешную тьму.
Дождь хлынул на землю сплошным ледяным потоком, последние язычки пламени потухли, сердито шипя. Кейт выбралась из своего укрытия в зарослях вереска, вся промокшая и дрожащая от холода, и сделала несколько шагов в сторону бывшего костра, чувствуя себя совершенно разбитой. По небу все так же мчались черные тучи, но гроза уже ушла куда-то в сторону.
Словно в оцепенении, Кейт некоторое время смотрела на то, что осталось от ее колдовства, а потом, дрожа, устремила взгляд в ночное небо. Что же она наделала? Она и сама не представляла, но ее не покидало ужасное чувство, что она только что выпустила на волю что-то темное и опасное…
Прижимая к груди промокшую книгу Просперо, Кейт спустилась с холма и отправилась домой.
Джим Спаркинс добрался до жилища Вэла, когда дождь уже кончился. Едва перешагнув порог, он вскрикнул от ужаса, увидев своего хозяина распростертым на полу прямо перед входной дверью. Джим наклонился над доктором, тряся его за плечо.
— Доктор Сентледж! Мастер Вэл! Хозяин!
Никакого ответа. На лице доктора застыло выражение такого ледяного спокойствия, что Джиму показалось, будто сейчас остановится и его собственное сердце. Лицо Валентина Сентледжа было белее снега и таким же холодным. Он выглядел… совсем мертвым.
Слепая паника овладела беднягой, но он постарался взять себя в руки и вспомнить то немногое, чему он научился, пока работал у доктора. Что в подобном случае следовало предпринять? Принести воды? Бренди? Пощупать пульс? Ага, вот оно! Он должен выяснить, есть ли пульс.
Джим взялся рукой за запястье хозяина и сжал пальцы, боясь подтверждения своим опасениям. Он был готов к тому, что ничего не услышит, но, к его изумлению, пульс доктора был абсолютно ровным, сильным и спокойным.
Почему же тогда мастер Вэл лежит здесь, такой холодный и застывший? Может, он упал? Потерял сознание? Может быть, на него напали грабители, пробравшиеся в дом? Однако, насколько мог судить Джим, вокруг не было никаких признаков чьего бы то ни было присутствия. Может быть, доктора подвела его больная нога и он упал, стукнувшись головой?…
Черт возьми, ведь недаром он не хотел уходить! Джим чувствовал, что сегодня ночью должно произойти что-то ужасное. Наверное, за долгие годы работы у одного из Сентледжей у Него тоже стали проявляться какие-то необычные способности.
Джим почесывал затылок, пытаясь решить, что же теперь делать, когда доктор неожиданно открыл глаза. Его зрачки были ненормально расширены, отчего глаза казались совершенно черными, однако взгляд был твердым и ясным.
Джим в волнении склонился над ним.
— Доктор Вэл! Вы меня слышите? Вам плохо? Что случилось? Вы упали?
Доктор приподнял голову и безучастно посмотрел на Джима. На мгновение у бедняги даже мелькнула ужасная мысль, что доктор Вэл не помнит, кто он такой. Однако через некоторое время Вэл пробормотал:
— Нет, я не упал. В меня ударила молния. У Джима открылся от изумления рот.
— Прямо здесь? В доме, сэр? Вы ведь лежите в холле!
— Да, действительно, — прошептал Вэл. — Как странно… Джиму пришла в голову новая ужасная мысль. Что, если с хозяином случился удар? Вот, взять, к примеру, мистера Питерса. После того как с ним приключился апоплексический удар, бедный старик сильно повредился головой.
Пока Джим с мрачным видом обдумывал эту возможность, доктор спокойно приподнялся и сел.
— Нет-нет, сэр, пожалуйста! Вам лучше полежать… Однако хозяин не обратил на его слова никакого внимания и сделал попытку встать на ноги. Джим поспешил поднять трость, но, когда протянул ее Вэлу, тот как ни в чем не бывало стоял посреди холла.
— Ва… ваша трость, сэр, — заикаясь произнес Джим, не веря своим глазам.
Доктор окинул его каким-то странным взглядом и сделал несколько шагов по комнате на совершенно здоровых, крепких ногах. Обеих здоровых ногах!
— Сэр! — во все глаза глядя на него, воскликнул Джим. — Ваша нога… Вы больше не хромаете! Что… что произошло?
— Я сам не знаю. Я не могу вспомнить. Должно быть, чудо. Вэл подошел к стоящему в холле зеркалу в позолоченной раме и стал рассматривать свое отражение так, словно никогда себя прежде не видел.
— Ну да, так и есть! Обыкновенное чудо, черт его возьми! — заявил он и, откинув назад голову, разразился громким смехом. Джим вздрогнул, услышав этот внезапный смех. Если доктор Вэл действительно выздоровел благодаря какому-то чуду, то он, Джим, должен был бы радоваться тоже. А вместо этого он почувствовал растерянность, как если бы вдруг оказался в самой гуще нелепого, но страшного сна.
Доктор несколько раз прошелся по комнате, с каждой секундой его шаги делались все более уверенными и твердыми. Наконец он вновь встал против зеркала, приподнял ногу, которая совсем еще недавно была увечной, и со всей силой топнул ею по полу.
— Что ты думаешь об этом, а, Джим? — спросил он, усмехнувшись.
— Это… это чудесно, сэр, — заикаясь, пробормотал Джим. — Но, может быть, вам следует быть поосторожнее и пока присесть? Вы что-то… на себя не похожи, сэр.
— Вот как? Ты так думаешь?
Доктор ближе придвинулся к зеркалу, изучая свое собственное отражение с большим интересом. Потом его губы растянулись в неком подобии улыбки, от которой Джима вдруг бросило в холодный пот.
Это зловещее змеиное выражение слишком сильно отличалось от обычной доброй мягкой улыбки доктора Вэла Сентледжа…
6.
Вся деревня была в огне.
Крытые соломой крыши полыхали и трещали, каменная кладка домов разваливалась, шпиль церкви Святого Иоанна рухнул, объятый ревущим пламенем. Кейт дрожащими руками попыталась раскрыть книгу Просперо, чтобы найти заклинание, которое могло бы остановить эту темную магию разрушения, но страницы слиплись. Все, что ей оставалось, это бежать отсюда без оглядки.
Улицы были окутаны клубами дыма, Кейт едва видела, куда идет, только слышала крики жителей, кричащих ей вслед:
— Вон она идет, держите!
— Это она во всем виновата!
— Ведьма! Колдунья!
— Повесить ее! Сжечь на костре!
Кейт в отчаянии оглянулась, пытаясь найти, куда бы спрятаться, но прятаться было негде. Ее преследователи приближались, она уже видела блеск их глаз даже сквозь густые клубы дыма.
Кейт споткнулась и упала, ухватившись за полу чьего-то алого плаща. Она подняла голову и увидела Просперо, грозно глядящего на нее сверху. Но толпа уже окружила ее, грубые руки схватили за волосы, за запястья, собираясь тащить прочь.
— Просперо! — закричала она. Но великий колдун покачал головой:
— Вам следовало бы прислушаться к моему предостережению, миледи. Очень опасно играть человеческими жизнями, используя черную магию…
— Нет!
Кейт принялась вырываться из рук толпы, она дралась, кусалась, царапалась, сражаясь за свою жизнь… Но все ее усилия привели лишь к тому, что она окончательно запуталась в простынях. Девушка открыла глаза и несколько раз моргнула, пока не поняла, что вдруг нет ни дыма, ни огня. Только безмятежные солнечные лучи, проникшие сквозь шторы в ее маленькую спальню, играют на расписанных розами золотистых обоях.
Кейт перевернулась на спину и облегченно вздохнула. Это был сон. Всего лишь еще один глупый сон из тех, что мучили ее всю ночь. Скрученные, сбитые простыни молчаливо свидетельствовали о том, со сколькими злыми демонами и рассерженными жителями деревни ей пришлось сражаться этой ночью.
Она с трудом выпуталась из простыней, обвившихся вокруг нее жгутами, и села на кровати, свесив ноги. Все ее тело ломило, в голове стучало, она чувствовала себя совершенно разбитой, как если бы…
Как если бы в нее ударила молния? Или она скатилась по холму, стараясь побыстрее убраться от загадочного древнего камня друидов? Или бежала домой под проливным ледяным дождем с градом?
Кейт поморщилась и заставила себя подняться. Через промокшую одежду, которую скинула с себя вчера, она просто перешагнула и пошла босиком по мягкому ковру к окну, протирая заспанные глаза. Прежде чем выглянуть на улицу, она помедлила в нерешительности. Ее вдруг охватил странный, почти мистический страх, что она увидит Торрекомб в руинах.
Но деревня предстала перед ее глазами в целости и сохранности, освещенная осенним солнцем. Утренние лучи высветили соломенные крыши уютных домиков; о вчерашней буре напоминали лишь валяющиеся сломанные сучья да грязные лужи на улицах. Надо думать, что ночные костры и дикие пляски разогнали всех ведьм на несколько миль вокруг.
Итак, деревня стояла на месте, их дом не был разнесен в щепки молнией. Кейт прижалась лбом к стеклу; облегчение, которое она испытала в первые минуты пробуждения, сменилось удивлением. Ей было очень трудно расшифровать все записи Просперо, относящиеся к любовным заклятиям. Но из того немногого, что удалось прочитать, она поняла, что, если заклятие вообще сработает, это будет заметно сразу, подобно вспышке молнии.
Что касается грома и молнии, то они определенно были. Однако что-то не видно, чтобы Вэл мчался к их дому, охваченный могучей страстью, и, срывая дверь с петель, стремился скорее заключить ее в свои объятия…
Может быть, она не вполне поняла записи Просперо? Или заклинание не оказывает действие так быстро, как она себе вообразила? А может, оно вообще не сработало?… Кейт отвернулась от окна и взглянула на книгу, которую накануне оставила на углу своего ночного столика. При дневном свете могущественная книга заклинаний выглядела как-то уж слишком мирно, как… обычный томик фольклора.
Кейт дотронулась до кожаного переплета, все еще мокрого после вчерашнего дождя. Она попыталась вызывать в себе то же состояние таинственного ожидания, предвкушения чуда и даже благоговейного ужаса, которые она пережила прошлой ночью. Но не почувствовала абсолютно ничего. Словно тот ледяной дождь, который загасил ее костер, потушил также и всякое волшебство.
Кейт с грустью смотрела на страницы книги, влажные от дождя. Чернила во многих местах расплылись. Когда Просперо увидит, что она сделала с его книгой, он устроит ей такие кошмары наяву, что ее ужасные сны покажутся ей детской забавой. Он живьем ее поджарит! Впрочем, это уже не имело никакого значения. Она проиграла. Отчего-то Кейт была в этом абсолютно уверена. Сейчас она уже не сомневалась, что после пережитого прошлой ночью страха никогда больше не осмелится иметь дело с такой темной и страшной силой. Кто она такая, чтобы полагать, будто способна справиться с тонким искусством колдовства, оттачиваемого веками? Да никто! Просто глупая, безнадежно влюбленная девчонка…
Так что же ей теперь делать? Кейт опустилась на стул рядом с ночным столиком и положила голову на руки, слишком опустошенная и уставшая, чтобы о чем-то думать.
Резкий стук в дверь вывел ее из оцепенения. Собрав остатки своей энергии, Кейт вскочила и поспешно набросила на книгу Просперо кружевную косынку. Впрочем, как оказалось, это была излишняя предосторожность. Ее комната могла быть завалена древними книгами с заклинаниями — служанка. Ворвавшаяся в ее комнату, едва ли заметила бы даже самого великого колдуна, так она была возбуждена.
— О мисс Кейт, вы наконец проснулись, слава богу! Вы должны спуститься. Мисс Эффи спрашивала о вас, она просто в ужасном состоянии.
«Боже, Эффи… — с тоской подумала Кейт. — Пожалуйста! Только не сейчас!»
— Что там стряслось? — спросила она.
— Да все эта миссис Белл! Она уже побывала здесь сегодня и, представляете, потребовала, чтобы ее пустили к мисс Эффи, хотя бедная хозяйка даже не успела выпить свой шоколад!
Кейт сразу напряглась, почувствовав, как у нее засосало под ложечкой. Местная белошвейка и портниха Элис Белл была самой известной в деревне сплетницей.
— Эта женщина наябедничала на вас, мисс Кейт, — продолжала Нэн возмущенно. — Она сказала мисс, Эффи, что вы убежали прошлой ночью и что вы брали свою лошадь из конюшни.
— Ах, дьявольщина!
— И в самом деле, мисс, — согласилась Нэн с сочувствием, хотя ее всегда несколько шокировали выражения девушки.
Кейт едва сдержалась, чтобы не выругаться покрепче. Она так надеялась, что в общей суете Хэллоуина ее отсутствия никто не заметит! Особенно Эффи, которая имела обыкновение устраивать истерики по малейшему поводу. К счастью, Эффи уже очень давно отказалась от мысли контролировать поступки Кейт, предпочитая пребывать в блаженном неведении по поводу того, что делает ее воспитанница.
Черт бы побрал Элис Белл с ее привычкой совать нос в чужие дела! Кейт готова была задушить ее своими руками. Если бы эта старая сплетница вкладывала столько же умения и энергии в работу с иголкой, Торрекомб уже заткнул бы за пояс Париж на мировом рынке моды.
Кейт с тоской посмотрела в окно. Только этого ей не хватает после всех разочарований сегодняшней ночи! Она почувствовала нестерпимое желание выбраться из комнаты по ветвям старого дуба и удрать куда-нибудь подальше. Она часто так делала в детстве, когда Эффи доводила ее до отчаяния, приставая к ней С куклами, лентами или примеркой нового платья. В таких случаях Эффи смотрела на Кейт своими печальными большими глазами, которые тут же наполнялись слезами, стоило Кейт хотя бы попытаться объяснить, что она вовсе не хочет новую куклу или новое платье. Все, что она когда-либо хотела, — это поскорее освободиться и убежать к Вэлу…
Кейт тяжело вздохнула. Эффи, конечно, временами казалась глуповатой, но была неизменно добра и великодушна. Кейт знала, что доставила этой доброй женщине более чем достаточно огорчений за все эти годы, а потому сейчас не имела права сбежать. Она бросила последний взгляд в окно, а затем повернулась к взволнованной Нэн и сказала с тоскливым вздохом:
— Скажи Эффи, что я сейчас же спущусь.
Пятнадцать минут спустя Кейт появилась в нижнем зале, одетая в скромное блекло-серое платье; этот цвет полностью соответствовал ее настроению. В ее облике не осталось и намека на ту ведьму-цыганку, что танцевала ночью возле костра, бормоча заклинания. Она скрутила свои непослушные черные волосы в низкий тугой пучок, хотя и опасалась, что он придает ей вид строгой старой девы. «А впрочем, почему бы нет? — подумала Кейт уныло. — Это, по-видимому, и есть мой удел».
Собравшись с духом, она подошла к двери гостиной. Было бы еще ничего, если бы Эффи начала читать ей нотацию, или браниться, или даже оттаскала бы за уши… Кейт могла бы вытерпеть и брань, и даже побои. Вот только слезы и горькие сетования она совершенно не могла выносить.
Сжав зубы, она повернула ручку — и осторожно вошла в странный мир, который представляла собой гостиная Эльфриды Фитцледж. В камине ревел огонь — Эффи обычно предпочитала такую жару, что в комнате можно было жарить каштаны. Она могла бы выращивать здесь тропические растения, если бы, конечно, нашла место для них среди всей этой беспорядочно наставленной мебели, которая была вся сдвинута так, что в голову невольно приходила мысль о враждующих армиях, идущих в бой друг на друга.
А еще здесь была коллекция часов. Дюжины самых разных часов висели на стенах, громоздились на каминной полке и полностью заполняли этажерку. Когда Кейт только приехала в этот дом, который здесь называли Розовый коттедж, она думала, что их постоянное многоголосое тиканье сведет ее с ума. Но со временем так привыкла, что почти совсем не замечала часов — за исключением того момента, когда все они разом начинали оглушительно звонить на разные голоса, отбивая каждый час.
Некоторые из этих хронометров были подарены благодарными Сентледжами в знак признательности за услуги Эффи в качестве свахи. Кейт же казалось совершенно невероятным, чтобы легкомысленная, взбалмошная Эффи и в самом деле обладала какой-то сверхъестественной способностью находить каждому Сентледжу его истинную любовь.
И в этот момент Эффи меньше всего была похожа на знаменитого Искателя невест, от которого зависит судьба могущественного рода. Она полулежала на кушетке, прижав ладонь ко лбу, все еще облаченная в ночную рубашку и халат. На трехногом столике рядом с ней стояли нюхательные соли и лежала куча смятых носовых платков. Однако Кейт сразу заметила, что, несмотря на трагическую позу Эффи, шторы на окне гостиной откинуты так, чтобы она могла видеть, кто идет по улице, и что под кружевным чепцом ее волосы, как всегда, аккуратно завиты. Для женщины, которой перевалило за сорок, Эффи довольно хорошо сохранилась, и ее волосы счастливо избежали седины. Правда, Кейт подозревала, что она просто выдергивает нежелательные серебряные ниточки, и даже боялась, что однажды Эффи выдерет все волосы и окажется просто лысой.
Насколько Кейт помнила, Эффи всегда отказывалась признавать неумолимый ход времени и одевалась и причесывалась, как молоденькая девушка. Но сегодня солнечный свет, заливающий комнату, был особенно безжалостен к ней, подчеркивая разрушительные следы прожитых лет, особенно заметные в линиях рта и морщинках вокруг глаз.
Когда Кейт осторожно закрыла дверь, Эффи повернулась к ней со скорбным вздохом.
— Ох, Кейт, Кейт! — воскликнула она дрожащим голосом, протягивая к ней руку.
За долгие годы общения с Эффи Кейт успела убедиться, что самый лучший способ справляться с ее плохим настроением — это сохранять бодрый, веселый тон. Поэтому она решительно направилась к ней, обходя многочисленные предметы на своем пути.
Крытые соломой крыши полыхали и трещали, каменная кладка домов разваливалась, шпиль церкви Святого Иоанна рухнул, объятый ревущим пламенем. Кейт дрожащими руками попыталась раскрыть книгу Просперо, чтобы найти заклинание, которое могло бы остановить эту темную магию разрушения, но страницы слиплись. Все, что ей оставалось, это бежать отсюда без оглядки.
Улицы были окутаны клубами дыма, Кейт едва видела, куда идет, только слышала крики жителей, кричащих ей вслед:
— Вон она идет, держите!
— Это она во всем виновата!
— Ведьма! Колдунья!
— Повесить ее! Сжечь на костре!
Кейт в отчаянии оглянулась, пытаясь найти, куда бы спрятаться, но прятаться было негде. Ее преследователи приближались, она уже видела блеск их глаз даже сквозь густые клубы дыма.
Кейт споткнулась и упала, ухватившись за полу чьего-то алого плаща. Она подняла голову и увидела Просперо, грозно глядящего на нее сверху. Но толпа уже окружила ее, грубые руки схватили за волосы, за запястья, собираясь тащить прочь.
— Просперо! — закричала она. Но великий колдун покачал головой:
— Вам следовало бы прислушаться к моему предостережению, миледи. Очень опасно играть человеческими жизнями, используя черную магию…
— Нет!
Кейт принялась вырываться из рук толпы, она дралась, кусалась, царапалась, сражаясь за свою жизнь… Но все ее усилия привели лишь к тому, что она окончательно запуталась в простынях. Девушка открыла глаза и несколько раз моргнула, пока не поняла, что вдруг нет ни дыма, ни огня. Только безмятежные солнечные лучи, проникшие сквозь шторы в ее маленькую спальню, играют на расписанных розами золотистых обоях.
Кейт перевернулась на спину и облегченно вздохнула. Это был сон. Всего лишь еще один глупый сон из тех, что мучили ее всю ночь. Скрученные, сбитые простыни молчаливо свидетельствовали о том, со сколькими злыми демонами и рассерженными жителями деревни ей пришлось сражаться этой ночью.
Она с трудом выпуталась из простыней, обвившихся вокруг нее жгутами, и села на кровати, свесив ноги. Все ее тело ломило, в голове стучало, она чувствовала себя совершенно разбитой, как если бы…
Как если бы в нее ударила молния? Или она скатилась по холму, стараясь побыстрее убраться от загадочного древнего камня друидов? Или бежала домой под проливным ледяным дождем с градом?
Кейт поморщилась и заставила себя подняться. Через промокшую одежду, которую скинула с себя вчера, она просто перешагнула и пошла босиком по мягкому ковру к окну, протирая заспанные глаза. Прежде чем выглянуть на улицу, она помедлила в нерешительности. Ее вдруг охватил странный, почти мистический страх, что она увидит Торрекомб в руинах.
Но деревня предстала перед ее глазами в целости и сохранности, освещенная осенним солнцем. Утренние лучи высветили соломенные крыши уютных домиков; о вчерашней буре напоминали лишь валяющиеся сломанные сучья да грязные лужи на улицах. Надо думать, что ночные костры и дикие пляски разогнали всех ведьм на несколько миль вокруг.
Итак, деревня стояла на месте, их дом не был разнесен в щепки молнией. Кейт прижалась лбом к стеклу; облегчение, которое она испытала в первые минуты пробуждения, сменилось удивлением. Ей было очень трудно расшифровать все записи Просперо, относящиеся к любовным заклятиям. Но из того немногого, что удалось прочитать, она поняла, что, если заклятие вообще сработает, это будет заметно сразу, подобно вспышке молнии.
Что касается грома и молнии, то они определенно были. Однако что-то не видно, чтобы Вэл мчался к их дому, охваченный могучей страстью, и, срывая дверь с петель, стремился скорее заключить ее в свои объятия…
Может быть, она не вполне поняла записи Просперо? Или заклинание не оказывает действие так быстро, как она себе вообразила? А может, оно вообще не сработало?… Кейт отвернулась от окна и взглянула на книгу, которую накануне оставила на углу своего ночного столика. При дневном свете могущественная книга заклинаний выглядела как-то уж слишком мирно, как… обычный томик фольклора.
Кейт дотронулась до кожаного переплета, все еще мокрого после вчерашнего дождя. Она попыталась вызывать в себе то же состояние таинственного ожидания, предвкушения чуда и даже благоговейного ужаса, которые она пережила прошлой ночью. Но не почувствовала абсолютно ничего. Словно тот ледяной дождь, который загасил ее костер, потушил также и всякое волшебство.
Кейт с грустью смотрела на страницы книги, влажные от дождя. Чернила во многих местах расплылись. Когда Просперо увидит, что она сделала с его книгой, он устроит ей такие кошмары наяву, что ее ужасные сны покажутся ей детской забавой. Он живьем ее поджарит! Впрочем, это уже не имело никакого значения. Она проиграла. Отчего-то Кейт была в этом абсолютно уверена. Сейчас она уже не сомневалась, что после пережитого прошлой ночью страха никогда больше не осмелится иметь дело с такой темной и страшной силой. Кто она такая, чтобы полагать, будто способна справиться с тонким искусством колдовства, оттачиваемого веками? Да никто! Просто глупая, безнадежно влюбленная девчонка…
Так что же ей теперь делать? Кейт опустилась на стул рядом с ночным столиком и положила голову на руки, слишком опустошенная и уставшая, чтобы о чем-то думать.
Резкий стук в дверь вывел ее из оцепенения. Собрав остатки своей энергии, Кейт вскочила и поспешно набросила на книгу Просперо кружевную косынку. Впрочем, как оказалось, это была излишняя предосторожность. Ее комната могла быть завалена древними книгами с заклинаниями — служанка. Ворвавшаяся в ее комнату, едва ли заметила бы даже самого великого колдуна, так она была возбуждена.
— О мисс Кейт, вы наконец проснулись, слава богу! Вы должны спуститься. Мисс Эффи спрашивала о вас, она просто в ужасном состоянии.
«Боже, Эффи… — с тоской подумала Кейт. — Пожалуйста! Только не сейчас!»
— Что там стряслось? — спросила она.
— Да все эта миссис Белл! Она уже побывала здесь сегодня и, представляете, потребовала, чтобы ее пустили к мисс Эффи, хотя бедная хозяйка даже не успела выпить свой шоколад!
Кейт сразу напряглась, почувствовав, как у нее засосало под ложечкой. Местная белошвейка и портниха Элис Белл была самой известной в деревне сплетницей.
— Эта женщина наябедничала на вас, мисс Кейт, — продолжала Нэн возмущенно. — Она сказала мисс, Эффи, что вы убежали прошлой ночью и что вы брали свою лошадь из конюшни.
— Ах, дьявольщина!
— И в самом деле, мисс, — согласилась Нэн с сочувствием, хотя ее всегда несколько шокировали выражения девушки.
Кейт едва сдержалась, чтобы не выругаться покрепче. Она так надеялась, что в общей суете Хэллоуина ее отсутствия никто не заметит! Особенно Эффи, которая имела обыкновение устраивать истерики по малейшему поводу. К счастью, Эффи уже очень давно отказалась от мысли контролировать поступки Кейт, предпочитая пребывать в блаженном неведении по поводу того, что делает ее воспитанница.
Черт бы побрал Элис Белл с ее привычкой совать нос в чужие дела! Кейт готова была задушить ее своими руками. Если бы эта старая сплетница вкладывала столько же умения и энергии в работу с иголкой, Торрекомб уже заткнул бы за пояс Париж на мировом рынке моды.
Кейт с тоской посмотрела в окно. Только этого ей не хватает после всех разочарований сегодняшней ночи! Она почувствовала нестерпимое желание выбраться из комнаты по ветвям старого дуба и удрать куда-нибудь подальше. Она часто так делала в детстве, когда Эффи доводила ее до отчаяния, приставая к ней С куклами, лентами или примеркой нового платья. В таких случаях Эффи смотрела на Кейт своими печальными большими глазами, которые тут же наполнялись слезами, стоило Кейт хотя бы попытаться объяснить, что она вовсе не хочет новую куклу или новое платье. Все, что она когда-либо хотела, — это поскорее освободиться и убежать к Вэлу…
Кейт тяжело вздохнула. Эффи, конечно, временами казалась глуповатой, но была неизменно добра и великодушна. Кейт знала, что доставила этой доброй женщине более чем достаточно огорчений за все эти годы, а потому сейчас не имела права сбежать. Она бросила последний взгляд в окно, а затем повернулась к взволнованной Нэн и сказала с тоскливым вздохом:
— Скажи Эффи, что я сейчас же спущусь.
Пятнадцать минут спустя Кейт появилась в нижнем зале, одетая в скромное блекло-серое платье; этот цвет полностью соответствовал ее настроению. В ее облике не осталось и намека на ту ведьму-цыганку, что танцевала ночью возле костра, бормоча заклинания. Она скрутила свои непослушные черные волосы в низкий тугой пучок, хотя и опасалась, что он придает ей вид строгой старой девы. «А впрочем, почему бы нет? — подумала Кейт уныло. — Это, по-видимому, и есть мой удел».
Собравшись с духом, она подошла к двери гостиной. Было бы еще ничего, если бы Эффи начала читать ей нотацию, или браниться, или даже оттаскала бы за уши… Кейт могла бы вытерпеть и брань, и даже побои. Вот только слезы и горькие сетования она совершенно не могла выносить.
Сжав зубы, она повернула ручку — и осторожно вошла в странный мир, который представляла собой гостиная Эльфриды Фитцледж. В камине ревел огонь — Эффи обычно предпочитала такую жару, что в комнате можно было жарить каштаны. Она могла бы выращивать здесь тропические растения, если бы, конечно, нашла место для них среди всей этой беспорядочно наставленной мебели, которая была вся сдвинута так, что в голову невольно приходила мысль о враждующих армиях, идущих в бой друг на друга.
А еще здесь была коллекция часов. Дюжины самых разных часов висели на стенах, громоздились на каминной полке и полностью заполняли этажерку. Когда Кейт только приехала в этот дом, который здесь называли Розовый коттедж, она думала, что их постоянное многоголосое тиканье сведет ее с ума. Но со временем так привыкла, что почти совсем не замечала часов — за исключением того момента, когда все они разом начинали оглушительно звонить на разные голоса, отбивая каждый час.
Некоторые из этих хронометров были подарены благодарными Сентледжами в знак признательности за услуги Эффи в качестве свахи. Кейт же казалось совершенно невероятным, чтобы легкомысленная, взбалмошная Эффи и в самом деле обладала какой-то сверхъестественной способностью находить каждому Сентледжу его истинную любовь.
И в этот момент Эффи меньше всего была похожа на знаменитого Искателя невест, от которого зависит судьба могущественного рода. Она полулежала на кушетке, прижав ладонь ко лбу, все еще облаченная в ночную рубашку и халат. На трехногом столике рядом с ней стояли нюхательные соли и лежала куча смятых носовых платков. Однако Кейт сразу заметила, что, несмотря на трагическую позу Эффи, шторы на окне гостиной откинуты так, чтобы она могла видеть, кто идет по улице, и что под кружевным чепцом ее волосы, как всегда, аккуратно завиты. Для женщины, которой перевалило за сорок, Эффи довольно хорошо сохранилась, и ее волосы счастливо избежали седины. Правда, Кейт подозревала, что она просто выдергивает нежелательные серебряные ниточки, и даже боялась, что однажды Эффи выдерет все волосы и окажется просто лысой.
Насколько Кейт помнила, Эффи всегда отказывалась признавать неумолимый ход времени и одевалась и причесывалась, как молоденькая девушка. Но сегодня солнечный свет, заливающий комнату, был особенно безжалостен к ней, подчеркивая разрушительные следы прожитых лет, особенно заметные в линиях рта и морщинках вокруг глаз.
Когда Кейт осторожно закрыла дверь, Эффи повернулась к ней со скорбным вздохом.
— Ох, Кейт, Кейт! — воскликнула она дрожащим голосом, протягивая к ней руку.
За долгие годы общения с Эффи Кейт успела убедиться, что самый лучший способ справляться с ее плохим настроением — это сохранять бодрый, веселый тон. Поэтому она решительно направилась к ней, обходя многочисленные предметы на своем пути.