— Это ты здорово придумала — использовать библиотеку не по ее прямому назначению.
   — А, — усмехнулась она, — до меня это придумали уже многие. Ведающий ею унтер-офицер имеет обыкновение сдавать ее за сигареты всем по очереди.
   — Тихо, — прервал он ее и схватил за руку. Они прислушались. Но никаких звуков не было слышно — только их дыхание.
   — Ты сегодня слишком осторожен, Карл, — заметила Эльфрида.
   — Просто мне не хотелось бы потерять тебя.
   — Этого не случится, если у тебя не появится такого желания. А потом — библиотека совсем не единственное место, где мы можем встречаться. Одна моя знакомая из швейной мастерской, замужняя, живет там, внизу, в городе, правда в одной маленькой комнате, с мужем, конечно. Но он железнодорожник и часто бывает в отлучке. А моя подруга любит ходить в кино. Если мы будем покупать ей билеты да еще подбросим курева и что-либо выпить, она иногда будет уступать нам свою комнату на пару часов.
   — Идея неплохая, — согласился Крафт. — Ведь тут, в казарме, мне не совсем удобно, да и небезопасно. Положение у меня на службе сейчас довольно шаткое. И если, вдобавок ко всему, меня застукают в сей пикантной ситуации, мне несдобровать.
   — Иди ко мне, — смеясь, позвала Эльфрида. — Давай найдем друг друга, пока нас не сцапали другие.
   Она откинулась на ложе и потянула его к себе. Крафт ощутил аромат ее кожи, и его руки заскользили по ее телу. Несмотря на то, что он знал ее всю, до кончиков ногтей, — каждый раз ему казалось, что он встречается с ней впервые. И в самый страстный миг кто-то постучал в дверь. Любовники испуганно оторвались друг от друга. Им понадобились считанные секунды, чтобы вернуться в суровую действительность. Крафт знаком приказал Эльфриде — замри. Он осторожно встал и крикнул в дверь:
   — Кто там? Прошу не мешать — я должен работать!
   — Ах вот как! Это вы называете работой? — раздался резкий, грубый голос, показавшийся Крафту знакомым. Он взглянул на Эльфриду. Она кивнула ему и облегченно рассмеялась. Затем поднялась и встала в небрежной позе, почти не набросив ничего на себя. И довольно громко сказала:
   — Это капитан Катер — ну кто же еще?
   — Ну, Крафт, открывайте, — зашумел Катер почти добродушно. — Я бы хотел с вами кое о чем побеседовать.
   — Сожалею, — бросил Крафт в закрытую дверь. — Я хотел бы просить вас учесть, что я не один.
   — Ах, мой бедный друг, как будто я этого не знаю. Могу даже назвать имя вашей дамы. Мой нижайший приветик фрейлейн Радемахер, меня-то уж ей нечего стесняться…
   — Одну минуту, — попросил обер-лейтенант Крафт. Он помог Эльфриде натянуть платье. Нашел свои сапоги. Эльфрида ничуть не смутилась. Казалось, ситуация доставляет ей удовольствие. И, расправляя плед, она с живостью заметила:
   — А чем он может нам повредить?
   — Я и в самом деле не хотел вам помешать, — заверил Катер.
   Он вошел в помещение, уже приведенное более или менее в порядок, бодрый, снедаемый любопытством, со своей обязательной улыбкой. Левой рукой он прижимал к себе четырехгранную литровую бутылку, очевидно с «Куантро». Он подмигнул присутствующим — Эльфриде отечески-доверительно, Крафту понимающе, как мужчина мужчине.
   — Честное слово, очень сожалею, что появился немного преждевременно, — сказал он, щуря глазки, — но я ни в коем случае не хотел и опоздать.
   — Откуда вы узнали, что мы здесь?
   — Но, мой друг, я же, в конце концов, не из последних идиотов, а потом — есть же свои люди. Но, может, мы присядем?
   Хозяйским жестом капитан включил верхний свет, придвинул три стула к письменному столу и поставил на него бутылку с «Куантро». Сделал приглашающий к столу жест. Эльфрида опустилась на стул. Крафт подумал, что почти полная еще бутылка поможет перенести присутствие Катера, и сел тоже.
   — В принципе я — ваш друг, — заверил Катер и извлек из карманов брюк три стакана. — От всего сердца желаю вам только хорошего.
   — Тогда можно было бы и не мешать нам.
   Капитан Катер заблеял — он так смеялся, чтобы показать, что он принимает шутку, и даже с удовольствием. Наполнив стаканы до краев, придвинул их каждому.
   — Не подумайте, — успокоил он, — что я хотел бы как-нибудь использовать сложившуюся ситуацию, ну разве только если к этому меня принудят официально. Но в общем-то я галантен целиком и полностью. Я умею молчать. И от всего сердца желаю вам всяческих радостей.
   — На каких условиях, господин капитан?
   Катер ответил не сразу, ибо его внимание было отвлечено. Он уставился на Эльфриду, которая без стеснения поправляла чулки. Они сползли: она ведь надевала их в спешке. Вытянув ноги, сначала правую, затем левую, она подняла их так, что обнажились ляжки. Ее руки скользили по ним играючи, почти нежно. И в разгар этого занятия она взглянула на Катера, который спешно схватился за стакан.
   — Ваше здоровье! — воскликнул он, выпил и при этом причмокнул.
   Крафт улыбнулся Эльфриде и тоже осушил стакан. Он моментально понял, чего достигла этой демонстрацией Эльфрида: она по-своему отомстила Катеру за вторжение. Наконец, коротким движением она натянула юбку и тоже взялась за стакан. После того как выпили все, Катер, кашлянув, сказал:
   — Неужели я дошел до того, чтобы ставить какие-то условия? Это непохоже на меня. Я застукал вас, так сказать, в интиме. Но почему я должен использовать это вам во вред, если мы на дружеской ноге? Я знаю, что мог бы доставить вам, мой дорогой Крафт, неприятности, ибо есть немало людей, которые к вам не благоволят. Они с удовольствием ухватились бы за удобный случай, свидетелем которого я оказался, и не только я, а, скажем, еще унтер-офицер, ведающий сим помещением, которого вы подкупили сигаретами. Но давайте не будем об этом.
   — Ладно, — жестко сказал Крафт, поняв, что он попал в ловушку. — Что вы от меня хотите?
   — Ничего, мой дорогой, как есть ничего. Во всяком случае, сейчас. Но я извещу вас, когда и вы сможете быть мне полезным. И вас, конечно, уважаемая фрейлейн Радемахер. Да, что я еще слыхал, мой милый Крафт, вы должны опекать фрау Барков, которая приезжает завтра, не так ли?
   — Да, вы верно слыхали, господин капитан.
   — Дело это меня интересует, меня и моих близких друзей. Так сказать, из юридических соображений и из государственных. Но вам-то оно наверняка безразлично. Твердо известно пока одно: генерал через свой штаб заказал номер для фрау Барков, причем лучший номер в лучшей гостинице. А что, собственно, нужно этой даме у нас?
   — Сходить на могилу сына, посмотреть, как он жил здесь, где он служил, — чего же еще?
   — И все-таки многовато внимания родственнице павшего воина. Вы не находите? До чего мы дойдем, если за каждыми похоронами будут следовать посещения военной школы с офицерским сопровождением и ужином за столом начальника? Похоже, что тут замешаны какие-то особые, так сказать, личные связи.
   — Почему вы так думаете?
   — Вы полагаете, мне не бросилось в глаза, что генерал проявил необычный интерес к случаю с Барковом? С чего бы? Только потому, что он здесь начальник? Или потому, что лейтенант Барков был особо близок ему? Я имею в виду чисто человеческие отношения. Так сказать, интимные. Понимаете?
   — Вы считаете генерала способным на такое?
   — Я любого считаю способным на все, — ответил Катер и вновь наполнил стаканы. — Видите ли, мой дорогой Крафт, генерал всегда вел монашеский образ жизни. Говорят, что, кроме прелестной Сибиллы Бахнер, он пальцем не пошевелил для кого-либо. Но когда у нас появился лейтенант Барков, он сразу же принял его и потом не раз встречался и беседовал с ним. Больше того, он принимал Баркова в своей личной комнате, куда всем другим вход закрыт. И уж раз мы сегодня здесь только втроем и откровенны друг с другом, я кое-что открою вам: генерал сам затребовал лейтенанта Баркова для службы в нашей школе. Что вы скажете на это?
   — Скажу, что мне ровным счетом наплевать. И это все, что я хотел бы сказать по сему поводу, господин капитан.
   — По мне, мой дорогой, вы можете думать и говорить, что хотите, да и делать все, что вам заблагорассудится. В одиночку или с совокупности с фрейлейн Радемахер. Но если вы узнаете, как обстоит дело с отношениями между генералом и лейтенантом Барковом, тогда я сегодня вечером ничего не видел и не слышал. Поняли вы меня?
   — Вы очень точно выражаетесь, так что вас невозможно не понять.
   — Ну, тогда дело в шляпе, и я могу лишь добавить: за тесное сотрудничество! Более я не хотел бы утруждать вас своим присутствием, вы же наверняка желаете малость побыть одни. И на сей раз без всяких помех. Бутылку можете оставить себе. Итак, приятной, спокойной ночи, мои дорогие!


14. За эту жизнь нужно платить


   — Ты можешь спокойно полежать еще, — сказала Марион Федерс мужу. — Я сделаю все, что нужно.
   — Да я так и так не засну, — ответил капитан Федерс.
   — Ну просто полежи, подремли, полюбуйся на потолок.
   — Не пойдет, — пробурчал Федерс. — Когда я это делаю, то снова начинаю думать.
   — Тогда думай о чем-нибудь приятном.
   — Не могу: нет ничего приятного.
   Утренний свет просачивался сквозь окна маленькой квартирки. Федерс щурился на свет, потом перевернулся на другой бок. Теперь свет ему не мешал: он видел только свою жену, стоявшую около умывальника. Федерс улегся на спину. Утро было свинцово-серым и душным. Затхлая атмосфера ночи господствовала в комнате. Капитан закрыл глаза. Сразу стали слышнее звуки утра: вода, струящаяся по телу, хлопотливые руки трут кожу, кусок мыла взят и положен на место, шаги босых ног. И эти ноги — Федерс различал ясно — прошлепали по мокрому полу, по ковру, влезли в домашние туфли, потопали по кафелю.
   — Застегни получше купальный халат, — сказал он, — обмотай платком шею и голову.
   — Мне не холодно, Эрих.
   — И все же сделай так.
   Федерсу не нужно было поворачиваться к жене — он и так знал, что она делает. Он мог с закрытыми глазами отчетливо представить себе ее, нужно было только одно: чтобы она была тут, рядом.
   — Прости, — сказала она, подкрепляя извинения просящим взглядом.
   — Нечего извиняться, — сказал он. Он все еще смотрел в потолок, и ему чудилось на нем лицо Марион. — У тебя нет ни малейшей причины извиняться передо мной.
   — Ну хорошо, — сказала жена и прошла в соседнюю комнату. — Я повяжу платок.
   Она готовила утренний кофе усталыми, привычно механическими движениями. Ее лицо было серым и заспанным. Она увидела через открытую дверь, что Федерс встает. Он подошел к умывальнику и обнажил туловище до пояса. Она рассматривала его крупные, пропорциональные плечи, мощно вылепленную, мускулистую грудь, жилистые, крепкой хватки руки. Она подошла к двери.
   — Ты красив, — сказала она.
   — Смотри лучше за своим кофе, — проворчал он, не глядя на нее.
   — Я люблю тебя.
   — Я знаю — как любят картину или мелодию.
   Он произнес эти слова с иронической горечью.
   — Ты хочешь, чтобы тебе делали больно.
   — Кто лезет на рожон, должен уметь сносить боль. Банальная истина. Кстати, вода для кофе закипела. И это сейчас самое важное: мне надо на службу.
   — Что ты от меня хочешь? — спросила она с беспокойством.
   — В данный момент ничего, кроме завтрака…

 

 
   — Когда я вас вижу, — говорил капитан Федерс обер-лейтенанту Крафту, — мне становится ясно, что этот мир не так уж мрачен, как казалось вначале. Чем вы меня сегодня порадуете?
   — У меня есть особое желание, господин капитан.
   — Это уже хуже, — заметил Федерс. — Я ведь не Дед Мороз.
   Капитан Федерс стоял у окна в коридоре учебного барака. Курил сигарету и таким образом заполнял обычный перерыв между двумя уроками тактических учений. Фенрихи стояли в приличествующем отдалении группами, размышляя над так называемым маленьким спортивным заданием на соображение. Преподаватель по тактике, чтобы они не скучали в перерыве, занял их маленьким, утонченным вопросом-ловушкой.
   — Могу я поприсутствовать на ваших занятиях, господин капитан?
   Федерс весело осклабился:
   — Уж не хотите ли вы, Крафт, проверить Мои способности и методы?
   — Они мне достаточно известны, — сказал обер-лейтенант. — Я намерен лишь поближе разглядеть некоторых наших фенрихов, если разрешите.
   — Это стадо баранов вы видите каждодневно, с раннего утра до позднего вечера. Вам этого мало?
   — Раз уж я работаю с фенрихами, господин капитан, то я обязан следить за ними и обучать их. Я постепенно выяснил, как они реагируют на меня и на мои методы. Но мне необходимо знать, как они ведут себя у других офицеров.
   — И поэтому вы явились именно ко мне, Крафт? Несмотря на то, что я известен вам как противник индивидуальной опеки? У меня любой реагирует так, как я того хочу, а не так, как ему захочется. Но если вам обязательно хочется все пощупать самому — прошу.
   — Покорнейше благодарю, господин капитан, — сказал Крафт нарочито почтительно. — Меня вполне удовлетворит, если я смогу пристроиться где-нибудь в уголке.
   Капитан Федерс испытующе взглянул на обер-лейтенанта, и глубокая складка прорезала его лоб.
   — Очевидно, было бы глупо предполагать, что вы пришли что-либо вынюхать у меня, Крафт. В вашем положении это было бы неразумно. Кроме того, я не дал бы вам такой возможности. Любая глупость, но ни малейшей подлости. И несмотря на все, что вы слыхали от меня или обо мне…
   — Если вы желаете такого разговора, господин капитан, то…
   — Нет, я такого не хочу. Но и не уклонюсь от него.
   — Обо всем, что вы сказали мне недавней ночью, я поразмыслил. И полагаю, что на вашем месте я думал и действовал бы примерно так же, как и вы.
   Глубокая поперечная складка на лбу капитана стала заметнее. Он сжал зубы. Но глаза его поблескивали. Он ничего более не сказал, может быть, потому, что мимо прошли несколько фенрихов. Он перевел взгляд на улицу, на грязный снег, по которому бессильно скользили лучи февральского солнца. Наконец он опять повернулся к Крафту и спросил:
   — Вы знаете виллу Розенхюгель?
   — Нет, господин капитан.
   — Я покажу вам ее, Крафт, и тогда вы узнаете обо мне больше. Эта встреча не порадует вас, но будет поучительна. Это я вам обещаю.
   — Я всегда охотно воспринимаю все поучительное.
   — Это я вижу. Вы познали и нечто очень существенное — вы учитесь даже на примерах подлости и глупости. Однако пойдемте на занятия. У вас есть какие-нибудь особые пожелания? Например, не хотите ли вы посмотреть каких-либо конкретных фенрихов в свободной дрессировке? Не стесняйтесь, можете спокойно назвать имена.
   Обер-лейтенант Крафт мгновение помедлил. Затем вынул из обшлага пару листков и написал на них восемь имен. Потом прибавил к ним девятое. И передал капитану.
   Федерс быстро взглянул на листки и расхохотался. Он посмотрел на Крафта с удивлением, но дружески:
   — Это похоже на вас, Крафт. Ну точь-в-точь, как я вас себе представляю. Вы пытаетесь остановить крылья ветряка?
   — Я пытаюсь изловить крыс, это более точно.
   — Вы — Дон Кихот, — упрямо продолжал Федерс. — Но такие мне всегда нравились. Ну ладно, пошли, я подую на крылья вашего ветряка.
   — Внимание! — прорычал командир учебного отделения.
   Капитан Федерс вошел в помещение, словно полководец поднялся на холм, где стоит его шатер. Он махнул рукой еще до доклада командира отделения. Фенрихи сели. Федерс предложил обер-лейтенанту Крафту свое место. Закаленным в неприятностях кандидатам в офицеры даже не пришло в голову удивиться присутствию на занятиях офицера-воспитателя. Федерс уже отвлек их внимание первым вопросом:
   — Крамер, какое задание было дано?
   Тот вскочил, как ужаленный осой, и заорал:
   — Рота располагается по квартирам. В глубоком тылу на своей территории или на местах проведения маневров. В каком месте должен расположиться офицер?
   — Вздор, — коротко бросает Федерс. — Раскройте ваши уши, пожалуйста, пошире. Мы здесь не на курсах по обслуживанию гостиниц. Здесь не комнаты заказываются, здесь квартиры — они занимаются, отводятся, реквизируются.
   Так с самого начала был разделан под орех командир учебного отделения — испытанный, бывалый унтер-офицер. Но, казалось, никто не был удивлен разносом. Крафт почувствовал это совершенно определенно. Каждый фенрих был занят самим собой. Все сидели, готовые мгновенно вскочить по приказу, и почти на всех лицах можно было прочитать, что они ожидали вызова, как прыжка в неизвестность. Насколько оправдана была эта предопределенная судьбой безнадежность фенрихов, Крафт узнал буквально через несколько минут.
   — Ну-ка, Амфортас, какую квартиру займете вы, как офицер? При условии, конечно, что вы вообще когда-нибудь станете офицером. Ну, отвечайте — какую квартиру?
   — Ту, которую мне предоставят.
   — Дикая чепуха, Амфортас! — произнес Федерс с уничтожающей резкостью, но не повышая голоса. — Обеспечение роты квартирами — это задача унтер-офицерского сословия. Но ни один офицер не может позволить, чтобы ему подобрал какую-нибудь халупу его подчиненный — он подыскивает квартиру для себя сам, лично. Какую же он ищет, Бемке? Отвечайте.
   — Офицер выбирает самую худшую квартиру, господин капитан, — обреченно вскрикивает фенрих, — ибо он должен показывать пример.
   — Но не пример же идиотизма, парень! Вы учитесь в военной школе, а не в тренировочном лагере будущих святош.
   Капитан Федерс бил с уничтожающей меткостью — быстро, хладнокровно, точно. И тут Крафт понял, что в этом классе нет ни одного фенриха, который в чем-то мог хотя бы приблизиться к своему преподавателю тактики, а если такой и был, то опасался это показать. Федерс как хотел, так и вколачивал в головы своих слушателей истину, что офицер всегда прав. Кроме того, он демонстрировал им приемы, с помощью которых эту идею нужно было вбивать в головы подчиненных. Фенрихи таращили глаза на своего капитана, как кролики на удава. Правда, были и кое-какие нюансы. Некоторые, вроде Амфортаса, Андреаса и Бергера, высказывали правоверную преданность. Другие, скажем Крамер, Вебер и Бемке, были полностью подавлены авторитетом преподавателя. Третьи, такие, как Меслер или Редниц, постоянно выискивали лазейки, в которые можно было спрятаться, но большой надежды не было и у них. Лишь немногие, например Хохбауэр, стремились, казалось, к одному — выдержать испытание полностью, без скидок.
   Следующей жертвой капитана был фенрих Бергер. Он тоже вскочил, как и предыдущие, будто подброшенный пружиной. Светловолосый, полный рвения, суетливый, готовый лопнуть от старания, он набрал полную грудь воздуха и ответил:
   — Я занимаю квартиру среднего качества, чтобы подчеркнуть общность, чувство товарищества.
   — Вы вообще ничего не должны подчеркивать, вы, бездарь. Вы же не бухгалтер. Общность существует только в братской могиле. Товарищество рождается не в выборе постелей. Следующий. Отвечайте вы, Редниц.
   — Я занимаю, безусловно, лучшую квартиру, — ответил тот без запинки.
   — Почему, Редниц? — всадил сразу же следующий вопрос Федерс. — Не потому ли, что сейчас для ответа нет больше выбора?
   — Потому что офицеру по праву полагается все лучшее, господин капитан.
   — Похоже, что вас это устраивает: не желаете ли вы проторчать войну в казино? Никакого участия в боевых действиях без портативного патефона, без ящика с вином, без одеколона и без офицерской картежной компании — так, что ли? Все лучшее! Если вы только поэтому хотите стать офицерами, дражайшие господа, то грош вам цена.
   Эту издевательскую игру капитан Федерс продолжал еще с четверть часа. За это кратчайшее время он «высветил» всех девятерых фенрихов, фамилии которых стояли в записке Крафта. И только после этого он снизошел до того, что дал все более терявшимся фенрихам возможность отыскать наполовину одобренные им формулировки. И результат выглядел примерно следующим образом: офицер должен занимать лучшую квартиру потому, что у него больше всего дел, то есть у него остается слишком мало времени для отдыха, и потому, что большие обязанности не исключают и больших прав, короче, потому, что он является офицером, а не унтер-офицером, не каким-то там нижним чином.
   Карандаши фенрихов строчили по бумаге. Они стремились показать, что готовы раз и навсегда зарубить себе на носу эти сведения — чтобы затем уверенно применять их на войне. Когда с этим было покончено, капитан приказал:
   — Достать карты и блокноты связи! Будем работать по топографической карте номер 674.
   Фенрихи скорчили самые огорченные мины, на какие только были способны. Тем не менее они пытались, как и положено, показать деловое оживление. Явная нерасторопность неотвратимо влекла за собой минусы в оценках. Майор Фрей заявил им об этом совершенно четко в самом начале обучения, реализовав таким образом одну из своих знаменитых «заповедей на все случаи жизни», гласившую: «Я ожидаю, что вы всегда будете полны радости — даже в том случае, если от страха наложите в штаны». Капитану Федерсу подобные жизненные заповеди были чужды. Носили его фенрихи на лице маску радости или нет — ему было безразлично. Главное, чтобы они постоянно ощущали нажим. И если в начале занятий он проводил одиночные акции против фенрихов, то сейчас развернул фронтальную атаку на весь класс, используя топографическую карту номер 674. Эта карта относилась к так называемым «пособиям идиотов», ибо она представляла собой примитивнейшее средство обучения. На ней были нанесены не только обычные топографические знаки — там были отмечены еще некие «пространства», помеченные красными и синими кружочками. Это были определенные местности, которые по воле преподавателя означали запретные зоны, учебные полигоны, районы оперативных действий и так далее. Капитан Федерс сказал:
   — Расположенная в зоне готовности рота переводится для участия в боевых действиях из квадрата А—4 в квадрат Ф—7. Отдайте соответствующий приказ по роте. Время на подготовку — 15 минут. Начинайте.
   Капитан положил перед собой часы. А сам в это время, казалось, начал не спеша изучать какое-то предписание. Однако он не читал его — он наблюдал за фенрихами. То же самое делал и Крафт. Он рассматривал их одного за другим: Меслер и Редниц без стеснения списывали друг у друга; Бемке беспомощно уставился в пространство; Вебер размышлял, исходя потом; Амфортас и Андреас изобразили на лицах крайнюю решимость, хотя им, по всей видимости, было абсолютно неясно, для чего, собственно, им все это было нужно. Хохбауэр принадлежал к тем немногим, которые действительно сосредоточились на задании: он, видимо, четко знал, чего хочет. Через тринадцать минут капитан объявил:
   — Время истекло. Крамер, соберите работы у всех, кроме Меслера и Редница, — те не годятся. Парни списывали друг у друга, а у меня на занятиях каждый производит свой навоз самостоятельно. Запомните это!
   И пока командир учебного отделения вырывал из рук фенрихов их листки, на которых они спешили сделать последние поправки, капитан Федерс уже диктовал:
   — Домашнее задание на завтра: рота занимает позицию в квадрате Ф—7. В ней отсутствует второй взвод. Восполните этот пробел за счет тыловых отделений. Сформулируйте соответствующий приказ. На этом занятия окончены — вываливайтесь. И чтобы через две минуты здесь не маячило ни одной физиономии.
   В две минуты класс опустел. Только Федерс и Крафт стояли друг против друга. И капитан сказал:
   — Если хотите, можете посмотреть дерьмо, которое написали парни. Можете даже взять его с собой.
   — Но ведь эти работы будут вам нужны, господин капитан.
   — Еще бы, — усмехнулся Федерс, — я растапливаю ими свою печку.
   — И на следующем занятии вы не сообщите фенрихам об их ошибках? — удивленно поинтересовался Крафт.
   — Я им скажу, как делать правильно, этого с них хватит. Писанина этих ребят все равно не верна, или не точна, или не закончена. Они и сами знают это. Потому и убежали, навалив полные штаны, а это самый главный эффект в воспитании, которого я добиваюсь. Зачем? Чтобы дать им ощутить предвкушение того ада, в который они хотят попасть в качестве офицеров. Я заставляю их шевелить мозгами, пока они наконец не осознают свою крайнюю духовную скудость. Да мы, собственно, все таковы. Поедемте ко мне на виллу Розенхюгель, и я докажу вам это. Я заказал машину — она будет через полчаса.

 

 
   Через полчаса автомобиль, полуоткрытый «мерседес-кюбель», выехал из казармы. За рулем сидел наглухо закутанный ефрейтор в меховой шапке с наушниками. На заднем сиденье расположились Федерс и Крафт в своих суконных шинелях. Они отчаянно мерзли, и выдыхаемый ими воздух превращался в маленькие облачка. Они объехали Вильдлинген-на-Майне и повернули на шоссе, которое вело в Вюрцбург. Мимо проносились плоские холмы, а выпавший снег навевал меланхолию.
   — Чертовски холодно, — сказал Федерс. — Я должен вбить фенрихам в голову, что это такое намертво промерзшая земля: она увеличивает воздействие взрыва и усложняет рытье могил.
   Вскоре они свернули с шоссе, проскочили идиллические боковые улочки в направлении Ипфхофена, где рос чудесный виноград. Но сейчас горы были пусты, будто вымершие. А колышки между виноградными лозами в их застывшей последовательности походили на бесконечные ряды крестов, какие стоят на кладбищах героев.
   — Что вы думаете о Хохбауэре, господин капитан? — осторожно спросил Крафт.
   — Он наиболее способный в подразделении. Ярко выраженный одаренный тактик, — не задумываясь ответил Федерс. — Мыслит ясно, целеустремленный, решительный. И раз уж вы ему симпатизируете, могу сказать — он прирожденный офицер.