Страница:
А бой, который был подготовлен борьбой поколений русских революционеров, прогремел на этой улице дважды - в 1905 и 1917 годах. Но об этом - следующий очерк.
БОЙ НА ПЛОЩАДИ
Глядя на здание Кинотеатра повторного фильма, со всех сторон обвешанное афишами, рекламой, вывесками мастерских, кафе, и не подумаешь, что оно было опорным пунктом яростной борьбы в дни Октября 1917 года. Площадь эта была одной из главных арен сражения.
Кинотеатр "Унион", предшественник Кинотеатра повторного фильма, зажег свои огни давно; он значится в числе первых "электрических театров" Москвы. Здание это единственное, что осталось на площади от прошлого; другие здания, стоявшие на всех углах и на стрелке бульвара, снесены в разное время.
Бой у Никитских ворот прогремел в октябре 1917 года, но революционные события подготавливались здесь раньше. В этом доме, где проходили тайные собрания кружка Герцена и Огарева, висел портрет юного Огарева, написанный маслом. С портрета смотрел юноша, похожий на романтического героя Шиллера. Как писал впоследствии в "Былом и думах" А. И. Герцен, "на холсте виднелась задумчивость, предваряющая сильную мысль; безотчетная грусть и чрезвычайная кротость просвечивала из серых больших глаз, намекая на будущий рост великого духа; таким он и вырос".
Юность Огарева оборвал Николай I, судивший его за "несвойственные духу правительственные мнения революционные и проникнутые пагубным влиянием Сен-Симона".
В этот дом у Никитских ворот за Огаревым явились ночью полицмейстер, квартальный и казаки. Они увезли поэта, его бумаги, книги. За два часа до ареста Огарева из дома ушел Александр Герцен. За ним вскоре тоже приехали и тоже ночью. Это случилось в 1834 году.
В апреле следующего, 1835 года, когда был объявлен приговор, Герцена привезли в дом генерал-губернатора на Тверскую, где в секретной части он простился с родителями и отправился в ссылку по Владимирской дороге.
В этот же дом Герцен, еще будучи на свободе, приезжал к генерал-губернатору с безуспешной просьбой разрешить ему свидание с другом. Сюда же привезли арестованных, чтобы объявить им решение царя.
На первый допрос Герцена и Огарева доставили в дом обер-полицмейстера на Тверском бульваре, стоявший на месте нового здания МХАТа. Здесь бренчали жандармские шпоры, сабли уральских казаков и цепи арестантов.
История так распорядилась, что и дом у Никитских ворот, где арестовали Николая Огарева, и дом генерал-губернатора, и здание на Тверском бульваре, где велось следствие по делу молодежного кружка, вошли в историю русских революций. Когда наступил 1905 год и Москва смогла заговорить свободно, большевики стали открыто издавать газеты и журналы. 27 ноября в Москве впервые вышла легально революционная газета партии "Борьба". На ее издание весь месяц собирались средства, изыскивались бумага, типография. Очень помог тогда известный русский писатель Н. Гарин-Михайловский, автор "Детства Темы" и "Гимназистов", давший на издание газеты 15 тысяч рублей.
Контора редакции расположилась в доме у Никитских ворот, где собирался кружок Герцена и Огарева, тех, кто основал "Колокол", вольную русскую печать. Вот как вспоминает об этих днях 1905 года автор книги "Революционная Москва" С. Мицкевич: "В те боевые революционные дни сотни лиц толпились в конторе редакции (у Никитских ворот), приносили статьи, корреспонденции, известия, приходили узнать новости: здесь был центр революционной информации".
Членами редколлегии, сотрудниками "Борьбы" были Ленин, Марат - В. Шанцер, руководитель московских большевиков, Луначарский, Воровский, Ольминский и другие известные публицисты. Фактически газета была органом Центральною Комитета партии в Москве. Естественно, что царское правительство преследовало газету. После выхода шестого номера арестовали ее редактора, а после девятого номера "Борьбу" закрыли. В этом последнем номере, вышедшем 7 декабря, напечатано воззвание Московского Совета рабочих депутатов и других революционных организаций с призывом ко всеобщей стачке и вооруженному восстанию.
И бой прогремел. У Никитских ворот собираются массы народа. Бьет артиллерия, шрапнелью и пулями разгоняя восставших. В конце улицы, там, где она "впадает" в Кудринскую площадь, за баррикадами встала Пресня. Там пролетариат дал кровавый бой самодержавию.
В октябре 1917 года Никитские ворота стали одним из главных мест сражения. Белые яростно наступали на Московский Совет, располагавшийся в бывшем дворце генерал-губернатора. А опорным пунктом этого наступления стало известное нам здание градоначальства. Здесь засели сотни юнкеров, вооруженные пулеметами. Отсюда рукой подать до Московского Совета. Бой за здание градоначальства решал многое в судьбе восстания. При штурме пали Сергей Барболин и Николай Жебрунов, члены Союза рабочей молодежи "III Интернационал". На бульваре в память о 1917 годе установлен большой камень-куб. После взятия здания градоначальства главным узлом сопротивления белых стала площадь Никитских ворот. Юнкера под руководством офицеров выстроили здесь по всем правилам фортификации блиндаж, установили несколько рядов заграждений из колючей проволоки. На здании кинотеатра "Унион" появились пулеметы и бомбометы. На Никитские ворота наступали по Большой Никитской от Пресни и по Тверскому бульвару, переулками. Никитские ворота стали ключевой позицией всего западного сектора восстания, потому что они прикрывали дорогу к Арбату и Кремлю, где были главные силы белых.
За Никитские ворота бой шел беспрерывно семь суток. 2 ноября некто штабс-капитан Доманский доносил начальству: "За последний день нашим отрядом, занимающим театр "Унион", захвачены дома на углу Малой Никитской и Малой Бронной в общем числе трех. На занятие этих домов израсходовано 30 человек убитыми и ранеными 2... Считаю занятую нами позицию очень важной".
Да, это была важная позиция. Решающий бой произошел здесь в тот же день к вечеру, когда с разных сторон началось продвижение красных войск. Белые стали отступать к Арбату по бульвару...
Бой у Никитских ворот описан в мельчайших подробностях его невольным очевидцем, будущим русским писателем Константином Паустовским, жившим тогда в доме на углу Большой Никитской и Тверского бульвара, где теперь построено новое здание ТАСС. Еще недавно тут находился двухэтажный старый жилой дом. В нем-то и застал студента Костю Паустовского бой, который длился семь дней и ночей. Из-за артиллерийского обстрела загорелся дом с аптекой, стоявший там, где ныне памятник Тимирязеву. Загорелся и другой соседний дом, подожженный юнкерами.
И вот жильцы, наконец, увидели, как по бульвару цепью побежали красногвардейцы с винтовками наперевес, и вскоре в дом ворвались освободители. Бой утих.
"Мы осторожно вышли на Тверской бульвар, - пишет К. Паустовский. - В серой изморози и дыму стояли липы с перебитыми ветками. Вдоль бульвара до самого памятника Пушкину пылали траурные факелы разбитых газовых фонарей. Весь бульвар был густо опутан порванными проводами. Они жалобно звенели, качаясь, и задевали о камни мостовой. На трамвайных рельсах лежала, ощерив желтые зубы, убитая лошадь.
...Все было кончено. С Тверской несся в холодной мгле ликующий кимвальный гром нескольких оркестров".
Они играли "Интернационал".
ТЕАТР БОЛЬШИХ СТРАСТЕЙ
За долгую историю Никитской в разных домах ее размещались разные театры. В клубе университета сейчас выступает самодеятельный студенческий театр, а в начале XIX века в этом здании играла труппа, где дебютировал Михаил Щепкин. Шли спектакли, как уже говорилось, и в здании, ставшем теперь обычным жилым пятиэтажным домом № 26.
Но театром, где каждый вечер загораются огни, стал только один дом, построенный на углу улицы и Малого Кисловского переулка. Хозяйка дворца (ныне в нем Дом культуры медицинских работников) княгиня Е. Шаховская-Глебова-Стрешнева, несмотря на свою тройную аристократическую фамилию, ударилась в коммерцию. Она купила землю по соседству, сломала все находившиеся здесь строения и стала строить театр. Архитектор придал ему внешне черты русского стиля. На довольно малом участке появилось вместительное здание с партером, амфитеатром, бельэтажем и двумя ярусами балконов (в нем 1232 места). Свой дворец княгиня приспособила для концертов и балов, переделала его внутри и снаружи, сменив старую классическую одежду на новую - в модном тогда русском стиле.
"Никитскому театру", как его называли в свое время по имени улицы, свыше ста лет. Он построен в 1885 году. По фамилии антрепренера Г. Парадиза, устраивавшего здесь гастроли, театр стали именовать "Парадиз". Его сцена принимала многие отечественные и иностранные труппы, отчего театр называли "Интернациональным". На его подмостках выступали великолепные зарубежные актеры, и среди них знаменитая Сара Бернар. Видели здесь москвичи украинские труппы, венскую оперетту. Одно время тут давала спектакли Московская комическая опера.
В "Никитском театре" играл Теревсат - Театр революционной сатиры. В 1922 году его преобразовали в Театр Революции. Руководить им пригласили режиссера Всеволода Мейерхольда. Одновременно с Виталием Собиновым он был удостоен звания народного артиста республики.
Было у них еще нечто общее. Собинов, как известно, учился в Московском университете, закончил юридический факультет. Молодой Мейерхольд, приехав в Москву из Пензы, также вначале выбрал себе юридическое поприще - поступил в университет на юридический факультет год спустя после того, как его окончил Собинов. Занимался он здесь всего год и перевелся в театральное училище, руководимое В. И. Немировичем-Данченко. Своим учителем Мейерхольд считал Константина Сергеевича Станиславского. Четыре года он успешно выступал на сцене МХАТа, но потом решил, как и Евгений Вахтангов, также начинавший во МХАТе, идти своим путем и уехал на режиссерскую работу в провинцию.
В Театр Революции В. Э. Мейерхольд пришел в зените славы. В апреле 1923 года Москва чествовала режиссера в Большом театре. Вслед за актерами, поэтами, драматургами, в числе которых был В. Маяковский, на сцену театра вышли красноармейцы. Они вручили режиссеру знамя и сообщили, что избрали его почетным красноармейцем. Так появились у Мейерхольда краснозвездная шапка, гимнастерка и сапоги, которые он нередко носил пока не погиб в застенках Лубянки.
В театре на Никитской В. Э. Мейерхольд работал сравнительно недолго всего два года, но вместе с ним в театре появились молодые блистательные актеры - Мария Бабанова, Николай Охлопков, Дмитрий Орлов, молодые авторы, в том числе драматург Анатолий Файко. Последний в своих мемуарах запечатлел Мейерхольда на репетиции в Театре Революции: "Высокий, немного сутуловатый, уже немолодой, сухопарый человек в сером пиджаке, с жилистой шеей и очень заметной сединой в волосах вдруг превращался в грациознейшее порхающее создание, полное легкости, лукавства и капризного кокетства. Мы смотрели на него разиня рот..." И было отчего.
В Театре Революции на Никитской зрители впервые, в 1922 году, увидели перед собой сцену без занавеса, без рампы. Подмостки не загромождали декорации, бутафория, чтобы актерам ничто не мешало двигаться. Декорации только обозначались контурами и представляли собой архитектурные конструкции...
С того времени выходила на эту сцену Мария Ивановна Бабанова. Она впервые сыграла тут Полиньку в "Доходном месте" А. Островского. Свыше полувека украшала сцену театра Мария Бабанова, народная артистка СССР, чаровавшая всех неповторимым голосом. Когда-то, услышав случайно голос молодой девушки, бывшей тогда инструктором районного отдела народного образования, известная московская актриса сказала ей: "С таким голосом надо идти на сцену". И она пошла... Ей пришлось испытать успех во многих ролях, она запомнилась всем, кто хотя бы раз видел ее на сцене или слышал по радио. В 1935 году Бабанова сыграла Джульетту в трагедии Шекспира. А в 1954 году в другой трагедии Шекспира играла Офелию...
В этом театре блистали многие актерские таланты. 5 ноября 1937 года в Театре Революции состоялась премьера пьесы А. Корнейчука "Правда". В тот вечер зрители впервые увидели на сцене Ленина, чей образ был создан Максимом Штраухом. Через неделю в Театре Вахтангова роль Ленина сыграл Борис Щукин. Сравнивая игру исполнителей, Крупская писала тогда в "Правде": "Надо сказать, что обоим артистам, играющим Ильича... удалось показать Ленина на трибуне, у товарища Штрауха даже в голосе слышались иногда нотки Ильича..."
В этом же московском театре начинал и Николай Охлопков. Он родился на рубеже двух веков, окончил кадетский корпус, учился по классу виолончели в музыкальном училище, занимался рисованием в школе живописи. Но истинным призванием его оказался театр. Молодой богатырь пришел в театр мебельщиком-декоратором, а вскоре стал актером и режиссером. Его первой постановкой было "массовое действо", показанное на главной площади революционного Иркутска с участием не только актеров, но и пехоты, кавалерии, артиллерии, рабочих фабрик и заводов, крестьян окрестных деревень. Вот с каким размахом начал Николай Охлопков...
В театр на Большой Никитской Николай Охлопков пришел главным режиссером в годы войны, когда коллектив вернулся из эвакуации. С тех пор до последних дней жизни он руководил им, воплощая во многих постановках свою идею о "театре больших страстей и эксперимента". Режиссер, как и в годы юности, стремился вывести действие за пределы обычной сцены, переносил его в партер, отказывался от занавеса. По его предложению театр назвали именем Владимира Маяковского, считавшего, что театр - не отражающее зеркало, а увеличительное стекло. На этой сцене Н. Охлопков поставил "Молодую гвардию" по собственной инсценировке, одобренной автором романа А. Фадеевым, а также многие спектакли, вошедшие в историю советского искусства.
Образы, создаваемые Охлопковым-актером, видели миллионы зрителей на экранах кино: он играл былинного Василия Буслая в "Александре Невском", питерского рабочего Василия в картинах "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году"...
Мемориальная доска с бронзовым барельефом Николая Охлопкова укреплена на фасаде Академического Театра имени Маяковского, бывшего Театра Революции - "театра больших страстей и эксперимента". По вечерам в нем дают спектакли новые актеры и режиссеры.
СОЗВЕЗДИЕ ИМЕН
Вознесенский, бывший Большой Чернышевский переулок - назывался по имени графа З. Г. Чернышева, построившего на главной улице Москвы здание, которому суждено было войти в историю города. Оно было резиденцией генерал-губернатора, а в 1917 году в нем поселился Московский Совет, ныне мэрия.
На протяжении 631 метра в переулке сохранилось много старых домов, стоящих в линию, как предписывали правила застройки города, утвержденные в конце XVIII века. Только один из домов - № 6 - свободно стоит в глубине двора, отступив от красной линии улицы. Этот дом принадлежал старинному дворянскому роду Сумароковых. В 1716 году тут находился двор "стряпчего с ключом" П. Б. Сумарокова. Спустя год у него родился внук Александр.
Так в роду потомственных дворян появился поэт, которого называют также первым русским драматургом. Он же был и первым директором российского театра. В этом московском доме Александр Сумароков провел детские годы - 16 лет, а затем уехал учиться в новую столицу. Бросив службу, он вернулся в Москву и целиком отдался творчеству.
В дни коронации Екатерины II Сумароков составлял программу маскарада "Торжествующая Минерва". В этом небывалом по масштабу театрализованном действии, кроме актеров, участвовали 4 тысячи москвичей. Длился маскарад несколько дней и проходил по главным улицам. Двести колесниц, запряженных волами, везли ряженых, которые обличали пороки и воспевали добродетель. Для этого маскарада поэт написал хоры "Пьяниц", "Невежества", "Обмана", "Ко гордости".
Выступал Сумароков в разных жанрах, но особенно преуспел в драматургии. Первыми его пьесы ставили в Москве студенты университета. Как писал в прошлом веке автор "Старой Москвы" И. Пыляев, "современники ставили его наравне с Мольером и Расином, плакали от его драм и смеялись до слез, любуясь его комедиями".
Вольтер называл Сумарокова "славой своего отечества". О жизни Сумарокова слагали легенды. Тому причиной - характер этого человека, который о себе лучше всего сказал сам. Обращаясь за помощью в тяжелую годину с письмом к всесильному князю Г. Потемкину, Сумароков писал: "Я человек. У меня пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные. Им любо будет, если я умру с голода или холода".
Сумароков оставил несколько стихотворений, посвященных Москве.
Достояно я хвалю тебя, великий град,
Тебе примера нет в премногом сем народе!
Но хвален больше ты еще причиной сей,
Что ты жилище, град, возлюбленной моей.
В Москву, к ужасу родных, Сумароков вернулся с любимой женщиной крепостной отца; родственники не пожелали жить под одной крышей с "крепостной девкой" и покинули дом.
У Сумарокова было доброе сердце. Однажды, встретив на улице нищего офицера, поэт снял с себя золоченый мундир и отдал ему, а вернувшись домой, тотчас переоделся и поехал просить за этого офицера. В другой раз в свою трагедию он ввел слова, повествующие о бедственном положении сирот - детей русского ученого С. П. Крашенинникова, описавшего Камчатку. Он помог этим детям. Однако себе помочь не смог - дом его был описан за долги.
Хотя сохранились предания о том, что Сумароков в пылу гнева мог обломать палку о спину актера, плохо читавшего его стихи, именно московские артисты пронесли на руках гроб первого русского драматурга и похоронили за свой счет в Донском монастыре. Оказавшись в монастыре, А. С. Пушкин отыскал могилу забытого Сумарокова и отдал долг его памяти, хотя в молодости высказывался о нем пренебрежительно.
В бывшем доме Сумарокова поэт, быть может, сам того не зная, бывал часто: в нем жил его друг поэт Евгений Баратынский.
"Кто тебе говорит, что у Баратынского я не бываю? Я и сегодня провожу у него вечер, и вчера был у него, мы всякий день видимся", - писал Пушкин жене в конце сентября 1832 года.
В этом доме в переулке Е. Баратынский поселился после женитьбы на Анастасии Энгельгардт, дочери хозяина особняка. Пушкин тут бывал, в этих стенах он читал "Повести Белкина". Пушкина и Баратынского в Москве часто видели вместе. Их одновременно избрали в Общество любителей русской поэзии, они совместно издали сборник "Две повести в стихах", где были помещены "Граф Нулин" Пушкина и "Бал" Баратынского. Такими же словами, как позднее Пушкин, сказал о себе после женитьбы Баратынский: "Я женат и счастлив".
Счастье это он испытал, живя в этом доме в Москве, о которой писал: "Как не любить родной Москвы". О себе, как об одном своем герое, Баратынский мог сказать: "Он был вскормлен сей Москвой". Здесь вышло его первое собрание сочинений, восторженно встреченное Пушкиным. Дом Сумарокова и Баратынского много раз переделывался; от прошлого в нем осталась на столбах ворот надпись: "Свободен от постоя". С давних пор существовал обычай размещать солдат на зимние квартиры в частные дома, и, чтобы освободиться от постоя, нужно было заплатить изрядную сумму казне. Есть и другая надпись на воротах, относящаяся к одному из поздних владельцев - А. В. Станкевичу, родному брату Николая Станкевича, философа, властителя дум московской молодежи. Его именем назывался проезд в наше время.
Отсюда достаточно пройти сто шагов, перейти на другую сторону проезда, чтобы очутиться у дома поэта Петра Вяземского. Двухэтажный флигель этого дома, выходящий в переулок маленькими окнами двух этажей, украшен мемориальной доской: "Здесь в 1826 - 1832 годах А. С. Пушкин бывал у поэта П. А. Вяземского".
Судьба оказалась добра к этому поэту, родившемуся на семь лет раньше своего гениального друга и пережившему его на сорок с лишним лет. Вяземский, как и Пушкин, родился в Москве. Он принимал участие в Бородинском бою, где под ним убило двух лошадей. Он дожил до выхода в свет романа Льва Толстого "Война и мир", был его критиком. Прочитав лицейские строки Пушкина, Вяземский увидел в нем "будущего гиганта, который всех нас перерастет", и всячески стремился помочь ему.
Дом Вяземского вошел в историю не только из-за того, что тут бывал Пушкин, читавший два раза "Бориса Годунова". Сюда приходили многие писатели, тут родилась идея издавать журнал "Московский телеграф", в котором печатались лучшие писатели России.
Дружеские отношения связывали Вяземского и с А. Грибоедовым, вместе они написали водевиль "Кто брат, кто сестра", переложенный на музыку А. Верстовским. "Скоро после приезда в Москву Грибоедов читал у меня и про одного меня комедию свою", - вспоминал поэт. То было "Горе от ума".
Хотя Вяземский с 30-х годов переехал на службу в Петербург, а потом жил за границей, он говорил о себе: "Я родом и сердцем москвич. В ней родился я, в ней протекло лучшее время моей жизни..."
Петр Вяземский оставил неизгладимый след в русской литературе и своими стихами, и своими критическими статьями. Кто не знает этих строк, ставших народной песней: "Тройка мчится, тройка скачет, вьется пыль из-под копыт..."
Строки Вяземского, как и Баратынского, нередко вплетались в строки Пушкина. Эпиграфом к первой главе "Евгения Онегина" Пушкин взял слова друга: "И жить торопится, и чувствовать спешит".
В бумагах Карла Маркса сохранился специально для него сделанный перевод сатирического стихотворения "Русский бог", где обличается "бог дворовых без сапог, бар в санях при двух лакеях"... Это тоже строки князя Петра Вяземского.
Так в одном маленьком переулке длиной в 631 метр сошлись пути-дороги Вяземского, Баратынского, Пушкина. Задолго до их рождения им прокладывал путь в литературе Александр Сумароков, утверждавший, что "прекрасный наш язык способен ко всему"...
Дому этому суждена долгая жизнь. Недавно его восстановили, и, пройдя по комнатам, видишь прекрасные лепные потолки, резные двери, беломраморные камины. В наш век в нем свыше тридцати лет прожил Иван Жолтовский, автор зданий Центрального ипподрома, дома на Моховой, многих других сооружений. Ему поручили составлять первый советский план новой Москвы и докладывать его в 1918 году Ленину.
"ПЕРЕЙДУТ К ПОТОМСТВУ"
На бывшей Никитской, где дома возводились по проектам самых лучших зодчих, один из дворцов был сооружен по плану его хозяйки, не имевшей никакого архитектурного образования, - Екатерины Романовны Дашковой.
Сохранилась фотография прошлого века, сделанная с той стороны улицы, где стоит по сей день напротив консерватории побеленная церковь Малого Вознесения. В глубине двора на снимке виден двухэтажный особняк-дворец с крыльями, главный вход в который украшают выступающие вперед полукругом колонны. Если встать на то же место, где была сделана фотография, мы увидим эту полуротонду, но теперь на своих плечах старый дворец несет еще три этажа, потому что его перестроили для Московской консерватории.
А в конце XVIII - начале XIX века в "приходе Малого Вознесения" был известный всей Москве дом княгини Екатерины Романовны Дашковой. Княгиню Дашкову знали и в Петербурге, и во многих городах Европы, где она побывала во время своих длительных путешествий. С кем бы она ни встречалась, на каждого производила сильнейшее впечатление, потому что была человеком, о котором говорят: такие рождаются раз в столетие! Так, после встречи с ней Вольтер написал: "Княгиня Дашкова достаточно известная деяниями, которые перейдут к потомству... Эта удивительная княгиня пробыла у меня в Ферне два дня, она совсем не похожа на наших парижских дам..." Это была, безусловно, выдающаяся женщина XVIII века.
Портрет Е. Р. Дашковой сегодня можно увидеть в здании бывшего Нескучного дворца, где теперь заседает президиум Академии наук. Одиннадцать лет в конце XVIII века Академия наук возглавлялась именно ею, она была ее директором. Мало того, Екатерина Дашкова основала также Российскую академию, созданную для развития русского языка, и была ее первым президентом. Таким образом, она руководила одновременно двумя академиями (впоследствии Российская академия слилась с Академией наук).
По инициативе Дашковой вышел шеститомный "Словарь академии Российской". Для него она написала много статей, а также дала толкование многих нравственных понятий. По инициативе Дашковой построено новое главное здание академии, учреждены публичные лекции, "переводческий департамент" для издания зарубежных книг; она издавала разные журналы и сама в них выступала как автор пьес, статей, интереснейших мемуаров. Русская литература обязана ей тем, что она разрешила напечатать свободолюбивую трагедию Я. Б. Княжнина "Вадим Новгородский", запрещенную и изъятую по распоряжению Екатерины II, увидевшей в ней "слишком строгий и горький упрек верховной власти". За издание "Вадима" Екатерина II принудила Дашкову уйти в "долгосрочный отпуск". При Павле I ее отправили в ссылку, и она жила в крестьянской избе, превратив ее в кабинет ученого.
После восшествия на престол Александра I у отстраненной от всех должностей Дашковой вновь появилась возможность заниматься общественной деятельностью; академики единогласно, по своей инициативе предложили ей снова пост директора. Благодаря Екатерине Романовне академия вышла из финансового кризиса, стала располагать доходами...
БОЙ НА ПЛОЩАДИ
Глядя на здание Кинотеатра повторного фильма, со всех сторон обвешанное афишами, рекламой, вывесками мастерских, кафе, и не подумаешь, что оно было опорным пунктом яростной борьбы в дни Октября 1917 года. Площадь эта была одной из главных арен сражения.
Кинотеатр "Унион", предшественник Кинотеатра повторного фильма, зажег свои огни давно; он значится в числе первых "электрических театров" Москвы. Здание это единственное, что осталось на площади от прошлого; другие здания, стоявшие на всех углах и на стрелке бульвара, снесены в разное время.
Бой у Никитских ворот прогремел в октябре 1917 года, но революционные события подготавливались здесь раньше. В этом доме, где проходили тайные собрания кружка Герцена и Огарева, висел портрет юного Огарева, написанный маслом. С портрета смотрел юноша, похожий на романтического героя Шиллера. Как писал впоследствии в "Былом и думах" А. И. Герцен, "на холсте виднелась задумчивость, предваряющая сильную мысль; безотчетная грусть и чрезвычайная кротость просвечивала из серых больших глаз, намекая на будущий рост великого духа; таким он и вырос".
Юность Огарева оборвал Николай I, судивший его за "несвойственные духу правительственные мнения революционные и проникнутые пагубным влиянием Сен-Симона".
В этот дом у Никитских ворот за Огаревым явились ночью полицмейстер, квартальный и казаки. Они увезли поэта, его бумаги, книги. За два часа до ареста Огарева из дома ушел Александр Герцен. За ним вскоре тоже приехали и тоже ночью. Это случилось в 1834 году.
В апреле следующего, 1835 года, когда был объявлен приговор, Герцена привезли в дом генерал-губернатора на Тверскую, где в секретной части он простился с родителями и отправился в ссылку по Владимирской дороге.
В этот же дом Герцен, еще будучи на свободе, приезжал к генерал-губернатору с безуспешной просьбой разрешить ему свидание с другом. Сюда же привезли арестованных, чтобы объявить им решение царя.
На первый допрос Герцена и Огарева доставили в дом обер-полицмейстера на Тверском бульваре, стоявший на месте нового здания МХАТа. Здесь бренчали жандармские шпоры, сабли уральских казаков и цепи арестантов.
История так распорядилась, что и дом у Никитских ворот, где арестовали Николая Огарева, и дом генерал-губернатора, и здание на Тверском бульваре, где велось следствие по делу молодежного кружка, вошли в историю русских революций. Когда наступил 1905 год и Москва смогла заговорить свободно, большевики стали открыто издавать газеты и журналы. 27 ноября в Москве впервые вышла легально революционная газета партии "Борьба". На ее издание весь месяц собирались средства, изыскивались бумага, типография. Очень помог тогда известный русский писатель Н. Гарин-Михайловский, автор "Детства Темы" и "Гимназистов", давший на издание газеты 15 тысяч рублей.
Контора редакции расположилась в доме у Никитских ворот, где собирался кружок Герцена и Огарева, тех, кто основал "Колокол", вольную русскую печать. Вот как вспоминает об этих днях 1905 года автор книги "Революционная Москва" С. Мицкевич: "В те боевые революционные дни сотни лиц толпились в конторе редакции (у Никитских ворот), приносили статьи, корреспонденции, известия, приходили узнать новости: здесь был центр революционной информации".
Членами редколлегии, сотрудниками "Борьбы" были Ленин, Марат - В. Шанцер, руководитель московских большевиков, Луначарский, Воровский, Ольминский и другие известные публицисты. Фактически газета была органом Центральною Комитета партии в Москве. Естественно, что царское правительство преследовало газету. После выхода шестого номера арестовали ее редактора, а после девятого номера "Борьбу" закрыли. В этом последнем номере, вышедшем 7 декабря, напечатано воззвание Московского Совета рабочих депутатов и других революционных организаций с призывом ко всеобщей стачке и вооруженному восстанию.
И бой прогремел. У Никитских ворот собираются массы народа. Бьет артиллерия, шрапнелью и пулями разгоняя восставших. В конце улицы, там, где она "впадает" в Кудринскую площадь, за баррикадами встала Пресня. Там пролетариат дал кровавый бой самодержавию.
В октябре 1917 года Никитские ворота стали одним из главных мест сражения. Белые яростно наступали на Московский Совет, располагавшийся в бывшем дворце генерал-губернатора. А опорным пунктом этого наступления стало известное нам здание градоначальства. Здесь засели сотни юнкеров, вооруженные пулеметами. Отсюда рукой подать до Московского Совета. Бой за здание градоначальства решал многое в судьбе восстания. При штурме пали Сергей Барболин и Николай Жебрунов, члены Союза рабочей молодежи "III Интернационал". На бульваре в память о 1917 годе установлен большой камень-куб. После взятия здания градоначальства главным узлом сопротивления белых стала площадь Никитских ворот. Юнкера под руководством офицеров выстроили здесь по всем правилам фортификации блиндаж, установили несколько рядов заграждений из колючей проволоки. На здании кинотеатра "Унион" появились пулеметы и бомбометы. На Никитские ворота наступали по Большой Никитской от Пресни и по Тверскому бульвару, переулками. Никитские ворота стали ключевой позицией всего западного сектора восстания, потому что они прикрывали дорогу к Арбату и Кремлю, где были главные силы белых.
За Никитские ворота бой шел беспрерывно семь суток. 2 ноября некто штабс-капитан Доманский доносил начальству: "За последний день нашим отрядом, занимающим театр "Унион", захвачены дома на углу Малой Никитской и Малой Бронной в общем числе трех. На занятие этих домов израсходовано 30 человек убитыми и ранеными 2... Считаю занятую нами позицию очень важной".
Да, это была важная позиция. Решающий бой произошел здесь в тот же день к вечеру, когда с разных сторон началось продвижение красных войск. Белые стали отступать к Арбату по бульвару...
Бой у Никитских ворот описан в мельчайших подробностях его невольным очевидцем, будущим русским писателем Константином Паустовским, жившим тогда в доме на углу Большой Никитской и Тверского бульвара, где теперь построено новое здание ТАСС. Еще недавно тут находился двухэтажный старый жилой дом. В нем-то и застал студента Костю Паустовского бой, который длился семь дней и ночей. Из-за артиллерийского обстрела загорелся дом с аптекой, стоявший там, где ныне памятник Тимирязеву. Загорелся и другой соседний дом, подожженный юнкерами.
И вот жильцы, наконец, увидели, как по бульвару цепью побежали красногвардейцы с винтовками наперевес, и вскоре в дом ворвались освободители. Бой утих.
"Мы осторожно вышли на Тверской бульвар, - пишет К. Паустовский. - В серой изморози и дыму стояли липы с перебитыми ветками. Вдоль бульвара до самого памятника Пушкину пылали траурные факелы разбитых газовых фонарей. Весь бульвар был густо опутан порванными проводами. Они жалобно звенели, качаясь, и задевали о камни мостовой. На трамвайных рельсах лежала, ощерив желтые зубы, убитая лошадь.
...Все было кончено. С Тверской несся в холодной мгле ликующий кимвальный гром нескольких оркестров".
Они играли "Интернационал".
ТЕАТР БОЛЬШИХ СТРАСТЕЙ
За долгую историю Никитской в разных домах ее размещались разные театры. В клубе университета сейчас выступает самодеятельный студенческий театр, а в начале XIX века в этом здании играла труппа, где дебютировал Михаил Щепкин. Шли спектакли, как уже говорилось, и в здании, ставшем теперь обычным жилым пятиэтажным домом № 26.
Но театром, где каждый вечер загораются огни, стал только один дом, построенный на углу улицы и Малого Кисловского переулка. Хозяйка дворца (ныне в нем Дом культуры медицинских работников) княгиня Е. Шаховская-Глебова-Стрешнева, несмотря на свою тройную аристократическую фамилию, ударилась в коммерцию. Она купила землю по соседству, сломала все находившиеся здесь строения и стала строить театр. Архитектор придал ему внешне черты русского стиля. На довольно малом участке появилось вместительное здание с партером, амфитеатром, бельэтажем и двумя ярусами балконов (в нем 1232 места). Свой дворец княгиня приспособила для концертов и балов, переделала его внутри и снаружи, сменив старую классическую одежду на новую - в модном тогда русском стиле.
"Никитскому театру", как его называли в свое время по имени улицы, свыше ста лет. Он построен в 1885 году. По фамилии антрепренера Г. Парадиза, устраивавшего здесь гастроли, театр стали именовать "Парадиз". Его сцена принимала многие отечественные и иностранные труппы, отчего театр называли "Интернациональным". На его подмостках выступали великолепные зарубежные актеры, и среди них знаменитая Сара Бернар. Видели здесь москвичи украинские труппы, венскую оперетту. Одно время тут давала спектакли Московская комическая опера.
В "Никитском театре" играл Теревсат - Театр революционной сатиры. В 1922 году его преобразовали в Театр Революции. Руководить им пригласили режиссера Всеволода Мейерхольда. Одновременно с Виталием Собиновым он был удостоен звания народного артиста республики.
Было у них еще нечто общее. Собинов, как известно, учился в Московском университете, закончил юридический факультет. Молодой Мейерхольд, приехав в Москву из Пензы, также вначале выбрал себе юридическое поприще - поступил в университет на юридический факультет год спустя после того, как его окончил Собинов. Занимался он здесь всего год и перевелся в театральное училище, руководимое В. И. Немировичем-Данченко. Своим учителем Мейерхольд считал Константина Сергеевича Станиславского. Четыре года он успешно выступал на сцене МХАТа, но потом решил, как и Евгений Вахтангов, также начинавший во МХАТе, идти своим путем и уехал на режиссерскую работу в провинцию.
В Театр Революции В. Э. Мейерхольд пришел в зените славы. В апреле 1923 года Москва чествовала режиссера в Большом театре. Вслед за актерами, поэтами, драматургами, в числе которых был В. Маяковский, на сцену театра вышли красноармейцы. Они вручили режиссеру знамя и сообщили, что избрали его почетным красноармейцем. Так появились у Мейерхольда краснозвездная шапка, гимнастерка и сапоги, которые он нередко носил пока не погиб в застенках Лубянки.
В театре на Никитской В. Э. Мейерхольд работал сравнительно недолго всего два года, но вместе с ним в театре появились молодые блистательные актеры - Мария Бабанова, Николай Охлопков, Дмитрий Орлов, молодые авторы, в том числе драматург Анатолий Файко. Последний в своих мемуарах запечатлел Мейерхольда на репетиции в Театре Революции: "Высокий, немного сутуловатый, уже немолодой, сухопарый человек в сером пиджаке, с жилистой шеей и очень заметной сединой в волосах вдруг превращался в грациознейшее порхающее создание, полное легкости, лукавства и капризного кокетства. Мы смотрели на него разиня рот..." И было отчего.
В Театре Революции на Никитской зрители впервые, в 1922 году, увидели перед собой сцену без занавеса, без рампы. Подмостки не загромождали декорации, бутафория, чтобы актерам ничто не мешало двигаться. Декорации только обозначались контурами и представляли собой архитектурные конструкции...
С того времени выходила на эту сцену Мария Ивановна Бабанова. Она впервые сыграла тут Полиньку в "Доходном месте" А. Островского. Свыше полувека украшала сцену театра Мария Бабанова, народная артистка СССР, чаровавшая всех неповторимым голосом. Когда-то, услышав случайно голос молодой девушки, бывшей тогда инструктором районного отдела народного образования, известная московская актриса сказала ей: "С таким голосом надо идти на сцену". И она пошла... Ей пришлось испытать успех во многих ролях, она запомнилась всем, кто хотя бы раз видел ее на сцене или слышал по радио. В 1935 году Бабанова сыграла Джульетту в трагедии Шекспира. А в 1954 году в другой трагедии Шекспира играла Офелию...
В этом театре блистали многие актерские таланты. 5 ноября 1937 года в Театре Революции состоялась премьера пьесы А. Корнейчука "Правда". В тот вечер зрители впервые увидели на сцене Ленина, чей образ был создан Максимом Штраухом. Через неделю в Театре Вахтангова роль Ленина сыграл Борис Щукин. Сравнивая игру исполнителей, Крупская писала тогда в "Правде": "Надо сказать, что обоим артистам, играющим Ильича... удалось показать Ленина на трибуне, у товарища Штрауха даже в голосе слышались иногда нотки Ильича..."
В этом же московском театре начинал и Николай Охлопков. Он родился на рубеже двух веков, окончил кадетский корпус, учился по классу виолончели в музыкальном училище, занимался рисованием в школе живописи. Но истинным призванием его оказался театр. Молодой богатырь пришел в театр мебельщиком-декоратором, а вскоре стал актером и режиссером. Его первой постановкой было "массовое действо", показанное на главной площади революционного Иркутска с участием не только актеров, но и пехоты, кавалерии, артиллерии, рабочих фабрик и заводов, крестьян окрестных деревень. Вот с каким размахом начал Николай Охлопков...
В театр на Большой Никитской Николай Охлопков пришел главным режиссером в годы войны, когда коллектив вернулся из эвакуации. С тех пор до последних дней жизни он руководил им, воплощая во многих постановках свою идею о "театре больших страстей и эксперимента". Режиссер, как и в годы юности, стремился вывести действие за пределы обычной сцены, переносил его в партер, отказывался от занавеса. По его предложению театр назвали именем Владимира Маяковского, считавшего, что театр - не отражающее зеркало, а увеличительное стекло. На этой сцене Н. Охлопков поставил "Молодую гвардию" по собственной инсценировке, одобренной автором романа А. Фадеевым, а также многие спектакли, вошедшие в историю советского искусства.
Образы, создаваемые Охлопковым-актером, видели миллионы зрителей на экранах кино: он играл былинного Василия Буслая в "Александре Невском", питерского рабочего Василия в картинах "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году"...
Мемориальная доска с бронзовым барельефом Николая Охлопкова укреплена на фасаде Академического Театра имени Маяковского, бывшего Театра Революции - "театра больших страстей и эксперимента". По вечерам в нем дают спектакли новые актеры и режиссеры.
СОЗВЕЗДИЕ ИМЕН
Вознесенский, бывший Большой Чернышевский переулок - назывался по имени графа З. Г. Чернышева, построившего на главной улице Москвы здание, которому суждено было войти в историю города. Оно было резиденцией генерал-губернатора, а в 1917 году в нем поселился Московский Совет, ныне мэрия.
На протяжении 631 метра в переулке сохранилось много старых домов, стоящих в линию, как предписывали правила застройки города, утвержденные в конце XVIII века. Только один из домов - № 6 - свободно стоит в глубине двора, отступив от красной линии улицы. Этот дом принадлежал старинному дворянскому роду Сумароковых. В 1716 году тут находился двор "стряпчего с ключом" П. Б. Сумарокова. Спустя год у него родился внук Александр.
Так в роду потомственных дворян появился поэт, которого называют также первым русским драматургом. Он же был и первым директором российского театра. В этом московском доме Александр Сумароков провел детские годы - 16 лет, а затем уехал учиться в новую столицу. Бросив службу, он вернулся в Москву и целиком отдался творчеству.
В дни коронации Екатерины II Сумароков составлял программу маскарада "Торжествующая Минерва". В этом небывалом по масштабу театрализованном действии, кроме актеров, участвовали 4 тысячи москвичей. Длился маскарад несколько дней и проходил по главным улицам. Двести колесниц, запряженных волами, везли ряженых, которые обличали пороки и воспевали добродетель. Для этого маскарада поэт написал хоры "Пьяниц", "Невежества", "Обмана", "Ко гордости".
Выступал Сумароков в разных жанрах, но особенно преуспел в драматургии. Первыми его пьесы ставили в Москве студенты университета. Как писал в прошлом веке автор "Старой Москвы" И. Пыляев, "современники ставили его наравне с Мольером и Расином, плакали от его драм и смеялись до слез, любуясь его комедиями".
Вольтер называл Сумарокова "славой своего отечества". О жизни Сумарокова слагали легенды. Тому причиной - характер этого человека, который о себе лучше всего сказал сам. Обращаясь за помощью в тяжелую годину с письмом к всесильному князю Г. Потемкину, Сумароков писал: "Я человек. У меня пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные. Им любо будет, если я умру с голода или холода".
Сумароков оставил несколько стихотворений, посвященных Москве.
Достояно я хвалю тебя, великий град,
Тебе примера нет в премногом сем народе!
Но хвален больше ты еще причиной сей,
Что ты жилище, град, возлюбленной моей.
В Москву, к ужасу родных, Сумароков вернулся с любимой женщиной крепостной отца; родственники не пожелали жить под одной крышей с "крепостной девкой" и покинули дом.
У Сумарокова было доброе сердце. Однажды, встретив на улице нищего офицера, поэт снял с себя золоченый мундир и отдал ему, а вернувшись домой, тотчас переоделся и поехал просить за этого офицера. В другой раз в свою трагедию он ввел слова, повествующие о бедственном положении сирот - детей русского ученого С. П. Крашенинникова, описавшего Камчатку. Он помог этим детям. Однако себе помочь не смог - дом его был описан за долги.
Хотя сохранились предания о том, что Сумароков в пылу гнева мог обломать палку о спину актера, плохо читавшего его стихи, именно московские артисты пронесли на руках гроб первого русского драматурга и похоронили за свой счет в Донском монастыре. Оказавшись в монастыре, А. С. Пушкин отыскал могилу забытого Сумарокова и отдал долг его памяти, хотя в молодости высказывался о нем пренебрежительно.
В бывшем доме Сумарокова поэт, быть может, сам того не зная, бывал часто: в нем жил его друг поэт Евгений Баратынский.
"Кто тебе говорит, что у Баратынского я не бываю? Я и сегодня провожу у него вечер, и вчера был у него, мы всякий день видимся", - писал Пушкин жене в конце сентября 1832 года.
В этом доме в переулке Е. Баратынский поселился после женитьбы на Анастасии Энгельгардт, дочери хозяина особняка. Пушкин тут бывал, в этих стенах он читал "Повести Белкина". Пушкина и Баратынского в Москве часто видели вместе. Их одновременно избрали в Общество любителей русской поэзии, они совместно издали сборник "Две повести в стихах", где были помещены "Граф Нулин" Пушкина и "Бал" Баратынского. Такими же словами, как позднее Пушкин, сказал о себе после женитьбы Баратынский: "Я женат и счастлив".
Счастье это он испытал, живя в этом доме в Москве, о которой писал: "Как не любить родной Москвы". О себе, как об одном своем герое, Баратынский мог сказать: "Он был вскормлен сей Москвой". Здесь вышло его первое собрание сочинений, восторженно встреченное Пушкиным. Дом Сумарокова и Баратынского много раз переделывался; от прошлого в нем осталась на столбах ворот надпись: "Свободен от постоя". С давних пор существовал обычай размещать солдат на зимние квартиры в частные дома, и, чтобы освободиться от постоя, нужно было заплатить изрядную сумму казне. Есть и другая надпись на воротах, относящаяся к одному из поздних владельцев - А. В. Станкевичу, родному брату Николая Станкевича, философа, властителя дум московской молодежи. Его именем назывался проезд в наше время.
Отсюда достаточно пройти сто шагов, перейти на другую сторону проезда, чтобы очутиться у дома поэта Петра Вяземского. Двухэтажный флигель этого дома, выходящий в переулок маленькими окнами двух этажей, украшен мемориальной доской: "Здесь в 1826 - 1832 годах А. С. Пушкин бывал у поэта П. А. Вяземского".
Судьба оказалась добра к этому поэту, родившемуся на семь лет раньше своего гениального друга и пережившему его на сорок с лишним лет. Вяземский, как и Пушкин, родился в Москве. Он принимал участие в Бородинском бою, где под ним убило двух лошадей. Он дожил до выхода в свет романа Льва Толстого "Война и мир", был его критиком. Прочитав лицейские строки Пушкина, Вяземский увидел в нем "будущего гиганта, который всех нас перерастет", и всячески стремился помочь ему.
Дом Вяземского вошел в историю не только из-за того, что тут бывал Пушкин, читавший два раза "Бориса Годунова". Сюда приходили многие писатели, тут родилась идея издавать журнал "Московский телеграф", в котором печатались лучшие писатели России.
Дружеские отношения связывали Вяземского и с А. Грибоедовым, вместе они написали водевиль "Кто брат, кто сестра", переложенный на музыку А. Верстовским. "Скоро после приезда в Москву Грибоедов читал у меня и про одного меня комедию свою", - вспоминал поэт. То было "Горе от ума".
Хотя Вяземский с 30-х годов переехал на службу в Петербург, а потом жил за границей, он говорил о себе: "Я родом и сердцем москвич. В ней родился я, в ней протекло лучшее время моей жизни..."
Петр Вяземский оставил неизгладимый след в русской литературе и своими стихами, и своими критическими статьями. Кто не знает этих строк, ставших народной песней: "Тройка мчится, тройка скачет, вьется пыль из-под копыт..."
Строки Вяземского, как и Баратынского, нередко вплетались в строки Пушкина. Эпиграфом к первой главе "Евгения Онегина" Пушкин взял слова друга: "И жить торопится, и чувствовать спешит".
В бумагах Карла Маркса сохранился специально для него сделанный перевод сатирического стихотворения "Русский бог", где обличается "бог дворовых без сапог, бар в санях при двух лакеях"... Это тоже строки князя Петра Вяземского.
Так в одном маленьком переулке длиной в 631 метр сошлись пути-дороги Вяземского, Баратынского, Пушкина. Задолго до их рождения им прокладывал путь в литературе Александр Сумароков, утверждавший, что "прекрасный наш язык способен ко всему"...
Дому этому суждена долгая жизнь. Недавно его восстановили, и, пройдя по комнатам, видишь прекрасные лепные потолки, резные двери, беломраморные камины. В наш век в нем свыше тридцати лет прожил Иван Жолтовский, автор зданий Центрального ипподрома, дома на Моховой, многих других сооружений. Ему поручили составлять первый советский план новой Москвы и докладывать его в 1918 году Ленину.
"ПЕРЕЙДУТ К ПОТОМСТВУ"
На бывшей Никитской, где дома возводились по проектам самых лучших зодчих, один из дворцов был сооружен по плану его хозяйки, не имевшей никакого архитектурного образования, - Екатерины Романовны Дашковой.
Сохранилась фотография прошлого века, сделанная с той стороны улицы, где стоит по сей день напротив консерватории побеленная церковь Малого Вознесения. В глубине двора на снимке виден двухэтажный особняк-дворец с крыльями, главный вход в который украшают выступающие вперед полукругом колонны. Если встать на то же место, где была сделана фотография, мы увидим эту полуротонду, но теперь на своих плечах старый дворец несет еще три этажа, потому что его перестроили для Московской консерватории.
А в конце XVIII - начале XIX века в "приходе Малого Вознесения" был известный всей Москве дом княгини Екатерины Романовны Дашковой. Княгиню Дашкову знали и в Петербурге, и во многих городах Европы, где она побывала во время своих длительных путешествий. С кем бы она ни встречалась, на каждого производила сильнейшее впечатление, потому что была человеком, о котором говорят: такие рождаются раз в столетие! Так, после встречи с ней Вольтер написал: "Княгиня Дашкова достаточно известная деяниями, которые перейдут к потомству... Эта удивительная княгиня пробыла у меня в Ферне два дня, она совсем не похожа на наших парижских дам..." Это была, безусловно, выдающаяся женщина XVIII века.
Портрет Е. Р. Дашковой сегодня можно увидеть в здании бывшего Нескучного дворца, где теперь заседает президиум Академии наук. Одиннадцать лет в конце XVIII века Академия наук возглавлялась именно ею, она была ее директором. Мало того, Екатерина Дашкова основала также Российскую академию, созданную для развития русского языка, и была ее первым президентом. Таким образом, она руководила одновременно двумя академиями (впоследствии Российская академия слилась с Академией наук).
По инициативе Дашковой вышел шеститомный "Словарь академии Российской". Для него она написала много статей, а также дала толкование многих нравственных понятий. По инициативе Дашковой построено новое главное здание академии, учреждены публичные лекции, "переводческий департамент" для издания зарубежных книг; она издавала разные журналы и сама в них выступала как автор пьес, статей, интереснейших мемуаров. Русская литература обязана ей тем, что она разрешила напечатать свободолюбивую трагедию Я. Б. Княжнина "Вадим Новгородский", запрещенную и изъятую по распоряжению Екатерины II, увидевшей в ней "слишком строгий и горький упрек верховной власти". За издание "Вадима" Екатерина II принудила Дашкову уйти в "долгосрочный отпуск". При Павле I ее отправили в ссылку, и она жила в крестьянской избе, превратив ее в кабинет ученого.
После восшествия на престол Александра I у отстраненной от всех должностей Дашковой вновь появилась возможность заниматься общественной деятельностью; академики единогласно, по своей инициативе предложили ей снова пост директора. Благодаря Екатерине Романовне академия вышла из финансового кризиса, стала располагать доходами...