— И куда они отправились?
   — Предполагается, что он спрятался в Центральных горах с двадцатью девятью вооруженными людьми. Имей в виду, отец Миндо — сильный вождь, так что, без сомнения, он ждал его там и с ним еще другие воины. Ходят слухи, что кое-кто из нижних чинов армии Раки тоже взбунтовались.
   — И правильно, — сказал Гарри. — Миндо прирожденный лидер.
   Керри протянул тонкий листок бумаги.
   — Вот манифест Миндо, напечатанный, когда он был в тюрьме. Только одному Богу известно, кто прочтет это, ведь только четырнадцать процентов населения грамотны.
   — Э, да он на английском, — удивился Гарри.
   — Обычный пропагандистский шаг, рассчитанный на ООН и австралийцев, — сказал Керри. — Разумеется, есть и вариант на пиджин-инглиш.
   Гарри быстро прочел манифест Миидо.
   — А ведь многое тут верно, Керри. Миндо ясно осознает, что на Пауи никогда не будет никаких иностранных разработок, если иностранные специалисты боятся жить здесь. Молодец, он объясняет, почему залоговый и выкупной бизнес должен быть немедленно приостановлен.
   — Сейчас гораздо труднее становится остановить разбой между племенами, — возразил Керри.
   — Ты думаешь, наши люди стали пленниками, Керри?
   — Они не первые белые, исчезнувшие в странах третьего мира. Но если наши люди стали заложниками, то, возможно, это было сделано для того, чтобы запросить за них выкуп. А потом, возможно, планы похитителей нарушились.
   Керри открыл дверь конторы, и Гарри сунул в карман смятый листок с манифестом.
   Ожидающий армейский капитан вышел им навстречу, отдал честь и протянул письмо. С явной неохотой он стал собираться уходить из оснащенного кондиционером офиса Керри.
   — Прежде, чем мы отправимся, я сделаю один телефонный звонок, хорошо? — спросил Гарри.
   Капитан кивнул и с удовольствием вернулся в кресло.
   Дозвонившись до своего сиднейского банковского менеджера, Гарри объяснил ему, чего он хочет.
   — Керри не в силах сделать это, хотя запомните: Керри это соль земли.
   — Он — соль земли? — переспросил Эл Кинсмен.
   — Да, соль земли, — сказал Гарри. — Но он не в состоянии выполнить этого. Поэтому, Эл, я хочу, чтобы вы сделали это для меня.
   Удовлетворенный тем, что их пароль «соль земли» был произнесен, подвергнут сомнению и повторен, Эл Кинсмен незамедлительно принял к сведению, что банк должен обзвонить пресс-службы и объявить о вознаграждении от имени сиднейского отделения.
   Увидев на лице у Керри удивленное выражение, Гарри мрачно произнес:
   — Все в порядке, они не смогут меня уволить. Мысленно он добавил: «И до тех пор, пока у меня находятся часы, принадлежавшие Артуру и Родди, Джерри не осмелится быстро провернуть дело с Раки за моей спиной».
   Но с этих пор было ясно, что Джерри берет на себя опеку над «Нэксусом», а Гарри он всегда будет считать человеком, бросившим вызов его авторитету. Для Гарри в «Нэксусе» не было будущего. Но Гарри уже решил, что и для «Нэксуса» нет места в его будущем. Единственное, чего он хотел теперь, была Анни, а все остальное в жизни могло и подождать.
 
   Придя во дворец, Гарри был снова отведен в темную, заставленную мебелью комнату, где он стал свидетелем сцены с последней женой Раки.
   Поверх персидского ковра стоял витиеватый, украшенный золотом французский диван девятнадцатого века. Прямо напротив него на треноге стоял старомодный фотоаппарат. Голова фотографа скрывалась под черной тряпицей, и можно было видеть только его потасканные брюки-клеш.
   Президент Раки, великолепный в своей ярко-красной военной форме, сидел на диване. Рядом с ним изогнулась пухленькая кучерявая юная девица. На ней было длинное платье из голубого сатина с широкими рукавами. В одной руке она держала бутылку кока-колы, что на Пауи являлось предметом роскоши, а другой рукой запихивала в рот президента земляные орехи. Когда он разевал свой розовый, огромный, сверкающий зубами рот, чтобы поймать им орех, он напоминал бегемота.
   Раболепный фотограф сменил пластинку, но Раки жестом услал его прочь, говоря при этом:
   — Довольно, ты и так много извел пленки на одну официальную фотографию. — И рассмеялся на удивление высоким, пронзительным смехом.
   Маленький черный похотливый котенок продолжал поедать арахис, игнорируя появление Гарри, но Раки кивнул:
   — Вас должны были проводить в мой кабинет, мистер Скотт, а не сюда. — Раки взял со стола два темных стакана. Гарри заметил, что в одном боку стола вмонтировано радио. Раки любил всякие игрушки. Гарри знал, что многие люди с Запада презирают Раки за его полудетские, непосредственные и даже вульгарные манеры, но Гарри они казались смешными и трогательными.
   Следуя за Раки по яркому пурпурному ковру в коридоре, Гарри заметил, что его ботинки из страусовой кожи, украшенные бриллиантами, были снабжены высоченными каблуками. Придя в свой кабинет, Раки уселся за письменный стол и скрестил на груди руки. Гарри он не предложил сесть и тот остался стоять, зная, что должен изображать из себя мальчика, трепещущего перед директором школы.
   — Я слышал, вы сегодня побывали в Катанге? — спросил Раки.
   Гарри кивнул. Он знал, что теперь за ним постоянно следят.
   — И что же вам удалось узнать?
   — Я узнал, что пять женщин два дня назад вышли в открытое море на лодке, господин президент.
   Гарри был осторожен, чтобы не проявить ни сарказма, ни раздражительности. Тон его голоса был уважительным и нейтральным. Он знал, как быстро спокойное настроение президента может смениться гневом, параноидальной подозрительностью, безумной яростью.
   — Есть лишь доказательства, что беглецы расположились лагерем в священном месте, — сказал Раки. — А доказательств того, что это были белые или женщины, нет. Пустые сплетни постоянно циркулируют по этому острову. Это ужасно.
   Гарри не стал уточнять, кто может носить черный кружевной лифчик.
   — Я вызвал вас сюда, чтобы окончательно определить дату подписания соглашения, — сказал президент.
   — Мы еще не оговорили всех условий контракта, — сказал Гарри, — не пришли к соглашению в некоторых деталях. Как вы знаете, мои коллеги в Питтсбурге не имели дела с таким видом торговли. Им нужно время, чтобы утрясти эти платы. Наши законы строги.
   Полчаса Гарри продолжал обсуждать условия. В конце-концов договорились снова встретиться через два дня, 17 марта, а за это время люди в Питтсбурге придут к какому-то решению. У Гарри оставалось достаточно времени, чтобы придумывать, как еще оттянуть подписание соглашения, что по закону скомпрометирует «Нэксус» на ближайшие десять лет.
   Президент встал, подчеркивая тем самым, что разговор окончен.
   — Да, кстати, — сказал он, — нам бы не хотелось, чтобы вы снова исчезли, мистер Скотт. Вам лучше ходить с военной охраной, пока вы здесь на острове.
   — Благодарю вас, но у меня есть два телохранителя из «Нэксуса», — вежливо ответил Гарри.
   Президент знал, что этот упрямый австралийский идиот шагу не сделает, чтобы об этом тотчас не доложили ему, президенту, и пожал плечами:
   — Как хотите.
   Выйдя из дворца, Гарри получил свой «Смит и Вессон».
   Отказавшись от предложения проводить его до гостиницы, Гарри решил отправиться назад. Был яркий солнечный день, и он был при оружии.
   Направляясь в сторону городка, Гарри размышлял о поведении Раки. Президент дал понять, что исчезнувшие члены «Нэксуса» его не касаются, потому что они пропали накануне того дня, когда Раки вернулся к власти. Но почему Раки ничего не сказал Гарри, что следы женщин обнаружены. Может быть, потому, что, если бы женщины были живы, Раки мог бы и отыскать их? Если женщины исчезли после того, как были взяты в плен и заключены в каком-то секретном лагере, то, должно быть, мужчины все еще оставались там. И в таком случае Раки имел бы возможность разыскать их.
   Почему он так вел себя? Почему исчезновение женщин он приписывает каким-то слухам?
   Была и еще одна загадка. Почему с ноября по март Раки разыгрывал из себя труднодоступную фигуру и вдруг внезапно захотел немедленного подписания соглашения 15 марта, через три дня после сообщения о том, что женщины живы. Дураку ясно, что тут какая-то связь, но вот какая именно, Гарри никак не мог понять.
   Шагая вдоль бульвара, усажанного деревьями, Гарри пожалел, что отправился пешком — солнце пекло нещадно. К тому времени, когда он миновал последнее обнесенное колючей проволокой колониальное здание и вышел к городку, его штаны и рубашка «сафари» насквозь пропитались потом. Может быть, лучше было бы вызвать машину, но это означало, что пришлось бы околачиваться вокруг этого зловещего, дурного дворца, покуда из Маунт-Иды приедет машина.
   Гарри свернул и нос к носу встретился с группой солдат в форме цвета хаки. Он прошел мимо, чувствуя на себе их взгляды, в которых не было ненависти, но было что-то другое, более пугающее. Ясное дело, что тут могли потребовать денег.
   Когда целая дюжина молодых головорезов окружила Гарри, он понял, что придется ему воспользоваться своим пистолетом.
   Один из них, самый высокий, встал перед Гарри и прорычал:
   — Деньги.
   Гарри вспомнил, что опустошил весь свой кошелек, потратившись на этих двух жутко дорогих поросят сегодня утром и раздал все сигареты и часы жителям племени
   Катанга.
   — У меня ничего нет, — сказал он. — Но я могу достать денег. Пойдемте со мной в гостиницу. Я сразу дам вам много денег.
   — Ты нет деньги? Ты, белый человек, нет деньги?
   — Нету.
   Гарри почувствовал невыносимую боль в почках. Кто-то ударил его прикладом автомата по затылку, кто-то пнул ногой в живот.
   Он упал, подогнув колени, чтобы предохранить пах, и обвив руками голову, и они начали его избивать.
   Гарри не мог как следует открыть глаза, настолько распухли его веки. Через узкие щелочки он видел грязные белые кирпичи. Пистолет, конечно, исчез. Одежда вся была порвана. Попытавшись поднести руку к кровоточащему носу, он почувствовал, что пальцы его все переломаны. Он заставил себя разлепить глаза. Свет был тусклым, но он увидел, что все вокруг перепачкано экскрементами. Он решил больше не двигаться. Нужно было восстановить дыхание. Надо попытаться не обращать внимания на невыносимый, густой запах сваленных в кучу человеческих тел, заляпанных калом и грязью.
   Кое-как справившись с удушьем, он сделал попытку сесть. Это было трудно, поскольку чье-то голое тело лежало у него на ногах. Другое влажное и теплое тело смердило сбоку.
   Он узнал, где он. Это была одна из пещеровидных тюремных камер куинстаунской полиции. Трое голых чернокожих делили с ним эту камеру. Двое были без сознания, а скорчившийся в углу старик находился в состоянии ступора. В соседних камерах кто-то ревел, кто-то рыдал. Гарри почувствовал незримую близость множества избитых, искалеченных тел.
   Гарри снова попытался сесть, и на сей раз ему это удалось. Преодолевая боль, вытащил ноги из-под лежащего поперек них тела. Он пополз на одной руке, покуда не уперся в черную решетку, за которой можно было увидеть стол дежурного сержанта. Свет на улице быстро угасал, а значит, было где-то шесть часов вечера.
   Гарри потрогал свой нос. Да, они разбили его. Дверь открылась. Двое в хаки втащили еще одного. Он рычал, вся его одежда была залита кровью. Кто-то закричал. Солдат, сидевший за столом дежурного, встал и шагнул вправо, скрывшись из поля зрения Гарри. Мужчину в окровавленной одежде протащили по камере, как тюк с отбросами. Гарри услышал крик, хруст костей, вой, затем все стихло.
   Гарри сидел скрючившись, спрятав голову в колени. Он не хотел, чтобы они знали, что он пришел в сознание. Он понял, что сейчас ему нужно быть как можно более незаметным. Возможно, до самого завтрашнего утра, когда Рон Чанг должен отвезти Гарри в аэропорт, где его будет дожидаться вертолет.
   Оттуда миссис Чанг позвонит Керри, тот свяжется с дворцом, и ему скажут, в котором часу он покинул дворец, и сообщат о том, что он отказался от охраны. Черт, почему он так глупо поступил! Тогда Керри свяжется с полицией — то есть, позвонит сюда, — чтобы сообщить о его исчезновении. За десять минут Керри доедет до взлетной площадки в Маунт-Иде. Эх, черт возьми, нет! Вертолет ведь будет в аэропорту Куинстауна дожидаться, когда с первыми лучами солнца Гарри и Джоун сядут на него, значит, Керри поедет туда. По этой дороге ему придется целый час пилить двадцать семь миль до городка, так что Гарри остается ждать его только к восьми часам утра завтра.
   Казалось, что это — целая вечность.
   В одной из соседних камер слышались стоны и глухие удары, сопровождающиеся хлюпающими звуками. Кого-то методично избивали.
   «Целых четырнадцать часов ожидания!» — тоскливо подумал Гарри. Человек, лежащий рядом с ним, застонал, очнулся, его вырвало прямо под ноги к Гарри, затем он упал навзничь на цементный пол.
   Внезапно стоны за стеной прекратились. Должно быть, там избивают заложников или черт их знает, кого. Скорее всего, заложников.
   Выглядывая из-под руки, Гарри насчитал четверых солдат, находящихся в приемной полицейского участка. Затем остался один, он улегся на письменный стол и стал барабанить каблуками ботинок по ветхому стулу, не обращая никакого внимания на все происходящее вокруг.
   Прошло два часа.
   Дверь открылась. При свете голой лампочки Гарри увидел того самого капитана, который сегодня дожидался его в офисе Маунт-Иды. Он был аккуратно одет и не стал далеко проходить, а ткнул своей щегольской тросточкой в парня, разлегшегося на столе, и резко стал о чем-то его спрашивать. Тот даже не соизволил подняться, кивая в ответ на вопросы, затем указал через плечо большим пальцем на камеру, в которой находился Гарри. Солдат вошел в камеру, отпихнув ногой одного из лежащих без сознания чернокожих.
   Внезапно Гарри почувствовал в себе силы подняться на ноги без чьей-либо помощи.
   Но сразу не удалось. Он приподнялся и рухнул вперед на решетку, скорчился от боли, пронзившей всю левую руку.
   Капитан заговорил, обращаясь к нему:
   — Президенту доложили, что вас подвергли аресту за то, что вы не соизволили предъявить свой паспорт, когда вас об этом попросили. Он послал меня, чтобы я отвез вас в гостиницу. Нас ждет джип.
 
   «Слава Богу, что люди президента следили за мной!» — подумал Гарри. Медленно, концентрируя все свои силы, он прошел по деревянным ступенькам веранды и вышел в теплый свет фонарей перед «Президент-отелем». Капитан не помогал ему, он стоял и смотрел, как Гарри с трудом выбирается из дверей.
   — Мистер Скотт! — закричала выбежавшая навстречу миссис Чанг. — Бобби! Фредди! Полотенце! Опухшими губами Гарри пробормотал:
   — Не могли бы ваши парни проводить меня под душ? Пожалуйста, позвоните в Маунт-Иду. И вызовите врача.
СУББОТА, 16 МАРТА 1985 ГОДА
   Раздался стук, и в дверях комнаты Гарри появился Фредди, секретарь миссис Чанг. Первые лучи солнца светились за его спиной. Повернув голову, Гарри сморщился от боли.
   Фредди протянул красный пластмассовый поднос, на котором стоял стакан с крепким отвратительным чаем — лекарством, которое прописал врач. Рядом со стаканом лежал счет. Фредди встал в позу, соединив вместе большие пальцы ног. Вид у него был извиняющийся.
   — Новое правило в гостинице. Все проживающие расплачиваются каждое утро, иначе их выселяют.
   «Конечно, если в городе нет другой гостиницы, любой согласится выполнять такое правило», — подумал Гарри. С усилием он обмотал полотенце вокруг пояса и направился к расположенному вне комнаты умывальнику. На носу и левой руке у него был наложен гипс, все болело.
   На веранде Гарри едва не столкнулся с плантатором на пенсии, Биллом. В руках у него были две откупоренные банки с пивом.
   — Что, старичок, потерял пижаму? — спросил Билл. — Боже правый, попал в переделку?
   — Что-то в этом роде, — ответил Гарри.
   — Слыхал новости? Старик, впервые в истории человечества эта гостиница закрывается! А куда деваться мне? Рональд Чанг уже заколачивает ставни на верхнем этаже. Сегодня утром никаких завтраков не подавали. Мне удалось заграбастать немного пива и арахиса из бара. Дать тебе чего-нибудь? С тобой все в порядке?
   — Все отлично. Вчера было небольшое осложнение в жизни, но в больнице Святой Марии есть хороший врач-китаец. А почему так вдруг закрывают гостиницу?
   — Все из-за вчерашней бучи. Ты что, не слышал? Гарри покачал головой.
   — Какой-то пьяный солдат пристрелил священника в соборе Святой Марии. Кто-то из прихожан закричал: — Солдаты, вон отсюда! Долой Раки! Несколько минут все прихожане кричали и ругались. — Билл отхлебнул глоток пива. — Из казармы были вызваны солдаты, чтобы очистить церковь. Не очень-то они церемонились с религией.
   — Кто-нибудь пострадал?
   — Один или двое. Потом все прихожане разбежались кто куда — одни по кустам или к мамочке под юбку, другие в Центральные горы. А Санди сбежал, когда услышал, что все уходят толпами. Разумеется, они избегают дорог. Кому же хочется быть подстреленным из автомата или из бронемашины!
   Он осушил до дна пивную банку, швырнул ее в цыпленка, разгуливающего по двору, потом добавил:
   — Господи, посмотрите-ка туда! От реки по грязной дорожке сада бежал маленький мальчик. Он возбужденно кричал:
   — Миссис Чанг! Миссис Лодка — я вместе с вами — ехать-кисиму-вдоль карим-вы-я, мальчик, ехать, далеко-вместе-вами-высокие-горы.
   — Боже правый! — сказал Билл. — Мамаша Чанг делает ноги и возвращается обратно в свой дом в Центральных горах. У нес недь там кофейная плантация. — Он с любопытством смотрел наружу, высунувшись из веранды.
   Позади растрепанных бугенвиллий и других растений, в беспорядке растущих на берегу, появилась плывущая по реке лиловая моторная лодка. Она причалила к расшатанной деревянной пристани.
   Из задней двери, расположенной за верандой, появилась великолепная туша миссис Чанг. На ней была пурпурная сатиновая пижама, темные очки на тесемке, а на голове огромная соломенная шляпа с зеленой шелковой лентой. В руке она держала красный кожаный чемоданчик.
   Медленно миссис Чанг подковыляла к пристани в сопровождении Фредди и Бобби, которые тащили прочую поклажу.
   С некоторыми затруднениями миссис Чанг разместилась в лодке. Фредди закрепил зеленый шелковый зонтик за ее сиденьем, так что она оказалась в тени. Заднее сиденье маленькой лодки завалили двумя корзинами для пикников, шляпной коробкой и старым, дорогим чемоданом, обклеенным изображениями старинных пароходов и всемирно известных отелей.
   Усадив миссис Чанг около водителя, двое ее провожатых, скрючившись, уселись на корме. Доверху загруженное утлое суденышко медленно отчалило.
   На веранде появился ночной сторож. Посмотрев на Гарри, он осклабился:
   — Миссис Чанг ехать далеко. Большая беда скоро придет Куйнстаун, мастер.
   Гарри кивнул. Он знал, что миссис Чанг лучший барометр надвигающихся беспорядков, чем глава ЦРУ.
   Лиловая лодка скрылась за излучиной реки.
   — Кажется, вы говорили, что у вас есть самолет? — спросил старый плантатор. — Не найдется ли в нем и для меня местечка? Похоже, вот-вот начнутся неприятности.
   — Или закончатся, — предположил Гарри.
   — Для Раки это конец.
   — Но для Миндо и для Пауи — начало.
   — Всегда появится новый Раки, — грустно вздохнул плантатор.
   — Но всегда и новый Миндо появится, — уверенно сказал Гарри.
   — Как это затронет парней в Маунт-Иде?
   — Если Миндо возглавит революцию, мы будем в восторге, — сказал Гарри. — Он меткий стрелок. Он знает, что нужно нам, а мы знаем, что нужно ему, мы придем к простому и далеко идущему соглашению.
   «Но на сей раз без специальных оговорок», — добавил Гарри мысленно. Он полагал, что Миндо откажется от отдачи им всех прав и будет настаивать, чтобы в переговорах участвовали высшие австралийские юридические чины.
   Вывеска с названием отеля, которая раньше всегда висела над входом, теперь была прислонена к перилам на конце веранды. Зеленым по синему на ней было написано: «Отель Свобода».
   Ночной сторож заметил, что Гарри обратил внимание на снятую вывеску.
   — Сегодня новый имя отель, — пояснил он. Около вывески в конце веранды появился Рональд Чанг.
   Он принялся руководить действиями парней, которые изо всех сил старались, заколачивая ставни. Ночной сторож кивнул в сторону реки.
   — Хороший время пора убегай, — сказал он

33

СРЕДА, 20 МАРТА 1985 ГОДА
   Зловещие кроваво-красные полосы на горизонте превратились в розовые, потом голубые, и небо посветлело. Анни захотелось закрыть глаза. Она не желала просыпаться. Это был их восьмой день на море, и последние дни женщины провели без воды. Она не хотела видеть ни Сюзи, скорчившуюся на дне лодки, несвязно что-то бормотавшую и беззащитную, ни лица других женщин, до того как солнце не вынудит их надеть защитного цвета капюшоны. Она не могла переносить вида истощенных, осунувшихся тел, выступающих скул, безразличных воспаленных глаз, дрожащих растрескавшихся опухших губ.
   Они бросили жребий, кому делать эту работу, и самую длинную щепку вытащила Анни. У нее не было выбора, она знала это. Они все пришли к соглашению, что палач не станет жертвой. За бессонную ночь Анни смирилась с мыслью о возможности собственной смерти, но потом вспомнила своих четверых детей. У Сюзи не было детей и к тому же все они сомневались, что она вообще придет в себя.
   Костлявая нога пнула Анни в худую спину. Пэтти прокаркала:
   — Анни, ты, черт возьми, начинаешь? Делай это! Чем скорее ты начнешь, тем скорее мы покончим с этим. Я помогу тебе.
   Анни заставила себя сесть и взглянуть на других женщин, привалившихся к противоположной стороне лодки Она видела открытые раны и волдыри на исцарапанных руках, там где тело оставалось незащищенным от палящего солнца. Их форма обвисла на сжавшихся телах и сморщившейся коже, болталась на костлявых выступавших бедрах.
   Пэтти связала канатом руки и ноги Сюзи. Она не встретила сопротивления. Кэри взглянула на бормочущую что-то Сюзи и заплакала.
   — Вынь свой рыбный нож и заставь себя, — понуждала Пэтти Анни, когда последняя схватилась за черпак. — Сосредоточься на быстром, чистом разрезе на шее, и она никогда не почувствует это.
   С ужасом Анни вытащила свой длинный, с узким лезвием рыбный нож.
   Но Сюзи почувствовала. Она изогнула спину и закричала, завизжала, тонко и пронзительно.
   Пэтти бросилась на колени за Сюзи, чтобы поймать темно-красную струю крови из ее шеи. Жажда была сильнее голода и нуждалась в удовлетворении сначала, перед тем как они смогут есть.
   Сюзи шлепнулась и затихла на дне лодки.
   Пэтти погрузила свое лицо в черпак и шумно начала пить. Анни ждала, что ее начнет рвать. Нет, Капая кровью с подбородка, она передала черпак Анни.
   Опустив глаза и не глядя друг на друга, четыре женщины быстро пили кровь, пока она не застыла. Ее было не так много, как они ожидали. Они глотали ее старательно, поворачиваясь, чтобы слизнуть сгустки с ковша.
   Пэтти развязала запястья Сюзи, ее руки шлепнулись по бокам, как у куклы. Затем Пэтти освободила ее ноги.
   — Помоги мне, — хрипло сказала она Сильване. Дрожащими руками две женщины раздели Сюзи, затем Пэтти взглянула на Анни и приказала: — Теперь тело. Быстро.
   Анни оглянулась на три других, измазанных кровью лица. Все они понимали, что она испытывает в эту минуту, но именно Анни вытащила длинную щепку. У нее не было выбора. Если она промедлит, будет еще хуже. Пытаясь помочь, Сильвана подбодрила ее:
   — Делай это так, словно отрезаешь мне палец. Анни задумалась, какой страшной стала теперь Сюзи, уже неживая. Содрогаясь от того, что делает, она подняла безвольную руку Сюзи.
   Пэтти затрясла своей головой:
   — На пальцах нет мяса. — Она показала на обнаженные ягодицы Сюзи, покрытые язвами от соленой воды. Анни замотала головой.
   — Начни с этого, — прорычала Пэтти.
   Заставляя свои пальцы сделать это, Анни вонзила нож, глубоко врезаясь в левое бедро Сюзи. Кровь заструилась между ее пальцами, когда она вырезала трехдюймовый куб сырого мяса. Она разрезала его на четыре куска и, насадив первый на затупленный конец своего рыбного ножа, предложила его Пэтти. Пэтти взяла кусок мяса, но заколебалась.
   — Продолжай. Ешь это! — Анни затрясло от негодования.
   Наконец Пэтти взяла кусочек. Перед тем как она смогла прожевать его, ее вырвало. Розовая пенка капала из ее рта.
   Остальные женщины ждали.
   Пэтти взяла другой кусок. На этот раз она была в состоянии проглотить его. С трудом двигая челюстями, не в состоянии глядеть друг на друга, женщины жевали маленькие кусочки, напоминавшие по вкусу сырую свинину. Они съели очень мало. Мысль о том, что они делают, была для них почти так же ужасна, как мысль о собственной смерти. Пэтти прохрипела:
   — Моряки сначала едят сердце и легкие — едят их теплыми.
   Здесь силы оставили Анни, и она пронзительно закричала:
   — Я не собираюсь потрошить eel Она швырнула вниз свой нож.
   Кэри разрыдалась:
   — Я не могу переносить ее изумленные глаза. То же чувствовали и остальные.
   — Моряки обычно отрезают голову, — сказала Пэтти. Через два часа Анни занималась именно этим. Пэтти положила голову на передний рундук, поскольку в случае ее падения за борт, нетерпеливые акулы могли бы перевернуть лодку в своей бешеной схватке за пишу.