Страница:
Незнакомец не выглядел наивным новичком, и против лангедокцев принялся действовать сразу же, как только те изъявили готовность напасть на него. Вряд ли он мог видеть каждое движение противников, но реагировал так, словно чувствовал, чего именно ему ожидать от нападающих через миг. Двое французов атаковали практически одновременно, но меч одного неизменно сталкивался с мечом англичанина, булава другого никак не могла проникнуть сквозь преграду его щита. Парируя удары щитом, рыцарь с белым львом разворачивал его так, что булава проходила только вскользь. Закованный в тяжелый доспех лангедокский сеньор не мог мгновенно повторить атаку. Кроме того, бить приходилось во всю мощь, прилагая тяжесть тела, что усиливало инерцию движения, в противном случае атака была попросту бессмысленна и сквозь кольчугу и щит даже неощутима. Но тогда удержать оружие, не попавшее в цель, не удавалось, А значит, позволяя булаве соскальзывать со щита противника и лететь в землю, ты обречен на следование за ней.
В какой-то момент лангедокца с булавой занесло дальше, чем обычно, он шатнулся, сложился вдвое. Неизвестный рыцарь, словно предвидя это, мгновенно повернулся и наградил противника крепким тычком края щита по шее, а вернее, чуть ниже, чтоб ненароком не убить. Удар оказался точен, сбил француза с ног.
Лишь на пару мгновений опоздал Вильгельм из Бара, который некоторое время пробивался в эту часть ристалища, но по причине тесноты затратил на это больше времени, чем ожидал; он появился рядом и примирительно поднял руки в кольчужных перчатках – в одной он, только что сражавшийся с Хамфри Бедфордом, все еще сжимал шестопер.
– Господа, господа! Это турнир! Двое на одного – бесчестно, господа!
Вильгельм из Бара – города и области в Шампани – был высок и кряжист, почти так же представителен, как король Ричард, настоящий великан по меркам своего времени. Вильгельм считался лучшим рыцарем короля Филиппа, и тот возлагал на него большие надежды и не хотел упускать возможность похвастаться перед английским государем своим вассалом, коль скоро правители соперничали во всем и всегда с такой же частотой, с какой сотрудничали. Должно быть, союз без соперничества невозможен.
Да, все так, но Вильгельму совсем не хотелось служить поводом для хвастовства, потому в этом общем бою он больше следил за порядком, чем мерился силами. Он был довольно миролюбив и сдержан, пока не оказывался в схватке. Что-то в нем сохранилось от предка-берсерка, и когда он начинал бой, уже не мог остановиться. Вне драки Вильгельм держался добродушно и очень щепетильно по отношению к вопросам рыцарской чести. Поединок «двое на одного» противоречил всем его представлениям о должном, подобное еще годилось для поля боя, но уж никак не для ристалища. И Вильгельм счел своим долгом вмешаться.
Рыцарь с белым крылатым львом, освободившись от необходимости тратить время и внимание сразу на двух противников, быстро расправился с оставшимся и в знак готовности прекратить развел руками.
Ему тут же предложил поединок сеньор из Пуату, и англичанин вернулся в седло. Его конь нетерпеливо перебирал крепкими ногами и, похоже, был совсем не прочь немного побегать налегке. Жесткая ласка окольчуженной ладони и крепкое натяжение поводьев мгновенно укротили его, Именно потому что на усмирение коня хоть на турнире, хоть в бою было мало времени и возможностей, рыцари никогда не выбирали в качестве верховых животных жеребцов – только меринов, более послушных и предсказуемых. С сильным взбесившимся жеребцом не справиться никому, мерины же почти не бесились. Они легче поддавались обучению и, обученные, могли в бою действовать так, чтоб оказывать существенную помощь хозяину.
Конь англичанина был не только красив и выхолен, но и опытен. Когда копытами, когда зубами он был вполне способен доставить много неприятных минут коню француза, а если под тобой скачет взбесившееся животное, очень сложно атаковать противника. Рыцарь с крылатым львом на гербе зорко следил за движениями дворянина из Пуату и пользовался любой его ошибкой. Когда французский сеньор грохнулся на землю, неудачно парировав выпад англичанина, тот предложил поверженному продолжить схватку, но получил отказ. К французу подбежали оруженосцы, и стало понятно почему – сеньор из Пуату сломал ногу. Подоспев с носилками, слуги унесли его с поля.
В Король Филипп заинтересовался происходящим на арене, подозвал распорядителя празднества и спросил:
– Кто этот молодой рыцарь?
Распорядитель заглянул в свои списки, поинтересовался у помощников и сообщил:
– Этот юноша записан у меня как Неизвестный рыцарь, государь.
– Глядя на его герб, – сказал Филипп, обращаясь к сидящему рядом Ричарду, – можно решить, что это кто-то из твоих людей.
– Возможно, – согласился король Англии, довольный, что его рыцари сражаются лучше, чем французы. – Хотелось бы видеть, как этот юноша будет держаться в схватке против твоего Вильгельма из Бара.
– Ну, Вильгельм сильнее его, – уверенно ответил Филипп. – Юноша вряд ли так опытен, как мой вассал.
– Посмотрим.
Ричард не оскорбился только потому, что был уверен в своей правоте. А почему нет? Разве его рыцари не должны быть лучшими? Чем-то Неизвестный рыцарь показался ему знакомым, но так смутно, что даже и пытаться вспоминать он не стал. Не зачем. Он мог приказать ему приблизиться, снять шлем и назвать себя, но флер тайны и загадочности был даже приятен. Мужчины любят таинственное едва ли не больше, чем женщины, и, наверное, явись англичанин под своим именем, со всем известным гербом, пусть даже самым знаменитым, он не привлек бы к себе такого внимания.
И на следующий день, что уже было предрешено желанием Ричарда и любопытством Филиппа, к рыцарю с белым львом на гербе, опоздавшему к началу турнира, подошел распорядитель и сообщил, что для его поединка с Вильгельмом из Бара выделен час после полудня, как раз перед торжественным обедом. Время было выбрано с умыслом – говоря по правде, как раз этот последний перед отдыхом час не привлекал никого из турнирных забияк, и графы, имеющие возможность выбирать, когда им сходиться с противником в схватке, единодушно отвергали его. Это неудивительно – солнце как раз входило в силу и жарило так, что внутри доспеха рыцарь спекался заживо. При этих обстоятельствах мало приятного было в драке.
Неизвестный рыцарь повернул к распорядителю лицо, наполовину скрытое шлемом:
– Я не вызывал Вильгельма из Бара на поединок.
– Государи пожелали так.
У распорядителя турнира был острый слух, и во французском языке незнакомца он ощутил легкий английский акцент. На французском говорили не только на территории Франции – это был язык английской знати. Понятно почему, ведь Плантагенеты пошли от короля Вильгельма, первого герцога Нормандского, ставшего повелителем Англии, а французский для него был родным. Родственные и дружеские связи двух государств поддерживали сложившуюся традицию, и знатный английский сеньор скорее понял бы француза-дворянина, чем собственного виллана.
В любом случае, раз Неизвестный рыцарь говорит с легким акцентом, значит он англичанин. Впрочем, при любой другой оценке французский его был безупречен. Он молчал недолго.
– Я рад буду встретиться с Вильгельмом из Бара в поединке. – И, слегка поклонившись, поехал обратно к шатрам, над которыми развевались штандарты участвующей в турнире знати и где можно было передохнуть перед следующим боем – зачем искать себе противника, если он уже ждет своей очереди?
Около полудня граф Неверский победоносно завершил схватку с графом д'Э и довольный, но осунувшийся от усталости и жары, направился прочь с арены приводить себя в порядок после столь серьезного напряжепия. Распорядитель объявил, что последний перед большим обедом поединок состоится между Вильгельмом из Бара и Неизвестным рыцарем Белого льва. Дамы, хоть и укрытые от солнечных лучей тентами, разомлели от жары и усиленно работали веерами, а на арену почти совсем не смотрели. Нечего было и рассчитывать, что слуги поднесут им холодное вино или иные напитки, выдержанные в глубоких подвалах на льду, и приходилось ждать момента, когда все-таки будет объявлен перерыв.
Так что на француза и англичанина зрители покосились без особого интереса. Наверное, большинство предпочло бы покинуть арену, но короли еще сидели в своей почетной ложе, и придворные не решались отправляться в замок раньше государей.
Филиппу и Ричарду, конечно, прохладительные напитки подавались без задержки, и на столике в серебряных мисочках имелись различные закуски, так что и голод их не тревожил, а потому и желания поскорей добраться до стола правители не испытытывали. Как известно, сытый голодного не разумеет, и до терзаний свиты королям не было дела.
Рыцарей развели по разные стороны ристалища, вручили тупые турнирные копья, и английский государь вежливо уступил французскому право дать знак к началу поединка.
Два коня понеслись навстречу друг другу.
ГЛАВА 14
В какой-то момент лангедокца с булавой занесло дальше, чем обычно, он шатнулся, сложился вдвое. Неизвестный рыцарь, словно предвидя это, мгновенно повернулся и наградил противника крепким тычком края щита по шее, а вернее, чуть ниже, чтоб ненароком не убить. Удар оказался точен, сбил француза с ног.
Лишь на пару мгновений опоздал Вильгельм из Бара, который некоторое время пробивался в эту часть ристалища, но по причине тесноты затратил на это больше времени, чем ожидал; он появился рядом и примирительно поднял руки в кольчужных перчатках – в одной он, только что сражавшийся с Хамфри Бедфордом, все еще сжимал шестопер.
– Господа, господа! Это турнир! Двое на одного – бесчестно, господа!
Вильгельм из Бара – города и области в Шампани – был высок и кряжист, почти так же представителен, как король Ричард, настоящий великан по меркам своего времени. Вильгельм считался лучшим рыцарем короля Филиппа, и тот возлагал на него большие надежды и не хотел упускать возможность похвастаться перед английским государем своим вассалом, коль скоро правители соперничали во всем и всегда с такой же частотой, с какой сотрудничали. Должно быть, союз без соперничества невозможен.
Да, все так, но Вильгельму совсем не хотелось служить поводом для хвастовства, потому в этом общем бою он больше следил за порядком, чем мерился силами. Он был довольно миролюбив и сдержан, пока не оказывался в схватке. Что-то в нем сохранилось от предка-берсерка, и когда он начинал бой, уже не мог остановиться. Вне драки Вильгельм держался добродушно и очень щепетильно по отношению к вопросам рыцарской чести. Поединок «двое на одного» противоречил всем его представлениям о должном, подобное еще годилось для поля боя, но уж никак не для ристалища. И Вильгельм счел своим долгом вмешаться.
Рыцарь с белым крылатым львом, освободившись от необходимости тратить время и внимание сразу на двух противников, быстро расправился с оставшимся и в знак готовности прекратить развел руками.
Ему тут же предложил поединок сеньор из Пуату, и англичанин вернулся в седло. Его конь нетерпеливо перебирал крепкими ногами и, похоже, был совсем не прочь немного побегать налегке. Жесткая ласка окольчуженной ладони и крепкое натяжение поводьев мгновенно укротили его, Именно потому что на усмирение коня хоть на турнире, хоть в бою было мало времени и возможностей, рыцари никогда не выбирали в качестве верховых животных жеребцов – только меринов, более послушных и предсказуемых. С сильным взбесившимся жеребцом не справиться никому, мерины же почти не бесились. Они легче поддавались обучению и, обученные, могли в бою действовать так, чтоб оказывать существенную помощь хозяину.
Конь англичанина был не только красив и выхолен, но и опытен. Когда копытами, когда зубами он был вполне способен доставить много неприятных минут коню француза, а если под тобой скачет взбесившееся животное, очень сложно атаковать противника. Рыцарь с крылатым львом на гербе зорко следил за движениями дворянина из Пуату и пользовался любой его ошибкой. Когда французский сеньор грохнулся на землю, неудачно парировав выпад англичанина, тот предложил поверженному продолжить схватку, но получил отказ. К французу подбежали оруженосцы, и стало понятно почему – сеньор из Пуату сломал ногу. Подоспев с носилками, слуги унесли его с поля.
В Король Филипп заинтересовался происходящим на арене, подозвал распорядителя празднества и спросил:
– Кто этот молодой рыцарь?
Распорядитель заглянул в свои списки, поинтересовался у помощников и сообщил:
– Этот юноша записан у меня как Неизвестный рыцарь, государь.
– Глядя на его герб, – сказал Филипп, обращаясь к сидящему рядом Ричарду, – можно решить, что это кто-то из твоих людей.
– Возможно, – согласился король Англии, довольный, что его рыцари сражаются лучше, чем французы. – Хотелось бы видеть, как этот юноша будет держаться в схватке против твоего Вильгельма из Бара.
– Ну, Вильгельм сильнее его, – уверенно ответил Филипп. – Юноша вряд ли так опытен, как мой вассал.
– Посмотрим.
Ричард не оскорбился только потому, что был уверен в своей правоте. А почему нет? Разве его рыцари не должны быть лучшими? Чем-то Неизвестный рыцарь показался ему знакомым, но так смутно, что даже и пытаться вспоминать он не стал. Не зачем. Он мог приказать ему приблизиться, снять шлем и назвать себя, но флер тайны и загадочности был даже приятен. Мужчины любят таинственное едва ли не больше, чем женщины, и, наверное, явись англичанин под своим именем, со всем известным гербом, пусть даже самым знаменитым, он не привлек бы к себе такого внимания.
И на следующий день, что уже было предрешено желанием Ричарда и любопытством Филиппа, к рыцарю с белым львом на гербе, опоздавшему к началу турнира, подошел распорядитель и сообщил, что для его поединка с Вильгельмом из Бара выделен час после полудня, как раз перед торжественным обедом. Время было выбрано с умыслом – говоря по правде, как раз этот последний перед отдыхом час не привлекал никого из турнирных забияк, и графы, имеющие возможность выбирать, когда им сходиться с противником в схватке, единодушно отвергали его. Это неудивительно – солнце как раз входило в силу и жарило так, что внутри доспеха рыцарь спекался заживо. При этих обстоятельствах мало приятного было в драке.
Неизвестный рыцарь повернул к распорядителю лицо, наполовину скрытое шлемом:
– Я не вызывал Вильгельма из Бара на поединок.
– Государи пожелали так.
У распорядителя турнира был острый слух, и во французском языке незнакомца он ощутил легкий английский акцент. На французском говорили не только на территории Франции – это был язык английской знати. Понятно почему, ведь Плантагенеты пошли от короля Вильгельма, первого герцога Нормандского, ставшего повелителем Англии, а французский для него был родным. Родственные и дружеские связи двух государств поддерживали сложившуюся традицию, и знатный английский сеньор скорее понял бы француза-дворянина, чем собственного виллана.
В любом случае, раз Неизвестный рыцарь говорит с легким акцентом, значит он англичанин. Впрочем, при любой другой оценке французский его был безупречен. Он молчал недолго.
– Я рад буду встретиться с Вильгельмом из Бара в поединке. – И, слегка поклонившись, поехал обратно к шатрам, над которыми развевались штандарты участвующей в турнире знати и где можно было передохнуть перед следующим боем – зачем искать себе противника, если он уже ждет своей очереди?
Около полудня граф Неверский победоносно завершил схватку с графом д'Э и довольный, но осунувшийся от усталости и жары, направился прочь с арены приводить себя в порядок после столь серьезного напряжепия. Распорядитель объявил, что последний перед большим обедом поединок состоится между Вильгельмом из Бара и Неизвестным рыцарем Белого льва. Дамы, хоть и укрытые от солнечных лучей тентами, разомлели от жары и усиленно работали веерами, а на арену почти совсем не смотрели. Нечего было и рассчитывать, что слуги поднесут им холодное вино или иные напитки, выдержанные в глубоких подвалах на льду, и приходилось ждать момента, когда все-таки будет объявлен перерыв.
Так что на француза и англичанина зрители покосились без особого интереса. Наверное, большинство предпочло бы покинуть арену, но короли еще сидели в своей почетной ложе, и придворные не решались отправляться в замок раньше государей.
Филиппу и Ричарду, конечно, прохладительные напитки подавались без задержки, и на столике в серебряных мисочках имелись различные закуски, так что и голод их не тревожил, а потому и желания поскорей добраться до стола правители не испытытывали. Как известно, сытый голодного не разумеет, и до терзаний свиты королям не было дела.
Рыцарей развели по разные стороны ристалища, вручили тупые турнирные копья, и английский государь вежливо уступил французскому право дать знак к началу поединка.
Два коня понеслись навстречу друг другу.
ГЛАВА 14
Обстоятельства малых турниров были наиболее приближены к ситуации истинного боя, и состязающиеся воины, как правило, неслись прямо друг на друга, а как уж они там расходились после удара, было их личной заботой. На королевских турнирах, дабы внести больший порядок в это в целом беспорядочное действо, устраивались две дорожки: иногда они отделялись друг от друга полоской насыпанного песка, иногда – лентой или веревкой. Это было удобно для коней, для сражающихся и в особенности – для зрителей, которые точно и ясно могли рассмотреть, что же именно происходит на арене.
Рыцари стремительно сближались, наставив копья немного вбок, через конскую холку, и поудобней развернув щиты, чтоб отбивать удары противника. Сшиблись с грохотом и треском ломающихся копий. Вильгельм из Бара сидел в седле как влитой, рыцаря Белого льва сильно шатнуло, но он удержался.
– А-а! – расхохотался Филипп. – Вильгельм сильнее, видишь?
– Ни о чем не говорит, – равнодушно ответил Ричард, тем не менее внимательно следя за боем. – второй тоже в седле.
Двое состязающихся разъехались на прежние позиции, им вручили по новому копью, и король Франции снова бросил платок в знак того, что можно начинать (падения платка ни один из двух воинов, конечно, не разглядел, но молодые оруженосцы, расставленные по периметру ограды, по цепочке повторили его жест. Кони вновь понеслись по ристалищу, легко взбрасывая копыта над изрядно примятой травой.
– Garde tes sabots, un animal![2] – крикнул кто-то из французских рыцарей, наблюдавших за боем, держась в стороне.
В момент удара конь Неизвестного рыцаря встал да дыбы, и со стороны трибун донеслись ахи и тревожные вздохи. Дамы, отвлекшиеся было на мечты о прохладе замковых зал и уже уверенные, что ничто не может их заинтересовать на такой жаре, все-таки увлеклись. Особенно сильно был подогрет их интерес в тот момент, когда, вместо того чтоб бессильно распластаться по земле, рыцарь Белого льва вскочил на ноги. На самом деле он сгруппировался еще в падении, но приложился о землю с такой силой, что на миг опустился на колено. В тяжелых доспехах подобный подвиг был почти немыслим для того, кто не владел в совершенстве своим телом, но явлен воочию, и зрительницы разразились аплодисментами.
Вильгельм из Бара придержал коня и повернул назад. Остановился возле противника и что-то сказал ему.
На трибунах шли бурные споры. Кажется, логично было признать, что рыцарь сброшен с седла, но… Но мигом образовался целый частокол оговорок, да и его ловкий прыжок произвел впечатление, и все согласились, что падение было простой случайностью. Таковой оно, строго говоря, не являлось, но виновата была лошадь, а лошади не считаются полноправными участниками турнира.
Рыцарей развели, вручили им копья, и кони снова пустились в галоп. Сшиблись – и сбилось на сторону седло, в котором до сей поры надежно держался Вильгельм. Судя по всему, лопнула подпруга. На съехавшем седле рыцарь короля Франции, естественно, не удержался, рухнул на землю и покатился прочь от бьющих копыт. Оруженосцы бросились помогать ему подняться, но Вильгельм встал самостоятельно, прежде чем они добежали до него. На этот раз коня повернул Неизвестный и, подъехав ближе, придержал натяжением узды.
– Можно попробовать еще раз, – глухо сказал он. – Но я не вижу в этом смысла.
Солнце раскаляло доспехи, слепило глаза, и сеньор из Шампани видел только шлем да блеск глаз под дугами надглазнй.
– Я тоже. – Французский рыцарь взялся за рукоять клинка. Продолжим на мечах?
К нему подвели свежего коня, надежно заседланного, но, покосившись на предупредительного оруженосца, а потом на притомившегося скакуна рыцаря с белым льном на гербе, Вильгельм отрицательно мотнул головой.
– Будем биться пешими, – сказал он слуге рыцарь Белого льва без споров спешился.
К этому моменту уже на всех трибунах царило оживление. Вовсю работали веера, обвевая потные личики, но глаза блестели интересом, и о духоте полудня половина позабыла, а половина предпочитала потерпеть. Ненадолго задержавшись друг против друга, воины замахнулись мечами.
Звон, и грохот, и взмах железной перчатки – для равновесия. На локте покачивался деревянный круг с белым львом на черном фоне, но он скоро разлетелся под ударами тяжелого каролинга, и второй рыцарь тогда отшвырнул свой, целый щит. Клинки сталкивались с лязгом, которого трудно было оживадь от двух узких полос металла. Мужчины кружили по небольшому вытоптанному пятачку арены так легко, словно надетые на них доспехи и вовсе ничего не весили и с неба не лились потоки невидимого огня, будто действительно норовящие расплавить наплечники и кольца. Оставшись без щитов, оба теперь действовали обеими руками, и порой Неизвестный воин отбивал серую матовую змею Вильгельмовскоко каролинга вооруженной мелкоплетеной кольчуной ладонью.
А трибуны бесновались:
– Quel coup![3]
– Ce chevalier se tient parfaitement![4]
– Sus, Wilguem![5]
– Bon courage, l’anglais![6]
– Эге-ге-эй! – вторил кто-то из оруженосцев-англичан.
– Бей!
– Brise![7]
– Bon courage, un inconnu![8]
Поединок затягивался, и уже ясно было, что молодые воины нисколько не уступают друг другу и по силе и умению равны. Один был высок и кряжист, другой – высок и гибок, подвижен, как дикий кот, и оба действовали мечами так непринужденно, словно те ничего не весят. Равно казалось, что они совсем не страдают от докучной жары, хотя под нагревшимся металлом и стеганой одеждой наверняка обливались потом. Поединок двух облаченных в доспехи рыцарей, даже если они пешие, не может быть стремительным, но эти двое двигались очень быстро, и наблюдать за ходом боя было чрезвычайно увлекательно. Стоило Вильгельму нанести сильный удар или Неизвестному сделать хороший выпад, как дамы восторженно вскрикивали, а мужчины принимались громко обсуждать происходящее и подбадривать того из сражающихся, кто им больше нравился.
– Mon cousin, je vous felicite. Vous avez un execellent chevalier![9] – с кислым видом сказал Филипп.
– Moi, je disais que le mien etait plus fort![10] – ответил Ричард.
Вильгельм наседал на рыцаря Белого льва, должно быть, надеясь закончить схватку поскорее, и в какой-то момент подсекающий удар оказался действенным – противник споткнулся и полетел в примятую, выжаренную солнцем траву. Француз прыгнул следом, надеясь приставить меч к горлу того, с кем дрался. Неизвестный рыцарь мог бы ударить синьора из Шампани ногой в живот или чуть ниже и так, возможно, отшвырнуть его от себя, но это было бы не по правилам турнира, кроме того, сейчас речь шла не о жизни. Он просто откатился в сторону и в откате, на инерции куда быстрей поднялся на колено, а затем и на ноги, чем из простого положения лежа. Поднялся, тут же отпрыгнул от широкого взмаха меча, перед лезвием которого неохотно расступался воздух. Попадать под тяжелый каролинг даже при наличии кольчуги на теле и дополнительных защитных пластин не стоило.
Хоть это и был турнир, эти двое давно бились в полную силу, впрочем, не из желания причинить вред противнику, а лишь потому, что оба считали себя выросшими из детских игр, где все понарошку. Этим мужчинам нравился вкус опасности, ее пряный холодок, будоражащий душу. А потом Неизвестный махнул чуть выше, чем,прежде, его клинок столкнулся с оружием Вильгельма почти самым своим основанием, и сила этого удара оказалась огромной. И усталые пальцы французского рыцаря не удержали оплетенную кожей рукоять, она, как гибкий хищный зверек, вывернулась из его ладони.
Первое желание было нагнуться, и сеньор из Бара потянулся было, но рыцарь Белого льва удержал его, протянув окованную кольчугой руку. Жест вроде дружеский, но и напоминающий, что все здесь почти всерьез и проигрыш есть проигрыш. Взгляд англичанина из-под шлема был спокойным, доброжелательным, но твердым. В знак того, что он согласен с исходом, сеньор из Бара развел руками. На этот раз, ни странно, он не ощутил и следов обычно охватывающего его бешенства боя и стремления к победе любым путем. Может, оттого он и не одержал верх? Зрители разразились приветственными криками.
– Tres bien,[11] – признал Филипп. Ричард от гордости принадувший щеки, благосклонно смотрел на арену, и его захотелось осадить. – Однако неизвестно, твой ли это вассал, mon cousin[12].
– На его щите лев, это видно.
– Лев может быть родовым знаком или личным гербом любого рыцаря. Даже не англичанина. Ричард нахмурился и нервно пожал плечами:
– Уверен, это мой подданный. И сражаться будет под моим стягом.
Филипп промолчал. Он правил страной, добрая половина которой так или иначе, но принадлежала сидящему рядом с ним королю. Нетрудно перечислить – Нормандия как майорат, наследство Вильгельма Завоевателя, Аквитания как часть, полученная Генрихом II в приданое за супругой и ставшая законной собственностью Ричарда сперва как пожалованный отцом домен, а теперь и по праву высшего суверена, графство Пуату, Лангедок… Все эти земли составляли добрую половину Франции. Теперь еще юркий кузен, может статься, женится на дочери Санчо Наваррского, не иначе, как с целью и здесь пополнить список принадлежащих ему владений. С кузеном надо держать ухо востро.
Рыцари, следившие за ходом поединка в тени полотняных шатров, загалдели и потянулись расхватывать копья, садиться верхом на отдохнувших коней. Оживились почти все, кроме вассалов сеньора де Бар. Сразу четверо изъявили желание сразиться с победившим англичанином, позабыв даже о том, то в замке их уже ждет обед. Распорядитель, чувствующий себя совершенно несчастным из-за такого вопиющего нарушения регламента, громогласно (объявил перерыв, особо рьяных драчунов его помощники принялись убеждать, что Неизвестного рыцаря все они вполне могут вызвать на поединок после обеда, а то и вовсе завтра, потому как до вечера ристалищное время уже поделено.
И жаждущим убедиться, является ли Неизвестный рыцарь в самом деле таким уж хорошим воином или это просто случайность, пришлось смириться с тем, что ранее следующего дня они не смогут крестить с ним ни копья, ни мечи. Коренастый и рослый Вильгельм, чей отец родился в Шампани, а от мать была нормандкой очень знатного рода, в чьих жилах текла кровь викингов, появившихся в Нормандии на правах хозяев менее трех сотен лет назад, считался самым сильным среди рыцарей короля Филиппа, и то, что кто-то сумел его победить… Разумеется, это было интересно всем, и вряд ли треть рыцарей просто хотели восстановить честь Франции, потому как, не спрашивая, Неизвестного с легкой руки распорядителя и короля Ричарда отнесли к числу англичан.
На следующий день с утра распорядитель предложил рыцарю Белого льва повесить свой щит с гербом в числе прочих на кольях, воткнутых в землю ровным рядом перед шатрами. Тот, помедлив, согласился, из чего можно было сделать вывод, что состязаться с теми, кто захочет бросить ему вызов, он не против. Подтвердив это предположение распорядителя, он принял вызов Этьена де Клюни, Жана де Галарр и еще пятерых. К изумлению зрителей, лишь однажды он был выбит из седла ударом копья, но продолжив поединок на земле, одержал безусловную победу, и после непродолжительного спора знать, наблюдавшая за ходом боя с почетной трибуны, присудила победу Неизвестному.
Дамы млели, любуясь его посадкой, тем, как изящно орудует он копьем и мечом, и уже спорили, насколько он знатен, богат и женат ли. Супруга Филиппа де Тербо, распорядителя празднеств, разузнала, заглянув в хранящиеся у мужа списки, что рыцарь Белого льва прибыл на турнир в сопровождении оруженосца и молодой, хорошо одетой женщины, названной в перечне просто мадам. Слушательницы ненадолго приуныли.
– Может, это его сестра? – высказалась одна.
– Может, конечно, и так, – не стала спорить мадам де Тербо.
И, глядя на Неизвестного, все понимали, что у него больше всех шансов получить главный приз. А потому всех живо интересовало, кого именно он назовет самой красивой. До схватки с рыцарем Белого льва снизошел даже сам герцог Бургундский, поистине отчаянный турнирный боец. Наверное, то же самое сделал бы и Ричард, если б был у себя на родине, а не во Франции, где ему хотелось продемонстрировать королю Филиппу всю свою величественность. Мол, с герцогами и графами состязаться еще куда ни шло, а с простыми рыцарями… Может, конечно, этот incognito и знатен, но сие никак не доказано.
До сих пор английского государя очень беспокоил затеянный им год назад поединок с оруженосцем. Да, конечно, удовольствие от схватки он получил немалое, но позже засомневался, стоило ли снисходить. Вряд ли удовольствие от навешивания плюх герцогу Корнуоллскому оказалось бы меньше. При том, сомневаясь в разумности прилюдного поединка с юношей, он не сомневался, что тот оруженосец стоил рыцарских шпор и всяческого внимания сюзерена. Молодой воин понравился ему и драчливостью, и немалым воинским искусством, и учтивостью. Да и внешностью тоже.
То, что Ричард смог позволить себе, – это несколько поединков – с герцогом Бургундским, который одолел правителя, но сделал это так деликатно, что английский король противу привычки не обиделся, с графом Неверским, с графом де Ла Марш… В целом довольный исходом поединков, сын Генриха II сделал вид, что считает себя выше того, чтоб претендовать на приз, а то бы он, мол, показал, как следует драться. И не спорил, чтоб за приз и звание победителя боролись теперь герцог Бургундский и рыцарь Белого льва. На то же самое решился и король Филипп.
Этот бой должен был стать самым последним перед общим финальным боем, на который, разумеется, отводилось все утро пятого дня, после чего в Шатрах будут приготовлены огромные чаны теплой воды, натасканной слугами из ближайшей речки, и мужчины смогут привести себя в порядок перед пиром и балом, назначенным на вечер. Пока господа развлекались, сержанты и офицеры королевских войск собрали армии двух королей под стенами Вузеля (и мирный бургундский город стал похож на. крепость в осаде), откуда они должны были отправиться к побережью – английские в Марсель, а французские… Это зависело от того, что же в последний момент решит Филипп. Его же решение зависело от известий, посланных его коннетаблем. Тот, в свою очередь, вряд ли стал бы приводить французский флот в порт Марселя, где и так из-за двухсот британских судов не повернуться.
Оруженосцы герцога Гуго вручили ему турнирное копье, за копьем для Неизвестного бегал его оруженосец – атлетически сложенный, но, кажется, совершенно выдохшийся и крайне недовольный молодой человек.
Гуго Бургундский сидел на здоровенном черном булонском скакуне, способном, кажется, попросту снести любого другого коня, но холеный скакун рыцаря Белого льва не собирался уступать. В момент столкновения он слегка присел на задние ноги, но выдержал и пронесся дальше, копытами вбивая траву в землю. Оба всадника остались в седлах. Ни второй, ни третий раз не стали решающими – оба рыцаря сидели как влитые, и если в ходе первых поединков Неизвестный еще пошатывался от удара копья в щит, теперь он, похоже, набил руку и уже не поддавался.
Можно было бы устроить и четвертую сшибку, но, по мнению распорядителя, это уже выходило за рамки регламента. Правила гласили: «до трех раз, покуда один из рыцарей не будет сброшен на землю», что можно было понимать двояко – то ли лишь «до трех раз», то ли «покуда не». Совещавшиеся в почетной ложе судьи решили, что рыцари могут состязаться на копьях, покуда будет на то их желание, рыцари самостоятельно пришли к выводу, что трех раз под палящим солнцем с них вполне достаточно. Они отбросили копья и взялись за мечи.
Рыцари стремительно сближались, наставив копья немного вбок, через конскую холку, и поудобней развернув щиты, чтоб отбивать удары противника. Сшиблись с грохотом и треском ломающихся копий. Вильгельм из Бара сидел в седле как влитой, рыцаря Белого льва сильно шатнуло, но он удержался.
– А-а! – расхохотался Филипп. – Вильгельм сильнее, видишь?
– Ни о чем не говорит, – равнодушно ответил Ричард, тем не менее внимательно следя за боем. – второй тоже в седле.
Двое состязающихся разъехались на прежние позиции, им вручили по новому копью, и король Франции снова бросил платок в знак того, что можно начинать (падения платка ни один из двух воинов, конечно, не разглядел, но молодые оруженосцы, расставленные по периметру ограды, по цепочке повторили его жест. Кони вновь понеслись по ристалищу, легко взбрасывая копыта над изрядно примятой травой.
– Garde tes sabots, un animal![2] – крикнул кто-то из французских рыцарей, наблюдавших за боем, держась в стороне.
В момент удара конь Неизвестного рыцаря встал да дыбы, и со стороны трибун донеслись ахи и тревожные вздохи. Дамы, отвлекшиеся было на мечты о прохладе замковых зал и уже уверенные, что ничто не может их заинтересовать на такой жаре, все-таки увлеклись. Особенно сильно был подогрет их интерес в тот момент, когда, вместо того чтоб бессильно распластаться по земле, рыцарь Белого льва вскочил на ноги. На самом деле он сгруппировался еще в падении, но приложился о землю с такой силой, что на миг опустился на колено. В тяжелых доспехах подобный подвиг был почти немыслим для того, кто не владел в совершенстве своим телом, но явлен воочию, и зрительницы разразились аплодисментами.
Вильгельм из Бара придержал коня и повернул назад. Остановился возле противника и что-то сказал ему.
На трибунах шли бурные споры. Кажется, логично было признать, что рыцарь сброшен с седла, но… Но мигом образовался целый частокол оговорок, да и его ловкий прыжок произвел впечатление, и все согласились, что падение было простой случайностью. Таковой оно, строго говоря, не являлось, но виновата была лошадь, а лошади не считаются полноправными участниками турнира.
Рыцарей развели, вручили им копья, и кони снова пустились в галоп. Сшиблись – и сбилось на сторону седло, в котором до сей поры надежно держался Вильгельм. Судя по всему, лопнула подпруга. На съехавшем седле рыцарь короля Франции, естественно, не удержался, рухнул на землю и покатился прочь от бьющих копыт. Оруженосцы бросились помогать ему подняться, но Вильгельм встал самостоятельно, прежде чем они добежали до него. На этот раз коня повернул Неизвестный и, подъехав ближе, придержал натяжением узды.
– Можно попробовать еще раз, – глухо сказал он. – Но я не вижу в этом смысла.
Солнце раскаляло доспехи, слепило глаза, и сеньор из Шампани видел только шлем да блеск глаз под дугами надглазнй.
– Я тоже. – Французский рыцарь взялся за рукоять клинка. Продолжим на мечах?
К нему подвели свежего коня, надежно заседланного, но, покосившись на предупредительного оруженосца, а потом на притомившегося скакуна рыцаря с белым льном на гербе, Вильгельм отрицательно мотнул головой.
– Будем биться пешими, – сказал он слуге рыцарь Белого льва без споров спешился.
К этому моменту уже на всех трибунах царило оживление. Вовсю работали веера, обвевая потные личики, но глаза блестели интересом, и о духоте полудня половина позабыла, а половина предпочитала потерпеть. Ненадолго задержавшись друг против друга, воины замахнулись мечами.
Звон, и грохот, и взмах железной перчатки – для равновесия. На локте покачивался деревянный круг с белым львом на черном фоне, но он скоро разлетелся под ударами тяжелого каролинга, и второй рыцарь тогда отшвырнул свой, целый щит. Клинки сталкивались с лязгом, которого трудно было оживадь от двух узких полос металла. Мужчины кружили по небольшому вытоптанному пятачку арены так легко, словно надетые на них доспехи и вовсе ничего не весили и с неба не лились потоки невидимого огня, будто действительно норовящие расплавить наплечники и кольца. Оставшись без щитов, оба теперь действовали обеими руками, и порой Неизвестный воин отбивал серую матовую змею Вильгельмовскоко каролинга вооруженной мелкоплетеной кольчуной ладонью.
А трибуны бесновались:
– Quel coup![3]
– Ce chevalier se tient parfaitement![4]
– Sus, Wilguem![5]
– Bon courage, l’anglais![6]
– Эге-ге-эй! – вторил кто-то из оруженосцев-англичан.
– Бей!
– Brise![7]
– Bon courage, un inconnu![8]
Поединок затягивался, и уже ясно было, что молодые воины нисколько не уступают друг другу и по силе и умению равны. Один был высок и кряжист, другой – высок и гибок, подвижен, как дикий кот, и оба действовали мечами так непринужденно, словно те ничего не весят. Равно казалось, что они совсем не страдают от докучной жары, хотя под нагревшимся металлом и стеганой одеждой наверняка обливались потом. Поединок двух облаченных в доспехи рыцарей, даже если они пешие, не может быть стремительным, но эти двое двигались очень быстро, и наблюдать за ходом боя было чрезвычайно увлекательно. Стоило Вильгельму нанести сильный удар или Неизвестному сделать хороший выпад, как дамы восторженно вскрикивали, а мужчины принимались громко обсуждать происходящее и подбадривать того из сражающихся, кто им больше нравился.
– Mon cousin, je vous felicite. Vous avez un execellent chevalier![9] – с кислым видом сказал Филипп.
– Moi, je disais que le mien etait plus fort![10] – ответил Ричард.
Вильгельм наседал на рыцаря Белого льва, должно быть, надеясь закончить схватку поскорее, и в какой-то момент подсекающий удар оказался действенным – противник споткнулся и полетел в примятую, выжаренную солнцем траву. Француз прыгнул следом, надеясь приставить меч к горлу того, с кем дрался. Неизвестный рыцарь мог бы ударить синьора из Шампани ногой в живот или чуть ниже и так, возможно, отшвырнуть его от себя, но это было бы не по правилам турнира, кроме того, сейчас речь шла не о жизни. Он просто откатился в сторону и в откате, на инерции куда быстрей поднялся на колено, а затем и на ноги, чем из простого положения лежа. Поднялся, тут же отпрыгнул от широкого взмаха меча, перед лезвием которого неохотно расступался воздух. Попадать под тяжелый каролинг даже при наличии кольчуги на теле и дополнительных защитных пластин не стоило.
Хоть это и был турнир, эти двое давно бились в полную силу, впрочем, не из желания причинить вред противнику, а лишь потому, что оба считали себя выросшими из детских игр, где все понарошку. Этим мужчинам нравился вкус опасности, ее пряный холодок, будоражащий душу. А потом Неизвестный махнул чуть выше, чем,прежде, его клинок столкнулся с оружием Вильгельма почти самым своим основанием, и сила этого удара оказалась огромной. И усталые пальцы французского рыцаря не удержали оплетенную кожей рукоять, она, как гибкий хищный зверек, вывернулась из его ладони.
Первое желание было нагнуться, и сеньор из Бара потянулся было, но рыцарь Белого льва удержал его, протянув окованную кольчугой руку. Жест вроде дружеский, но и напоминающий, что все здесь почти всерьез и проигрыш есть проигрыш. Взгляд англичанина из-под шлема был спокойным, доброжелательным, но твердым. В знак того, что он согласен с исходом, сеньор из Бара развел руками. На этот раз, ни странно, он не ощутил и следов обычно охватывающего его бешенства боя и стремления к победе любым путем. Может, оттого он и не одержал верх? Зрители разразились приветственными криками.
– Tres bien,[11] – признал Филипп. Ричард от гордости принадувший щеки, благосклонно смотрел на арену, и его захотелось осадить. – Однако неизвестно, твой ли это вассал, mon cousin[12].
– На его щите лев, это видно.
– Лев может быть родовым знаком или личным гербом любого рыцаря. Даже не англичанина. Ричард нахмурился и нервно пожал плечами:
– Уверен, это мой подданный. И сражаться будет под моим стягом.
Филипп промолчал. Он правил страной, добрая половина которой так или иначе, но принадлежала сидящему рядом с ним королю. Нетрудно перечислить – Нормандия как майорат, наследство Вильгельма Завоевателя, Аквитания как часть, полученная Генрихом II в приданое за супругой и ставшая законной собственностью Ричарда сперва как пожалованный отцом домен, а теперь и по праву высшего суверена, графство Пуату, Лангедок… Все эти земли составляли добрую половину Франции. Теперь еще юркий кузен, может статься, женится на дочери Санчо Наваррского, не иначе, как с целью и здесь пополнить список принадлежащих ему владений. С кузеном надо держать ухо востро.
Рыцари, следившие за ходом поединка в тени полотняных шатров, загалдели и потянулись расхватывать копья, садиться верхом на отдохнувших коней. Оживились почти все, кроме вассалов сеньора де Бар. Сразу четверо изъявили желание сразиться с победившим англичанином, позабыв даже о том, то в замке их уже ждет обед. Распорядитель, чувствующий себя совершенно несчастным из-за такого вопиющего нарушения регламента, громогласно (объявил перерыв, особо рьяных драчунов его помощники принялись убеждать, что Неизвестного рыцаря все они вполне могут вызвать на поединок после обеда, а то и вовсе завтра, потому как до вечера ристалищное время уже поделено.
И жаждущим убедиться, является ли Неизвестный рыцарь в самом деле таким уж хорошим воином или это просто случайность, пришлось смириться с тем, что ранее следующего дня они не смогут крестить с ним ни копья, ни мечи. Коренастый и рослый Вильгельм, чей отец родился в Шампани, а от мать была нормандкой очень знатного рода, в чьих жилах текла кровь викингов, появившихся в Нормандии на правах хозяев менее трех сотен лет назад, считался самым сильным среди рыцарей короля Филиппа, и то, что кто-то сумел его победить… Разумеется, это было интересно всем, и вряд ли треть рыцарей просто хотели восстановить честь Франции, потому как, не спрашивая, Неизвестного с легкой руки распорядителя и короля Ричарда отнесли к числу англичан.
На следующий день с утра распорядитель предложил рыцарю Белого льва повесить свой щит с гербом в числе прочих на кольях, воткнутых в землю ровным рядом перед шатрами. Тот, помедлив, согласился, из чего можно было сделать вывод, что состязаться с теми, кто захочет бросить ему вызов, он не против. Подтвердив это предположение распорядителя, он принял вызов Этьена де Клюни, Жана де Галарр и еще пятерых. К изумлению зрителей, лишь однажды он был выбит из седла ударом копья, но продолжив поединок на земле, одержал безусловную победу, и после непродолжительного спора знать, наблюдавшая за ходом боя с почетной трибуны, присудила победу Неизвестному.
Дамы млели, любуясь его посадкой, тем, как изящно орудует он копьем и мечом, и уже спорили, насколько он знатен, богат и женат ли. Супруга Филиппа де Тербо, распорядителя празднеств, разузнала, заглянув в хранящиеся у мужа списки, что рыцарь Белого льва прибыл на турнир в сопровождении оруженосца и молодой, хорошо одетой женщины, названной в перечне просто мадам. Слушательницы ненадолго приуныли.
– Может, это его сестра? – высказалась одна.
– Может, конечно, и так, – не стала спорить мадам де Тербо.
И, глядя на Неизвестного, все понимали, что у него больше всех шансов получить главный приз. А потому всех живо интересовало, кого именно он назовет самой красивой. До схватки с рыцарем Белого льва снизошел даже сам герцог Бургундский, поистине отчаянный турнирный боец. Наверное, то же самое сделал бы и Ричард, если б был у себя на родине, а не во Франции, где ему хотелось продемонстрировать королю Филиппу всю свою величественность. Мол, с герцогами и графами состязаться еще куда ни шло, а с простыми рыцарями… Может, конечно, этот incognito и знатен, но сие никак не доказано.
До сих пор английского государя очень беспокоил затеянный им год назад поединок с оруженосцем. Да, конечно, удовольствие от схватки он получил немалое, но позже засомневался, стоило ли снисходить. Вряд ли удовольствие от навешивания плюх герцогу Корнуоллскому оказалось бы меньше. При том, сомневаясь в разумности прилюдного поединка с юношей, он не сомневался, что тот оруженосец стоил рыцарских шпор и всяческого внимания сюзерена. Молодой воин понравился ему и драчливостью, и немалым воинским искусством, и учтивостью. Да и внешностью тоже.
То, что Ричард смог позволить себе, – это несколько поединков – с герцогом Бургундским, который одолел правителя, но сделал это так деликатно, что английский король противу привычки не обиделся, с графом Неверским, с графом де Ла Марш… В целом довольный исходом поединков, сын Генриха II сделал вид, что считает себя выше того, чтоб претендовать на приз, а то бы он, мол, показал, как следует драться. И не спорил, чтоб за приз и звание победителя боролись теперь герцог Бургундский и рыцарь Белого льва. На то же самое решился и король Филипп.
Этот бой должен был стать самым последним перед общим финальным боем, на который, разумеется, отводилось все утро пятого дня, после чего в Шатрах будут приготовлены огромные чаны теплой воды, натасканной слугами из ближайшей речки, и мужчины смогут привести себя в порядок перед пиром и балом, назначенным на вечер. Пока господа развлекались, сержанты и офицеры королевских войск собрали армии двух королей под стенами Вузеля (и мирный бургундский город стал похож на. крепость в осаде), откуда они должны были отправиться к побережью – английские в Марсель, а французские… Это зависело от того, что же в последний момент решит Филипп. Его же решение зависело от известий, посланных его коннетаблем. Тот, в свою очередь, вряд ли стал бы приводить французский флот в порт Марселя, где и так из-за двухсот британских судов не повернуться.
Оруженосцы герцога Гуго вручили ему турнирное копье, за копьем для Неизвестного бегал его оруженосец – атлетически сложенный, но, кажется, совершенно выдохшийся и крайне недовольный молодой человек.
Гуго Бургундский сидел на здоровенном черном булонском скакуне, способном, кажется, попросту снести любого другого коня, но холеный скакун рыцаря Белого льва не собирался уступать. В момент столкновения он слегка присел на задние ноги, но выдержал и пронесся дальше, копытами вбивая траву в землю. Оба всадника остались в седлах. Ни второй, ни третий раз не стали решающими – оба рыцаря сидели как влитые, и если в ходе первых поединков Неизвестный еще пошатывался от удара копья в щит, теперь он, похоже, набил руку и уже не поддавался.
Можно было бы устроить и четвертую сшибку, но, по мнению распорядителя, это уже выходило за рамки регламента. Правила гласили: «до трех раз, покуда один из рыцарей не будет сброшен на землю», что можно было понимать двояко – то ли лишь «до трех раз», то ли «покуда не». Совещавшиеся в почетной ложе судьи решили, что рыцари могут состязаться на копьях, покуда будет на то их желание, рыцари самостоятельно пришли к выводу, что трех раз под палящим солнцем с них вполне достаточно. Они отбросили копья и взялись за мечи.