Страница:
– Он требует, чтоб ты вышла за него замуж, и лишь на этих условиях согласен позволить тебе родить? Я прав?
– Да. Но есть и кое-что более неприятное. Он хочет растить ребенка. – Катрина с надеждой посмотрела на Мэльдора. – Вы ведь сможете отнять малыша? Ведь сможете?
– Смогу, конечно. Я смогу и кое-что получше. Как ты смотришь на то, чтоб вскоре после свадьбы… – адвокат ненадолго замолчал. Казалось, он колеблется. – Чтоб после того, как твой с позволения сказать супруг вернет тебе энергетическую составляющую эмбриона…
– Вы и об этом знаете?
– Знаю. Так вот, после этого на него может, скажем, упасть кирпич. Или грабитель в темном переулке напасть.
– Он крепкий парень и очень хорошо умеет драться.
– Против лома нет приема, ты слышала такую поговорку?
– И вы пойдете на такое? – молодая женщина недоверчиво смотрела на Мэльдора.
– Да, – глухо ответил тот. – Пойду. Ради вдовы своего сына и ради своего внука я пойду на все, что угодно. И мне все равно, что обо мне будут думать – ты будешь жить благополучно и растить малыша.
– Но как я буду жить после такого? Нет, это невозможно.
– Разве тебе его жалко?
– Я – не он. У меня есть совесть. Мне себя жалко.
– Я готов взять это на себя.
– Но я буду знать, что виновата в этом, что согласилась, – Катрина помолчала. – И вам не советую. Ни к чему это.
– Катрина, но ты же понимаешь, чем для тебя станет этот брак!
– А мне все равно, – равнодушно ответила молодая женщина. – Что бы ни было.
– Я понимаю, что ты чувствуешь. Но когда появится малыш, все может измениться. Ведь ему нужна мама, живая и любящая мама. Мама, любящая не только его самого, но и жизнь.
Катрина лишь повела плечами.
– Вернону не надо подставлять ногу, он и сам найдет, где споткнуться. Не думаю, что он надолго задержится в этом мире.
– Когда этот мафиози собирается возвращать тебе ребенка?
– Когда мы с ним обвенчаемся.
– Тогда сразу после твоего брака – уж извини – я поставлю патриарха в известность о том. что случилось.
Она опустила голову и устало покивала.
– Да, конечно. Это будет разумнее всего.
Как странно, но этот вполне деловой разговор с отцом ее покойного мужа успокоил Катрину. Даже зрение, которое уже несколько дней отказывало ей, вдруг прояснилось и стало таким же острым, как в дни удач и счастья. Она уверенней взглянула на то испытание, что ее ожидало, даже на мгновение перепугалась, что слишком остро будет воспринимать грядущую свадьбу и совместную жизнь с Верноном. Но это уже не могло ее ошеломить. Знание, что Мэльдор, разумный и дальновидный, взял на себя всю ответственность, будто сняло с ее души невыносимый груз. Так легко было переложить на кого-то всю ответственность. Теперь она знала, что уже не беззащитна.
Настолько это спокойствие объяло ее душу, что в день свадьбы она почти с наслаждением нырнула в шелковое белоснежное платье. Мягкая ткань ласкала кожу, и в зеркало на себя Катрина взглянула без того отвращения, которого ожидала. Платье ей все-таки шло, и высокая дорогая прическа, сделанная одним из самых известных парикмахеров, подчеркивала прелесть округлого, чуть осунувшегося лица и огромных глаз, казавшихся противоестественно яркими. Когда Вернон увидел свою невесту (против традиции он не стал ждать ее у храма, а явился сам, будто боялся, что она сбежит), он онемел и несколько мгновений тупо смотрел на нее, как на диво дивное.
Катрина терпеливо ждала, когда же этот покупающий ее мужчина вдоволь намолчится.
– Ты так… прекрасна, – пробормотал бездушный мафиози, проглатывая накопившуюся слюну, и протянул невесте тяжелый дорогой букет, составленный из пахучих лилий, белоснежных орхидей и еще каких-то баснословно ценных цветов, которым Катрина не знала названия.
Молодая женщина со вздохом приняла букет.
– Когда мы едем?
– Сейчас. Лимузин ждет внизу.
– Когда ты передашь мне малыша?
– В храме. – Вернон пришел в себя; он вновь вернулся к привычному для него уверенному, развязному поведению, по-хозяйски подставил невесте локоть и повел ее вниз. По настоянию дочери мать Катрины не последовала за ними, лишь проводила взглядом.
Внизу ждал не один, а целых три лимузина. Один из них, белоснежный, был изукрашен серебряными парчовыми лентами и цветами, именно его дверцу жених распахнул перед Катриной. Внутри было уютно и очень красиво, новобрачных ждал набитый до отказа бар, приятная музыка и мягкие кресла. Как объяснил Вернон, в двух других лимузинах ехали его друзья.
– Будет пара девушек, подружку себе выберешь уже в храме, – объяснил жених.
Помедлив, Катрина поинтересовалась:
– Неужели нельзя без подружки?
– Должна быть свидетельница. А потом отправимся в ресторан. Там будут твои родители?
– Отец не сможет, у него срочная работа.
– А мать?
– Я просила ее не приезжать.
– Я желаю, чтоб она была. Будь добра позвонить ей и сказать, чтоб приехала хотя бы в ресторан. И запомни, дорогая, мои просьбы не стоит игнорировать. – Вернон постарался говорить мягко, но на любую здравомыслящую девушку его слова дохнули бы предостерегающим холодком. Лишь Катрине было все равно, она-то ничего иного и не ожидала. Покорно извлекла из сумочки мобильный телефон и позвонила матери.
Та, взволнованная, обещала приехать.
Лимузин несся по городу беззвучно и плавно, будто флайер по воздуху. За тонированными стеклами мелькали улицы города, залитые солнечным светом, набитые нарядными толпами, сверкающие зеркальными витринами. Молодая женщина гладила шелковые складки пышной юбки, перебирала стебли букета и вспоминала свою свадьбу с Руином. Она ужасно боялась тогда, волновалась и почти ничего не запомнила. А ведь тот день был самым счастливым в ее жизни, таким, какой уже не повторяется, а она не успела насладиться, не успела даже заметить… И что ей теперь вспоминать? Она не помнит ни чувств своих, ни впечатлений. Только безумное волнение, от которого кружило голову.
Остановился лимузин, и остановилось ее сердце. Снова стало страшно, только по-другому, чем тогда. Катрина с трудом попыталась изобразить улыбку; получилось неубедительно, но Вернону, похоже, и этого было достаточно, он с восторгом окинул ее взглядом, когда солнце вновь окутало их обоих своим жаром и светом. Площадь перед храмом была пустовата, хотя гостей разбавили зеваки и девчонки-школьницы, которые всегда рады полюбоваться на чужую свадьбу. Катрина снова вспомнила свою первую свадьбу, на которой присутствовал целый клан Мортимеров и ее семейство. На этот раз никого из Айнар не было.
Жених велел невесте опустить на лицо вуаль – она спохватилась, охотно повиновалась – и повел ее к широко распахнутым дверям. Как только они переступили порог, обернувшись, Вернон протянул ей ладонь, а на ладони – что-то светящееся золотистым, слегка пульсирующее, живое. Катрина вспыхнула, смешалась, но тут же вцепилась в его пальцы, приняла на ладони сияющее пятно и прижала к своему животу. Она будто по наитию знала, как надо поступать, и когда волна тепла захлестнула ее тело, будущая мать поняла, что все сделала верно.
Вернон кивнул, проследив за ее действиями, и крепко схватил ее за локоть.
– Все верно. Но ведь в любой момент я могу забрать его обратно, ты понимаешь?
– Да, – едва слышно прошептала она. – Я обещала. Я сделаю.
В храме было тихо и прохладно. Гости втягивались в храмовые двери за спиной молодоженов и торопливо рассаживались на скамьях. Катрина медленно ступала по пушистому ковру, не глядя на алтарь и священнослужителя в роскошном парчовом одеянии, который ждал их, уже заранее улыбаясь. Он знал, что должен сейчас соединить два любящих сердца, потому просто сиял, и голос его звучал особенно мягко.
Потупив глаза, стояла у алтаря Катрина, слушая те освященные временем брачные формулы, которые кажутся такими прекрасными, когда отзываются в сердце, полном любви, но так тягостно их слушать, когда понимаешь, что ничего радостного впереди тебя не ожидает. Клясться в вечной верности человеку, которому хотела бы изменять направо и налево, хоть и не была к тому склонна по своей природе – но хоть как-нибудь бы отомстить. Но когда священник мягко обратился к ней, спрашивая, согласна ли она вступить в брак с этим мужчиной, она, лишь миг помедлив, ответила согласием. Тот же вопрос был задан и Вернону, и получен тот же ответ. Молодой мафиози с удовольствием взглянул на Катрину и мягко коснулся ее вуали.
– Если кто-то из присутствующих знает какую-то причину, по которой этот мужчина и эта женщина не могут вступить в брак, пусть скажет об этом сейчас, – мягко проговорил священник. Он улыбался новобрачным и даже не смотрел на остальных присутствующих. Произнесенное было лишь формальностью.
Но в этот миг в проход между скамьями шагнул человек в длинном плаще с капюшоном, и под сводом храма прозвучало:
– Я знаю.
Изумление сковало все три нефа, ко входу обернулись все, кто сидел на скамьях, кое-кто даже привстал. Незнакомец медленно шагал по проходу, и шаг его, несмотря на высокие сапоги, был совершенно беззвучен.
– Каковы же причины? – удивился священник. По традиции он обязан был спросить, даже если это была всего лишь чья-то шутка.
– Эта женщина уже состоит в законном браке, – ответил тот же голос.
Вернон слегка побагровел. Но непонимание владело и его душой – так поняла молодая женщина, взглянув жениху в лицо. Она ничего не понимала, но почему-то едва могла оторвать взгляд от странной черной фигуры, и то ненадолго.
– С кем же? – сурово спросил священник.
Незнакомец медленно поднял руки и толкнул назад капюшон, открывая лицо.
– Со мной, – холодно произнес Руин.
Катрина вскинула голову. Вернон рядом с ней отшатнулся так, что можно было подумать – он сейчас завалится на спину. Но молодой женщине не было дела до Вернона. Она смотрела в лицо своего мужа – осунувшееся и неподвижное, холодное лицо, но, несомненно, это был его облик, его, только его. Белый от ужаса Вернон, шатаясь, нырнул за спину своей несостоявшейся жены и бросился к боковой двери, теряя по пути белый букетик из петлицы.
Руин шагнул к Катрине, властно подхватил ее на руки и понес вон из храма.
У Катрины кружилась голова, и в какой-то миг ей показалось, что она не в себе. Возможно, этому ощущению помогло то, что от Руина никак не пахло живым мужчиной, а – холодом, чем-то вроде снеговой воды, только-только натопленной в ладонях, влажным сукном и сапожной кожей. Она даже испугалась и, высвободив руку, коснулась его щеки. Щека была теплая и тоже слегка влажная, но на ощупь вполне человеческая.
А вокруг уже не было города. Сперва по сторонам тропы, в которую превратился обычный асфальт, встали стволы столетних сосен, а потом и они пропали – вместе с тропинкой. Вокруг развернулась степь, но лишь на пару мгновений. Степь сменила пустыня, где было жарко, как в накаленной печи, и молодая женщина буквально задохнулась от зноя, но следом Руин шагнул в какие-то джунгли, где было почти так же жарко, но к тому же еще и влажно, и расшитые жемчугом и серебряной ниткой манжеты на платье Катрины мигом отсырели.
Следующий шаг мужчина сделал на высокий берег реки, и в лицо Катрине, покрывшееся мелкими капельками пота, ударил прохладный сладостный ветер, пахнущий цветами и зеленью и свежей водой, к которой так и хочется приникнуть, и пить, пить… Руин остановился в траве по колено, постоял и осторожно опустил Катрину на землю, как она была – в белом платье, безжалостно примяв длинную фату с вуалью. Посадил, как маленького ребенка, не способного выбрать местечко самостоятельно.
Усадил – и сел напротив, подобрав под себя ноги. Она в первый раз взглянула в его глаза и увидела два страшных провала в ничто, два осколка внемировой тьмы, на которой зиждется Вселенная. Страшно было утонуть в этой тьме, но и нельзя было в нее не погрузиться, стоило лишь подольше посмотреть в эти страшные глаза. Катрина вздрогнула и замигала часто-часто, будто надеялась таким образом защитить свою душу от его взгляда и не пропасть в нем. Она побелела, и страх проник в каждую клеточку ее тела. Молодая женщина вдруг засомневалась, что перед нею и в самом деле муж.
Он молчал и смотрел на нее без какого-либо выражения.
– Руин… – слова застряли в горле Катрины, голос не повиновался. Не надо было оказаться слабодушным, чтобы потерять себя под таким взглядом, достаточно просто уметь бояться за себя, за свое сознание и волю. – Руин, я… Я никогда бы не решилась… Я думала, ты… Я думала, я видела, как ты… погиб…
Мужчина с трудом отвел в сторону взгляд, и женщина вновь увидела, что это ее муж, и никто другой.
– Да, я был мертв, – равнодушно и вместе с тем с усилием произнес он. Голос его был ниже, чем помнила Катрина, но, несомненно, его голос. – Был.
– Но… как же это? – Катрина открыла рот.
– Трудно объяснить. Может, эксперту-магу я смог бы в двух словах объяснить, что со мной произошло, но не тебе. Если проще – меня пытались убить весьма необычным, нетрадиционным способом, и именно потому им это почти удалось. Я не знаю, сколько времени прошло, но понимаю, что довольно долго просуществовал в странном состоянии, в полном сознании, но не мог вернуться. Я был далеко, – он вновь взглянул на Катрину, и женщина заметила, что в его глазах появилось что-то живое. – Но я видел тебя.
– Ты… видел?
– Да, – Руин помолчал. – Я знаю, почему ты была вынуждена согласиться на эту свадьбу. С этим бандитом я еще поговорю. Позже.
Катрина опустила голову, и слезы закапали на шелк платья. Ее отпускало дикое напряжение последних дней, молодую женщину начинало трясти, стало холодно. Она чувствовала, что еще немного, и у нее начнется истерика – такое бывает, когда внезапно отступает смертельная опасность, все заканчивается хорошо, и человек наконец до самого конца понимает, чего он сумел избежать. Мужчина даже не попытался обнять ее, успокоить, он смотрел в сторону, и по его лицу проходила судорога за судорогой.
– Прости меня, пожалуйста, – произнес он. – Мне очень трудно сейчас.
– Но я же видела… В тебя попало заклинание, и ты… Тебя испепелили.
– Тело – да. Почти. Я же говорю, трудно объяснить, – он вдруг потянулся и с усилием сглотнул. – Мне трудно. Я будто заново родившийся. Я вырвался из абсолютной тьмы в мир, и теперь слепну, глохну, и все одновременно… Меня оглушают ощущения, – Руин выпростал из-под плаща ладонь. Она казалась слишком белой, почти прозрачной, болезненно-восковой. – Прости, родная. Тебе придется терпеть это, а может, привыкнуть и к новому мне. Мириться с какими-то странностями новорожденного. Я постараюсь вернуться к тому, что было прежде, но ничего не могу обещать… Не возражай мне, послушай, – сказал он, хотя Катрина пока еще не решилась даже рта открыть. – Если ты решишь, что со мной новым ты жить не можешь, я отпущу тебя. Не сейчас. Только тогда, когда нашему сыну уже будет двадцать лет.
– Я не хочу от тебя уходить, – в голос зарыдала молодая женщина. Она кинулась на шею к Руину и повисла, прижимаясь, дрожа. Он не сразу обхватил ее, но когда обхватил, вздохнул с облегчением и аккуратно прижал губы к ее волосам, которые показались ему такими ароматными, что кружилась голова. – Я тебя люблю. Я люблю тебя, Руин… Я люблю…
– Я тоже тебя люблю, – заскорузлыми губами выдавил Руин, прижимая жену к себе. – Люблю, Катрина.
Они долго сидели на берегу, обнявшись. Катрина плакала, а он то мял ее в своих объятиях, то принимался гладить, мягко, осторожно, кончиками пальцев осязая то шею, то ухо, то подбородок своей жены, а то просто край декольте ее платья или складку на рукаве. Он, как слепой, пытался познать ее заново на ощупь, и даже глаза закрыл, чтобы не мешать чувству осязания. Катрине сразу стало легче – взгляд мужа по-прежнему пугал ее, хоть и стал уже немного более человеческим, чем прежде.
Потом она постепенно взяла себя в руки, извлекла из сумочки платочек и осторожно протерла глаза. Ее все еще трясло, и даже стало стыдно, что она так расклеилась, а потом вспомнила, что она просто-напросто беременна, и потому ей простительно. И даже улыбнулась от радости, что малыш снова с нею, и он снова живой, настоящий, что он растет. От этой мысли ей сразу стало легче. В самом деле, ведь она была готова на такие жертвы, получила-таки свой приз, но платить ей за него не придется, даже, наоборот, ее подстерегло на этом пути такое счастье, на которое она даже не рассчитывала.
Она выпрямилась, отодвинулась и обтерла руки, а потом уже с любопытством огляделась.
– А где мы?
– Мы? – Руин поднял голову и открыл глаза. – Мы на Черной стороне.
– На Черной стороне? – ахнула Катрина. – Но почему? Зачем?
– Ты поняла, почему тогда на меня напали? Это были адепты Серого Ордена, тебе сказали?
– Да. Напали из-за тех бумаг, которые ты… Которые вы с Мэлокайном привезли в Центр.
– Именно. И, знаешь, если бы я тогда не потратил несколько дней на разбор этих бумаг сразу, боюсь, я б сейчас не разговаривал с тобой. Боюсь, я не сохранил бы свою душу после того магического удара. Но я сохранил ее, сумел вернуть себе тело, и теперь надо будет выживать и впредь. Мне самому придется разобраться с ними и с тем, чего они от меня хотят, объяснить, что стоило бы оставить в покое меня, а тем более мою жену и сына, – голос Руина чуть плеснул угрозой, но, поскольку угроза уж, конечно, была обращена не к Катрине, то она пропустила ее мимо ушей.
Ее заинтересовало другое.
– Сына?
– Сына.
– Ты уверен, что будет сын?
– Я знаю, что будет сын, – Руин вздохнул. – Я даже имя успел придумать. Рэондо. Если оно, конечно, тебе нравится.
– Мне нравится, – растерянно пролепетала Катрина. – Но постой… Черная сторона… Здесь же опаснее. Говорят, как раз здесь и размещается штаб-квартира этих… серых…
– Это не так. Впрочем, я хочу, чтоб ты не волновалась. В этом мире я буду в наибольшей безопасности.
– Что же это за мир?
– Провал.
– Мир, в котором ты родился?
– Да. Он самый, – Руин поднялся на ноги и медленно, будто колеблясь, скинул плащ. Он был одет во все черное, от сапог до воротника на рубашке. Рядом с Катриной в белоснежном шелковом платье он казался вороном рядом с лебедушкой. – Две недели назад погиб мой брат Киан Воин, правитель Провала. Он не оставил наследников. Киан не был женат и даже побочных детей не завел. Впрочем, кто знает, есть они или их нет. В любом случае совет лордов никогда не признает наследником Киана незаконнорожденного отпрыска.
Катрина слушала очень внимательно.
– То есть…
– Вторым после Киана наследником Армана-Улла мужеска пола был Оулер, но он уже много лет как мертв…
– А следующий – ты?
– Да. После меня до появления на свет Рэондо трон наследует Дэйн, которого лорды Провала вряд ли решились бы короновать. Если это и случится, то будет сделано с большой неохотой. Помимо Дэйна остаются только дочери Армана-Улла, а в Провале женщина не может править. Лорды уже вздохнули с облегчением, когда узнали, что я жив, потому что, пожалуй, в их глазах я – единственный приемлемый правитель. Так что нас они примут хорошо, а это сейчас самое главное, – он подал Катрине руку. – Сейчас я нас обоих переправлю в столицу.
– Но кем там буду я?
– Разумеется, моей женой. Я хочу попросить тебя только об одном. В Провале существуют очень строгие традиции и обычаи касательно взаимоотношений мужчин и женщин. Ты будешь супругой властителя, по закону, но я прошу тебя: даже если у тебя появится желание поспорить со мной, никогда не делай этого в присутствии посторонних. Я буду рад выслушать твои возражения, но наедине. Потому что если ты решишь возражать мне при придворных, мне придется тебя осадить. Я этого не хочу. Я слишком уважаю тебя и твой ум.
– А если ты меня не осадишь, тебя не будут уважать? – тихо уточнила Катрина.
– Нет. Чтоб властитель благополучно правил в Провале, – бесстрастно ответил Руин, – его должны не уважать, а бояться. Иначе же его ждут бесконечные восстания, мятежи и покушения. Я хочу жить спокойно, потому, по крайней мере на первых порах, должен придерживаться старых традиций. Мое уважение к тебе могут воспринять как слабость. Поэтому я прошу тебя: держись так, как держатся все женщины Провала.
– Я постараюсь не создавать для тебя проблем.
– Уверен, народ Провала тебя полюбит. Ты нежная, мягкая, умная и красивая, – Руин взял ладонь жену в свою и осторожно поднес к губам. – Идем.
Катрина и не заметила, когда произошло перемещение, но заметила, что стоит в великолепном беломраморном зале, отделанном серебром, золотом и резным хрусталем, искрящемся в свете магических огней. Мебели было мало, и это лишь усиливало впечатление грандиозности, и молодая женщина замерла в восхищении, разглядывая витые решетки окон, отделку стен, колонны и высокие напольные подсвечники, похожие на неведомые безлистные деревья.
В зале были и люди; они нисколько не удивились появлению здесь Руина, но на его супругу уставились с любопытством. Правда, быстро разглядели и того, кто был спутником прелестной дамы в подвенечном платье, и его суровый предостерегающий взгляд, и стали отворачиваться. Арман же решительно взял жену за локоть – в Центре он так себя не вел – и потащил ее за собой. Катрина послушно шагала. Она и так-то была растеряна и не до конца понимала, что же произошло, да и предостережение мужа немало ее испугало.
К тому же добавились воспоминания о беседах с Морганой. Сестра Руина прониклась к невестке величайшим доверием и симпатией, и многое ей рассказывала о своем родном мире. Говорила, что в Провале мужчина волен поступать со своей женщиной так, как только ему заблагорассудится. Женщина не имеет ни имущественных, ни юридических прав, она не может даже отстаивать себя в суде. Богатая и знатная дама может владеть имуществом и даже наследовать его, но управлять им должен мужчина. Кто угодно, хоть ее же собственный сын.
Впервые в жизни Катрина по-настоящему ощутила себя целиком во власти своего мужа. Ощущение оказалось необычное и очень волнующее.
Как и говорил Руин, сбежавшиеся отовсюду лорды приняли появление старшего брата Дэйна с радостью. Конечно, радость прозвучала в их словах и жестах лишь в первый момент и затем сменилась озабоченностью, даже настороженностью, но молодая женщина поняла их без всяких объяснений. Новый правитель – это всегда новая «метла» и Бог его знает, как он будет вести себя, какие новшества решит ввести в обиход.
Но каковы бы ни были сомнения лордов, закон есть закон. До местной знати уже дошел слух, что средний сын Армана-Улла будто бы скончался, и неизбежность воцарения Дэйна, о котором в Провале сохранились самые тягостные воспоминания, повергла всех в уныние. Потому, стоило Руину появиться в провальском дворце, как лорды, вздохнув с облегчением, поспешили осведомиться, на какой же день готовить коронацию.
– Как можно скорее, – спокойно ответил Руин. – Совместную коронацию.
– Прошу прощения? – растерялся церемониймейстер.
– Короноваться будем я и моя супруга.
– Ваша супруга, ваше высочество?
– Да. Моя супруга ожидает моего сына, и она будет коронована сразу вслед за мной.
Хотя желание властителя короновать свою жену было для Провала более чем необычным, можно сказать, беспрецедентным, упоминание о ее беременности пораженному церемониймейстеру показалось вполне резонной причиной для такой огромной милости. Ведь тем самым правитель как бы торжественно провозглашал своего сына наследником еще в утробе матери.
С Катриной обращались чрезвычайно почтительно и внимательно. Она была поражена, увидев, как роскошны покои, которые спешно приготовили для нее, как велик штат прислуги. Открытием, что добрая половина служанок, приставленных к ней, оказывается, рабыни, супруга Руина была неприятно поражена, но не стала ни спорить, ни задавать вопросов. Теоретически она знала, что на Черной стороне до сих пор в ходу рабство, но прежде с подобным не сталкивалась. Только в чужой дом ведь со своими законами, как известно, не вламываются. К тому же Катрине было привычнее молчать и просто наблюдать за тем, как идут дела.
Руин медленно и как бы толчками возвращался в нормальную человеческую жизнь. Первые две недели он по ночам не наведывался в спальню жены, но как-то, заглянув к ней, объяснил, что опасается последствий своего странного состояния и считает, что лучше подождать. Днем он пропадал с лордами, у него не выдавалось ни одной свободной минутки, и Катрина была предоставлена сама себе. Она гуляла по дворцу – при ней неотлучно находились две рабыни в длинных одинаковых платьях, со строгими прическами, и обязательно придворная дама, которая, стоило только супруге будущего властителя приблизиться к лестнице, тут же подхватывала ее под локоть.
– Но я же еще только на первом месяце, – удивилась молодая женщина, когда поняла, что таким образом ее оберегают от возможного падения. – Мне еще не трудно ходить по лестницам.
– Но мало ли что, ваше высочество, – смущенно возразила дама, зрелая и солидная, но еще очень красивая и с прекрасными манерами. – Не дай Бог, какая беда. Лучше уж поберечься.
И Катрина не стала спорить. Она чувствовала себя совершенно чужой в этом мире, и пока еще боялась и этих стек, и этих традиций, и даже людей, которые вели себя столь подобострастно, что это не укладывалось в голове девушки, привыкшей к собственной незначительности. В Центре она была всего лишь обычной бессмертной, из небогатой семьи, и вынуждена зарабатывать себе на жизнь, зависеть от множества людей и обстоятельств. Потому почтительное отношение нервировало ее и заставляло постоянно ожидать подвоха, опасности.
– Да. Но есть и кое-что более неприятное. Он хочет растить ребенка. – Катрина с надеждой посмотрела на Мэльдора. – Вы ведь сможете отнять малыша? Ведь сможете?
– Смогу, конечно. Я смогу и кое-что получше. Как ты смотришь на то, чтоб вскоре после свадьбы… – адвокат ненадолго замолчал. Казалось, он колеблется. – Чтоб после того, как твой с позволения сказать супруг вернет тебе энергетическую составляющую эмбриона…
– Вы и об этом знаете?
– Знаю. Так вот, после этого на него может, скажем, упасть кирпич. Или грабитель в темном переулке напасть.
– Он крепкий парень и очень хорошо умеет драться.
– Против лома нет приема, ты слышала такую поговорку?
– И вы пойдете на такое? – молодая женщина недоверчиво смотрела на Мэльдора.
– Да, – глухо ответил тот. – Пойду. Ради вдовы своего сына и ради своего внука я пойду на все, что угодно. И мне все равно, что обо мне будут думать – ты будешь жить благополучно и растить малыша.
– Но как я буду жить после такого? Нет, это невозможно.
– Разве тебе его жалко?
– Я – не он. У меня есть совесть. Мне себя жалко.
– Я готов взять это на себя.
– Но я буду знать, что виновата в этом, что согласилась, – Катрина помолчала. – И вам не советую. Ни к чему это.
– Катрина, но ты же понимаешь, чем для тебя станет этот брак!
– А мне все равно, – равнодушно ответила молодая женщина. – Что бы ни было.
– Я понимаю, что ты чувствуешь. Но когда появится малыш, все может измениться. Ведь ему нужна мама, живая и любящая мама. Мама, любящая не только его самого, но и жизнь.
Катрина лишь повела плечами.
– Вернону не надо подставлять ногу, он и сам найдет, где споткнуться. Не думаю, что он надолго задержится в этом мире.
– Когда этот мафиози собирается возвращать тебе ребенка?
– Когда мы с ним обвенчаемся.
– Тогда сразу после твоего брака – уж извини – я поставлю патриарха в известность о том. что случилось.
Она опустила голову и устало покивала.
– Да, конечно. Это будет разумнее всего.
Как странно, но этот вполне деловой разговор с отцом ее покойного мужа успокоил Катрину. Даже зрение, которое уже несколько дней отказывало ей, вдруг прояснилось и стало таким же острым, как в дни удач и счастья. Она уверенней взглянула на то испытание, что ее ожидало, даже на мгновение перепугалась, что слишком остро будет воспринимать грядущую свадьбу и совместную жизнь с Верноном. Но это уже не могло ее ошеломить. Знание, что Мэльдор, разумный и дальновидный, взял на себя всю ответственность, будто сняло с ее души невыносимый груз. Так легко было переложить на кого-то всю ответственность. Теперь она знала, что уже не беззащитна.
Настолько это спокойствие объяло ее душу, что в день свадьбы она почти с наслаждением нырнула в шелковое белоснежное платье. Мягкая ткань ласкала кожу, и в зеркало на себя Катрина взглянула без того отвращения, которого ожидала. Платье ей все-таки шло, и высокая дорогая прическа, сделанная одним из самых известных парикмахеров, подчеркивала прелесть округлого, чуть осунувшегося лица и огромных глаз, казавшихся противоестественно яркими. Когда Вернон увидел свою невесту (против традиции он не стал ждать ее у храма, а явился сам, будто боялся, что она сбежит), он онемел и несколько мгновений тупо смотрел на нее, как на диво дивное.
Катрина терпеливо ждала, когда же этот покупающий ее мужчина вдоволь намолчится.
– Ты так… прекрасна, – пробормотал бездушный мафиози, проглатывая накопившуюся слюну, и протянул невесте тяжелый дорогой букет, составленный из пахучих лилий, белоснежных орхидей и еще каких-то баснословно ценных цветов, которым Катрина не знала названия.
Молодая женщина со вздохом приняла букет.
– Когда мы едем?
– Сейчас. Лимузин ждет внизу.
– Когда ты передашь мне малыша?
– В храме. – Вернон пришел в себя; он вновь вернулся к привычному для него уверенному, развязному поведению, по-хозяйски подставил невесте локоть и повел ее вниз. По настоянию дочери мать Катрины не последовала за ними, лишь проводила взглядом.
Внизу ждал не один, а целых три лимузина. Один из них, белоснежный, был изукрашен серебряными парчовыми лентами и цветами, именно его дверцу жених распахнул перед Катриной. Внутри было уютно и очень красиво, новобрачных ждал набитый до отказа бар, приятная музыка и мягкие кресла. Как объяснил Вернон, в двух других лимузинах ехали его друзья.
– Будет пара девушек, подружку себе выберешь уже в храме, – объяснил жених.
Помедлив, Катрина поинтересовалась:
– Неужели нельзя без подружки?
– Должна быть свидетельница. А потом отправимся в ресторан. Там будут твои родители?
– Отец не сможет, у него срочная работа.
– А мать?
– Я просила ее не приезжать.
– Я желаю, чтоб она была. Будь добра позвонить ей и сказать, чтоб приехала хотя бы в ресторан. И запомни, дорогая, мои просьбы не стоит игнорировать. – Вернон постарался говорить мягко, но на любую здравомыслящую девушку его слова дохнули бы предостерегающим холодком. Лишь Катрине было все равно, она-то ничего иного и не ожидала. Покорно извлекла из сумочки мобильный телефон и позвонила матери.
Та, взволнованная, обещала приехать.
Лимузин несся по городу беззвучно и плавно, будто флайер по воздуху. За тонированными стеклами мелькали улицы города, залитые солнечным светом, набитые нарядными толпами, сверкающие зеркальными витринами. Молодая женщина гладила шелковые складки пышной юбки, перебирала стебли букета и вспоминала свою свадьбу с Руином. Она ужасно боялась тогда, волновалась и почти ничего не запомнила. А ведь тот день был самым счастливым в ее жизни, таким, какой уже не повторяется, а она не успела насладиться, не успела даже заметить… И что ей теперь вспоминать? Она не помнит ни чувств своих, ни впечатлений. Только безумное волнение, от которого кружило голову.
Остановился лимузин, и остановилось ее сердце. Снова стало страшно, только по-другому, чем тогда. Катрина с трудом попыталась изобразить улыбку; получилось неубедительно, но Вернону, похоже, и этого было достаточно, он с восторгом окинул ее взглядом, когда солнце вновь окутало их обоих своим жаром и светом. Площадь перед храмом была пустовата, хотя гостей разбавили зеваки и девчонки-школьницы, которые всегда рады полюбоваться на чужую свадьбу. Катрина снова вспомнила свою первую свадьбу, на которой присутствовал целый клан Мортимеров и ее семейство. На этот раз никого из Айнар не было.
Жених велел невесте опустить на лицо вуаль – она спохватилась, охотно повиновалась – и повел ее к широко распахнутым дверям. Как только они переступили порог, обернувшись, Вернон протянул ей ладонь, а на ладони – что-то светящееся золотистым, слегка пульсирующее, живое. Катрина вспыхнула, смешалась, но тут же вцепилась в его пальцы, приняла на ладони сияющее пятно и прижала к своему животу. Она будто по наитию знала, как надо поступать, и когда волна тепла захлестнула ее тело, будущая мать поняла, что все сделала верно.
Вернон кивнул, проследив за ее действиями, и крепко схватил ее за локоть.
– Все верно. Но ведь в любой момент я могу забрать его обратно, ты понимаешь?
– Да, – едва слышно прошептала она. – Я обещала. Я сделаю.
В храме было тихо и прохладно. Гости втягивались в храмовые двери за спиной молодоженов и торопливо рассаживались на скамьях. Катрина медленно ступала по пушистому ковру, не глядя на алтарь и священнослужителя в роскошном парчовом одеянии, который ждал их, уже заранее улыбаясь. Он знал, что должен сейчас соединить два любящих сердца, потому просто сиял, и голос его звучал особенно мягко.
Потупив глаза, стояла у алтаря Катрина, слушая те освященные временем брачные формулы, которые кажутся такими прекрасными, когда отзываются в сердце, полном любви, но так тягостно их слушать, когда понимаешь, что ничего радостного впереди тебя не ожидает. Клясться в вечной верности человеку, которому хотела бы изменять направо и налево, хоть и не была к тому склонна по своей природе – но хоть как-нибудь бы отомстить. Но когда священник мягко обратился к ней, спрашивая, согласна ли она вступить в брак с этим мужчиной, она, лишь миг помедлив, ответила согласием. Тот же вопрос был задан и Вернону, и получен тот же ответ. Молодой мафиози с удовольствием взглянул на Катрину и мягко коснулся ее вуали.
– Если кто-то из присутствующих знает какую-то причину, по которой этот мужчина и эта женщина не могут вступить в брак, пусть скажет об этом сейчас, – мягко проговорил священник. Он улыбался новобрачным и даже не смотрел на остальных присутствующих. Произнесенное было лишь формальностью.
Но в этот миг в проход между скамьями шагнул человек в длинном плаще с капюшоном, и под сводом храма прозвучало:
– Я знаю.
Изумление сковало все три нефа, ко входу обернулись все, кто сидел на скамьях, кое-кто даже привстал. Незнакомец медленно шагал по проходу, и шаг его, несмотря на высокие сапоги, был совершенно беззвучен.
– Каковы же причины? – удивился священник. По традиции он обязан был спросить, даже если это была всего лишь чья-то шутка.
– Эта женщина уже состоит в законном браке, – ответил тот же голос.
Вернон слегка побагровел. Но непонимание владело и его душой – так поняла молодая женщина, взглянув жениху в лицо. Она ничего не понимала, но почему-то едва могла оторвать взгляд от странной черной фигуры, и то ненадолго.
– С кем же? – сурово спросил священник.
Незнакомец медленно поднял руки и толкнул назад капюшон, открывая лицо.
– Со мной, – холодно произнес Руин.
Катрина вскинула голову. Вернон рядом с ней отшатнулся так, что можно было подумать – он сейчас завалится на спину. Но молодой женщине не было дела до Вернона. Она смотрела в лицо своего мужа – осунувшееся и неподвижное, холодное лицо, но, несомненно, это был его облик, его, только его. Белый от ужаса Вернон, шатаясь, нырнул за спину своей несостоявшейся жены и бросился к боковой двери, теряя по пути белый букетик из петлицы.
Руин шагнул к Катрине, властно подхватил ее на руки и понес вон из храма.
У Катрины кружилась голова, и в какой-то миг ей показалось, что она не в себе. Возможно, этому ощущению помогло то, что от Руина никак не пахло живым мужчиной, а – холодом, чем-то вроде снеговой воды, только-только натопленной в ладонях, влажным сукном и сапожной кожей. Она даже испугалась и, высвободив руку, коснулась его щеки. Щека была теплая и тоже слегка влажная, но на ощупь вполне человеческая.
А вокруг уже не было города. Сперва по сторонам тропы, в которую превратился обычный асфальт, встали стволы столетних сосен, а потом и они пропали – вместе с тропинкой. Вокруг развернулась степь, но лишь на пару мгновений. Степь сменила пустыня, где было жарко, как в накаленной печи, и молодая женщина буквально задохнулась от зноя, но следом Руин шагнул в какие-то джунгли, где было почти так же жарко, но к тому же еще и влажно, и расшитые жемчугом и серебряной ниткой манжеты на платье Катрины мигом отсырели.
Следующий шаг мужчина сделал на высокий берег реки, и в лицо Катрине, покрывшееся мелкими капельками пота, ударил прохладный сладостный ветер, пахнущий цветами и зеленью и свежей водой, к которой так и хочется приникнуть, и пить, пить… Руин остановился в траве по колено, постоял и осторожно опустил Катрину на землю, как она была – в белом платье, безжалостно примяв длинную фату с вуалью. Посадил, как маленького ребенка, не способного выбрать местечко самостоятельно.
Усадил – и сел напротив, подобрав под себя ноги. Она в первый раз взглянула в его глаза и увидела два страшных провала в ничто, два осколка внемировой тьмы, на которой зиждется Вселенная. Страшно было утонуть в этой тьме, но и нельзя было в нее не погрузиться, стоило лишь подольше посмотреть в эти страшные глаза. Катрина вздрогнула и замигала часто-часто, будто надеялась таким образом защитить свою душу от его взгляда и не пропасть в нем. Она побелела, и страх проник в каждую клеточку ее тела. Молодая женщина вдруг засомневалась, что перед нею и в самом деле муж.
Он молчал и смотрел на нее без какого-либо выражения.
– Руин… – слова застряли в горле Катрины, голос не повиновался. Не надо было оказаться слабодушным, чтобы потерять себя под таким взглядом, достаточно просто уметь бояться за себя, за свое сознание и волю. – Руин, я… Я никогда бы не решилась… Я думала, ты… Я думала, я видела, как ты… погиб…
Мужчина с трудом отвел в сторону взгляд, и женщина вновь увидела, что это ее муж, и никто другой.
– Да, я был мертв, – равнодушно и вместе с тем с усилием произнес он. Голос его был ниже, чем помнила Катрина, но, несомненно, его голос. – Был.
– Но… как же это? – Катрина открыла рот.
– Трудно объяснить. Может, эксперту-магу я смог бы в двух словах объяснить, что со мной произошло, но не тебе. Если проще – меня пытались убить весьма необычным, нетрадиционным способом, и именно потому им это почти удалось. Я не знаю, сколько времени прошло, но понимаю, что довольно долго просуществовал в странном состоянии, в полном сознании, но не мог вернуться. Я был далеко, – он вновь взглянул на Катрину, и женщина заметила, что в его глазах появилось что-то живое. – Но я видел тебя.
– Ты… видел?
– Да, – Руин помолчал. – Я знаю, почему ты была вынуждена согласиться на эту свадьбу. С этим бандитом я еще поговорю. Позже.
Катрина опустила голову, и слезы закапали на шелк платья. Ее отпускало дикое напряжение последних дней, молодую женщину начинало трясти, стало холодно. Она чувствовала, что еще немного, и у нее начнется истерика – такое бывает, когда внезапно отступает смертельная опасность, все заканчивается хорошо, и человек наконец до самого конца понимает, чего он сумел избежать. Мужчина даже не попытался обнять ее, успокоить, он смотрел в сторону, и по его лицу проходила судорога за судорогой.
– Прости меня, пожалуйста, – произнес он. – Мне очень трудно сейчас.
– Но я же видела… В тебя попало заклинание, и ты… Тебя испепелили.
– Тело – да. Почти. Я же говорю, трудно объяснить, – он вдруг потянулся и с усилием сглотнул. – Мне трудно. Я будто заново родившийся. Я вырвался из абсолютной тьмы в мир, и теперь слепну, глохну, и все одновременно… Меня оглушают ощущения, – Руин выпростал из-под плаща ладонь. Она казалась слишком белой, почти прозрачной, болезненно-восковой. – Прости, родная. Тебе придется терпеть это, а может, привыкнуть и к новому мне. Мириться с какими-то странностями новорожденного. Я постараюсь вернуться к тому, что было прежде, но ничего не могу обещать… Не возражай мне, послушай, – сказал он, хотя Катрина пока еще не решилась даже рта открыть. – Если ты решишь, что со мной новым ты жить не можешь, я отпущу тебя. Не сейчас. Только тогда, когда нашему сыну уже будет двадцать лет.
– Я не хочу от тебя уходить, – в голос зарыдала молодая женщина. Она кинулась на шею к Руину и повисла, прижимаясь, дрожа. Он не сразу обхватил ее, но когда обхватил, вздохнул с облегчением и аккуратно прижал губы к ее волосам, которые показались ему такими ароматными, что кружилась голова. – Я тебя люблю. Я люблю тебя, Руин… Я люблю…
– Я тоже тебя люблю, – заскорузлыми губами выдавил Руин, прижимая жену к себе. – Люблю, Катрина.
Они долго сидели на берегу, обнявшись. Катрина плакала, а он то мял ее в своих объятиях, то принимался гладить, мягко, осторожно, кончиками пальцев осязая то шею, то ухо, то подбородок своей жены, а то просто край декольте ее платья или складку на рукаве. Он, как слепой, пытался познать ее заново на ощупь, и даже глаза закрыл, чтобы не мешать чувству осязания. Катрине сразу стало легче – взгляд мужа по-прежнему пугал ее, хоть и стал уже немного более человеческим, чем прежде.
Потом она постепенно взяла себя в руки, извлекла из сумочки платочек и осторожно протерла глаза. Ее все еще трясло, и даже стало стыдно, что она так расклеилась, а потом вспомнила, что она просто-напросто беременна, и потому ей простительно. И даже улыбнулась от радости, что малыш снова с нею, и он снова живой, настоящий, что он растет. От этой мысли ей сразу стало легче. В самом деле, ведь она была готова на такие жертвы, получила-таки свой приз, но платить ей за него не придется, даже, наоборот, ее подстерегло на этом пути такое счастье, на которое она даже не рассчитывала.
Она выпрямилась, отодвинулась и обтерла руки, а потом уже с любопытством огляделась.
– А где мы?
– Мы? – Руин поднял голову и открыл глаза. – Мы на Черной стороне.
– На Черной стороне? – ахнула Катрина. – Но почему? Зачем?
– Ты поняла, почему тогда на меня напали? Это были адепты Серого Ордена, тебе сказали?
– Да. Напали из-за тех бумаг, которые ты… Которые вы с Мэлокайном привезли в Центр.
– Именно. И, знаешь, если бы я тогда не потратил несколько дней на разбор этих бумаг сразу, боюсь, я б сейчас не разговаривал с тобой. Боюсь, я не сохранил бы свою душу после того магического удара. Но я сохранил ее, сумел вернуть себе тело, и теперь надо будет выживать и впредь. Мне самому придется разобраться с ними и с тем, чего они от меня хотят, объяснить, что стоило бы оставить в покое меня, а тем более мою жену и сына, – голос Руина чуть плеснул угрозой, но, поскольку угроза уж, конечно, была обращена не к Катрине, то она пропустила ее мимо ушей.
Ее заинтересовало другое.
– Сына?
– Сына.
– Ты уверен, что будет сын?
– Я знаю, что будет сын, – Руин вздохнул. – Я даже имя успел придумать. Рэондо. Если оно, конечно, тебе нравится.
– Мне нравится, – растерянно пролепетала Катрина. – Но постой… Черная сторона… Здесь же опаснее. Говорят, как раз здесь и размещается штаб-квартира этих… серых…
– Это не так. Впрочем, я хочу, чтоб ты не волновалась. В этом мире я буду в наибольшей безопасности.
– Что же это за мир?
– Провал.
– Мир, в котором ты родился?
– Да. Он самый, – Руин поднялся на ноги и медленно, будто колеблясь, скинул плащ. Он был одет во все черное, от сапог до воротника на рубашке. Рядом с Катриной в белоснежном шелковом платье он казался вороном рядом с лебедушкой. – Две недели назад погиб мой брат Киан Воин, правитель Провала. Он не оставил наследников. Киан не был женат и даже побочных детей не завел. Впрочем, кто знает, есть они или их нет. В любом случае совет лордов никогда не признает наследником Киана незаконнорожденного отпрыска.
Катрина слушала очень внимательно.
– То есть…
– Вторым после Киана наследником Армана-Улла мужеска пола был Оулер, но он уже много лет как мертв…
– А следующий – ты?
– Да. После меня до появления на свет Рэондо трон наследует Дэйн, которого лорды Провала вряд ли решились бы короновать. Если это и случится, то будет сделано с большой неохотой. Помимо Дэйна остаются только дочери Армана-Улла, а в Провале женщина не может править. Лорды уже вздохнули с облегчением, когда узнали, что я жив, потому что, пожалуй, в их глазах я – единственный приемлемый правитель. Так что нас они примут хорошо, а это сейчас самое главное, – он подал Катрине руку. – Сейчас я нас обоих переправлю в столицу.
– Но кем там буду я?
– Разумеется, моей женой. Я хочу попросить тебя только об одном. В Провале существуют очень строгие традиции и обычаи касательно взаимоотношений мужчин и женщин. Ты будешь супругой властителя, по закону, но я прошу тебя: даже если у тебя появится желание поспорить со мной, никогда не делай этого в присутствии посторонних. Я буду рад выслушать твои возражения, но наедине. Потому что если ты решишь возражать мне при придворных, мне придется тебя осадить. Я этого не хочу. Я слишком уважаю тебя и твой ум.
– А если ты меня не осадишь, тебя не будут уважать? – тихо уточнила Катрина.
– Нет. Чтоб властитель благополучно правил в Провале, – бесстрастно ответил Руин, – его должны не уважать, а бояться. Иначе же его ждут бесконечные восстания, мятежи и покушения. Я хочу жить спокойно, потому, по крайней мере на первых порах, должен придерживаться старых традиций. Мое уважение к тебе могут воспринять как слабость. Поэтому я прошу тебя: держись так, как держатся все женщины Провала.
– Я постараюсь не создавать для тебя проблем.
– Уверен, народ Провала тебя полюбит. Ты нежная, мягкая, умная и красивая, – Руин взял ладонь жену в свою и осторожно поднес к губам. – Идем.
Катрина и не заметила, когда произошло перемещение, но заметила, что стоит в великолепном беломраморном зале, отделанном серебром, золотом и резным хрусталем, искрящемся в свете магических огней. Мебели было мало, и это лишь усиливало впечатление грандиозности, и молодая женщина замерла в восхищении, разглядывая витые решетки окон, отделку стен, колонны и высокие напольные подсвечники, похожие на неведомые безлистные деревья.
В зале были и люди; они нисколько не удивились появлению здесь Руина, но на его супругу уставились с любопытством. Правда, быстро разглядели и того, кто был спутником прелестной дамы в подвенечном платье, и его суровый предостерегающий взгляд, и стали отворачиваться. Арман же решительно взял жену за локоть – в Центре он так себя не вел – и потащил ее за собой. Катрина послушно шагала. Она и так-то была растеряна и не до конца понимала, что же произошло, да и предостережение мужа немало ее испугало.
К тому же добавились воспоминания о беседах с Морганой. Сестра Руина прониклась к невестке величайшим доверием и симпатией, и многое ей рассказывала о своем родном мире. Говорила, что в Провале мужчина волен поступать со своей женщиной так, как только ему заблагорассудится. Женщина не имеет ни имущественных, ни юридических прав, она не может даже отстаивать себя в суде. Богатая и знатная дама может владеть имуществом и даже наследовать его, но управлять им должен мужчина. Кто угодно, хоть ее же собственный сын.
Впервые в жизни Катрина по-настоящему ощутила себя целиком во власти своего мужа. Ощущение оказалось необычное и очень волнующее.
Как и говорил Руин, сбежавшиеся отовсюду лорды приняли появление старшего брата Дэйна с радостью. Конечно, радость прозвучала в их словах и жестах лишь в первый момент и затем сменилась озабоченностью, даже настороженностью, но молодая женщина поняла их без всяких объяснений. Новый правитель – это всегда новая «метла» и Бог его знает, как он будет вести себя, какие новшества решит ввести в обиход.
Но каковы бы ни были сомнения лордов, закон есть закон. До местной знати уже дошел слух, что средний сын Армана-Улла будто бы скончался, и неизбежность воцарения Дэйна, о котором в Провале сохранились самые тягостные воспоминания, повергла всех в уныние. Потому, стоило Руину появиться в провальском дворце, как лорды, вздохнув с облегчением, поспешили осведомиться, на какой же день готовить коронацию.
– Как можно скорее, – спокойно ответил Руин. – Совместную коронацию.
– Прошу прощения? – растерялся церемониймейстер.
– Короноваться будем я и моя супруга.
– Ваша супруга, ваше высочество?
– Да. Моя супруга ожидает моего сына, и она будет коронована сразу вслед за мной.
Хотя желание властителя короновать свою жену было для Провала более чем необычным, можно сказать, беспрецедентным, упоминание о ее беременности пораженному церемониймейстеру показалось вполне резонной причиной для такой огромной милости. Ведь тем самым правитель как бы торжественно провозглашал своего сына наследником еще в утробе матери.
С Катриной обращались чрезвычайно почтительно и внимательно. Она была поражена, увидев, как роскошны покои, которые спешно приготовили для нее, как велик штат прислуги. Открытием, что добрая половина служанок, приставленных к ней, оказывается, рабыни, супруга Руина была неприятно поражена, но не стала ни спорить, ни задавать вопросов. Теоретически она знала, что на Черной стороне до сих пор в ходу рабство, но прежде с подобным не сталкивалась. Только в чужой дом ведь со своими законами, как известно, не вламываются. К тому же Катрине было привычнее молчать и просто наблюдать за тем, как идут дела.
Руин медленно и как бы толчками возвращался в нормальную человеческую жизнь. Первые две недели он по ночам не наведывался в спальню жены, но как-то, заглянув к ней, объяснил, что опасается последствий своего странного состояния и считает, что лучше подождать. Днем он пропадал с лордами, у него не выдавалось ни одной свободной минутки, и Катрина была предоставлена сама себе. Она гуляла по дворцу – при ней неотлучно находились две рабыни в длинных одинаковых платьях, со строгими прическами, и обязательно придворная дама, которая, стоило только супруге будущего властителя приблизиться к лестнице, тут же подхватывала ее под локоть.
– Но я же еще только на первом месяце, – удивилась молодая женщина, когда поняла, что таким образом ее оберегают от возможного падения. – Мне еще не трудно ходить по лестницам.
– Но мало ли что, ваше высочество, – смущенно возразила дама, зрелая и солидная, но еще очень красивая и с прекрасными манерами. – Не дай Бог, какая беда. Лучше уж поберечься.
И Катрина не стала спорить. Она чувствовала себя совершенно чужой в этом мире, и пока еще боялась и этих стек, и этих традиций, и даже людей, которые вели себя столь подобострастно, что это не укладывалось в голове девушки, привыкшей к собственной незначительности. В Центре она была всего лишь обычной бессмертной, из небогатой семьи, и вынуждена зарабатывать себе на жизнь, зависеть от множества людей и обстоятельств. Потому почтительное отношение нервировало ее и заставляло постоянно ожидать подвоха, опасности.