Козлов Вильям Федорович. Юрка Гусь

   — Не знаю, как оно будет дальше, — сказала гостья, и Юрка сразу по голосу узнал Серафиму, Стаськину тетку. — Отец на фронте. А когда война кончится? И что будет… Мальчонка-то очень самостоятельный. И башковитый. Своих-то я иной раз и погоняю веревкой, а его ни-ни! Не трогаю. Как глянет на меня своими глазищами — сразу рука опускается. Добрый он. Ничего для других не жалко. Пихну ему кусок получше, не съест. С ребятишками поделится. Любят они его. И слушаются больше, чем меня.
   — Привыкла ты к нему, — сказала бабка. — А парнишка и правда хороший.
   — Вернется отец, не знаю что и делать. Не старый еще. Другую семью заведет. А Стасик, он мать помнит. Не поймет он… Пусть лучше у меня живет.
   — Тяжело ведь? Своих трое…
   — Где трое, там и четвертый… Привыкла к нему. Роднее родного.
   — А он-то как?
   — Молчит. Не очень-то он у меня разговорчивый. С твоим парнишкой вот водится. Твой-то для него лучший друг. Кофту ему… смех один… твою подарил. Не снимает. Дареная, говорит. А то, что женская, — ерунда, говорит. Сейчас рубахи не шьют. Снаряды делают… Ну, спасибо, Василиса, за чай. Пойду… Корову надо напоить да в хлев загнать. На лугу она.
   Серафима ушла. Высокая, худая, прошла мимо Юрки и не заметила, что он на печи лежит. Правду бабка говорит: людей много, разберись, кто хороший, а кто плохой. Юрка считал, что Стаськина тетка злющая, как ведьма. И вид у нее такой сердитый. А она вон какая добрая! Любит Стаську и не хочет никому отдавать, даром что у самой трое ртов.
   Юрка слез с печи. Бабка молилась богу. Ее тень шевелила на стене руками и кивала головой. Бабка стояла на коленях, крестилась и что-то шептала. Наверное, опять просила бога, чтобы Мишеньку оберегал от пули. И еще, чтобы наши победили немцев, этих проклятых антихристов. Об этом она каждый день просит бога.
   Бабка поднялась с пола и стала убирать со стола.
   — Что-то квартиранты не идут, — сказала она, — загуляли.
   — Песни орут, — хмуро покосился на окно Юрка. — Шириха еще им бутылку подкинула… За сапоги!
   — Бог с ними, пусть гуляют… Солдатская жизнь не сладкая.
   — Какие они солдаты? — возразил Юрка. — И на фронте ни разу не были. У них даже медалей нет. Одна жратва.
   Постояльцы в избу пришли поздно. Лунный свет струился в окно. Самолетов пока не слышно. Мимо станции прогремел эшелон. На крыльце сельсовета сидели мужики и курили. Их цигарки то ярко вспыхивали, слабо освещая лица, то гасли.
   Юрка не спал. Солдаты и старшина были здорово пьяны. Кто-то из них в сенях наступил Дику на лапу. Дик зарычал…
   — Чтоб тебя… — выругался старшина.
   Они прошли в другую комнату, которую бабка к лету привела в порядок.
   Громкий храп не давал Юрке заснуть. А тут еще Дик возился на полу, повизгивал. Есть хочет. Вот уже пятый день, как Дик в рот не брал мясного. Днем Юрка угощал его жареными сморчками — не взял. А храп все сильнее. Наверное, дверь забыли закрыть.
   Юрка тихонько встал с кровати: так и есть — распахнута настежь. И дверь в сени открыта. Неслышно подошел Дик и потерся мордой об руку. Бабка спит. Она тоже похрапывает. К ее храпу Юрка привык. Не слышит.
   Надо закрыть дверь и лечь спать. Стоит только протянуть руку, нащупать скобу, и все будет в порядке. Но Юрка медлит. Его взгляд прикован к вещевым мешкам. Зеленые, тугие, они привалились друг к другу в углу прихожей. Лунный свет вычертил каждую складку на них. Можно, не развязывая мешок, безошибочно угадать, где консервные банки, где хлеб, где колбаса.
   Дик ткнулся мокрым носом в ладонь. Он пять дней досыта не ел. Дик, который спас Юрку от Ангела, нашел шпиона… Нужно развязать ремни, и… Дик будет сыт.
   Юрка поклялся больше не воровать. На могиле Северова…
   Он стоял на пороге и, не отрываясь, смотрел на мешки. Постояльцы спали. Кто-то из них чмокал во сне губами, будто с хрустом жевал резину. Зеленоватый луч соскользнул с подоконника и осветил большой хромовый сапог. Сапог засиял, рельефно выделяясь на белой простыне. Это сапог старшины. Свинья, не раздеваясь завалился на чистую постель. Белье-то бабкино. Выстирает…
   Гусь решился. Он взял буханку хлеба, банку тушенки и два круга колбасы. Столько продуктов он давно в руках не держал.
   Пир устроили в огороде между капустных грядок. Дик глотал хлеб и колбасу не разжевывая. Юрка был рад за друга, но на душе скребли кошки. Он сначала не хотел прикасаться к продуктам. Пусть все Дик съест. Но не выдержал и тоже навалился на хлеб и колбасу.
   Ему хотелось, чтобы не было утра, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

ШЛА ДЕВЧОНКА ЗА ВОДОЙ

   Утро все-таки наступило. Юрка проснулся, но еще долго лежал с закрытыми глазами. Было тихо. Тогда он открыл один глаз и увидел на потолке два солнечных зайчика. Они весело гонялись друг за другом. Юрка открыл и второй глаз. В избе никого нет. Окно распахнуто. Из огорода доносится пчелиное жужжание, тянет запахами укропа, лука.
   — Бабушка, — негромко зовет он.
   Никто не отвечает.
   Тогда Гусь сбрасывает с себя жаркое стеганое одеяло, вскакивает. У кровати вместо коврика лежит Дик. Он отбросил в сторону все четыре лапы и косит на Юрку сонным, довольным глазом.
   Юрка быстро одевается, выбегает на крыльцо. На верхней ступеньке сидит бабка Василиса и очищает сморчки от земли. Успела уже, старая, в лес сходить!
   — Я бы сбегал.
   — Будила… Да разве тебя добудишься?
   Юрка сходил в избу, посмотрел, сколько времени. Одиннадцатый. Не утерпел, приоткрыл дверь в комнату квартирантов. Там никого не было. Исчезли и мешки из прихожей. Юрка не верил свои глазам: ушли? Он ринулся в сени.
   — Где?!
   Бабка разрезала белый сморчок на две части и бросила в чашку. Вода брызнула Юрке на ноги.
   — Утром встали, забрали свое добро — и к Ширихе… Видать, не понравилось у нас. — Голос у бабки спокойный, в темных глазах непонятная усмешка. — Не угодила, видать… Плохо ухаживала.
   — И больше не придут? — вырвалось у Юрки.
   — Ушли и спасибо не сказали.
   У Юрки гора спала с плеч. Он вернулся в избу, наклонился к Дику и в желтую собачью шерсть прошептал:
   — Ушли, Дик. Ты понимаешь, ушли!
   Дик улыбнулся, показав клыки и сморщив нос. Он тоже был рад и сыт. Главное — сыт.
   Юрка схватил сухой березовый веник и начисто вымел избу. Сбегал в огород, нарвал к завтраку зеленого лука. Бабка удивленно посмотрела на него и сказала:
   — Воды нет.
   За водой ходить Гусь не любил. Считал это дело не мужским. А тут беспрекословно взял ведра, старое облупленное коромысло и отправился на колонку.
   — Эй, Гусь! — окликнул его по дороге Жорка.
   — Привет, — весело ответил Юрка.
   Жорка озадаченно почесал конопатый нос и сказал:
   — А чего это ваши постояльцы ушли к нам?
   — У вас же спирт…
   — Не-е… — усмехнулся Жорка. — Не из-за этого.
   — Говори-говори… — Юрка поставил на траву ведра, подошел к нему. — Из-за чего?
   Жорка поглядел в недобрые Юркины глаза и перестал ухмыляться. И зачем он опять задел этого Гуся? Теперь добра не жди.
   — У вас тесно, — неуверенно сказал Жорка, опуская взгляд в ведро.
   Это было просто смешно. Бабкин дом вдвое больше Ширихиного. Но Юрка охотно согласился.
   — Это верно, у нас тесно. Собака и прочее… — миролюбиво сказал он.
   — И продукты у вас хранить нельзя…
   — Почему?
   — Крысы…
   Юрка осторожно взял Жорку за ворот рубахи, приблизил к себе:
   — Запомни, рыжая жаба, — негромко сказал он. — Капнешь кому-нибудь, придушу!
   Подобрал ведра, коромысло и ушел, позванивая дужками. Глядя на его худую, но сильную, спину, Жорка с трудом удержался, чтобы не бросить вслед что-либо обидное. Ядовитые слова так и вертелись на языке, но Жорка пересилил себя. С Гусем надо поосторожнее. И вправду придушит. Отчаянный он человек. И глазищи горят, как у луня.
   Юрка, прижав спиной к стволу колонки рычаг, терпеливо дожидался, пока хлипкая струя наполнит ведро. Неужели разболтает Жорка? Опять, скажут, взялся за старое… Ворует. Узнает бабка, Егоров. По мере того, как наполнялось ведро, Юркино настроение падало. Зря, пожалуй, залез он в мешок. Ведь клялся Северову… Проклятая натура — берет свое!..
   Вода брызнула на штаны, босые ступни. Юрка отпустил рычаг, поддел коромыслом оба полных ведра и, выделывая ногами замысловатые кренделя, двинулся к дому. Зачем налил он полные ведра? Тяжело. Потом — что ни шаг — вода выплескивается на штаны. И ведет из стороны в сторону. Уж лучше, как бабка, ходить с одним ведром.
   — Отдохни, а то упадешь, — услышал он насмешливый голос. Юрка резко повернул голову вправо и увидел Маргаритку. Она стояла на тропинке с ведром в руках.
   — Отпусти ведра-то, — улыбнулась она.
   Ведра, будто того и ждали, сами шлепнулись на землю. С громом, звоном, плеском. Юрка швырнул под ноги ненавистное коромысло и повернулся к Рите.
   — Льет, понимаешь, на штаны, — сказал он, водя ладонью по боку.
   — Ты неправильно носишь… Нужно идти не вразвалку, а быстро-быстро… А где Дик?
   — Он шпиона поймал.
   — Юр, покажи!
   — Шпиона?
   — Дика, дурачок.
   В другой раз Юрка бы обиделся, но тут ничего не сказал.
   — Худющий-то какой! — ахнула Маргаритка, увидев Дика. Он ее сразу узнал и принялся прыгать, скакать.
   — Чем кормишь?
   — Колбасой, — сказал Юрка, — и свиной тушенкой.
   — Он умрет…
   — А где я возьму жратву? — рассердился Гусь. — Знаешь, сколько ему надо?
   — Он голодный… — Рита поставила порожнее ведро и выскочила за калитку.
   — Чья это такая прыткая? — спросила бабка.
   — Маргаритка… девчонка одна.
   — Вижу, что не парень… Не Кольки однорукого дочка?
   — Его.
   — Хороший мужик, работящий, — сказала бабка. — Уж который год один с ней нянчится…
   — У него хоть и руки нет, а знаешь как на тракторе ворочает? — оживился Юрка. — И она… эта Маргаритка ничего… Она нам обеды варила на аэродроме. Вкусные.
   — Только бы не в матку… — загадочно сказала бабка и ушла в избу.
   Маргаритка притащила полный котелок картофельного супа, накрошила туда хлеба и поставила перед Диком.
   — Ешь.
   Они глядели на собаку, уплетающую теплую похлебку, и молчали.
   — А где твоя мамка? — вдруг спросил Гусь.
   — У меня папа, — сказала Рита и погладила Дика.
   — Тебя мамка… — начал было Юрка, но Маргаритка перебила:
   — Вот пристал!
   Ее серые глаза потемнели. Золотистые паутинки задрожали надо лбом, круглый подбородок дрогнул.
   — Теперь до вечера сыт, — сказал Юрка.
   — Я ему буду каждый день что-нибудь приносить… Ведь он не только твой. Общий?
   — Угу, — сказал Юрка.
   Дик вылизал котелок, отошел в сторону и улегся в тени, под забором. Разговор иссяк. Маргаритка о чем-то думала, а Юрка не знал, что еще сказать.
   — Я пойду, — сказала Рита.
   — Ты теперь здесь будешь жить?
   — Папе дали работу. В гарнизоне.
   — На тракторе?
   — Грузовик получил… Я пойду.
   — Полуторку? — спросил Юрка.
   — Трехтонку.
   — А-а, — сказал Гусь. — Ну иди.
   Маргаритка ушла. Дик проводил ее до калитки, обидчиво полаял и снова улегся в тени. Юрка вспомнил про книжку «Айвенго», которую ему подарила Рита. Он совсем забыл про нее. Хорошо, что не спросила, читал или нет.
   Книжка вместе со скудными Юркиными пожитками лежала в комоде. Она была толстая и без картинок. Юрка тяжело вздохнул и раскрыл первую страницу.
   — Никак читать собрался? — удивилась бабка.
   — Говорят, интересная.
   — Про што хоть?
   — Про этих… рыцарей.
   — Лыцарей? А кто это такие?
   — Были раньше, — сказал Юрка. — Неужто не помнишь? У них еще эти… кольчуги и мечи.

ВЗРЫВ

   Стасик изо всей силы стукнул кулаком в дверь и присел: больно!
   — Гусь! — крикнул он.
   Дверь молчала.
   Стасик ничего не понимал: где Юрка? Прячется от него, что ли?
   — Юрка-а! — заорал он, пиная дверь ногами.
   — Ишь развоевался, — услышал он голос за спиной. — Чего грохочешь?
   — Доброе утро, бабушка, — сказал Стасик. — Я Юрку…
   Бабка Василиса закрыла калитку в огород и поднялась на крыльцо. Руки у нее были в земле.
   — Как твоя тетка-то? — спросила она.
   — Спасибо, здоровая.
   Бабка окинула взглядом щуплую фигуру мальчика.
   — Ничего… выправился.
   — Скажите, пожалуйста, где Юра?
   — А когда тебя тетка сюда привезла — стоять не мог… Как былинка.
   Стасик почувствовал себя неловко. Сколько можно качать головами, жалеть: «Какой ты худенький! Да как тебя ноги держат?» Никакой он не худенький. И ноги у него, как у всех, разве что немного потоньше… И бегает не хуже других.
   — Бабушка, у вас гусеница ползет по голове, — сказал Стасик и, приподнявшись на цыпочки, снял с платка зеленую капустницу.
   — Не знаю, что делать, — пожаловалась бабка. — Еще и кочнов-то не видать, а эти обжоры уже обглодали все листья.
   — Третий раз прихожу — нет дома.
   — Спасу нет с ними… Не углядишь — так всю капусту на корню сожрут.
   — До свиданья, бабушка, — сказал Стасик.
   — Ты к моему озорнику, сынок? — спросила бабка. — Так он на сеновале… Третий день там шебуршит в сене.
   Стасик перемахнул через перила крыльца и — бегом к дощатому сеновалу, что стоял неподалеку от дома. Отворил тяжелую скрипучую дверь и захлопал глазами: со света темно, ничего не видно. Сена тут была одна охапка. Юрка лежал у стены на драном тулупе. Одна из досок отошла, и в прореху прямо на раскрытую книгу падал яркий дневной свет. Лежал Гусь на животе, руками обхватив голову. Он не слышал тягучего скрипа двери, не видел Стасика. Юрка витал где-то далеко. Одна нога его была подогнута. К черной пятке прилип зеленый огуречный лист. Дик лежал рядом. Он-то Стасика сразу увидел. Не вставая, приветливо повозил хвостом по пыльному полу.
   — Куда запрятался! — удивился Стасик. — На дворе места мало?
   — Погоди, — не отрываясь от книги, сказал Гусь. — Я сейчас…
   Стасик подождал. Юрка словно забыл про него. Читал и дрыгал ногой.
   — Тебя Тимка Груздь ищет, — сказал Стасик.
   Юрка дрыгнул ногой и что-то промычал.
   — Наверное, опять шпионов ловить.
   Юрка с сожалением захлопнул книгу и повернулся к другу.
   — Один всех разбойников разогнал… — сказал он.
   — Кто?
   — Ричард Львиное Сердце… Вот человек был — никого не боялся.
   Стасик взял книгу, полистал.
   — Интересная?
   — Ого! — сказал Юрка.
   — Дашь?
   — Жалко, что ли…
   Солнце нагрело обшитую дранкой крышу сеновала. Стало душно. Запахло старым сеном. В ярких голубоватых столбиках вихрилась пыль.
   Юрка все еще находился под впечатлением книги. Вызванные его воображением образы все еще теснились на сеновале… Это не солнечные лучи прорезали сумрак. Это могучие рыцари скрестили копья. И по дороге, мимо бабкиного дома, не телега тарахтит, а мчатся на тонконогих скакунах разбойники Робина Гуда…
   Стасик распахнул дверь. Летний день лавиной хлынул на сеновал, развеял образы…
   — Смотри, что я достал. — Стасик разжал ладонь, и на ней блеснула короткая белая палочка.
   — Детонатор! — обрадовался Гусь. — А шнур?
   Стасик вытащил из кармана кусок шнура.
   — Выменял на патроны, — сказал он.
   — Попробуем, как горит.
   Юрка сбегал домой за спичками. Ножом отрезал маленький кусочек, распушил фитиль и поджег. Пыхнул синий дымок, вырвалось тонкое жало огня — и все.
   — Черт, быстро горит, — сказал Юрка.
   — Не годится?
   Гусь пожал плечами.
   — Надо проверить с детонатором… У тебя еще есть?
   — Три штуки.
   — Тогда испытаем. — Юрка забрался на чердак, достал мешок со взрывчаткой. Взгляд его наткнулся на пустую запыленную бутылку. Прихватил ее с собой и спустился вниз.
   — Бомбу соорудим, — сказал он.
   Натолкали взрывчатку в бутылку, в горлышко вставили детонатор со шнуром.
   — Куда бы приспособить?
   — Пошли в лес, — предложил Стасик. Но Юрке хотелось испытать самодельную гранату сейчас же. Он поставил бутылку в картофельную борозду и полез в карман за спичками.
   — Как бабахнет… — сказал Стасик.
   — Отойди, — приказал Юрка. — Дика запри в сеновале.
   Стасик закрыл овчарку и вернулся.
   — А бабушка? — спросил он.
   — Она глухая. А потом ее нет. В лес ушла.
   Юрка ногтем расковырял конец шнура и чиркнул спичкой. Но поднести не успел: Стасик из-за его спины дунул на огонек.
   — Уйди, говорят! — обозлился Гусь.
   — Я подожгу, — сказал Стасик. Юрка изумленно уставился на него.
   — Ты?!
   — Давай спички.
   Лицо у Стасика было очень бледное, но решительное. Что-то новое, незнакомое появилось в его глазах. И Юрка против своей воли протянул спички.
   Стасик, нахмурив лоб, опустился перед бутылкой на колени. Бутылка была зеленоватой, и один бок ее ярко блестел. Он чиркнул спичкой и сразу же погасил: мимо дома прогрохотала машина. Когда скрип рессор и лязг бортов заглохли вдали, Стасик снова чиркнул спичкой и спокойно поднес к шнуру.
   — Бежим! — гаркнул в ухо Юрка.
   Плечо к плечу они добежали до забора, упали в крапиву, и в ту же секунду раздался оглушительный взрыв. Солнце подпрыгнуло над головой и исчезло. Стало темно. Сверху на них что-то сыпалось. Гусь открыл глаза и чихнул. Над ними висело облако пыли. Когда пыль осела, ребята ахнули: посредине бабкиного огорода зияла порядочная воронка. Зеленая картофельная ботва стала серой от пыли.
   — Гошподи, помилуй, гошподи, помилуй… — бормотал кто-то рядом.
   Юрка перевернулся на бок и увидел Шириху. Она лежала на тропинке, уткнувшись лицом в лопухи. Скрюченные пальцы ее вцепились в траву.
   — Шириху ранило, — прошептал Гусь, толкая локтем приятеля.
   — Куда? — спросил тот.
   — Господи, помилуй, говорит, — сказал Юрка.
   — Ну, теперь будет…
   К дому бабки Василисы бежали люди. У калитки затормозил открытый зеленый «виллис». Из него выскочили трое военных и тоже затопали во двор. Юрка и Стасик, прислонившись к забору, сидели в крапиве.
   Крапива жгла (они только сейчас это почувствовали), но вылезать из нее не хотелось. Лучше в крапиве сидеть, чем стоять под осуждающими взглядами людей.
   Молодой лейтенант в зеленых погонах осмотрел воронку, повернулся к собравшимся:
   — Что тут произошло?
   — Бомба разорвалась, — сказал кто-то.
   — Откуда она взялась? — возразил лейтенант. — Налета-то не было.
   — Только это вышла я иж дома, шлышу гудет, — затараторила Шириха. — Как грохнет, батюшки мои, чуток в меня не угодил, треклятый…
   — А вы видели, мамаша?
   — Шамолет-то? — спросила Шириха. — Улетел окаянный… Жброшил бомбу и — покедова.
   — Не было самолета, — загудели в толпе. — Примерещилось ей… Со страху.
   Один из бойцов обнаружил в траве мешочек с толом и показал лейтенанту.
   — Картина проясняется… — Суровый взгляд лейтенанта остановился на ребятах, все еще сидевших в крапиве. — Ваша работа?
   — Мы бомбы делать не умеем, — сказал Гусь. — Это замедленная… Мы в ножички играли, а она сама взорвалась.
   — Чье это добро? — спросил лейтенант, взвешивая в руке увесистый мешочек.
   Ребята молчали.
   — Ах ты шукин шын! — заорала Шириха, наконец сообразившая, в чем дело. — Чуть меня на тот швет не отправили… Жаберите его вмеште ш шобакой. Житья нет!
   В толпе Юрка увидел Жорку. Он показывал на Юрку пальцем и что-то взахлеб рассказывал толстой тетке.
   — Попался, Гусь? — крикнул из толпы Рыжий. — Теперь тебе каюк.
   Жорка больше не боялся Гуся. Он был уверен, что теперь-то Юрку приберут к рукам. Жорка радовался и не скрывал этого.
   — Поехали с нами, — сказал Юрке лейтенант.
   — Это куда?
   — В комендатуру.
   Юрка нехотя выбрался из крапивы и стал отчаянно чесать ноги.
   — В штаны бы тебе еще крапивы натолкать, знал бы, как людей полошить, — сердито сказала толстая тетка. Жорка уже успел все про Юрку выболтать.
   — Хватит чесаться, — лейтенант крепко взял Юрку за руку. — Еще, приятель, почешешься…
   Пока разворачивались все эти события, Стасик молчал. Увидев Шириху живой и невредимой, он обрадовался. Но когда дело круто повернулось против Юрки, даже пожалел, что Ширихе не попало. Очень уж яростно она налетела на Гуся.
   Юрку повели к машине. Стасик бросился к лейтенанту.
   — Это я взорвал, — торопливо сказал он. — Гусь ни при чем. Отпустите.
   — Брешет! — крикнул из толпы Жорка. — Это Гусь. Я знаю.
   — Вру? — Стасик выхватил из кармана два детонатора и протянул лейтенанту. — Вот, остались.
   Лейтенант осторожно положил детонаторы в разные карманы и сказал:
   — Поедешь с нами… Там разберемся.
   — Помалкивал бы… человек! — проворчал Гусь. — Кто теперь Дика выпустит?
   Юрка хотел рассердиться и не мог.
   Усаживаясь в маленький «виллис», лейтенант спросил:
   — Был еще кто-нибудь в вашей компании?
   — Был, — быстро сказал Юрка. — Вон, стоит у забора, рыжий.
   Стасик раскрыл было рот, но Юрка незаметно щипнул его. Стасик подпрыгнул на жестком сиденье, но ничего не сказал.
   Жорку посадили рядом с Юркой.
   — Брешет он, дяденька, — плакал Рыжий, размазывая кулаками слезы по толстым щекам. — Я смирны-ый, спроси-и у мамки-и…
   — Смирны-ый… — передразнил его Юрка. — А бомбу взорвал?
   — Ну скажи, что он брешет, — заглядывая Стасику в глаза, ныл Жорка. — Ежели где и валяется бомба, так я ее за километр обойду.
   Стасик молча отвернулся от него.
   — Отпусти-и, дяденька-а-а… Я… я…
   Тут машина резко взяла с места, и Жорка, охнув, схватился рукой за подбородок. Видно язык прикусил.
   Когда проезжали мимо сельпо, Юрка увидел Маргаритку. Она с котелком шла навстречу.
   — Дик в сарае… — проносясь мимо, крикнул Юрка и помахал рукой.

АЙ ДА КАПИТАН!

   — Вот они, голубчики, — сказал лейтенант, вводя ребят в небольшую комнату.
   У распахнутого окна стоял письменный стол. На нем, кроме чернильницы, ничего не было. Одну стену занимала огромная зеленая карта. Словно клюкву кто-то рассыпал по ней. Это красные кружочки и точки. Лицом к карте стоял дядя Вася и толстым карандашом соединял кружочки синей ломаной линией. Юрка и Стасик переглянулись и опустили глаза.
   — Рад вас видеть, мальчишки, — широко улыбнулся капитан. — В гости пришли?
   — С гостинцем привел, товарищ капитан. — Лейтенант поставил на стол мешок со взрывчаткой. Выложил из кармана детонаторы.
   — Вы свободны, Титов, — сказал дядя Вася.
   — Гм, — сказал лейтенант и, строго взглянув на ребят, вышел.
   Капитан поздоровался с Юркой и Стасиком за руку, Жорке тоже руку подал.
   — Дяденька, я тут ни при чем, — сказал Рыжий. — Это все они…
   Дядя Вася усадил их на черный мягкий диван и сам сел рядом.
   — Как твоя собака? — спросил он.
   — Жива, — неохотно сказал Юрка, а про себя подумал: «Ну чего резину тянешь? Давай накручивай хвосты».
   Но капитан не спешил. Он достал папиросы, закурил и вдруг крепко обнял Юрку за плечи.
   — Важная птица оказался тот «агроном», — сказал он.
   — А толстый Мосин тоже важная птица? — спросил Юрка.
   — Птица, — сказал дядя Вася. — Вернее, стервятник…
   — А второго парашютиста поймали? — спросил Стасик.
   Капитан встал, подошел к карте и карандашом потыкал в красный кружок.
   — В этом районе скрывается. Парашют нашли, а диверсант пока гуляет…
   — Дик бы его накрыл, — сказал Гусь. — Сцапал бы как миленького.
   — Сыт он у тебя?
   Юрка со Стасиком снова переглянулись.
   — Сыт, — сказал Юрка. В этом вопросе он уловил что-то большее, чем простое любопытство. Уж не хочет ли дядя Вася отнять у него Дика? Так вот почему он так с ними разговаривает! Как говорится, мягко стелет, да жестко спать. Нет, Дика Юрка никому не отдаст. А если силой отберут — позовет летчиков. Они-то уж не дадут ни его, ни Дика в обиду.
   — Верно говорит Гусь? — обратился капитан к Стасику.
   Этого Юрка больше всего боялся. Стасик врать не станет. Не такой он человек. И верно, Юркин друг лукавить не стал.
   — Юрке самому есть нечего, — сказал он. — А Дику много надо, я знаю. У нас в Ленинграде был Байкал… У Дика остались кожа да кости. Он теперь и шпионов-то ловить не сможет.
   — Милиционер Егоров говорил, что скоро хлеба по сто граммов прибавят. — На Юркиных щеках так и заходили желваки. Голос его срывался. — Маргаритка каждый день по котелку с супом таскает… Ты же видел, она несла, когда мы ехали? — угрюмо посмотрел он на друга.
   — Несла, — сказал Стасик.
   — Для служебной собаки это не еда, — сказал капитан.
   — Режьте меня, а Дика не отдам! — Гусь вскочил с дивана. Губы его подергивались, глаза стали влажными. Стасику показалось, что он сейчас заплачет. Но Юрка не заплакал. Он наотмашь провел рукой по лицу, и губы его сразу перестали дрожать, а глаза стали сухими, колючими.
   — Ишь взвился, — усмехнулся капитан. — Никто не собирается у тебя собаку отбирать. Хотя вообще-то сам должен понимать: время военное и служебным собакам место в армии. Знаю, что это собака погибшего летчика.
   — Северова, — сказал Юрка. — Он был мой друг. Режь — не отдам Дика.
   Жорка Ширин ничего не понимал. Капитан, вместо того чтобы отправить их всех на гарнизонную гауптвахту или как следует отругать, разговаривает с этим Гусем, как со старым приятелем. И Гусь его совсем не боится. Ишь развалился на диване, будто и вправду в гостях.