Страница:
Фараон Рамсес правил Египтом уже около тридцати лет, и состояние, которое другой тиран назвал впоследствии «головокружением от успехов», давно уже перешло в неизлечимую стадию. Его давно перестали впечатлять смотры художественной самодеятельности, именуемые здесь, в Египте, торжественной встречей фараона. Рамсес въехал в Мемфис примерно в то же самое время, когда Женя Афанасьев и Колян Ковалев – по вине безвременно издохшего осла – упали в грязную лужу на окраине города. Рамсес проследовал на своей колеснице, кидая туманные взгляды на встречающих. Десятки тысяч людей с верноподданническими слезами на глазах осыпали его путь дождем цветов, едва распустившихся бутонов, зеленых листьев и пальмовых ветвей. Номархnote 7 Мемфиса, почтенный плешивый Нефермаат, и верховный жрец храма Птаха Тотмекр повалились в пыль перед конями фараона и принялись лобызать землю. Рамсес некоторое время наблюдал за этой малогигиеничной процедурой, а потом милостиво позволил проводить себя во дворец.
Здесь он отужинал, а потом повернулся к номарху, толстячку с клочковатыми сединами, и сказал:
– А что, Нефермаат, есть тут у вас приличные фокусники? Давно не зрел я чудес.
– О великий фараон, – склоняясь к Рамсесу, пропел номарх, – если солнцеликому владыке Египта угодно, чтобы…
– А покороче можешь? – почти по-ковалевски перебил его фараон.
– Все маги и жрецы Египта, владеющие тайным знанием вещей, к твоим услугам. Вот, к примеру, придворный маг Серпеат…
– А, этот занудный прыщ? – снова не дослушал его фараон. – Так он все свои знания утопил в вине. Хотел превратить свой жезл в светящийся вихрь, а вместо этого получил козу. Бодливую к тому же. И не говори о нем.
– А почтенный нубиец Абырвалг, чья кожа черна как ночь?
– Его переехали лошадями. Не знаю, когда он снова сумеет таскать свою черную задницу.
– О великий! – Номарх Мемфиса даже подпрыгнул от снедающей его угодливости. – Да будет тебе известно: верховный жрец храма Птаха, из придела которого выйдет завтра священный бык Апис, говорил, что среди его жрецов есть двое умельцев, обучившихся разным фокусам в чужеземных странах. Если бы вдруг ты повелел…
Фараон передернул широченными плечами. Огромное ожерелье-воротник, закрывавшее верхнюю половину его груди, заблистало драгоценными камнями. Рамсес сделал легкий жест рукой, и номарх умчался на коротких ножках. Под сводами огромного дворца перекатился его голос:
– Солнцеликий фараон требует пред свои очи жрецов Ару и Месу из храма Птаха! Немедленно послать за ними в храм и уведомить верховного жреца Тотмекра! В храм!
В это же самое время Альдаир, Эллер, Колян и Женя Афанасьев неслись в том же направлении. Пешком идти никто не захотел, а способность перемещения требовала слишком много энергии. К тому же использовать это качество дионов в таком крошечном деле, как марш-бросок от хижины парасхита Синуххета до храма Птаха, – это все равно что копать огород экскаватором. Потому воспользовались повозкой, запряженной двумя ослами. Это средство передвижения, конечно, сильно проигрывало джипу Коляна Ковалева, снабженному движком в триста «лошадей» и оставшемуся где-то там, в невообразимых далях пространства и времени. Но за неимением трехсот лошадиных сил пришлось воспользоваться двумя ослиными.
В храме Птаха их встретил переполох. Помимо переполоха, удалось встретить еще и пастофора Менатепа, при виде Коляна и Афанасьева переменившегося в лице. Только что на его глазах жрецов Ару и Месу увели во дворец фараона, и Менатеп, как человек с нечистой совестью, подумал: на расправу. Теперь, увидав своих недавних разоблачителей, он понял, что настал и его черед. Пастофор коротко взвыл и пополз куда-то на четвереньках, пересчитывая головой колонны. Колян настиг его, встряхнул и спросил свирепо:
– Эй, Менатеп, прохиндей, где Ару и Месу?
Пастофор шлепал губами и пытался выговорить что-то, но ничего путного сказать не мог. Наконец удалось узнать, что недавно за ними пришли воины из охраны самого фараона и увели. Имя светлого фараона насмерть перепуганный расхититель храмового имущества выговаривал минуты две. После этого сунул нарисовавшемуся рядом с ним Жене Афанасьеву золотой браслет с тонкой гравировкой и рубинами, искусно вставленными по всей окружности. Корыстный Ковалев немедля оценил штуковину примерно в десять тысяч евро, в связи с чем хотел присвоить драгоценность. Женя упирался. Вмешавшийся Альдаир откинул Коляна в сторону, как нашкодившего котенка, и обратился напрямую к пастофору Менатепу:
– Где находится сей дворец?
Менатеп воззрился на белокурого гиганта с ледяными голубыми глазами и, коротко охнув, попытался потерять сознание. Впрочем, еще двух минут хватило на то, чтобы выяснить местонахождение фараонского дворца и то, как к нему добираться.
Уже темнело, когда вся четверка проехала на своих ослах по дороге вдоль Нила к самому дворцу фараона. Колян Ковалев, который усиленно спрашивал, «на каком километре дороги, чтоб вдруг не проехать мимо», находится жилье владыки Египта, понял глупость своих вопросов еще на дальних подъездах к нему. ТАКОЕ нельзя было проехать мимо.
Дворец Рамсеса представлял собой целый ансамбль. Личные покои фараона были обращены фасадом к Нилу. К самому большому зданию, где находились праздничные и приемные залы, с обеих сторон примыкали тройные ряды строений разной величины, но одинаково великолепные. Все они были связаны между собой грандиозными колоннадами или мостами, перекинутыми через каналы. Архитектурный ансамбль утопал в роскошных садах, питающихся водой от каналов, и дворец выглядел как небольшой, но феерически роскошный город, стоящий на островах. На высоченных мачтах, воздвигнутых у всех ворот дворца, реяли красные и синие флаги. Это означало, что фараон находится здесь, в своем дворце.
Ковалев, для которого верхом архитектуры оставались особняки российской элиты по Рублевскому шоссе, открыл рот и больше не закрывал его. По сравнению с дворцом фараона даже Большой театр (куда Колян как-то с большой помпой ездил смотреть балет про лебедей) показался ему маленьким флигелем, где живут сторожа. Кстати, о сторожах. Вся громадная территория дворца, с садами, каналами, колоннадами и мостами, была обнесена высокими стенами. Громоздились грозные башни, у многочисленных ворот несли караул стражники, вооруженные с ног до головы. Быть может, по сравнению с Эллером и Альдаиром они выглядели и мелковато, но количество их было таково, что не имело никакого смысла соваться. По крайней мере, так подумал Женя Афанасьев.
– Не повезло, – уныло произнес он, – если Месу и Ару у фараона, то, быть может, они там тусоваться будут еще долго. Хотя нет, завтра церемония Аписа, уже утром фараон выедет из дворца.
– Непонятны слова твои, – сказал Альдаир. – Завтра нас тут не будет, хотим мы того или нет. Уже подступает то время, когда волны реки времени повернутся вспять и отнесут нас туда, откуда пришли мы! И вам двоим, – он бесцеремонно потыкал пальцем в Женю и Коляна, – лучше быть при нас, если не хотите остаться тут вечно! – Эта перспектива не внушала оптимизма. Афанасьев поежился, а Колян Ковалев, выругавшись, включил плеер.
– Если бы у нас была СИЛА, – задумчиво проговорил Эллер, – как там, в вашем времени, то мы без труда бы одолели всех этих мелких чернявых ребятишек с копьями. А так они проткнут нас прежде, чем я сокрушу их черепа своим молотом Мьелльниром.
– Дождемся темноты, – отозвался Альдаир, соскакивая с повозки.
– Гм, вы, уважаемый Эллер, упомянули тут молот Мьелльнир, – решил уточнить Женя. – Я помню, что он достался вам от отца, почтенного Тора Одинсона. Этот молот полностью послушен вашей воле, не так ли?
– Истину говоришь, о человек!
– Значит, он может летать, как вам заблагорассудится? Нечто вроде управляемой ракеты?
Эллер Торович поскреб в затылке с видом чрезвычайно задумчивым и одухотворенным.
– Боевое оружие, – назидательно сказал он, – должно летать не просто так. Это тебе не глупая галка, но молот, могучий молот-сокрушитель!
Афанасьев, который уже начал тихо сатанеть от этого смешения мифологий и общей неадекватности происходящего, продолжил:
– А что будет, если к этому молоту привязать крепкую веревку? Чтобы он залетел на стену и зацепился за нее? Ведь вы сможете кинуть молот так, чтобы он…
– Ясна мне мысль твоя, человек! – перебил его Эллер. – Ты хочешь влезть на стену…
– Минуя ворота и охрану, совершенно верно. А потом спуститься точно таким же образом по ту сторону, в сады фараона. А там, если нам удастся выловить этого Месу… в принципе, мы могли бы отправиться назад, домой, прямо из дворца фараона, так?
Дионы переглянулись. Наверное, такая мысль не приходила в их не особо поворотливые мозги. Потом Альдаир изрек:
– Если трудность наша в том лишь, что мешает охрана, так я мог бы сделать так, чтобы она нас не увидела. На время, в ваших краях называемое четвертью часа, мы могли бы стать невидимы для них и…
– Да что же вы раньше молчали-то?! – вдруг взорвался Женя. – Конечно, это все проблемы решает! Невидимы! На пятнадцать минут! Этого времени нам должно хватить, чтобы проникнуть во дворец фараона… и как вы это делаете, чтобы стать невидимыми и сделать невидимыми нас с Коляном?
– Я не знаю, – просто признался белокурый дион. – Наверное, это что-то вроде магического полога, скрывающего нас от глаз зрящих. Ты спроси у Галлены, как вернемся, она лучше объяснит.
– Угу, – буркнул Женя, – типа силовой кокон, сотканный из магнитных полей, как в секретном эксперименте Эйнштейна с эсминцем «Элридж», когда невидимым сделался сразу целый корабль?
– А я не очень-то это умею, – признался Эллер. – Нет, я тоже могу, но нас немножко видно будет. Я вообще плохо учился в детстве.
– Это заметно, – проворчал Женя. – Тогда не будем откладывать, почтенный Альдаир. Набрасывайте ваш магический полог.
– Встаньте в круг, – кивнул тот. – Я должен почувствовать вас. Коснитесь локтями локтей рядом стоящих.
Альдаир закрыл глаза. Женя видел, как задрожали его мощные плечи, слышал, как скрипнули зубы. В густеющем воздухе вдруг затрещали электрические разряды. Волна панического ужаса прокатилась через Афанасьева, ломая и круша защитные механизмы. Все это отдаленно напомнило те ощущения, когда Альдаир и Эллер, объединив свои усилия, забрасывали их в Древний Египет. Правда, сейчас чувства были приглушеннее. Протянулась боль вдоль позвоночника, словно туда вкалывали иглы. Что-то неуютное голубоватым туманом заклубилось в глазных яблоках и сгустилось до жестокой рези. На мгновение возник и тут же исчез ослепительно яркий, незнакомый, упруго пульсирующий мир…
Альдаир откинулся назад и глубоко вздохнул. Несколько незнакомых певучих слов сорвалось с его губ. Афанасьев осторожно посмотрел вокруг и…
Было такое ощущение, как будто земля египетская со всеми своими храмами, дворцами, стражниками, пальмами, сикоморами, башнями, колоннадами и пилонами погрузилась в голубовато-прозрачные воды чистой лагуны. Коляну это ощущение было знакомо больше. Он занимался дайвингом и любил плавать с аквалангом. Голубоватый, словно загустевший воздух до мельчайших подробностей напоминал слой океанской воды на небольшой глубине. То там, то тут проблескивали длинные тягучие, словно замедленные, искры. Женя поднял голову: там нависло свинцовое, недоброе, размытое предночное небо. Небо Древнего Египта.
– Мы невидимы, – с усилием выговорил Альдаир. – Мы закутаны от их взглядов магическим пологом. Галлена умеет делать это лучше и дольше, но пока сойдет и так. Пошли.
– Круто! – выдохнул Колян. – А слышать нас они могут?
– Да, – ответил Альдаир. – И слышать, и обонять запахи наши. Только видеть – не могут.
– Не будем терять времени, – предложил Афанасьев, – теорию ты, Колян, можешь послушать и позже. Идем к воротам.
– Стой и не дергайся, о воин. С тобой говорит сам Птах!
У воина подкосились ноги. Он едва сохранил вертикальное положение и задергал головой, однако никого не разглядел. Щеки стража рыхло заплясали, нижняя челюсть обвисла.
Афанасьев продолжал:
– Да, это я, глава мемфисской эннеады, я, творец богов, покровитель древнего города Мемфиса. Тебе оказана невероятная честь, смертный. Хочу я, чтобы ты отвел меня в приемный зал фараона Рамсеса, чтобы узрел я того, кто по моей воле правит ныне Египтом.
Воин посерел и затрясся, как будто его долбило током. Рядом стоял Колян Ковалев и тоже трясся – от едва сдерживаемого смеха. Афанасьев понял, что еще чуть-чуть, и начальник караула протянет ноги. Не переборщить бы! Афанасьев добавил чуть менее гнусаво, растягивая гласные:
– Успокойся и веди. Благословение Птаха да снизойдет на тебя, о египтянин.
Воин двинулся и на негнущихся ногах провел всю четверку хитрецов к залу, где во всем своем сияющем великолепии восседал фараон Рамсес. В финишной галерее Женя почти коснулся губами уха гида и прошептал:
– Дыхание Птаха коснулось тебя. Отныне тебе будет удача и мир. Прощай, о воин.
Караульщик повалился на колени, потом со всего размаху распростерся на каменных плитах, бормоча: «Дыхание великого бога коснулось меня, я почуял это! Во имя Аписа, души Птаха! Во имя Тота, языка Птаха! Во имя Хатор, губ Птаха!..» Прочие части анатомии божества упомянуты не были: осчастливленный проводник потерял сознание.
Тем временем рыжебородый Эллер, Альдаир, Афанасьев и Ковалев вступили в приемный зал фараона Египта. Зал был огромен. Концертный зал «Россия» в Москве, во всей видимости, уступал ему как минимум втрое. Здесь находилось около пятисот человек, но благодаря размерам приемного зала он казался почти пустым. Две шеренги воинов выстроились по обе стороны от трона. Чуть ближе к фараону стояли военачальники, жрецы и советники.
Сам фараон Рамсес восседал на золотом троне с ножками в виде согбенных человеческих фигурок. Трон высился на ступенчатом возвышении. Голову фараона oxватывала диадема, в центре которой красовались два золотых змея-урея с коронами Верхнего и Нижнего Египта. Мускулистые руки, словно отлитые из бронзы, были унизаны браслетами. Широкая набедренная повязка была мягко собрана в складки и украшена цветными лентами, а ее передняя часть расширялась книзу в виде треугольника, украшенного геометрическими узорами. На характерном лице фараона, скуластом, с орлиным носом, виднелся умело нанесенный макияж, сильно смутивший Ковалева.
– Погоди, Женек, – пробормотал Колян, – выходит, вон та раскрашенная кукла на троне – это типа и есть фараон, которого они тут богом называют и все такое?
– Да, – отозвался Женя Афанасьев.
– А что это он так намазался, как телка? Глаза, смотрю, подведены, черным обведены, а полоска аж до ушей заехала! И губищи намазаны, и брови разрисовал. Но мужик здоровенный, я смотрю!
– Ты смотреть смотри, но лучше помалкивай.
Среди жрецов Афанасьев тотчас же увидел почтительно склонившегося перед владыкой Тотмекра с весьма напуганным видом. Обычно напыщенное носатое лицо его сейчас покрывали крупные капли пота. И неудивительно, потому что именно к нему были обращены слова Рамсеса:
– Сказали мне, Тотмекр, что среди жрецов твоего храма есть такие, кто умеет не только служить Птаху, но и развлечь фараона фокусами и занимательными превращениями. Мои собственные маги мне прискучили. Где эти твои Ару и Месу?
Голос Рамсеса звучал негромко, но акустика зала была такова, что слова разносило в самые дальние уголки.
– Они здесь, о солнцеликий!
Ару и Месу вышли к трону и застыли шагах в пятидесяти от него. Рамсес остановил на Месу свой долгий взгляд, а потом сказал:
– Кажется, с тобой мы учились в Доме Сети, школе жрецов, выстроенной моим отцом. Твое лицо знакомо мне.
– Да, великий фараон, – пробубнил Месу, – это так.
– Значит, Месу из Дома Сети, ныне жрец храма Птаха в Мемфисе? Прекрасно. Говорят, ты бывал во многих странах. Покажи мне, чему научили тебя мудрецы далеких земель.
Месу поклонился и, протянув болтливому Ару свой посох, произнес несколько слов, как обычно у косноязычного жреца напоминающих взбалтывание киселя в баклажке. Ару склонился перед фараоном и бросил посох наземь.
Альдаир, Эллер, Женя Афанасьев и Колян тем временем пробирались ближе к трону. Они шли меж двух шеренг египетских воинов, находящихся в пятидесяти шагах одна от другой; в каждой шеренге было около двух сотен человек. Афанасьев все время боялся, что неуклюжий Эллер наделает шуму раньше времени. Но беда пришла не с той стороны. Когда до неуклюжей фигуры жреца Месу, который еще не стал и не скоро станет великим пророком Моисеем, оставалось не больше десяти шагов, Альдаир – да, да, Альдаир! – вдруг застыл как вкопанный. Его плечи задрожали, и до настороженного слуха Жени долетели мучительные, сдавленные слова:
– Все… больше никак!..
Голубоватая пелена дрогнула и поплыла перед глазами Афанасьева, Коляна Ковалева и Эллера. Громадный тронный зал медленно выплывал из голубоватых вод. Почти осязаемо по ногам Афанасьева струились ручейки. Длинные искры проскочили между протянутыми вперед ладонями Альдаира. Это могло означать только одно: белокурый дион не мог более поддерживать магический полог невидимости. Он пошатнулся и упал на колени. Полог дернулся в последний раз и растаял.
Четверо пришельцев из чуждого мира оказались посреди огромного, залитого мрачным светом тронного зала меж двумя шеренгами египетских воинов.
Под неподвижным взглядом великого фараона Рамсеса II.
Это смеялся, встав со своего места, фараон.
– Смешной фокус, – наконец заговорил он. – Откуда взялись эти четверо, Месу? Это ты вызвал демонов? Хотя для демонов у них вид слишком дурацкий. Особенно вон у того, рыжего, с всклокоченной бородой. Ну-ка, подведите их сюда.
– Сейчас спросит: откуда ты взялся-то в палате царской? – пробормотал Женя Афанасьев.
Месу обернулся. Физиономия у него была откровенно растерянной. Ару, обычно словоохотливый, тоже утратил дар речи. Однако за своих подчиненных вступился жрец Тотмекр. Наверное, он не столько опасался за Ару и Месу, а также за судьбу невесть откуда вылезших путешественников, сколько за то, что могла всплыть история с быком Аписом и его поисками.
Тотмекр упал на пол перед фараоном, гимнастически ловко прополз по ступенькам его трона и выговорил:
– Да пребудут с тобой боги, о великий Рамсес-Ра!! Мне известны эти люди. Это чужеземцы, могущественные жрецы далеких богов. На бедре у человека с выбритой, как у египтян, головой висит могущественный ..амулет. – Он ткнул пальцем в Коляна и его CD-плеер столь неуместный здесь. – Наверное, они перенеслись в твой дворец при помощи этого амулета. Это могущественная вещь. При ее помощи можно слышать голоса богов.
– Правда? – спросил Рамсес. – Жрец, возьми у него амулет и дай мне. Я первый, кто должен слышать голоса богов.
Вперед выступил длинный тощий жрец, глава астрологов из фиванского храма бога Амона. На его сухой физиономии явственно читались ехидство и спесь. Он принял настолько раболепное выражение, насколько позволяла мелкая крысиная мордочка, и громко сказал:
– Дозволь молвить, великий фараон, чей голос правдив! Не прикасайся к этому амулету. Быть может, это чары чужеземных богов и они окажутся опасны для того, кто восседает на престоле Ра!
Афанасьев неожиданно для себя выступил вперед и, подражая сухопарому жрецу-астрологу, провозгласил:
– Дозволь и мне молвить, великий фараон, чей голос правдив! Не слушай этого жреца. Никакие чужеземные боги не могут повредить светлому владыке Египта, находящемуся под покровительством Ра, Амона и Хатор, а здесь, в Мемфисе, его защищает еще и мудрый Птах, творец богов! Возьми смело этот амулет, и да пошлет он тебе долгие года и процветание твоей державы!
После этих слов Афанасьева в тронном зале повисла гробовая тишина. Рамсес застыл на своем троне. Альдаир, едва стоявший на ногах после опытов с невидимостью, отнявших много сил, и потасовки с охраной, бормотал что-то себе под нос. Сейчас он меньше всего походил на того надменного диона, что прибыл на Землю повелевать. Эллер свирепо и тупо вращал глазами: ему врезали по башке щитом, и в его черепе, где и так не особо ярко сиял светоч разума, воцарился окончательный хаос.
– Зря, Женек, ты перед ним, этим раскрашенным паханом, понты кидаешь. Вот сейчас нас как на ноль умножат, и тады крандец!.. – пробормотал Колян.
Афанасьев только упрямо качнул головой и, невзирая на слабое сопротивление Коляна, взял у него CD-плеер и двинулся к трону Рамсеса. Дыхание стискивало судорогами, перед глазами проплывали красные пятна. Вот сейчас фараон сделает коротенький жест, и их нашинкуют в мясные рулеты!
– Пусть амулет отдаст тот, кто является его носителем! – прогремел голос Рамсеса.
Вперед вытолкнули бледного Коляна. Даже козел Тангриснир, сожравший бампер Ковалевского джипа, испугал бравого братка существенно меньше. Неподвижный, буравящий взгляд фараона остановился на нем. Ковалев попытался вытереть вскипевший на лбу пот, но тело не слушалось. Женя всунул Коляну в ладонь плеер, и ему ярко, выпукло бросилась в глаза татуировка на руке. Он видел ее и раньше, например в бане, но теперь чудовищное несоответствие между ней и громадным, мрачным, роскошным дворцом оледенило. Надпись «КОЛЯН С БАЛТИКИ» и синенький адмиралтейский якорь. Что может быть более нелепым во дворце фараона?
От волнения Колян забыл древнеегипетский. Да что там, и русские слова выдавливались из пересохшей глотки с усилием, словно неподатливые улитки из своих крепостей-раковин.
Он медленно поднялся по ступеням трона. Никто не посмел его остановить, ведь Колян поднимался по личному повелению фараона! Но надо было видеть, как Ковалев преодолевал эти ступени. Осужденный, взбиравшийся по ступеням эшафота, показался бы по сравнению с Коляном восторженным оптимистом. Наконец Ковалев достиг предпоследней ступени, и тут фараон вырвал CD-плеер у него из рук.
– Ну это… типа… – раздавленно пробормотал Колян по-русски. – Наушники так, а потом на «плей». По…понял?
Фараон оказался технически подкованным индивидом. Он сразу догадался, куда нужно вставить подушечки наушников, а потом со второй попытки попал в нужную кнопку. Он вздрогнул, но через несколько секунд его лицо приняло прежнее каменно-невозмутимое выражение.
Женя Афанасьев, задрав голову, смотрел на невероятную и фантасмагорическую эту картину: фараон Рамсес, слушающий компакт-диск Луи Армстронга. И Женя вдруг облился холодным потом, потому что вспомнил, какие слова идут в знаменитой композиции:
When Israel was in Egypt's land:
Let my people go!
Oppress'd so hard they could not stand,
Let my people go!note 8
Здесь он отужинал, а потом повернулся к номарху, толстячку с клочковатыми сединами, и сказал:
– А что, Нефермаат, есть тут у вас приличные фокусники? Давно не зрел я чудес.
– О великий фараон, – склоняясь к Рамсесу, пропел номарх, – если солнцеликому владыке Египта угодно, чтобы…
– А покороче можешь? – почти по-ковалевски перебил его фараон.
– Все маги и жрецы Египта, владеющие тайным знанием вещей, к твоим услугам. Вот, к примеру, придворный маг Серпеат…
– А, этот занудный прыщ? – снова не дослушал его фараон. – Так он все свои знания утопил в вине. Хотел превратить свой жезл в светящийся вихрь, а вместо этого получил козу. Бодливую к тому же. И не говори о нем.
– А почтенный нубиец Абырвалг, чья кожа черна как ночь?
– Его переехали лошадями. Не знаю, когда он снова сумеет таскать свою черную задницу.
– О великий! – Номарх Мемфиса даже подпрыгнул от снедающей его угодливости. – Да будет тебе известно: верховный жрец храма Птаха, из придела которого выйдет завтра священный бык Апис, говорил, что среди его жрецов есть двое умельцев, обучившихся разным фокусам в чужеземных странах. Если бы вдруг ты повелел…
Фараон передернул широченными плечами. Огромное ожерелье-воротник, закрывавшее верхнюю половину его груди, заблистало драгоценными камнями. Рамсес сделал легкий жест рукой, и номарх умчался на коротких ножках. Под сводами огромного дворца перекатился его голос:
– Солнцеликий фараон требует пред свои очи жрецов Ару и Месу из храма Птаха! Немедленно послать за ними в храм и уведомить верховного жреца Тотмекра! В храм!
В это же самое время Альдаир, Эллер, Колян и Женя Афанасьев неслись в том же направлении. Пешком идти никто не захотел, а способность перемещения требовала слишком много энергии. К тому же использовать это качество дионов в таком крошечном деле, как марш-бросок от хижины парасхита Синуххета до храма Птаха, – это все равно что копать огород экскаватором. Потому воспользовались повозкой, запряженной двумя ослами. Это средство передвижения, конечно, сильно проигрывало джипу Коляна Ковалева, снабженному движком в триста «лошадей» и оставшемуся где-то там, в невообразимых далях пространства и времени. Но за неимением трехсот лошадиных сил пришлось воспользоваться двумя ослиными.
В храме Птаха их встретил переполох. Помимо переполоха, удалось встретить еще и пастофора Менатепа, при виде Коляна и Афанасьева переменившегося в лице. Только что на его глазах жрецов Ару и Месу увели во дворец фараона, и Менатеп, как человек с нечистой совестью, подумал: на расправу. Теперь, увидав своих недавних разоблачителей, он понял, что настал и его черед. Пастофор коротко взвыл и пополз куда-то на четвереньках, пересчитывая головой колонны. Колян настиг его, встряхнул и спросил свирепо:
– Эй, Менатеп, прохиндей, где Ару и Месу?
Пастофор шлепал губами и пытался выговорить что-то, но ничего путного сказать не мог. Наконец удалось узнать, что недавно за ними пришли воины из охраны самого фараона и увели. Имя светлого фараона насмерть перепуганный расхититель храмового имущества выговаривал минуты две. После этого сунул нарисовавшемуся рядом с ним Жене Афанасьеву золотой браслет с тонкой гравировкой и рубинами, искусно вставленными по всей окружности. Корыстный Ковалев немедля оценил штуковину примерно в десять тысяч евро, в связи с чем хотел присвоить драгоценность. Женя упирался. Вмешавшийся Альдаир откинул Коляна в сторону, как нашкодившего котенка, и обратился напрямую к пастофору Менатепу:
– Где находится сей дворец?
Менатеп воззрился на белокурого гиганта с ледяными голубыми глазами и, коротко охнув, попытался потерять сознание. Впрочем, еще двух минут хватило на то, чтобы выяснить местонахождение фараонского дворца и то, как к нему добираться.
Уже темнело, когда вся четверка проехала на своих ослах по дороге вдоль Нила к самому дворцу фараона. Колян Ковалев, который усиленно спрашивал, «на каком километре дороги, чтоб вдруг не проехать мимо», находится жилье владыки Египта, понял глупость своих вопросов еще на дальних подъездах к нему. ТАКОЕ нельзя было проехать мимо.
Дворец Рамсеса представлял собой целый ансамбль. Личные покои фараона были обращены фасадом к Нилу. К самому большому зданию, где находились праздничные и приемные залы, с обеих сторон примыкали тройные ряды строений разной величины, но одинаково великолепные. Все они были связаны между собой грандиозными колоннадами или мостами, перекинутыми через каналы. Архитектурный ансамбль утопал в роскошных садах, питающихся водой от каналов, и дворец выглядел как небольшой, но феерически роскошный город, стоящий на островах. На высоченных мачтах, воздвигнутых у всех ворот дворца, реяли красные и синие флаги. Это означало, что фараон находится здесь, в своем дворце.
Ковалев, для которого верхом архитектуры оставались особняки российской элиты по Рублевскому шоссе, открыл рот и больше не закрывал его. По сравнению с дворцом фараона даже Большой театр (куда Колян как-то с большой помпой ездил смотреть балет про лебедей) показался ему маленьким флигелем, где живут сторожа. Кстати, о сторожах. Вся громадная территория дворца, с садами, каналами, колоннадами и мостами, была обнесена высокими стенами. Громоздились грозные башни, у многочисленных ворот несли караул стражники, вооруженные с ног до головы. Быть может, по сравнению с Эллером и Альдаиром они выглядели и мелковато, но количество их было таково, что не имело никакого смысла соваться. По крайней мере, так подумал Женя Афанасьев.
– Не повезло, – уныло произнес он, – если Месу и Ару у фараона, то, быть может, они там тусоваться будут еще долго. Хотя нет, завтра церемония Аписа, уже утром фараон выедет из дворца.
– Непонятны слова твои, – сказал Альдаир. – Завтра нас тут не будет, хотим мы того или нет. Уже подступает то время, когда волны реки времени повернутся вспять и отнесут нас туда, откуда пришли мы! И вам двоим, – он бесцеремонно потыкал пальцем в Женю и Коляна, – лучше быть при нас, если не хотите остаться тут вечно! – Эта перспектива не внушала оптимизма. Афанасьев поежился, а Колян Ковалев, выругавшись, включил плеер.
– Если бы у нас была СИЛА, – задумчиво проговорил Эллер, – как там, в вашем времени, то мы без труда бы одолели всех этих мелких чернявых ребятишек с копьями. А так они проткнут нас прежде, чем я сокрушу их черепа своим молотом Мьелльниром.
– Дождемся темноты, – отозвался Альдаир, соскакивая с повозки.
– Гм, вы, уважаемый Эллер, упомянули тут молот Мьелльнир, – решил уточнить Женя. – Я помню, что он достался вам от отца, почтенного Тора Одинсона. Этот молот полностью послушен вашей воле, не так ли?
– Истину говоришь, о человек!
– Значит, он может летать, как вам заблагорассудится? Нечто вроде управляемой ракеты?
Эллер Торович поскреб в затылке с видом чрезвычайно задумчивым и одухотворенным.
– Боевое оружие, – назидательно сказал он, – должно летать не просто так. Это тебе не глупая галка, но молот, могучий молот-сокрушитель!
Афанасьев, который уже начал тихо сатанеть от этого смешения мифологий и общей неадекватности происходящего, продолжил:
– А что будет, если к этому молоту привязать крепкую веревку? Чтобы он залетел на стену и зацепился за нее? Ведь вы сможете кинуть молот так, чтобы он…
– Ясна мне мысль твоя, человек! – перебил его Эллер. – Ты хочешь влезть на стену…
– Минуя ворота и охрану, совершенно верно. А потом спуститься точно таким же образом по ту сторону, в сады фараона. А там, если нам удастся выловить этого Месу… в принципе, мы могли бы отправиться назад, домой, прямо из дворца фараона, так?
Дионы переглянулись. Наверное, такая мысль не приходила в их не особо поворотливые мозги. Потом Альдаир изрек:
– Если трудность наша в том лишь, что мешает охрана, так я мог бы сделать так, чтобы она нас не увидела. На время, в ваших краях называемое четвертью часа, мы могли бы стать невидимы для них и…
– Да что же вы раньше молчали-то?! – вдруг взорвался Женя. – Конечно, это все проблемы решает! Невидимы! На пятнадцать минут! Этого времени нам должно хватить, чтобы проникнуть во дворец фараона… и как вы это делаете, чтобы стать невидимыми и сделать невидимыми нас с Коляном?
– Я не знаю, – просто признался белокурый дион. – Наверное, это что-то вроде магического полога, скрывающего нас от глаз зрящих. Ты спроси у Галлены, как вернемся, она лучше объяснит.
– Угу, – буркнул Женя, – типа силовой кокон, сотканный из магнитных полей, как в секретном эксперименте Эйнштейна с эсминцем «Элридж», когда невидимым сделался сразу целый корабль?
– А я не очень-то это умею, – признался Эллер. – Нет, я тоже могу, но нас немножко видно будет. Я вообще плохо учился в детстве.
– Это заметно, – проворчал Женя. – Тогда не будем откладывать, почтенный Альдаир. Набрасывайте ваш магический полог.
– Встаньте в круг, – кивнул тот. – Я должен почувствовать вас. Коснитесь локтями локтей рядом стоящих.
Альдаир закрыл глаза. Женя видел, как задрожали его мощные плечи, слышал, как скрипнули зубы. В густеющем воздухе вдруг затрещали электрические разряды. Волна панического ужаса прокатилась через Афанасьева, ломая и круша защитные механизмы. Все это отдаленно напомнило те ощущения, когда Альдаир и Эллер, объединив свои усилия, забрасывали их в Древний Египет. Правда, сейчас чувства были приглушеннее. Протянулась боль вдоль позвоночника, словно туда вкалывали иглы. Что-то неуютное голубоватым туманом заклубилось в глазных яблоках и сгустилось до жестокой рези. На мгновение возник и тут же исчез ослепительно яркий, незнакомый, упруго пульсирующий мир…
Альдаир откинулся назад и глубоко вздохнул. Несколько незнакомых певучих слов сорвалось с его губ. Афанасьев осторожно посмотрел вокруг и…
Было такое ощущение, как будто земля египетская со всеми своими храмами, дворцами, стражниками, пальмами, сикоморами, башнями, колоннадами и пилонами погрузилась в голубовато-прозрачные воды чистой лагуны. Коляну это ощущение было знакомо больше. Он занимался дайвингом и любил плавать с аквалангом. Голубоватый, словно загустевший воздух до мельчайших подробностей напоминал слой океанской воды на небольшой глубине. То там, то тут проблескивали длинные тягучие, словно замедленные, искры. Женя поднял голову: там нависло свинцовое, недоброе, размытое предночное небо. Небо Древнего Египта.
– Мы невидимы, – с усилием выговорил Альдаир. – Мы закутаны от их взглядов магическим пологом. Галлена умеет делать это лучше и дольше, но пока сойдет и так. Пошли.
– Круто! – выдохнул Колян. – А слышать нас они могут?
– Да, – ответил Альдаир. – И слышать, и обонять запахи наши. Только видеть – не могут.
– Не будем терять времени, – предложил Афанасьев, – теорию ты, Колян, можешь послушать и позже. Идем к воротам.
3
Около десяти минут ушло на то, чтобы незаметно пройти через ворота, и, оставив стражу за спиной, подобраться к главному зданию, где, собственно, находилась резиденция фараона. Вскоре они оказались в длинной галерее, в конце которой виднелся вход в приемный зал. Там шелестели приглушенные голоса и лилась стройная музыка. Без сомнения, по лабиринту громадного дворца можно было бы плутать часами и не найти нужного помещения, особенно за такой ничтожный промежуток времени: пятнадцать минут. В огромных залах с гигантскими колоннами, уходящими вверх на десятки метров, время измерялось веками и тысячелетиями, но отнюдь не минутами. Однако находчивый Афанасьев сумел найти выход из затруднительного положения. Он подкрался к начальнику караула, застывшему в громадной нише возле входа в главное здание. Журналист зажал нос и мерзким гнусавым голосом, похожим на тот, каким Леонид Володарский переводил боевичок «Конан-варвар», проговорил в самое ухо караульного:– Стой и не дергайся, о воин. С тобой говорит сам Птах!
У воина подкосились ноги. Он едва сохранил вертикальное положение и задергал головой, однако никого не разглядел. Щеки стража рыхло заплясали, нижняя челюсть обвисла.
Афанасьев продолжал:
– Да, это я, глава мемфисской эннеады, я, творец богов, покровитель древнего города Мемфиса. Тебе оказана невероятная честь, смертный. Хочу я, чтобы ты отвел меня в приемный зал фараона Рамсеса, чтобы узрел я того, кто по моей воле правит ныне Египтом.
Воин посерел и затрясся, как будто его долбило током. Рядом стоял Колян Ковалев и тоже трясся – от едва сдерживаемого смеха. Афанасьев понял, что еще чуть-чуть, и начальник караула протянет ноги. Не переборщить бы! Афанасьев добавил чуть менее гнусаво, растягивая гласные:
– Успокойся и веди. Благословение Птаха да снизойдет на тебя, о египтянин.
Воин двинулся и на негнущихся ногах провел всю четверку хитрецов к залу, где во всем своем сияющем великолепии восседал фараон Рамсес. В финишной галерее Женя почти коснулся губами уха гида и прошептал:
– Дыхание Птаха коснулось тебя. Отныне тебе будет удача и мир. Прощай, о воин.
Караульщик повалился на колени, потом со всего размаху распростерся на каменных плитах, бормоча: «Дыхание великого бога коснулось меня, я почуял это! Во имя Аписа, души Птаха! Во имя Тота, языка Птаха! Во имя Хатор, губ Птаха!..» Прочие части анатомии божества упомянуты не были: осчастливленный проводник потерял сознание.
Тем временем рыжебородый Эллер, Альдаир, Афанасьев и Ковалев вступили в приемный зал фараона Египта. Зал был огромен. Концертный зал «Россия» в Москве, во всей видимости, уступал ему как минимум втрое. Здесь находилось около пятисот человек, но благодаря размерам приемного зала он казался почти пустым. Две шеренги воинов выстроились по обе стороны от трона. Чуть ближе к фараону стояли военачальники, жрецы и советники.
Сам фараон Рамсес восседал на золотом троне с ножками в виде согбенных человеческих фигурок. Трон высился на ступенчатом возвышении. Голову фараона oxватывала диадема, в центре которой красовались два золотых змея-урея с коронами Верхнего и Нижнего Египта. Мускулистые руки, словно отлитые из бронзы, были унизаны браслетами. Широкая набедренная повязка была мягко собрана в складки и украшена цветными лентами, а ее передняя часть расширялась книзу в виде треугольника, украшенного геометрическими узорами. На характерном лице фараона, скуластом, с орлиным носом, виднелся умело нанесенный макияж, сильно смутивший Ковалева.
– Погоди, Женек, – пробормотал Колян, – выходит, вон та раскрашенная кукла на троне – это типа и есть фараон, которого они тут богом называют и все такое?
– Да, – отозвался Женя Афанасьев.
– А что это он так намазался, как телка? Глаза, смотрю, подведены, черным обведены, а полоска аж до ушей заехала! И губищи намазаны, и брови разрисовал. Но мужик здоровенный, я смотрю!
– Ты смотреть смотри, но лучше помалкивай.
Среди жрецов Афанасьев тотчас же увидел почтительно склонившегося перед владыкой Тотмекра с весьма напуганным видом. Обычно напыщенное носатое лицо его сейчас покрывали крупные капли пота. И неудивительно, потому что именно к нему были обращены слова Рамсеса:
– Сказали мне, Тотмекр, что среди жрецов твоего храма есть такие, кто умеет не только служить Птаху, но и развлечь фараона фокусами и занимательными превращениями. Мои собственные маги мне прискучили. Где эти твои Ару и Месу?
Голос Рамсеса звучал негромко, но акустика зала была такова, что слова разносило в самые дальние уголки.
– Они здесь, о солнцеликий!
Ару и Месу вышли к трону и застыли шагах в пятидесяти от него. Рамсес остановил на Месу свой долгий взгляд, а потом сказал:
– Кажется, с тобой мы учились в Доме Сети, школе жрецов, выстроенной моим отцом. Твое лицо знакомо мне.
– Да, великий фараон, – пробубнил Месу, – это так.
– Значит, Месу из Дома Сети, ныне жрец храма Птаха в Мемфисе? Прекрасно. Говорят, ты бывал во многих странах. Покажи мне, чему научили тебя мудрецы далеких земель.
Месу поклонился и, протянув болтливому Ару свой посох, произнес несколько слов, как обычно у косноязычного жреца напоминающих взбалтывание киселя в баклажке. Ару склонился перед фараоном и бросил посох наземь.
Альдаир, Эллер, Женя Афанасьев и Колян тем временем пробирались ближе к трону. Они шли меж двух шеренг египетских воинов, находящихся в пятидесяти шагах одна от другой; в каждой шеренге было около двух сотен человек. Афанасьев все время боялся, что неуклюжий Эллер наделает шуму раньше времени. Но беда пришла не с той стороны. Когда до неуклюжей фигуры жреца Месу, который еще не стал и не скоро станет великим пророком Моисеем, оставалось не больше десяти шагов, Альдаир – да, да, Альдаир! – вдруг застыл как вкопанный. Его плечи задрожали, и до настороженного слуха Жени долетели мучительные, сдавленные слова:
– Все… больше никак!..
Голубоватая пелена дрогнула и поплыла перед глазами Афанасьева, Коляна Ковалева и Эллера. Громадный тронный зал медленно выплывал из голубоватых вод. Почти осязаемо по ногам Афанасьева струились ручейки. Длинные искры проскочили между протянутыми вперед ладонями Альдаира. Это могло означать только одно: белокурый дион не мог более поддерживать магический полог невидимости. Он пошатнулся и упал на колени. Полог дернулся в последний раз и растаял.
Четверо пришельцев из чуждого мира оказались посреди огромного, залитого мрачным светом тронного зала меж двумя шеренгами египетских воинов.
Под неподвижным взглядом великого фараона Рамсеса II.
4
Рамсес как будто и не удивился, увидев их перед собой. Быть может, он подумал, что это следствие трюка жрецов Ару и Месу. Он только вскинул перед собой руку, простирая ее в выразительном жесте. Тотчас же несколько воинов, как стремительные тени, рванулись к нежданным гостям, преградив путь к трону фараона. Необузданный Эллер бесцеремонно растолкал шеренгу египетских воинов, а когда его попытались остановить, просто вырвал оружие у опешившей охраны, а самих воинов отшвырнул на плиты дворца. В этом ему помогал несколько очухавшийся Альдаир и – с меньшим, конечно, эффектом – Колян Ковалев. Даже могучей силы дионов (порядком растерянной в похождениях, впрочем) не хватило на то, чтобы оказать сопротивление такой толпе. Юркие египтяне быстро стали хозяевами положения. Женю Афанасьева швырнули мордой в пол, и он почувствовал, как в шею ему впивается меч. И вдруг все воины застыли кто где стоял. Звон оружия и топот ног был накрыт, как бабочка сачком, одним только звуком. Смехом.Это смеялся, встав со своего места, фараон.
– Смешной фокус, – наконец заговорил он. – Откуда взялись эти четверо, Месу? Это ты вызвал демонов? Хотя для демонов у них вид слишком дурацкий. Особенно вон у того, рыжего, с всклокоченной бородой. Ну-ка, подведите их сюда.
– Сейчас спросит: откуда ты взялся-то в палате царской? – пробормотал Женя Афанасьев.
Месу обернулся. Физиономия у него была откровенно растерянной. Ару, обычно словоохотливый, тоже утратил дар речи. Однако за своих подчиненных вступился жрец Тотмекр. Наверное, он не столько опасался за Ару и Месу, а также за судьбу невесть откуда вылезших путешественников, сколько за то, что могла всплыть история с быком Аписом и его поисками.
Тотмекр упал на пол перед фараоном, гимнастически ловко прополз по ступенькам его трона и выговорил:
– Да пребудут с тобой боги, о великий Рамсес-Ра!! Мне известны эти люди. Это чужеземцы, могущественные жрецы далеких богов. На бедре у человека с выбритой, как у египтян, головой висит могущественный ..амулет. – Он ткнул пальцем в Коляна и его CD-плеер столь неуместный здесь. – Наверное, они перенеслись в твой дворец при помощи этого амулета. Это могущественная вещь. При ее помощи можно слышать голоса богов.
– Правда? – спросил Рамсес. – Жрец, возьми у него амулет и дай мне. Я первый, кто должен слышать голоса богов.
Вперед выступил длинный тощий жрец, глава астрологов из фиванского храма бога Амона. На его сухой физиономии явственно читались ехидство и спесь. Он принял настолько раболепное выражение, насколько позволяла мелкая крысиная мордочка, и громко сказал:
– Дозволь молвить, великий фараон, чей голос правдив! Не прикасайся к этому амулету. Быть может, это чары чужеземных богов и они окажутся опасны для того, кто восседает на престоле Ра!
Афанасьев неожиданно для себя выступил вперед и, подражая сухопарому жрецу-астрологу, провозгласил:
– Дозволь и мне молвить, великий фараон, чей голос правдив! Не слушай этого жреца. Никакие чужеземные боги не могут повредить светлому владыке Египта, находящемуся под покровительством Ра, Амона и Хатор, а здесь, в Мемфисе, его защищает еще и мудрый Птах, творец богов! Возьми смело этот амулет, и да пошлет он тебе долгие года и процветание твоей державы!
После этих слов Афанасьева в тронном зале повисла гробовая тишина. Рамсес застыл на своем троне. Альдаир, едва стоявший на ногах после опытов с невидимостью, отнявших много сил, и потасовки с охраной, бормотал что-то себе под нос. Сейчас он меньше всего походил на того надменного диона, что прибыл на Землю повелевать. Эллер свирепо и тупо вращал глазами: ему врезали по башке щитом, и в его черепе, где и так не особо ярко сиял светоч разума, воцарился окончательный хаос.
– Зря, Женек, ты перед ним, этим раскрашенным паханом, понты кидаешь. Вот сейчас нас как на ноль умножат, и тады крандец!.. – пробормотал Колян.
Афанасьев только упрямо качнул головой и, невзирая на слабое сопротивление Коляна, взял у него CD-плеер и двинулся к трону Рамсеса. Дыхание стискивало судорогами, перед глазами проплывали красные пятна. Вот сейчас фараон сделает коротенький жест, и их нашинкуют в мясные рулеты!
– Пусть амулет отдаст тот, кто является его носителем! – прогремел голос Рамсеса.
Вперед вытолкнули бледного Коляна. Даже козел Тангриснир, сожравший бампер Ковалевского джипа, испугал бравого братка существенно меньше. Неподвижный, буравящий взгляд фараона остановился на нем. Ковалев попытался вытереть вскипевший на лбу пот, но тело не слушалось. Женя всунул Коляну в ладонь плеер, и ему ярко, выпукло бросилась в глаза татуировка на руке. Он видел ее и раньше, например в бане, но теперь чудовищное несоответствие между ней и громадным, мрачным, роскошным дворцом оледенило. Надпись «КОЛЯН С БАЛТИКИ» и синенький адмиралтейский якорь. Что может быть более нелепым во дворце фараона?
От волнения Колян забыл древнеегипетский. Да что там, и русские слова выдавливались из пересохшей глотки с усилием, словно неподатливые улитки из своих крепостей-раковин.
Он медленно поднялся по ступеням трона. Никто не посмел его остановить, ведь Колян поднимался по личному повелению фараона! Но надо было видеть, как Ковалев преодолевал эти ступени. Осужденный, взбиравшийся по ступеням эшафота, показался бы по сравнению с Коляном восторженным оптимистом. Наконец Ковалев достиг предпоследней ступени, и тут фараон вырвал CD-плеер у него из рук.
– Ну это… типа… – раздавленно пробормотал Колян по-русски. – Наушники так, а потом на «плей». По…понял?
Фараон оказался технически подкованным индивидом. Он сразу догадался, куда нужно вставить подушечки наушников, а потом со второй попытки попал в нужную кнопку. Он вздрогнул, но через несколько секунд его лицо приняло прежнее каменно-невозмутимое выражение.
Женя Афанасьев, задрав голову, смотрел на невероятную и фантасмагорическую эту картину: фараон Рамсес, слушающий компакт-диск Луи Армстронга. И Женя вдруг облился холодным потом, потому что вспомнил, какие слова идут в знаменитой композиции:
When Israel was in Egypt's land:
Let my people go!
Oppress'd so hard they could not stand,
Let my people go!note 8