Страница:
– О жрец, – утомительно монотонным голосом заговорил Женя, косясь на зевающего Ковалева, который принялся играть на мобильнике в тетрис, – мы прослышали, что Моше из жреческой касты.
Тотмекр пожал могучими плечами:
– Жрец? Не припомню, чтобы в стране Кемет были жрецы Амона, Птаха и Ра из народа иудеев.
«Брешет», – отчего-то подумал Женя.
– Впрочем, – продолжал жрец важно, – я могу разузнать для вас все, что может помочь вам, чужестранцы. Есть ли у этого Моше какие-нибудь отдельные приметы, оставленные богом его народа?
«Пышно завернул, – сказал про себя Афанасьев и вдруг поймал себя на том, что думает по-древнеегипетски. Наверное, Альдаир, отдыхающий сейчас в хижине древнеегипетского патологоанатома, крепко постарался заронить искры местной мудрости в мозг Жени. – А кто его знает… этого Моисея!»
Он открыл было рот, но тут жрец Тотмекр жестом показал ему молчать, встал и энергично прошелся по просторному помещению. Каменный пол, казалось, подрагивал под его слоноподобными ногами.
– Я не знаю вас, чужестранцы, – проговорил он, – но и вы не знаете меня. Тем не менее пришли ко мне с просьбой. У вас очень необычные талисманы. – Он указал на Коляна, продолжавшего забавляться с сотовым и одновременно слушавшего плеер. – Что это?
Афанасьев пнул Ковалева в бок. Тот недовольно пробурчал что-то, но от игры оторвался. Женя понял, что нужно действовать методами шоковой терапии. Он отобрал у Коляна CD-плеер и, приблизившись к жрецу Тотмекру, вкрадчиво произнес:
– Ты зришь в самый корень истины. Да, это амулеты наших богов. Более того, с помощью этих амулетов мы можем разговаривать с богами!! Ты можешь убедиться в этом сам.
Без особых церемоний Афанасьев нацепил жрецу наушники и нажал кнопку «Play». Тотмекр вздрогнул, как будто в него вошли все демоны пустыни, и запрыгал на месте, как горный козел. Он упал на пол и, ударяясь о пол медным лбом, забормотал какие-то рваные, неразборчивые заклинания. Афанасьев не стал дожидаться конца представления и вырвал наушники у жреца:
– Довольно.
Тотмекр медленно поднимался с пола. Его лицо побагровело. В глазах воцарилась отсутствующая пустота. Жрец хватал ртом прохладный благовонный воздух храмового покоя. В общем и целом он походил на человека, который только что вынырнул из омута, на дне коего встретился с особо рьяным чертом.
Афанасьев повернулся к Ковалеву:
– Так! У тебя че за диск?
– Михаил Круг. «Лучшее».
– Понятно. Наткнулся наш жрец на «Владимирский централ» и понял, что не очко, ребята, губит, а к одиннадцати – туз. Ты только посмотри на его рожу! Ополоумел до крайности.
– Ну, у меня еще Луи Армстронг есть, если че, – буркнул Ковалев, уязвленный в своих музыкальных пристрастиях в самое больное место, – нигерский джаз типа. Пацаны говорили, что туфта, а мне так нравится. Армстронг, да. Че, лучше его зарядить? А то ты опять, наверно, захочешь поставить на понт всю эту древнеегипетскую братию. «Талисман, при помощи которого мы можем слышать богов». Тьфу ты!
Жрец не спеша водрузил на обритую голову длинный, густо завитой парик, накинул на плечи шкуру пантеры, голова и когти которой были обтянуты золотой фольгой. Он заговорил мягко и вкрадчиво, словно зажурчал из-под корней кедра проклюнувшийся светлый ручей:
– О чужеземцы! Верно, ваши амулеты обладают большой силой.
Колян хотел ответить, что какая там еще сила, скоро батарейки сядут, а мобильник разрядится. Но, к счастью, по понятным причинам не нашел в древнеегипетском языке эквивалента словам «батарейка» и «мобильник». А Афанасьев выдавил на лицо всю важность, положенную ему богом, и ответил неспешно:
– Да, о жрец, ты прав. Эти амулеты могущественны.
– Почему же вы не можете воззвать к ним, чтобы найти этого вашего Моисея? – вопросил Тотмекр.
Жрец явно хитрил и заходил издалека. Впрочем, Афанасьеву даже не пришлось измышлять отмазку, выглядевшую правдоподобной для этого представителя славного духовенства страны Кемет. Тотмекр развел оливковые глаза и, воздев обе ладони к потолку, проговорил:
– Впрочем, быть может, у вас есть свои причины, чтобы не обращаться к амулетам из-за этого человека. Ведь племя ааму хитро, злокозненно и не чтит наших богов. Ааму появляются на свет без повитухи. Но я помогу вам, если вы поможете мне. Священный бык Апис, гордость и краса нашего храма, пропал. Этот страшное горе, страшное. Он не мог пропасть без чьего-то злого умысла, и, верно, это могущественные силы ополчились против нашего храма, если сумели отобрать у нас священного быка Аписа.
– Значит, вы хотите, чтобы мы помогли вам найти этого Аписа… то есть вашего священного быка, – поправился Женя. – А вы поможете нам…
– Светел твой ум, чужестранец.
– Но у нас нет времени, чтобы искать всяких там быков, – сказал Ковалев.
Женя толкнул его в бок.
Жрец Тотмекр скорбно скрестил на груди здоровенные ручищи и поджал губы:
– А у нас и нет времени, чтобы искать священного быка долго. Церемония, посвященная Апису, состоится послезавтра, и священный бык должен возглавить шествие. Сам фараон обещал быть!.. И если по милости богов мы не обретем священного быка, то…
– Понятно, – поймал мысль на лету Женя. – Ну хорошо, мы попробуем помочь тебе, о жрец. Могущественны наши талисманы, и…
– Да ты че, сдурел? – обратился к нему по-русски Колян Ковалев. – Искать рогатую скотину, вместо того чтобы пошарить насчет Моисея!.. К тому же наши божки в отказ вошли, валяются там в бараке у этого патологоанатома вонючего! И толку от них ноль. И где, по-твоему, мы нароем этого быка? Его уж, поди, на ремни порубили! А может, этот лысый тип в простыне нам втирает туфту? Может, он сам этого быка сбагрил уже по-выгодному? Да еще имя у скотины такое дурацкое… Абкак, что ли?
– Апис, – буркнул Афанасьев. – Священный бык. Избирается пожизненно, как Папа Римский. Отбор на основе двадцати восьми признаков, которые известны только жрецам. А только думается мне, Колян, что этот жрец нам действительно может помочь. У него ж, поди, каналы и связи тут хорошие. А у тебя? Кого ты тут найдешь, особенно с твоими мелкоуголовными привычками?
– Не нравится, не брали б, – огрызнулся Ковалев.
– Это ты Альдаиру и его буйной братии скажи. Ты уж как-то пытался Эллера козлом назвать, когда его тварь Тангриснир изжевал и сожрал бампер от твоего джипа. Так что не надо! А за быка можно денег срубить. Жрецы знаешь какие денежные мужчины?
Жрец Тотмекр как будто понял последние слова Афанасьева. Он расправил широченные плечи и произнес:
– Щедрую награду готов дать храм за возвращение священного быка в его стойло. Золота столько, сколько ты весишь, о чужеземец… – Он окинул взглядом обоих горе-путешественничков и остановился на более щуплом Афанасьеве: весу в нем было на пуд поменьше, чем в мускулистом Коляне. – Вот ты. А после смерти ваши тела могут быть забальзамированы и похоронены за счет нашего храма.
– Не, бальзамировать не надо, – поспешно сказал Ковалев, – мы пока на тот свет не торопимся. А вот… золота… – до него, кажется, только сейчас начало доходить, какую уйму денег ему предлагают, – золота на вес… вот его? Женька, а ты сколько весишь?
– Семьдесят восемь, – тихо ответил Афанасьев по-русски, – но мы сюда не за этим прискакали. Помнишь?
– Нет, а что я, должен ишачить на этих дионов, а самому ни копья выгоды? Каждый норовит срубить на халяву… А этот жрец мозги нам не парит? Или, по-ихнему… не бальзамирует?
– В Египте мозги не бальзамировали, а удаляли через ноздри, – пояснил эрудированный Афанасьев, – и тебе это не грозит.
– Ты че, Женек? В наезд пошел? Че ты там мне про мозги вчехляешь? – обиделся Ковалев. – Правда, как мы всю эту кучу золота попрем? Не у Альдаира же на горбу с Эллером вместе? Да они и не подпишутся…
Афанасьев не стал препираться с соотечественником. Его лицо вдруг просияло. Он повернулся к жрецу и сказал:
– Мы согласны, о жрец мудрого Птаха.
Колян не понял, чему так обрадовался Афанасьев. Однако же он прекрасно осознал огромность посуленной суммы. Быть может, он даже подумал об авансе. Если в Египте такие гонорары, то и авансы должны быть соответствующие. Это сделало Ковалева добрее. Он заговорил с ноткой сочувствия:
– Ах, какой нехороший бык! Взял да и сбежал перед презентацией… ммм… церемонией. Не по-товарищески как-то.
– Выходит, бык жрецу не товарищ, – присовокупил Афанасьев.
Глава седьмая
Словоохотливый же Ару тут же начал излагать последние храмовые сплетни, сопровождая их обильным комментарием.
– Живем мы тут весело, – вещал Ару, накрывая на стол и выставляя финики, ароматные медовые лепешки, виноград, хитро приготовленное мясо антилопы, а также два кувшина вина, – да и наш верховный больше строит из себя строгого, чем на самом деле. Уж я-то знаю, что он недавно ворковал с толстой Онуфер, пожертвовавшей на храм пятерых гусей, теленка и семь золотых колец. А ему она, наверно, еще что-нибудь пожертвовала. А привратник Рахотеп торгует вином, которое сам же и разбавляет. Ох и хитрец!
Женя Афанасьев хотел было перевести разговор на тему о пророке Моисее, обретающемся где-то поблизости, но трескучий Ару не давал вставить и слова. Месу же только ел, при этом чавкая хуже крокодила. Афанасьев подумал, что исторические данные о высокой культуре жречества немного преувеличены.
Поев, пошли в апартаменты Аписа. Животина жила ненамного хуже иного российского олигарха. По крайней мере, придел храма, где обитал Апис, был размером с хорошенький такой особнячок на Рублевке. Рядом располагался двор, отведенный для прогулок Аписа. Обширная площадь, покрытая подстриженной травой, была окружена густыми и щедро разросшимися сикоморами, скрывавшими высокие толстые стены. Ими храм был отгорожен от города. В центре двора мягко блестел и переливался полукруглый бассейн, выложенный добротным серым гранитом. К воде вел плавный спуск, по которому священный бычара благоволил заходить в воду и купаться. Два ряда деревьев защищали бассейн от солнечных лучей, паливших и жаливших совершенно немилосердно. В общем, если исчезновение Аписа и можно было чему приписать, только не нищенскому существованию. В нечеловеческих условиях под гнетом антинародного режима жрецов.
– М-да уж, – на родном языке сказал Афанасьев, с шерлокхолмсовским видом оглядывая все вокруг, – если этот бык куда-то и мог деться, то только если у него отросли крылья. Или есть крылья у того, кто его упер. Тут вертолет нужен, чтобы перекинуть через стену мычащий кусок мяса весом чуть ли не в тонну. А в Древнем Египте, понятно, вертолеты не производят.
– Священный бык в последнее время плохо питался и много гадил, отчего похудел едва ли не вдвое, – деловито сообщил жрец Ару, как будто понял то, что Женя сказал о весе быка. – Наверное, он заболел.
– Ага, – буркнул Ковалев, – в округе эпидемия ящура, что ли? Морочат голову с этим Абкаком!
– Аписом! – еле сдержав смех, поправил Афанасьев.
– А ты, Ару, по какому профилю в этом храме трудишься? – спросил чуть разомлевший с вина Ковалев, которому понравился разбитной египтянин. – Девчонок подогнать сможешь?
Ару хитро подмигнул и пообещал:
– Лишь когда Солнце-Pa причалит на своей ладье к горизонту.
– Так, ты эти провокационные разговорчики заканчивай, Колян! – попытался вмешаться Афанасьев, который и сам, впрочем, не был воплощением целомудрия. – Ты же сам говорил, что прежде дело сделать надо, а уж потом откисать и расслабляться. А теперь начинаешь разлагать храмовую братию, даже ничего толком не решив. Непорядок это, Коля.
– Еще бы выпить, – размечтался вслух Ковалев, – а то уж я больно к местному климату непривычный. А быка авось найдем. За такие-то бабки. У меня вот в прошлый раз джип угнали, и то нашли. А у моего двоюродного брата Толяна сперли пинчера, он дал объявление, тоже нашли. А что этот жрец не даст объявление в местных газе… – Ковалев осекся. По выражению лица Афанасьева он понял, что говорит не то.
Женя выразительно покрутил пальцем около виска, а потом, насторожившись и прислушавшись, спросил у Месу:
– А там что?
Он указал на группу зданий, из которых неслось явное мычание. В части этих зданий жила обслуга священного быка, щедро поимая вином ушлым Рахотепом. Но никто из них не мог допиться до такого состояния, чтобы из глотки вырывался густейший однообразный непрерывный басовый вой в до-диез. Женя в свое время жил в деревне, он никогда бы не спутал рев рогатого скота с голосом скота безрогого – в том случае пастуха Арсентьича, чудовищного алкоголика.
– Что там? – повторил он. – Что там, почтенный Месу?
– Воистину, – сказал тот с экстатическим видом и воздел руки к небу.
Из-за спины Жени вывернулся проворный Ару и пояснил:
– Месу говорит, что в тех зданиях живут могучие сыны священного быка, и он возносит им хвалу.
Рев усилился. Афанасьев уточнил:
– И сколько там сынов?
– Согласно иероглифической записи, что поднес главному жрецу верховный счетовод Хетепхерес, всех сынов священного быка насчитывается шестьдесят восемь.
– Вот это стадо! А что стоит выбрать из них нового этого… Аписа? – воскликнул Колян, теребя свой мобильный.
– Согласно традиции, – терпеливо сказал Ару, – у священного Аписа должно быть двадцать восемь тайных и явных признаков, как то: белое пятно особой формы на лбу, особая форма рогов, особая форма…
– А также количество, качество, окрас и размер, – закивал Афанасьев. – Все ясно. Значит, среди них нет ни одного быка, чтобы заменить прежнего Аписа, так, жрец?
– Да, – согласился Ару печально, а потом показательно вознес глаза к небу, в то время как Месу так и стоял, растопырив руки и расставив ноги. Он походил на русскую букву «Ж». – Но даже если бы священные признаки Аписа обнаружились у одного из его сынов, то прежде должен быть торжественно похоронен в некрополе прежний Апис.
Разговор продолжался в том же ключе еще около двух часов. За это время Ару, Месу, Женя и Колян Ковалев облазали весь храм, осмотрели все, что только можно; кроме того, они обшарили окрестности храма, Колян даже пытался обращаться к местным жителям с фразой на смешанном египетско-русском наречии:
«Слышь, братва, а здесь этот… типа… Апис не пробегал? У него особые приметы – пятно на лбу, ну и все такое!» Египтяне падали на колени при священном имени и на вопросы отвечать отказывались наотрез.
– Ты им еще фоторобот предложи составить, – возмутился Афанасьев. – Ну и вопросики у тебя… Это все равно как если бы у наших богомольных старушек спрашивал: «А тут типа этот, с бородой… Иисус не прохаживался? Особые приметы – крест и этот… типа… терновый веник… то есть венок».
Жрецы из храма Птаха уже выражали явное недоумение. Они хромали и тяжело опирались на свои дорожные посохи. Было очевидно, что египетское духовенство непривычно к таким променадам и вообще склонно мало ценить физкультуру и спорт. Сначала Ару жестами, мимикой, потом полунамеками выражал недоумение, почему это могущественные чужеземцы не обратятся к своим святым амулетам. Потом он сделал это прямым текстом. Наконец даже молчаливый Месу воздел свой жреческий посох и сказал:
– Прослышал я, что есть у вас амулеты особой силы. Быть может, они вернут нам священного быка? Обратитесь через амулеты к своим богам и…
Говоря это, Месу пытался тыкать пальцем то в мобильный телефон, то в CD-плеер на поясе Коляна Ковалева.
– Черт-те что… – на родном языке пробормотал Афанасьев. – Чем дальше, тем больше мне кажется, что золота нам не видать.
– Да не каркай… – буркнул Колян. – А что с этим… с пророком Моисеем будем делать? Может, отжать посохи у этих жрецов и подсунуть нашим благодетелям дионам под видом Моисеевой клюшки?
Афанасьев замотал головой.
– Сидим, как в сауне, – говорил Колян, – а ничего так. Кайфово. Правда, быка Обсера…
– Аписа.
– Так и не нашли, ну и черт бы с ним. Апис! Жалко у них нет культа козлов. А то бы мы сгоняли за Тангрисниром и впарили его этим любителям рогатого скота по хорошей цене. Такие огромные козлы у них вряд ли водятся.
И у жреца Ару, и у привратника Рахотепа, и у обеих девиц, при этом находившихся, были вполне благожелательные лица: бого… а точнее, быкохульственные слова говорились чисто по-русски.
Тут пришел пастофорnote 5 с коммерческим (в условиях России) именем Менатеп и предложил покурить шарики кифи – что-то вроде кальяна. Колян пришел в восторг. При этом он пытался стащить накидку со «своей» девушки и смешливо бормотал:
– Это… тебя как зовут? Проститути?
– Катути, – смеясь и жеманничая, говорила она, отталкивая руку чужеземного ухажера. – Для своих – Тату. Ты меня можешь так и звать: Тату.
– Тату? Ну, блин! «Нас не догоня-а-а-ат…» Ы-ы-ы… Тату? А ты можешь звать меня… это… Витасом. Это тоже типа певец.
После того как Колян стал предлагать египтянам пойти в казино, Женя решил вывести его: проветриться. У него откуда-то оказались настоящие сигареты, и это зелье, которое египтяне, без сомнения, сочли бы за волшебные курительные палочки, сманило Коляна из привлекательного храмового придела на свежий воздух. Прихватываясь одной рукой за колонны, Колян последовал за Женей на двор. Тут Афанасьев посерьезнел и стал выговаривать своему непутевому собрату:
– Вот сейчас ужабишься, а завтра у нас последний день. Я имею в виду, что завтра к вечеру нужно или найти Аписа с Моисеем… или кого-нибудь одного из них, но лучше обоих… или сваливать отсюда, пока наши Альдаир с Эллером не очухались и не отчалили отсюда без нас. Мы должны взять их за руку, чтобы исчезнуть отсюда. Если честно, не хотелось бы куковать тут всю жизнь, чтобы потом мне вынули мозги через нос, набальзамировали и сунули в саркофаг, как колбасу или копченость какую-то на витрину.
– Да я типа тоже не хочу.
– Ну вот. Не пей больше, вот я тебе что хотел сказать. И с этой своей Катути не… не надо. Ты и не знаешь, какие у них венерические хвори можно на конец поймать! Вот то-то и оно! Припрешься в Россию, в КВД. Скажешь доктору. «Я типа тут болезнь подхватил новую… В Древнем Египте».
Колян недовольно замахал рукой и стал болтаться взад-вперед. На груди его вертелся подарочный образец из чистого золота – амулет в виде священного жука-скарабея.
– Ты что, д-думаешь, я пьян? – забормотал он. – Да эти… жабцы… жрецы… жрут они, конечно, здорово, но винцо у них слабенькое. Я, правда, еще этой дури накурился в шариках…
– Вот то-то и оно! Лично я – спать. Завтра надо быть свеженькими.
Колян набрал воздуху в грудь и хотел потратить это усилие на то, чтобы обидеться, но Афанасьев перебил его, решительно взрезав воздух ладонью:
– Ну и ну! Знал бы этот тип Эллер, чем мы тут занимаемся, он нас скормил бы своему козлу, как известно обладающему завидным аппетитом! Впрочем, у него еще будет возможность сделать это. Если мы вообще вернемся. Сидим тут, мешаемся себе и другим, каждый тянет на себя, как лебедь, рак и щука. – Афанасьев снова безнадежно махнул рукой и повторил почему-то уже по-древнеегипетски: – Как лебедь, рак и… – Не найдя эквивалента слову «щука» на древнеегипетском языке, он злобно выругался.
– Осталось сообщить это жрецу Тотмекру, – уныло протянул Колян Ковалев (тоже на египетском) и принялся ругаться уже родными матерными многоэтажками, – что наши с тобой амулеты… э-э… полное дерьмо, чего уж там уж!
И он надел наушники и врубил плеер.
То, что произошло вслед за этим, не поддается никакому описанию. Из-за ближайшей колонны, испещренной священными заклинаниями, огромной колонны, достигающей в обхвате около восьми локтей (четырех метров), вынырнула, вспоров наглаженное благовониями пространство, чья-то тучная фигура в белом одеянии. Застучали по полу сандалии с золотыми пряжками. Очевидно, обладатель одеяния и сандалий стоял за упомянутой колонной, растворив ушные раковины, и добросовестно подслушивал. Но что заставило его разрушить свое уютное инкогнито? Да еще таким образом, как он это сделал!
Человек нырнул под ноги Коляну и, бухнувшись на колени, принялся целовать руки Ковалева, привыкшие больше к тому, чтобы колотить по морде, нежели чтоб морда колотила по ним, активно помогая при этом губами. У Жени мелькнула даже мысль о нетрадиционной ориентации жреца храма Птаха. Но толстяк поднял блестящее от благовонных масел, втертых в кожу, лицо и залопотал, опровергая гипотезу о своей педерастии:
– О великие чужеземцы! Внемлите мне! Клянусь, не хотел я этого, но злобный Сет, приняв образ коварного змея Апопа сподвиг меня на противное всем богам деяние! Не прогневайтесь! Слышал я, что ваши амулеты и священные дымные палочки открыли вам истину! Не прогневайтесь! Да не долетит ваше слово до ушей верховного жреца Тотмекра!
Афанасьев выронил окурок. Колян тщетно пытался отвести свои покрытые поцелуями руки от лица толстого египтянина, в котором была узнана особа недавнего собутыльника (точнее – сокувшинника и сокубника), пастофора Менатепа.
– Это я, я и главный служитель стойл сынов Аписа, он же казначей храма, содеяли это! Да, мы похитили священного быка и спрятали его в стойлах рядом с его же сынами! Там стоит он, измененный до неузнаваемости, и гнев его нисходит на мою голову через ваши могущественные амулеты… чрез которые вы говорите с богами!!!
– Что он несет? – недоуменно произнес Колян. Лицо Афанасьева просветлело. Он проговорил себе под нос несколько слов, словно проверяя их произношение, и потом обратился к коленопреклоненному пастофору Менатепу гнусаво и высокомерно:
– А ты думал, презренный, что не под силу нам услышать голос могучих богов. Давно, давно сообщили нам они, сколь ты подл! Куда ты дел священного быка и с какой целью, черной и гнусной?
Тотмекр пожал могучими плечами:
– Жрец? Не припомню, чтобы в стране Кемет были жрецы Амона, Птаха и Ра из народа иудеев.
«Брешет», – отчего-то подумал Женя.
– Впрочем, – продолжал жрец важно, – я могу разузнать для вас все, что может помочь вам, чужестранцы. Есть ли у этого Моше какие-нибудь отдельные приметы, оставленные богом его народа?
«Пышно завернул, – сказал про себя Афанасьев и вдруг поймал себя на том, что думает по-древнеегипетски. Наверное, Альдаир, отдыхающий сейчас в хижине древнеегипетского патологоанатома, крепко постарался заронить искры местной мудрости в мозг Жени. – А кто его знает… этого Моисея!»
Он открыл было рот, но тут жрец Тотмекр жестом показал ему молчать, встал и энергично прошелся по просторному помещению. Каменный пол, казалось, подрагивал под его слоноподобными ногами.
– Я не знаю вас, чужестранцы, – проговорил он, – но и вы не знаете меня. Тем не менее пришли ко мне с просьбой. У вас очень необычные талисманы. – Он указал на Коляна, продолжавшего забавляться с сотовым и одновременно слушавшего плеер. – Что это?
Афанасьев пнул Ковалева в бок. Тот недовольно пробурчал что-то, но от игры оторвался. Женя понял, что нужно действовать методами шоковой терапии. Он отобрал у Коляна CD-плеер и, приблизившись к жрецу Тотмекру, вкрадчиво произнес:
– Ты зришь в самый корень истины. Да, это амулеты наших богов. Более того, с помощью этих амулетов мы можем разговаривать с богами!! Ты можешь убедиться в этом сам.
Без особых церемоний Афанасьев нацепил жрецу наушники и нажал кнопку «Play». Тотмекр вздрогнул, как будто в него вошли все демоны пустыни, и запрыгал на месте, как горный козел. Он упал на пол и, ударяясь о пол медным лбом, забормотал какие-то рваные, неразборчивые заклинания. Афанасьев не стал дожидаться конца представления и вырвал наушники у жреца:
– Довольно.
Тотмекр медленно поднимался с пола. Его лицо побагровело. В глазах воцарилась отсутствующая пустота. Жрец хватал ртом прохладный благовонный воздух храмового покоя. В общем и целом он походил на человека, который только что вынырнул из омута, на дне коего встретился с особо рьяным чертом.
Афанасьев повернулся к Ковалеву:
– Так! У тебя че за диск?
– Михаил Круг. «Лучшее».
– Понятно. Наткнулся наш жрец на «Владимирский централ» и понял, что не очко, ребята, губит, а к одиннадцати – туз. Ты только посмотри на его рожу! Ополоумел до крайности.
– Ну, у меня еще Луи Армстронг есть, если че, – буркнул Ковалев, уязвленный в своих музыкальных пристрастиях в самое больное место, – нигерский джаз типа. Пацаны говорили, что туфта, а мне так нравится. Армстронг, да. Че, лучше его зарядить? А то ты опять, наверно, захочешь поставить на понт всю эту древнеегипетскую братию. «Талисман, при помощи которого мы можем слышать богов». Тьфу ты!
3
Жрец Тотмекр был ошеломлен. За свою длительную и разностороннюю деятельность в качестве служителя культа ему приходилось пройти через многое. Он познал тайную доктрину единого божества, по которой все эти Ра, Амоны, Птахи, Хаторы, Хнумы и прочие Горы и Осирисы объявлялись толпой шумных, ребячливых, кичливых и смешных существ перед лицом Всемогущего. Он бывал в подземельях, где видел странные и выматывающие обряды, а потом и сам участвовал в них. Он вдыхал желтый порошок, называемый «пыльцой Тота», и погружался в странное сомнамбулическое состояние, в котором мог провидеть погоду и состояние желудка фараона на следующую неделю. Он отвесил священному быку Апису, на которого молился весь Мемфис, такое количество пинков, от которого давно уже подохла бы менее крупная рогатая скотина. Ну типа священного барана Амона в стовратных Фивах. Много чудес света приходилось видеть славному жрецу Тотмекру, и недаром его глаза глубокомысленно сошлись у переносицы! Но ТАКОГО он еще не встречал. Плоский, в нескольких местах светящийся амулет, от которого отходили две черные бечевки. На конце каждой из бечевок – мягкая черная подушечка размером с ноготь женщины. И стоило этому странному чужеземцу поместить эти подушечки в уши жреца, как полился тяжелый, унылый, хрипловатый голос в сопровождении странной музыки. Без сомнения, он слышал гимн богов!!! И если так… то эти двое могли бы помочь… А если нет, если они шарлатаны, а священный амулет краденый, тем лучше! Будет на кого свалить вину!Жрец не спеша водрузил на обритую голову длинный, густо завитой парик, накинул на плечи шкуру пантеры, голова и когти которой были обтянуты золотой фольгой. Он заговорил мягко и вкрадчиво, словно зажурчал из-под корней кедра проклюнувшийся светлый ручей:
– О чужеземцы! Верно, ваши амулеты обладают большой силой.
Колян хотел ответить, что какая там еще сила, скоро батарейки сядут, а мобильник разрядится. Но, к счастью, по понятным причинам не нашел в древнеегипетском языке эквивалента словам «батарейка» и «мобильник». А Афанасьев выдавил на лицо всю важность, положенную ему богом, и ответил неспешно:
– Да, о жрец, ты прав. Эти амулеты могущественны.
– Почему же вы не можете воззвать к ним, чтобы найти этого вашего Моисея? – вопросил Тотмекр.
Жрец явно хитрил и заходил издалека. Впрочем, Афанасьеву даже не пришлось измышлять отмазку, выглядевшую правдоподобной для этого представителя славного духовенства страны Кемет. Тотмекр развел оливковые глаза и, воздев обе ладони к потолку, проговорил:
– Впрочем, быть может, у вас есть свои причины, чтобы не обращаться к амулетам из-за этого человека. Ведь племя ааму хитро, злокозненно и не чтит наших богов. Ааму появляются на свет без повитухи. Но я помогу вам, если вы поможете мне. Священный бык Апис, гордость и краса нашего храма, пропал. Этот страшное горе, страшное. Он не мог пропасть без чьего-то злого умысла, и, верно, это могущественные силы ополчились против нашего храма, если сумели отобрать у нас священного быка Аписа.
– Значит, вы хотите, чтобы мы помогли вам найти этого Аписа… то есть вашего священного быка, – поправился Женя. – А вы поможете нам…
– Светел твой ум, чужестранец.
– Но у нас нет времени, чтобы искать всяких там быков, – сказал Ковалев.
Женя толкнул его в бок.
Жрец Тотмекр скорбно скрестил на груди здоровенные ручищи и поджал губы:
– А у нас и нет времени, чтобы искать священного быка долго. Церемония, посвященная Апису, состоится послезавтра, и священный бык должен возглавить шествие. Сам фараон обещал быть!.. И если по милости богов мы не обретем священного быка, то…
– Понятно, – поймал мысль на лету Женя. – Ну хорошо, мы попробуем помочь тебе, о жрец. Могущественны наши талисманы, и…
– Да ты че, сдурел? – обратился к нему по-русски Колян Ковалев. – Искать рогатую скотину, вместо того чтобы пошарить насчет Моисея!.. К тому же наши божки в отказ вошли, валяются там в бараке у этого патологоанатома вонючего! И толку от них ноль. И где, по-твоему, мы нароем этого быка? Его уж, поди, на ремни порубили! А может, этот лысый тип в простыне нам втирает туфту? Может, он сам этого быка сбагрил уже по-выгодному? Да еще имя у скотины такое дурацкое… Абкак, что ли?
– Апис, – буркнул Афанасьев. – Священный бык. Избирается пожизненно, как Папа Римский. Отбор на основе двадцати восьми признаков, которые известны только жрецам. А только думается мне, Колян, что этот жрец нам действительно может помочь. У него ж, поди, каналы и связи тут хорошие. А у тебя? Кого ты тут найдешь, особенно с твоими мелкоуголовными привычками?
– Не нравится, не брали б, – огрызнулся Ковалев.
– Это ты Альдаиру и его буйной братии скажи. Ты уж как-то пытался Эллера козлом назвать, когда его тварь Тангриснир изжевал и сожрал бампер от твоего джипа. Так что не надо! А за быка можно денег срубить. Жрецы знаешь какие денежные мужчины?
Жрец Тотмекр как будто понял последние слова Афанасьева. Он расправил широченные плечи и произнес:
– Щедрую награду готов дать храм за возвращение священного быка в его стойло. Золота столько, сколько ты весишь, о чужеземец… – Он окинул взглядом обоих горе-путешественничков и остановился на более щуплом Афанасьеве: весу в нем было на пуд поменьше, чем в мускулистом Коляне. – Вот ты. А после смерти ваши тела могут быть забальзамированы и похоронены за счет нашего храма.
– Не, бальзамировать не надо, – поспешно сказал Ковалев, – мы пока на тот свет не торопимся. А вот… золота… – до него, кажется, только сейчас начало доходить, какую уйму денег ему предлагают, – золота на вес… вот его? Женька, а ты сколько весишь?
– Семьдесят восемь, – тихо ответил Афанасьев по-русски, – но мы сюда не за этим прискакали. Помнишь?
– Нет, а что я, должен ишачить на этих дионов, а самому ни копья выгоды? Каждый норовит срубить на халяву… А этот жрец мозги нам не парит? Или, по-ихнему… не бальзамирует?
– В Египте мозги не бальзамировали, а удаляли через ноздри, – пояснил эрудированный Афанасьев, – и тебе это не грозит.
– Ты че, Женек? В наезд пошел? Че ты там мне про мозги вчехляешь? – обиделся Ковалев. – Правда, как мы всю эту кучу золота попрем? Не у Альдаира же на горбу с Эллером вместе? Да они и не подпишутся…
Афанасьев не стал препираться с соотечественником. Его лицо вдруг просияло. Он повернулся к жрецу и сказал:
– Мы согласны, о жрец мудрого Птаха.
Колян не понял, чему так обрадовался Афанасьев. Однако же он прекрасно осознал огромность посуленной суммы. Быть может, он даже подумал об авансе. Если в Египте такие гонорары, то и авансы должны быть соответствующие. Это сделало Ковалева добрее. Он заговорил с ноткой сочувствия:
– Ах, какой нехороший бык! Взял да и сбежал перед презентацией… ммм… церемонией. Не по-товарищески как-то.
– Выходит, бык жрецу не товарищ, – присовокупил Афанасьев.
Глава седьмая
ЛЕБЕДЬ И РАК, БЕЗ ЩУКИ
1
Жрец Тотмекр дал Афанасьеву и Ковалеву провожатых, а именно – двух средних лет жрецов, которые должны были показать покои Аписа и двор, где бык совершал прогулку и откуда он, собственно, и исчез самым загадочным образом несколько дней назад. Жрецы были полной противоположностью друг другу: один, помоложе, по имени Ару, был болтливый, веселый и жизнерадостный тип с поросшей светлым пушком головой и лукавыми глазами. Второй, прозывавшийся Месу, был куда более угрюм и молчалив и за все то время, пока Афанасьев и Ковалев готовились, предварительно закусив, идти в гости к Апису, сказал не больше двух слов. Причем одним из этих двух слов было его собственное имя.Словоохотливый же Ару тут же начал излагать последние храмовые сплетни, сопровождая их обильным комментарием.
– Живем мы тут весело, – вещал Ару, накрывая на стол и выставляя финики, ароматные медовые лепешки, виноград, хитро приготовленное мясо антилопы, а также два кувшина вина, – да и наш верховный больше строит из себя строгого, чем на самом деле. Уж я-то знаю, что он недавно ворковал с толстой Онуфер, пожертвовавшей на храм пятерых гусей, теленка и семь золотых колец. А ему она, наверно, еще что-нибудь пожертвовала. А привратник Рахотеп торгует вином, которое сам же и разбавляет. Ох и хитрец!
Женя Афанасьев хотел было перевести разговор на тему о пророке Моисее, обретающемся где-то поблизости, но трескучий Ару не давал вставить и слова. Месу же только ел, при этом чавкая хуже крокодила. Афанасьев подумал, что исторические данные о высокой культуре жречества немного преувеличены.
Поев, пошли в апартаменты Аписа. Животина жила ненамного хуже иного российского олигарха. По крайней мере, придел храма, где обитал Апис, был размером с хорошенький такой особнячок на Рублевке. Рядом располагался двор, отведенный для прогулок Аписа. Обширная площадь, покрытая подстриженной травой, была окружена густыми и щедро разросшимися сикоморами, скрывавшими высокие толстые стены. Ими храм был отгорожен от города. В центре двора мягко блестел и переливался полукруглый бассейн, выложенный добротным серым гранитом. К воде вел плавный спуск, по которому священный бычара благоволил заходить в воду и купаться. Два ряда деревьев защищали бассейн от солнечных лучей, паливших и жаливших совершенно немилосердно. В общем, если исчезновение Аписа и можно было чему приписать, только не нищенскому существованию. В нечеловеческих условиях под гнетом антинародного режима жрецов.
– М-да уж, – на родном языке сказал Афанасьев, с шерлокхолмсовским видом оглядывая все вокруг, – если этот бык куда-то и мог деться, то только если у него отросли крылья. Или есть крылья у того, кто его упер. Тут вертолет нужен, чтобы перекинуть через стену мычащий кусок мяса весом чуть ли не в тонну. А в Древнем Египте, понятно, вертолеты не производят.
– Священный бык в последнее время плохо питался и много гадил, отчего похудел едва ли не вдвое, – деловито сообщил жрец Ару, как будто понял то, что Женя сказал о весе быка. – Наверное, он заболел.
– Ага, – буркнул Ковалев, – в округе эпидемия ящура, что ли? Морочат голову с этим Абкаком!
– Аписом! – еле сдержав смех, поправил Афанасьев.
– А ты, Ару, по какому профилю в этом храме трудишься? – спросил чуть разомлевший с вина Ковалев, которому понравился разбитной египтянин. – Девчонок подогнать сможешь?
Ару хитро подмигнул и пообещал:
– Лишь когда Солнце-Pa причалит на своей ладье к горизонту.
– Так, ты эти провокационные разговорчики заканчивай, Колян! – попытался вмешаться Афанасьев, который и сам, впрочем, не был воплощением целомудрия. – Ты же сам говорил, что прежде дело сделать надо, а уж потом откисать и расслабляться. А теперь начинаешь разлагать храмовую братию, даже ничего толком не решив. Непорядок это, Коля.
– Еще бы выпить, – размечтался вслух Ковалев, – а то уж я больно к местному климату непривычный. А быка авось найдем. За такие-то бабки. У меня вот в прошлый раз джип угнали, и то нашли. А у моего двоюродного брата Толяна сперли пинчера, он дал объявление, тоже нашли. А что этот жрец не даст объявление в местных газе… – Ковалев осекся. По выражению лица Афанасьева он понял, что говорит не то.
Женя выразительно покрутил пальцем около виска, а потом, насторожившись и прислушавшись, спросил у Месу:
– А там что?
Он указал на группу зданий, из которых неслось явное мычание. В части этих зданий жила обслуга священного быка, щедро поимая вином ушлым Рахотепом. Но никто из них не мог допиться до такого состояния, чтобы из глотки вырывался густейший однообразный непрерывный басовый вой в до-диез. Женя в свое время жил в деревне, он никогда бы не спутал рев рогатого скота с голосом скота безрогого – в том случае пастуха Арсентьича, чудовищного алкоголика.
– Что там? – повторил он. – Что там, почтенный Месу?
– Воистину, – сказал тот с экстатическим видом и воздел руки к небу.
Из-за спины Жени вывернулся проворный Ару и пояснил:
– Месу говорит, что в тех зданиях живут могучие сыны священного быка, и он возносит им хвалу.
Рев усилился. Афанасьев уточнил:
– И сколько там сынов?
– Согласно иероглифической записи, что поднес главному жрецу верховный счетовод Хетепхерес, всех сынов священного быка насчитывается шестьдесят восемь.
– Вот это стадо! А что стоит выбрать из них нового этого… Аписа? – воскликнул Колян, теребя свой мобильный.
– Согласно традиции, – терпеливо сказал Ару, – у священного Аписа должно быть двадцать восемь тайных и явных признаков, как то: белое пятно особой формы на лбу, особая форма рогов, особая форма…
– А также количество, качество, окрас и размер, – закивал Афанасьев. – Все ясно. Значит, среди них нет ни одного быка, чтобы заменить прежнего Аписа, так, жрец?
– Да, – согласился Ару печально, а потом показательно вознес глаза к небу, в то время как Месу так и стоял, растопырив руки и расставив ноги. Он походил на русскую букву «Ж». – Но даже если бы священные признаки Аписа обнаружились у одного из его сынов, то прежде должен быть торжественно похоронен в некрополе прежний Апис.
Разговор продолжался в том же ключе еще около двух часов. За это время Ару, Месу, Женя и Колян Ковалев облазали весь храм, осмотрели все, что только можно; кроме того, они обшарили окрестности храма, Колян даже пытался обращаться к местным жителям с фразой на смешанном египетско-русском наречии:
«Слышь, братва, а здесь этот… типа… Апис не пробегал? У него особые приметы – пятно на лбу, ну и все такое!» Египтяне падали на колени при священном имени и на вопросы отвечать отказывались наотрез.
– Ты им еще фоторобот предложи составить, – возмутился Афанасьев. – Ну и вопросики у тебя… Это все равно как если бы у наших богомольных старушек спрашивал: «А тут типа этот, с бородой… Иисус не прохаживался? Особые приметы – крест и этот… типа… терновый веник… то есть венок».
Жрецы из храма Птаха уже выражали явное недоумение. Они хромали и тяжело опирались на свои дорожные посохи. Было очевидно, что египетское духовенство непривычно к таким променадам и вообще склонно мало ценить физкультуру и спорт. Сначала Ару жестами, мимикой, потом полунамеками выражал недоумение, почему это могущественные чужеземцы не обратятся к своим святым амулетам. Потом он сделал это прямым текстом. Наконец даже молчаливый Месу воздел свой жреческий посох и сказал:
– Прослышал я, что есть у вас амулеты особой силы. Быть может, они вернут нам священного быка? Обратитесь через амулеты к своим богам и…
Говоря это, Месу пытался тыкать пальцем то в мобильный телефон, то в CD-плеер на поясе Коляна Ковалева.
– Черт-те что… – на родном языке пробормотал Афанасьев. – Чем дальше, тем больше мне кажется, что золота нам не видать.
– Да не каркай… – буркнул Колян. – А что с этим… с пророком Моисеем будем делать? Может, отжать посохи у этих жрецов и подсунуть нашим благодетелям дионам под видом Моисеевой клюшки?
Афанасьев замотал головой.
2
Вечером того же дня в приделе храма с террасой и колоннами, изукрашенным иероглифами, Женя и Колян выпили. Более того, они крепко выпили. С горя. Мобильный телефон Ковалева разрядился, дисплей потух, и одним амулетом стало меньше. Впрочем, еще один «амулет» у них оставался, и его могущество все еще не вызывало сомнений у жрецов. Иначе они едва ли стали бы выставлять чужеземцам обильное угощение и выпивку. А привратник Рахотеп, славившийся в храме своей оборотистостью и предприимчивостью, даже обеспечил Коляна и Женю приятным обществом в лице двух египтянок. Обе были смуглы, вертлявы, стройны, с оттенком кожи, средним между золотисто-желтым и коричневато-бронзовым. Одна была пофигуристее, с теми формами, что любил Колян Ковалев. Потому он покровительственно обнял ее за талию. Особенно льстило ему то, что на девушке ничего не было, кроме белой накидки и сандалий. В жестких волосах торчала роза. Вторая, с разбегу начавшая клеиться к Афанасьеву, была не с такими формами, но помиловиднее на физиономию. Впрочем, она напомнила Жене усатых кавказских дам, которых он не особо жаловал. Впрочем, вино старины Рахотепа сглаживало такие тонкости. К восходу светлого бога Хонсу-Яха (в египетском просторечии – луны) все были довольно хороши. Оба выходца из северных земель уже начали подзабывать египетские слова.– Сидим, как в сауне, – говорил Колян, – а ничего так. Кайфово. Правда, быка Обсера…
– Аписа.
– Так и не нашли, ну и черт бы с ним. Апис! Жалко у них нет культа козлов. А то бы мы сгоняли за Тангрисниром и впарили его этим любителям рогатого скота по хорошей цене. Такие огромные козлы у них вряд ли водятся.
И у жреца Ару, и у привратника Рахотепа, и у обеих девиц, при этом находившихся, были вполне благожелательные лица: бого… а точнее, быкохульственные слова говорились чисто по-русски.
Тут пришел пастофорnote 5 с коммерческим (в условиях России) именем Менатеп и предложил покурить шарики кифи – что-то вроде кальяна. Колян пришел в восторг. При этом он пытался стащить накидку со «своей» девушки и смешливо бормотал:
– Это… тебя как зовут? Проститути?
– Катути, – смеясь и жеманничая, говорила она, отталкивая руку чужеземного ухажера. – Для своих – Тату. Ты меня можешь так и звать: Тату.
– Тату? Ну, блин! «Нас не догоня-а-а-ат…» Ы-ы-ы… Тату? А ты можешь звать меня… это… Витасом. Это тоже типа певец.
После того как Колян стал предлагать египтянам пойти в казино, Женя решил вывести его: проветриться. У него откуда-то оказались настоящие сигареты, и это зелье, которое египтяне, без сомнения, сочли бы за волшебные курительные палочки, сманило Коляна из привлекательного храмового придела на свежий воздух. Прихватываясь одной рукой за колонны, Колян последовал за Женей на двор. Тут Афанасьев посерьезнел и стал выговаривать своему непутевому собрату:
– Вот сейчас ужабишься, а завтра у нас последний день. Я имею в виду, что завтра к вечеру нужно или найти Аписа с Моисеем… или кого-нибудь одного из них, но лучше обоих… или сваливать отсюда, пока наши Альдаир с Эллером не очухались и не отчалили отсюда без нас. Мы должны взять их за руку, чтобы исчезнуть отсюда. Если честно, не хотелось бы куковать тут всю жизнь, чтобы потом мне вынули мозги через нос, набальзамировали и сунули в саркофаг, как колбасу или копченость какую-то на витрину.
– Да я типа тоже не хочу.
– Ну вот. Не пей больше, вот я тебе что хотел сказать. И с этой своей Катути не… не надо. Ты и не знаешь, какие у них венерические хвори можно на конец поймать! Вот то-то и оно! Припрешься в Россию, в КВД. Скажешь доктору. «Я типа тут болезнь подхватил новую… В Древнем Египте».
Колян недовольно замахал рукой и стал болтаться взад-вперед. На груди его вертелся подарочный образец из чистого золота – амулет в виде священного жука-скарабея.
– Ты что, д-думаешь, я пьян? – забормотал он. – Да эти… жабцы… жрецы… жрут они, конечно, здорово, но винцо у них слабенькое. Я, правда, еще этой дури накурился в шариках…
– Вот то-то и оно! Лично я – спать. Завтра надо быть свеженькими.
Колян набрал воздуху в грудь и хотел потратить это усилие на то, чтобы обидеться, но Афанасьев перебил его, решительно взрезав воздух ладонью:
– Ну и ну! Знал бы этот тип Эллер, чем мы тут занимаемся, он нас скормил бы своему козлу, как известно обладающему завидным аппетитом! Впрочем, у него еще будет возможность сделать это. Если мы вообще вернемся. Сидим тут, мешаемся себе и другим, каждый тянет на себя, как лебедь, рак и щука. – Афанасьев снова безнадежно махнул рукой и повторил почему-то уже по-древнеегипетски: – Как лебедь, рак и… – Не найдя эквивалента слову «щука» на древнеегипетском языке, он злобно выругался.
– Осталось сообщить это жрецу Тотмекру, – уныло протянул Колян Ковалев (тоже на египетском) и принялся ругаться уже родными матерными многоэтажками, – что наши с тобой амулеты… э-э… полное дерьмо, чего уж там уж!
И он надел наушники и врубил плеер.
То, что произошло вслед за этим, не поддается никакому описанию. Из-за ближайшей колонны, испещренной священными заклинаниями, огромной колонны, достигающей в обхвате около восьми локтей (четырех метров), вынырнула, вспоров наглаженное благовониями пространство, чья-то тучная фигура в белом одеянии. Застучали по полу сандалии с золотыми пряжками. Очевидно, обладатель одеяния и сандалий стоял за упомянутой колонной, растворив ушные раковины, и добросовестно подслушивал. Но что заставило его разрушить свое уютное инкогнито? Да еще таким образом, как он это сделал!
Человек нырнул под ноги Коляну и, бухнувшись на колени, принялся целовать руки Ковалева, привыкшие больше к тому, чтобы колотить по морде, нежели чтоб морда колотила по ним, активно помогая при этом губами. У Жени мелькнула даже мысль о нетрадиционной ориентации жреца храма Птаха. Но толстяк поднял блестящее от благовонных масел, втертых в кожу, лицо и залопотал, опровергая гипотезу о своей педерастии:
– О великие чужеземцы! Внемлите мне! Клянусь, не хотел я этого, но злобный Сет, приняв образ коварного змея Апопа сподвиг меня на противное всем богам деяние! Не прогневайтесь! Слышал я, что ваши амулеты и священные дымные палочки открыли вам истину! Не прогневайтесь! Да не долетит ваше слово до ушей верховного жреца Тотмекра!
Афанасьев выронил окурок. Колян тщетно пытался отвести свои покрытые поцелуями руки от лица толстого египтянина, в котором была узнана особа недавнего собутыльника (точнее – сокувшинника и сокубника), пастофора Менатепа.
– Это я, я и главный служитель стойл сынов Аписа, он же казначей храма, содеяли это! Да, мы похитили священного быка и спрятали его в стойлах рядом с его же сынами! Там стоит он, измененный до неузнаваемости, и гнев его нисходит на мою голову через ваши могущественные амулеты… чрез которые вы говорите с богами!!!
– Что он несет? – недоуменно произнес Колян. Лицо Афанасьева просветлело. Он проговорил себе под нос несколько слов, словно проверяя их произношение, и потом обратился к коленопреклоненному пастофору Менатепу гнусаво и высокомерно:
– А ты думал, презренный, что не под силу нам услышать голос могучих богов. Давно, давно сообщили нам они, сколь ты подл! Куда ты дел священного быка и с какой целью, черной и гнусной?