- И вы не испытывали ни страха, ни колебаний, перед тем как прыгнуть в воду? И под ложечкой не сосало?
- На это у меня просто не было времени. Я прямо-таки ликовал от блаженства, что такой случай представился. Мне его, как говорится, преподнесли на тарелочке!
- Я не уверен, что понимаю, почему вы считаете, что такой.., такой спектакль был необходим.
Выражение лица Гэбриэла изменилось. Оно стало жестким и решительным.
- Неужели вы не понимаете, что у меня есть только .одно преимущество, Только одно ценное качество? Внешность у меня такая, что и говорить не стоит. Я не первоклассный оратор. У меня нет никакой поддержки, и за мной никто не стоит. Никаких связей.., никакого влияния! Денег у меня тоже нет. У меня есть только один талант, данный мне от природы, - мужество. Гэбриэл доверительно положил руку на мое колено. - Не будь у меня Креста Виктории, думаете, меня сделали бы здешним кандидатом от консерваторов?
- Но, дорогой мой, вам что, - мало Креста?
- Вы не понимаете их психологии, Норрис. Глупейший трюк вроде сегодняшнего имеет куда больший эффект, чем Крест Виктории, заработанный где-то в Южной Италии. Италия далеко. Люди не видели, как мне достался этот орден.., а мне, к сожалению, нельзя самому об этом рассказывать. Я бы мог так рассказать, что заставил бы их увидеть, как это было, я бы увлек их за собой, и к концу моего рассказа они бы сами завоевали этот орден! Однако условности, существующие в этой стране, не позволяют так поступить. Нет! Я должен выглядеть скромным и бормотать, что все это пустяки.., любой парень мог бы сделать то, что сделал я. Только это чепуха! Такое смогли бы очень немногие. Полдюжины на весь полк - не больше! Понимаете, необходим спокойный расчет, рассудительность, никакой спешки. К тому же нужно все делать с душой.
Гэбриэл помолчал минуту-другую.
- Я ведь и рассчитывал получить Крест Виктории, когда пошел в армию, сказал он наконец.
- Но, дорогой Гэбриэл!..
Он повернул ко мне некрасивое подвижное лицо с сияющими глазами.
- Вы правы, это нельзя знать наверняка. Нужна удача... Но я твердо решил попытать счастья - я понял, что это и есть мой шанс. Храбрость такая штука, которая меньше всего нужна в повседневной жизни. Необходимость в ней возникает редко, и вряд ли вы с ее помощью чего-нибудь добьетесь. Другое дело война! На войне храбрость занимает подобающее ей место. Я не пытаюсь приукрашивать - тут все дело в нервах.., в каких-то там железах... или еще в чем-то таком. В общем все сводится к тому, что просто не боишься смерти, и баста! Понимаете, какое это огромное преимущество перед другими людьми?! Конечно, я не мог быть уверен, что мне подвернется случай...
Можно быть храбрым сколько угодно, да так и пройти всю войну без единой медали. Или выбрать для своего безрассудства неподходящий момент, и тебя разорвет на мелкие куски, и никто и спасибо не скажет.
- Ведь Крестом Виктории большинство награждено посмертно, - заметил я как бы про себя..
- О да! Я знаю. Сам удивляюсь, что не попал в этот список. Как вспомню пули, свистевшие над головой, даже не верится, что остался жив. В меня попало четыре пули, но ни одна не задела серьезно. Странно, правда? Я никогда не забуду адскую боль, когда я полз со сломанной ногой.., кровь хлестала из плеча... Я тащил старину Джеймса Спайдера, а он был тяжеленный и ругался не переставая.
Гэбриэл задумался. Потом встал и со словами: "Да-а, счастливые денечки", - наполнил свой бокал.
- Я вам крайне признателен, - сказал я, - за то, что вы развенчали общепринятое мнение, будто храбрецам свойственна скромность.
- Так ведь это черт знает что! - воскликнул Гэбриэл. - Подумать только! Если вы городской магнат и заключили выгодную сделку, можете хвастать сколько вашей душе угодно, это только прибавит вам веса в обществе... Можете громогласно заявить, что нарисовали замечательную картину. А уж что касается гольфа! Если вам удалось с первого удара загнать мяч в лунку - про это узнают решительно все!
А вот герой войны... - Гэбриэл покачал головой. - Тут уж кто-то другой должен раструбить про ваши подвиги. Карслейк для этого совсем не годится. Его прямо-таки гложет комплекс, свойственный тори: все приуменьшать. И вообще, вместо того чтобы расхваливать своего кандидата, они только и знают, что нападают на соперников. - Гэбриэл снова помолчал. - Я попросил своего бывшего командира приехать сюда и выступить на следующей неделе.
Он мог бы хоть немного рассказать, какой я на самом деле замечательный парень... Но я, конечно, не могу сам попросить его об этом. Неловко, черт побери!
- Ну, если учесть все это да еще и сегодняшнее небольшое происшествие в придачу, дела у вас не так плохи, - заметил я.
- Не стоит недооценивать сегодняшнее происшествие, - возразил Гэбриэл. - Вот увидите, все опять заговорят о моем ордене. Дай Бог здоровья этой девчушке!
Надо будет завтра купить ей куклу или что другое. Это тоже сыграет в мою пользу и подогреет положительные высказывания обо мне.
- Скажите, - с моей стороны это, конечно, чистейшее любопытство, если бы в то время не было на пирсе никого.., совсем никого.., вы бы бросились в воду за девочкой?
- Какой в этом был бы толк? Мы бы оба утонули, и никто ничего не узнал, пока море не выбросило бы нас обоих на берег.
- Значит, вы бы отправились домой, и пусть девочка тонет?
- Нет! Конечно нет. За кого вы меня принимаете? Я же гуманный человек. Я побежал бы как сумасшедший к сходням, схватил лодку и стал бы грести изо всех сил к тому месту, где упала девочка. Если бы повезло, я бы смог выудить ее из воды, и с ней все было бы в порядке. Я сделал бы для нее все, что мог и дал ей шанс! Дети мне нравятся... А как вы думаете, - вдруг спросил он, - не выдаст ли мне Министерство торговли дополнительные талоны на одежду взамен той, что я испортил? Я ведь не смогу носить тот костюм, очень сел. Да все эти чинуши - такие скупые!
На этой сугубо практической ноте наш разговор закончился, и он ушел.
***
Я немало думал о Джоне Гэбриэле и никак не мог решить, нравится мне этот человек или нет. Его вызывающая беспринципность вызывала во мне отвращение, но искренность привлекала. Что же до точности его расчетов, то я вскоре получил возможность убедиться, что он безошибочно предугадал, как сложится общественное мнение.
Первой, кто высказался по поводу происшествия, оказалась леди Трессилиан, - она принесла для меня несколько книг.
- Знаете, - тяжело выдохнула она, - я всегда чувствовала, что в майоре Гэбриэле есть что-то по-настоящему хорошее. И то, что произошло, подтверждает мое мнение, не правда ли?
- Каким же образом? - спросил я.
- Не думая о себе, он сразу бросился в воду, хотя и не умеет плавать.
- А был ли в этом смысл? Ведь он не смог бы спасти ребенка без посторонней помощи.
- Это верно. Однако он, ни минуты не задумываясь, бросился на помощь. Чем я всегда "восхищаюсь, так это смелым порывом, без всяких расчетов.
Я бы мог возразить, что расчетов было предостаточно...
- Меня восхищает истинная храбрость, - продолжала миссис Трессилиан, и ее крупное дряблое лицо залилось по-девичьи румянцем. "Один - ноль в пользу Джона Гэбриэла", - подумал я.
А миссис Карслейк - дама коварная и экспансивная, очень не понравилась мне - прямо-таки ударилась в сентиментальность.
- Самый смелый поступок, о каком я когда-либо слышала! - заявила она, - Мне, знаете, говорили, что отвага Гэбриэла на войне была просто невероятной: он совершенно не знал страха. Все перед ним прямо-таки преклонялись! Его военная репутация великолепна. В четверг сюда приедет его командир. Уж я не постесняюсь, обязательно все у него выведаю. Если майор Гэбриэл узнает, он очень рассердится. Ведь он такой скромный, не правда ли?
- Майор Гэбриэл, безусловно, производит такое впечатление, - сказал я.
Миссис Карслейк не уловила двусмысленности в моих словах.
- Мне кажется, наши чудесные парни не должны скромничать, - продолжала она. - Все их замечательные дела Должны быть известны. Мужчины так немногословны! По-моему, это просто долг женщин - рассказывать об их подвигах, чтобы все знали. Мистер Уилбрехэм, наш теперешний депутат, знаете ли, всю войну просидел в своем кабинете!
Полагаю, Джону Гэбриэлу ее рассуждения пришлись бы по душе, но мне, как я уже говорил, миссис Карслейк не нравилась. Она бурно изливала свои чувства, но ее маленькие темные глазки смотрели недоброжелательно и настороженно.
- Жаль, не правда ли, что мистер Норрис - коммунист? - вдруг заявила она.
- В семье не без урода!
- У коммунистов такие ужасные идеи. Они нападают на собственность!
- Не только на собственность, - сказал я. - В движении Сопротивления во Франции - в основном коммунисты.
Обескураженная миссис Карслейк поспешила ретироваться.
У миссис Бигэм Чартерно, явившейся за какими-то брошюрами для распространения, было свое мнение по поводу происшествия в гавани.
- Все же, должно быть, этот Гэбриэл хороших кровей, - заявила она.
- Вы так думаете?
- Уверена.
- Его отец был водопроводчиком.
Миссис Бигэм Чартерис все-таки взяла этот барьер.
- Что-то подобное я подозревала. Однако там все-таки наверняка была хорошая кровь. Может быть, давно, несколько поколений назад.
Она немного помолчала.
- Надо бы почаще приглашать его в замок. Я поговорю с Эделейд. К сожалению, порой она так держится, что иные просто теряются. У нас дома Гэбриэлу просто не удается показать себя в лучшем свете. Хотя лично у меня с ним добрые отношения.
- Похоже, он здесь довольно популярен, - заметил я.
- Да, дела у него, пожалуй, идут неплохо. В общем, это хороший выбор. Партия нуждается в обновлении...
Нужна свежая кровь.., очень нужна. Знаете, - помолчав вдруг сказала миссис Чартерис, - может быть, он будущий Дизраэли.
- Вы полагаете, он далеко пойдет?
- Думаю, он сможет достичь вершины. В нем есть жизненная сила.
Мнение леди Сент-Лу о происшествии в гавани, сообщила побывавшая в замке Тереза:
- "Гм!" - сказала леди. "Разумеется, он сделал это с оглядкой на галерку!"
Понятно, почему Гэбриэл называл леди Сент-Лу не иначе, как старой ведьмой.
Глава 3
Стояла прекрасная погода. Я проводил много времени на солнечной террасе, куда вывозили мою каталку. Вдоль террасы тянулись кусты роз, а в одном ее конце поднимался старый-престарый тис. Отсюда мне было видно море и зубчатые стены замка Сент-Лу. Иногда я даже видел, как Изабелла шла через поля из замка в Полнорт-хаус.
У нее вошло в привычку часто приходить к нам. Иногда она приходила одна, иногда с собаками. Улыбнувшись и поздоровавшись, Изабелла садилась на большую резную каменную скамью около моей каталки.
Это была странная дружба. Именно дружба. Не доброта и сочувствие к инвалиду, не жалость или сострадание. С моей точки зрения, это было нечто намного лучшее. Просто мое общество было приятно Изабелле, и она приходила и подолгу сидела в саду подле меня, она делала это с естественностью и непосредственностью животного.
Если мы разговаривали, то чаще всего о том, что видели перед собой: о необычной форме облака, о свете над морем, о птицах...
Именно птица открыла мне еще одну грань в характере Изабеллы. Птица была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной и теперь лежала на траве под окном: окоченевшие ножки трогательно торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой.
Изабелла увидела ее первой. Ужас в ее голосе заставил меня вздрогнуть.
- Посмотрите! Птица.., мертвая!..
Панические нотки в голосе девушки поразили меня.
Она чем-то была похожа на испуганную лошадь; напряженные губы дрожали.
- Поднимите ее, - попросил я.
Изабелла исступленно затрясла головой.
- Не могу...
- Вам неприятно прикасаться к птицам? - спросил я, зная, что некоторым людям такое свойственно.
- Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому.
Я удивленно смотрел на нее.
- Я боюсь смерти, - сказала Изабелла. - Ужасно боюсь! Не могу даже подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что это напоминает - что когда-нибудь я тоже умру.
- Все мы когда-нибудь умрем, - заметил я, думая в этот момент о том, что лежало у меня под рукой.
- Разве вас это не тревожит? Ведь это ужасно! Постоянно думать, что впереди смерть.., и все время приближается. И однажды... - красивые стройные руки Изабеллы в драматическом, не свойственном ей жесте прижались к груди, - однажды придет конец.., конец жизни!
- Вы странная девушка. Изабелла. Я никогда бы не подумал, что вы это так воспринимаете.
- Счастье, что я не родилась мальчиком, - с горечью сказала она. - В случае войны мне пришлось бы стать солдатом, и я опозорила бы семью: убежала или еще что-нибудь в таком роде. Да, - произнесла она тихо, ужасно быть трусом...
Я засмеялся, но смех прозвучал как-то неуверенно.
- Не думаю, что в трудный момент вы бы струсили.
Большинство людей, по-моему, просто боятся оказаться трусами.
- А вы боялись?
- О Господи, конечно!
- Но когда пришлось.., все было в порядке?
Я мысленно обратился к тому моменту напряженного ожидания в темноте.., ожидания атаки.., сосущее чувство тошноты под ложечкой.
- Нет! - признался я. - Не сказал бы, что все было в порядке. Но я понял, что более или менее справлюсь. Что смогу принять конец не хуже, чем другие. Видите ли, через какое-то время начинаешь чувствовать, что не ты остановишь пулю, а кто-то другой.
- Как вы думаете, у майора Гэбриэла было такое же чувство?
Я воздал Джону Гэбриэлу должное.
- Мне кажется, - сказал я, - что Гэбриэл - один из тех редких и счастливых людей, которым чувство страха просто неведомо.
- Да, я тоже так думаю, - сказала Изабелла. Выражение лица было у нее странное.
Я спросил, всегда ли она боялась смерти. Может быть, этому способствовал какой-нибудь шок.
Она покачала головой.
- Не думаю. Правда, мой отец был убит еще до моего рождения, так что не знаю, могло ли это повлиять...
- Очень возможно.
Изабелла нахмурилась. Ее мысли были в прошлом.
- Когда мне было лет пять, умерла моя канарейка.
Накануне вечером она была здорова, а наутро лежала в клетке, вытянув застывшие ножки.., как эта птичка. Я взяла канарейку в руку. - Изабелла вздрогнула; она с трудом подбирала слова. - Птичка была холодная... Она.., она уже была не настоящая.., не видела.., не слышала.., не чувствовала - ее не было!
Взглянув на меня, она вдруг трогательно, почти жалобно спросила:
- Разве вам не кажется ужасным, что мы должны умереть?
Не знаю, что я должен был сказать. Но вместо обдуманного ответа у меня вырвалась правда.., моя личная правда:
- Иногда.., это единственное, чего ждет человек.
Она с недоумением смотрела на меня.
- Я не понимаю...
- В самом деле? - с горечью спросил я. - Посмотрите хорошенько. Изабелла! Как вы думаете, что это за жизнь?
Вас моют, одевают, поднимают каждое утро, как ребенка, перетаскивают, как мешок с углем... Безжизненный ненужный обрубок, лежащий на солнце... Он ничего не может, у него нет будущего, ему не на что надеяться...
Если бы я был сломанным стулом, меня выбросили бы на свалку, но я человек - и меня одевают, прикрывают изуродованное тело пледом и укладывают на солнышке!
Глаза Изабеллы широко раскрылись, в них было замешательство и вопрос. Впервые эти глаза смотрели не на что-то за моей спиной, а прямо на меня, взгляд сосредоточился на мне, но и сейчас она словно не видела, ничего не понимала.
- Но.., как бы то ни было, вы - на солнце. Вы живы. Хотя могли погибнуть.
- Вполне. Господи! Неужели вы не понимаете? Мне жаль, что я остался жив!
Нет, она не понимала... Я говорил на непонятном ей языке.
- Вам, - робко спросила она, - вам.., все время очень больно?
- Время от времени я испытываю сильную боль, но дело ведь не в этом. Можете вы понять, что мне не для чего жить?
- Но.., я знаю, что я глупа.., но разве обязательно жить для чего-то? Разве нельзя просто жить?
У меня дух захватило от такого вопроса.
В этот момент я повернулся, вернее, попытался повернуться на каталке; из-за неловкого движения выронил пузырек с надписью "аспирин", который я постоянно держал при себе. Он упал, пробка открылась, и таблетки рассыпались по траве.
Я резко вскрикнул, и сам услышал свой голос, неестественный, истеричный:
- Не дайте им потеряться! О, соберите их.., найдите!.. Они не должны потеряться!
Изабелла наклонилась, ловко и быстро собирая таблетки. Повернув голову, я увидел подходившую к нам Терезу и, почти всхлипывая, прошептал:
- Тереза идет!..
И тут, к моему удивлению, Изабелла сделала нечто такое, чего я от нее никак не ожидал. Быстрым и в то же время несуетливым жестом она сняла с шеи цветной шарф, который дополнял ее летний наряд, и он плавно опустился на траву, закрыв разбросанные таблетки... Негромко, спокойным голосом она произнесла:
- ..так что, как видите, все может измениться, когда Руперт вернется домой...
Не возникло бы и сомнений, что мы просто продолжаем беседовать.
- Ну как, - подойдя к нам, спросила Тереза, - не хотите ли чего-нибудь выпить?
Я попросил что-то довольно замысловатое. Когда Тереза повернулась, чтобы вернуться в дом, она увидела шарф и наклонилась, чтобы его поднять.
- Пожалуйста, оставьте его, миссис Норрис, - невозмутимо произнесла Изабелла. - Он так хорошо смотрится на траве.
Тереза улыбнулась и вошла в дом. Я во все глаза уставился на Изабеллу.
- Милая девушка, почему вы это сделали?
Изабелла застенчиво посмотрела на меня.
- Мне показалось, что вы не хотели, чтобы она их увидела.
- Вы правы, - мрачно сказал я.
Дело в том, что, едва я стал поправляться, у меня родился план. Я прекрасно понимал свою беспомощность, полную зависимость от других и хотел, чтобы у меня в руках была возможность выхода.
Пока мне делали инъекции морфия, ничего нельзя было предпринять, но пришло время, когда морфий заменили снотворными каплями или таблетками. Тогда-то у меня и появилась эта возможность. Я все время ругался про себя, пока мне давали хлорал <Хлорал (хлорал гидрат) - легко растворимое в воде и спирте бесцветное кристаллическое вещество с горьковатым вкусом и характерным запахом, применяемое как успокаивающее и снотворное.> в виде капель. Однако позднее, когда я уже был с Робертом и Терезой и стал меньше нуждаться в медицинской помощи, врач прописал снотворные таблетки, кажется секонал, а может быть, амитал. Во всяком случае, теперь я мог попытаться обойтись без таблеток, хотя они всегда лежали наготове на тот случай, если я не смогу заснуть. Я складывал неиспользованные таблетки, и мало-помалу у меня накопился запас. Я продолжал жаловаться на бессонницу, и мне продолжали выписывать таблетки. Долгими ночами я лежал без сна с широко открытыми глазами, испытывая сильную боль, но меня укрепляла и поддерживала мысль, что выход у меня в руках и ворота для ухода открываются все шире, теперь у меня их было более чем достаточно.
Однако по мере осуществления моего плана настоятельная надобность в его исполнении отступала. Удовлетворенный достигнутым, я был готов немного подождать. Но не слишком долго.
И вдруг теперь, в течение нескольких мучительных минут, у меня на глазах мой план едва не пошел прахом! Его спасла лишь сообразительность Изабеллы. Девушка собрала таблетки, сложила их в пузырек и наконец подала мне.
Я спрятал его на прежнее место и вздохнул с глубоким облегчением.
- Спасибо, Изабелла, - с чувством поблагодарил я.
Она не проявила ни любопытства, ни беспокойства, однако была достаточно проницательна, чтобы заметить мое волнение и прийти мне на помощь. Я мысленно принес ей свои извинения за то, что поначалу посчитал ее слабоумной. Нет, она не глупа.
Что она подумала? Наверное, поняла, что это не аспирин. Я внимательно посмотрел на нее. Невозможно было понять, о чем она думает. Вообще понять ее, по-моему, было очень трудно.
Внезапно во мне шевельнулось любопытство. Изабелла упомянула имя...
- Кто это Руперт? - спросил я.
- Руперт - мой кузен.
- Вы имеете в виду лорда Сент-Лу?
- Да. Он может скоро приехать. Большую часть войны он пробыл в Бирме. - Она помолчала. - Руперт может поселиться здесь... Вы ведь знаете, замок принадлежит ему.
Мы только арендуем.
- Я удивился, почему.., гм, почему вы вдруг упомянули Руперта?
- Мне хотелось побыстрее что-нибудь сказать, чтобы все выглядело естественно, как будто мы разговариваем...
Наверное, я заговорила о Руперте.., потому что все время о нем думаю.
Глава 9
До сих пор лорд Сент-Лу, отсутствующий владелец замка, был всего лишь именем, абстракцией. Теперь он выступил из тени на свет, становясь реальностью. Мне захотелось больше узнать о нем.
В полдень пришла леди Трессилиан и принесла книгу, которая, по ее словам, могла бы меня заинтересовать. Но я сразу понял, что эта книга меня не заинтересует, - ловко написанная агитка, заверяющая вас, что, лежа на спине, можно сделать мир светлее и ярче с помощью одних лишь прекрасных идей. И леди Трессилиан, движимая своим неизменным материнским инстинктом, упорно продолжала приносить мне подобную литературу. Она мечтала помочь мне стать писателем и уже снабдила меня материалами по крайней мере, трех различных заочных курсов: "Как заработать на жизнь писательским трудом" (двадцать четыре урока) и что-то еще в этом роде. Леди Трессилиан относилась к числу тех добрых и славных женщин, которые никоим образом не могут допустить, чтобы страдалец страдал в одиночку.
Я не мог испытывать к ней неприязни, но мог - и всячески пытался уклониться от подобной участливости.
Иногда мне помогала Тереза, но подчас она умышленно не делала этого и на мои упреки отвечала, что легкое раздражение - иногда неплохое болеутоляющее средство.
Как раз в этот день Тереза ушла на какие-то очередные политические дебаты, и я остался с гостьей один на один.
После того как леди Трессилиан, вздохнув, спросила о моем самочувствии и сообщила, насколько лучше я выгляжу, а я поблагодарил ее за книгу и сказал, что книга, очевидно, интересная, мы наконец перешли к местным новостям. Все наши разговоры в то время сводились к политике. Леди Трессилиан рассказала мне, как проходят собрания и как хорошо майор Гэбриэл осадил крикунов, пытавшихся сорвать его выступление. Потом она высказала мне свои соображения о том, чего действительно хочет страна, как было бы ужасно, если бы все национализировали, насколько бесцеремонны и бессовестны наши противники и как фермеры на самом деле относятся к Комиссии по регулированию сбыта молока. Наша беседа как две капли воды была похожа на ту, которая состоялась три дня назад.
После небольшой паузы леди Трессилиан снова вздохнула и сказала, что хорошо бы поскорее вернулся Руперт.
- Есть такая вероятность? - спросил я.
- Да. Он, видите ли, был ранен.., там, в Бирме.
Как несправедливо, что газеты почти не упоминают о Четырнадцатой армии! Руперт какое-то время лежал в госпитале, и теперь ему полагается длительный отпуск. Тут предстоит решить немало вопросов. Мы делали все, что в наших силах, но обстоятельства все время меняются.
Я понял, что в связи с налогами и другими трудностями лорд Сент-Лу, очевидно, будет вынужден продать часть своих земель.
- Земля у моря очень хороша для застройки, но нестерпимо видеть, как вырастают отвратительные домишки.
Я согласился с миссис Трессилиан, что строители, работавшие в Ист-Клифе, высоким художественным уровнем не отличались.
- Мой зять, седьмой лорд Сент-Лу, - сказала леди Трессилиан, - отдал эту землю городу. Он хотел, чтобы земля сохранилась для общественных целей города, но не подумал о необходимости составить специальную охранную грамоту, и в результате городской совет продал ее по частям под застройку. Это было в высшей степени нечестно, потому что намерения моего зятя были совсем другими.
Я спросил, собирается ли нынешний лорд Сент-Лу поселиться здесь.
- Не знаю. Он ничего определенного не говорил. - Она вздохнула. - Я надеюсь.., очень надеюсь... Мы давно его не видели, - продолжала она, помолчав. - С тех пор, как ему было шестнадцать. Он приезжал сюда на праздники, когда учился в Итоне. Его мать была родом из Новой Зеландии. Очаровательная женщина! Овдовев, она вернулась к своим родным и увезла мальчика с собой. Ее за это нельзя винить, но мне всегда было жаль, что он вырос не в своем родовом поместье. Я чувствую, что теперь, когда он приедет, ему будет трудно адаптироваться здесь. Хотя, конечно, все может оказаться и по-другому.
Славное полное лицо миссис Трессилиан погрустнело.
- Мы сделали все, что могли. Налоги на наследство были серьезные. Отца Изабеллы убили в прошлой войне.
Пришлось сдать имение в аренду. Мы втроем - Эдди, Мод и я - арендовали его вскладчину. Нам казалось, что это намного лучше, чем пустить посторонних. Для Изабеллы это место всегда было домом.
Выражение ее лица смягчилось, и она доверительно наклонилась ко мне.
- Пожалуй, я очень сентиментальная старуха, но я всегда надеялась, что Изабелла и Руперт... Я хочу сказать, это было бы идеальным решением...
- На это у меня просто не было времени. Я прямо-таки ликовал от блаженства, что такой случай представился. Мне его, как говорится, преподнесли на тарелочке!
- Я не уверен, что понимаю, почему вы считаете, что такой.., такой спектакль был необходим.
Выражение лица Гэбриэла изменилось. Оно стало жестким и решительным.
- Неужели вы не понимаете, что у меня есть только .одно преимущество, Только одно ценное качество? Внешность у меня такая, что и говорить не стоит. Я не первоклассный оратор. У меня нет никакой поддержки, и за мной никто не стоит. Никаких связей.., никакого влияния! Денег у меня тоже нет. У меня есть только один талант, данный мне от природы, - мужество. Гэбриэл доверительно положил руку на мое колено. - Не будь у меня Креста Виктории, думаете, меня сделали бы здешним кандидатом от консерваторов?
- Но, дорогой мой, вам что, - мало Креста?
- Вы не понимаете их психологии, Норрис. Глупейший трюк вроде сегодняшнего имеет куда больший эффект, чем Крест Виктории, заработанный где-то в Южной Италии. Италия далеко. Люди не видели, как мне достался этот орден.., а мне, к сожалению, нельзя самому об этом рассказывать. Я бы мог так рассказать, что заставил бы их увидеть, как это было, я бы увлек их за собой, и к концу моего рассказа они бы сами завоевали этот орден! Однако условности, существующие в этой стране, не позволяют так поступить. Нет! Я должен выглядеть скромным и бормотать, что все это пустяки.., любой парень мог бы сделать то, что сделал я. Только это чепуха! Такое смогли бы очень немногие. Полдюжины на весь полк - не больше! Понимаете, необходим спокойный расчет, рассудительность, никакой спешки. К тому же нужно все делать с душой.
Гэбриэл помолчал минуту-другую.
- Я ведь и рассчитывал получить Крест Виктории, когда пошел в армию, сказал он наконец.
- Но, дорогой Гэбриэл!..
Он повернул ко мне некрасивое подвижное лицо с сияющими глазами.
- Вы правы, это нельзя знать наверняка. Нужна удача... Но я твердо решил попытать счастья - я понял, что это и есть мой шанс. Храбрость такая штука, которая меньше всего нужна в повседневной жизни. Необходимость в ней возникает редко, и вряд ли вы с ее помощью чего-нибудь добьетесь. Другое дело война! На войне храбрость занимает подобающее ей место. Я не пытаюсь приукрашивать - тут все дело в нервах.., в каких-то там железах... или еще в чем-то таком. В общем все сводится к тому, что просто не боишься смерти, и баста! Понимаете, какое это огромное преимущество перед другими людьми?! Конечно, я не мог быть уверен, что мне подвернется случай...
Можно быть храбрым сколько угодно, да так и пройти всю войну без единой медали. Или выбрать для своего безрассудства неподходящий момент, и тебя разорвет на мелкие куски, и никто и спасибо не скажет.
- Ведь Крестом Виктории большинство награждено посмертно, - заметил я как бы про себя..
- О да! Я знаю. Сам удивляюсь, что не попал в этот список. Как вспомню пули, свистевшие над головой, даже не верится, что остался жив. В меня попало четыре пули, но ни одна не задела серьезно. Странно, правда? Я никогда не забуду адскую боль, когда я полз со сломанной ногой.., кровь хлестала из плеча... Я тащил старину Джеймса Спайдера, а он был тяжеленный и ругался не переставая.
Гэбриэл задумался. Потом встал и со словами: "Да-а, счастливые денечки", - наполнил свой бокал.
- Я вам крайне признателен, - сказал я, - за то, что вы развенчали общепринятое мнение, будто храбрецам свойственна скромность.
- Так ведь это черт знает что! - воскликнул Гэбриэл. - Подумать только! Если вы городской магнат и заключили выгодную сделку, можете хвастать сколько вашей душе угодно, это только прибавит вам веса в обществе... Можете громогласно заявить, что нарисовали замечательную картину. А уж что касается гольфа! Если вам удалось с первого удара загнать мяч в лунку - про это узнают решительно все!
А вот герой войны... - Гэбриэл покачал головой. - Тут уж кто-то другой должен раструбить про ваши подвиги. Карслейк для этого совсем не годится. Его прямо-таки гложет комплекс, свойственный тори: все приуменьшать. И вообще, вместо того чтобы расхваливать своего кандидата, они только и знают, что нападают на соперников. - Гэбриэл снова помолчал. - Я попросил своего бывшего командира приехать сюда и выступить на следующей неделе.
Он мог бы хоть немного рассказать, какой я на самом деле замечательный парень... Но я, конечно, не могу сам попросить его об этом. Неловко, черт побери!
- Ну, если учесть все это да еще и сегодняшнее небольшое происшествие в придачу, дела у вас не так плохи, - заметил я.
- Не стоит недооценивать сегодняшнее происшествие, - возразил Гэбриэл. - Вот увидите, все опять заговорят о моем ордене. Дай Бог здоровья этой девчушке!
Надо будет завтра купить ей куклу или что другое. Это тоже сыграет в мою пользу и подогреет положительные высказывания обо мне.
- Скажите, - с моей стороны это, конечно, чистейшее любопытство, если бы в то время не было на пирсе никого.., совсем никого.., вы бы бросились в воду за девочкой?
- Какой в этом был бы толк? Мы бы оба утонули, и никто ничего не узнал, пока море не выбросило бы нас обоих на берег.
- Значит, вы бы отправились домой, и пусть девочка тонет?
- Нет! Конечно нет. За кого вы меня принимаете? Я же гуманный человек. Я побежал бы как сумасшедший к сходням, схватил лодку и стал бы грести изо всех сил к тому месту, где упала девочка. Если бы повезло, я бы смог выудить ее из воды, и с ней все было бы в порядке. Я сделал бы для нее все, что мог и дал ей шанс! Дети мне нравятся... А как вы думаете, - вдруг спросил он, - не выдаст ли мне Министерство торговли дополнительные талоны на одежду взамен той, что я испортил? Я ведь не смогу носить тот костюм, очень сел. Да все эти чинуши - такие скупые!
На этой сугубо практической ноте наш разговор закончился, и он ушел.
***
Я немало думал о Джоне Гэбриэле и никак не мог решить, нравится мне этот человек или нет. Его вызывающая беспринципность вызывала во мне отвращение, но искренность привлекала. Что же до точности его расчетов, то я вскоре получил возможность убедиться, что он безошибочно предугадал, как сложится общественное мнение.
Первой, кто высказался по поводу происшествия, оказалась леди Трессилиан, - она принесла для меня несколько книг.
- Знаете, - тяжело выдохнула она, - я всегда чувствовала, что в майоре Гэбриэле есть что-то по-настоящему хорошее. И то, что произошло, подтверждает мое мнение, не правда ли?
- Каким же образом? - спросил я.
- Не думая о себе, он сразу бросился в воду, хотя и не умеет плавать.
- А был ли в этом смысл? Ведь он не смог бы спасти ребенка без посторонней помощи.
- Это верно. Однако он, ни минуты не задумываясь, бросился на помощь. Чем я всегда "восхищаюсь, так это смелым порывом, без всяких расчетов.
Я бы мог возразить, что расчетов было предостаточно...
- Меня восхищает истинная храбрость, - продолжала миссис Трессилиан, и ее крупное дряблое лицо залилось по-девичьи румянцем. "Один - ноль в пользу Джона Гэбриэла", - подумал я.
А миссис Карслейк - дама коварная и экспансивная, очень не понравилась мне - прямо-таки ударилась в сентиментальность.
- Самый смелый поступок, о каком я когда-либо слышала! - заявила она, - Мне, знаете, говорили, что отвага Гэбриэла на войне была просто невероятной: он совершенно не знал страха. Все перед ним прямо-таки преклонялись! Его военная репутация великолепна. В четверг сюда приедет его командир. Уж я не постесняюсь, обязательно все у него выведаю. Если майор Гэбриэл узнает, он очень рассердится. Ведь он такой скромный, не правда ли?
- Майор Гэбриэл, безусловно, производит такое впечатление, - сказал я.
Миссис Карслейк не уловила двусмысленности в моих словах.
- Мне кажется, наши чудесные парни не должны скромничать, - продолжала она. - Все их замечательные дела Должны быть известны. Мужчины так немногословны! По-моему, это просто долг женщин - рассказывать об их подвигах, чтобы все знали. Мистер Уилбрехэм, наш теперешний депутат, знаете ли, всю войну просидел в своем кабинете!
Полагаю, Джону Гэбриэлу ее рассуждения пришлись бы по душе, но мне, как я уже говорил, миссис Карслейк не нравилась. Она бурно изливала свои чувства, но ее маленькие темные глазки смотрели недоброжелательно и настороженно.
- Жаль, не правда ли, что мистер Норрис - коммунист? - вдруг заявила она.
- В семье не без урода!
- У коммунистов такие ужасные идеи. Они нападают на собственность!
- Не только на собственность, - сказал я. - В движении Сопротивления во Франции - в основном коммунисты.
Обескураженная миссис Карслейк поспешила ретироваться.
У миссис Бигэм Чартерно, явившейся за какими-то брошюрами для распространения, было свое мнение по поводу происшествия в гавани.
- Все же, должно быть, этот Гэбриэл хороших кровей, - заявила она.
- Вы так думаете?
- Уверена.
- Его отец был водопроводчиком.
Миссис Бигэм Чартерис все-таки взяла этот барьер.
- Что-то подобное я подозревала. Однако там все-таки наверняка была хорошая кровь. Может быть, давно, несколько поколений назад.
Она немного помолчала.
- Надо бы почаще приглашать его в замок. Я поговорю с Эделейд. К сожалению, порой она так держится, что иные просто теряются. У нас дома Гэбриэлу просто не удается показать себя в лучшем свете. Хотя лично у меня с ним добрые отношения.
- Похоже, он здесь довольно популярен, - заметил я.
- Да, дела у него, пожалуй, идут неплохо. В общем, это хороший выбор. Партия нуждается в обновлении...
Нужна свежая кровь.., очень нужна. Знаете, - помолчав вдруг сказала миссис Чартерис, - может быть, он будущий Дизраэли.
- Вы полагаете, он далеко пойдет?
- Думаю, он сможет достичь вершины. В нем есть жизненная сила.
Мнение леди Сент-Лу о происшествии в гавани, сообщила побывавшая в замке Тереза:
- "Гм!" - сказала леди. "Разумеется, он сделал это с оглядкой на галерку!"
Понятно, почему Гэбриэл называл леди Сент-Лу не иначе, как старой ведьмой.
Глава 3
Стояла прекрасная погода. Я проводил много времени на солнечной террасе, куда вывозили мою каталку. Вдоль террасы тянулись кусты роз, а в одном ее конце поднимался старый-престарый тис. Отсюда мне было видно море и зубчатые стены замка Сент-Лу. Иногда я даже видел, как Изабелла шла через поля из замка в Полнорт-хаус.
У нее вошло в привычку часто приходить к нам. Иногда она приходила одна, иногда с собаками. Улыбнувшись и поздоровавшись, Изабелла садилась на большую резную каменную скамью около моей каталки.
Это была странная дружба. Именно дружба. Не доброта и сочувствие к инвалиду, не жалость или сострадание. С моей точки зрения, это было нечто намного лучшее. Просто мое общество было приятно Изабелле, и она приходила и подолгу сидела в саду подле меня, она делала это с естественностью и непосредственностью животного.
Если мы разговаривали, то чаще всего о том, что видели перед собой: о необычной форме облака, о свете над морем, о птицах...
Именно птица открыла мне еще одну грань в характере Изабеллы. Птица была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной и теперь лежала на траве под окном: окоченевшие ножки трогательно торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой.
Изабелла увидела ее первой. Ужас в ее голосе заставил меня вздрогнуть.
- Посмотрите! Птица.., мертвая!..
Панические нотки в голосе девушки поразили меня.
Она чем-то была похожа на испуганную лошадь; напряженные губы дрожали.
- Поднимите ее, - попросил я.
Изабелла исступленно затрясла головой.
- Не могу...
- Вам неприятно прикасаться к птицам? - спросил я, зная, что некоторым людям такое свойственно.
- Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому.
Я удивленно смотрел на нее.
- Я боюсь смерти, - сказала Изабелла. - Ужасно боюсь! Не могу даже подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что это напоминает - что когда-нибудь я тоже умру.
- Все мы когда-нибудь умрем, - заметил я, думая в этот момент о том, что лежало у меня под рукой.
- Разве вас это не тревожит? Ведь это ужасно! Постоянно думать, что впереди смерть.., и все время приближается. И однажды... - красивые стройные руки Изабеллы в драматическом, не свойственном ей жесте прижались к груди, - однажды придет конец.., конец жизни!
- Вы странная девушка. Изабелла. Я никогда бы не подумал, что вы это так воспринимаете.
- Счастье, что я не родилась мальчиком, - с горечью сказала она. - В случае войны мне пришлось бы стать солдатом, и я опозорила бы семью: убежала или еще что-нибудь в таком роде. Да, - произнесла она тихо, ужасно быть трусом...
Я засмеялся, но смех прозвучал как-то неуверенно.
- Не думаю, что в трудный момент вы бы струсили.
Большинство людей, по-моему, просто боятся оказаться трусами.
- А вы боялись?
- О Господи, конечно!
- Но когда пришлось.., все было в порядке?
Я мысленно обратился к тому моменту напряженного ожидания в темноте.., ожидания атаки.., сосущее чувство тошноты под ложечкой.
- Нет! - признался я. - Не сказал бы, что все было в порядке. Но я понял, что более или менее справлюсь. Что смогу принять конец не хуже, чем другие. Видите ли, через какое-то время начинаешь чувствовать, что не ты остановишь пулю, а кто-то другой.
- Как вы думаете, у майора Гэбриэла было такое же чувство?
Я воздал Джону Гэбриэлу должное.
- Мне кажется, - сказал я, - что Гэбриэл - один из тех редких и счастливых людей, которым чувство страха просто неведомо.
- Да, я тоже так думаю, - сказала Изабелла. Выражение лица было у нее странное.
Я спросил, всегда ли она боялась смерти. Может быть, этому способствовал какой-нибудь шок.
Она покачала головой.
- Не думаю. Правда, мой отец был убит еще до моего рождения, так что не знаю, могло ли это повлиять...
- Очень возможно.
Изабелла нахмурилась. Ее мысли были в прошлом.
- Когда мне было лет пять, умерла моя канарейка.
Накануне вечером она была здорова, а наутро лежала в клетке, вытянув застывшие ножки.., как эта птичка. Я взяла канарейку в руку. - Изабелла вздрогнула; она с трудом подбирала слова. - Птичка была холодная... Она.., она уже была не настоящая.., не видела.., не слышала.., не чувствовала - ее не было!
Взглянув на меня, она вдруг трогательно, почти жалобно спросила:
- Разве вам не кажется ужасным, что мы должны умереть?
Не знаю, что я должен был сказать. Но вместо обдуманного ответа у меня вырвалась правда.., моя личная правда:
- Иногда.., это единственное, чего ждет человек.
Она с недоумением смотрела на меня.
- Я не понимаю...
- В самом деле? - с горечью спросил я. - Посмотрите хорошенько. Изабелла! Как вы думаете, что это за жизнь?
Вас моют, одевают, поднимают каждое утро, как ребенка, перетаскивают, как мешок с углем... Безжизненный ненужный обрубок, лежащий на солнце... Он ничего не может, у него нет будущего, ему не на что надеяться...
Если бы я был сломанным стулом, меня выбросили бы на свалку, но я человек - и меня одевают, прикрывают изуродованное тело пледом и укладывают на солнышке!
Глаза Изабеллы широко раскрылись, в них было замешательство и вопрос. Впервые эти глаза смотрели не на что-то за моей спиной, а прямо на меня, взгляд сосредоточился на мне, но и сейчас она словно не видела, ничего не понимала.
- Но.., как бы то ни было, вы - на солнце. Вы живы. Хотя могли погибнуть.
- Вполне. Господи! Неужели вы не понимаете? Мне жаль, что я остался жив!
Нет, она не понимала... Я говорил на непонятном ей языке.
- Вам, - робко спросила она, - вам.., все время очень больно?
- Время от времени я испытываю сильную боль, но дело ведь не в этом. Можете вы понять, что мне не для чего жить?
- Но.., я знаю, что я глупа.., но разве обязательно жить для чего-то? Разве нельзя просто жить?
У меня дух захватило от такого вопроса.
В этот момент я повернулся, вернее, попытался повернуться на каталке; из-за неловкого движения выронил пузырек с надписью "аспирин", который я постоянно держал при себе. Он упал, пробка открылась, и таблетки рассыпались по траве.
Я резко вскрикнул, и сам услышал свой голос, неестественный, истеричный:
- Не дайте им потеряться! О, соберите их.., найдите!.. Они не должны потеряться!
Изабелла наклонилась, ловко и быстро собирая таблетки. Повернув голову, я увидел подходившую к нам Терезу и, почти всхлипывая, прошептал:
- Тереза идет!..
И тут, к моему удивлению, Изабелла сделала нечто такое, чего я от нее никак не ожидал. Быстрым и в то же время несуетливым жестом она сняла с шеи цветной шарф, который дополнял ее летний наряд, и он плавно опустился на траву, закрыв разбросанные таблетки... Негромко, спокойным голосом она произнесла:
- ..так что, как видите, все может измениться, когда Руперт вернется домой...
Не возникло бы и сомнений, что мы просто продолжаем беседовать.
- Ну как, - подойдя к нам, спросила Тереза, - не хотите ли чего-нибудь выпить?
Я попросил что-то довольно замысловатое. Когда Тереза повернулась, чтобы вернуться в дом, она увидела шарф и наклонилась, чтобы его поднять.
- Пожалуйста, оставьте его, миссис Норрис, - невозмутимо произнесла Изабелла. - Он так хорошо смотрится на траве.
Тереза улыбнулась и вошла в дом. Я во все глаза уставился на Изабеллу.
- Милая девушка, почему вы это сделали?
Изабелла застенчиво посмотрела на меня.
- Мне показалось, что вы не хотели, чтобы она их увидела.
- Вы правы, - мрачно сказал я.
Дело в том, что, едва я стал поправляться, у меня родился план. Я прекрасно понимал свою беспомощность, полную зависимость от других и хотел, чтобы у меня в руках была возможность выхода.
Пока мне делали инъекции морфия, ничего нельзя было предпринять, но пришло время, когда морфий заменили снотворными каплями или таблетками. Тогда-то у меня и появилась эта возможность. Я все время ругался про себя, пока мне давали хлорал <Хлорал (хлорал гидрат) - легко растворимое в воде и спирте бесцветное кристаллическое вещество с горьковатым вкусом и характерным запахом, применяемое как успокаивающее и снотворное.> в виде капель. Однако позднее, когда я уже был с Робертом и Терезой и стал меньше нуждаться в медицинской помощи, врач прописал снотворные таблетки, кажется секонал, а может быть, амитал. Во всяком случае, теперь я мог попытаться обойтись без таблеток, хотя они всегда лежали наготове на тот случай, если я не смогу заснуть. Я складывал неиспользованные таблетки, и мало-помалу у меня накопился запас. Я продолжал жаловаться на бессонницу, и мне продолжали выписывать таблетки. Долгими ночами я лежал без сна с широко открытыми глазами, испытывая сильную боль, но меня укрепляла и поддерживала мысль, что выход у меня в руках и ворота для ухода открываются все шире, теперь у меня их было более чем достаточно.
Однако по мере осуществления моего плана настоятельная надобность в его исполнении отступала. Удовлетворенный достигнутым, я был готов немного подождать. Но не слишком долго.
И вдруг теперь, в течение нескольких мучительных минут, у меня на глазах мой план едва не пошел прахом! Его спасла лишь сообразительность Изабеллы. Девушка собрала таблетки, сложила их в пузырек и наконец подала мне.
Я спрятал его на прежнее место и вздохнул с глубоким облегчением.
- Спасибо, Изабелла, - с чувством поблагодарил я.
Она не проявила ни любопытства, ни беспокойства, однако была достаточно проницательна, чтобы заметить мое волнение и прийти мне на помощь. Я мысленно принес ей свои извинения за то, что поначалу посчитал ее слабоумной. Нет, она не глупа.
Что она подумала? Наверное, поняла, что это не аспирин. Я внимательно посмотрел на нее. Невозможно было понять, о чем она думает. Вообще понять ее, по-моему, было очень трудно.
Внезапно во мне шевельнулось любопытство. Изабелла упомянула имя...
- Кто это Руперт? - спросил я.
- Руперт - мой кузен.
- Вы имеете в виду лорда Сент-Лу?
- Да. Он может скоро приехать. Большую часть войны он пробыл в Бирме. - Она помолчала. - Руперт может поселиться здесь... Вы ведь знаете, замок принадлежит ему.
Мы только арендуем.
- Я удивился, почему.., гм, почему вы вдруг упомянули Руперта?
- Мне хотелось побыстрее что-нибудь сказать, чтобы все выглядело естественно, как будто мы разговариваем...
Наверное, я заговорила о Руперте.., потому что все время о нем думаю.
Глава 9
До сих пор лорд Сент-Лу, отсутствующий владелец замка, был всего лишь именем, абстракцией. Теперь он выступил из тени на свет, становясь реальностью. Мне захотелось больше узнать о нем.
В полдень пришла леди Трессилиан и принесла книгу, которая, по ее словам, могла бы меня заинтересовать. Но я сразу понял, что эта книга меня не заинтересует, - ловко написанная агитка, заверяющая вас, что, лежа на спине, можно сделать мир светлее и ярче с помощью одних лишь прекрасных идей. И леди Трессилиан, движимая своим неизменным материнским инстинктом, упорно продолжала приносить мне подобную литературу. Она мечтала помочь мне стать писателем и уже снабдила меня материалами по крайней мере, трех различных заочных курсов: "Как заработать на жизнь писательским трудом" (двадцать четыре урока) и что-то еще в этом роде. Леди Трессилиан относилась к числу тех добрых и славных женщин, которые никоим образом не могут допустить, чтобы страдалец страдал в одиночку.
Я не мог испытывать к ней неприязни, но мог - и всячески пытался уклониться от подобной участливости.
Иногда мне помогала Тереза, но подчас она умышленно не делала этого и на мои упреки отвечала, что легкое раздражение - иногда неплохое болеутоляющее средство.
Как раз в этот день Тереза ушла на какие-то очередные политические дебаты, и я остался с гостьей один на один.
После того как леди Трессилиан, вздохнув, спросила о моем самочувствии и сообщила, насколько лучше я выгляжу, а я поблагодарил ее за книгу и сказал, что книга, очевидно, интересная, мы наконец перешли к местным новостям. Все наши разговоры в то время сводились к политике. Леди Трессилиан рассказала мне, как проходят собрания и как хорошо майор Гэбриэл осадил крикунов, пытавшихся сорвать его выступление. Потом она высказала мне свои соображения о том, чего действительно хочет страна, как было бы ужасно, если бы все национализировали, насколько бесцеремонны и бессовестны наши противники и как фермеры на самом деле относятся к Комиссии по регулированию сбыта молока. Наша беседа как две капли воды была похожа на ту, которая состоялась три дня назад.
После небольшой паузы леди Трессилиан снова вздохнула и сказала, что хорошо бы поскорее вернулся Руперт.
- Есть такая вероятность? - спросил я.
- Да. Он, видите ли, был ранен.., там, в Бирме.
Как несправедливо, что газеты почти не упоминают о Четырнадцатой армии! Руперт какое-то время лежал в госпитале, и теперь ему полагается длительный отпуск. Тут предстоит решить немало вопросов. Мы делали все, что в наших силах, но обстоятельства все время меняются.
Я понял, что в связи с налогами и другими трудностями лорд Сент-Лу, очевидно, будет вынужден продать часть своих земель.
- Земля у моря очень хороша для застройки, но нестерпимо видеть, как вырастают отвратительные домишки.
Я согласился с миссис Трессилиан, что строители, работавшие в Ист-Клифе, высоким художественным уровнем не отличались.
- Мой зять, седьмой лорд Сент-Лу, - сказала леди Трессилиан, - отдал эту землю городу. Он хотел, чтобы земля сохранилась для общественных целей города, но не подумал о необходимости составить специальную охранную грамоту, и в результате городской совет продал ее по частям под застройку. Это было в высшей степени нечестно, потому что намерения моего зятя были совсем другими.
Я спросил, собирается ли нынешний лорд Сент-Лу поселиться здесь.
- Не знаю. Он ничего определенного не говорил. - Она вздохнула. - Я надеюсь.., очень надеюсь... Мы давно его не видели, - продолжала она, помолчав. - С тех пор, как ему было шестнадцать. Он приезжал сюда на праздники, когда учился в Итоне. Его мать была родом из Новой Зеландии. Очаровательная женщина! Овдовев, она вернулась к своим родным и увезла мальчика с собой. Ее за это нельзя винить, но мне всегда было жаль, что он вырос не в своем родовом поместье. Я чувствую, что теперь, когда он приедет, ему будет трудно адаптироваться здесь. Хотя, конечно, все может оказаться и по-другому.
Славное полное лицо миссис Трессилиан погрустнело.
- Мы сделали все, что могли. Налоги на наследство были серьезные. Отца Изабеллы убили в прошлой войне.
Пришлось сдать имение в аренду. Мы втроем - Эдди, Мод и я - арендовали его вскладчину. Нам казалось, что это намного лучше, чем пустить посторонних. Для Изабеллы это место всегда было домом.
Выражение ее лица смягчилось, и она доверительно наклонилась ко мне.
- Пожалуй, я очень сентиментальная старуха, но я всегда надеялась, что Изабелла и Руперт... Я хочу сказать, это было бы идеальным решением...