Страница:
Ну вот кто бы вы подумали?!
ПИЛИПЕНКО И ВАСЬКА!!! В смокингах, почему-то босиком, с закатанными по колени брюками, с огромными сачками для отлова Котов!..
Они шли и на ходу жевали длинные зажженные свечи из Банкетного зала Белого дома. Откусывали они эти свечи с зажженного конца, сжирали откусанное вместе с пламенем свечи, но как только остаток свечи отнимали ото рта, так свечи сами вспыхивали вновь каким-то адским синим пламенем!..
Когда же они прошли мимо, я увидел у них на спинах большие квадратные плакаты. И вот что дивно – я ведь совершенно не умею читать, но во сне я точно знал, что на этих плакатах было написано: «ТРЕБУЕМ ЗАЩИТЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА ОТ ПОПРАНИЯ ИХ ДОМАШНИМИ ЖИВОТНЫМИ!!!»
И тут же сквозь сон слышу возмущенный голос Челси:
– Сокс! Ты совсем обнаглел! Как ты смеешь так разговаривать!
– Челси, я всего лишь цитирую Кысю…
– Может быть, в России так и принято говорить, но ты на это не имеешь никакого права! Смотри, как нужно будить настоящих Котов…
Я чувствую, как сильные, тренированные руки Челси поднимают меня, прижимают к себе, как Челси зарывается носом мне в шерсть где-то в районе моего рваного уха и шепчет:
– Просыпайтесь, мистер Плоткин… Вас ждет масса народа и приятных новостей. Папа и мама ждут не дождутся, когда ты откроешь глаза. Буквально «на ушах стоят»!..
– «На ушах стоят» – это лучше, чем то, что сказал я? – саркастически замечает Сокс.
– Да, лучше! – безапелляционно возражает ему Челси. – Кстати, это тоже – Кысино.
Спросонок, еще открывая глаз, я втягиваю в себя все обворожительные запахи шестнадцатилетней Челси, пытаюсь лизнуть ее в щеку пересохшим от сна языком и окончательно просыпаюсь.
– Опусти меня, Челси, – прошу я. – Во мне весу…
– Ты действительно тяжеловат, приятель. Но настоящий Кот, наверное, и должен быть таким, – говорит Челси и опускает меня на пол.
– Челси! Ты уже второй раз говоришь про «настоящих Котов» только о Кысе! – жутко обиделся Сокс и возмущенно добавил: – А я – КТО ЖЕ?! Да будет тебе известно, что ТЕПЕРЬ Я…
– Сокс, заткнись! И пожалуйста, не развивай ЭТУ ТЕМУ! Если ты думаешь, что я еще не в курсе твоих неожиданных сексуальных подвигов – ты глубоко ошибаешься. Во-первых, в Белом доме, как тебе известно, все становится явным через пять минут. А во-вторых, существует вездесущая пресса и наша собственная специализированная «утечка информации». Новостями как о твоих внезапно возникших Котово-Мужских достоинствах, так и о вчерашнем скандале на приеме в Банкетном зале, АВТОРОМ которого по праву является наш замечательный друг Мартын-Кыся Плоткин, уже полны все утренние газеты и каналы телевидения!..
Тогда мы летели от места нашего боя и катастрофы на автобане Гамбург – Мюнхен на специализированном реанимационно-докторском ярко-оранжевом вертолете в Мюнхен, в Нойе-Перлахский кранкенхауз.
То есть – в больницу Нойе-Перлаха. Это такой район Мюнхена.
Я лежал под неподвижной рукой умирающего, переломанного и простреленного моего друга Водилы и молил Господа Бога, чтобы он продлил жизнь Водилы хотя бы до прилета в больницу.
Я помогал Боженьке, как мог!..
Мы с Господом делали все, чтобы Водила дотянул до больницы живым, и нам это удалось. К счастью, в больнице Водила попал в руки одного из лучших нейрохирургов Германии – к профессору Фолькмару фон Дейну и его ассистенту – русско-казахстанской немке – доктору Тане Кох, впоследствии ставшей моей приятельницей…
Сегодня я летел на вертолете второй раз в своей жизни! В отличие от того, оранжевого, напичканного всякими аппаратами искусственного дыхания, переливания крови, кардиографами и еще кучей разных спасательных штук, – этот вертолет, на котором я летел сейчас, был совершенно иным.
Ну, начнем с того, что этот вертолет, был личным ВЕРТОЛЕТОМ ПРЕЗИДЕНТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ БИЛЛА КЛИНТОНА.
Видимо, сказалось частое общение с многонациональными русскими Президентами бывшего Советского Союза.
– Кыся!.. – сказал Клинтон. – Главную новость я решил сообщить тебе сам. Приготовься… НАЙДЕН МИСТЕР ШУРА ПЛОТКИН!
Вот тут я, неожиданно для всех и, кстати, для самого себя, взлетел в воздух до самой люстры!!!
Я не прыгнул – меня будто взрывом подбросило!.. Далеко внизу под собой я увидел задранные ко мне растерянные лица Клинтона, Челси, Хиллари, Ларри Брауна, ошеломленную морду Сокса и с десяток изумленных физиономий президентской свиты, присутствовавших при этом разговоре в Овальном кабинете!..
Так высоко я еще никогда не взлетал, хотя что-то подобное и было в моем репертуаре. Но тогда, пугая кого-нибудь или, наоборот, желая понравиться, – я прыгал, используя мощь своих собственных лап…
А тут меня будто что-то само скатапультировало!
Звякнули подвески хрустальной люстры, ненароком задетые моим хвостом, и я стремительно и мягко приземлился перед президентским ликом.
– Где?! – хриплым, срывающимся голосом спросил я.
– В Нью-Йорке. В Бруклине. В прекрасной сердечно-сосудистой клинике больницы имени Маймонидеса! – торжественно сказал Билли.
– Тэк-с, тэк-с… – забормотал я, не очень соображая, что происходит и что я говорю. – Что же он мне сразу-то не сказал?..
– Кто? – удивленно спросил Клинтон.
– Да Маймонидес этот… – бормочу я, а где-то понимаю, что порю хреновину, но остановиться уже не могу. – Тогда я пошел… В Нью-Йорк… Как говорится, спасибо за компанию, извините, если что не так… Прошу простить, я очень спешу! До свидания.
И намыливаюсь к дверям кабинета…
– Стой, Кыся! – вопит Сокс и бросается мне наперерез.
– Мартин, дорогой!.. Успокойся, умоляю тебя, – просит меня Хиллари. – Доктор, вы же видите, мистер Мартин не в себе! Сделайте же что-нибудь!..
Доктор рванулся было ко мне, но я только прижал уши, показал ему один левый клык и тихохонько сказал:
– Вы, доктор, сейчас ко мне лучше не подходите. И пожалуйста, не пытайтесь меня задержать. Мне сейчас же нужно быть в Нью-Йорке!.. И я не потерплю никаких задержек. Ясно?!
– Возьми себя в лапы, дубина! – рявкнул на меня Сокс. – Через час ты вылетаешь в свой Нью-Йорк, где тебя будут встречать ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ!..
– И Шура…
– Я же сказал – ВСЕ!
– Кто его нашел, Билли? – слабым голосом спросил я у Клинтона.
– Лейтенант полиции Рут Истлейк.
– Она – сержант… – поправил я Клинтона. – Рядовой инспектор по работе с бухарскими евреями своего участка в Квинсе.
– Уже с девяти часов утра она – лейтенант, начальник всего этого отдела, – сказала Хиллари Клинтон.
– А Шурик еще в больнице? – спросил я. – У Маймонидеса?..
– Нет, Рут его забрала пока к себе, – сказала мне Челси. – Ты прилетишь в Нью-Йорк – все увидишь сам…
– А где этот говнюк Пилипенко?..
Рожи у президентской свиты стали такими, будто все они сейчас хряпнули по стакану неразбавленного уксуса и закусили незрелым лимоном без сахара.
Клинтон же рассмеялся, посмотрел на часы, что-то прикинул в уме и сказал мне:
– Я думаю, что он уже подлетает к Москве. У вас в России когда-то была очень неплохо налажена работа психиатрических лечебниц как исправительных учреждений. Думаю, что там еще осталось несколько толковых специалистов из бывших сотрудников. Наверное, они и займутся лечением этого… Как ты его назвал?
– Пилипенко…
– Плюнули и забыли. О’кей, Кыся?
– О’кей, Билли.
– До Нью-Йорка с тобой полетит Ларри Браун. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Нет, что вы, мистер Президент! – Мало-помалу я начал немного приходить в себя.
– И вообще с тобой летит куча народа, – подсказал мне Сокс. – Ты уж там постарайся выглядеть. Это я тебе по своему опыту…
Я плохо помню обстановку внутри президентского вертолета. Голова у меня шла кругом, и ни о чем другом, кроме того, что через полтора часа я увижу ШУРУ, я и думать не мог…
Помню только, что внутри вертолет был очень большой и напоминал просторный уютный салон с мягкими креслами лицом друг к другу, со столиками, баром и еще с чем-то, что меня отнюдь не поразило в тот момент. Летел бы я сейчас просто на какую-нибудь загородную прогулку – я восхитился бы и еще чем-нибудь. А сейчас…
А сейчас я вел себя несколько необычно даже для самого себя: то я прижимался к Ларри Брауну и замирал, зажмурив глаза и обхватив голову лапами, то начинал нервно мотаться по салону, заскакивал к летчикам в кабину (мне это разрешили еще на земле…), вглядывался в серую пелену близкого неба, нервно крутил башкой, всматривался в сопровождающие нас два военных, как сказал Ларри, «пентагоновских», вертолета охраны, а потом снова выскакивал в салон и через каждые пять минут спрашивал у бедного Ларри Брауна – сколько нам осталось лететь до Нью-Йорка?..
Как меня и предупреждал Сокс, компания с нами летела большая. Газетные журналисты, телевизионные операторы, снимавшие нас для дневных и вечерних «Новостей», а один Телетип вел прямой репортаж о нашем полете на какой-то жутко мощный канал «Мирового Телевидения»!
Еще пара типов с микрофонами безостановочно молотили для радио – в «Детскую передачу», в «Досуг домашней хозяйки», в «Новости животного мира Америки» и почему-то в «Час ветерана»!..
Несли они чудовищную и беспардонную ахинею, были поразительно безграмотны и наглы, и если бы не Ларри Браун, вполне вероятно, что уж одному-то из них я бы обязательно вцепился в рожу! Так они меня достали!..
Правда, об этом меня еще на земле предупреждал Сокс, что такое может произойти и чтобы я постарался не обращать ни на что внимания…
… Помню, когда все Клинтоны провожали меня – вертолет сел тут же, у Белого дома, на одну маленькую часть из тех восемнадцати и семи десятых акра (кто бы мне объяснил, что это такое?), и мы с Соксом отошли в сторонку пописать.
На нервной почве на меня обрушились частые позывы, но несмотря на уверения Сокса, что в вертолете есть превосходный туалет, я, согласно своим принципам и многолетним привычкам, решил закончить все ЭТИ ДЕЛА перед вылетом, на земле.
Так вот, когда мы отошли к какому-то обычному деревцу и справили малую нужду, Сокс сказал:
– Кстати, ты знаешь, что это за дерево?
Мне в эту секунду было настолько на это наплевать, что я ему даже не ответил.
Хамство, конечно, с моей стороны, но и Сокс мог бы понять, что мне сейчас не до выяснения, что я обоссал напоследок в саду Белого дома.
Я всем своим существом был уже в Нью-Йорке, в глазах у меня уже стоял только ШУРА, где-то рядом в сознании маячили Тимурчик, Рут, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Кот Хемфри, а на первом плане – ШУРА, ШУРА и ШУРА!..
А тут мне в душу грубо влезает Сокс и спрашивает, что за дерево мы обоссали?!
Однако мое молчание ни в коей мере не смутило Сокса, и он, подняв морду, оглядел окропленное нами дерево и со слегка фальшивым пафосом так задумчиво сказал:
– Это дерево посадил Айк…
Не отвечать на вторую фразу было бы вообще свинством, и я без всякого интереса спросил:
– Кто?
– Айк! – повторил Сокс, как само собой разумеющееся. – Ну, Дуайт Эйзенхауэр. Один из популярнейших Президентов Америки…
И хотя мне на это было в высшей степени «хвост положить», я нашел в себе силы вежливо пробормотать:
– Очень, очень интересно…
Хорошо, что в этот момент к нам подошел Билли Клинтон, подхватил нас с Соксом на руки и смеясь повернулся к толпе самых разных объективов невероятного количества всевозможнейших камер! А потом, к неудовольствию Сокса, опустил его на землю, а меня (при его-то аллергии на Кошачью шерсть!..) поцеловал прямо в нос!!! И протянул меня для прощания к жене и дочери.
Хиллари только сделала вид для репортеров, что целует меня. На самом же деле – ни хрена подобного. А Челси расцеловала меня самым искренним образом и пригласила к СЕБЕ в гости вместе с Тимом Истлейком!..
Хиллари была явно не в восторге от этого, но тут же очень быстро подтвердила приглашение, добавив к нам с Тимом еще и Рут с Шурой.
Правда, звучало это очень по-нашему, по-российскому. Я бы даже сказал – по-ленинградски-кухонному: «Дескать, будете в Вашингтоне – заскакивайте!.. Звоните, заходите…»
После чего я был передан Ларри Брауну вместе с кучей подарков от Сокса и всей президентской семьи, включая небольшой портфельчик с какими-то бумажками для передачи Рут и Шуре.
Клинтоны преподнесли мне точно такой же ошейничек, какой был и у Сокса – со встроенным радиопередатчиком и приемным устройством для него.
Однако этот ошейничек был серьезно модернизирован – в нем оказался вмонтирован еще и телефон двусторонней связи для Кота с Его Человеком на любом расстоянии! Естественно, что эта штука была рассчитана на интеллектуалов, владеющих шелдрейсовским. Специальный технический отдел Секретной службы Белого дома уже давно вел разработку такого прибора, и первый же испытанный и надежный экземпляр был подарен мне.
Сокс же остался Соксом! Все-таки он, при всех своих замечательных качествах, постоянно пребывал в каком-то поразительном восхищении от самого себя! Подозреваю сильное влияние льстивой прессы…
Итак, Сокс преподнес мне великолепно изданный в девяносто третьем году комикс Майкла О'Данахью и Жан-Клода Суареша – «Сокс отправляется в Вашингтон».
Еще я получил от него в подарок серию из девяти почтовых марок Центрально-Африканской Республики, посвященных целиком исключительно изображению на них Сокса!
Бывший мичман-подводник Алан Гордон – «личный секретарь» Сокса, ответственный за всю почту, адресованную Первому Коту Америки, подарил мне от имени администрации Белого дома красиво переплетенную (и когда они все это успели сделать?!) подборку всех наших с Соксом фотографий, вырезок из газет и журналов, где ярко и красочно описывались и драка с теми Собаками-кретинами, и ночное грехопадение Сокса с потерей его невинности на Зяме, и подробнейшие фото – и текстовые отчеты о скандале в Банкетном зале на приеме депутатов Российской Государственной Думы.
Вплоть до вырезки объявления из одной русскоязычной нью-йоркской газетки, где обещается полное излечение от ИМПОТЕНЦИИ и ПОЛОВОЙ СЛАБОСТИ по методу недавно прибывшего в США крупнейшего специалиста в этой области знаменитого русского Кота мистера Мартына-Кыси Плоткина!..
А Челси Клинтон посылала со мной в подарок Тиму Истлейку, о котором я ей успел многое рассказать, прекрасную любительскую видеокамеру «Сони» – последнюю модель с экранчиком вместо видоискателя.
– Это для того, чтобы Тим мог вести летопись твоей жизни! – торжественно сказала мне на прощание Челси.
На мгновение я подумал, что в моей жизни иногда бывают такие «моменты», которые лучше никому бы не показывать, но поблагодарил Челси самым искренним образом.
Вот с таким ворохом подарков я и был внесен в президентский вертолет могучими лапами Ларри Брауна, Человека, насквозь пропахшего пистолетами, но от этого не ставшего менее симпатичным…
В воздухе, повторяю, я не находил себе места! Метался по салону, хамил репортерам, впадал то в оцепенение и апатию, то взрывался нервными всплесками и, наверное, со стороны производил отвратительное впечатление!..
Ларри как мог успокаивал меня и даже предложил глоток виски, на что я ответил категорическим отказом.
– Где они опустятся в Нью-Йорке?! Они знают наш адрес в Квинсе? Они ничего не напутают?.. – привязывался я к Ларри и тыкал в сторону летчиков лапой. – Не получится, как говорят у нас в России: «Ждали с моря на корабле, а мы выехали из п…ы на лыжах»?! А, Ларри?
В восторге от старой и дурацкой русской пословицы, которую я унаследовал от Водилы, Ларри кивнул в сторону летчиков и ответил мне так:
– Ты – грандиозный парень, Кыся! Но и эти ребята тоже неплохо знают свое дело. Мы и не полетим в Квинс! По указанию Президента мэр Нью-Йорка Роберто Джулиани будет встречать нас между Сорок второй и Сорок седьмой улицами Манхэттена около комплекса Организации Объединенных Наций, что само по себе уже символично, согласись?! Мы сядем на лужайку, которая находится точно напротив здания Генеральной Ассамблеи… И ради Бога, не дергайся! Всех твоих привезут туда лимузинами и так же потом отвезут вас обратно. Думаю, что они уже давно стоят там и смотрят в небо – где же летит их мистер Мартын-Кыся Плоткин… Хочешь глоточек виски с содовой? Прекрасный бурбон – «Олд феллоу».
Нет, подумал я, пока есть возможность, нужно хоть немного снять стрессовое состояние… Иначе у меня просто сердце не выдержит!
– А валерьянки у тебя нет, Ларри? – спросил я.
– Может быть, что-то похожее в аптечке и есть, но… Кыся! Побойся Бога!.. Валерьянка – напиток слабонервных дамочек. Ты же – Мужик, больше, чем кто-либо. Пей виски с содовой!
– Черт с тобой, Ларри! – согласился я. – Налей вот сюда в блюдечко и слегка разбавь простой водой. Содовую я не пью…
А все остальные – и Совет Безопасности, и Библиотека ООН, да и Генеральная Ассамблея – лежали где-то далеко-далеко внизу и казались игрушечными.
Сбоку протекала река Ист-Ривер – вроде нашей Невы, а на другой стороне Ист-Ривер уже начинался Квинс. Это мне тоже показал, конечно, Ларри Браун, тыкая носом в иллюминатор и не спуская меня с рук, потому что действие виски «Олд феллоу», наверное, уже прошло и меня снова начал бить нервный колошмат.
И это несмотря на то, что мы с Ларри уже раза три-четыре прикладывались к его бурбону…
Наши летчики немного поговорили с землей, немного с пентагоновцами, и те стали снижаться на специализированные вертолетные площадки внутри самого Комплекса ООН.
Мы же в отличие от них совсем немножко пролетели вперед и стали плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым Дворцом Генеральной Ассамблеи.
Причем нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке – с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец превратилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустарником, бело-оранжевыми лентами полицейского ограждения и уймой нью-йоркско-туристского народа.
А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные автомобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер и отдельно ото всех, максимально приближенная к месту посадки нашего вертолета группа Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать – ни Шуры, ни Рут, ни Тимурчика…
– Моих никого нет! – яростно рявкнул я и тут же понес летчиков по пням и кочкам: – Я так и знал, что эти мудаки что-нибудь напутают и сядут не там, где нужно! Вот пусть теперь летают по всему Нью-Йорку и сами ищут!..
Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по инерции крутился и посвистывал винт, и…
…и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему вертолету, я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани, которого видел всего один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня святого Патрика!..
Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А потом этот Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед.
Вот тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!
Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал на весь Манхэттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!..
Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу лизнул его в ухо, чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.
Как сказала бы киевско-мюнхенская Кошка Циля: «Об подождать трап – не могло быть и речи!» Я вылетел на поляну навстречу Тимурчику, напрочь забыл о своем весе и прыгнул на этого ставшего мне ужасно близким мальчишку. Естественно, я тут же опрокинул его на землю и, облизывая всю его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:
– А Шура?.. Где Шура?! Шура где?! Тимурчик! Где Шура?..
– Ну ты даешь, Кыся! – тиская меня и подозрительно принюхиваясь ко мне, сказал Тимур. – Где это ты так надрался?!
– В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спрашиваю?!
– Разуй глаза, пьяная морда! – по-русски сказал мне Тимур. – Вон они с мамой идут… Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так запала на твоего Шуру, что…
Дальше я уже ничего не слышал…
И ничего не видел.
Только Шуру.
Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых вельветовых брюках, которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции метро «Академическая». Он был в той же самой теплой спортивной куртке, подаренной ему его варшавским другом и собутыльником, польским журналистом Сташеком…
На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я оставил его в своей памяти навсегда.
Он был только чуть бледнее обычного.
Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел…
Я шел к нему уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж тем более на стремительный бег у меня просто не было сил. И торопиться мне было уже некуда.
Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его, и он просто медленно опустился передо мной на корточки.
Я подошел…
Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.
Я вскарабкался к нему на грудь, намертво обхватил передними лапами его за шею, а задними вцепился в него так, что оторвать меня от Шуры можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных технических средств…
Вместе со мной Шура встал во весь рост.
Я почувствовал его запах, который снился мне столько месяцев… Услышал, как бьется его сердце… Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я делаю, поднял голову в синее нью-йоркское небо и ЗАВЫЛ!!!
… Потом мне говорили, будто звук моего голоса был столь ужасен и одновременно столь призывен, что, словно по мановению волшебной палочки, из всех окрестных улиц – начиная с Сорок второй и кончая Сорок седьмой, где раскинула свои грандиозные дома Организация Объединенных Наций, к нашей поляне с президентским вертолетом, с самим мэром Роберто Джулиани (я уже не говорю о том, какую свиту он для понта приволок с собой на эту встречу!), с тучей репортеров и толпами зевак, стоявшими за полицейским ограждением…
…вдруг, откуда ни возьмись, СТАЛИ СТЕКАТЬСЯ КОШКИ И КОТЫ ВСЕХ МАСТЕЙ, ПОРОД И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ!
ИМ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕ – НА ОГРАЖДЕНИЕ, НА МЭРА, НА ВЕРТОЛЕТ, НА ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! СВОБОДНЫЕ СОЗДАНИЯ – ОНИ ШЛИ НА ВОЙ СОБРАТА, И КАЖДЫЙ ИЗ НИХ СЛЫШАЛ В ЭТОМ ВОЕ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗВУЧНОЕ СО СТРУНАМИ ДУШИ ЛЮБОГО КОТА, ЛЮБОЙ КОШКИ ЛЮБОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!..
Потом говорили, что Котов и Кошек было десятки тысяч!
Во всяком случае, когда мы вечером смотрели телевизор, зрелище это было ГРОЗНЫМ И ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ.
Но в тот момент, на этой ООНовской лужайке, я ничего не видел. Даже Шуру не видел. Я его чувствовал под своими лапами, ощущал всем своим телом, каждой шерстинкой, слышал его дыхание, и мне было этого вполне достаточно.
Правда, кое-что я все-таки услышал. Это когда мэр Нью-Йорка мистер Роберто Джулиани спросил у Тимура:
– А скажи, Тим, что бы я мог сделать для тебя и твоего кота Мартына?
Тимур немедленно ему ответил:
– Сэр! Мы с Мартыном были бы вам очень благодарны, если бы вы дали ему официальное разрешение ездить в нью-йоркских сабвеях и автобусах. А то мне приходится прятать его в рюкзак и я каждый раз рискую нарваться на штраф.
– Ол райт! – сказал мэр. – Вы сегодня же получите это разрешение. Что еще?
– Ничего, сэр. Большое спасибо. Со всем остальным у нас теперь все в порядке, – вежливо ответил ему Тимур…
В том же Квинсе, на той же Шестьдесят пятой, в том же доме, но выше этажом – как раз над квартирой мистера Бориса Могилевского.
Квартира – огромная! Пять комнат. Наша с Тимурчиком – раз. Гостиная с камином и гигантским телевизором «Мицубиси» – два. Комната для всяких служебных и личных занятий лейтенанта полиции Рут Истлейк – три. Кабинет литератора Александра Плоткина – четыре… И их общая спальня с Рут – пять!
Ну как грандиозно драматургически я выстроил этот абзац!!!
Заметьте, в этом абзаце – все! После его прочтения никому не нужно объяснять, что теперь мы все четверо – одна русско-американско-еврейская семья, пользующаяся любовью соседей по дому и кварталу и уважением среди коллег, Котов и дружественных Крыс. О Кошках я не говорю. Кошки – те вообще в отпаде!
Обязательно следует вспомнить, что в портфельчике, который мы с Ларри привезли из Вашингтона в Нью-Йорк, уже совершенно фантастическим образом оказалось письмо из нью-йоркской Публичной библиотеки. Мистера Александра Плоткина приглашали на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы Манхэттена, в отдел славистики нью-йоркской Публичной библиотеки для переговоров о работе в русском секторе отдела славистики в качестве штатного сотрудника с годовым начальным окладом в сорок восемь тысяч долларов и сохранением всех административных льгот, полагающихся государственным служащим по законам Соединенных Штатов Америки.
ПИЛИПЕНКО И ВАСЬКА!!! В смокингах, почему-то босиком, с закатанными по колени брюками, с огромными сачками для отлова Котов!..
Они шли и на ходу жевали длинные зажженные свечи из Банкетного зала Белого дома. Откусывали они эти свечи с зажженного конца, сжирали откусанное вместе с пламенем свечи, но как только остаток свечи отнимали ото рта, так свечи сами вспыхивали вновь каким-то адским синим пламенем!..
Когда же они прошли мимо, я увидел у них на спинах большие квадратные плакаты. И вот что дивно – я ведь совершенно не умею читать, но во сне я точно знал, что на этих плакатах было написано: «ТРЕБУЕМ ЗАЩИТЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА ОТ ПОПРАНИЯ ИХ ДОМАШНИМИ ЖИВОТНЫМИ!!!»
* * *
– … Мартын! Марты-ы-ын… Кыся, черт бы тебя побрал! Да проснись ты!.. Новостей, как ты сам говоришь, – «хоть жопой ешь»!И тут же сквозь сон слышу возмущенный голос Челси:
– Сокс! Ты совсем обнаглел! Как ты смеешь так разговаривать!
– Челси, я всего лишь цитирую Кысю…
– Может быть, в России так и принято говорить, но ты на это не имеешь никакого права! Смотри, как нужно будить настоящих Котов…
Я чувствую, как сильные, тренированные руки Челси поднимают меня, прижимают к себе, как Челси зарывается носом мне в шерсть где-то в районе моего рваного уха и шепчет:
– Просыпайтесь, мистер Плоткин… Вас ждет масса народа и приятных новостей. Папа и мама ждут не дождутся, когда ты откроешь глаза. Буквально «на ушах стоят»!..
– «На ушах стоят» – это лучше, чем то, что сказал я? – саркастически замечает Сокс.
– Да, лучше! – безапелляционно возражает ему Челси. – Кстати, это тоже – Кысино.
Спросонок, еще открывая глаз, я втягиваю в себя все обворожительные запахи шестнадцатилетней Челси, пытаюсь лизнуть ее в щеку пересохшим от сна языком и окончательно просыпаюсь.
– Опусти меня, Челси, – прошу я. – Во мне весу…
– Ты действительно тяжеловат, приятель. Но настоящий Кот, наверное, и должен быть таким, – говорит Челси и опускает меня на пол.
– Челси! Ты уже второй раз говоришь про «настоящих Котов» только о Кысе! – жутко обиделся Сокс и возмущенно добавил: – А я – КТО ЖЕ?! Да будет тебе известно, что ТЕПЕРЬ Я…
– Сокс, заткнись! И пожалуйста, не развивай ЭТУ ТЕМУ! Если ты думаешь, что я еще не в курсе твоих неожиданных сексуальных подвигов – ты глубоко ошибаешься. Во-первых, в Белом доме, как тебе известно, все становится явным через пять минут. А во-вторых, существует вездесущая пресса и наша собственная специализированная «утечка информации». Новостями как о твоих внезапно возникших Котово-Мужских достоинствах, так и о вчерашнем скандале на приеме в Банкетном зале, АВТОРОМ которого по праву является наш замечательный друг Мартын-Кыся Плоткин, уже полны все утренние газеты и каналы телевидения!..
* * *
В свой первый и печальный раз в жизни я летел вертолетом в конце осени прошлого года.Тогда мы летели от места нашего боя и катастрофы на автобане Гамбург – Мюнхен на специализированном реанимационно-докторском ярко-оранжевом вертолете в Мюнхен, в Нойе-Перлахский кранкенхауз.
То есть – в больницу Нойе-Перлаха. Это такой район Мюнхена.
Я лежал под неподвижной рукой умирающего, переломанного и простреленного моего друга Водилы и молил Господа Бога, чтобы он продлил жизнь Водилы хотя бы до прилета в больницу.
Я помогал Боженьке, как мог!..
Мы с Господом делали все, чтобы Водила дотянул до больницы живым, и нам это удалось. К счастью, в больнице Водила попал в руки одного из лучших нейрохирургов Германии – к профессору Фолькмару фон Дейну и его ассистенту – русско-казахстанской немке – доктору Тане Кох, впоследствии ставшей моей приятельницей…
Сегодня я летел на вертолете второй раз в своей жизни! В отличие от того, оранжевого, напичканного всякими аппаратами искусственного дыхания, переливания крови, кардиографами и еще кучей разных спасательных штук, – этот вертолет, на котором я летел сейчас, был совершенно иным.
Ну, начнем с того, что этот вертолет, был личным ВЕРТОЛЕТОМ ПРЕЗИДЕНТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ БИЛЛА КЛИНТОНА.
* * *
– Кыся! – обратился ко мне Клинтон еще до вылета, замечательно выговаривая нашу букву «ы».Видимо, сказалось частое общение с многонациональными русскими Президентами бывшего Советского Союза.
– Кыся!.. – сказал Клинтон. – Главную новость я решил сообщить тебе сам. Приготовься… НАЙДЕН МИСТЕР ШУРА ПЛОТКИН!
Вот тут я, неожиданно для всех и, кстати, для самого себя, взлетел в воздух до самой люстры!!!
Я не прыгнул – меня будто взрывом подбросило!.. Далеко внизу под собой я увидел задранные ко мне растерянные лица Клинтона, Челси, Хиллари, Ларри Брауна, ошеломленную морду Сокса и с десяток изумленных физиономий президентской свиты, присутствовавших при этом разговоре в Овальном кабинете!..
Так высоко я еще никогда не взлетал, хотя что-то подобное и было в моем репертуаре. Но тогда, пугая кого-нибудь или, наоборот, желая понравиться, – я прыгал, используя мощь своих собственных лап…
А тут меня будто что-то само скатапультировало!
Звякнули подвески хрустальной люстры, ненароком задетые моим хвостом, и я стремительно и мягко приземлился перед президентским ликом.
– Где?! – хриплым, срывающимся голосом спросил я.
– В Нью-Йорке. В Бруклине. В прекрасной сердечно-сосудистой клинике больницы имени Маймонидеса! – торжественно сказал Билли.
– Тэк-с, тэк-с… – забормотал я, не очень соображая, что происходит и что я говорю. – Что же он мне сразу-то не сказал?..
– Кто? – удивленно спросил Клинтон.
– Да Маймонидес этот… – бормочу я, а где-то понимаю, что порю хреновину, но остановиться уже не могу. – Тогда я пошел… В Нью-Йорк… Как говорится, спасибо за компанию, извините, если что не так… Прошу простить, я очень спешу! До свидания.
И намыливаюсь к дверям кабинета…
– Стой, Кыся! – вопит Сокс и бросается мне наперерез.
– Мартин, дорогой!.. Успокойся, умоляю тебя, – просит меня Хиллари. – Доктор, вы же видите, мистер Мартин не в себе! Сделайте же что-нибудь!..
Доктор рванулся было ко мне, но я только прижал уши, показал ему один левый клык и тихохонько сказал:
– Вы, доктор, сейчас ко мне лучше не подходите. И пожалуйста, не пытайтесь меня задержать. Мне сейчас же нужно быть в Нью-Йорке!.. И я не потерплю никаких задержек. Ясно?!
– Возьми себя в лапы, дубина! – рявкнул на меня Сокс. – Через час ты вылетаешь в свой Нью-Йорк, где тебя будут встречать ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ!..
– И Шура…
– Я же сказал – ВСЕ!
– Кто его нашел, Билли? – слабым голосом спросил я у Клинтона.
– Лейтенант полиции Рут Истлейк.
– Она – сержант… – поправил я Клинтона. – Рядовой инспектор по работе с бухарскими евреями своего участка в Квинсе.
– Уже с девяти часов утра она – лейтенант, начальник всего этого отдела, – сказала Хиллари Клинтон.
– А Шурик еще в больнице? – спросил я. – У Маймонидеса?..
– Нет, Рут его забрала пока к себе, – сказала мне Челси. – Ты прилетишь в Нью-Йорк – все увидишь сам…
– А где этот говнюк Пилипенко?..
Рожи у президентской свиты стали такими, будто все они сейчас хряпнули по стакану неразбавленного уксуса и закусили незрелым лимоном без сахара.
Клинтон же рассмеялся, посмотрел на часы, что-то прикинул в уме и сказал мне:
– Я думаю, что он уже подлетает к Москве. У вас в России когда-то была очень неплохо налажена работа психиатрических лечебниц как исправительных учреждений. Думаю, что там еще осталось несколько толковых специалистов из бывших сотрудников. Наверное, они и займутся лечением этого… Как ты его назвал?
– Пилипенко…
– Плюнули и забыли. О’кей, Кыся?
– О’кей, Билли.
– До Нью-Йорка с тобой полетит Ларри Браун. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Нет, что вы, мистер Президент! – Мало-помалу я начал немного приходить в себя.
– И вообще с тобой летит куча народа, – подсказал мне Сокс. – Ты уж там постарайся выглядеть. Это я тебе по своему опыту…
* * *
Компаха была действительно великовата!Я плохо помню обстановку внутри президентского вертолета. Голова у меня шла кругом, и ни о чем другом, кроме того, что через полтора часа я увижу ШУРУ, я и думать не мог…
Помню только, что внутри вертолет был очень большой и напоминал просторный уютный салон с мягкими креслами лицом друг к другу, со столиками, баром и еще с чем-то, что меня отнюдь не поразило в тот момент. Летел бы я сейчас просто на какую-нибудь загородную прогулку – я восхитился бы и еще чем-нибудь. А сейчас…
А сейчас я вел себя несколько необычно даже для самого себя: то я прижимался к Ларри Брауну и замирал, зажмурив глаза и обхватив голову лапами, то начинал нервно мотаться по салону, заскакивал к летчикам в кабину (мне это разрешили еще на земле…), вглядывался в серую пелену близкого неба, нервно крутил башкой, всматривался в сопровождающие нас два военных, как сказал Ларри, «пентагоновских», вертолета охраны, а потом снова выскакивал в салон и через каждые пять минут спрашивал у бедного Ларри Брауна – сколько нам осталось лететь до Нью-Йорка?..
Как меня и предупреждал Сокс, компания с нами летела большая. Газетные журналисты, телевизионные операторы, снимавшие нас для дневных и вечерних «Новостей», а один Телетип вел прямой репортаж о нашем полете на какой-то жутко мощный канал «Мирового Телевидения»!
Еще пара типов с микрофонами безостановочно молотили для радио – в «Детскую передачу», в «Досуг домашней хозяйки», в «Новости животного мира Америки» и почему-то в «Час ветерана»!..
Несли они чудовищную и беспардонную ахинею, были поразительно безграмотны и наглы, и если бы не Ларри Браун, вполне вероятно, что уж одному-то из них я бы обязательно вцепился в рожу! Так они меня достали!..
Правда, об этом меня еще на земле предупреждал Сокс, что такое может произойти и чтобы я постарался не обращать ни на что внимания…
… Помню, когда все Клинтоны провожали меня – вертолет сел тут же, у Белого дома, на одну маленькую часть из тех восемнадцати и семи десятых акра (кто бы мне объяснил, что это такое?), и мы с Соксом отошли в сторонку пописать.
На нервной почве на меня обрушились частые позывы, но несмотря на уверения Сокса, что в вертолете есть превосходный туалет, я, согласно своим принципам и многолетним привычкам, решил закончить все ЭТИ ДЕЛА перед вылетом, на земле.
Так вот, когда мы отошли к какому-то обычному деревцу и справили малую нужду, Сокс сказал:
– Кстати, ты знаешь, что это за дерево?
Мне в эту секунду было настолько на это наплевать, что я ему даже не ответил.
Хамство, конечно, с моей стороны, но и Сокс мог бы понять, что мне сейчас не до выяснения, что я обоссал напоследок в саду Белого дома.
Я всем своим существом был уже в Нью-Йорке, в глазах у меня уже стоял только ШУРА, где-то рядом в сознании маячили Тимурчик, Рут, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Кот Хемфри, а на первом плане – ШУРА, ШУРА и ШУРА!..
А тут мне в душу грубо влезает Сокс и спрашивает, что за дерево мы обоссали?!
Однако мое молчание ни в коей мере не смутило Сокса, и он, подняв морду, оглядел окропленное нами дерево и со слегка фальшивым пафосом так задумчиво сказал:
– Это дерево посадил Айк…
Не отвечать на вторую фразу было бы вообще свинством, и я без всякого интереса спросил:
– Кто?
– Айк! – повторил Сокс, как само собой разумеющееся. – Ну, Дуайт Эйзенхауэр. Один из популярнейших Президентов Америки…
И хотя мне на это было в высшей степени «хвост положить», я нашел в себе силы вежливо пробормотать:
– Очень, очень интересно…
Хорошо, что в этот момент к нам подошел Билли Клинтон, подхватил нас с Соксом на руки и смеясь повернулся к толпе самых разных объективов невероятного количества всевозможнейших камер! А потом, к неудовольствию Сокса, опустил его на землю, а меня (при его-то аллергии на Кошачью шерсть!..) поцеловал прямо в нос!!! И протянул меня для прощания к жене и дочери.
Хиллари только сделала вид для репортеров, что целует меня. На самом же деле – ни хрена подобного. А Челси расцеловала меня самым искренним образом и пригласила к СЕБЕ в гости вместе с Тимом Истлейком!..
Хиллари была явно не в восторге от этого, но тут же очень быстро подтвердила приглашение, добавив к нам с Тимом еще и Рут с Шурой.
Правда, звучало это очень по-нашему, по-российскому. Я бы даже сказал – по-ленинградски-кухонному: «Дескать, будете в Вашингтоне – заскакивайте!.. Звоните, заходите…»
После чего я был передан Ларри Брауну вместе с кучей подарков от Сокса и всей президентской семьи, включая небольшой портфельчик с какими-то бумажками для передачи Рут и Шуре.
Клинтоны преподнесли мне точно такой же ошейничек, какой был и у Сокса – со встроенным радиопередатчиком и приемным устройством для него.
Однако этот ошейничек был серьезно модернизирован – в нем оказался вмонтирован еще и телефон двусторонней связи для Кота с Его Человеком на любом расстоянии! Естественно, что эта штука была рассчитана на интеллектуалов, владеющих шелдрейсовским. Специальный технический отдел Секретной службы Белого дома уже давно вел разработку такого прибора, и первый же испытанный и надежный экземпляр был подарен мне.
Сокс же остался Соксом! Все-таки он, при всех своих замечательных качествах, постоянно пребывал в каком-то поразительном восхищении от самого себя! Подозреваю сильное влияние льстивой прессы…
Итак, Сокс преподнес мне великолепно изданный в девяносто третьем году комикс Майкла О'Данахью и Жан-Клода Суареша – «Сокс отправляется в Вашингтон».
Еще я получил от него в подарок серию из девяти почтовых марок Центрально-Африканской Республики, посвященных целиком исключительно изображению на них Сокса!
Бывший мичман-подводник Алан Гордон – «личный секретарь» Сокса, ответственный за всю почту, адресованную Первому Коту Америки, подарил мне от имени администрации Белого дома красиво переплетенную (и когда они все это успели сделать?!) подборку всех наших с Соксом фотографий, вырезок из газет и журналов, где ярко и красочно описывались и драка с теми Собаками-кретинами, и ночное грехопадение Сокса с потерей его невинности на Зяме, и подробнейшие фото – и текстовые отчеты о скандале в Банкетном зале на приеме депутатов Российской Государственной Думы.
Вплоть до вырезки объявления из одной русскоязычной нью-йоркской газетки, где обещается полное излечение от ИМПОТЕНЦИИ и ПОЛОВОЙ СЛАБОСТИ по методу недавно прибывшего в США крупнейшего специалиста в этой области знаменитого русского Кота мистера Мартына-Кыси Плоткина!..
А Челси Клинтон посылала со мной в подарок Тиму Истлейку, о котором я ей успел многое рассказать, прекрасную любительскую видеокамеру «Сони» – последнюю модель с экранчиком вместо видоискателя.
– Это для того, чтобы Тим мог вести летопись твоей жизни! – торжественно сказала мне на прощание Челси.
На мгновение я подумал, что в моей жизни иногда бывают такие «моменты», которые лучше никому бы не показывать, но поблагодарил Челси самым искренним образом.
Вот с таким ворохом подарков я и был внесен в президентский вертолет могучими лапами Ларри Брауна, Человека, насквозь пропахшего пистолетами, но от этого не ставшего менее симпатичным…
В воздухе, повторяю, я не находил себе места! Метался по салону, хамил репортерам, впадал то в оцепенение и апатию, то взрывался нервными всплесками и, наверное, со стороны производил отвратительное впечатление!..
Ларри как мог успокаивал меня и даже предложил глоток виски, на что я ответил категорическим отказом.
– Где они опустятся в Нью-Йорке?! Они знают наш адрес в Квинсе? Они ничего не напутают?.. – привязывался я к Ларри и тыкал в сторону летчиков лапой. – Не получится, как говорят у нас в России: «Ждали с моря на корабле, а мы выехали из п…ы на лыжах»?! А, Ларри?
В восторге от старой и дурацкой русской пословицы, которую я унаследовал от Водилы, Ларри кивнул в сторону летчиков и ответил мне так:
– Ты – грандиозный парень, Кыся! Но и эти ребята тоже неплохо знают свое дело. Мы и не полетим в Квинс! По указанию Президента мэр Нью-Йорка Роберто Джулиани будет встречать нас между Сорок второй и Сорок седьмой улицами Манхэттена около комплекса Организации Объединенных Наций, что само по себе уже символично, согласись?! Мы сядем на лужайку, которая находится точно напротив здания Генеральной Ассамблеи… И ради Бога, не дергайся! Всех твоих привезут туда лимузинами и так же потом отвезут вас обратно. Думаю, что они уже давно стоят там и смотрят в небо – где же летит их мистер Мартын-Кыся Плоткин… Хочешь глоточек виски с содовой? Прекрасный бурбон – «Олд феллоу».
Нет, подумал я, пока есть возможность, нужно хоть немного снять стрессовое состояние… Иначе у меня просто сердце не выдержит!
– А валерьянки у тебя нет, Ларри? – спросил я.
– Может быть, что-то похожее в аптечке и есть, но… Кыся! Побойся Бога!.. Валерьянка – напиток слабонервных дамочек. Ты же – Мужик, больше, чем кто-либо. Пей виски с содовой!
– Черт с тобой, Ларри! – согласился я. – Налей вот сюда в блюдечко и слегка разбавь простой водой. Содовую я не пью…
* * *
Три наших вертолета – один президентский, с гербом США на борту, и два пентагоновских – зависли над комплексом зданий Организации Объединенных Наций, и одно из них, самое высоченное – как объяснил мне Ларри Браун, – торчало совсем рядом с нами!А все остальные – и Совет Безопасности, и Библиотека ООН, да и Генеральная Ассамблея – лежали где-то далеко-далеко внизу и казались игрушечными.
Сбоку протекала река Ист-Ривер – вроде нашей Невы, а на другой стороне Ист-Ривер уже начинался Квинс. Это мне тоже показал, конечно, Ларри Браун, тыкая носом в иллюминатор и не спуская меня с рук, потому что действие виски «Олд феллоу», наверное, уже прошло и меня снова начал бить нервный колошмат.
И это несмотря на то, что мы с Ларри уже раза три-четыре прикладывались к его бурбону…
Наши летчики немного поговорили с землей, немного с пентагоновцами, и те стали снижаться на специализированные вертолетные площадки внутри самого Комплекса ООН.
Мы же в отличие от них совсем немножко пролетели вперед и стали плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым Дворцом Генеральной Ассамблеи.
Причем нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке – с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец превратилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустарником, бело-оранжевыми лентами полицейского ограждения и уймой нью-йоркско-туристского народа.
А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные автомобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер и отдельно ото всех, максимально приближенная к месту посадки нашего вертолета группа Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать – ни Шуры, ни Рут, ни Тимурчика…
– Моих никого нет! – яростно рявкнул я и тут же понес летчиков по пням и кочкам: – Я так и знал, что эти мудаки что-нибудь напутают и сядут не там, где нужно! Вот пусть теперь летают по всему Нью-Йорку и сами ищут!..
Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по инерции крутился и посвистывал винт, и…
…и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему вертолету, я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани, которого видел всего один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня святого Патрика!..
Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А потом этот Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед.
Вот тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!
Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал на весь Манхэттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!..
Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу лизнул его в ухо, чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.
Как сказала бы киевско-мюнхенская Кошка Циля: «Об подождать трап – не могло быть и речи!» Я вылетел на поляну навстречу Тимурчику, напрочь забыл о своем весе и прыгнул на этого ставшего мне ужасно близким мальчишку. Естественно, я тут же опрокинул его на землю и, облизывая всю его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:
– А Шура?.. Где Шура?! Шура где?! Тимурчик! Где Шура?..
– Ну ты даешь, Кыся! – тиская меня и подозрительно принюхиваясь ко мне, сказал Тимур. – Где это ты так надрался?!
– В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спрашиваю?!
– Разуй глаза, пьяная морда! – по-русски сказал мне Тимур. – Вон они с мамой идут… Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так запала на твоего Шуру, что…
Дальше я уже ничего не слышал…
И ничего не видел.
Только Шуру.
Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых вельветовых брюках, которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции метро «Академическая». Он был в той же самой теплой спортивной куртке, подаренной ему его варшавским другом и собутыльником, польским журналистом Сташеком…
На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я оставил его в своей памяти навсегда.
Он был только чуть бледнее обычного.
Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел…
Я шел к нему уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж тем более на стремительный бег у меня просто не было сил. И торопиться мне было уже некуда.
Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его, и он просто медленно опустился передо мной на корточки.
Я подошел…
Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.
Я вскарабкался к нему на грудь, намертво обхватил передними лапами его за шею, а задними вцепился в него так, что оторвать меня от Шуры можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных технических средств…
Вместе со мной Шура встал во весь рост.
Я почувствовал его запах, который снился мне столько месяцев… Услышал, как бьется его сердце… Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я делаю, поднял голову в синее нью-йоркское небо и ЗАВЫЛ!!!
… Потом мне говорили, будто звук моего голоса был столь ужасен и одновременно столь призывен, что, словно по мановению волшебной палочки, из всех окрестных улиц – начиная с Сорок второй и кончая Сорок седьмой, где раскинула свои грандиозные дома Организация Объединенных Наций, к нашей поляне с президентским вертолетом, с самим мэром Роберто Джулиани (я уже не говорю о том, какую свиту он для понта приволок с собой на эту встречу!), с тучей репортеров и толпами зевак, стоявшими за полицейским ограждением…
…вдруг, откуда ни возьмись, СТАЛИ СТЕКАТЬСЯ КОШКИ И КОТЫ ВСЕХ МАСТЕЙ, ПОРОД И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ!
ИМ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕ – НА ОГРАЖДЕНИЕ, НА МЭРА, НА ВЕРТОЛЕТ, НА ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! СВОБОДНЫЕ СОЗДАНИЯ – ОНИ ШЛИ НА ВОЙ СОБРАТА, И КАЖДЫЙ ИЗ НИХ СЛЫШАЛ В ЭТОМ ВОЕ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗВУЧНОЕ СО СТРУНАМИ ДУШИ ЛЮБОГО КОТА, ЛЮБОЙ КОШКИ ЛЮБОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!..
Потом говорили, что Котов и Кошек было десятки тысяч!
Во всяком случае, когда мы вечером смотрели телевизор, зрелище это было ГРОЗНЫМ И ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ.
Но в тот момент, на этой ООНовской лужайке, я ничего не видел. Даже Шуру не видел. Я его чувствовал под своими лапами, ощущал всем своим телом, каждой шерстинкой, слышал его дыхание, и мне было этого вполне достаточно.
Правда, кое-что я все-таки услышал. Это когда мэр Нью-Йорка мистер Роберто Джулиани спросил у Тимура:
– А скажи, Тим, что бы я мог сделать для тебя и твоего кота Мартына?
Тимур немедленно ему ответил:
– Сэр! Мы с Мартыном были бы вам очень благодарны, если бы вы дали ему официальное разрешение ездить в нью-йоркских сабвеях и автобусах. А то мне приходится прятать его в рюкзак и я каждый раз рискую нарваться на штраф.
– Ол райт! – сказал мэр. – Вы сегодня же получите это разрешение. Что еще?
– Ничего, сэр. Большое спасибо. Со всем остальным у нас теперь все в порядке, – вежливо ответил ему Тимур…
* * *
Теперь у нас совсем-совсем другая квартира!В том же Квинсе, на той же Шестьдесят пятой, в том же доме, но выше этажом – как раз над квартирой мистера Бориса Могилевского.
Квартира – огромная! Пять комнат. Наша с Тимурчиком – раз. Гостиная с камином и гигантским телевизором «Мицубиси» – два. Комната для всяких служебных и личных занятий лейтенанта полиции Рут Истлейк – три. Кабинет литератора Александра Плоткина – четыре… И их общая спальня с Рут – пять!
Ну как грандиозно драматургически я выстроил этот абзац!!!
Заметьте, в этом абзаце – все! После его прочтения никому не нужно объяснять, что теперь мы все четверо – одна русско-американско-еврейская семья, пользующаяся любовью соседей по дому и кварталу и уважением среди коллег, Котов и дружественных Крыс. О Кошках я не говорю. Кошки – те вообще в отпаде!
Обязательно следует вспомнить, что в портфельчике, который мы с Ларри привезли из Вашингтона в Нью-Йорк, уже совершенно фантастическим образом оказалось письмо из нью-йоркской Публичной библиотеки. Мистера Александра Плоткина приглашали на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы Манхэттена, в отдел славистики нью-йоркской Публичной библиотеки для переговоров о работе в русском секторе отдела славистики в качестве штатного сотрудника с годовым начальным окладом в сорок восемь тысяч долларов и сохранением всех административных льгот, полагающихся государственным служащим по законам Соединенных Штатов Америки.