Куртц Кэтрин. Адепт

   — Слушайте меня, Перегрин, — уверенно произнес он. — Вы слышите, что я вам говорю?
   — Да, — едва слышно выдохнул тот.
   — Отлично, — сказал Адам. — Еще минута — и я попрошу вас проснуться. Но прежде вам стоит узнать кое-что, пусть даже вы и не сразу полностью поймете то, что я вам скажу.
   Он уселся в кресло и пристально посмотрел на сидевшего перед ним Перегрина.
   — Хоть я и не могу доказать вам это объективными методами, остается фактом, что история личности часто не ограничена рамками ее нынешней жизни. У меня есть основания полагать, что те видения, которые вы так мучительно пытались подавить с самого детства, в действительности являются наследием более ранних этапов вашего развития. И нет никакого сомнения в том, что вы в состоянии управлять ими — при условии, что вы примете этот дар таким, как есть.
   Слабая надежда забрезжила на лице Перегрина, губы его беззвучно шевельнулись:
   — Как?
   — Во-первых, — сказал Адам, — вам надо научиться различать виды информации, которая до сих пор поступала к вам стихийно. Другими словами, вам нужно научиться фокусировать свой необычный талант, включая и выключая его тогда, когда это нужно вам — а не тогда, когда он делает это сам собой. В вашем подсознании эта методика уже существует, но она спрятана глубоко. Впрочем, ее можно выявить в ваших снах. Мне хотелось бы и после гипноза оставить вам способность помнить сны. Вы не возражаете?
   Перегрин согласно кивнул.
   — Очень хорошо. Теперь, поскольку вы приняли мое предложение, вам ПРИСНИТСЯ то, что освободит вас. Это приснится вам, когда вы будете готовы принять это знание, и вы запомните свой сон.
   — Да, — прошептал Перегрин, едва заметно кивнув. Выждав еще немного, Адам тоже кивнул.
   — А теперь через несколько минут вы сами проснетесь. У вас не останется осознанных воспоминании о том, что было сейчас между нами. Однако смысл этого будет просачиваться к вам на протяжении нескольких следующих ночей, и эти сны вы запомните очень отчетливо. Мне хотелось бы, чтобы вы зафиксировали то, что вам запомнится — записали или, если вам удобнее, зарисовали, — и при первой возможности мы с вами это обсудим. Вы это сделаете для меня?
   — Да, — послышался ответный шепот.
   — Очень хорошо. И еще одно: поскольку ваше особое видение приводится в действие тем, как вы смотрите на людей, которых вы пишете, я предложил бы вам ничего несколько дней не рисовать и не писать — ничего, если только это не имеет отношение к вашим снам. Дайте себе небольшой отдых, пока ваше подсознание не разберется во всем. Я понимаю, смерть леди Лоры была для вас большим потрясением, но она же может стать и катализатором, который поставит все с головы на ноги. А потом, через несколько дней, я попрошу вас рисовать — и довольно много. Если вы сумеете связать свою способность видеть с умением нарисовать результат, это может стать первым шагом к овладению вашим даром… А теперь самое время проснуться. Вы отдохнули и запомнили мои инструкции.
   Адам откинулся на спинку своего кресла и задумчиво побарабанил пальцами по подбородку. Через несколько минут, как ему и было сказано, Перегрин пошевелился, вздохнул и открыл глаза. Увидев, что Адам внимательно следит за ним, он выпрямился и сонно потянулся.
   — Я думал, что я проснусь на диване в своей студии, — сказал он. — Я долго пробыл под гипнозом?
   — Гм, почти час, — ответил Адам, бросив взгляд на богато украшенные часы на столике. — Ничего страшного. Главное, мне кажется, мы неплохо начали. Как вы себя чувствуете?
   Перегрин криво улыбнулся.
   — Не так плохо. Скорее устал, чем что-то еще, — заметно лучше. — Он пошевелил затекшими плечами, потом посмотрел на часы. — Боже праведный, если часы не врут, мне нужно срочно забрать у вас свою одежду и отправляться домой, чтобы дать вам поспать хотя бы немного.
   — Сон — роскошь, без которой я время от времени вполне могу обойтись, — возразил Адам. — И потом, мне кажется, вы сейчас не совсем в форме, чтобы садиться за руль. Можете остаться в комнате, в которой переодевались. Полагаю, Хэмфри снабдит вас всем необходимым.
   — Но… мне не хотелось бы мешать… — начал было Перегрин.
   — Вы мне вовсе не мешаете. Раз уж на то пошло, — невозмутимо продолжал он, поскольку живописец продолжал колебаться, — возможно, вам было бы разумнее всего остаться в Стратмурне на несколько дней. Судя по тому, что вы рассказали мне сегодня, вам стоит как следует покопаться в собственной душе. И мой опыт свидетельствует, что пускаться в путешествие по глубинам собственного “я” лучше всего, имея рядом кого-то, готового помочь, — особенно если вам необходим медиум.
   Перегрин слегка покраснел:
   — Это очень великодушно с вашей стороны, сэр Адам, и я очень признателен вам за это… но видите ли, я приехал к вам, как-то не рассчитывая задержаться надолго.
   — Это не должно вас беспокоить, — усмехнулся Адам. — Вот вам и повод держать преданного и исполнительного слугу. Я дам ваши ключи Хэмфри, и утром он первым делом съездит в Эдинбург забрать из вашего дома все, что вам необходимо.
   На усталом лице молодого художника мелькнула улыбка облегчения.
   — Вы ведь все уже обдумали, верно? В таком случае мне ничего не остается, как принять ваше предложение — по крайней мере на несколько дней. Похоже, у меня просто нет сил спорить с вами.
   — Это вряд ли помогло бы вам, если уж я что-то решил, — беззаботно ответил Адам, поднимаясь из кресла. — Мы обсудим, на какое время вы задержитесь здесь после того, как немного отдохнете. А пока предлагаю перекусить. Я слышал, вернулся Хэмфри. Он делает замечательные сандвичи с ветчиной; что же касается какао, то подозреваю, одним из основных его ингредиентов является бренди.

Глава 5

   Примерно через полчаса, относительно отдохнувший и блаженно сытый — похоже, впервые за несколько дней, — Перегрин сонно пожелал хозяину спокойной ночи и поднялся в отведенную ему комнату. Прежде он был не в состоянии оценить ее уют, однако она была просторна и элегантна, впрочем, как и все, что он успел увидеть в Стратмурне. Стены были оклеены светло-голубыми обоями, подоконники, оконные переплеты и карнизы — белые. Центральную часть кессонированного потолка занимала роспись, имитирующая ночное небо. Скинув шлепанцы, халат и сонно забравшись под теплое одеяло, он откинулся на пуховые подушки и, прежде чем погасить лампу, некоторое время разглядывал облака и созвездия на потолке. Именно этот спокойный образ остался с ним, когда он погрузился наконец в глубокий безмятежный сон.
   Возможно, в результате гипноза, а может, и просто из-за усталости, ничего из того, что снилось ему в эту ночь, ему не запомнилось. Когда он наконец проснулся, комната была погружена в голубоватый подводный полумрак, а где-то вдалеке звонили церковные колокола. Выбравшись из постели, он босиком прошлепал к занавешенному эркеру и отодвинул темно-синие портьеры. В комнату хлынул яркий солнечный свет, а небо за окном оказалось ясным и безоблачным.
   Колокола, впрочем, продолжали свой перезвон — похоже, было гораздо позже, чем он предполагал. Продолжая щуриться от яркого света, он вернулся к столу и взял с него свои часы. К его удивлению, было уже почти полдвенадцатого. Неужели он проспал так долго?
   Он обнаружил свою вчерашнюю одежду, чистую и аккуратно выглаженную, на кресле рядом с дверью в ванную — несомненно, это постарался Хэмфри. На тумбочке рядом с ванной оказались его набор для бритья и прочие личные мелочи, явно привезенные из его эдинбургской квартиры. Беглый осмотр спальни показал, что Хэмфри привез также несколько смен одежды. Подивившись расторопности немногословного слуги Синклеров, Перегрин принял душ и наскоро оделся, размышляя, к чему может привести вся эта история.
   Когда Перегрин спустился в гостиную, Хэмфри там не было видно. Впрочем, и никого другого тоже — на первый взгляд. Задержавшись в нерешительности на нижней ступеньке, он заметил, что дверь в библиотеку приоткрыта, набравшись духу, подошел к ней и осторожно постучал.
   — Войдите, — послышался изнутри низкий голос Адама Синклера.
   Перегрин толкнул дверь и не без опаски вошел. Адам сидел за своим столом, спиной к окну. В лучах утреннего солнца рукава его дорогой сорочки казались на фоне темных жилета и галстука белоснежными. Пиджак утреннего костюма висел на спинке другого кресла. Перегрин даже удивился, увидев хозяина столь официально одетым, но тут же вспомнил, что Адам обещал заглянуть утром в Кинтул-Хаус; судя по всему, он это уже сделал.
   — Вы уже ездили в Кинтул-Хаус, так ведь? — сказал Перегрин, поежившись под пристальным взглядом Адама. — Я… я хотел сказать, я собирался съездить с вами. Вам стоило разбудить меня.
   Адам с улыбкой отложил в сторону газетную вырезку, которую читал. На столе перед ним лежала папка со стопкой таких же вырезок.
   — Мне показалось, что сон вам нужнее, чем семье Кинтул — еще один сочувствующий, — спокойно ответил он. — На неделе будет достаточно времени для более осмысленного визита. И потом, — не без сочувствия добавил он, — полагаю, вы не усомнились бы в том, что леди Лора не согласилась бы лишить вас возможности выспаться как следует.
   Перегрин открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его, поняв, что Адам абсолютно прав. Он попытался найти предлог и удалиться, но Адам снова опередил его.
   — Хэмфри накрыл нам небольшой завтрак в комнате напротив. Если вы окончательно проснулись, я позвоню ему, что мы готовы.
   Перегрин не нашел возражений, так что Адам дернул за расшитый узорами шнур звонка, а потом вернулся к изучению газетных вырезок. Перегрина привлек заголовок лежавшей сверху заметки: “Старинная шпага”.
   — Как видите, мои интересы отличаются значительным разнообразием, — заметил Адам, не обращая внимания на смущение Перегрина, который поспешно отвел взгляд от заголовка. — Время от времени полиция приглашает меня оказать содействие в расследовании дел, отличающихся, скажем так, необычными обстоятельствами. Поэтому я завел привычку сохранять все, что привлекло мое внимание в газетах. Любопытство уже не раз предупреждало меня о том, что мои услуги могут понадобиться.
   Перегрин кивнул, однако на мгновение его охватило необъяснимое ощущение, что не уловил сути происходящего. Адам казался таким же спокойным и непринужденным, как всегда, но Перегрин не сомневался: простое и ясное на вид объяснение на деле скрывало что-то куда более серьезное. Что бы там ни было связано с этой загадочной шпагой, сэр Адам Синклер имел в этом деле собственный интерес.
   — Прошу прощения, сэр Адам, — неловко промямлил Перегрин. — Я вовсе не хотел подглядывать.
   Адам иронично склонил голову набок, глядя на Перегрина.
   — Сэр Адам? — лукаво переспросил он. — Если мы собираемся работать вместе, Перегрин, мне кажется, вам лучше обходиться без “сэров”, по крайней мере в личной беседе. И вы вовсе не подглядываете. Думаете, стал бы я читать это при вас, если бы хотел сохранить тайну? И потом, все это в свое время печаталось в прессе. Можете почитать, если интересно.
   Адам, продолжая улыбаться, протянул Перегрину папку, но тот мотнул головой, опасаясь глупо выглядеть. Впрочем, он ни на мгновение не сомневался, что Адам и не думает над ним потешаться.
   — В этом совершенно нет необходимости, — пробормотал он. — Я… мне просто не хотелось, чтобы вы считали, что я злоупотребляю вашей добротой. И потом, если честно, даже если я прочитаю все это, — он мотнул подбородком в сторону папки, — сомневаюсь, что я стану умнее.
   — Возможно, и не станете, — с улыбкой согласился Адам. Он выдвинул ящик из правой тумбы стола, убрал в него папку и потянулся за своим пиджаком. — Ну что, идем? Если мне не изменяет память, Хэмфри говорил что-то насчет семги…
   Разделавшись с семгой, а заодно с омлетом, ликером и свежей спаржей, Адам устроил Перегрину продолжительную экскурсию по дому. Нынешний Стратмурн-Хаус был не слишком древним; его построили на месте предыдущего здания, уничтоженного пожаром в середине девятнадцатого века, а то, в свою очередь, было выстроено на месте старого монастыря. В своем теперешнем состоянии он представлял собой викторианское переосмысление местной шотландской архитектуры. Проектировал и строил его по наущению деда Адама талантливый местный архитектор по фамилии Форбс. Знатоки из южных графств наклеивали на самобытный стиль Форбса ярлык неоготики; в моменты наименее почтительного отношения к родному крову Адаму дом напоминал любимые иллюстрации к “Ветру в ивах”, особенно дом Мистера Жаба.
   Тем не менее успехи Форбса на архитектурном поприще позволили ему в конце концов даже получить рыцарский титул; повсеместно признавалось, что Стратмурн является одним из наиболее характерных примеров его работы. Дом произвел на Перегрина довольно сильное впечатление — не только своей планировкой, но и тем вниманием, которое Форбс уделял мельчайшим деталям. Резные фризы на стенах комнат первого этажа напоминали лучшие образцы готического искусства, а витражное окно часовни, казалось, соединяло идеи эпохи короля Иакова с богатством красок средневековых соборов.
   Особенно поразил Перегрина герб на центральном плафоне потолка большой залы: взмывающий из пылающего гнезда феникс, обрамленный традиционным шотландским орнаментом.
   — Какой потрясающий герб, — заявил он, заслонив глаза ладонью от света, чтобы получше рассмотреть рисунок. — Это ваш фамильный?
   — Да, один из нескольких, — улыбнулся Адам. — Если верить Александрийским мудрецам, феникс бессмертен. Когда он достигает преклонного возраста, он сам сооружает себе костер из благовоний и сгорает в нем, чтобы снова восстать из огня юным и возрожденным к новой жизни.
   — Реинкарнация, — задумчиво пробормотал Перегрин. — Вы считаете, такое возможно?
   Адам бросил на него проницательный взгляд исподлобья.
   — Возможно ли то, что мы рождаемся вновь и вновь в процессе исполнения предначертанной нашим душам судьбы? Не спрашивайте меня. Спросите себя самого.
   Перегрин посмотрел на лицо своего собеседника, словно высеченное из камня, вздрогнул и не нашел, что сказать.
   Они вышли из залы и поднялись наверх. Постепенно неловкость Перегрина прошла, и, проходя по комнатам северного крыла, он с любопытством оглядывался по сторонам. В двух смежных комнатах в дальнем конце коридора обнаружилась замечательная коллекция игрушек эдвардианской эпохи.
   — Когда мои отец и дядя были маленькими, здесь находилась детская, — объяснил Адам Перегрину, склонившемуся над большим, в рост ребенка, заводным пони с тележкой. — Моя сестра говорила, что в детстве для нее было самой большой наградой, когда ее пускали сюда поиграть. А эта игрушка была ее любимой.
   Заводной пони щеголял в настоящей упряжи, хвост и грива игрушки были сделаны из настоящего конского волоса. Склонив голову набок, Перегрин восхищенно дотронулся рукой до медного поручня за сиденьем повозки.
   — Я не знал, что у вас есть сестра, — заметил он. Несмотря на блеск и несомненное обаяние, Адам Синклер почему-то казался ему странно одиноким, словно что-то держало его в стороне даже от друзей.
   — Теодора старше меня, — ответил Адам. — Вообще-то она приходится мне сводной сестрой, хотя это ничего не меняет. Ее мать была первой женой моего отца. В комнате, соседней с вашей спальней, висит ее хороший портрет. Пойдемте, я вам его покажу.
   На большом, в рост, портрете была изображена стройная темноволосая девушка со смеющимися глазами; поверх белого бального платья была накинута клетчатая шелковая шаль цветов клана.
   — Портрет написан незадолго до ее совершеннолетия, — объяснил Адам. — Через год она вышла замуж за Томаса Макаллена, дипломата. Большую часть своей совместной жизни они провели на Дальнем Востоке, хотя сейчас они вернулись в Шотландию. Все трое их детей родились за границей. Мне не терпится увидеть их портрет вашей кисти.
   — А где они сейчас живут? — поинтересовался Перегрин.
   — В Аргайлшире, недалеко от Инверери, — ответил Адам. — Славное место, хотя, наверное, и немножко скучноватое после Востока. Впрочем, после стольких лет в чужих краях Тео, мне кажется, более чем созрела осесть на одном месте. Несколько лет назад Томас вышел на пенсию. Тео говорит, он просто наслаждается тем, что наконец-то принадлежит только самому себе и своей семье.
   Благодаря дорожным анекдотам оставшаяся часть экскурсии прошла оживленно и завершилась все в той же библиотеке. Пока они ждали Хэмфри с чаем, Адам звонил куда-то по телефону, а Перегрин разгуливал вдоль книжных полок, вглядываясь в корешки. Его внимание привлек небольшой томик в сафьяновом переплете. Повинуясь неожиданному импульсу, он взял книгу с полки, повертел в руках, любуясь переплетом, перелистал и обнаружил, что это первое издание “Психологии алхимии” Карла Юнга, вышедшее в 1944 году. Надпись по-немецки на титульном листе “Филиппе Синклер” была сделана самим Юнгом.
   На правое плечо Перегрина легла тень.
   — Моя мать училась у Юнга, — сказал Адам. — Она у меня тоже психиатр. Вскоре после того, как они с отцом поженились, он послал ей эту книгу в подарок.
   С открытой книгой в руках Перегрин повернулся лицом к хозяину.
   — Так она родом из Швейцарии?
   — Нет, она американка, — сказал Адам. — Однако, когда началась Вторая мировая война, она училась у Юнга в Швейцарии. Когда Штаты в сорок втором вступили в войну, моя мать записалась в армейскую медицинскую службу. Там они и познакомились с отцом — в полевом госпитале. Все остальное, как говорится, уже история.
   Перегрин закрыл книгу и осторожно поставил на место.
   — Насколько я понял, она еще жива?
   — О, еще как, — рассмеялся Адам. — В настоящее время она в Америке, руководит клиникой в Нью-Гемпшире. Пока отец был жив, это было постоянной причиной для ссор: он считал, что мать как владелица поместья должна постоянно находиться здесь. Однако после его смерти большую часть времени она проводит там. Моя мать утверждает, что работа помогает ей сохранить молодость.
   Возможно, он рассказал бы и больше, но вежливый стук Хэмфри возвестил о прибытии чая с булочками. Следуя за Адамом обратно к камину, Перегрин отметил про себя, что члены семьи Синклеров, похоже, отличаются незаурядностью.
   Вечер в Стратмурне прошел без приключений. Простой, но изысканный ужин завершился бренди в уже знакомой библиотеке.
   — Предлагаю сегодня отправиться спать пораньше, — сказал Адам. — Мне кажется, вы согласитесь со мной, что вчерашний вечер был, как бы это сказать, несколько беспокойным, а завтра после утреннего обхода в Джорданберне мне предстоит ехать в Глениглз. Там состоится ежеквартальное собрание Фонда охраны шотландской старины, и я буду выступать. Возможно, вам хотелось бы поехать со мной?
   — Да, но…
   — Вы мне вовсе не помешаете, если вы этого боитесь, — с улыбкой перебил его Адам. — Мне кажется, вам будет интересно, а мне это даст возможность познакомить вас с некоторыми моими добрыми друзьями, членами Фонда, — друзьями, которые вполне могут дать вам новые заказы, — добавил он, с улыбкой поднимая свой бокал, — если перспектива моего общества в течение дня и двух-трех занудных докладов вас мало прельщают.
   Разогретый бренди и несомненным дружеским расположением хозяина, Перегрин неожиданно для себя согласился. Только позже, в своей комнате, перед сном, он вдруг понял, что это первое общественное мероприятие за несколько месяцев, на которое он позволил себя пригласить. Более того, до него дошло, что за весь день он даже не вспомнил о том отчаянии, которое пригнало его сюда, в Стратмурн, всего сутки назад.
   Утро следующего дня, понедельника, выдалось ясным и погожим. После раннего завтрака Адам съездил в Эдинбург к своим пациентам, оставив Перегрина на несколько часов, и вернулся вскоре после одиннадцати, чтобы забрать его.
   — Движение было менее оживленным, чем я ожидал, — сказал Адам, перегнувшись через пассажирское кресло, чтобы открыть пассажирскую дверцу “ягуара”. — Возможно, мы даже успеем не торопясь перекусить. Я сказал нескольким своим друзьям, что мы попробуем присоединиться к ним, если успеем до часу дня.
   Они приехали в отель “Глениглз” даже раньше условленного времени. Друзьями Адама оказались герцог Глендейрн, президент и главный попечитель Фонда, и другие титулованные лица, часть которых была уже знакома с работами Перегрина. Они приняли его очень тепло, что помогло ему справиться с обычной застенчивостью, и к концу ленча Перегрин уже чувствовал себя почти как дома.
   По дороге в конференц-зал Перегрин заглянул в программу, которую дал ему Адам. Утренняя программа, как он обнаружил, включала в себя собрание общества и несколько докладов по различным аспектам шотландской истории. На вторую половину дня было запланировано еще несколько выступлений и дискуссий, которые не казались скучными, как того боялся Перегрин.
   Вкладом Адама в это мероприятие был последний по списку доклад, озаглавленный им “Интуитивная археология”. Странное дело, но никто из участников не ушел до самого конца собрания. Более того, к удивлению Перегрина, люди, на протяжении всего мероприятия входившие и выходившие из зала, как один вернулись, когда герцог объявил имя Адама. Сэр Адам Синклер явно был одним из наиболее популярных выступавших.
   — Мое выступление задумано как опыт творческого воображения, — предупредил Адам своих слушателей и улыбнулся, завоевав этим всеобщее внимание. — Я предлагаю вам на следующие пятьдесят минут отказаться от всей наработанной эмпирической методологии, чтобы исследовать интуицию в качестве непосредственного инструмента археологических изысканий.
   — Интуиция, — повторил он, окинув помещение взглядом, — это такая штука, которой, по мнению многих, больше у женщин, чем у мужчин. — Это замечание вызвало смех аудитории. — Люди, занятые в так называемых фундаментальных науках, предпочитают не доверять ей, ибо ее невозможно “доказать” научной логикой. Люди, занятые в прикладных науках — к которым относится и психиатрия, — знают, что интуиция может стать очень и очень ценным инструментом, особенно если интуитивные выводы подтверждаются результатами. Во всяком случае, связь логики с интуицией не столь пряма и очевидна, как хотелось бы верить представителям фундаментальных наук.
   Адам сделал паузу и перевернул страницу. Перегрин устроился в кресле поудобнее и приготовился внимательно слушать. Доклад обещал быть именно таким интересным, как он ожидал.
   — Собственно, интуицию используют многие представители фундаментальных наук, — продолжил Адам, — хотя большинство весьма неохотно признается в этом. В конце концов, это лежит вне “логики”. Тем не менее не секрет, что многие исследователи более других способны рождать верные гипотезы на основе хрупких или сомнительных физических доказательств. Рассматривая проблему в исторической перспективе, мне хотелось бы предположить, что интуиция и в самом деле способна играть очень большую роль в реконструкции истории на основе артефактов…
   Затем последовал ряд исторических анекдотов из жизни великих археологов. Перегрин слушал, и постепенно ему становилось ясно, что описываемые Адамом свойства на самом деле были разновидностью экстрасенсорного восприятия. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, заметили ли другие слушатели смену темы доклада. Однако прежде, чем он пришел к какому-то выводу, доклад принял еще более радикальный характер.
   — Если мы допустим, что интуиция действительно играет жизненно важную роль в археологических исследованиях, — невозмутимо продолжал Адам, — мы окажемся перед необходимостью несколько изменить наше определение реальности. С этой целью я предлагаю временно отказаться от понятий Ньютоновской физики и расширить концепцию природы, включив в нее то изменчивое поле, в котором действует интуиция.
   Аудитория оживилась. Не глядя в записи, Адам, заговорщически подавшись вперед с кафедры, продолжил:
   — Вся физическая реальность традиционно определяется тремя измерениями: высотой, шириной и глубиной. Однако подобная оценка не в состоянии учесть того, что объекты — и люди в том числе — существуют в таком измерении, как время. Временной фактор представляет собой нечто, что я за неимением более удачного термина назову “резонансом”.
   Перегрин жадно подался вперед. Ему вдруг показалось, что он вот-вот услышит что-то, жизненно важное для него лично.
   — Проведем аналогию, — спокойно продолжал тем временем Адам. — Резонанс можно интерпретировать как некую разновидность экзистенциального эха, неуловимую тень того, какими бывают вещи. Как психолог-теоретик я должен признать, что способность воспринимать резонанс — редкая функция человеческой психики. В древние времена эта способность была профессиональным отличием жрецов, заклинателей и мистиков. В нынешние времена она жизненно важна для тех, чья профессиональная деятельность может зависеть от этого: археологов, психиатров, художников…
   Художников? Перегрина потрясла неожиданно нахлынувшая волна догадок. Уж не за этим ли Адам пригласил его с собой? Он все еще пытался разобраться в своих изрядно запутанных мыслях, когда послышались аплодисменты. Художник поднял взгляд и увидел, что Адам спускается с кафедры к поджидавшей его с вопросами толпе.