Куртц Кэтрин. Адепт

   А потом для Перегрина словно исчезли все голоса, оставив только один: серебряное чистое сопрано, возносящееся к небу, словно песнь жаворонка. Голос был женский, но столь высокий и чистый, что напоминал голос ребенка, пронзительная ясность мешалась в нем с искренней скорбью. Певица находилась где-то слева и спереди Перегрина, среди родственников покойной. Он нетерпеливо всмотрелся в стоящих там людей. Спустя мгновение он увидел ее: крайнюю слева, почти у самой северной стены.
   Она стояла в луче света от витража, расположенного чуть выше ее левого плеча. Зачесанные назад волосы были светло-золотыми, с рыжеватым оттенком. Четко очерченный профиль напоминал мадонну Боттичелли; на щеках под опущенными ресницами блестели дорожки слез.
   Возможно, чувства Перегрина обострились от сострадания, ибо сердце его тотчас устремилось к ней. Он сомневался, что она находится в прямом родстве с леди Лорой, и все же скорбь ее была искренней и глубокой, как у дочери. Очарованный ее красотой, он присмотрелся к ней внимательнее — и был тронут, разглядев благородную мягкость ее духа.
   “Кто это?” — гадал он.
   Прощальный гимн завершился торжественным “Аминь”. Почтительно помедлив с минуту, прихожане начали группами выходить. Семья Кинтул направилась в боковую дверь: девушка с лицом скорбящей мадонны вышла с ними, но держась чуть в стороне. Перегрин следил за ней взглядом, пока она не скрылась за дверью; он опомнился только тогда, когда Адам тронул его за локоть.
   — Ее зовут Джулия Барретт, — шепнул Адам ему на ухо, подтолкнув его к центральному проходу. — Она крестница леди Лоры.
   Перегрин вздрогнул и повернулся к нему, пораженный тем, как легко Адам Синклер прочитал его мысли.
   — Правда? — удивился он вслух. — Странно, что мы прежде не встречались.
   — Ее отцом был сэр Альберт Барретт, — негромко продолжал Адам. — У него были поместья южнее, в Букингемшире.
   Перегрин обратил внимание на то, что тот дважды упомянул ее отца в прошедшем времени. Он поднял взгляд на Адама.
   — Ее отец умер? — прошептал он.
   Адам кивнул и понизил голос еще сильнее, пробираясь сквозь толпу.
   — Несколько лет назад он оказался вовлечен в финансовое предприятие, потерпевшее крах. Когда компания, в создании которой он участвовал, обанкротилась, он продал всю свою собственность, чтобы возместить убытки акционеров. С его стороны это было благородным жестом, и лично о нем никто дурного слова не говорил, однако ходили упорные слухи, что его партнеры по бизнесу были нечисты на руку. Это его сломило. Через несколько месяцев после банкротства его нашли мертвым. Согласно официальному заключению смерть сэра Альберта Барретта носила естественный характер, но некоторые считают, что он покончил с собой. Надо ли говорить, что вся эта история тяжело ударила по его семье. Мне кажется, Джулии и ее матери пришлось бы совсем плохо, не будь с ними леди Лоры.
   Они добрались наконец до двери, и Перегрин еще раз на обидно короткое мгновение увидел Джулию, садившуюся в машину. Позже он тщетно искал ее среди гостей в Кинтул-Хаусе. От мыслей о ней его отвлек только сам граф Кинтул, который вежливо отвел его в сторону и осторожно осведомился о неоконченном портрете матери. К собственным удивлению и облегчению, Перегрин обнаружил, что мысль о возврате к работе больше не страшит его.
   — Я могу возобновить работу в любое удобное для вас время, милорд, — заверил он графа. — В настоящий момент я выполняю одну работу для сэра Адама Синклера, но я знаю, что ему тоже не терпится увидеть этот портрет законченным.
   Когда граф отошел от него к другим гостям, Перегрин отправился на поиски Адама. Тот стоял у окна гостиной и оживленно беседовал со смешливой блондинкой, в которой Перегрин узнал леди Элисон Макбейрд, старшую дочь графа Килревана. Несколько лет назад он писал ее портрет. Не желая мешать беседе, явно приятной для обеих сторон, Перегрин уже собрался отойти, когда что-то в комнате вдруг изменилось.
   Казалось, по залитой светом зале прошла тень — словно туча набежала на солнце. В углу, где находился Адам, соткалась тьма, обернувшись вокруг него дымной спиралью.
   Перегрин поперхнулся и протер глаза, но тьма не исчезала, а колыхалась в воздухе, словно облако ядовитого газа. Забыв об осторожности, Перегрин ринулся в ту сторону.
   — Адам! — резко выкрикнул он.
   Его старший товарищ повернул голову; на лице его не было заметно ничего, кроме удивления. Уже на середине залы Перегрин остановился, поскольку тьма разом исчезла. Он стоял, ощущая себя дурак дураком.
   — Что случилось, Перегрин? — спокойно спросил Адам.
   Перегрин неловко переминался с ноги на ногу под любопытным взглядом голубых глаз леди Элисон.
   — Прошу прошения, — сказал он ей. — Я искал сэра Адама, но дело может и подождать…
   Позже, когда они с Адамом возвращались на машине в Стратмурн, он рассказал о виденном.
   — Представления не имею, что это было, — признался он. — Раньше я ничего подобного не видел. Как бы сказать… почти разумная субстанция, возможно, какая-то разновидность стихийной силы. Словно энергия, сгущающаяся перед ураганом или торнадо. И это было определенно враждебным, а вы были в самом его центре.
   Адам выслушал это не перебивая.
   — Адам, вам грозит какая-то опасность? — спросил Перегрин, когда молчание затянулось.
   Лицо Адама было сурово, рот крепко сжат.
   — Если и грозит, ей предстоит обрести какой-то облик.
   — У вас есть враги, о которых вы знаете? — настаивал Перегрин.
   — Да. А у кого нет? — буркнул Адам. Потом лицо его смягчилось. — Послушайте, я ни на секунду не сомневаюсь, что вы видели проявления какой-то надвигающейся угрозы. Но я давно взял за правило не тревожиться до тех пор, пока не будет ясно, чего именно я должен опасаться. Иными словами, — сухо добавил он, — довлеет днесь злоба его.
   — Ладно, — тяжело вздохнул Перегрин. — По крайней мере я вас предупредил. — И я сделаю все, добавил он про себя, чтобы помочь вам, если от этого будет какой-то толк…

Глава 8

   Двадцать седьмого, в субботу, после заката, с вершин трех холмов Элидона на узкие улочки пограничного городка Мелроуз сполз холодный сырой туман. В сумерках туман густел, превратив уличные огни в призрачные кляксы. Очень скоро туман стал таким плотным, что ничего не было видно на расстоянии больше нескольких ярдов. Знаменитые руины аббатства Мелроуз совершенно пропали из виду.
   Вскоре после восьми белая патрульная машина с гербом областного полицейского управления Лотиана на передней дверце с шумом спустилась по булыжной мостовой извилистой Эбби-стрит и притормозила у въезда в аббатство. Офицер за рулем заглушил мотор, опустил стекло и прислушался, а его спутник вышел из машины и посветил фонариком в сырую мглу за воротами. Казалось, туман в луче света только сгустился, но тишина успокаивала. Удостоверившись, что все в порядке, офицер вернулся в теплый салон, и патруль продолжил свой путь.
   Красные огни машины растворились в тумане. Когда утих шум мотора, из-под деревьев сада возле школы Святой Марии выскочили пять фигур в черном. Бесшумно, как призраки, они перебежали улицу и нырнули в Клойстерз-роуд, узкий переулок, который огибал земли аббатства с севера. В переулке первый из них включил карманный фонарик и направился к железной калитке в монастырской стене.
   Калитка была заперта, но один из группы быстро справился с ней с помощью хитроумной отмычки.
   Маленький отряд быстро втянулся в калитку и, обогнув с восточной стороны руины монастырских построек, через лужайку, укутанную пеленой тумана, устремился к сводчатым развалинам монастырской церкви. Они проскользнули в церковь через вход, некогда служивший для парадных процессий. Трое из пятерых тащили на плечах рюкзаки с инструментами, четвертый нес два мощных аккумуляторных фонаря. Главарь держал в руках объемистый кожаный саквояж и длинный узкий футляр, напоминающий сумки фехтовальщиков.
   Оказавшись в церкви, все пятеро уверенно прошли в маленькую часовню, пристроенную в углу между северным трансептом и пресвитерией. Один из людей в черном прошел в южный трансепт, выглянул за дверь в южной стене и вернулся дежурить в центральный неф, усыпанный каменными обломками. Двое других осветили неярким голубоватым светом фонарей дверь часовни, а четвертый достал веник и расчистил под узким восточным окном на полу прямоугольник. Когда он закончил работу, главарь вышел вперед, опустился на колени и, сняв перчатки, ощупал каменный пол. В луче фонаря на среднем пальце его правой руки на мгновение вспыхнул алым светом перстень-печатка.
   В конце концов он нашел то, что искал. Поднявшись на ноги, он кивнул остальным, отошел на несколько шагов и, присев на камень у двери в часовню, принялся рыться в своем саквояже. Один из помощников подошел посветить ему фонарем, двое других достали из рюкзаков лопаты, ломы и кирки.
   — Мне все равно кажется, мистер Геддз, что мы можем начинать, не дожидаясь времени, — прошептал тот, что светил фонарем, когда их вожак достал из саквояжа свинцовую чашу и кусок кожаного ремня.
   Глухо стукнув о камень, вожак поставил чашу на пол возле ног и лишь сердито покосился на своего помощника. Затем он закатал левый рукав кожаной куртки, а потом и черной водолазки.
   — Мог бы подумать, прежде чем называть настоящим именем, — ответил он тоже шепотом, но тоном, исключавшим всякие возражения. — Ты же знаешь, что кровь для ритуала нужна сейчас свежая. Давай! Не трать времени зря.
   Он прислонился спиной к древней романской колонне, подал помощнику ремень и вытянул левую руку, поставив правой чашу себе на колени. Помощник без лишних слов перетянул ремнем руку вожака, порылся в кармане и достал оттуда несколько предметов, запаянных в пластиковые пакеты.
   В первую очередь помощник распаковал стерильный тампон, от которого резко запахло спиртом. Вожак напряг руку, сжимая и разжимая кулак, чтобы помощнику проще было найти вену в приглушенном свете фонаря. Во втором пакете оказалось кольцо пластиковой трубки с зажимом примерно посередине и с муфтой для соединения со стерильной иглой, которая находилась в третьем пакете.
   — Не шевелите рукой, — проговорил помощник, в последний раз помассировав вену и сдернув зубами с иглы защитный колпачок.
   Вожак не пошевелился и даже не поморщился, когда игла вонзилась в его вену. Сняв на мгновение зажим, помощник дал крови подняться по трубке, потом закрепил трубку с иглой на повязке, провел по ней рукой, ища свободный конец, и опустил его в свинцовую чашу.
   — Все готово, — прошептал он, снимая ремень. — Я могу оставить вас на пару минут, когда пущу кровь?
   Вожак молча кивнул. Помощник снял с трубки зажим, проследил, чтобы кровь стекала в чашу ровной струйкой, потом встал и отошел на несколько шагов. Вожак, зажмурившись, откинул голову назад и принялся тихонько бормотать что-то, прижимая свинцовую чашу к груди. Его помощник зябко передернул плечами и отвернулся, чтобы помочь остальным, которые выворачивали из пола камни и оттаскивали их к стене.
   Когда он через несколько минут вернулся, чаша наполнилась уже больше чем наполовину. Опустившись на колени, помощник достал из кармана рулон пластыря, ножницы и пакетик со стерильным ватным тампоном. Он отмотал несколько сантиметров пластыря, отрезал его и, пока открывал пакетик с ватой, прилепил одним концом к тыльной стороне ладони на время. Слабый звук заставил вожака пошевелиться и открыть глаза, которые на мгновение, казалось, засветились голубоватым светом. Он едва не остановил руку помощника с зажимом, перехватывающим трубку.
   Однако это быстро прошло. Одной рукой он взял чашу, зажав свободный конец трубки, чтобы не капать на себя кровью, и протянул левую руку помощнику, чтобы тот вынул иглу. Когда это было проделано, а ранка зажата тампоном и пластырем, он опустил рукав. Тем временем его помощник сложил трубку, иглу и вату в еще один пластиковый пакет, который убрал в кожаный саквояж. Из того же саквояжа он достал кропило из черного конского волоса, которое и протянул вожаку, взяв у него чашу.
   — Вставайте, только осторожно, — предупредил он, однако помочь даже не попытался. — У вас может слегка кружиться голова.
   Вожак выпрямился, чуть пошатнулся и оперся о колонну, но перевел дыхание и протянул руку к чаше.
   — Давай ее сюда, — приказал он, щелкнув пальцами двоим помощникам, заканчивавшим возиться с камнями. Оба сразу же бросили работу и вышли на середину расчищенного участка пола вместе с тем, кто помогал вожаку.
   Вожак стал в северном углу расчищенного участка и окунул конец кропила в чашу. Он поднял пучок черного конского волоса, и капли крови упали на пол.
   — Кровь жизни! — истово прошептал он.
   Он повернулся лицом к востоку и стал обходить часовню по кругу, окропляя пол кровью. Зловещим шепотом он зачитывал строки ритуального заклинания. Стоявшие вне круга с опаской следили за его действиями. Они низко кланялись каждый раз, когда он останавливался, чтобы сделать ритуальный жест и обрызгать кровью пол и каменные стены. Вожак обошел часовню и жестом замкнул круг. Чаша к этому времени опустела, и он убрал ее в саквояж, предварительно завернув в отрез дорогой черной ткани и пластиковый пакет.
   — Земля запечатана, — объявил он своим людям. — Можете начинать.
   Трое помощников взялись за инструменты и принялись копать. Во все стороны полетели комья земли и мелкие камни. За дверью, где продолжал сторожить четвертый налетчик, все оставалось тихо, как в могиле.
   Прошло два часа. Работа не прекращалась. К середине третьего часа они выкопали глубокую прямоугольную яму размером примерно с гроб, глубиной фута в три. Вскоре после этого одна из лопат стукнула обо что-то твердое, отозвавшееся глухим металлическим лязгом.
   — Похоже, вот оно, — пробормотал один.
   Теперь они копали осторожнее. Еще через четверть часа на дне раскопа обозначился массивный прямоугольник из серебристого гранита. Вожак бросил на камень щепотку соли, смешанной с серой, и негромко произнес заклинание.
   В тусклом свете фонарей по гранитной поверхности побежала паутина блестящих линий, слившихся в замысловатую спираль иероглифов. Вожак позволил себе сухую улыбку.
   — Воистину это место упокоения, — произнес он. — Снимаем плиту.
   Объединенными усилиями всех четверых плита со скрежетом подалась и отодвинулась в сторону, открыв взглядам простой каменный саркофаг. Два человека сняли его крышку, под которой оказалась мумифицированная фигура, обернутая истлевшей до состояния паутины тканью.
   Дрожащими от возбуждения руками старший из землекопов обшарил пространство вокруг этой фигуры. Осторожно приподняв труп, он пошарил и под головой, спиной и ногами, потом повернул к вожаку застывшее от разочарования лицо.
   — Его здесь нет! — с горечью объявил он. — Черт подери, его здесь нет!
   Вожак только отмахнулся.
   — Небольшая головоломка, только и всего. Я подготовился к такому варианту.
   Он дал знак людям вылезти из ямы. Когда у саркофага никого не осталось, он снова раскрыл саквояж и достал из него десяток длинных красных свечей и кусок угля. Свечи он раздал своим помощникам, которых расставил по сторонам окропленного кровью круга, а сам начертил углем на полу севернее ямы равносторонний треугольник острием к телу в саркофаге. В центре треугольника вожак поставил глиняную курильницу благовоний.
   Покончив со всеми этими приготовлениями, он в последний раз полез в саквояж и достал оттуда аккуратно сложенный сверток из черного шелка, оказавшийся короткой накидкой с капюшоном. Он набросил накидку на плечи, поднял капюшон и аккуратно расправил складки. Слева от застежки на шее поблескивала вышитая серебром звериная морда, свирепо оскалившая клыки. И, наконец, из внутреннего кармана кожаной куртки на свет появилась последняя деталь ритуального костюма: серебряный медальон на массивной серебряной цепи.
   Тем временем трое помощников тоже облачались в похожие накидки с оскаленными мордами, только красного цвета. Пока они приводили себя в должный вид, вожак зажег в курильнице свечи и благовония. Дым тяжело перекатывался через край курильницы и медленно расползался по полу, опускаясь в открытый гроб. Когда гроб почти скрылся под густой пеленой, главарь расстегнул длинный брезентовый чехол. В неярком свете аккумуляторных фонарей тускло блеснули позолота и отделанная серебром рукоять великолепной шпаги с эфесом, изогнутым в стиле, излюбленном итальянскими оружейниками конца шестнадцатого века.
   Главарь осторожно вынул шпагу из украшенных самоцветами ножен. Встав между своими помощниками, он повернулся лицом к могиле, касаясь носками основания начерченного треугольника, вытянул руку со шпагой вперед и начертал клинком в воздухе над могилой магический символ. Потом он опустил шпагу так, чтобы острие ее находилось точно над вершиной треугольника. Мгновение он молчал, собирая воедино разум, дух и плоть. Потом, собравшись, прошептал начало сильного, но опасного заклинания.
   Тяжелые, как камень, непривычные для уха древние латинские фразы выстраивались в невидимых границах магического круга. И в ответ на них из воздуха и теней соткались темные силы. Трое послушников, стоявших у могилы, дрожали от с трудом сдерживаемых страха и возбуждения, а их главарь напрягал всю свою волю, чтобы обуздать им же разбуженные силы. Однако энергия помощников на время усилила его мощь, и в конце концов этой мощи хватило, чтобы вызвать другую душу.
   Магический круг пульсировал от борьбы столкнувшихся внутри него энергий, но сковывающая сила заклятия оказалась сильнее и удержала его. Главарь решительно произнес последние слова заклятия и призвал свою жертву по имени. Долгое мгновение ничего не менялось, только потрескивала над могилой сгустившаяся энергия. Потом воздух над треугольником наполнился серебристым туманом, не похожим на дым, который продолжал еще клубиться в могиле.
   Туман сгущался, медленно обретая форму. На мгновение там, где полагалось находиться лицу, вспыхнули два бледных светящихся пятна. Тряхнув головой, главарь переместил острие шпаги к краю ямы и произнес следующее слово заклинания.
   Завертевшись воронкой, туман втянулся в могилу и смешался с дымом. Постепенно и туман, и дым начали рассеиваться, снова открывая взгляду тело в гробу. Однако эта зловещая пелена не просто таяла — она втягивалась в труп. И по мере того, как воздух очищался, тело начинало судорожно дергаться.

Глава 9

   Густой туман, который окутал Мелроуз в тот субботний вечер, протянулся на север от Ферт-оф-Форта до реки Тэй. В файвширском городке Данфермлайн, однако, туману так и не удалось испортить настроение тем гуляющим, кто пришел на сейлидх — костюмированный праздник с танцами, организованный несколькими приходскими церквями в поддержку нового благотворительного центра. Несколько полосатых матерчатых шатров было разбито на лужайках меж оранжерей ботанического сада, примыкавшего к Данфермлайнскому аббатству. Павильоны, сверкавшие огнями бесчисленных китайских фонариков, полнились звуками музыки и смеха.
   Адам с Перегрином вошли в список гостей, приглашенных Дженет и Мэттью Фрейзерами. В предвкушении приятного вечера почти все вырядились в парадные одежды шотландских горцев. Адам, никогда не упускавший возможности напомнить о своем происхождении, нарядился в красный килт с тартаном клана Синклеров, панаш, кружевное жабо и жилет, некогда принадлежавший его отцу. Сапфировая брошь, которой были заколоты кружева, была подарена прабабке Адама самой королевой Викторией.
   Он как раз здоровался с хозяйкой, неотразимой в синем бальном платье с шелковым шарфом расцветки клана Фрейзеров, заколотым на правом плече, и голубыми лентами, вплетенными в распущенные волосы. Перегрин отстал, ища взглядом среди собравшихся одно-единственное лицо.
   — Боже праведный, Адам! Глядя на тебя, ни за что не скажешь, что романтики вымерли! — вскричала Дженет, выводя его за обе руки на свет, чтобы рассмотреть получше. — Ты вылитый персонаж из романа Роберта Льюиса Стивенсона.
   Адам рассмеялся и наклонил свою темную голову, чтобы галантно поцеловать ее руку.
   — В таком случае ты — вылитая героиня сэра Вальтера Скотта! — ответил он, отпустил одну из ее рук, чтобы приложить свою к сердцу.
 
   Будь счастлива, краса, чей верный рыцарь
   На поле бранной славы отличится,
   Та леди, что не будет позабыта
   Средь дам роскошных венценосной свиты!..
 
   — У него вышло очень мило, верно, Мэттью? — с улыбкой повернулась она к стоявшему рядом мужу. — Это из “Возвращения Крестоносца”, да? Только тебе не стоит растрачивать свои запасы поэтических цитат на меня. Побереги их лучше для дамы твоей мечты.
   Дама твоей мечты… Дженет опять оседлала любимого конька. Вечер обещал превратиться в очередную ее попытку устроить личную жизнь Адама. Здороваясь с гостями Фрейзеров, он успел увидеть Перегрина, пораженного любовным недугом. Как знать, он вполне может сегодня столкнуться с хорошенькой Джулией Барретт. Возможно, когда-нибудь так повезет и ему самому, хотя если он и дальше будет так же строг в своем выборе, этот день настанет очень и очень не скоро.
   Веселые аккорды старой, доброй шотландской джиги вернули его из забытья — к нынешней собеседнице, также достаточно очаровательной, чтобы не обделить ее учтивостью. Улыбаясь, он протянул Дженет руку.
   — Я слышу, музыка становится веселее, — заметил он. — Самое время показать другим пример, а также дать знать оркестру, что его старание не остается незамеченным. Если, конечно, Мэттью не против, я почел бы за честь пригласить тебя на следующий танец.
   — Пригласить? Дженет? Почему бы и нет? — отозвался сэр Мэттью, глядя на жену и друга с наигранно ревнивым видом. — Увы, надо же кому-то и делом заниматься. Ступайте, развлекайтесь. Я догоню вас, вот только договорюсь с викарием, когда вручать призы.
   Большая часть собравшихся была в павильоне, где танцующие пары уже завершали “Сбор Лозы”. Музыка стихла, стали слышны лишь слегка задыхающийся смех и аплодисменты танцоров. Когда людей на площадке поубавилось, коренастый, в зеленом килте руководитель оркестра взял свой аккордеон на изготовку и придвинул к себе микрофон.
   — Леди и джентльмены, благодарю вас. Следующим номером будет “Удалой белый сержант”.
   Дженет потащила Адама к своему деверю и его жене; к ним быстро присоединилась сестра Дженет, леди Элоиза Маккендрик.
   — Нам не хватает еще одного! — воскликнула Дженет. — Адам, куда делся твой славный мистер Ловэт?
   Так вышло, что Адам был на дюйм или два выше большинства мужчин в помещении. Пользуясь этим, он оглядел павильон и засек худощавую фигуру в килте Хантинг-Фрейзеров, которая одиноко переминалась с ноги на ногу на границе танцевальной площадки.
   — Перегрин! — окликнул он, махнув ему рукой. — Нам нужен еще один мужчина.
   Смущенно улыбаясь, Перегрин подошел к ним. Дженет, хихикнув, схватила его за руку и поставила слева от себя.
   — Боюсь, мы пока не можем оставить вас простым зрителем, — заявила Дженет, когда они выстроились в два ряда по трое, друг против друга.
   Почти сразу оркестр грянул вступительные аккорды “Черного хоровода”, сопровождавшиеся поклонами и реверансами танцоров. Перегрин вообще был неплохим танцором, поэтому ему было нетрудно следить за Адамом и Дженет и не сбиваться с ритма, кружа сначала против часовой стрелки, потом обратно, прежде чем шестерки танцоров разбились на тройки. Дженет сделала несколько оборотов с Адамом, потом с Перегрином, потом повела их замысловатой восьмеркой. Они снова взялись за руки, встретились с противоположной тройкой и, смеясь, нырнули под их поднятыми руками навстречу следующей тройке.
   Хороводы возникали и распадались, тройки танцоров двигались по кругу навстречу друг другу. Одна мелодия сменяла другую в оживленном попурри. Перегрин начал получать от этого живейшее удовольствие. Он со смехом наклонил голову, чтобы нырнуть в очередную арку сцепленных рук, и, распрямившись, оказался лицом к лицу с Джулией Барретт.
   От неожиданности он едва не застыл на месте. Это была вовсе не та полная скорби девушка, которую он видел на похоронах леди Лоры. Под чарующие звуки веселой мелодии скорбящая мадонна Боттичелли превратилась во Флору с картины “Весна”. Вместо горского наряда она была одета в прозрачное платье, покрытое узором из цветов и виноградных листьев, а ее рыжевато-золотистые волосы были распущены и перехвачены гирляндой зеленых шелковых лент, обрамлявших лицо. Он оступился; на мгновение их взгляды встретились, словно электрические импульсы.
   Они выстроились в круг, и Перегрин взял ее за руку. Глаза ее были ослепительно синего цвета, что придавало девушке вид простодушного олененка. Он крепче сжал ее руку, пытаясь придумать, что бы такого сказать, но прежде чем нашел хоть слово, танец заставил его отпустить ее. Два ее партнера утащили ее дальше, и она мгновенно затерялась в толпе танцующих.