— Он говорил с тобой?
— О да! — с чувством произнес Дункан. — Так же, как мы сейчас говорим с тобой. И не только это — он знал, кто я такой. Он назвал меня именем матери — Дункан из Корвина. Когда я возразил и сказал, что я — Мак Лэйн, он сказал, что я еще и Корвин по моей матери.
— Дальше, — сказал Морган, встав, чтобы налить себе вина.
— А… затем он сказал, что приближается время тяжелых испытаний, и мне придется или признать свое могущество и начать открыто использовать его, или навсегда забыть о нем. Когда я возразил ему, что я священник и мне запрещено использовать могущество Дерини, он спросил, действительно ли я священник. Он знал все об отлучении и он знал весь наш разговор сегодня утром. Ты вспомни, я сказал, что отлучение на меня мало подействует, что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньшее значение для меня имеет мой сан. Алярик, я никогда никому этого не говорил и я уверен, что и ты тоже. Как он мог узнать об этом?
— Он знал, о чем мы говорили утром? — изумленно спросил Морган, садясь на диван снова.
— Почти дословно. И он не зондировал мой мозг, Алярик. Что мне делать?
— Я не знаю, — медленно ответил Морган. — Я не знаю, что и думать. Со мной он никогда не был таким разговорчивым. — Он потер глаза и подумал несколько мгновений. — А скажи, как ты думаешь, он был человеком? Я имею в виду, он реально был с тобой, это не игра воображения или зрительная галлюцинация?
— Он был там во плоти, — твердо сказал Дункан. — Он взял поводья и удерживал лошадь, чтобы она не наступила ему на ногу. Но там, где он шел, совершенно не осталось следов. Когда он исчез, было еще достаточно светло, так что я ясно видел свои следы, а его следов не было. Ни одного. — Дункан приподнялся на локте. — Теперь я даже не знаю, Алярик, может я все это себе только представил.
Морган покачал головой и поднялся.
— Нет. Ты что-то видел. Я не берусь сказать, что именно, но что-то было. Я уверен в этом.
Он посмотрел вниз, а затем поднял глаза.
— Почему бы тебе не поспать? Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Мне кажется, тебе здесь удобно.
— Я не могу двинуться, даже если захочу, — засмеялся Дункан, — до утра.
Он посмотрел вслед Моргану, пока тот не исчез за дверью. Затем опустил руку и поставил стакан на пол.
Он кого-то видел по дороге в замок. Он снова подумал — кто бы это мог быть?
Глава 5
— О да! — с чувством произнес Дункан. — Так же, как мы сейчас говорим с тобой. И не только это — он знал, кто я такой. Он назвал меня именем матери — Дункан из Корвина. Когда я возразил и сказал, что я — Мак Лэйн, он сказал, что я еще и Корвин по моей матери.
— Дальше, — сказал Морган, встав, чтобы налить себе вина.
— А… затем он сказал, что приближается время тяжелых испытаний, и мне придется или признать свое могущество и начать открыто использовать его, или навсегда забыть о нем. Когда я возразил ему, что я священник и мне запрещено использовать могущество Дерини, он спросил, действительно ли я священник. Он знал все об отлучении и он знал весь наш разговор сегодня утром. Ты вспомни, я сказал, что отлучение на меня мало подействует, что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньшее значение для меня имеет мой сан. Алярик, я никогда никому этого не говорил и я уверен, что и ты тоже. Как он мог узнать об этом?
— Он знал, о чем мы говорили утром? — изумленно спросил Морган, садясь на диван снова.
— Почти дословно. И он не зондировал мой мозг, Алярик. Что мне делать?
— Я не знаю, — медленно ответил Морган. — Я не знаю, что и думать. Со мной он никогда не был таким разговорчивым. — Он потер глаза и подумал несколько мгновений. — А скажи, как ты думаешь, он был человеком? Я имею в виду, он реально был с тобой, это не игра воображения или зрительная галлюцинация?
— Он был там во плоти, — твердо сказал Дункан. — Он взял поводья и удерживал лошадь, чтобы она не наступила ему на ногу. Но там, где он шел, совершенно не осталось следов. Когда он исчез, было еще достаточно светло, так что я ясно видел свои следы, а его следов не было. Ни одного. — Дункан приподнялся на локте. — Теперь я даже не знаю, Алярик, может я все это себе только представил.
Морган покачал головой и поднялся.
— Нет. Ты что-то видел. Я не берусь сказать, что именно, но что-то было. Я уверен в этом.
Он посмотрел вниз, а затем поднял глаза.
— Почему бы тебе не поспать? Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Мне кажется, тебе здесь удобно.
— Я не могу двинуться, даже если захочу, — засмеялся Дункан, — до утра.
Он посмотрел вслед Моргану, пока тот не исчез за дверью. Затем опустил руку и поставил стакан на пол.
Он кого-то видел по дороге в замок. Он снова подумал — кто бы это мог быть?
Глава 5
Прозвучали соборные колокола. Морган с трудом сдержал зевок и заворочался в кресле. Он был занят тем же, чем и вчера: просматривал счета арендаторов, лорд Роберт увлеченно работал за столом.
Лорд Роберт всегда работает с удовольствием, подумал Морган. Это хорошо, что кому-то нравится делать эту нудную и неинтересную работу, которой он, казалось, совершенно не тяготится. Он может делать ее весь день напролет, просматривая записи, делая отметки, исправления, что-то мурлыкая про себя, когда вокруг кипит живая жизнь. Конечно, это же его работа.
Морган вздохнул: как Дюк Корвина, он был обязан раз в неделю присутствовать на заседаниях суда, выслушивать выступления сторон и выносить решения. Обычно ему это нравилось, так как приближало его к людям герцогства, давало возможность прикасаться к тому, что волнует его подданных.
Но в последние несколько недель ему все наскучило. Долгая бездеятельность в течение почти двух месяцев, когда он был вынужден заниматься только административными делами, вконец его измучила. Он жаждал действия. И даже ежедневные упражнения с мечом, а также выезды на охоту, не могли его удовлетворить, не могли избавить его от чувства угнетенности.
Он был рад, что на следующей неделе поедет в Кулди. Честная усталость после четырехдневной скачки будет приятной переменой в той спокойной жизни, которую он вел в течение двух месяцев. А еще приятнее будет увидеть старых друзей. Например, молодого короля. Даже теперь Морган думал о нем, защищая и успокаивая перед лицом новых грозных событий, приближавшихся с каждым днем. Келсон был для него как сын, и Морган знал, что за тревожные чувства теснятся сейчас в голове мальчика.
С неохотой Морган снова обратился к бумагам и нацарапал свою подпись под одним из писем. Все то, что он читал сейчас, было так просто по сравнению с теми проблемами, которые занимали его ум. Вот, например, то, что он только что подписал. Это просьба некоего Гарольда Патрмаха о разрешении пасти свой скот на чужих землях. Насколько он мог припомнить, то Патрмах с тревогой ожидал решения суда, переживал, волновался.
Все верно, друг Гарольд, подумал про себя Морган. Если ты думаешь, что это неприятности, то подожди, пока Лорис с Корриганом наложит Интердикт. Ты еще не знаешь, какие бывают настоящие неприятности.
Пора было начинать обдумывать план действий на случай вынесения интердикта. Вчера утром, после того, как он проводил своих гостей, он снова послал Дункана в епископство к Толливеру. Дункан вернулся через несколько часов с вытянувшимся лицом: на сей раз епископ был очень скрытен, и его прием разительно отличался от предыдущего. Вероятно, посланцы припугнули Толливера. Во всяком случае, Дункан ничего не смог узнать.
Когда Морган положил очередной лист в кучу готовых бумаг, в дверь кто-то быстро постучал, и тут же появился Гвидон. Маленький трубадур был в одежде простолюдина, на его лице застыла одновременно тревога и усталость. Подойдя к креслу Моргана, он отвесил поклон.
— Ваша милость, я могу переговорить с вами? — он посмотрел на Роберта. — Наедине?
Морган откинулся назад, положил перо и окинул Гвидона долгим испытующим взглядом. Обычно напыщенный и помпезный, Гвидон сейчас был серьезен и решителен. Губы плотно сжаты. И было что-то во всем облике, в его черных глазах, из чего Морган понял, что причины, которые заставили Гвидона так измениться, действительно серьезны. Он взглянул на Роберта и жестом приказал тому удалиться. Но Роберт нахмурился и не двинулся с места.
— Милорд, я вынужден протестовать. Что бы это ни было, оно может подождать. У нас осталось всего лишь несколько свитков, и когда мы закончим, то тогда…
— Извини, Роберт, — сказал Морган. — Позволь мне самому решать, что может ждать, а что — нет. Ты сможешь вернуться, как только я поговорю с Гвидоном.
Роберт неодобрительно нахмурился и стал собирать бумаги. Гвидон наблюдал за Робертом, пока за ним не закрылась дверь. Затем он подошел к окну и сел на подоконник.
— Благодарю, Ваша милость. Не много не свете знатных лордов, которые имеют время потакать капризам простого исполнителя баллад.
— Я чувствую, что ты хочешь мне сообщить нечто более важное, чем баллады, — спокойно сказал Морган. — Так что же ты хотел сказать мне?
Гвидон, достав лютню и начав ее настраивать, сонным взглядом посмотрел в окно и медленно произнес:
— Сегодня утром я был в городе, Ваша милость. Я собирал песни, чтобы порадовать вас чем-нибудь новеньким. Я и нашел нечто новенькое, но боюсь, что оно не доставит вам удовольствия. Вы не желаете послушать?
Он повернулся к Моргану и посмотрел ему в глаза. Морган медленно кивнул.
— Хорошо. Вот эта песня, милорд, которая, возможно, вас заинтересует, потому что она о Дерини. Я не отвечаю ни за слова, ни за мелодию, так как это не моя аранжировка, но мысль в этой песне присутствует.
Он снова тронул струны, извлек несколько вступительных аккордов, затем запел оживленную мелодию, которая весьма напоминала детские песенки:
Гей, гей, спроси меня:
Почему осталось так мало Дерини?
Гей, гей, спроси меня:
Почему тревожится грифон?
Дерини мало,
Потому что многие мертвы.
И ты, грифон, берегись.
Мы еще отрежем твою
зеленую голову!
Гей, гей, спроси меня еще,
Спроси еще, и увидишь, что я отвечу.
Когда Гвидон закончил песню, Морган откинулся на спинку кресла, сжимая кулаки. Его глаза затуманились и потемнели. Он некоторое время сидел спокойно, изучая певца. Затем он проговорил тихим голосом:
— И это все, или есть еще?
Трубадур пожал плечами:
— Есть и другие стихи, Ваша милость, другие варианты. Но они все повторяются — но с тем же более или менее едким юмором. Возможно, вас больше заинтересует «Баллада о дюке Киряла».
— Дюк Киряла?
— Да, милорд. Это негодяй в полном смысле этого слова — злой, кощунственный лжец, который предает своих подданных. К счастью, баллада оставляет некоторую надежду угнетенному народу. Я должен также добавить, что имя Киряла покажется вам знакомым, если вы прочтете его наоборот. Ну, а стихи не многим лучше, чем предыдущие.
Он опять извлек вступительные аккорды, но на сей раз мелодия была медленная, торжественная, гимноподобная.
В песне говорилось о преступлениях дюка Киряла, о том, как бог решил наказать его и в качестве карающей десницы выбрал своего верного слугу Барина, человека благородного, могущественного и мудрого. Песня призывала весь народ подняться и сбросить ненавистного Дерини.
— Фу! — фыркнул с омерзением Морган, когда трубадур закончил. — В какой помойной яме ты откопал это, Гвидон?
— В таверне, милорд, — ответил Гвидон с улыбкой. — А первую я выучил у грязного уличного певца подле ворот Святого Матью. Ну что, я доставил вам удовольствие, милорд?
— Пожалуй нет, но хорошо, что ты принес эти песни мне. Как ты думаешь, много таких песен ходит в городе?
Гвидон аккуратно положил лютню на подушку рядом с собой, оперся спиной о край оконной ниши, заложил руки за голову.
— Трудно сказать, милорд. Я бродил всего несколько часов, но слышал несколько вариантов обеих песен. Возможно, других я просто не слышал. Если милорду нужен совет простого певца баллад, то я скажу: нужно бороться с песнями с помощью других песен. Если позволите, я попытаюсь что-нибудь сочинить.
— Я не уверен, что сейчас это будет правильно, — сказал Морган. — Что ты…
Послышался осторожный стук в дверь, и Морган с беспокойством повернул голову.
— Войдите.
Вошел Роберт с гримасой неодобрения на лице.
— Лорд Разер де Корби здесь и хочет вас видеть, Ваша милость.
— Пропустите его.
Роберт отступил в сторону, и небольшой отряд людей в плащах цвета морской волны вступил в комнату. За ними появился Разер де Корби, чрезвычайный посол Хорта из Орсаля. Морган встал и улыбнулся, когда шеренга воинов раздвинулась, а Разер с поклоном вышел вперед.
— Дюк Алярик, — прогудел человек: тембр его голоса совершенно не соответствовал росту в пять футов. — Я передаю поздравления и приветствия от Его Величества Хорта. Он надеется, что вы в добром здравии.
— Да, я здоров, Разер, — сказал Морган, энергично пожимая руку Разера. — А как себя чувствует старый морской лев?
Разер разразился громоподобным хохотом.
— Семья Орсалей только что получила нового наследника, а сам Орсаль надеется, что вы вскоре приедете взглянуть на него. — Он посмотрел на Гвидона и Роберта, а затем продолжал: — Он хочет обсудить с вами кое-какие вопросы навигации и морского права, и он надеется, что вы захватите с собой ваших военных советников.
Морган понимающе кивнул. Он и Хорт Орсаль контролировали водный проход от двух рек к морю. Это был чрезвычайно важный стратегический путь, куда Венсит из Торента непременно вторгнется по побережью. А так как Морган через несколько недель уйдет с армией, то необходимо согласовать с Орсалем вопросы обороны морского побережья Корвина в его отсутствие.
— Когда он хотел бы меня видеть, Разер? — спросил Морган, будучи уверенным, что Орсаль ждет его как можно скорее, однако, помня, что на завтра у него был назначен сеанс связи с Дерри.
— Поедем сегодня, вместе со мной, — предложил Разер и вопросительно посмотрел на Моргана.
Морган покачал головой.
— Лучше завтра утром, — сказал он. — Он приказал Роберту и Гвидону оставить их. — «Рофалия» в порту. Я могу отплыть с отливом. Что вы скажете?
Разер пожал плечами:
— Что я могу сказать, Алярик. Я только простой посыльный, курьер. Все решает Орсаль. Я не знаю его мнения относительно моей задержки до утра.
— Ну ладно, — сказал Морган, хлопнув Разера по плечу товарищеским жестом. — Тогда поешьте и отдохните со своими людьми, прежде чем пуститесь в обратный путь. У меня гостит мой кузен Дункан, и мне хочется вас познакомить.
Разер поклонился.
— С удовольствием принимаю ваше предложение. А вы должны обещать, что расскажете все, что слышно от молодого короля, обо всех событиях, связанных с его коронацией. Орсаль до сих пор переживает, что не смог присутствовать на коронации.
Позднее, когда закончилось чествование Разера и подгулявший старый воин отправился домой, Моргана опять захватил в плен лорд Роберт. Роберт заявил, что сегодня они должны покончить со всеми делами, связанными с приданным Бронвин, так что они с Морганом вновь оказались в соляриуме со всеми необходимыми документами. Дункан отправился в мастерскую оружейника, где заказал себе новый меч, а Гвидон пошел прочесывать город в поисках песен.
Морган старался заставить себя безропотно слушать монотонный голос Роберта. Он напоминал себе по крайней мере уже в пятнадцатый раз, что все это необходимая часть его обязанностей герцога. Но это напоминание было так же малоэффективно, как и предыдущие четырнадцать.
Роберт читал о поместье Корворд, которое за заслуги перед королем Брион передал в вечное пользование отцу Моргана лорду Кеннету Моргану. За это Корворд обязался во время войны посылать королю трех воинов в полном вооружении.
Только Роберт открыл рот, чтобы начать следующий параграф, как дверь открылась и на пороге появился запыхавшийся Дункан. Он был бос и одет только в тренировочную одежду. Очевидно, он пробовал свое новое оружие в тренировочном бою. Через его плечо было перекинуто грубое серое полотенце, и он вытирал углом полотенца лицо, а в его левой руке был виден свернутый и запечатанный кусок пергамента.
— Только что принес курьер, — сказал он, улыбаясь, и бросил письмо на стол. — Я думаю, что письмо от Бронвин.
Он присел на край стола, кивнул Роберту в знак приветствия, но секретарь со вздохом отложил перо в сторону и с печальным выражением лица выпрямился. Морган с большим удовольствием сломал печать красного воска. В его глазах появилась теплота, когда он прочел первые строчки письма. Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся.
— Твой блестящий братец умеет очаровывать женщин, Дункан, — сказал Морган. — Послушай, что она пишет:
«Мой дорогой брат Алярик, я едва могу поверить, что всего через несколько дней стану леди Бронвин Мак Лэйн, Графиня Корней, будущая герцогиня Кассан и, что важнее всего, женой моего обожаемого Кевина. Это кажется невероятным, но наша любовь, которая была огромна, с каждым часом становится все больше».
Он посмотрел на Дункана и понял бровь. Дункан покачал головой и улыбнулся.
«Возможно, это будет мое последнее письмо до того, как мы увидимся в Кулди, но Дюк Джаред требует, чтобы я писала покороче. Он и леди Маргарет завалили нас подарками, и он сказал, что сегодняшний будет самым ценным. Кевин шлет тебе привет и спрашивает, не сможешь ли ты одолжить на свадебные торжества трубадура Гвидона. Кевин был потрясен его искусством прошлой зимой в Валорете, так что мне тоже хочется услышать его.
Передай мою любовь Дункану, Дерри, лорду Роберту и скажи им, что я рада буду увидеть их в качестве моих гостей на свадьбе. И поторопись разделить счастливейшие дни с твоей любящей сестрой Бронвин».
Дункан вытер лицо, рассмеялся, взял письмо и перечитал его.
— Ты знаешь, я никогда не верил, что Кевин будет так одомашнен. Ему уже тридцать три, и он все еще не женат. Я уже решил, что он будет священником вместо меня.
— И в этом вина вовсе не Бронвин, — засмеялся Морган. — Я думаю, что когда ей было всего десять лет, она решила, что Кевин — единственный мужчина. И только суровый характер матери разделял их так долго. Мак Лэйны твердолобы, но им, конечно, не сравниться в упрямстве с полукровкой-Дерини, которая решила что-то сделать.
Дункан фыркнул и пошел к двери.
— Я думаю, что мне лучше еще помучить оружейника. Нет ничего бессмысленнее, чем спорить с человеком, который думает, что его сестра
— совершенство!
С ухмылкой Морган откинулся в кресле, положив ноги на небольшую скамеечку. У него восстановилось хорошее настроение.
— Роберт, — сказал он, улыбаясь, — напомни мне, чтобы я приказал Гвидону отправиться в Кулди завтра утром.
— Хорошо, милорд.
— И давай вернемся к бумагам, Роберт. Ты слишком распустился в последние недели.
— Я, Ваша милость? — с удивлением пробормотал Роберт.
— Да, да. Давай займемся делами. Если мы хорошо поработаем, то мы сможем закончить эту работу к заходу солнца, и я смогу отправить их с Гвидоном утром. Я не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь так уставал.
Леди Бронвин де Морган была занята по горло. Сейчас она и ее будущая свекровь герцогиня Маргарет выбирали одежду, которую Бронвин хотела взять с собой в Кулди завтра утром на свадебное торжество. Одежда, которую она предназначила для самой церемонии бракосочетания, была уже готова и лежала на кровати. Тут же лежали и другие платья и предметы женского туалета. На полу стояли два огромных кованых сундука, один из которых был уже почти набит. Две служанки суетились вокруг сундука, непрерывно что-то в него подсовывая. Однако Бронвин заставляла их класть все новые и новые вещи, и служанкам каждый раз приходилось разбирать уже уложенное.
Сегодня был необычный для этого времени года солнечный день. Хотя всю ночь лил дождь, утро было великолепным. А к полудню уже все подсохло. Яркие солнечные лучи проникали через открытые окна балкона. У дверей три молоденькие девушки трудились над приданым Бронвин. Их чуткие пальцы как бы неуловимо бегали по шелкам и кружевам. Две из них работали над тончайшей газовой вуалью, которую их хозяйка наденет на свадьбу. Третья вышивала золотом новый крест Мак Лэйнов на перчатках Бронвин.
Рядом с ними, ближе к огню, на мягких подушках устроились две молоденькие девушки: та, что постарше, наигрывая нежную мелодию, пощипывала струны лютни, а ее подруга с чувством выводила традиционную песню новобрачных. У их ног свернулся толстый рыжий кот. Он спал, и только шевеление хвоста говорило о том, что он живой.
Все подружки невесты были по традиции прекрасны. И Бронвин де Морган не были среди них исключением.
Самой старшей среди женщин здесь была леди Маргарет Мак Лэйн.
Она была третьей женой Дюка Джареда — женой дважды овдовевшего лорда, который думал, что уже никогда не познает любовь после смерти своей второй жены Веры, матери Дункана. Свою первую жену он потерял очень быстро, герцогиня Эден прожила всего лишь день после рождения первого сына Джареда — Кевина. Но его женитьба на леди Вере была счастливой — двадцать шесть лет любви и радости. И это в то время, когда браки в высшем обществе совершались в основном по расчету, в них не было и следа романтической любви.
У них появилось много детей. Сначала Дункан, затем дочь, которая умерла в детстве, и, наконец, Алярик и Бронвин Морган, опекуном которых стал Джаред после смерти своего кузена Кеннета, отца детей.
Затем, четыре года спустя, все кончилось. Леди Вера заболела странной болезнью, которая истощила все ее жизненные силы, оставив совершенно беспомощной. И даже ее могущество Дерини не смогло спасти от смерти: Вера медленно угасала.
И вот теперь появилась леди Маргарет. Она не отличалась исключительной красотой. Маргарет была бездетной вдовой сорока лет, однако, это была спокойная женщина с мягкой душой, которая могла предложить лорду только одно: научить его снова любить.
И вот эта леди суетилась над приданым Бронвин, как будто та была ее собственной дочерью. Она присматривала за служанками и следила за всем своим бдительным родительским оком. Так как Дункан принял обет безбрачия, только Кевин и его жена могли продолжить род Мак Лэйнов. В роде Мак Лэйнов не было женщин, которые бы принесли наследников. Оставалась только Бронвин, которая теперь должна была войти в их семью. Так что эта свадьба была большим событием в роду Мак Лэйнов, и подготовка к ней велась долго и тщательно.
Маргарет посмотрела на Бронвин и улыбнулась. Затем она подошла к резному дубовому ларцу и открыла его ключом, подвешенным к поясу. Бронвин взяла отрез бледно-розового шелка, приложила его к себе и задумчиво подошла к большому зеркалу в углу комнаты.
Бронвин де Морган была красива. Высокая и стройная, с прекрасными золотыми волосами, которые опускались ей на спину. Она взяла все лучшее от своей матери Дерини, леди Алисы. Большие глаза на овальном лице были светло-голубыми, а когда ее настроение изменялось, они превращались в серые. Розовый шелк, который она держала перед собой, подчеркивал бледность ее лица, румянец на щеках и яркий цвет губ.
Она внимательно изучала себя в зеркале, думая о том впечатлении, которое она произведет, одев платье из розового шелка. Затем она одобрительно кивнула и положила шелк на постель рядом с остальными приготовленными вещами.
— Я думаю — подойдет для бала, который мы устроим по приезде в Кулди. Как вы думаете, леди Маргарет? — спросила она.
Маргарет достала золотой, небольшого размера, высотой с ширину ладони, покрытый бархатом ларец из ящика и протянула его Бронвин.
— Это семейная реликвия Мак Лэйнов, — сказала она мягким голосом, смотря на реакцию Бронвин, которая открывала ларец. — Мне хочется думать, что она принесет счастье женщине, которая будет носить ее.
Бронвин открыла крышку и ахнула: на подушке черного бархата лежала, излучая сияние, высокая усыпанная бриллиантами тиара. Яркие блики упали на простое голубое платье Бронвин.
— Это восхитительно! — выдохнула Бронвин, положив ларец на постель и осторожно доставая тиару. — Это наследственная корона Мак Лэйнов?
Маргарет кивнула.
— Одень ее. Я хочу посмотреть, как она будет выглядеть с твоей вуалью. Марта, принеси, пожалуйста, вуаль!
Когда Марта принесла вуаль, Бронвин снова подошла к зеркалу и посмотрела на себя с тиарой в руках. Маргарет и Марта накинули на ее золотые волосы тончайшую вуаль и долго ее расправляли, добиваясь того, чтобы она подчеркивала красоту Бронвин, а не была сама по себе. Затем Маргарет взяла тиару и осторожно надела ее поверх вуали.
Марта подала Бронвин маленькое зеркало, чтобы она смогла посмотреть, как все выглядит сзади. Бронвин стала медленно поворачиваться вокруг и тут она увидела двух мужчин, стоящих на пороге комнаты. один из них был ее будущий свекр Джаред, а второго она почти не знала.
— Ты прекрасна, моя дорогая, — сказал Джаред, подходя к ней с улыбкой. — И если бы я был на месте Кевина, я давно бы похитил тебя, невзирая на желание твоей матери.
Бронвин смущенно опустила глаза, а затем бросилась к лорду Джареду и порывисто обняла его.
— Лорд Джаред, вы самый восхитительный мужчина на свете. После Кевина, конечно.
— О да, — ответил Джаред, целуя ее в лоб и легонько отстраняя, чтобы не помять вуаль. — Должен сказать, моя дорогая, что ты восхитительна. Это тиара украшала головы красивейших и знатнейших леди Одиннадцати Королевств. — Он подошел к леди Маргарет и поцеловал ей руку. Маргарет смутилась.
Джаред большую часть времени проводил при дворе. Как и остальные лорды, он исполнял много разных официальных обязанностей: только что вернувшись с очередного заседания Совета, Джаред был в герцогской короне и коричневой мантии Мак Лэйнов, через плечо был перекинут клечатый плед, закрепленный с помощью серебряной броши со спящим львом Мак Лэйнов. Тяжелая серебряная цепь, каждое кольцо которой было величиной с человеческую ладонь, покоилась на его широкой груди. На спокойном лице светились голубые глаза. Он провел рукой по коротко остриженным волосам и жестом показал на своего спутника, все еще стоявшего у двери.
— Риммель, подойди сюда, я хочу тебя представить моей будущей невестке.
Риммель поклонился и приблизился к ним.
При первом взгляде на Риммеля поражали его снежно-белые волосы. Риммель не был стар, ему всего было 28 лет, но он не был и альбиносом: когда ему было десять лет, одной теплой летней ночью, во сне, он неожиданно и необъяснимо стал совершенно седым.
Его мать винила в этом ведьм Дерини, которые получали разрешение жить вблизи деревни. Сельский священник долго бился над мальчиком, стараясь изгнать беса. Но, несмотря на все его старания, волосы Риммеля так и остались белыми на всю его жизнь. Такая яркая отличительная черта заставляла его слегка сутулиться, как бы показывая желание скрыться, сделаться незаметным в толпе.
Он был одет в серую тунику и высокие сапоги. На голове была серая шляпа все с тем же сидящим львом Мак Лэйнов. На перекинутом через плечо широком ремне висела кожаная сумка с принадлежностями его ремесла. Под мышкой находились свернутые в трубки листы пергамента. Он нервно стискивал их, когда подошел к Дюку Джареду и поклонился.
— Ваша милость, — прошептал он, сняв шляпу и опустив глаза, — леди…
Джаред бросил взгляд заговорщика на жену и улыбнулся.
— Бронвин, это мой архитектор. Он принес несколько чертежей, о которых я бы хотел услышать твое мнение. — Он показал на стол возле камина. — Риммель, ты можешь расположить их здесь.
Риммель подошел к столу и стал раскладывать чертежи. Бронвин в это время сняла вуаль и подала ее служанке, а затем с любопытством подошла к столу. Джаред и Риммель уже расстелили чертежи.
Лорд Роберт всегда работает с удовольствием, подумал Морган. Это хорошо, что кому-то нравится делать эту нудную и неинтересную работу, которой он, казалось, совершенно не тяготится. Он может делать ее весь день напролет, просматривая записи, делая отметки, исправления, что-то мурлыкая про себя, когда вокруг кипит живая жизнь. Конечно, это же его работа.
Морган вздохнул: как Дюк Корвина, он был обязан раз в неделю присутствовать на заседаниях суда, выслушивать выступления сторон и выносить решения. Обычно ему это нравилось, так как приближало его к людям герцогства, давало возможность прикасаться к тому, что волнует его подданных.
Но в последние несколько недель ему все наскучило. Долгая бездеятельность в течение почти двух месяцев, когда он был вынужден заниматься только административными делами, вконец его измучила. Он жаждал действия. И даже ежедневные упражнения с мечом, а также выезды на охоту, не могли его удовлетворить, не могли избавить его от чувства угнетенности.
Он был рад, что на следующей неделе поедет в Кулди. Честная усталость после четырехдневной скачки будет приятной переменой в той спокойной жизни, которую он вел в течение двух месяцев. А еще приятнее будет увидеть старых друзей. Например, молодого короля. Даже теперь Морган думал о нем, защищая и успокаивая перед лицом новых грозных событий, приближавшихся с каждым днем. Келсон был для него как сын, и Морган знал, что за тревожные чувства теснятся сейчас в голове мальчика.
С неохотой Морган снова обратился к бумагам и нацарапал свою подпись под одним из писем. Все то, что он читал сейчас, было так просто по сравнению с теми проблемами, которые занимали его ум. Вот, например, то, что он только что подписал. Это просьба некоего Гарольда Патрмаха о разрешении пасти свой скот на чужих землях. Насколько он мог припомнить, то Патрмах с тревогой ожидал решения суда, переживал, волновался.
Все верно, друг Гарольд, подумал про себя Морган. Если ты думаешь, что это неприятности, то подожди, пока Лорис с Корриганом наложит Интердикт. Ты еще не знаешь, какие бывают настоящие неприятности.
Пора было начинать обдумывать план действий на случай вынесения интердикта. Вчера утром, после того, как он проводил своих гостей, он снова послал Дункана в епископство к Толливеру. Дункан вернулся через несколько часов с вытянувшимся лицом: на сей раз епископ был очень скрытен, и его прием разительно отличался от предыдущего. Вероятно, посланцы припугнули Толливера. Во всяком случае, Дункан ничего не смог узнать.
Когда Морган положил очередной лист в кучу готовых бумаг, в дверь кто-то быстро постучал, и тут же появился Гвидон. Маленький трубадур был в одежде простолюдина, на его лице застыла одновременно тревога и усталость. Подойдя к креслу Моргана, он отвесил поклон.
— Ваша милость, я могу переговорить с вами? — он посмотрел на Роберта. — Наедине?
Морган откинулся назад, положил перо и окинул Гвидона долгим испытующим взглядом. Обычно напыщенный и помпезный, Гвидон сейчас был серьезен и решителен. Губы плотно сжаты. И было что-то во всем облике, в его черных глазах, из чего Морган понял, что причины, которые заставили Гвидона так измениться, действительно серьезны. Он взглянул на Роберта и жестом приказал тому удалиться. Но Роберт нахмурился и не двинулся с места.
— Милорд, я вынужден протестовать. Что бы это ни было, оно может подождать. У нас осталось всего лишь несколько свитков, и когда мы закончим, то тогда…
— Извини, Роберт, — сказал Морган. — Позволь мне самому решать, что может ждать, а что — нет. Ты сможешь вернуться, как только я поговорю с Гвидоном.
Роберт неодобрительно нахмурился и стал собирать бумаги. Гвидон наблюдал за Робертом, пока за ним не закрылась дверь. Затем он подошел к окну и сел на подоконник.
— Благодарю, Ваша милость. Не много не свете знатных лордов, которые имеют время потакать капризам простого исполнителя баллад.
— Я чувствую, что ты хочешь мне сообщить нечто более важное, чем баллады, — спокойно сказал Морган. — Так что же ты хотел сказать мне?
Гвидон, достав лютню и начав ее настраивать, сонным взглядом посмотрел в окно и медленно произнес:
— Сегодня утром я был в городе, Ваша милость. Я собирал песни, чтобы порадовать вас чем-нибудь новеньким. Я и нашел нечто новенькое, но боюсь, что оно не доставит вам удовольствия. Вы не желаете послушать?
Он повернулся к Моргану и посмотрел ему в глаза. Морган медленно кивнул.
— Хорошо. Вот эта песня, милорд, которая, возможно, вас заинтересует, потому что она о Дерини. Я не отвечаю ни за слова, ни за мелодию, так как это не моя аранжировка, но мысль в этой песне присутствует.
Он снова тронул струны, извлек несколько вступительных аккордов, затем запел оживленную мелодию, которая весьма напоминала детские песенки:
Гей, гей, спроси меня:
Почему осталось так мало Дерини?
Гей, гей, спроси меня:
Почему тревожится грифон?
Дерини мало,
Потому что многие мертвы.
И ты, грифон, берегись.
Мы еще отрежем твою
зеленую голову!
Гей, гей, спроси меня еще,
Спроси еще, и увидишь, что я отвечу.
Когда Гвидон закончил песню, Морган откинулся на спинку кресла, сжимая кулаки. Его глаза затуманились и потемнели. Он некоторое время сидел спокойно, изучая певца. Затем он проговорил тихим голосом:
— И это все, или есть еще?
Трубадур пожал плечами:
— Есть и другие стихи, Ваша милость, другие варианты. Но они все повторяются — но с тем же более или менее едким юмором. Возможно, вас больше заинтересует «Баллада о дюке Киряла».
— Дюк Киряла?
— Да, милорд. Это негодяй в полном смысле этого слова — злой, кощунственный лжец, который предает своих подданных. К счастью, баллада оставляет некоторую надежду угнетенному народу. Я должен также добавить, что имя Киряла покажется вам знакомым, если вы прочтете его наоборот. Ну, а стихи не многим лучше, чем предыдущие.
Он опять извлек вступительные аккорды, но на сей раз мелодия была медленная, торжественная, гимноподобная.
В песне говорилось о преступлениях дюка Киряла, о том, как бог решил наказать его и в качестве карающей десницы выбрал своего верного слугу Барина, человека благородного, могущественного и мудрого. Песня призывала весь народ подняться и сбросить ненавистного Дерини.
— Фу! — фыркнул с омерзением Морган, когда трубадур закончил. — В какой помойной яме ты откопал это, Гвидон?
— В таверне, милорд, — ответил Гвидон с улыбкой. — А первую я выучил у грязного уличного певца подле ворот Святого Матью. Ну что, я доставил вам удовольствие, милорд?
— Пожалуй нет, но хорошо, что ты принес эти песни мне. Как ты думаешь, много таких песен ходит в городе?
Гвидон аккуратно положил лютню на подушку рядом с собой, оперся спиной о край оконной ниши, заложил руки за голову.
— Трудно сказать, милорд. Я бродил всего несколько часов, но слышал несколько вариантов обеих песен. Возможно, других я просто не слышал. Если милорду нужен совет простого певца баллад, то я скажу: нужно бороться с песнями с помощью других песен. Если позволите, я попытаюсь что-нибудь сочинить.
— Я не уверен, что сейчас это будет правильно, — сказал Морган. — Что ты…
Послышался осторожный стук в дверь, и Морган с беспокойством повернул голову.
— Войдите.
Вошел Роберт с гримасой неодобрения на лице.
— Лорд Разер де Корби здесь и хочет вас видеть, Ваша милость.
— Пропустите его.
Роберт отступил в сторону, и небольшой отряд людей в плащах цвета морской волны вступил в комнату. За ними появился Разер де Корби, чрезвычайный посол Хорта из Орсаля. Морган встал и улыбнулся, когда шеренга воинов раздвинулась, а Разер с поклоном вышел вперед.
— Дюк Алярик, — прогудел человек: тембр его голоса совершенно не соответствовал росту в пять футов. — Я передаю поздравления и приветствия от Его Величества Хорта. Он надеется, что вы в добром здравии.
— Да, я здоров, Разер, — сказал Морган, энергично пожимая руку Разера. — А как себя чувствует старый морской лев?
Разер разразился громоподобным хохотом.
— Семья Орсалей только что получила нового наследника, а сам Орсаль надеется, что вы вскоре приедете взглянуть на него. — Он посмотрел на Гвидона и Роберта, а затем продолжал: — Он хочет обсудить с вами кое-какие вопросы навигации и морского права, и он надеется, что вы захватите с собой ваших военных советников.
Морган понимающе кивнул. Он и Хорт Орсаль контролировали водный проход от двух рек к морю. Это был чрезвычайно важный стратегический путь, куда Венсит из Торента непременно вторгнется по побережью. А так как Морган через несколько недель уйдет с армией, то необходимо согласовать с Орсалем вопросы обороны морского побережья Корвина в его отсутствие.
— Когда он хотел бы меня видеть, Разер? — спросил Морган, будучи уверенным, что Орсаль ждет его как можно скорее, однако, помня, что на завтра у него был назначен сеанс связи с Дерри.
— Поедем сегодня, вместе со мной, — предложил Разер и вопросительно посмотрел на Моргана.
Морган покачал головой.
— Лучше завтра утром, — сказал он. — Он приказал Роберту и Гвидону оставить их. — «Рофалия» в порту. Я могу отплыть с отливом. Что вы скажете?
Разер пожал плечами:
— Что я могу сказать, Алярик. Я только простой посыльный, курьер. Все решает Орсаль. Я не знаю его мнения относительно моей задержки до утра.
— Ну ладно, — сказал Морган, хлопнув Разера по плечу товарищеским жестом. — Тогда поешьте и отдохните со своими людьми, прежде чем пуститесь в обратный путь. У меня гостит мой кузен Дункан, и мне хочется вас познакомить.
Разер поклонился.
— С удовольствием принимаю ваше предложение. А вы должны обещать, что расскажете все, что слышно от молодого короля, обо всех событиях, связанных с его коронацией. Орсаль до сих пор переживает, что не смог присутствовать на коронации.
Позднее, когда закончилось чествование Разера и подгулявший старый воин отправился домой, Моргана опять захватил в плен лорд Роберт. Роберт заявил, что сегодня они должны покончить со всеми делами, связанными с приданным Бронвин, так что они с Морганом вновь оказались в соляриуме со всеми необходимыми документами. Дункан отправился в мастерскую оружейника, где заказал себе новый меч, а Гвидон пошел прочесывать город в поисках песен.
Морган старался заставить себя безропотно слушать монотонный голос Роберта. Он напоминал себе по крайней мере уже в пятнадцатый раз, что все это необходимая часть его обязанностей герцога. Но это напоминание было так же малоэффективно, как и предыдущие четырнадцать.
Роберт читал о поместье Корворд, которое за заслуги перед королем Брион передал в вечное пользование отцу Моргана лорду Кеннету Моргану. За это Корворд обязался во время войны посылать королю трех воинов в полном вооружении.
Только Роберт открыл рот, чтобы начать следующий параграф, как дверь открылась и на пороге появился запыхавшийся Дункан. Он был бос и одет только в тренировочную одежду. Очевидно, он пробовал свое новое оружие в тренировочном бою. Через его плечо было перекинуто грубое серое полотенце, и он вытирал углом полотенца лицо, а в его левой руке был виден свернутый и запечатанный кусок пергамента.
— Только что принес курьер, — сказал он, улыбаясь, и бросил письмо на стол. — Я думаю, что письмо от Бронвин.
Он присел на край стола, кивнул Роберту в знак приветствия, но секретарь со вздохом отложил перо в сторону и с печальным выражением лица выпрямился. Морган с большим удовольствием сломал печать красного воска. В его глазах появилась теплота, когда он прочел первые строчки письма. Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся.
— Твой блестящий братец умеет очаровывать женщин, Дункан, — сказал Морган. — Послушай, что она пишет:
«Мой дорогой брат Алярик, я едва могу поверить, что всего через несколько дней стану леди Бронвин Мак Лэйн, Графиня Корней, будущая герцогиня Кассан и, что важнее всего, женой моего обожаемого Кевина. Это кажется невероятным, но наша любовь, которая была огромна, с каждым часом становится все больше».
Он посмотрел на Дункана и понял бровь. Дункан покачал головой и улыбнулся.
«Возможно, это будет мое последнее письмо до того, как мы увидимся в Кулди, но Дюк Джаред требует, чтобы я писала покороче. Он и леди Маргарет завалили нас подарками, и он сказал, что сегодняшний будет самым ценным. Кевин шлет тебе привет и спрашивает, не сможешь ли ты одолжить на свадебные торжества трубадура Гвидона. Кевин был потрясен его искусством прошлой зимой в Валорете, так что мне тоже хочется услышать его.
Передай мою любовь Дункану, Дерри, лорду Роберту и скажи им, что я рада буду увидеть их в качестве моих гостей на свадьбе. И поторопись разделить счастливейшие дни с твоей любящей сестрой Бронвин».
Дункан вытер лицо, рассмеялся, взял письмо и перечитал его.
— Ты знаешь, я никогда не верил, что Кевин будет так одомашнен. Ему уже тридцать три, и он все еще не женат. Я уже решил, что он будет священником вместо меня.
— И в этом вина вовсе не Бронвин, — засмеялся Морган. — Я думаю, что когда ей было всего десять лет, она решила, что Кевин — единственный мужчина. И только суровый характер матери разделял их так долго. Мак Лэйны твердолобы, но им, конечно, не сравниться в упрямстве с полукровкой-Дерини, которая решила что-то сделать.
Дункан фыркнул и пошел к двери.
— Я думаю, что мне лучше еще помучить оружейника. Нет ничего бессмысленнее, чем спорить с человеком, который думает, что его сестра
— совершенство!
С ухмылкой Морган откинулся в кресле, положив ноги на небольшую скамеечку. У него восстановилось хорошее настроение.
— Роберт, — сказал он, улыбаясь, — напомни мне, чтобы я приказал Гвидону отправиться в Кулди завтра утром.
— Хорошо, милорд.
— И давай вернемся к бумагам, Роберт. Ты слишком распустился в последние недели.
— Я, Ваша милость? — с удивлением пробормотал Роберт.
— Да, да. Давай займемся делами. Если мы хорошо поработаем, то мы сможем закончить эту работу к заходу солнца, и я смогу отправить их с Гвидоном утром. Я не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь так уставал.
Леди Бронвин де Морган была занята по горло. Сейчас она и ее будущая свекровь герцогиня Маргарет выбирали одежду, которую Бронвин хотела взять с собой в Кулди завтра утром на свадебное торжество. Одежда, которую она предназначила для самой церемонии бракосочетания, была уже готова и лежала на кровати. Тут же лежали и другие платья и предметы женского туалета. На полу стояли два огромных кованых сундука, один из которых был уже почти набит. Две служанки суетились вокруг сундука, непрерывно что-то в него подсовывая. Однако Бронвин заставляла их класть все новые и новые вещи, и служанкам каждый раз приходилось разбирать уже уложенное.
Сегодня был необычный для этого времени года солнечный день. Хотя всю ночь лил дождь, утро было великолепным. А к полудню уже все подсохло. Яркие солнечные лучи проникали через открытые окна балкона. У дверей три молоденькие девушки трудились над приданым Бронвин. Их чуткие пальцы как бы неуловимо бегали по шелкам и кружевам. Две из них работали над тончайшей газовой вуалью, которую их хозяйка наденет на свадьбу. Третья вышивала золотом новый крест Мак Лэйнов на перчатках Бронвин.
Рядом с ними, ближе к огню, на мягких подушках устроились две молоденькие девушки: та, что постарше, наигрывая нежную мелодию, пощипывала струны лютни, а ее подруга с чувством выводила традиционную песню новобрачных. У их ног свернулся толстый рыжий кот. Он спал, и только шевеление хвоста говорило о том, что он живой.
Все подружки невесты были по традиции прекрасны. И Бронвин де Морган не были среди них исключением.
Самой старшей среди женщин здесь была леди Маргарет Мак Лэйн.
Она была третьей женой Дюка Джареда — женой дважды овдовевшего лорда, который думал, что уже никогда не познает любовь после смерти своей второй жены Веры, матери Дункана. Свою первую жену он потерял очень быстро, герцогиня Эден прожила всего лишь день после рождения первого сына Джареда — Кевина. Но его женитьба на леди Вере была счастливой — двадцать шесть лет любви и радости. И это в то время, когда браки в высшем обществе совершались в основном по расчету, в них не было и следа романтической любви.
У них появилось много детей. Сначала Дункан, затем дочь, которая умерла в детстве, и, наконец, Алярик и Бронвин Морган, опекуном которых стал Джаред после смерти своего кузена Кеннета, отца детей.
Затем, четыре года спустя, все кончилось. Леди Вера заболела странной болезнью, которая истощила все ее жизненные силы, оставив совершенно беспомощной. И даже ее могущество Дерини не смогло спасти от смерти: Вера медленно угасала.
И вот теперь появилась леди Маргарет. Она не отличалась исключительной красотой. Маргарет была бездетной вдовой сорока лет, однако, это была спокойная женщина с мягкой душой, которая могла предложить лорду только одно: научить его снова любить.
И вот эта леди суетилась над приданым Бронвин, как будто та была ее собственной дочерью. Она присматривала за служанками и следила за всем своим бдительным родительским оком. Так как Дункан принял обет безбрачия, только Кевин и его жена могли продолжить род Мак Лэйнов. В роде Мак Лэйнов не было женщин, которые бы принесли наследников. Оставалась только Бронвин, которая теперь должна была войти в их семью. Так что эта свадьба была большим событием в роду Мак Лэйнов, и подготовка к ней велась долго и тщательно.
Маргарет посмотрела на Бронвин и улыбнулась. Затем она подошла к резному дубовому ларцу и открыла его ключом, подвешенным к поясу. Бронвин взяла отрез бледно-розового шелка, приложила его к себе и задумчиво подошла к большому зеркалу в углу комнаты.
Бронвин де Морган была красива. Высокая и стройная, с прекрасными золотыми волосами, которые опускались ей на спину. Она взяла все лучшее от своей матери Дерини, леди Алисы. Большие глаза на овальном лице были светло-голубыми, а когда ее настроение изменялось, они превращались в серые. Розовый шелк, который она держала перед собой, подчеркивал бледность ее лица, румянец на щеках и яркий цвет губ.
Она внимательно изучала себя в зеркале, думая о том впечатлении, которое она произведет, одев платье из розового шелка. Затем она одобрительно кивнула и положила шелк на постель рядом с остальными приготовленными вещами.
— Я думаю — подойдет для бала, который мы устроим по приезде в Кулди. Как вы думаете, леди Маргарет? — спросила она.
Маргарет достала золотой, небольшого размера, высотой с ширину ладони, покрытый бархатом ларец из ящика и протянула его Бронвин.
— Это семейная реликвия Мак Лэйнов, — сказала она мягким голосом, смотря на реакцию Бронвин, которая открывала ларец. — Мне хочется думать, что она принесет счастье женщине, которая будет носить ее.
Бронвин открыла крышку и ахнула: на подушке черного бархата лежала, излучая сияние, высокая усыпанная бриллиантами тиара. Яркие блики упали на простое голубое платье Бронвин.
— Это восхитительно! — выдохнула Бронвин, положив ларец на постель и осторожно доставая тиару. — Это наследственная корона Мак Лэйнов?
Маргарет кивнула.
— Одень ее. Я хочу посмотреть, как она будет выглядеть с твоей вуалью. Марта, принеси, пожалуйста, вуаль!
Когда Марта принесла вуаль, Бронвин снова подошла к зеркалу и посмотрела на себя с тиарой в руках. Маргарет и Марта накинули на ее золотые волосы тончайшую вуаль и долго ее расправляли, добиваясь того, чтобы она подчеркивала красоту Бронвин, а не была сама по себе. Затем Маргарет взяла тиару и осторожно надела ее поверх вуали.
Марта подала Бронвин маленькое зеркало, чтобы она смогла посмотреть, как все выглядит сзади. Бронвин стала медленно поворачиваться вокруг и тут она увидела двух мужчин, стоящих на пороге комнаты. один из них был ее будущий свекр Джаред, а второго она почти не знала.
— Ты прекрасна, моя дорогая, — сказал Джаред, подходя к ней с улыбкой. — И если бы я был на месте Кевина, я давно бы похитил тебя, невзирая на желание твоей матери.
Бронвин смущенно опустила глаза, а затем бросилась к лорду Джареду и порывисто обняла его.
— Лорд Джаред, вы самый восхитительный мужчина на свете. После Кевина, конечно.
— О да, — ответил Джаред, целуя ее в лоб и легонько отстраняя, чтобы не помять вуаль. — Должен сказать, моя дорогая, что ты восхитительна. Это тиара украшала головы красивейших и знатнейших леди Одиннадцати Королевств. — Он подошел к леди Маргарет и поцеловал ей руку. Маргарет смутилась.
Джаред большую часть времени проводил при дворе. Как и остальные лорды, он исполнял много разных официальных обязанностей: только что вернувшись с очередного заседания Совета, Джаред был в герцогской короне и коричневой мантии Мак Лэйнов, через плечо был перекинут клечатый плед, закрепленный с помощью серебряной броши со спящим львом Мак Лэйнов. Тяжелая серебряная цепь, каждое кольцо которой было величиной с человеческую ладонь, покоилась на его широкой груди. На спокойном лице светились голубые глаза. Он провел рукой по коротко остриженным волосам и жестом показал на своего спутника, все еще стоявшего у двери.
— Риммель, подойди сюда, я хочу тебя представить моей будущей невестке.
Риммель поклонился и приблизился к ним.
При первом взгляде на Риммеля поражали его снежно-белые волосы. Риммель не был стар, ему всего было 28 лет, но он не был и альбиносом: когда ему было десять лет, одной теплой летней ночью, во сне, он неожиданно и необъяснимо стал совершенно седым.
Его мать винила в этом ведьм Дерини, которые получали разрешение жить вблизи деревни. Сельский священник долго бился над мальчиком, стараясь изгнать беса. Но, несмотря на все его старания, волосы Риммеля так и остались белыми на всю его жизнь. Такая яркая отличительная черта заставляла его слегка сутулиться, как бы показывая желание скрыться, сделаться незаметным в толпе.
Он был одет в серую тунику и высокие сапоги. На голове была серая шляпа все с тем же сидящим львом Мак Лэйнов. На перекинутом через плечо широком ремне висела кожаная сумка с принадлежностями его ремесла. Под мышкой находились свернутые в трубки листы пергамента. Он нервно стискивал их, когда подошел к Дюку Джареду и поклонился.
— Ваша милость, — прошептал он, сняв шляпу и опустив глаза, — леди…
Джаред бросил взгляд заговорщика на жену и улыбнулся.
— Бронвин, это мой архитектор. Он принес несколько чертежей, о которых я бы хотел услышать твое мнение. — Он показал на стол возле камина. — Риммель, ты можешь расположить их здесь.
Риммель подошел к столу и стал раскладывать чертежи. Бронвин в это время сняла вуаль и подала ее служанке, а затем с любопытством подошла к столу. Джаред и Риммель уже расстелили чертежи.