Страница:
Одной из страстей полковника, доставлявшей ему наслаждение, которое можно сравнить с наслаждением математика, решающего трудную задачу, была игра, которую он и его окружение шутливо назвали «Постой-погоди». Игра эта заключалась в том, что, выбрав очередную жертву, её различными доступными способами, а их было немало, подводили к увеличению срока. Интереснее, конечно, сыграть такую шутку с заключённым, которому осталось сидеть в лагере год—два, а то и несколько месяцев.
Обычно средством игры служила драка. Исполнителей задуманного легко находили среди уголовников. Делалось все так, что зачинщиком драки оказывался тот, с кем проводилась игра. Если же провокация не удавалась, то драку начинали уголовники, а подготовленные свидетели единогласно подтверждали, что драку начал «игрок». В особых случаях, когда хотели добавить сразу же большой срок, разыгрывалась ситуация неподчинения и сопротивления охране. За это суд сразу же отваливал пять лет. Эти дополнительные пять лет получил и Эл. Просидев пять лет из шести и оставленный ещё на шесть, он понял, что этим дело не кончится, и решил бежать. Товарищей для побега искать не пришлось. Они нашли его сами. Это был осуждённый на восемь лет за непреднамеренное убийство Меченый. Имени его настоящего никто не помнил. Меченый и Меченый. Так его звали в уголовном мире за шрам, пересекающий щеку и губу, полученный ещё в детстве в драке. Второй отзывался на кличку Коротышка и был шестёркой при Меченом. Коротышка тоже попал за убийство, но ему предстояло ещё сидеть лет десять из пятнадцати.
– Послушай, фраер, – тихо шепнул Элу Меченый. Они вязали плоты, которые дальше по реке сплавлялись к океану, – похоже, что Трёп, – так заключённые между собой звали начальника лагеря за его страсть к декламации, – решил тебя оставить здесь надолго. Через пять лет он тебе добавит ещё, и так до тех пор, пока ты или он не сдохнете. Скорее, ты, – уверенно заключил он. – Одному, – продолжал он, – через тайгу и болота не пробиться. Надо бежать втроём. Доберёмся до железной дороги, а там – ищи нас! У меня есть на воле друзья. Помогут с документами. Чем здесь гнить, лучше рискнуть.
Бежали во время работы. Эл и его новые друзья незаметно для охраны сползли с уже почти готового к отправке плота в воду и, нырнув под него, уцепились за бревно, прильнув ртами к промежуткам между ними, где время от времени можно было глотнуть воздуха. Вскоре плот закачался и поплыл по реке. Плыли часа два. Затем Эл услышал условный стук по брёвнам и вынырнул на поверхность. Вскоре на плот выбрались и его товарищи.
– Через час проверка, – сообщил Меченый. – Надо успеть выбраться на берег. На проверке обнаружат, что мы смылись, и пошлют катера проверять плоты.
Река в этом месте была довольно широкой, до ближайшего берега предстояло плыть километров около дух. Но Меченый избрал как раз дальний берег, противоположный тому, на котором находился лагерь. Они отвязали специально плохо закреплённое бревно и, ухватившись за него, отчаянно работая ногами, поплыли к берегу. Если бы не бревно, намокшая одёжа наверняка потянула бы их на дно. Впрочем, ватные куртки и штаны хоть как-то защищали от холодной воды.
В надёжно запаянных целлофановых кульках у каждого было по две коробки спичек. Отойдя от берега километра на три, беглецы развели костёр и обсушили одежду. Собаки взяли их след на четвёртый день побега.
Пока ещё не были съедены пайки. Меченый был настроен добродушно. Как-то раз, сидя у костра, стал рассказывать о себе, хотя его никто об этом не просил.
– Я уже второй раз срок тяну. А началось-то с чего? С пустяка. Все было у меня, как и у других людей, нормально. Если бы не случайность, может быть, вот как ты, закончил бы Политех или университет. Я в детстве, знаешь, – он почему-то обращался только к Элу, – был способным парнишкой. Дед у меня важной шишкой был. А отец – тот геолог, дома появлялся редко, так что я больше с матерью.
Когда умер дед, мне всего восемь лет было. Батя, значит, когда мне шестнадцать исполнилось, купил мотоцикл. Ну и гонял я на нем! По сто двадцать километров в час. Веришь? И ни разу ничего со мною не случалось. Полюбил я его, ну, как жену, даже больше. Впрочем, что я говорю? Я-то так и не женился. А знал я его до винтика. Никто так мотоцикл, пожалуй, не знал, как я. Стали ко мне друзья, знакомые наведываться. Дон, это так меня звали до того, как я стал Меченым, – говорят, почини, что-то барахлит.
Сижу я так однажды в сарае, чиню тачку одному дружку, вдруг ко мне мусора катят. Схватили и в ящик. Спрашивают, где краденные разобранные мотоциклы прячу. А я о них ничего не знаю. Оказывается, пошла тогда волна краж этих самых мотоциклов, и, что самое главное, у сынка какой-то очень важной шишки увели импортный мотоцикл. В общем, избили меня до потери пульса. Потом отпустили. Извини, мол, ошибка получилась. С тех пор я как увижу мусора, так на другую сторону улицы спешу перейти.
А года через два случилась со мной беда. Шли мы с дружком из одной компании, справляли день рождения его девчонки. Красивая такая была, чернявая, а глаза – во! Как сливы. Выпили мы, правда, изрядно. А тогда уже указ был о борьбе с этим самым пьянством. Идём, значит, разговариваем громко. А уже часа два ночи. Вдруг догоняет нас мусор и говорит: «Пройдёмте!». Ну, ясно, куда. А я уже после того случая, известно, боюсь этой организации, как черт ладана. Вырвал я руку, и деру. Тут, значит, подъезд один через проходной двор. Думаю, проскочу его, и будьте здоровы. Дружок мой тоже со мною – шасть в подъезд. А в подъезде ступеньки крутые. Заметь это. Я-то уже по ним вбежал наверх, а мой напарник замешкался. Тут его мусор настиг и кулаком в морду, так, что у него переносица хряснула. Он копыта и откинул. А я стою, как дурак, и с места сдвинуться не могу. Мусор ко мне. И уже кулак занёс. Не знаю, может быть, со страху, а пригнулся я и как его головой в живот трахну! Мусор так и покатился вниз. А тут ещё мой приятель подниматься начал. Мусор через него и на улицу. Потом выяснилось, что ударился он головою об асфальт. Ну, мне, конечно, и пришили первый срок. Вот так все и началось. Прошёл я, значит, повышение квалификации.
В зоне получил сообщение, что у отца на этой почве инфаркт. Любил меня батя. Хоронили его, рассказывали, с почестями… Мамаша поскулила два года да и вышла замуж второй раз. Возвращаюсь я домой, а жить мне, выходит, негде. Муженёк её так и сказал: «Бандита к себе в дом не пущу!» За то время, что я сидел, он меня уже успел выписать из квартиры. Дали мне две сотни и сказали: «Езжай и устраивай свою жизнь как хочешь». Вот и пошло тогда моё устройство. На работу не берут. Жить негде. Ночевал я у дружков по два-три дня, а то и на вокзале, благо поезда ходили круглосуточно и можно было притвориться, что поезда ожидаешь. Ну, а дальше… – Меченый замолчал, встал, ушёл во тьму и вернулся через несколько минут, неся охапку сухой тонкой лесины. – Дальше пошло такое, что вспоминать не хочется. – Он переломал лесину о колено и бросил в костёр. – Бандит я! Это точно! Зарезать человека мне теперь ничего не стоит. Но скажи мне, вот ты, человек учёный, кто сделал из меня бандита, кто искалечил мою жизнь и, если хочешь, убил моего отца?
Эл внезапно вздрогнул. На него нахлынуло что-то необъяснимое. Потом, спустя несколько дней, он понял, что это, и связал со своим сном, когда во сне он вместе с Кером очутился в огромном зале и видел прекрасную женщину, а потом в кабинете Кера увидел сквозь стены сейфа початую бутылку водки. Но в этот момент, сидя у костра, он ещё не понимал всего того, что с ним произошло. Он только чувствовал, что от Дона исходит и падает на него, он ощущал это физически, чёрная, страшная в своей силе и безысходности тоска. Казалось, каждая клеточка мозга его случайного товарища издаёт тоскливый вой одинокого волка. Эл невольно зажал уши, но это не помогло…
– Теперь, если поймают, лет пять, а то и все семь добавят, – прервал затянувшееся молчание Коротышка.
– Ну, нет уж! Живым я им больше не дамся! – со стоном проговорил Меченый. – Одного, хоть зубами горло перегрызу, с собой возьму. Эх, автомат бы мне с полным магазином. Зашёл бы я в первую попавшуюся мусорню, а последнюю пулю себе в рот!
Эл поверил, что при случае тот так и сделает. И опять на него нахлынула волна, идущая от спутника. На этот раз она была красная по цвету, как кровь, и в этой волне вспыхивали блестящие, раскалённые добела искры.
Теперь, когда запасы еды давно кончились. Меченый мог целые сутки идти, не проронив ни слова. К середине второго месяца после побега они вышли к реке. Идти стало легче. Возле реки деревья росли реже, не образуя непроходимых чащ и завалов. Кроме того, река указывала путь на юг, туда, где проходили рельсы железной дороги, где среди толп людей можно было затеряться, как иголка в стоге сена. Необходимо, правда, добыть одежду, но Меченый сказал, что это пустяк по сравнению с тем, что пришлось преодолеть.
Два раза в мелких заводях, оставшихся от весеннего разлива реки, удалось наловить рыбы. После долгой голодовки, наевшись досыта, маялись животами. На этот раз Эл нашёл какую-то неизвестную ему траву, которая, как он точно знал, сам не понимав, почему знает, оказалась лечебной. После того, как её поели, боли быстро утихли.
ОСОБО ОПАСНЫЕ
Обычно средством игры служила драка. Исполнителей задуманного легко находили среди уголовников. Делалось все так, что зачинщиком драки оказывался тот, с кем проводилась игра. Если же провокация не удавалась, то драку начинали уголовники, а подготовленные свидетели единогласно подтверждали, что драку начал «игрок». В особых случаях, когда хотели добавить сразу же большой срок, разыгрывалась ситуация неподчинения и сопротивления охране. За это суд сразу же отваливал пять лет. Эти дополнительные пять лет получил и Эл. Просидев пять лет из шести и оставленный ещё на шесть, он понял, что этим дело не кончится, и решил бежать. Товарищей для побега искать не пришлось. Они нашли его сами. Это был осуждённый на восемь лет за непреднамеренное убийство Меченый. Имени его настоящего никто не помнил. Меченый и Меченый. Так его звали в уголовном мире за шрам, пересекающий щеку и губу, полученный ещё в детстве в драке. Второй отзывался на кличку Коротышка и был шестёркой при Меченом. Коротышка тоже попал за убийство, но ему предстояло ещё сидеть лет десять из пятнадцати.
– Послушай, фраер, – тихо шепнул Элу Меченый. Они вязали плоты, которые дальше по реке сплавлялись к океану, – похоже, что Трёп, – так заключённые между собой звали начальника лагеря за его страсть к декламации, – решил тебя оставить здесь надолго. Через пять лет он тебе добавит ещё, и так до тех пор, пока ты или он не сдохнете. Скорее, ты, – уверенно заключил он. – Одному, – продолжал он, – через тайгу и болота не пробиться. Надо бежать втроём. Доберёмся до железной дороги, а там – ищи нас! У меня есть на воле друзья. Помогут с документами. Чем здесь гнить, лучше рискнуть.
Бежали во время работы. Эл и его новые друзья незаметно для охраны сползли с уже почти готового к отправке плота в воду и, нырнув под него, уцепились за бревно, прильнув ртами к промежуткам между ними, где время от времени можно было глотнуть воздуха. Вскоре плот закачался и поплыл по реке. Плыли часа два. Затем Эл услышал условный стук по брёвнам и вынырнул на поверхность. Вскоре на плот выбрались и его товарищи.
– Через час проверка, – сообщил Меченый. – Надо успеть выбраться на берег. На проверке обнаружат, что мы смылись, и пошлют катера проверять плоты.
Река в этом месте была довольно широкой, до ближайшего берега предстояло плыть километров около дух. Но Меченый избрал как раз дальний берег, противоположный тому, на котором находился лагерь. Они отвязали специально плохо закреплённое бревно и, ухватившись за него, отчаянно работая ногами, поплыли к берегу. Если бы не бревно, намокшая одёжа наверняка потянула бы их на дно. Впрочем, ватные куртки и штаны хоть как-то защищали от холодной воды.
В надёжно запаянных целлофановых кульках у каждого было по две коробки спичек. Отойдя от берега километра на три, беглецы развели костёр и обсушили одежду. Собаки взяли их след на четвёртый день побега.
Пока ещё не были съедены пайки. Меченый был настроен добродушно. Как-то раз, сидя у костра, стал рассказывать о себе, хотя его никто об этом не просил.
– Я уже второй раз срок тяну. А началось-то с чего? С пустяка. Все было у меня, как и у других людей, нормально. Если бы не случайность, может быть, вот как ты, закончил бы Политех или университет. Я в детстве, знаешь, – он почему-то обращался только к Элу, – был способным парнишкой. Дед у меня важной шишкой был. А отец – тот геолог, дома появлялся редко, так что я больше с матерью.
Когда умер дед, мне всего восемь лет было. Батя, значит, когда мне шестнадцать исполнилось, купил мотоцикл. Ну и гонял я на нем! По сто двадцать километров в час. Веришь? И ни разу ничего со мною не случалось. Полюбил я его, ну, как жену, даже больше. Впрочем, что я говорю? Я-то так и не женился. А знал я его до винтика. Никто так мотоцикл, пожалуй, не знал, как я. Стали ко мне друзья, знакомые наведываться. Дон, это так меня звали до того, как я стал Меченым, – говорят, почини, что-то барахлит.
Сижу я так однажды в сарае, чиню тачку одному дружку, вдруг ко мне мусора катят. Схватили и в ящик. Спрашивают, где краденные разобранные мотоциклы прячу. А я о них ничего не знаю. Оказывается, пошла тогда волна краж этих самых мотоциклов, и, что самое главное, у сынка какой-то очень важной шишки увели импортный мотоцикл. В общем, избили меня до потери пульса. Потом отпустили. Извини, мол, ошибка получилась. С тех пор я как увижу мусора, так на другую сторону улицы спешу перейти.
А года через два случилась со мной беда. Шли мы с дружком из одной компании, справляли день рождения его девчонки. Красивая такая была, чернявая, а глаза – во! Как сливы. Выпили мы, правда, изрядно. А тогда уже указ был о борьбе с этим самым пьянством. Идём, значит, разговариваем громко. А уже часа два ночи. Вдруг догоняет нас мусор и говорит: «Пройдёмте!». Ну, ясно, куда. А я уже после того случая, известно, боюсь этой организации, как черт ладана. Вырвал я руку, и деру. Тут, значит, подъезд один через проходной двор. Думаю, проскочу его, и будьте здоровы. Дружок мой тоже со мною – шасть в подъезд. А в подъезде ступеньки крутые. Заметь это. Я-то уже по ним вбежал наверх, а мой напарник замешкался. Тут его мусор настиг и кулаком в морду, так, что у него переносица хряснула. Он копыта и откинул. А я стою, как дурак, и с места сдвинуться не могу. Мусор ко мне. И уже кулак занёс. Не знаю, может быть, со страху, а пригнулся я и как его головой в живот трахну! Мусор так и покатился вниз. А тут ещё мой приятель подниматься начал. Мусор через него и на улицу. Потом выяснилось, что ударился он головою об асфальт. Ну, мне, конечно, и пришили первый срок. Вот так все и началось. Прошёл я, значит, повышение квалификации.
В зоне получил сообщение, что у отца на этой почве инфаркт. Любил меня батя. Хоронили его, рассказывали, с почестями… Мамаша поскулила два года да и вышла замуж второй раз. Возвращаюсь я домой, а жить мне, выходит, негде. Муженёк её так и сказал: «Бандита к себе в дом не пущу!» За то время, что я сидел, он меня уже успел выписать из квартиры. Дали мне две сотни и сказали: «Езжай и устраивай свою жизнь как хочешь». Вот и пошло тогда моё устройство. На работу не берут. Жить негде. Ночевал я у дружков по два-три дня, а то и на вокзале, благо поезда ходили круглосуточно и можно было притвориться, что поезда ожидаешь. Ну, а дальше… – Меченый замолчал, встал, ушёл во тьму и вернулся через несколько минут, неся охапку сухой тонкой лесины. – Дальше пошло такое, что вспоминать не хочется. – Он переломал лесину о колено и бросил в костёр. – Бандит я! Это точно! Зарезать человека мне теперь ничего не стоит. Но скажи мне, вот ты, человек учёный, кто сделал из меня бандита, кто искалечил мою жизнь и, если хочешь, убил моего отца?
Эл внезапно вздрогнул. На него нахлынуло что-то необъяснимое. Потом, спустя несколько дней, он понял, что это, и связал со своим сном, когда во сне он вместе с Кером очутился в огромном зале и видел прекрасную женщину, а потом в кабинете Кера увидел сквозь стены сейфа початую бутылку водки. Но в этот момент, сидя у костра, он ещё не понимал всего того, что с ним произошло. Он только чувствовал, что от Дона исходит и падает на него, он ощущал это физически, чёрная, страшная в своей силе и безысходности тоска. Казалось, каждая клеточка мозга его случайного товарища издаёт тоскливый вой одинокого волка. Эл невольно зажал уши, но это не помогло…
– Теперь, если поймают, лет пять, а то и все семь добавят, – прервал затянувшееся молчание Коротышка.
– Ну, нет уж! Живым я им больше не дамся! – со стоном проговорил Меченый. – Одного, хоть зубами горло перегрызу, с собой возьму. Эх, автомат бы мне с полным магазином. Зашёл бы я в первую попавшуюся мусорню, а последнюю пулю себе в рот!
Эл поверил, что при случае тот так и сделает. И опять на него нахлынула волна, идущая от спутника. На этот раз она была красная по цвету, как кровь, и в этой волне вспыхивали блестящие, раскалённые добела искры.
Теперь, когда запасы еды давно кончились. Меченый мог целые сутки идти, не проронив ни слова. К середине второго месяца после побега они вышли к реке. Идти стало легче. Возле реки деревья росли реже, не образуя непроходимых чащ и завалов. Кроме того, река указывала путь на юг, туда, где проходили рельсы железной дороги, где среди толп людей можно было затеряться, как иголка в стоге сена. Необходимо, правда, добыть одежду, но Меченый сказал, что это пустяк по сравнению с тем, что пришлось преодолеть.
Два раза в мелких заводях, оставшихся от весеннего разлива реки, удалось наловить рыбы. После долгой голодовки, наевшись досыта, маялись животами. На этот раз Эл нашёл какую-то неизвестную ему траву, которая, как он точно знал, сам не понимав, почему знает, оказалась лечебной. После того, как её поели, боли быстро утихли.
ОСОБО ОПАСНЫЕ
– Лежи, не шевелись! Моя белка в глаз стрелить! – на беглецов в упор был направлен трехствольный охотничий карабин. Владелец карабина низкорослый нанец, таёжный житель, угрожающе переводил ствол то на одного, то на другого, застигнутых врасплох путников, беспечно заснувших в кустах на берегу реки, не предполагавших, что поблизости расположено одинокое стойбище.
Со стороны реки раздался треск моторки, которая быстро удалялась от берега и вскоре взяла курс на юг. Это один из жителей стойбища поспешил сообщать начальству, живущему, по-видимому, в прибрежном посёлке, о поимке беглых.
– Послушай, друг, отпусти ты нас, ради бога, – взмолился с плачем Коротышка.
– Зачем бежал? Нехорошо сделал! Приедет большой начальник, муку привезёт. Раз, два, три, – начал он считать и торжественно объявил: – Семь мешков и ещё половина.
– Что он говорит? – спросил Эл Меченого. – При чем тут мука?
– При том самом! – зло ответил тот. – За поимку заключённых дают по два с половиной мешка пшеничной муки.
– Почему с половиной, а не два или три?
– Такая установлена норма, там… наверху. Сволочи! Чтоб вас волки пожрали!
Элу вдруг представилось, что сзади нанца ползёт, готовый к прыжку, волк. Вот он напрягся, сейчас прыгнет и вопьётся в горло…
Нанец испуганно вскрикнул, быстро повернулся и выпалил сразу из двух стволов. Тотчас как пружина взвился Меченый, и нанец рухнул под ударом его тяжёлого кулака.
– Ещё один заряд остался. Жалко на тебя тратить, но… – Меченый направил карабин в голову нанца. Тот, очнувшись от удара и поняв, что ему грозит, завизжал, как раненый заяц.
– Не надо, Дон! – тронул его за плечо Эл.
– Хрен с тобою, живи, подонок! – сплюнул Дон, отводя карабин от визжавшего нанца. – Вставай, падлюка! – пнул он лежащего. Тот, сообразив, что ему оставляют жизнь, вскочил и начал кланяться, прижимая руки к груди.
– Кто в стойбище?
– Никого, начальник, никого. Брат уехал.
– Веди!
Нанец, мелко семеня короткими ногами, побежал вперёд. Вскоре за деревьями показалось стойбище – две деревянные избёнки, из труб которых вился лёгкий дымок. Рядом паслись лошади.
– Смотри, курва, если обманул, то пристрелю на месте, – пообещал Дон.
В первой избе никого не было. Во второй, при виде вошедших, испуганно забились в угол две молодых нанайки и старуха.
– Эх, давно не щупал бабу! – захихикал Коротышка и потянул за руку одну из молодых женщин. Но тут же получил увесистый подзатыльник от Дона.
– Затихни! Надо быстро уходить, – пояснил он.
Коротышка со вздохом сожаления отпустил женщину.
– Быстро! – Дон снова направил карабин на нанца. – Заряды к карабину и продукты, – потребовал он.
Нанца связали, положили на дно лодки и оттолкнули её от берега.
– Молись своим богам, чтобы тебя выловили, – посоветовал Дон.
Затем, оседлав трех лошадей и навьючив продуктами и припасами две других, беглецы отправились в путь. Сначала они проехали километра три вверх по реке и остановились посоветоваться и, кстати, переодеться. Лагерную одежду бросили в воду, завернув в неё увесистые камни.
– Надо решать, что теперь будем делать. Идти дальше на юг нет смысла. Сейчас поднимут на ноги всю округу, вызовут вертолёты. Будут нас искать по ходу реки. Да и все ближайшие железнодорожные станции и полустанки возьмут под контроль. Надо выждать год!
– В тайге? – удивился Эл.
– Да! Теперь у нас есть оружие. Кроме карабина, две двустволки и припасы к ним. Одежда, инструменты. Мы сейчас отправимся на восток и затеряемся в тайге. Там нас, пожалуй, и не будут искать. Когда все утихнет, пойдём снова к железной дороге. К тому времени нас уже спишут, как погибших в тайге.
– Эх, – сожалеюще вздохнул Коротышка. – Надо было с собой взять этих баб. Теплее зимой было бы.
– Езжай за ними!
Коротышка вскочил на ноги и направился было к лошадям, но Дон остановил его:
– Стой, чокнутый! Слушай! – насторожился он. Со стороны верховья реки едва слышно донёсся стук лодочного мотора.
– Быстро они обернулись, – внутренне напрягаясь, прошептал Эл.
– Давай отведём лошадей подальше. Ты, Коротышка, побудешь с ними и смотри, чтобы тихо, а мы с Элом посмотрим, кто сюда пожаловал. Да! Вот, возьми! – он вытащил из связки лосиную шкуру и протянул её Коротышке.
– Специально захватил, – пояснил он. – Разрежь на куски и обмотай копыта лошадям. Собаки тогда не возьмут след. Они тренированы только на людей. Зверя не трогают.
Вскоре по реке прошла моторная лодка, а за ней на расстоянии метров тридцати катер с милиционерами и собаками. До них донёсся отрывистый лай.
– Теперь давай на северо-восток! – распорядился Дон.
– Почему на север? – спросил Эл.
– Потому что они нас будут искать в южном направлении. И не мешкать, так как они наверняка вызовут теперь вертолёты. Скорее всего, попросят помощи у воинских частей, а те шутить не любят. Кроме того, у них автоматы.
Действительно, к исходу следующего дня они услышали гул вертолётов. Судя по доносившемуся до них шуму, вертолётов было два. Он, как и предсказывал Дон, долетал с южного направления. Однако вскоре шум стал приближаться.
– Ищите овраг! – забеспокоился Дон.
Овраг нашли не скоро, но как раз вовремя. Не успели они спуститься туда с лошадьми, как шум стал нарастать, и минут через десять над ними прошёл вертолёт. Густые заросли и полумрак оврага скрыли беглецов. Шум стал удаляться и вскоре затих. Подождав часа два, они вывели лошадей из оврага и пустились снова в путь. Вскоре едва заметная тропа упёрлась в болото. На его обход они затратили почти весь оставшийся день. Болота стали попадаться все чаще и чаще.
На третий день звук летящего вертолёта снова загнал их в чащи. Лошадей заставили лечь на землю. Маленькие, выносливые лохматые лошади оказались не упрямыми и покорно улеглись на землю. Вертолёт на этот раз кружил долго поблизости. Очевидно, у лётчиков что-то вызвало подозрение. Затем шум его внезапно умолк.
Тропа теперь шла между двух обширных болот. Почва под ногами пружинила и колебалась. Потом стала немного твёрже. Шедший впереди Дон внезапно остановился и прислушался. Двое его спутников тоже затихли и стали слушать. До них издали донёсся стук металла о металл.
Оставив Коротышку сторожить лошадей. Дон и Эл крадучись пошли в направлении доносящегося до них металлического стука. Болото кончилось, и торфяная почва сменилась песчаной. Тропа постепенно расширялась и проходила через небольшие полянки, поросшие брусникой, которая едва начинала розоветь. Стук молотка по металлу становился все громче и отчётливее.
Скрываясь в зарослях, они прошли ещё шагов двадцать, и перед ними открылась широкая поляна. Посреди поляны стоял вертолёт. Возле него возились двое, что-то ремонтируя. Третий, с автоматом на плече и с целлофановым кульком в руках, который был уже наполовину заполнен красноголовыми подосиновиками, «нёс охрану».
– Придётся переждать, пока они не кончат ремонт и не уберутся. Другой дороги нет, – шепнул Дон.
В это время «часовой» нашёл целый «выводок» подосиновиков и, крикнув о своей находке другим, принялся с увлечением их срезать. Увлёкшись, он все ближе и ближе подходил к залёгшим в кустах беглецам. Как назло грибница тянулась как раз в их сторону и прямо у ног лежащего Эла торчало больше десятка молоденьких грибов.
– Давай уходить, – шепнул Дон и поднялся. Эл последовал за ним, но поздно. Караульный издал радостный крик и кинулся к грибам, не замечая стоящих за стволом дерева людей.
Дон зловеще улыбнулся и снял с плеча карабин. Караульный между тем торопливо заполнял целлофановый мешок.
– Цып-цып-цып! – прозвучало у него над самым ухом. Все ещё улыбаясь, солдат приподнял голову и увидел направленный на него ствол ружья и заросшее бородой лицо Дона с приложенным к губам пальцем.
– Тихо! Если хочешь остаться живым, – прошипел Дон, в то время как Эл снял с плеча не сопротивляющегося солдата автомат.
Солдат хрипло пискнул, но увидев угрожающе наведённое ему в лицо ружьё, благоразумно сдержал крик.
– Пошли, тут недалеко, – пригласил Дон пленника. Тот покорно поплёлся вперёд.
– Со-о-ой! – донеслось с поляны.
– Э-ге-ей! – закричал в ответ Дон.
– Не уходи далеко! Мы скоро кончаем! – закричали снова те, что были у вертолёта.
– Ага-а-а! – ответил Дон.
Солдата связали и, заткнув на всякий случай рот тряпкой, оставили у лошадей под присмотром Коротышки. Сами же вернулись к поляне.
– Что ты задумал? – Эл открыл затвор автомата и, убедившись, что патрон дослан, закрыл его снова.
– На, – протянул ему Дон карабин и взял себе автомат.
Они обошли поляну сбоку и приблизились под прикрытием вертолёта к копающимся в двигателе людям. Когда до них оставалось не больше пяти шагов, Дон вышел из-под прикрытия и, направив на опешивших от неожиданности вертолётчиков автомат, приказал им лечь на землю.
Подождав, пока Эл свяжет их, он залез в кабину и, высунувшись оттуда, протянул Элу два автомата, затем, выругавшись, вытащил винтовку с оптическим прицелом.
– Как на охоту собрались, сволочи! – со скрытой болью в голосе проворчал он, подавая её Элу.
Минут через двадцать на траве высилась гора трофеев; кроме уже перечисленного, здесь были два пистолета, несколько запасных магазинов к автоматам, обоймы к винтовке, бинокль и две портативные рации.
Кроме того, три рюкзака с аварийным запасом провизии и, что особенно было ценным, – подробная карта местности.
– Оттащи все это в сторону, – велел Дон Элу, снова появляясь из кабины с канистрой в руках. – И этих людоедов тоже, а то опалит.
Он опорожнил канистру в кабину вертолёта и, отойдя подальше, зажёг пропитанную тем же горючим тряпку, замотал в неё камень и бросил внутрь.
– Ну, кто же из вас любитель пострелять по человеку? – спросил Дон пленных лётчиков, показывая им винтовку со снайперским прицелом.
– Эх, вы… люди… – укоризненно протянул он, так и не дождавшись ответа. – Да чем же вы отличаетесь от бандитов? Тем, что имеете право убивать под прикрытием закона. А что вы знаете о нас? За что сидел я, он? Почему бежали? – Дон присел на корточки и, расстегнув карман кителя у одного, вытащил документы. Посмотрел, положил в карман и сделал то же со вторым.
– Ну так что же вы мне скажете? – повторил он свой вопрос.
– Что сказать? – отозвался старший с погонами лейтенанта. – Получили приказ обнаружить и обезвредить особо опасных преступников.
– Особо опасных? Нет, брат мой, я не особо опасный, а особо несчастный. А вот его, – он указал на Эла, – можно, пожалуй, назвать и особо несчастным и особо полезным. Две вины у него. Первая – это то, что он, вместо того, чтобы отдыхать после работы, продолжал трудиться, чтобы всем на Земле стало легче жить. Вторая вина, очень существенная, заключается в идиосинкразии к плохим стихам. За первую вину он схлопотал шесть, а за вторую ещё пять лет. Ну, да вам не понять, у нас вместо мозгов устав караульной службы. Есть среди нас ещё один. Тот, что правда то правда, насильник и грабитель. Ну, да мы себе друзей не выбирали. Это нас наши органы власти сдружили. Что же мне с вами делать? – он отошёл на пять шагов и поднял автомат.
– Не убивай! – закричал младший.
– Отпустить?
– Отпусти! Мы…
– Под честное слово офицера? – насмешливо спросил Дон. – Расписку дашь?
– Дам, дадим!
– Ну, хорошо, поверю. Я тебе, – он обратился к старшему, – сейчас развяжу руки, и ты мне напишешь под диктовку расписку, после чего пойдёшь себе восвояси.
– А я? – в страхе закричал младший.
– И ты хочешь? Ну, ладно, пользуйтесь моей добротой.
Дон развязал лейтенанта и протянул ему планшет.
– Пиши, – он заглянул в документ, – я такой-то, передаю Дону по кличке Меченый в целости и сохранности… написал? Пиши дальше – вверенное мне воинское имущество… пиши, пиши… в обмен на свою жизнь, нет… жизнь не пиши… пиши – в обмен на его доброе ко мне расположение… и два самородка весом… пиши, пиши… весом по пятьсот грамм каждый… видишь, я твою голову ценю на вес золота. Так, написал? Поставь дату, распишись. А теперь вымажь, пожалуйста, пальчик чернилом и приложи сбоку вместо печати… да не здесь! На подпись! Что, делопроизводство не знаешь? Печать всегда ставится на подпись. Теперь, понимаешь, друг мой, – проговорил Дон, отбирая у него расписку, – не в твоих интересах будет, если нас поймают. Продажа воинского имущества и оружия карается по статье УК… как там дальше? Ну да ладно, прочтёшь по возвращении домой. Теперь ты, малец…
Когда была написана третья расписка (вес самородков у подчинённых был Доном соответственно уменьшен). Дон сожалеюще развёл руками:
– С формой, друзья мои, вам придётся расстаться. Скажете, что сгорела при пожаре вместе с документами.
– Но как мы голяком доберёмся до дома? – возразил лейтенант.
– Тут мы вам окажем шефскую помощь. Дадим три оленьих шкуры. Укроетесь ими как плащами. Потом перед жильём сбросите.
– Ну, а чем объяснить, что одежда сгорела, а ожогов на теле нет?
– Здесь вы должны проявить сообразительность. Спички мы вам дадим. Медицина утверждает, что небольшие ожоги оказывают стимулирующее действие на защитные силы организма… Я знавал одну бабку, которая вот так лечила ревматизм… Нет, кальсоны снимать не надо… кстати, потом их прожжёте немного в разных местах, для убедительности…
– Вот вам по десять сухарей, – протянул Дон пленникам целлофановый мешок. – Это даже больше, чем имели мы, если учесть, что до реки по прямой всего лишь три дня пути. Возьмите и этот коробок спичек. Жаль отдавать, но в лесу без спичек туго. Идти вам будет легко, не надо убегать от собак, прятаться от людей, так что вам это покажется лёгкой прогулкой. Своему начальству скажете, что потерпели аварию, вертолёт взорвался при посадке. Это почти правда. Нас вы, конечно, не видели. А чтобы совесть вас не тревожила, скажу, и вы мне поверьте, бандитствовать мы не собираемся, но если что, то жизнь свою продадим очень дорого. Запомните! А теперь можете идти!
Покинув поляну, беглецы шли целый день, отклоняясь к юго-востоку. Так решил Дон. К вечеру они сидели у костра.
– Как я любил в детстве эту штуку, – вспоминал Дон, открывая консервную банку со сгущеным молоком, взятую в вертолёте. – Дед, помню, всегда мне приносил. Я гвоздиком прокалывал две дырочки и высасывал молоко через них.
– Зачем две? – удивился Коротышка.
– Чтобы воздух проходил, дура! Физики не знаешь. Сколько классов кончил?
– Не помню, давно было. Хотя, один закон заучил когда-то: сила действия равна силе бездействия.
– Противодействия, Коротышка! Противодействия! – поправил Дон. – Впрочем, ты, может быть, и прав. В ином случае бездействие и есть самая лучшая форма противодействия.
– Послушай, Дон, а если бы они не дали расписок, ты бы убил их? – спросил Эл.
Дон вместо ответа вытащил из кармана расписки и бросил их в костёр. Бумага вспыхнула ярким пламенем и мгновенно сморщилась, пепел сожжённых расписок поднялся над костром и заплясал в пламени.
– Зачем мне их жизнь, – он долго молчал, потом задумчиво сказал, как бы обращаясь к самому себе. – Ведь ещё пацаны… у каждого мать… ждёт…
– А твоя мать жива? – неосторожно спросил Эл и тут же пожалел, так как Дон вздрогнул, как от удара.
– Не знаю! С той поры, как она меня выгнала, я её не видел… Не любила она меня почему-то… Вот отец… тот любил… и дед… дед больше всего… Бывало, когда мне ещё четыре годика было, сажал меня с собой в машину на переднее сидение… он ещё из поролона сделал мне такую подушечку, чтобы удобнее было сидеть, и мы ехали кататься. Он со мной разговаривал, как со взрослым… Ты знаешь, я ведь в четыре года уже умел читать. Давай-ка лучше спать…
Со стороны реки раздался треск моторки, которая быстро удалялась от берега и вскоре взяла курс на юг. Это один из жителей стойбища поспешил сообщать начальству, живущему, по-видимому, в прибрежном посёлке, о поимке беглых.
– Послушай, друг, отпусти ты нас, ради бога, – взмолился с плачем Коротышка.
– Зачем бежал? Нехорошо сделал! Приедет большой начальник, муку привезёт. Раз, два, три, – начал он считать и торжественно объявил: – Семь мешков и ещё половина.
– Что он говорит? – спросил Эл Меченого. – При чем тут мука?
– При том самом! – зло ответил тот. – За поимку заключённых дают по два с половиной мешка пшеничной муки.
– Почему с половиной, а не два или три?
– Такая установлена норма, там… наверху. Сволочи! Чтоб вас волки пожрали!
Элу вдруг представилось, что сзади нанца ползёт, готовый к прыжку, волк. Вот он напрягся, сейчас прыгнет и вопьётся в горло…
Нанец испуганно вскрикнул, быстро повернулся и выпалил сразу из двух стволов. Тотчас как пружина взвился Меченый, и нанец рухнул под ударом его тяжёлого кулака.
– Ещё один заряд остался. Жалко на тебя тратить, но… – Меченый направил карабин в голову нанца. Тот, очнувшись от удара и поняв, что ему грозит, завизжал, как раненый заяц.
– Не надо, Дон! – тронул его за плечо Эл.
– Хрен с тобою, живи, подонок! – сплюнул Дон, отводя карабин от визжавшего нанца. – Вставай, падлюка! – пнул он лежащего. Тот, сообразив, что ему оставляют жизнь, вскочил и начал кланяться, прижимая руки к груди.
– Кто в стойбище?
– Никого, начальник, никого. Брат уехал.
– Веди!
Нанец, мелко семеня короткими ногами, побежал вперёд. Вскоре за деревьями показалось стойбище – две деревянные избёнки, из труб которых вился лёгкий дымок. Рядом паслись лошади.
– Смотри, курва, если обманул, то пристрелю на месте, – пообещал Дон.
В первой избе никого не было. Во второй, при виде вошедших, испуганно забились в угол две молодых нанайки и старуха.
– Эх, давно не щупал бабу! – захихикал Коротышка и потянул за руку одну из молодых женщин. Но тут же получил увесистый подзатыльник от Дона.
– Затихни! Надо быстро уходить, – пояснил он.
Коротышка со вздохом сожаления отпустил женщину.
– Быстро! – Дон снова направил карабин на нанца. – Заряды к карабину и продукты, – потребовал он.
Нанца связали, положили на дно лодки и оттолкнули её от берега.
– Молись своим богам, чтобы тебя выловили, – посоветовал Дон.
Затем, оседлав трех лошадей и навьючив продуктами и припасами две других, беглецы отправились в путь. Сначала они проехали километра три вверх по реке и остановились посоветоваться и, кстати, переодеться. Лагерную одежду бросили в воду, завернув в неё увесистые камни.
– Надо решать, что теперь будем делать. Идти дальше на юг нет смысла. Сейчас поднимут на ноги всю округу, вызовут вертолёты. Будут нас искать по ходу реки. Да и все ближайшие железнодорожные станции и полустанки возьмут под контроль. Надо выждать год!
– В тайге? – удивился Эл.
– Да! Теперь у нас есть оружие. Кроме карабина, две двустволки и припасы к ним. Одежда, инструменты. Мы сейчас отправимся на восток и затеряемся в тайге. Там нас, пожалуй, и не будут искать. Когда все утихнет, пойдём снова к железной дороге. К тому времени нас уже спишут, как погибших в тайге.
– Эх, – сожалеюще вздохнул Коротышка. – Надо было с собой взять этих баб. Теплее зимой было бы.
– Езжай за ними!
Коротышка вскочил на ноги и направился было к лошадям, но Дон остановил его:
– Стой, чокнутый! Слушай! – насторожился он. Со стороны верховья реки едва слышно донёсся стук лодочного мотора.
– Быстро они обернулись, – внутренне напрягаясь, прошептал Эл.
– Давай отведём лошадей подальше. Ты, Коротышка, побудешь с ними и смотри, чтобы тихо, а мы с Элом посмотрим, кто сюда пожаловал. Да! Вот, возьми! – он вытащил из связки лосиную шкуру и протянул её Коротышке.
– Специально захватил, – пояснил он. – Разрежь на куски и обмотай копыта лошадям. Собаки тогда не возьмут след. Они тренированы только на людей. Зверя не трогают.
Вскоре по реке прошла моторная лодка, а за ней на расстоянии метров тридцати катер с милиционерами и собаками. До них донёсся отрывистый лай.
– Теперь давай на северо-восток! – распорядился Дон.
– Почему на север? – спросил Эл.
– Потому что они нас будут искать в южном направлении. И не мешкать, так как они наверняка вызовут теперь вертолёты. Скорее всего, попросят помощи у воинских частей, а те шутить не любят. Кроме того, у них автоматы.
Действительно, к исходу следующего дня они услышали гул вертолётов. Судя по доносившемуся до них шуму, вертолётов было два. Он, как и предсказывал Дон, долетал с южного направления. Однако вскоре шум стал приближаться.
– Ищите овраг! – забеспокоился Дон.
Овраг нашли не скоро, но как раз вовремя. Не успели они спуститься туда с лошадьми, как шум стал нарастать, и минут через десять над ними прошёл вертолёт. Густые заросли и полумрак оврага скрыли беглецов. Шум стал удаляться и вскоре затих. Подождав часа два, они вывели лошадей из оврага и пустились снова в путь. Вскоре едва заметная тропа упёрлась в болото. На его обход они затратили почти весь оставшийся день. Болота стали попадаться все чаще и чаще.
На третий день звук летящего вертолёта снова загнал их в чащи. Лошадей заставили лечь на землю. Маленькие, выносливые лохматые лошади оказались не упрямыми и покорно улеглись на землю. Вертолёт на этот раз кружил долго поблизости. Очевидно, у лётчиков что-то вызвало подозрение. Затем шум его внезапно умолк.
Тропа теперь шла между двух обширных болот. Почва под ногами пружинила и колебалась. Потом стала немного твёрже. Шедший впереди Дон внезапно остановился и прислушался. Двое его спутников тоже затихли и стали слушать. До них издали донёсся стук металла о металл.
Оставив Коротышку сторожить лошадей. Дон и Эл крадучись пошли в направлении доносящегося до них металлического стука. Болото кончилось, и торфяная почва сменилась песчаной. Тропа постепенно расширялась и проходила через небольшие полянки, поросшие брусникой, которая едва начинала розоветь. Стук молотка по металлу становился все громче и отчётливее.
Скрываясь в зарослях, они прошли ещё шагов двадцать, и перед ними открылась широкая поляна. Посреди поляны стоял вертолёт. Возле него возились двое, что-то ремонтируя. Третий, с автоматом на плече и с целлофановым кульком в руках, который был уже наполовину заполнен красноголовыми подосиновиками, «нёс охрану».
– Придётся переждать, пока они не кончат ремонт и не уберутся. Другой дороги нет, – шепнул Дон.
В это время «часовой» нашёл целый «выводок» подосиновиков и, крикнув о своей находке другим, принялся с увлечением их срезать. Увлёкшись, он все ближе и ближе подходил к залёгшим в кустах беглецам. Как назло грибница тянулась как раз в их сторону и прямо у ног лежащего Эла торчало больше десятка молоденьких грибов.
– Давай уходить, – шепнул Дон и поднялся. Эл последовал за ним, но поздно. Караульный издал радостный крик и кинулся к грибам, не замечая стоящих за стволом дерева людей.
Дон зловеще улыбнулся и снял с плеча карабин. Караульный между тем торопливо заполнял целлофановый мешок.
– Цып-цып-цып! – прозвучало у него над самым ухом. Все ещё улыбаясь, солдат приподнял голову и увидел направленный на него ствол ружья и заросшее бородой лицо Дона с приложенным к губам пальцем.
– Тихо! Если хочешь остаться живым, – прошипел Дон, в то время как Эл снял с плеча не сопротивляющегося солдата автомат.
Солдат хрипло пискнул, но увидев угрожающе наведённое ему в лицо ружьё, благоразумно сдержал крик.
– Пошли, тут недалеко, – пригласил Дон пленника. Тот покорно поплёлся вперёд.
– Со-о-ой! – донеслось с поляны.
– Э-ге-ей! – закричал в ответ Дон.
– Не уходи далеко! Мы скоро кончаем! – закричали снова те, что были у вертолёта.
– Ага-а-а! – ответил Дон.
Солдата связали и, заткнув на всякий случай рот тряпкой, оставили у лошадей под присмотром Коротышки. Сами же вернулись к поляне.
– Что ты задумал? – Эл открыл затвор автомата и, убедившись, что патрон дослан, закрыл его снова.
– На, – протянул ему Дон карабин и взял себе автомат.
Они обошли поляну сбоку и приблизились под прикрытием вертолёта к копающимся в двигателе людям. Когда до них оставалось не больше пяти шагов, Дон вышел из-под прикрытия и, направив на опешивших от неожиданности вертолётчиков автомат, приказал им лечь на землю.
Подождав, пока Эл свяжет их, он залез в кабину и, высунувшись оттуда, протянул Элу два автомата, затем, выругавшись, вытащил винтовку с оптическим прицелом.
– Как на охоту собрались, сволочи! – со скрытой болью в голосе проворчал он, подавая её Элу.
Минут через двадцать на траве высилась гора трофеев; кроме уже перечисленного, здесь были два пистолета, несколько запасных магазинов к автоматам, обоймы к винтовке, бинокль и две портативные рации.
Кроме того, три рюкзака с аварийным запасом провизии и, что особенно было ценным, – подробная карта местности.
– Оттащи все это в сторону, – велел Дон Элу, снова появляясь из кабины с канистрой в руках. – И этих людоедов тоже, а то опалит.
Он опорожнил канистру в кабину вертолёта и, отойдя подальше, зажёг пропитанную тем же горючим тряпку, замотал в неё камень и бросил внутрь.
– Ну, кто же из вас любитель пострелять по человеку? – спросил Дон пленных лётчиков, показывая им винтовку со снайперским прицелом.
– Эх, вы… люди… – укоризненно протянул он, так и не дождавшись ответа. – Да чем же вы отличаетесь от бандитов? Тем, что имеете право убивать под прикрытием закона. А что вы знаете о нас? За что сидел я, он? Почему бежали? – Дон присел на корточки и, расстегнув карман кителя у одного, вытащил документы. Посмотрел, положил в карман и сделал то же со вторым.
– Ну так что же вы мне скажете? – повторил он свой вопрос.
– Что сказать? – отозвался старший с погонами лейтенанта. – Получили приказ обнаружить и обезвредить особо опасных преступников.
– Особо опасных? Нет, брат мой, я не особо опасный, а особо несчастный. А вот его, – он указал на Эла, – можно, пожалуй, назвать и особо несчастным и особо полезным. Две вины у него. Первая – это то, что он, вместо того, чтобы отдыхать после работы, продолжал трудиться, чтобы всем на Земле стало легче жить. Вторая вина, очень существенная, заключается в идиосинкразии к плохим стихам. За первую вину он схлопотал шесть, а за вторую ещё пять лет. Ну, да вам не понять, у нас вместо мозгов устав караульной службы. Есть среди нас ещё один. Тот, что правда то правда, насильник и грабитель. Ну, да мы себе друзей не выбирали. Это нас наши органы власти сдружили. Что же мне с вами делать? – он отошёл на пять шагов и поднял автомат.
– Не убивай! – закричал младший.
– Отпустить?
– Отпусти! Мы…
– Под честное слово офицера? – насмешливо спросил Дон. – Расписку дашь?
– Дам, дадим!
– Ну, хорошо, поверю. Я тебе, – он обратился к старшему, – сейчас развяжу руки, и ты мне напишешь под диктовку расписку, после чего пойдёшь себе восвояси.
– А я? – в страхе закричал младший.
– И ты хочешь? Ну, ладно, пользуйтесь моей добротой.
Дон развязал лейтенанта и протянул ему планшет.
– Пиши, – он заглянул в документ, – я такой-то, передаю Дону по кличке Меченый в целости и сохранности… написал? Пиши дальше – вверенное мне воинское имущество… пиши, пиши… в обмен на свою жизнь, нет… жизнь не пиши… пиши – в обмен на его доброе ко мне расположение… и два самородка весом… пиши, пиши… весом по пятьсот грамм каждый… видишь, я твою голову ценю на вес золота. Так, написал? Поставь дату, распишись. А теперь вымажь, пожалуйста, пальчик чернилом и приложи сбоку вместо печати… да не здесь! На подпись! Что, делопроизводство не знаешь? Печать всегда ставится на подпись. Теперь, понимаешь, друг мой, – проговорил Дон, отбирая у него расписку, – не в твоих интересах будет, если нас поймают. Продажа воинского имущества и оружия карается по статье УК… как там дальше? Ну да ладно, прочтёшь по возвращении домой. Теперь ты, малец…
Когда была написана третья расписка (вес самородков у подчинённых был Доном соответственно уменьшен). Дон сожалеюще развёл руками:
– С формой, друзья мои, вам придётся расстаться. Скажете, что сгорела при пожаре вместе с документами.
– Но как мы голяком доберёмся до дома? – возразил лейтенант.
– Тут мы вам окажем шефскую помощь. Дадим три оленьих шкуры. Укроетесь ими как плащами. Потом перед жильём сбросите.
– Ну, а чем объяснить, что одежда сгорела, а ожогов на теле нет?
– Здесь вы должны проявить сообразительность. Спички мы вам дадим. Медицина утверждает, что небольшие ожоги оказывают стимулирующее действие на защитные силы организма… Я знавал одну бабку, которая вот так лечила ревматизм… Нет, кальсоны снимать не надо… кстати, потом их прожжёте немного в разных местах, для убедительности…
– Вот вам по десять сухарей, – протянул Дон пленникам целлофановый мешок. – Это даже больше, чем имели мы, если учесть, что до реки по прямой всего лишь три дня пути. Возьмите и этот коробок спичек. Жаль отдавать, но в лесу без спичек туго. Идти вам будет легко, не надо убегать от собак, прятаться от людей, так что вам это покажется лёгкой прогулкой. Своему начальству скажете, что потерпели аварию, вертолёт взорвался при посадке. Это почти правда. Нас вы, конечно, не видели. А чтобы совесть вас не тревожила, скажу, и вы мне поверьте, бандитствовать мы не собираемся, но если что, то жизнь свою продадим очень дорого. Запомните! А теперь можете идти!
Покинув поляну, беглецы шли целый день, отклоняясь к юго-востоку. Так решил Дон. К вечеру они сидели у костра.
– Как я любил в детстве эту штуку, – вспоминал Дон, открывая консервную банку со сгущеным молоком, взятую в вертолёте. – Дед, помню, всегда мне приносил. Я гвоздиком прокалывал две дырочки и высасывал молоко через них.
– Зачем две? – удивился Коротышка.
– Чтобы воздух проходил, дура! Физики не знаешь. Сколько классов кончил?
– Не помню, давно было. Хотя, один закон заучил когда-то: сила действия равна силе бездействия.
– Противодействия, Коротышка! Противодействия! – поправил Дон. – Впрочем, ты, может быть, и прав. В ином случае бездействие и есть самая лучшая форма противодействия.
– Послушай, Дон, а если бы они не дали расписок, ты бы убил их? – спросил Эл.
Дон вместо ответа вытащил из кармана расписки и бросил их в костёр. Бумага вспыхнула ярким пламенем и мгновенно сморщилась, пепел сожжённых расписок поднялся над костром и заплясал в пламени.
– Зачем мне их жизнь, – он долго молчал, потом задумчиво сказал, как бы обращаясь к самому себе. – Ведь ещё пацаны… у каждого мать… ждёт…
– А твоя мать жива? – неосторожно спросил Эл и тут же пожалел, так как Дон вздрогнул, как от удара.
– Не знаю! С той поры, как она меня выгнала, я её не видел… Не любила она меня почему-то… Вот отец… тот любил… и дед… дед больше всего… Бывало, когда мне ещё четыре годика было, сажал меня с собой в машину на переднее сидение… он ещё из поролона сделал мне такую подушечку, чтобы удобнее было сидеть, и мы ехали кататься. Он со мной разговаривал, как со взрослым… Ты знаешь, я ведь в четыре года уже умел читать. Давай-ка лучше спать…