Лайк Александр. Синий, как море

   Отец внимательно поглядел на меня.
   – Я надеюсь, ничего подобного тебе в голову не приходило?
   – Я все время был с Данком, – независимо ответил я.
   – А…
   – А магические способности он утратил, – вмешался Данк. – То есть, не утратил, наверное, а просто позабыл, как ими пользоваться.
   – Предположим, – сказал отец без особой убежденности. – Почему ты проснулась, Альда?
   – Перед рассветом мне почему-то стало тревожно, – сказала мама. – Я подумала, что за завтраком я еще успею увидеть Райдока и предостеречь его. Не хочу потерять сына попусту.
   – Уже… – начал Данк, но ладонь Сенрайда вовремя захлопнула ему рот.
   – Все за стол, – приказал Белый Властитель. – Там и поговорим.
   Мы снова двинулись в путь по бесконечным коридорам.
   – Кстати, – сказала маме Сельфа, – после обеда мы с Сагастеном выезжаем в Дельфос. Маг примет от Моуриса командование стражниками, а я дальше – в Дэдлок. Так что останетесь вы вдвоем.
   – Вечером я уезжаю в Харденанг, – ответила Альда. – А Белый попытается собрать ополчение. Если удастся набрать хоть пару Знамен, он поведет их на юг. Так что здесь может и вовсе никого не остаться.
   – А ты уверена, сестричка, что старый Гастен теперь сможет поехать с тобой? – резонно спросил Данк.
   – Если он смог встать, то сможет и поехать, – уверенно ответила Сельфа. – Уж таковы маги, братец.
   Мы вошли в небольшой светлый зал, в центре которого находился всего один стол. За столом уже сидели двое – Элспейр и, представьте себе, Сагастен! Голова мага была перевязана белой тряпицей, которая выглядела скорее деталью туалета, нежели свидетельством недуга. Такая симпатичная белая повязка, щегольски уронившая на ухо два хвостика из-под узла и заставляющая воинственно топорщиться седой ежик.
   – Музыку, – коротко приказал Сенрайд.
   Скрытые в неприметной нише музыканты мгновенно заиграли что-то нежное и негромкое.
   Данк перехватил мой взгляд и улыбнулся.
   – Чтобы слуги не подслушивали, – коротко пояснил он. – Ничто так не мешает сплетникам, как посторонний шум. А вообще-то мы, принцы Домена, просто очень культурные люди – музыку вот любим, понимаешь?
   Все рассаживались вокруг стола – без особых церемоний и в произвольном порядке. Я оказался между Данком и Сельфой, прямо напротив Сагастена. Несколько мест остались свободными.
   – Говори, Гастен, – приказал отец, отломав ножку какой-то упитанной птички и небрежно помахивая ей над соусницей. Он улыбался, глаза его были направлены на Альду, и со стороны могло показаться, что он занят светски любезным разговором.
   – Я ощутил дыхание чужой мощи, – сказал маг. – Я попытался выяснить источник удара. Закончив Создание Дня, я уже спускался по лестнице, и остановился на второй площадке сверху. Сила текла с юго-востока. Это не Проклятый. Это гномы, оранжевые варвары или волчьи всадники.
   – Или кто-нибудь, кто сейчас находится на их земле, – сказала Сельфа. – Извини. Продолжай.
   – Я принял на себя часть этой силы, – спокойно сказал Сагастен. – Она ослепила меня и заставила потерять равновесие. Я упал с лестницы. Эта сила не была направлена на простых воинов. Она должна отвлекать и вредить чародеям. Возможно, также Витязям и Принцам. Все.
   – Сегодня ночью многие чувствовали тревогу, – сказал Данк. – Кажется, почти все. Я проснулся из-за этого чувства. То же утверждают Элспейр, Сельфа и Альда. Проснулись раньше обычного также Сенрайд и Райдок. Что скажете?
   – Я действительно проснулся часа за два до рассвета от странного ощущения, – признался отец. – Райдок?
   – Это, наверное, все из-за меня, – угрюмо сказал я. Не дадут сохранить свои неприятности в тайне, черти разноцветные!
   – Что значит «из-за тебя»? – резко спросила Альда.
   – Ночью меня накрыло новым заклятием. На этот раз, кажется, тем самым, предсказанным в Дейненделле. И заклятия внутри меня подрались.
   – Как это – подрались? – изумился Данк.
   – Они противоречили друг другу, – отмахнулся Сагастен. – Это как раз понятно. Кто же осилил?
   – Никто. Но оба заклятия сильно истощились. Я теперь чувствую себя более свободным.
   – Ясно, – протянул Сагастен. – Интересно. Белый, наш Домен стал объектом магических атак как минимум с трех направлений.
   – Почему? – требовательно спросил Сенрайд.
   – Потому что если удары по Райдоку были противоречивы до затухания в противофазе, то их не могла направлять единая воля. Третье же заклятие было безадресным; и это выдает иную руку. Понимаешь, принц, маги делятся вообще на две школы, на два клана, если хочешь. Одни работают только по четкому адресу – в человека, в зверя, в скалу. Другие направляют потоки мощи по направлению, в какой-то район, где все в той или иной степени подвергаются воздействию. Заклятия, упавшие на Райдока – оба – принадлежат магам первой школы. То, из-за которого пострадал я – дело рук мастера второй. Следовательно…
   – Малли, – проворчал Данк. Сагастен не отреагировал.
   – Следовательно, нас не любят минимум в трех местах. Правильно?
   – Или в одном месте собрались три мага, – сказала Сельфа.
   – Ну уж тогда хотя бы первые два договорились бы между собой.
   – Тут ты прав, – согласилась Сельфа.
   – Что будем делать? – решительно спросил Данк.
   – А ничего, – лениво ответил маг. – Будем продолжать задуманное ранее, как ни в чем не бывало. Сомнение губит силу мага. Если наши враги ждут смятения и растерянности, то…
   – Не дождутся, – подтвердил отец.
   – И это значительно ослабит их магическую мощь.
   – Заканчивайте завтрак, Данк, Райдок, – повелел Сенрайд. – Чтоб через полчаса ноги вашей не было в Дианаре!
   – Я ведь только начал! – жалобно взмолился Данк.
   – Тогда быстрее. Даю тебе еще пять минут.
   Данк замолчал. Захрустели бедные куриные косточки.
   – Райдок, – негромко сказала Альда. – Ты уже не успеешь узнать многого и многого из того, что тебе необходимо. Кое-что, надеюсь, по дороге ты узнаешь от Оранжевого… – она покосилась на Данка. Тот коротко кивнул, продолжая хрупать с двух рук.
   – Остальное ты можешь узнать единственным способом. Я попрошу Сагастена… – легкий кивок вполоборота к магу. Сагастен наклоном головы дал понять, что слышит и слушает.
   – Я прошу его дать тебе в дорогу копию «Хроник Домена». Береги эту книгу, Райдок, их всего две в этом мире, а пуще всего береги от чужих глаз. Дашь, Гастен-са?
   Маг аккуратно вытер губы белоснежной салфеткой и снова исчез.
   – Уже даю, – перевела Сельфа.
   Сагастен почти мгновенно вернулся на свое место, протягивая мне ларец, укутанный в мягкую ткань.
   – Положишь руку на крышку, – сказал он, снова берясь за биточек, скажешь «Райдок», ларец отворится. Если ты будешь не Райдок, тебя убьет на месте.
   – Алло! – встревожился я. – А если я не Райдок?
   – Пока что Райдок, – коротко сказал маг. – Это тебе также инструмент внутреннего контроля. Пока не убило – можешь не волноваться.
   Данк поперхнулся косточкой.
   – То есть повода для волнений у него вообще нет, так, Гастен? – он громогласно заржал.
   – Раскрыл рот – значит, поел, – строго сказал отец. – А ну, брысь из-за стола!
   – Но Белый!..
   – Молчать, младший!
   – И вот так всегда… – вздохнул Данк, покорно поднимаясь.
   – Ванаир принцу Райдоку! – скомандовала Альда.
   Словно из-под земли вырос Орбен. Я тоже поднялся. Парень завозился у левого моего бедра, ловко прилаживая непостижимые ремешки.
   – Простимся, – нежно сказала Сельфа, махнув музыкантам.
   Из ниши выступила юная девушка, немного напоминающая Ирмис. Музыканты припали к своим веревочкам и трубочкам и комнату наполнил шум моря. Я не вру – моря, или по крайней мере, громадной реки. И девушка запела.
   – Прощанье – начало подвига, знаменье грядущих побед; у принца, героя, воина причин для сомнений нет. Лазурное небо и алое пламя, зеленые травы, кровь и свет – идущий вперед по белому всегда оставляет след.
   – Не тоскуй, Райдок, – мягко сказала Сельфа, поцеловала меня и опустилась в свое кресло. Сагастен махнул рукой.
   – Встретимся немного южнее, – улыбнулся он, – а глядишь – и юго-восточнее…
   – Будь достоин цвета, Райдок, – сказал отец, глядя в кубок. – Больше мне нечего тебе сказать.
   Элспейр вдруг неловко шевельнулся и спросил:
   – У Райдока какие-то неприятности? Почему я ничего об этом не знаю? О каких заклятиях вы говорили?
   – Потом, Эл, – Сагастен положил ему руку на плечо.
   – Почему потом? Я знаю, вы не очень-то мне доверяете, хотя я и не понимаю, почему. Но ведь Райдок – мой родственник и принц моего Домена! Разве вправе я не тревожиться за него?
   – И все-таки потом, – властным движением Сагастен заставил Элспейра умолкнуть.
   Альда встала и подошла ко мне.
   – Кто бы ты ни был, – сказала она, глядя мне в глаза, – помни, что я найду тебя повсюду. Если ты Райдок, мой сын – для любви; если чужак, обманом принявший его облик ему на погибель – для мести. Ты запомнишь это?
   – Запомню, Альда, – сказал я серьезно.
   Изумрудная принцесса быстрым движением поцеловала меня и отстранилась.
   – Продолжим завтрак, – сказал отец.
   – А меня кто-нибудь поцелует? – шутливо взвыл Данк.
   – Кобыла твоя тебя поцелует, – в сердцах сказала Сельфа.
   – Так у меня же жеребец!
   – Так даже интереснее.
   – Это тебе, может быть, интереснее…
   – Оранжевый, не пошли!
   На пороге появился незнакомый парень.
   – Кони Властителей оседланы и взнузданы, – доложил он с поклоном. Вещи уложены, навьючены и приметаны. Оружие готово.
   Вот тут я по-настоящему понял, что мы уезжаем.
   – Пока, родичи! – громогласно возвестил Данк, взметнув правую руку в богатырском приветствии.
   – До свиданья, – тихо сказал я, снова чувствуя прилив робости.
   – Поехали! – весело сказал Данк. – Хьюма и ты… как тебя… Орбен, за мной, да побыстрее!
   Хьюма, очевидно, паж Данка, почтительно склонился, пропуская нас в двери. Орбен быстрым шагом последовал за мной.
   И снова коридоры, коридоры, коридоры, к которым я так и не успел привыкнуть, а теперь покидаю – быть может, насовсем. Яркий утренний свет. Салют гвардейцев у выхода. Крик глашатая.
   – Оранжевый принц Данк, Синий принц Райдок покидают столицу Домена!
   Десять лошадей у подножия лестницы. Четыре оседланы. Четыре в поводу – заводные. Две навьючены переметными сумами. Орбен и Хьюма бросаются вперед, перехватывают двух коней под уздцы. Я нерешительно направляюсь к одной из двух оставшихся. Данк чувствительно бьет меня локтем под ребро и движется к тому коню, которого придерживает Хьюма. Я соображаю и начинаю стыдиться самого себя. Принц, называется!
   Но вот мы и верхом. Данк на громадном жеребце редкой масти – кажется, ее называют изабелловой. Мне достался иссиня-вороной, немногим ниже в холке, но легкий и тонконогий. У Хьюмы и Орбена – две кобылы, караковая и каурая.
   – Хай-оо!
   Данк поднял своего жеребца в свечу.
   – Вперед!
   – Давай ты вперед, – умоляюще шепчу я. – Я же…
   – Помню, помню, не волнуйся! На Восточную дорогу! Хай-оо!
   Наш отряд двинулся за оранжевым плащом Данка крупной рысью. Я еще успел обернуться и последний раз глянуть на белоснежный дворец на фоне невероятно синего неба. Неба цвета моего плаща.
   Белый песок, которым была посыпана дорожка, разлетался из-под копыт. Я поразился отпечатку копыта изабеллового жеребца – какой он все-таки громадный! Я попытался глянуть под брюхо своему вороному, чтобы сравнить размеры подков, но седая пыль клубилась прямо под моими сапогами, а сзади, почти вплотную, держался Орбен. Я не разглядел следов на белом песке, но знал, что они там есть. Идущий вперед по белому всегда оставляет след.
   Справа и слева вдоль дороги потянулись невысокие опрятные домики. Некоторые прятались в зелени, некоторые глядели окнами прямо на дорогу. Белоснежная и розовая кипень садовых деревьев неспешно роняла невесомые лепестки. Воистину, счастоцвет. Наверное, прекраснейший месяц года.
   У самой дороги сидел здоровенный бородатый мужичина; он окунал невероятных размеров молот в ведро с холодной водой, и морщась, прикладывал железо к заплывшему глазу.
   А впереди показалась белая стена. Внешняя стена Дианара. Солнце уже поднялось над восточной ее частью и начинало изрядно припекать. Как-то сразу после очередного поворота мы оказались у высокой белой арки в стене, несколько стражников вскочили при виде нас, лейтенант отсалютовал – и я понял, что эта арка, по сути, просто ворота. Ворота города.
   Ворота остались позади. Вокруг была выжженная солнцем каменистая степь, и пересекая ее, в сторону поднимающегося все выше солнца уходила пыльная грунтовая дорога.
   Мы выехали из Дианара и скакали навстречу солнцу. 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧЕРЕЗ РАНСКУРТ

1

   «А пятое правление династии считается от дня, когда принял Белый цвет благородный сын и наследник его, Зеленый принц Домена Денхир. Тридцать пять лет было благородному Денхиру, два оборота уже носил он Зеленый цвет. В шестой день оковника, в сердолике, принял он венец, и было это угодно богам высоких храмов – белой стала вся земля Домена. Зима в тот оборот была мягкой и снежной, и обилен был урожай к осени, а весна была теплой и дождливой, а лето долгим и нежарким, а когда настала осень, деревья ломались от изобилия плодов на ветвях. Было это в 1462 оборот от рождества Первого Корабела, а по счету Белой Гавани – в оборот 1391 от Золотого Дождя, а от воцарения Селекса – год 274, а от Второго Передела – сорок второй. И не было в Домене достойной жены могучему Денхиру, а война с юга придвигалась все ближе и опасался Денхир оставлять трон и венец без наследника. И послал он посла в Белую Гавань, сводного брата своего послал он, принца-бастарда Вейгена, и говорил Вейген перед владыками Белой Гавани так:
   «Велико могущество наше, но не годится оставлять трон без законного наследника. Пусть не будет Передел стеною меж нами, отдайте нам в принцессы славную дочь вашу Амери, а наградой ей будет любовь, почет и власть, а земля ваша получит от нас помощь и защиту.»
   Склонились Белые Паруса под ветром Вейгена, приплыла в Дианар на белом корабле прекрасная Амери, про которую говорили: «Амери, что светлей зари». Две тысячи золотых слитков дали за ней в приданое, а выкупом послужил союз против Желтого домена. И горцы были разбиты и отброшены от Белых пристаней. А в оборот 1468 родила Амери Властителю нашему Денхиру сына и нарекли его Хирамом, а после звался он Хирам Мудрый.
   В оборот 1471 ходил благородный Денхир в поход через горы на берегу Лиаменны, на земли Оранжевого домена. Вернулся с ним маг по имени Сагастен, и даровал ему Денхир почести Мага Домена. Могуч был сей маг, а дела его непостижимы смертным.
   В оборот 1473 родила прекрасная Амери сына, нарекли его Хирали, а потом звали его Хирали Златокудрый.
   В оборот 1484 снова двинулись с юга волчьи наездники, а с ними шли истинные орки-гоблины, и был взят Ингеррар. Собрал Денхир немалое войско и отправил его под водительством сводного брата своего, отважного принца-бастарда Вейгена, а с ними шел колдун Сагастен. И был отбит Ингеррар, и бежали в болота разбитые орки. И был отстроен после пожара Ингеррар, и стены его стали выше и крепче прежнего. Немало отличился в тех боях маг Сагастен, и была ему дарована золотая цепь доблести. В тот оборот зима была долгой и холодной, и замерзли болота у южного берега Лиаменны, и погибающие орки выходили к деревням, кутаясь в обрывки шкур, и просили милости, опускаясь на колени свои, и предлагали жизнь свою в уплату за обглоданную кость, чтобы спасти от голодной смерти верного волка. И много их погибло в ту зиму, не от меча в бою, а от смертного голода и холода, что обжигал сердце при вздохе.
   В оборот 1498 принял принц Хирам цвет Зеленый.»
   Я закрыл драгоценную книгу и крикнул:
   – Орбен! Кофе когда-нибудь будет, демон тебя заешь?
   – Одно мгновение, Властитель! – паж появился из тьмы в круге света у костра. С противоположной стороны возник Хьюма с ониксовой чашечкой в руках. Оба были обнажены по пояс, загорелая кожа матово блестела в золотистых бликах огня. Были они совершенно непохожи – Хьюма плотный, коренастый, длиннорукий, немного неуклюжий; Орбен же легкий, подвижный, худощавый, постоянно удивляющий меня какой-то особенной ловкостью. Больше всего меня поражало, как ему удается в несколько движений расстегнуть или застегнуть на мне все бесчисленные крепления моей амуниции. Даже если бы от этого зависела жизнь моя, я бы разбирался с каждым ремешком не меньше пяти минут.
   Орбен принял чашечку из рук Хьюмы, подхватил с жаровни кофейник, извлек откуда-то поднос – три руки у него, что ли? – и в следующую секунду уже был у входа в мою походную палатку.
   – Кофе, Властитель. Не угодно ли опустить полог? Мошки к фонарю налетят…
   – Ну и пусть летят, – лениво сказал я. – Пока что не угодно.
   Орбен поклонился и исчез во мраке.
   Я поднял чашечку с подноса и поглядел сквозь нее на костер. Оникс, тонкий, как лепесток цветка, просвечивал желтым с легким оттенком телесно-розового. Прекрасная чашечка. Из такой кофе пить и пить, всегда пить, и всегда кофе. Интересно, откуда берутся теперь кофейные зерна в Дианаре? В нищем Дианаре, забытом друзьями и покинутом союзниками?
   Мошки и впрямь летели на свет фонаря, маленькой, но достаточно яркой масляной светильни с крошечным щитком-отражателем и сеткой вокруг пламени. Я откинулся на подушки, размышляя о банальном.
   Каждый философ считает своим долгом хоть раз в жизни сказать о людях, которые беспечно летят на свет мечты, как мотыльки к свече. А свеча… Следует три страницы нравоучений. И почему-то никому в голову не приходит, что далеко не все мотыльки летят на огонь. Некоторые ведь выбирают верный ориентир – солнце или луну, оттого-то и не пресекается род мотыльковый. Нет ли и среди людей таких – выбравших правильную цель, и так спасающих весь род свой? Хочу… Хочу, чтобы я так…
   А есть ли у меня вообще цель? И была ли она тогда?.. Раньше… позавчера…
   Я вздохнул и перевернулся на живот.
   В ночи раздавался громовой храп Данка. Его оранжевая палатка – пажи гордо именовали эти незатейливые сооружения шатрами – стояла с противоположной стороны костра. На таком расположении настоял сам Данк. Я думал, это как-то связано с дворцовым этикетом, но Данк, заговорщически понизив голос, честно признался, что по этикету как раз положено ставить шатры рядом, но он щадит мой сон. Храп впечатлял. Он наводил на размышления о мировых катастрофах и божьей каре за грехи. От него нервно взбрыкивали лошади и покачивался котелок на треноге. Несколько минут назад на соседнем дереве сломался здоровенный сук, и я был склонен искать причину этого в оранжевой палатке.
   Кроме храпа, Данк был грешен грабительской политикой. Он украл у меня часа полтора добросовестного изложения моей биографии. Вскоре после того, как мы покинули Дианар, я подъехал к нему стремя в стремя и попытался задавать глупые вопросы. Данк некоторое время ехал молча, о чем-то размышляя, а потом предложил: «Давай насладимся дорогой и простором, а вечером, на стоянке, я тебе все расскажу.» Я терпел часа два, до смены лошадей, и еще часа два, до дневного привала, и весь дневной привал, и обед, и полуденный сон, которым мне не спалось, и еще два часа, и еще два, и разбивку лагеря, и приготовление ужина, и ужин, а когда настало счастливое время обещанной беседы и я простодушно раскрыл рот, оказалось, что Данк давно в палатке и спит, как младенец. Дитя бога грома, надо полагать.
   И теперь моим единственным собеседником оказался здоровенный том «Хроник Домена». Впрочем, вряд ли Данк мог быть точнее и лаконичнее. Я вздохнул, на этот раз с удовольствием предвкушения и снова раскрыл книгу.
   «В оборот 1498 принял принц Хирам цвет Зеленый.
   В оборот 1506 принял принц Хирали цвет Голубой.
   А Желтый цвет держал тогда принц-бастард Вейген, а Оранжевый принцесса Амери, и как не было у Вейгена-бастарда права на трон, прекрасная же Амери не принадлежала роду Селекса, то и право престолонаследия было за Линией Холодных Цветов. Обидно то было Амери, а пуще того обидно, что бастард стоял впереди нее по цвету, но отвагу Вейгена преувеличить нельзя было, и так говорил благородный Денхир:
   «Мало брату моему почестей было бы, даже если б я отдал ему венец свой, но и венца ему не дождаться. Так пусть же получит могучий Вейген все, что вправе получить, а сверх того – любовь мою.»
   Вняла прекрасная Амери словам супруга и примирилась с принцем-бастардом.»
   И примирилась. Скупые слова. В них скрыто несколько лет вражды, интриг, незаметных подножек – вместо того, чтобы наслаждаться долгожданным миром. Я вспомнил слова Данка: «…и в любой семье, где не дерутся за плащи и венцы, его корка хлеба так же гарантирована, как моя или твоя.»
   «В оборот 1508 вновь двинулись с юга волчьи всадники. Вошли они на земли варваров Оранжевого домена и пригрозили разрушить города и сжечь скудные посевы. У самых стен Сандерклиффа стояли они. А стены были крепки и высоки, и пелось в песнях, что Предначальные Гномы помогали детям Туманного Берега тесать камни и возводить могучие башни. И не было на всей изведанной земле крепости более могучей, чем Сандерклифф, хотя по неприступности спорили с ним горные твердыни Желтых Гномов, древнейшего племени из горных, по мощи стен не уступал непревзойденный Дэдлок, а по силе защитников соперничал с ним дивный Лориделл, сокрытый чащами и потаенным чародейством Зеленых Фейери, что у нас зовутся Светлыми Эльфами. И смеялся со стен богатырь Рагнахалль, Белый Владыка прибрежных охотников, и говорил так:
   «Отважен ты, славный Ангкха-Даум, прозванный Багровый Бич, неисчислимы орды твои, что ведешь ты на север, но кажется мне, что мужество твое победило твой рассудок, и ныне блуждаешь ты во тьме безумия. Пять и еще три Знамени развернуты над Сандерклиффом, два развеваются на перевалах. Четыре пальца на правой руке согну я; и стены крепости потемнеют от оружия защитников, и солнце отразится в золотых их волосах. Четыре пальца на левой руке согну я; и выйдет из пещер за Сандерклиффом, из туманных горных долин выйдет ровно столько же могучих бойцов, а лунный серебряный свет затмится блеском их клинков. Два больших пальца подниму я к небу, и спустятся с перевалов закованные в медь белокурые гиганты, озаряя путь свой факелами, и звезды рухнут с хрустального свода небес от грохота их шагов. Погибнут под стенами Сандерклиффа отважные твои гоблины, взвоют перед смертью быстроногие волки, будут метаться в багровых чародейных муках орколаки-оборотни… Немногие уцелеют из войска твоего, а твердыни моей им не взять. И в каждом городе Домена ждет их прием не лучше. А если и удастся тебе занять замок послабее, знай, Ангкха-Даум: не найти тебе там ничего, кроме стен да пустых пивных бочек. Ибо презираем мы богатство, и счастье свое видим в славных битвах. Сам я пью не из золота, а из черепа, ем не с серебра, а с глины, что прах предков моих, сплю не на шелке, а на шкуре черного мэгаута, коего задушил в день коронации голыми руками. Нечем тебе здесь поживиться, разве что хочешь ты звоном стали потешить дев битвы, наполнить ароматной кровью их рдяные кубки. Подумай же, Ангкха-Даум, подумай хорошенько!»
   И витязи его вторили ему хохотом со стен.
   И ответил отважный Ангкха-Даум:
   «Не за битвой и добычей пришел я сюда, брат мой Рагнахалль, а за дружбой и союзом. Веду я войско на север, на далекий север. Золото возьмем мы на Белых Пристанях, серебро в Дианаре, медь в Лагоре, славное оружие в Ингерраре, крепкую броню в Дэдлоке, самоцветы в Сапфире. Нужен мне друг и союзник, непобедимое войско мне нужно для похода. Никто не поможет мне в замыслах моих больше тебя, о Рагнахалль. Пойдем вместе к берегам белокожих трусов, отнимем у них власть и жизнь! Но если не склонишь ты ухо к этим словам, я возьму союз с тобой силой. Гоблины мои отравят воду и рыба умрет. Волки мои распугают дичь и мясо уйдет от тебя. Орколаки сожгут посевы – не будет у тебя ни пшеницы для лепешек, ни ячменя для пива, а дым пожаров разгонит птиц. Разрушим мы деревни, крестьян беззащитных убьем. Разорение придет на твою землю. Наступит зима, голод и холод возьмут твои замки без помощи воинов моих. А мы будем есть вырванное из рук детей твоего народа, греться у костров, сжигая пустые хижины. Придется тебе выйти из голодных замков, сразиться с моими сытыми воинами там, где я захочу. Тогда врагом ты будешь мне, а народ твой сполна заплатит мне за поражение у Ингеррара. И чтобы спасти народ свой, возьмешь ты союз со мной, но дорого заплатишь за него, а сейчас он предлагается тебе бесплатно и с немалой честью. Подумай же, Рагнахалль, подумай хорошенько!»
   И орды его согласно молчали, сдвинув Красные Знамена вокруг вождя.
   Неподвижно стоял могучий властитель Рагнахалль, не проронил он ни звука. Долго так стоял он, а потом молвил:
   «Принимаю я слова твои, Ангкха-Даум, беру я союз с тобой. Знай, что не угрозы склонили меня к тому, а забота о людях моих, о том, что лучше будет для них. Вы, орки, рождаетесь кочевниками, походная жизнь для вас просто жизнь; иной вы и не ведаете, а мы народ оседлый. Беспредельны Волчьи топи, где разбиваете вы свои шатры, а дети Туманного Берега превыше всего ценят тепло родных очагов. Не будут довольны мной боги Высоких храмов, если обреку я стариков и детей слушать вой зимнего ветра, позволю остыть очагам, что не гасли десятки оборотов. Пятнадцать чернобортных кораблей дам тебе я, пятнадцать тяжелых кораблей-драконов, пятнадцать Знамен славных бойцов пойдут на север. Два могучих витязя поведут их: отважный Сохрир Стальная Ладонь и сын мой, Хальгар по прозванию Хальгар Три Меча. Сам я стану на носу первого дракона, я, Рагнахалль Череп в Руке. Будет со мной славный клинок, обреченный успеху в приступах, Темный Меч Саммахим, что достался мне от отца, Рагнира Костер Смерти. Так я сказал, так будет, если станешь ты мне братом и не скажут вовек, что старый Рагнахалль испугался войны и пошел за лихим орком, как овца идет за бараном. А если ты думаешь так, то встретимся тут же в смертном поединке, а потом битва народов наших решит, кого слушали боги сегодня.»