Страница:
В оранжевой палатке что-то с грохотом обрушилось.
– Встаю, встаю! – заорал Данк. – Уже встал, отцепись, скотина!
Страшно зазвенело, потом звон был заглушен треском. Судя по всему, Данк споткнулся о таз с водой для умывания, попытался ухватиться за воткнутое в землю копье, служащее шестом для палатки, и сломал древко.
– Так тебя и перетак железным хреном в ухо, детям твоим осиновый кол в жопу! – с чувством сказал благородный Оранжевый принц.
Палатка упала.
Озверевший Данк многословно и убедительно рассказывал о порочных отношениях деда того, кто эту палатку шил, с бабкой того, кто ее ставил. Было приятно послушать. Я налил кофе в чашечку, чтобы остывал побыстрее, и подумал, что я, пожалуй, еще и не главный скандалист в семье.
Снова появился Орбен, на этот раз с тазом и кувшином.
– Возможно, Властитель желает умыться?
Властитель желал. Ополаскивая лицо родниковой водой, прогретой утренним солнцем, я с интересом наблюдал, как Данк барахтаньем мешает Хьюме выпутать его из коварного шатра. Трещала ткань, хлыстами взвивались веревки, втаптывалась в грязь репутация всего населения нашего Домена, охал Хьюма – особенно когда не успевал увернуться от могучей ноги хозяина. Повелитель Ранскурта лягался, как лошадь в репейнике.
Я допивал третью чашечку кофе, когда великое таинство совершилось. Над руинами ночного пристанища появилась взлохмаченная голова Данка. Вслед за головой из праха восстал и остальной Данк. Он некоторое время молчал, щурился на солнце и счастливо улыбался; а потом вдруг неуловимым движением изловил Хьюму за перевязь, подтянул к себе поближе и рыкнул:
– Признайся, ты это нарочно подстроил, чтобы я проснулся?!
Хьюма неопределенно ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу. Данк толчком в грудь отправил его восвояси и шагнул ко мне.
– Маленький утренний концерт по заявкам родичей. А ты, юный негодяй, возлежа в непристойном бездействии, высокомерная ты синяя вонючка, пальцем не пошевелил, дабы спасти возлюбленного дядю?
Данк захохотал.
– Как смею я вмешиваться в скромные развлечения старших? – смиренно пробормотал я, не выдержал и тоже засмеялся. – К тебе подойди только, так узнаешь такие подробности из жизни династии…
– Ну, сейчас это тебе особенно полезно, – сказал Данк. – Впрочем, я и так перед тобой в долгу. Придется сдержать слово. Сегодня едем рядом, будешь спрашивать, сколько влезет. Только не в тебя, а в меня!
– Что в тебя? – ошеломленно спросил я.
– Спрашивать будешь, сколько в меня влезет! Если ты, бездонная бочка, дырявый кладезь знаний, решишь за один день вычерпать море, я в этом участвую недолго – часа четыре, не больше!
– Сейчас? – радостно спросил я.
– Я сказал – поедем рядом, пиявка беспамятная! Хьюма, олух, завтракать давай, а сами собирайтесь, вьючить, седлать! Синий принц торопится в дорогу! Я пошел умываться, а ты читай, если за ночь буквы не забыл. – Данк ласково потрепал меня по загривку, как породистую собаку, и вальяжно удалился к груде оранжевого тряпья.
– Читай, читай… пробурчал я недовольно, но рука уже тянулась к ларцу. Завтрак Данка – это много и долго. Тем более, сегодня он явно постарается оттянуться за вчерашнее позорище, когда Белый папа, по существу, выставил его из-за стола с куриной ножкой в зубах. А потом еще… как это он сказал?.. вьючить-седлать, да. Тоже, надо полагать, не две минуты. Хотя насчет Орбена я не уверен. Этот может и в две минуты уложиться. Но распутать то, что его Оранжевое сиятельство содеяли… Я бы и до завтра не управился. Бедные пажи! Хорошо все-таки, что я принц. Надо будет маме спасибо сказать. Только повежливее. Или сразу прибить уши гвоздиками.
Кстати насчет мамы. Отчего же это она на меня так взъелась из-за Кармина? Город как город, ничего особенного. Ну, правда, по ту сторону реки, не на нашем полуострове… Так ведь это в данной ситуации как раз хорошо. Сагастен ведь как говорил – примут нас, говорил, в Кармине, как беженцев, если вдруг что. В смысле совсем-совсем «вдруг что». Так вроде лучше в свой собственный город отступить, чем просить милости у… Ага! У кого просить? Правильно, у Белого Востока. А добродетельная Альда на эти самые Белые Пристани прямо дышать боится. Как, дескать, могут там затеять зло, тем более против любимого моего сыночка? А почему нет? Тут что-то кроется, и мне это необходимо знать. И еще я вроде дружу с кем-то оттуда, с каким-то Нагоном, что ли, или как его там… Хотел бы я знать, кто это. Принц? Какого Цвета? Или молодой, серенький? Желторотенький… Впрочем, сейчас желтизну клювика можно сверять по мне. Нагон, небось, мудрый парень, знает и дважды два, и как звали дедушку… Ох-хо-хо… На первый вопрос я бы еще ответил. Четыре. А до дедушки я еще не дочитал.
Я положил ладонь на крышку и снова затрепетал. Ну!
– Райдок, – голос сорвался в щенячье подвизгиванье.
Ну? Нормально. Хотя и странно. Неужели за целую ночь со мной не стряслось никакой новой пакости?
Похоже, нет. Тогда, возможно, прав Сагастен, и мы спутали неизвестному противнику карты? Вряд ли он мог полагать, что пораженный заклятием наследник престола покинет столицу вместо того, чтобы валяться в постели под присмотром магов. Да, что-то в этом есть. Я нахожусь не там, где должен, веду себя не так, как можно было ожидать… Я даже Цвет получил противоположный ожидаемому! Проклятый Заклинатель снов вполне мог меня потерять из виду. Стоп!
Проклятый. Отринувший Цвета. Наш главный враг.
Уж не его ли чародеи постарались?
Молодец парень. Придумал, наконец. За двое суток упорных размышлений. Это до такой степени лежит на поверхности, что мои цветоносные родственники даже не говорили об этом вслух.
Но ведь не зря говорят: первое подозрение – самое правильное. А это у меня первое осмысленное подозрение.
Хотя вроде бы это не в стиле Проклятого. Он как-то предпочитает жечь и убивать. А разве одно другому помеха?
И еще два вопроса для бедного Данка. Первый: откуда он взялся на нашу голову, этот Проклятый? Читаю, читаю, а о нем пока что вообще ни слова нет. И второй: у нас хоть где-то друзья остались? Помню, слышал – ни Белая Гавань, ни эльфы помощи не пришлют. А кто пришлет? Ой, да, и еще третий! Что такое эти самые Переделы? Подлые «Хроники» начинаются с фразы… Сейчас, секундочку…
Я распахнул чудовищную инкунабулу и глянул на первую страницу.
«Речь будет здесь о Белом домене и правде дней его.
А счет дням Домена ведется от воцарения в Дианаре родоначальника Селекса; а было то в день, когда принял он на себя заботы о потомках Первого Корабела и повелел ковать себе венец. В тот же день жители Дианара сковали венец алмазный и поднесли его неистовому и непокорному Селексу, и воздали ему хвалу небывалую и хвалу превыше хвал. В тот же день лучезарная Эллириэль надела одежды зеленые, а смертоносный Дамар облачился в золото и янтарь. В тот же день разделили они добычу похода; а выпало так, что взял себе Селекс рог Юнихорн, преславный в битвах, а Дамар получил Жемчужину Смерти, что была ему по нраву, Эллириэль же возложила на чело Корону-из-листьев, ибо не было и не могло быть ей равных в мастерстве творить чародейные завесы. В тот же день скрепили великими клятвами они союз свой, а люди назвали творцов родоначалия – Союз Трех. В тот же день опустилось знамя Белое и Великое Знамя Синее над покинутым богами Сапфиром; поднялось знамя Белое над Дианаром. А Великому Знамени повелел Селекс отныне быть перечеркнуту Синей полосой. А было то в капельнике, в день двадцать второй, в алмазе, в год 1188 от Рождества Первого Корабела, а по старому счету, как в Люмине считают и поныне – в год 1117 от Золотого Дождя, а от Передела – год 1066.
Дивен был сей день да изобилен весьма. Как за буйностью пира в небе смерклось, возжегся венец Селекса чудным пламенем: и казалось всем, что свет исходит от лица его. Когда же и сам Селекс тому подивился, снял он венец, чтобы разгадать тайну огня сего, и вот: рассеялись тучи, что стояли над Западной двадцать два цикла и немного дней, а в темном небе воссияла небывалая звезда, как эльфийская дева, что распустила косы свои среди малых звезд. Немногим меньше месяца была она, а светила ярче. И свет тот отражался в алмазах венца, и голубым сиянием окружились лица Трех, а глаза их сверкали, как звезды, когда глядели они в небо, и были Трое похожи на богов. Люди же шептали, что знамение велико, и следует отныне повиноваться Троим свято, ведь не люди они, а дети Луны. А с неба летели серебряные искры, вспыхивали огнем и таяли, как снежинки. Но одна искра не растаяла на лету, а долетела до земли и упала в песок на берегу. Когда нашли ее, еще хранила она жар небес; и было то не серебро, а странный металл, более сходный с железом, но ковался он легче, блестел ярче и был прочнее. Хватило его на то, чтобы в ту же ночь, под лучами Сребровласой Звезды сковать легкий меч, тоньше обычного, но такой же длины. И совершили необходимые обряды, и сказали тайные слова, а утром отправили тот клинок в Дом Луны. И было ему предвещание, а потом взяли его кузнецы из посвященных, и отковали начисто, и закалили, и довели, и оправили, и собрали геройскую рукоять, и отточили, и напоили, и нарекли. И был он вложен в заговоренные ножны, а потом взяли его жрецы и поместили силой чар в далекое и тайное место, чтобы пропитался он мощью всех стихий. Имя тому мечу Орфайн, что по-эльфийски Кер-Ансин, по-гномьи же – Риндаст, простой люд будет чтить его как Пламя Звезды. Кто добудет его – обретет благословение богов и мощь несказанную. Мало противников найдется ему среди Круга Земель. Сможет он совершить несовершаемое; оттого и явится Орфайн вестником великих дней и дел небывалых, но не раньше. И никто не знает, ни где он сокрыт, ни кому сужден, ни когда увидит он свет дневной.
Так начались дни Домена, так венчан был в Дианаре родоначальник Селекс. А когда наступило утро и совершен был обряд Создания Дня, прозвучало имя Домена и благословие людям его. И поняли все, что дела Селекса угодны богам, и звали его с тех пор – Селекс Основатель.»
Вот так. Опять зачитался.
Нет, все это, конечно, очень красиво и романтично, но понятно ведь только сведущему. Объясните идиоту, что, собственно говоря, произошло?
А потом, двести тридцать два года спустя, короткая, уж вовсе непонятная запись:
«На исходе года 1420-го собрался в Сангане Совет Радуги. Недолгим он был, и поскольку Белые Пристани довольствовались тем, что имеют ныне, признаны были в Круге Земель деяния родоначальника Селекса. И не явились посланники Ушедших, и не было никого из Западных гор. Так решили именем Радуги, что Ушедших более не ждать, а горных изгоев – презреть. С того дня и считается Второй Передел, а от Первого Передела лет минуло одна тысяча да двести девяносто восемь.»
Каким-то образом в этот год были перераспределены полномочия и заново поделены земли. Это я понимаю. Но почему, по какому принципу и каким образом? И что, в конце концов, натворил мой доблестный пращур Селекс в компании со своими Тремя? То есть, с Двумя, не считая Себя? Кто такие Ушедшие? А изгои в Западных горах – это Проклятый, да?
Вот же ж черт, чем больше знаешь, тем меньше понимаешь!
А могучий утробой Данк до сих пор жрет. Попробуй сунься с вопросом.
А в начале летописи Первый Передел зовется просто Переделом. Не думали древние, что будет и Второй.
И язык немного меняется с каждым веком. Интересно!
А ведь надо полагать, что до этого тома был писан другой, еще более ветхий. Уж больно бойко начинается история Селекса, так сказать, с кульминации. Что-то ведь и до того происходило, правильно? Может быть, даже более важное, чем возложение на макушку венца.
И где сейчас та, старая хроника?
Эх, мне бы не принцем быть, а каким-нибудь историком или летописцем! А может, магом или жрецом… Хранителем тайн и преданий. Уж до того интересно это все узнавать, прямо мозги чешутся! Хоть беги из дому в студенты.
Так ведь бегал уже. И учился. И даже был этим… Как меня Данк окрестил? Принцем-чародеем был, вот! Боги, боги мои! Ну до чего же обидно, просто сил никаких нет!
Теперь все сначала начинать, да? Тридцать лет ослу в навоз, так получается?
Я чуть не заплакал. От злости и обиды. Ну, дайте мне только добраться до того, кто это все затеял! Его, козла наглого, никакая магия не спасет! Сапогами по морде бить буду! И пусть не думает, что дворцовое воспитание и эльфийская вежливость идиота Райдока ему чем-нибудь помогут! Сам из башки все вышиб, теперь пусть не жалуется – лупить буду, как грязный смерд! Колом из коровьего загона пропишу, пока древняя хроника искрами из глаз в воздухе не нарисуется! Скотина поганая! В дерьмо втопчу и сверху нагажу!
Я с удивлением обнаружил, что свернул серебряное блюдце в трубочку и пытаюсь ей приколотить к земле свой правый сапог.
Надо мной завис побледневший Орбен и красноречиво молчал.
– Задумался, – объяснил я по возможности небрежней и отдал ему бывшее блюдце.
Орбен успокоился.
– Да, мой принц, трудные дни настали, – сочувственно согласился он. Прикажете сворачивать шатер, ваше сиятельство, или станете читать, пока их сиятельство изволят докушать?
– Сворачивай, – сказал я. – Я у костра посижу.
– Тогда извольте обуться, мой принц. У костра лучше обутым быть. Позвольте ногу, ваше сиятельство…
– Ты лучше пару подушек к огню кинь, – сказал я. – А обуюсь я сам.
– Ваше сиятельство! – Орбен был шокирован.
– Ну ладно, ладно… – я сдался и вытянул ногу.
Вот ведь оно как! Надо вбить это себе в голову, да покрепче и побыстрее. Не то влипну я на самом глупом месте – например, пытаясь самостоятельно снять книгу с полки. И времени осталось мало. Еще чуть-чуть – и Данк не прикроет, и спросить не у кого будет. Зато будет целый город, с интересом наблюдающий за странным поведением своего правителя и военачальника. Хотя какое там войско…
Впрочем, вот здесь моя семья совершенно права. Какой принц, такое и войско. Вот город только слишком хорош для неграмотного кретина. Жалко город. Погублю я его, пожалуй.
Я встал и сладко потянулся. Ой! О-ох! Моя поясница! Моя… седалище мое! Неужто я столько времени верхом не ездил? Да. Судя по ощущениям, вообще никогда не ездил и даже не предполагал, что такое возможно. А вчера наконец-то предположил, но не стал пробовать, а сдался в экзекуторскую насчет двух сотен палок по хребту и это… ниже хребта. И сегодня еще целый день в седле провести? Изверги!
Не хочу быть лошадным принцем, хочу быть пешим бродягой!
– Вот подушки, ваше сиятельство.
Орбен почтительно придержал меня за локоть, разворачивая мордой в сторону кострища. Я со стоном опустился набок – вернее, рухнул – и тупо уставился в переплет «Хроник», не в силах их раскрыть.
Очень не хочется ехать дальше.
Но задерживаться из-за отбитого седалища нельзя. Война.
Вытерплю как-нибудь. Вытерплю ли?
А еще очень интересно было бы выяснить… выяснить… вы…
Кажется, я опять заснул. Прямо у костра. То есть это мне казалось, а другие так прямо и восприняли – заснул.
2
– Встаю, встаю! – заорал Данк. – Уже встал, отцепись, скотина!
Страшно зазвенело, потом звон был заглушен треском. Судя по всему, Данк споткнулся о таз с водой для умывания, попытался ухватиться за воткнутое в землю копье, служащее шестом для палатки, и сломал древко.
– Так тебя и перетак железным хреном в ухо, детям твоим осиновый кол в жопу! – с чувством сказал благородный Оранжевый принц.
Палатка упала.
Озверевший Данк многословно и убедительно рассказывал о порочных отношениях деда того, кто эту палатку шил, с бабкой того, кто ее ставил. Было приятно послушать. Я налил кофе в чашечку, чтобы остывал побыстрее, и подумал, что я, пожалуй, еще и не главный скандалист в семье.
Снова появился Орбен, на этот раз с тазом и кувшином.
– Возможно, Властитель желает умыться?
Властитель желал. Ополаскивая лицо родниковой водой, прогретой утренним солнцем, я с интересом наблюдал, как Данк барахтаньем мешает Хьюме выпутать его из коварного шатра. Трещала ткань, хлыстами взвивались веревки, втаптывалась в грязь репутация всего населения нашего Домена, охал Хьюма – особенно когда не успевал увернуться от могучей ноги хозяина. Повелитель Ранскурта лягался, как лошадь в репейнике.
Я допивал третью чашечку кофе, когда великое таинство совершилось. Над руинами ночного пристанища появилась взлохмаченная голова Данка. Вслед за головой из праха восстал и остальной Данк. Он некоторое время молчал, щурился на солнце и счастливо улыбался; а потом вдруг неуловимым движением изловил Хьюму за перевязь, подтянул к себе поближе и рыкнул:
– Признайся, ты это нарочно подстроил, чтобы я проснулся?!
Хьюма неопределенно ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу. Данк толчком в грудь отправил его восвояси и шагнул ко мне.
– Маленький утренний концерт по заявкам родичей. А ты, юный негодяй, возлежа в непристойном бездействии, высокомерная ты синяя вонючка, пальцем не пошевелил, дабы спасти возлюбленного дядю?
Данк захохотал.
– Как смею я вмешиваться в скромные развлечения старших? – смиренно пробормотал я, не выдержал и тоже засмеялся. – К тебе подойди только, так узнаешь такие подробности из жизни династии…
– Ну, сейчас это тебе особенно полезно, – сказал Данк. – Впрочем, я и так перед тобой в долгу. Придется сдержать слово. Сегодня едем рядом, будешь спрашивать, сколько влезет. Только не в тебя, а в меня!
– Что в тебя? – ошеломленно спросил я.
– Спрашивать будешь, сколько в меня влезет! Если ты, бездонная бочка, дырявый кладезь знаний, решишь за один день вычерпать море, я в этом участвую недолго – часа четыре, не больше!
– Сейчас? – радостно спросил я.
– Я сказал – поедем рядом, пиявка беспамятная! Хьюма, олух, завтракать давай, а сами собирайтесь, вьючить, седлать! Синий принц торопится в дорогу! Я пошел умываться, а ты читай, если за ночь буквы не забыл. – Данк ласково потрепал меня по загривку, как породистую собаку, и вальяжно удалился к груде оранжевого тряпья.
– Читай, читай… пробурчал я недовольно, но рука уже тянулась к ларцу. Завтрак Данка – это много и долго. Тем более, сегодня он явно постарается оттянуться за вчерашнее позорище, когда Белый папа, по существу, выставил его из-за стола с куриной ножкой в зубах. А потом еще… как это он сказал?.. вьючить-седлать, да. Тоже, надо полагать, не две минуты. Хотя насчет Орбена я не уверен. Этот может и в две минуты уложиться. Но распутать то, что его Оранжевое сиятельство содеяли… Я бы и до завтра не управился. Бедные пажи! Хорошо все-таки, что я принц. Надо будет маме спасибо сказать. Только повежливее. Или сразу прибить уши гвоздиками.
Кстати насчет мамы. Отчего же это она на меня так взъелась из-за Кармина? Город как город, ничего особенного. Ну, правда, по ту сторону реки, не на нашем полуострове… Так ведь это в данной ситуации как раз хорошо. Сагастен ведь как говорил – примут нас, говорил, в Кармине, как беженцев, если вдруг что. В смысле совсем-совсем «вдруг что». Так вроде лучше в свой собственный город отступить, чем просить милости у… Ага! У кого просить? Правильно, у Белого Востока. А добродетельная Альда на эти самые Белые Пристани прямо дышать боится. Как, дескать, могут там затеять зло, тем более против любимого моего сыночка? А почему нет? Тут что-то кроется, и мне это необходимо знать. И еще я вроде дружу с кем-то оттуда, с каким-то Нагоном, что ли, или как его там… Хотел бы я знать, кто это. Принц? Какого Цвета? Или молодой, серенький? Желторотенький… Впрочем, сейчас желтизну клювика можно сверять по мне. Нагон, небось, мудрый парень, знает и дважды два, и как звали дедушку… Ох-хо-хо… На первый вопрос я бы еще ответил. Четыре. А до дедушки я еще не дочитал.
Я положил ладонь на крышку и снова затрепетал. Ну!
– Райдок, – голос сорвался в щенячье подвизгиванье.
Ну? Нормально. Хотя и странно. Неужели за целую ночь со мной не стряслось никакой новой пакости?
Похоже, нет. Тогда, возможно, прав Сагастен, и мы спутали неизвестному противнику карты? Вряд ли он мог полагать, что пораженный заклятием наследник престола покинет столицу вместо того, чтобы валяться в постели под присмотром магов. Да, что-то в этом есть. Я нахожусь не там, где должен, веду себя не так, как можно было ожидать… Я даже Цвет получил противоположный ожидаемому! Проклятый Заклинатель снов вполне мог меня потерять из виду. Стоп!
Проклятый. Отринувший Цвета. Наш главный враг.
Уж не его ли чародеи постарались?
Молодец парень. Придумал, наконец. За двое суток упорных размышлений. Это до такой степени лежит на поверхности, что мои цветоносные родственники даже не говорили об этом вслух.
Но ведь не зря говорят: первое подозрение – самое правильное. А это у меня первое осмысленное подозрение.
Хотя вроде бы это не в стиле Проклятого. Он как-то предпочитает жечь и убивать. А разве одно другому помеха?
И еще два вопроса для бедного Данка. Первый: откуда он взялся на нашу голову, этот Проклятый? Читаю, читаю, а о нем пока что вообще ни слова нет. И второй: у нас хоть где-то друзья остались? Помню, слышал – ни Белая Гавань, ни эльфы помощи не пришлют. А кто пришлет? Ой, да, и еще третий! Что такое эти самые Переделы? Подлые «Хроники» начинаются с фразы… Сейчас, секундочку…
Я распахнул чудовищную инкунабулу и глянул на первую страницу.
«Речь будет здесь о Белом домене и правде дней его.
А счет дням Домена ведется от воцарения в Дианаре родоначальника Селекса; а было то в день, когда принял он на себя заботы о потомках Первого Корабела и повелел ковать себе венец. В тот же день жители Дианара сковали венец алмазный и поднесли его неистовому и непокорному Селексу, и воздали ему хвалу небывалую и хвалу превыше хвал. В тот же день лучезарная Эллириэль надела одежды зеленые, а смертоносный Дамар облачился в золото и янтарь. В тот же день разделили они добычу похода; а выпало так, что взял себе Селекс рог Юнихорн, преславный в битвах, а Дамар получил Жемчужину Смерти, что была ему по нраву, Эллириэль же возложила на чело Корону-из-листьев, ибо не было и не могло быть ей равных в мастерстве творить чародейные завесы. В тот же день скрепили великими клятвами они союз свой, а люди назвали творцов родоначалия – Союз Трех. В тот же день опустилось знамя Белое и Великое Знамя Синее над покинутым богами Сапфиром; поднялось знамя Белое над Дианаром. А Великому Знамени повелел Селекс отныне быть перечеркнуту Синей полосой. А было то в капельнике, в день двадцать второй, в алмазе, в год 1188 от Рождества Первого Корабела, а по старому счету, как в Люмине считают и поныне – в год 1117 от Золотого Дождя, а от Передела – год 1066.
Дивен был сей день да изобилен весьма. Как за буйностью пира в небе смерклось, возжегся венец Селекса чудным пламенем: и казалось всем, что свет исходит от лица его. Когда же и сам Селекс тому подивился, снял он венец, чтобы разгадать тайну огня сего, и вот: рассеялись тучи, что стояли над Западной двадцать два цикла и немного дней, а в темном небе воссияла небывалая звезда, как эльфийская дева, что распустила косы свои среди малых звезд. Немногим меньше месяца была она, а светила ярче. И свет тот отражался в алмазах венца, и голубым сиянием окружились лица Трех, а глаза их сверкали, как звезды, когда глядели они в небо, и были Трое похожи на богов. Люди же шептали, что знамение велико, и следует отныне повиноваться Троим свято, ведь не люди они, а дети Луны. А с неба летели серебряные искры, вспыхивали огнем и таяли, как снежинки. Но одна искра не растаяла на лету, а долетела до земли и упала в песок на берегу. Когда нашли ее, еще хранила она жар небес; и было то не серебро, а странный металл, более сходный с железом, но ковался он легче, блестел ярче и был прочнее. Хватило его на то, чтобы в ту же ночь, под лучами Сребровласой Звезды сковать легкий меч, тоньше обычного, но такой же длины. И совершили необходимые обряды, и сказали тайные слова, а утром отправили тот клинок в Дом Луны. И было ему предвещание, а потом взяли его кузнецы из посвященных, и отковали начисто, и закалили, и довели, и оправили, и собрали геройскую рукоять, и отточили, и напоили, и нарекли. И был он вложен в заговоренные ножны, а потом взяли его жрецы и поместили силой чар в далекое и тайное место, чтобы пропитался он мощью всех стихий. Имя тому мечу Орфайн, что по-эльфийски Кер-Ансин, по-гномьи же – Риндаст, простой люд будет чтить его как Пламя Звезды. Кто добудет его – обретет благословение богов и мощь несказанную. Мало противников найдется ему среди Круга Земель. Сможет он совершить несовершаемое; оттого и явится Орфайн вестником великих дней и дел небывалых, но не раньше. И никто не знает, ни где он сокрыт, ни кому сужден, ни когда увидит он свет дневной.
Так начались дни Домена, так венчан был в Дианаре родоначальник Селекс. А когда наступило утро и совершен был обряд Создания Дня, прозвучало имя Домена и благословие людям его. И поняли все, что дела Селекса угодны богам, и звали его с тех пор – Селекс Основатель.»
Вот так. Опять зачитался.
Нет, все это, конечно, очень красиво и романтично, но понятно ведь только сведущему. Объясните идиоту, что, собственно говоря, произошло?
А потом, двести тридцать два года спустя, короткая, уж вовсе непонятная запись:
«На исходе года 1420-го собрался в Сангане Совет Радуги. Недолгим он был, и поскольку Белые Пристани довольствовались тем, что имеют ныне, признаны были в Круге Земель деяния родоначальника Селекса. И не явились посланники Ушедших, и не было никого из Западных гор. Так решили именем Радуги, что Ушедших более не ждать, а горных изгоев – презреть. С того дня и считается Второй Передел, а от Первого Передела лет минуло одна тысяча да двести девяносто восемь.»
Каким-то образом в этот год были перераспределены полномочия и заново поделены земли. Это я понимаю. Но почему, по какому принципу и каким образом? И что, в конце концов, натворил мой доблестный пращур Селекс в компании со своими Тремя? То есть, с Двумя, не считая Себя? Кто такие Ушедшие? А изгои в Западных горах – это Проклятый, да?
Вот же ж черт, чем больше знаешь, тем меньше понимаешь!
А могучий утробой Данк до сих пор жрет. Попробуй сунься с вопросом.
А в начале летописи Первый Передел зовется просто Переделом. Не думали древние, что будет и Второй.
И язык немного меняется с каждым веком. Интересно!
А ведь надо полагать, что до этого тома был писан другой, еще более ветхий. Уж больно бойко начинается история Селекса, так сказать, с кульминации. Что-то ведь и до того происходило, правильно? Может быть, даже более важное, чем возложение на макушку венца.
И где сейчас та, старая хроника?
Эх, мне бы не принцем быть, а каким-нибудь историком или летописцем! А может, магом или жрецом… Хранителем тайн и преданий. Уж до того интересно это все узнавать, прямо мозги чешутся! Хоть беги из дому в студенты.
Так ведь бегал уже. И учился. И даже был этим… Как меня Данк окрестил? Принцем-чародеем был, вот! Боги, боги мои! Ну до чего же обидно, просто сил никаких нет!
Теперь все сначала начинать, да? Тридцать лет ослу в навоз, так получается?
Я чуть не заплакал. От злости и обиды. Ну, дайте мне только добраться до того, кто это все затеял! Его, козла наглого, никакая магия не спасет! Сапогами по морде бить буду! И пусть не думает, что дворцовое воспитание и эльфийская вежливость идиота Райдока ему чем-нибудь помогут! Сам из башки все вышиб, теперь пусть не жалуется – лупить буду, как грязный смерд! Колом из коровьего загона пропишу, пока древняя хроника искрами из глаз в воздухе не нарисуется! Скотина поганая! В дерьмо втопчу и сверху нагажу!
Я с удивлением обнаружил, что свернул серебряное блюдце в трубочку и пытаюсь ей приколотить к земле свой правый сапог.
Надо мной завис побледневший Орбен и красноречиво молчал.
– Задумался, – объяснил я по возможности небрежней и отдал ему бывшее блюдце.
Орбен успокоился.
– Да, мой принц, трудные дни настали, – сочувственно согласился он. Прикажете сворачивать шатер, ваше сиятельство, или станете читать, пока их сиятельство изволят докушать?
– Сворачивай, – сказал я. – Я у костра посижу.
– Тогда извольте обуться, мой принц. У костра лучше обутым быть. Позвольте ногу, ваше сиятельство…
– Ты лучше пару подушек к огню кинь, – сказал я. – А обуюсь я сам.
– Ваше сиятельство! – Орбен был шокирован.
– Ну ладно, ладно… – я сдался и вытянул ногу.
Вот ведь оно как! Надо вбить это себе в голову, да покрепче и побыстрее. Не то влипну я на самом глупом месте – например, пытаясь самостоятельно снять книгу с полки. И времени осталось мало. Еще чуть-чуть – и Данк не прикроет, и спросить не у кого будет. Зато будет целый город, с интересом наблюдающий за странным поведением своего правителя и военачальника. Хотя какое там войско…
Впрочем, вот здесь моя семья совершенно права. Какой принц, такое и войско. Вот город только слишком хорош для неграмотного кретина. Жалко город. Погублю я его, пожалуй.
Я встал и сладко потянулся. Ой! О-ох! Моя поясница! Моя… седалище мое! Неужто я столько времени верхом не ездил? Да. Судя по ощущениям, вообще никогда не ездил и даже не предполагал, что такое возможно. А вчера наконец-то предположил, но не стал пробовать, а сдался в экзекуторскую насчет двух сотен палок по хребту и это… ниже хребта. И сегодня еще целый день в седле провести? Изверги!
Не хочу быть лошадным принцем, хочу быть пешим бродягой!
– Вот подушки, ваше сиятельство.
Орбен почтительно придержал меня за локоть, разворачивая мордой в сторону кострища. Я со стоном опустился набок – вернее, рухнул – и тупо уставился в переплет «Хроник», не в силах их раскрыть.
Очень не хочется ехать дальше.
Но задерживаться из-за отбитого седалища нельзя. Война.
Вытерплю как-нибудь. Вытерплю ли?
А еще очень интересно было бы выяснить… выяснить… вы…
Кажется, я опять заснул. Прямо у костра. То есть это мне казалось, а другие так прямо и восприняли – заснул.
2
Проснулся я от добродушного пинка Оранжевого дядюшки.
– Вставай, червяга книжная! Честно говоря, завидую!
– Что? – растерянно спросил я, приходя в себя.
– Просыпайся, поехали! Я, по правде, и сам бы полденька придавил, но нельзя. Никак нельзя. Ну, зато перекусил прилично.
Я с трудом поднялся, мучительно сдерживая поскуливание. Все тело болело еще сильнее, чем ранним утром.
– Изрядно тебя растрясло, – сочувственно сказал Данк вполголоса. – И с памятью действительно нехорошо. Ты держишься в седле, малыш, как будто сел на лошадь в первый раз. Постарайся, вспомни хоть что-нибудь. Ведь ты был одним из лучших наездников Домена!
– Ну, – сказал я недовольно. – Мало ли кем я был? Нет меня, Данк. Так, кучка мусора, обликом с принцем сходная…
– Я вот тебе сейчас… – Данк сделал страшные глаза. – А ну, бегом в седло, да не забывай облегчаться!
– Да я вроде бы с утра уже… по малому… – ошарашенно пробормотал я.
– Вот обормотина! Я говорю, в стременах приподнимайся, ягодицы от седла оторви! Меньше трясти будет.
– А-а-а… – смущенно сказал я. Но все равно ничего не понял.
Ненавижу. Весь мир ненавижу. А уж мучителя своего, гада этого, который мне память истребил, так просто задушить готов. Нет. Только не задушить. Кр-р-рови жажду!!
Данк легко тронул своего изабеллового с места и направил к дороге. Я жалобно постонал и вскарабкался в седло. Орбен и Хьюма негромкими окриками подгоняли наш маленький караван.
Приподниматься в стременах, говорите? Я попробовал. Коленки подло тряслись и подламывались. Нижняя… э-э… закругленность вздымалась над седлом пальца на два и бессильно шмякалась обратно. При попадании в отполированную кожаную лунку ленчика происходил всплеск острой боли, а уж от него расходились горячие круги тоскливого мучения. А-а! У-у! Я смиренно расслабился, лег животом на переднюю луку и, обняв вороного за шею, мешочком расстелился вдоль спины. Мой носильщик… в смысле носитель… нет, носитель – это если бы я сидел, как живой, а дохлые грузы таскает носильщик. В общем, мой жеребец недоуменно обернулся, скосив на меня грустный левый глаз, горько вздохнул и сменил поступь, явно стараясь не уронить и не опозорить.
Подъехал Данк. Посмотрел и присвистнул.
– А морда-то, ваше сиятельство, у вас опять преизрядно зеленая!
– Хреново мне, Данк, – признался я. – Ничего нельзя сделать?
– В смысле?
– В смысле растянуть какие носилки между моим и заводным, например… и сложить меня в носилки поперек, а?
Данк сочувственно покряхтел.
– Примерно в данной ситуации кто-то когда-то изобрел повозку, как я понимаю. Нет, малыш, сейчас сделать ничего нельзя. Разве что ты пойдешь пешком.
Я пощупал мышцу чуть выше колена и охнул.
– Ни фига. Не пойду я пешком. Лучше сразу загробной тропой.
– Это ты не торопись, – веско сказал Данк. – Это за тебя поторопятся. Есть кому поторопиться, сам знаешь.
– Знаю, – горько сказал я. – Но делать-то что-то надо? Я ж не доеду.
– Доедешь, доедешь, – ласково сказал Данк. – Куда ж ты денешься? В постельку хочешь?
– О-ох! – с мечтательной ненавистью сказал я.
– Ты говори, хочешь или не хочешь?
– Хочу, конечно, – безысходно сказал я.
– А вот нету постельки! – радостно объяснил Данк. – Ближайшая постелька уже в Ранскурте. Меньше половины пути осталось.
– Целый день, – обреченно сказал я.
– Примерно. Чуть поменьше. Успеем еще отдохнуть перед ужином. Целый день был вчера.
– Ох, не вытяну я.
– А я тебя сейчас отвлекать стану. Спрашивай.
– Что спрашивать?
– Что хочешь, то и спрашивай. Эй, Хьюма, Орбен, держитесь в пяти корпусах позади, нам с Синим принцем посекретничать надо!
– Чтоб тебя мыши затоптали, Оранжевый, – не выдержал я. – Вчера у меня и силы были, и охота, так ты заснул. А сегодня… У меня же задница болит так, что рот не открывается!
– Тогда ты помолчи, а я сам рассказывать стану. Что-то мне вчера в часовне показалось, что ты теперь в иерархии ни хрена не понимаешь.
– Конечно, не понимаю. Я ж не помню, кто есть кто!
– Рассказываю просто и быстро. Все в этом мире делится по цветам. Белый – старший. Или главный. Называй, как хочешь. Вниз от него идут две линии Радуги. Теплых цветов – желтый, оранжевый, красный. Холодных цветов – зеленый, голубой, синий. Итого – семь цветов, семь принцев, семь Доменов. Правда, с Доменами сейчас сложнее. Появился восьмой – Черный, под водительством Отринувшего Цвета.
– Подожди-подожди… А как же семь цветов радуги? Ну, это… каждый охотник желает знать…
– Ну правильно, я ж и говорю – семь цветов, семь принцев…
– Ни фига ты не говоришь. Ты говоришь – шесть цветов и белый.
– Ну? А белый, по твоему, не цвет?
– Цвет-то цвет, а фазан?
– Какой фазан?
– Каждый охотник желает знать – что?
– Где сидит… тьфу!!
– Вот я и спрашиваю, где фазан?!
Данк некоторое время ехал молча, покачивая головой. Потом обернулся ко мне.
– Нет, малыш, ты все-таки чудо природы. Ты действительно ничего не помнишь? Ты это вычислил прямо сейчас, у меня на глазах?
– Ничего я не помню, – хмуро отозвался я. – Иначе какого бы хрена я спрашивал? А что такое?
Данк задумчиво оглядел окрестности. Слева были невысокие песчаные холмики, поросшие ивняком. Справа простирались поля, перемежающиеся редкими рощицами.
– Когда-то… очень давно, у начала Обитаемых Времен, доменов было восемь. И Фиолетовый в том числе. Камнем принцесс Фиалки был Аметист. А потом… Понимаешь, Вечерние всегда были странным народом. Очень замкнутым и непохожим на других, вроде эльфов. Даже еще более замкнутые, чем эльфы. Их часто называли Фейери Сумерек.
– А сами себя они как называли?
– Дети Тени. Говорят, они принесли в мир магию. Или научились ей пользоваться. Самые первые маги Белого Востока и Леса, хоть и были современниками первых магов Сокрытой Долины, признавали их старшинство. Создатель алфавита Серенгар учился в одном из городов Долины – как ты в Мальрене.
– Ох… – горько сказал я. – Наверное, потом ему пришлось полегче.
– Насчет «полегче» судить не берусь. Говорят, его казнили в Сандерклиффе.
– За что?!
– За попытку обучить грамоте наследного ярла варваров. Но мы вроде о Вечерних?
– Извини, пожалуйста, – покаянно сказал я.
– Со времен Восьми народов восьмерка стала священным числом. Тогда так и говорили, как ты хотел – люди Семи Цветов Радуги и Белого. Оттого у нас и в году восемь месяцев. Ну, конечно, еще и потому, что удобно.
– А в неделе же семь дней?
– А в неделе раньше не было алмазных дней. Были аметистовые. Алмазными почитались пять Особых дней – четырех сезонов и года. К тому же неделя привязана к лунному циклу. Против Луны не попрешь. Куда в лунном цикле вставить восьмерку?
– Не задавай риторических вопросов, – огрызнулся я. – Я с трудом вспоминаю, что такое Луна. Дальше рассказывай.
– Уже почти рассказал. Потом Вечерние затеяли какое-то великое гадание. И очень скоро покинули земли Радуги.
– То есть как покинули? Куда они делись?
– А вот этого никто не знает. Гадание вроде бы сказало им, где находится нетронутая и прекрасная земля, этакий рай под Радугой – вот туда они и ушли. А свою собственную землю скрыли от глаз семи оставшихся народов – на всякий случай. Вдруг придется вернуться, например… С тех пор их зовут Ушедшими. Сначала их возвращения ждали. Потом перестали ждать. А во время Второго Передела сам Цвет вычеркнули из списков.
– И никто не пробовал их найти? Или хотя бы их родную землю?
– Сокрытую Долину? Пробовали, конечно. Но ничего не получается. Эту землю называли Сокрытой Долиной еще когда Вечерние были здесь. Туда очень трудно попасть, не зная пути и не имея провожатых. А уж искать… Разве что на крылатом коне. Гномы со своими грифонами долго искали, дольше всех, пожалуй. Но не нашли. Еще искал Глориан Эльфийский. Тут легенды расходятся. Кое-кто утверждает, что Глориан как раз нашел. Но никому, кроме Энселиэрна, не сказал. А теперь это великая тайна Леса. Потому что где-то рядом с Долиной знаменитый мифический Замок Летающих Радуг, – Данк взялся за застежку своего плаща. – Говорят, кстати, что сохранившиеся в мире пламенники добыты именно там. Опять же по преданиям в Замке Радуг хранится столь могучее оружие, что владеющий замком может рассчитывать на власть и над всей землей. Есть из чего сделать Великую Тайну, правда?
Я зябко повел плечами.
– Тайна Леса… я тебе раньше об этом ничего не рассказывал?
– Вроде нет, малыш. А что?
Я помолчал.
– Слушай, Данк, я у нас вообще был умный?
– Ну как тебе сказать… – Данк весело хмыкнул. – Не дурак, во всяком случае. Дураков мы, можно сказать, не держим. Вот, правда, на Моуриса Белый разозлился… А что?
– А за что?
– Ты о чем?
– А ты?
– Ой, – я взялся за голову. Потом подумал и взялся с противоположной стороны себя. Результаты были схожи… – Я уже о Моурисе.
– А я о дураках. Чего это тебя вдруг повело?
– Я думал… А я много знал?
– Поменьше Сагастена, ясен конь. Но пожалуй, больше всех в семье. Из тебя что-то никак не выходило воина-полководца. И Альда решила сделать из тебя мудрого мага. Пожалуй, у нее получилось. Ты учился с большой охотой, и знал… ну, наверно, больше меня и Сенрайда вместе взятых.
– Если я знал так много, – сказал я, – вопрос о Тайне Леса не мог меня не посетить. А учился я в Лесу, понимаешь?
– То есть?
– То есть я знал ответ. Если он вообще существует. Ведь все очень просто: если Глориан ничего не нашел, значит, скрывать нечего. А если нашел, сам факт того, что эти сведения скрываются, говорит о том, что Долину он нашел. И скрывать есть смысл только расположение Долины.
– А еще можно устроить тайну на ровном месте, давая остальным понять, что ты владеешь особой силой, – сурово сказал Данк.
– Ну, тогда, наверное, я бы что-нибудь рассказал, вернувшись из Леса, и вы обсуждали бы это на Совете. Ведь такого не было?
– Значит, вся эта история не столь важна, – рассудил Данк. – Если бы она была важна по-настоящему, мы бы действительно знали. А если бы хоть чуть-чуть интересна, ты бы сам рассказал. Рассказывать ты любил.
– Вставай, червяга книжная! Честно говоря, завидую!
– Что? – растерянно спросил я, приходя в себя.
– Просыпайся, поехали! Я, по правде, и сам бы полденька придавил, но нельзя. Никак нельзя. Ну, зато перекусил прилично.
Я с трудом поднялся, мучительно сдерживая поскуливание. Все тело болело еще сильнее, чем ранним утром.
– Изрядно тебя растрясло, – сочувственно сказал Данк вполголоса. – И с памятью действительно нехорошо. Ты держишься в седле, малыш, как будто сел на лошадь в первый раз. Постарайся, вспомни хоть что-нибудь. Ведь ты был одним из лучших наездников Домена!
– Ну, – сказал я недовольно. – Мало ли кем я был? Нет меня, Данк. Так, кучка мусора, обликом с принцем сходная…
– Я вот тебе сейчас… – Данк сделал страшные глаза. – А ну, бегом в седло, да не забывай облегчаться!
– Да я вроде бы с утра уже… по малому… – ошарашенно пробормотал я.
– Вот обормотина! Я говорю, в стременах приподнимайся, ягодицы от седла оторви! Меньше трясти будет.
– А-а-а… – смущенно сказал я. Но все равно ничего не понял.
Ненавижу. Весь мир ненавижу. А уж мучителя своего, гада этого, который мне память истребил, так просто задушить готов. Нет. Только не задушить. Кр-р-рови жажду!!
Данк легко тронул своего изабеллового с места и направил к дороге. Я жалобно постонал и вскарабкался в седло. Орбен и Хьюма негромкими окриками подгоняли наш маленький караван.
Приподниматься в стременах, говорите? Я попробовал. Коленки подло тряслись и подламывались. Нижняя… э-э… закругленность вздымалась над седлом пальца на два и бессильно шмякалась обратно. При попадании в отполированную кожаную лунку ленчика происходил всплеск острой боли, а уж от него расходились горячие круги тоскливого мучения. А-а! У-у! Я смиренно расслабился, лег животом на переднюю луку и, обняв вороного за шею, мешочком расстелился вдоль спины. Мой носильщик… в смысле носитель… нет, носитель – это если бы я сидел, как живой, а дохлые грузы таскает носильщик. В общем, мой жеребец недоуменно обернулся, скосив на меня грустный левый глаз, горько вздохнул и сменил поступь, явно стараясь не уронить и не опозорить.
Подъехал Данк. Посмотрел и присвистнул.
– А морда-то, ваше сиятельство, у вас опять преизрядно зеленая!
– Хреново мне, Данк, – признался я. – Ничего нельзя сделать?
– В смысле?
– В смысле растянуть какие носилки между моим и заводным, например… и сложить меня в носилки поперек, а?
Данк сочувственно покряхтел.
– Примерно в данной ситуации кто-то когда-то изобрел повозку, как я понимаю. Нет, малыш, сейчас сделать ничего нельзя. Разве что ты пойдешь пешком.
Я пощупал мышцу чуть выше колена и охнул.
– Ни фига. Не пойду я пешком. Лучше сразу загробной тропой.
– Это ты не торопись, – веско сказал Данк. – Это за тебя поторопятся. Есть кому поторопиться, сам знаешь.
– Знаю, – горько сказал я. – Но делать-то что-то надо? Я ж не доеду.
– Доедешь, доедешь, – ласково сказал Данк. – Куда ж ты денешься? В постельку хочешь?
– О-ох! – с мечтательной ненавистью сказал я.
– Ты говори, хочешь или не хочешь?
– Хочу, конечно, – безысходно сказал я.
– А вот нету постельки! – радостно объяснил Данк. – Ближайшая постелька уже в Ранскурте. Меньше половины пути осталось.
– Целый день, – обреченно сказал я.
– Примерно. Чуть поменьше. Успеем еще отдохнуть перед ужином. Целый день был вчера.
– Ох, не вытяну я.
– А я тебя сейчас отвлекать стану. Спрашивай.
– Что спрашивать?
– Что хочешь, то и спрашивай. Эй, Хьюма, Орбен, держитесь в пяти корпусах позади, нам с Синим принцем посекретничать надо!
– Чтоб тебя мыши затоптали, Оранжевый, – не выдержал я. – Вчера у меня и силы были, и охота, так ты заснул. А сегодня… У меня же задница болит так, что рот не открывается!
– Тогда ты помолчи, а я сам рассказывать стану. Что-то мне вчера в часовне показалось, что ты теперь в иерархии ни хрена не понимаешь.
– Конечно, не понимаю. Я ж не помню, кто есть кто!
– Рассказываю просто и быстро. Все в этом мире делится по цветам. Белый – старший. Или главный. Называй, как хочешь. Вниз от него идут две линии Радуги. Теплых цветов – желтый, оранжевый, красный. Холодных цветов – зеленый, голубой, синий. Итого – семь цветов, семь принцев, семь Доменов. Правда, с Доменами сейчас сложнее. Появился восьмой – Черный, под водительством Отринувшего Цвета.
– Подожди-подожди… А как же семь цветов радуги? Ну, это… каждый охотник желает знать…
– Ну правильно, я ж и говорю – семь цветов, семь принцев…
– Ни фига ты не говоришь. Ты говоришь – шесть цветов и белый.
– Ну? А белый, по твоему, не цвет?
– Цвет-то цвет, а фазан?
– Какой фазан?
– Каждый охотник желает знать – что?
– Где сидит… тьфу!!
– Вот я и спрашиваю, где фазан?!
Данк некоторое время ехал молча, покачивая головой. Потом обернулся ко мне.
– Нет, малыш, ты все-таки чудо природы. Ты действительно ничего не помнишь? Ты это вычислил прямо сейчас, у меня на глазах?
– Ничего я не помню, – хмуро отозвался я. – Иначе какого бы хрена я спрашивал? А что такое?
Данк задумчиво оглядел окрестности. Слева были невысокие песчаные холмики, поросшие ивняком. Справа простирались поля, перемежающиеся редкими рощицами.
– Когда-то… очень давно, у начала Обитаемых Времен, доменов было восемь. И Фиолетовый в том числе. Камнем принцесс Фиалки был Аметист. А потом… Понимаешь, Вечерние всегда были странным народом. Очень замкнутым и непохожим на других, вроде эльфов. Даже еще более замкнутые, чем эльфы. Их часто называли Фейери Сумерек.
– А сами себя они как называли?
– Дети Тени. Говорят, они принесли в мир магию. Или научились ей пользоваться. Самые первые маги Белого Востока и Леса, хоть и были современниками первых магов Сокрытой Долины, признавали их старшинство. Создатель алфавита Серенгар учился в одном из городов Долины – как ты в Мальрене.
– Ох… – горько сказал я. – Наверное, потом ему пришлось полегче.
– Насчет «полегче» судить не берусь. Говорят, его казнили в Сандерклиффе.
– За что?!
– За попытку обучить грамоте наследного ярла варваров. Но мы вроде о Вечерних?
– Извини, пожалуйста, – покаянно сказал я.
– Со времен Восьми народов восьмерка стала священным числом. Тогда так и говорили, как ты хотел – люди Семи Цветов Радуги и Белого. Оттого у нас и в году восемь месяцев. Ну, конечно, еще и потому, что удобно.
– А в неделе же семь дней?
– А в неделе раньше не было алмазных дней. Были аметистовые. Алмазными почитались пять Особых дней – четырех сезонов и года. К тому же неделя привязана к лунному циклу. Против Луны не попрешь. Куда в лунном цикле вставить восьмерку?
– Не задавай риторических вопросов, – огрызнулся я. – Я с трудом вспоминаю, что такое Луна. Дальше рассказывай.
– Уже почти рассказал. Потом Вечерние затеяли какое-то великое гадание. И очень скоро покинули земли Радуги.
– То есть как покинули? Куда они делись?
– А вот этого никто не знает. Гадание вроде бы сказало им, где находится нетронутая и прекрасная земля, этакий рай под Радугой – вот туда они и ушли. А свою собственную землю скрыли от глаз семи оставшихся народов – на всякий случай. Вдруг придется вернуться, например… С тех пор их зовут Ушедшими. Сначала их возвращения ждали. Потом перестали ждать. А во время Второго Передела сам Цвет вычеркнули из списков.
– И никто не пробовал их найти? Или хотя бы их родную землю?
– Сокрытую Долину? Пробовали, конечно. Но ничего не получается. Эту землю называли Сокрытой Долиной еще когда Вечерние были здесь. Туда очень трудно попасть, не зная пути и не имея провожатых. А уж искать… Разве что на крылатом коне. Гномы со своими грифонами долго искали, дольше всех, пожалуй. Но не нашли. Еще искал Глориан Эльфийский. Тут легенды расходятся. Кое-кто утверждает, что Глориан как раз нашел. Но никому, кроме Энселиэрна, не сказал. А теперь это великая тайна Леса. Потому что где-то рядом с Долиной знаменитый мифический Замок Летающих Радуг, – Данк взялся за застежку своего плаща. – Говорят, кстати, что сохранившиеся в мире пламенники добыты именно там. Опять же по преданиям в Замке Радуг хранится столь могучее оружие, что владеющий замком может рассчитывать на власть и над всей землей. Есть из чего сделать Великую Тайну, правда?
Я зябко повел плечами.
– Тайна Леса… я тебе раньше об этом ничего не рассказывал?
– Вроде нет, малыш. А что?
Я помолчал.
– Слушай, Данк, я у нас вообще был умный?
– Ну как тебе сказать… – Данк весело хмыкнул. – Не дурак, во всяком случае. Дураков мы, можно сказать, не держим. Вот, правда, на Моуриса Белый разозлился… А что?
– А за что?
– Ты о чем?
– А ты?
– Ой, – я взялся за голову. Потом подумал и взялся с противоположной стороны себя. Результаты были схожи… – Я уже о Моурисе.
– А я о дураках. Чего это тебя вдруг повело?
– Я думал… А я много знал?
– Поменьше Сагастена, ясен конь. Но пожалуй, больше всех в семье. Из тебя что-то никак не выходило воина-полководца. И Альда решила сделать из тебя мудрого мага. Пожалуй, у нее получилось. Ты учился с большой охотой, и знал… ну, наверно, больше меня и Сенрайда вместе взятых.
– Если я знал так много, – сказал я, – вопрос о Тайне Леса не мог меня не посетить. А учился я в Лесу, понимаешь?
– То есть?
– То есть я знал ответ. Если он вообще существует. Ведь все очень просто: если Глориан ничего не нашел, значит, скрывать нечего. А если нашел, сам факт того, что эти сведения скрываются, говорит о том, что Долину он нашел. И скрывать есть смысл только расположение Долины.
– А еще можно устроить тайну на ровном месте, давая остальным понять, что ты владеешь особой силой, – сурово сказал Данк.
– Ну, тогда, наверное, я бы что-нибудь рассказал, вернувшись из Леса, и вы обсуждали бы это на Совете. Ведь такого не было?
– Значит, вся эта история не столь важна, – рассудил Данк. – Если бы она была важна по-настоящему, мы бы действительно знали. А если бы хоть чуть-чуть интересна, ты бы сам рассказал. Рассказывать ты любил.