Страница:
В то время когда генерал Занкевич вместе со старшими офицерами дивизии разрабатывал мероприятия по усмирению солдат дивизии, комиссар Временного правительства Рапп производил осмотр лагеря. Он обошел помещения солдат, познакомился с членами солдатских комитетов. [100] побеседовал с некоторыми солдатами. Беседуя с членами комитетов и солдатами 1-й бригады, Рапп убедился, что революционные настроения солдат и их руководителей глубоки и серьезны, что бороться с ними будет нелегко.
Вскоре после совещания, проведенного генералом Занкевичем, в дивизии был получен его приказ о подчинении дивизии Временному правительству. Приказ этот обсуждался на заседаниях полковых комитетов 1-й бригады в присутствии комиссара Раппа. Он требовал безусловного подчинения Временному правительству и его военным агентам во Франции и угрожал в противном случае применить различные репрессии.
Однако ни уговоры, ни угрозы Раппа не могли заставить членов полковых комитетов 1-й бригады капитулировать. Комитеты постановили: приказ не выполнять и по-прежнему настаивать на отправке в Россию.
Лишь в отрядном (дивизионном) комитете, где присутствовали и представители 3-й бригады, мнения резко разошлись. Представители 3-й бригады высказались и голосовали за безусловное подчинение Временному правительству и его военным агентам во Франции.
Защищая эту точку зрения, один из представителей 3-й бригады демагогически заявил:
— Неподчинение Временному правительству есть прямая измена родине, делу революции и переход на сторону врагов русского народа...
В итоге горячих споров каждая сторона осталась при своем мнении, и приказ о подчинении Временному правительству был передан на обсуждение ротных собраний солдат.
Ротные собрания проходили долго и бурно. Шла ожесточенная борьба за солдатские массы между сторонниками революции и приспешниками контрреволюции. Каждая сторона старалась доказать правоту своей политической линии.
На собрании 5-й пулеметной роты солдат Разин заявил:
— Я не согласен с теми, кто предлагает подчиниться приказу. Приказ этот издан не в интересах народа и революции. Если мы сознаем это, мы должны твердо сказать: лучше с честью умереть за дело рабочих и крестьян, чем идти против них.
В солдатских речах бурлило негодование. Поток возмущения [101] войной вырывался из уст каждого выступавшего солдата. Как и следовало ожидать, отношение солдат 1-й и 3-й бригад к приказу было различным. Большинство солдат 3-й бригады пошло на поводу у руководства бригадным комитетом и подчинилось приказу. Солдаты 1-й бригады все как один согласились с решением своих полковых комитетов.
Начальники бригад и командиры полков, не считаясь с решениями солдатских ротных собраний, издали приказы, которыми устанавливали день 4 июля первым днем плановой боевой подготовки. Эти приказы лишь подлили масла в огонь. В 1-й бригаде они были отвергнуты так же единодушно, как был отвергнут приказ о подчинении Временному правительству.
Переход большинства солдат 3-й бригады на сторону своих вожаков означал раскол солдатских сил, он давал в руки врагов революции послушное орудие.
Отрядный комитет сделал попытку ликвидировать этот раскол и восстановить единство солдат. Для этой цели комитет постановил созвать общедивизионный митинг, на котором предполагалось еще раз обсудить приказ о подчинении Временному правительству. Митинг состоялся в три часа дня 4 июля на Северном холме лагеря, но в нем приняли участие лишь солдаты 1-й бригады, 3-я бригада на митинг не явилась. Раскол стал совершившимся фактом.
Представители контрреволюции сейчас же использовали этот раскол в своих интересах. Они стали сеять вражду между солдатами 1-й и 3-й бригад, готовить несознательную часть солдат 3-й бригады к позорной роли палачей и карателей.
Грозные события надвигались на русских солдат, заброшенных в чужую страну, с неумолимой силой. 6 июля в лагерь ля-Куртин прибыл генерал Занкевич в сопровождении военного комиссара Раппа. Занкевич, как представитель Временного правительства и главноначальствующий русскими войсками во Франции, был хорошо встречен солдатами. В день приезда отрядный комитет выстроил полки 1-й бригады и маршевый батальон на плацу лагеря. 3-я бригада выстроилась отдельно в своем расположении.
Когда Занкевич приблизился к центру плаца, председатель отрядного комитета Волков подал общую для всех команду «Смирно!». Полковые оркестры заиграли встречный [102] марш, а Волков, сопровождаемый членами комитета, пошел навстречу Занкевичу и, остановившись перед ним, четко отрапортовал:
— Господин представитель Временного правительства! Господин генерал! Первая революционная бригада, стоящая на страже интересов народа и революции, построена.
Приняв рапорт, Занкевич поздоровался со всеми, затем прошел по фронту почетного караула. Видно было, что ему не хотелось принимать ни почетного караула, ни рапорта «мятежных» солдат. Тем не менее образцовый воинский порядок в 1-й бригаде произвел на него хорошее впечатление.
Не дожидаясь предложения председателя комитета, который намеревался просить его выступить перед солдатами, Занкевич быстро направился к приготовленной трибуне, поднялся на нее и, обращаясь к солдатам, сказал:
— Братцы! Вы заслуживаете чести быть в рядах великой русской армии. Ваша доблесть, проявленная на полях сражений в союзной нам Франции, позволяет Временному правительству и мне, как его представителю, надеяться, что доверенное вам оружие вы достойно будете носить и впредь!
Речь Занкевича была внимательно выслушана солдатами бригады. Потом солдаты были распущены, а Занкевич и комиссар Рапп отправились в помещение комитета. Занкевич занял здесь приготовленное ему место у председательского стола, справа от него сел комиссар Рапп.
— Солдаты! — начал Занкевич. — Тревожные сведения, полученные мною от начальника дивизии, заставили меня прибыть в лагерь, чтобы ознакомиться с положением дел на месте. Мне ясно, что поведение неповинующихся солдат 1-й бригады ведет к анархии и чревато тяжелыми последствиями. Я сегодня же донесу Временному правительству о положении в дивизии и буду просить высказать его точку зрения по следующему вопросу — должен ли я впредь удовлетворять денежным и другими видами довольствия солдат, не признающих над собой власти Временного правительства.
Занкевич говорил в комитете коротко и резко. Его речь не была похожа на ту, которую он произнес несколько минут назад перед бригадой на плацу. Теперь в каждом его слове звучала угроза.
— Господин генерал! — обратился Волков. — До сих [103] пор нас еще никто не слушал, даже никто не делал попыток выслушать нас. Позволяем себе надеяться, что вы, представитель Временного правительства, не откажете нам в этом.
Волков продолжал:
— Во время наступления на форт Бримон нас расстреляла французская артиллерия. Что это — ошибка или предательство, сейчас судить трудно. Все солдаты бригады знают, что полковник Иванов и подполковник Готуа были в то время на командном пункте артиллерии, но не приняли никаких мер, чтобы изменить прицел. Когда мы сменились с фронта, нас долгое время перегоняли из одних деревень в другие, не устраивали бань, не выдавали белья. По неизвестным нам причинам нас неоднократно пытались разоружить. Теперь, прибыв сюда, мы не успели еще разместиться, как нас уже называют ворами, грабителями, обвиняют в том, что мы обижаем французских граждан соседних общин...
Волков еще долго говорил о том, что произошло в бригаде в течение последних трех месяцев. Затем перешел к событиям последних дней...
— Солдаты 1-й бригады, отказавшиеся подчиниться Временному правительству и выполнить ваш приказ, — правы. Законные просьбы солдат никем из представителей Временного правительства во Франции во внимание не принимаются. Так же глухо к ним и французское военное командование. Солдаты обижены всем этим и питают полное недоверие к своим офицерам. Поэтому возвращение солдат на родину стало необходимостью. Этого требуют все солдаты бригады.
Выслушав Волкова, Занкевич встал и заходил большими шагами по комнате не говоря ни слова. Видно было, что он обдумывает все сказанное Волковым. Наконец, приняв свой обычный вид, Занкевич заговорил:
— Я прибыл сюда не дискутировать. Я хочу знать: подчиняются ли мои войска Временному правительству и моим приказам? Мне ясно, что 1-я бригада находится под влиянием ленинцев. Я прикажу поэтому всех солдат, безусловно подчинившихся, завтра же вывести из лагеря ля-Куртин. Я срочно запрошу Временное правительство, как квалифицировать поступок солдат, изъявивших желание сражаться только на русском фронте, и какие меры я должен применить к мятежникам... [104]
— «К мятежникам»? — возразило ему несколько голосов.
— Да, к мятежникам! — воскликнул Занкевич и быстро вышел из комнаты. За ним молча последовал и комиссар Рапп.
Во второй половине дня генерал Занкевич издал следующий приказ по дивизии.
Глава IV. Кровавая расправа в городах Иер и Ванвез
Произвол и беззаконие, чинимые русским военным командованием во Франции, вызывали протесты не только солдат боевых частей 1-й особой дивизии и в первую очередь солдат 1-й бригады, составлявшей основное революционное ядро русских войск во Франции. Революционные выступления стали отмечаться и в тыловых учреждениях русских войск — госпиталях и командах выздоравливающих. Особенно большой размах эти выступления получили в госпиталях и командах выздоравливающих, расположенных в небольших французских городах Иер и Ванвез.
События в Иере и Ванвезе явились прологом к кровавой драме, происшедшей спустя несколько месяцев в лагере ля-Куртин.
В начале 1917 года группа солдат команды выздоравливающих, расположенной в Иере, отказалась выехать на фронт, пока ей не будут выданы суточные деньги. Эта группа была немедленно арестована. Но ее пример нашел последователей. Еще несколько групп выступили с такими же требованиями. Требование солдат об уплате им суточных денег было вызвано тем обстоятельством, что русское военное командование во Франции произвольно лишило раненых солдат, находившихся на излечении в госпиталях и в командах выздоравливающих, положенных им суточных денег. Оно использовало эти деньги для банкетов, приемов и т. п.
Солдаты команды выздоравливающих Иера решили покончить с этим беззаконием и восстановить свои права.
Отказ солдат Иера выехать на фронт, прежде чем им будут выплачены суточные за все время лечения в госпитале и нахождения в команде выздоравливающих, заставил [106] главноначальствующего русскими войсками во Франции генерала Палицына запросить 18 января 1917 года высшие русские военные власти о том, имеют ли право на получение суточных денег нижние чины особых бригад, эвакуированные в тыловые госпитали.
На запрос Палицына 3 февраля последовал ответ Главного управления Генерального штаба, из которого следовало, что законом установлен отпуск суточных денег вообще всем нижним чинам, командированным на Французский и Салоникский фронты, и что больные нижние чины не должны составлять исключения.
Однако русское командование во Франции и после этого разъяснения продолжало не выдавать раненым и больным солдатам положенного им денежного содержания.
Но чтобы не возбуждать еще большего недовольства солдат, командование решило выдавать солдатам аванс по 5–10 франков в месяц. При выдаче этих денег солдатам издевательски объясняли, что остальные деньги не выдаются им потому, чтобы они не пропили их и не заводили бы в пьяном виде драк с солдатами других союзных армий.
Подобные «объяснения» оскорбляли русских солдат и еще больше озлобляли их, так как открытое хищение офицерами солдатских денег ни для кого не было секретом. Оно полностью подтвердилось материалами, собранными комитетом русских солдат и матросов в Марселе в марте 1917 года.
Комитет русских солдат и матросов в Марселе был образован после Февральской революции. В начальной стадии своей работы он ставил перед собой задачу помочь всем чем можно больным и раненым русским солдатам, заброшенным в чужую страну, улучшить их условия быта в госпиталях, вытребовать для них причитающиеся им за долгие месяцы деньги и т. д.
Работу комитета возглавлял русский врач, проживавший в Марселе. По настойчивой просьбе солдат комитет проверил местные казначейские кассы, в которых хранились деньги на содержание больных и раненых русских солдат. В результате проверки касс в городах Иер и Марсель комитет установил, что в этих кассах имеются злоупотребления должностных лиц. Чтобы ликвидировать эти злоупотребления, комитет обратился к военному министру Временного правительства Гучкову с просьбой принять [107] необходимые меры. Но комитет не дождался от Гучкова ответа. Тогда он послал своего представителя. Русские власти в Париже заверили его, что в ближайшие дни все нужды солдат будут удовлетворены, а все больные, раненые и выздоравливающие солдаты получат причитающееся им содержание.
Поверив этим обещаниям, комитет сообщил о них солдатам во всех госпиталях и командах выздоравливающих и призвал их сохранять спокойствие.
Однако русские власти во Франции не собирались всерьез выполнять свои обещания. Вместо того, чтобы удовлетворить нужды солдат, власти уговаривали их согласиться на получение не всех денег, причитающихся им за 6–8 месяцев, а лишь аванса в размере 15–20 франков на человека. Солдаты не согласились с этим предложением и потребовали выдачи всего, что им причиталось. И так как командование стояло на своем, солдаты повели борьбу за свои законные права более решительно. В Иере снова начались волнения.
К борьбе раненых и больных солдат, находившихся в госпиталях, присоединилась команда выздоравливающих в составе более тысячи человек. Начальником этой команды был полковник Радомский. Он предложил выздоравливающим солдатам получить аванс в размере 10–20 франков. Полковник Радомский заявил солдатам, что в случае их отказа от получения аванса они вообще ничего не получат и будут выписаны из команды выздоравливающих и отправлены в свои части без всякого расчета, о чем есть уже соответствующее распоряжение высших военных французских властей.
И действительно, в это время был получен приказ французского командования срочно сформировать отряд из команды выздоравливающих в составе 400 человек и подготовить его к отправке на пополнение действующих частей русских бригад на Салоникском фронте.
На этот приказ русские солдаты Иера ответили организованным выступлением. Они потребовали немедленно удовлетворить следующие требования: выдать всем больным, раненым и выздоравливающим солдатам причитающееся им содержание за все 6–8 месяцев; сформированный отряд из-за опасности морского пути на Салоникский фронт отправить не морем, а через Италию. В случае невыполнения этих требований вся команда выздоравливающих [108] солдат отказывалась подчиниться приказу о выезде на Салоникский фронт.
К этому требованию солдат команды выздоравливающих присоединились и солдаты, находившиеся на излечении в госпиталях.
Полковник Радомский расценил эти требования солдат как «военный бунт» и донес о них русским военным властям в Париж.
Не дожидаясь ответа из Парижа, Радомский обратился к местным французским военным властям с просьбой помочь ему ликвидировать «бунт» и отправить сформированный отряд по назначению. Французское командование Иерского гарнизона выделило пехотный батальон, усиленный двумя пулеметными ротами колониальных войск.
Получив в свое распоряжение столь внушительную военную силу, полковник Радомский окружил все бараки, в которых размещались лечащиеся и выздоравливающие солдаты, и потребовал от них повиновения, «в противном случае, — заявил он, — я вас расстреляю из пулеметов».
Солдаты и на этот раз заявили Радомскому через своих уполномоченных, что приказ французского командования они выполнят при том условии, если русское командование немедленно уведет французские карательные войска и выдаст все причитающиеся им деньги. Одновременно они обратились в Марсельский комитет с просьбой помочь им.
Открытое выступление русских солдат против беззаконий, творимых русским командованием и французскими властями, озлобило администрацию госпиталей. Обращение с больными и ранеными ухудшилось. Подчас оно было жестоким и издевательским. Комитет русских солдат и матросов Марселя оказался бессильным сделать что-либо для облегчения участи русских солдат. Комитет вторично обратился к военному министру Гучкову:
На это требование комитета последовала следующая телеграмма из Парижа:
Обо всем виденном Пинчулидзев сообщил представителю Временного правительства генералу Занкевичу в Париж, добавив, что так называемый «бунт в Иере» является не чем иным, как плодом фантазии полковника Радомского. Солдаты, по словам Пинчулидзева, выразили чувства верности воинскому долгу, и выезд их в Салоникскую армию не вызывает никаких сомнений.
Во втором своем донесении Пинчулидзев подтвердил Занкевичу желание солдат выехать в Салоники, но подчеркнул, что выезд их на Салоникский фронт будет зависеть от немедленного удовлетворения их законных требований. Одновременно подполковник Пинчулидзев высказал желание видеть в Иере военного комиссара Временного правительства во Франции Раппа.
Приезд военного комиссара Раппа в Иер не улучшил положения русских раненых солдат, не внес успокоения в среду выздоравливающих. Рапп много говорил солдатам о «святом долге каждого из них перед родиной, воинской честью и своим великим народом», но ничего не сделал, чтобы удовлетворить насущные нужды солдат.
Поэтому приезд Раппа не только не разрядил напряженную обстановку, а, наоборот, еще более усложнил ее.
После беседы с Раппом солдаты команды выздоравливающих решительно отказались выполнить приказ французского командования выехать в Салоники. В Иер снова приехал подполковник Пинчулидзев. Он имел теперь поручение высшего русского командования разрешить все вопросы на месте и сделать все, чтобы отправить сформированную группу солдат на Салоникский фронт.
На встречу с Пинчулидзевым собрались не только все солдаты команды выздоравливающих, но и солдаты, находившиеся на излечении в госпиталях, способные передвигаться. Это объяснялось тем, что одновременно с Пинчулидзевым в Иер прибыли и представители революционных солдат Куртинского лагеря, которые решили выступить на этом собрании с «Декларацией солдат 1-й бригады».
Председатель собрания революционно настроенный подпоручик Малахов, открывая собрание, сообщил, что вниманию солдат предлагается «Декларация солдат 1-й бригады» лагеря Куртин. Эту Декларацию необходимо обсудить. Солдаты 1-й бригады требуют отправить их в Россию. [111]
Кроме того, надо обсудить и вопрос о сформировании отряда в составе 600 человек для отправки его в действующие части Салоникского фронта. Малахов обратил внимание солдат на то нетерпимое положение, которое создалось для русских солдат во Франции, и подчеркнул, что солдатам Иера следует присоединиться к «Декларации солдат 1-й бригады». «Мы также должны потребовать, — сказал он, — как и солдаты 1-й бригады, чтобы нас отправили в Россию вместе с солдатами лагеря ля-Куртин, а тот, кто хочет воевать здесь, пусть остается и продолжает эту грабительскую войну. Таково должно быть наше решение», — закончил свою речь подпоручик Малахов.
После долгих и горячих обсуждений солдатами вопросов повестки дня слово взял подполковник Пинчулидзев. Демагогией и угрозами он добился того, что Декларация не собрала большинства. Лишь 250 человек из тысячи проголосовали за нее и за предложение подпоручика Малахова. Остальные солдаты не поддержали революционных требований своих товарищей, а реакционные силы выступили против них открыто.
Солдатский комитет Иерского госпитального гарнизона, в составе которого было много меньшевиков, эсеров, в знак протеста снял с себя полномочия и ответственность за принятое солдатами решение, хотя за него и голосовала всего лишь четвертая часть собравшихся солдат. Руководители госпитального комитета в своем выступлении объявили это решение «незаконным, антиреволюционным, направленным против своего же народа и своей страны».
Подполковник Пинчулидзев, не теряя времени, приказал офицерам, присутствовавшим на собрании, построить солдат развернутым фронтом. Он два раза прошел вдоль фронта, внимательно осмотрел всех солдат, затем приказал им образовать круг и начал с ними «беседу».
Играя на патриотических чувствах, Пинчулидзев напомнил солдатам о том, что несколько дней назад они обещали повиноваться командованию, обещали свято исполнить свой долг перед родиной и союзниками. Солдаты молча слушали его, ничем не выражая своего согласия с ним.
Убедившись, что его «беседа» не произвела на солдат никакого впечатления, Пинчулидзев изменил тон и закончил «беседу» тем, что приказал всем немедленно готовиться к отправке на фронт. Офицерам он тут же приказал составить списки всех солдат, голосовавших за «Декларацию [112] 1-й русской бригады», списки отказавшихся ехать в Салоники и, наконец, списки зачинщиков возникшего беспорядка. Эти списки будут представлены военному министру. Подпоручика Малахова Пинчулидзев приказал арестовать.
Вскоре после совещания, проведенного генералом Занкевичем, в дивизии был получен его приказ о подчинении дивизии Временному правительству. Приказ этот обсуждался на заседаниях полковых комитетов 1-й бригады в присутствии комиссара Раппа. Он требовал безусловного подчинения Временному правительству и его военным агентам во Франции и угрожал в противном случае применить различные репрессии.
Однако ни уговоры, ни угрозы Раппа не могли заставить членов полковых комитетов 1-й бригады капитулировать. Комитеты постановили: приказ не выполнять и по-прежнему настаивать на отправке в Россию.
Лишь в отрядном (дивизионном) комитете, где присутствовали и представители 3-й бригады, мнения резко разошлись. Представители 3-й бригады высказались и голосовали за безусловное подчинение Временному правительству и его военным агентам во Франции.
Защищая эту точку зрения, один из представителей 3-й бригады демагогически заявил:
— Неподчинение Временному правительству есть прямая измена родине, делу революции и переход на сторону врагов русского народа...
В итоге горячих споров каждая сторона осталась при своем мнении, и приказ о подчинении Временному правительству был передан на обсуждение ротных собраний солдат.
Ротные собрания проходили долго и бурно. Шла ожесточенная борьба за солдатские массы между сторонниками революции и приспешниками контрреволюции. Каждая сторона старалась доказать правоту своей политической линии.
На собрании 5-й пулеметной роты солдат Разин заявил:
— Я не согласен с теми, кто предлагает подчиниться приказу. Приказ этот издан не в интересах народа и революции. Если мы сознаем это, мы должны твердо сказать: лучше с честью умереть за дело рабочих и крестьян, чем идти против них.
В солдатских речах бурлило негодование. Поток возмущения [101] войной вырывался из уст каждого выступавшего солдата. Как и следовало ожидать, отношение солдат 1-й и 3-й бригад к приказу было различным. Большинство солдат 3-й бригады пошло на поводу у руководства бригадным комитетом и подчинилось приказу. Солдаты 1-й бригады все как один согласились с решением своих полковых комитетов.
Начальники бригад и командиры полков, не считаясь с решениями солдатских ротных собраний, издали приказы, которыми устанавливали день 4 июля первым днем плановой боевой подготовки. Эти приказы лишь подлили масла в огонь. В 1-й бригаде они были отвергнуты так же единодушно, как был отвергнут приказ о подчинении Временному правительству.
Переход большинства солдат 3-й бригады на сторону своих вожаков означал раскол солдатских сил, он давал в руки врагов революции послушное орудие.
Отрядный комитет сделал попытку ликвидировать этот раскол и восстановить единство солдат. Для этой цели комитет постановил созвать общедивизионный митинг, на котором предполагалось еще раз обсудить приказ о подчинении Временному правительству. Митинг состоялся в три часа дня 4 июля на Северном холме лагеря, но в нем приняли участие лишь солдаты 1-й бригады, 3-я бригада на митинг не явилась. Раскол стал совершившимся фактом.
Представители контрреволюции сейчас же использовали этот раскол в своих интересах. Они стали сеять вражду между солдатами 1-й и 3-й бригад, готовить несознательную часть солдат 3-й бригады к позорной роли палачей и карателей.
Грозные события надвигались на русских солдат, заброшенных в чужую страну, с неумолимой силой. 6 июля в лагерь ля-Куртин прибыл генерал Занкевич в сопровождении военного комиссара Раппа. Занкевич, как представитель Временного правительства и главноначальствующий русскими войсками во Франции, был хорошо встречен солдатами. В день приезда отрядный комитет выстроил полки 1-й бригады и маршевый батальон на плацу лагеря. 3-я бригада выстроилась отдельно в своем расположении.
Когда Занкевич приблизился к центру плаца, председатель отрядного комитета Волков подал общую для всех команду «Смирно!». Полковые оркестры заиграли встречный [102] марш, а Волков, сопровождаемый членами комитета, пошел навстречу Занкевичу и, остановившись перед ним, четко отрапортовал:
— Господин представитель Временного правительства! Господин генерал! Первая революционная бригада, стоящая на страже интересов народа и революции, построена.
Приняв рапорт, Занкевич поздоровался со всеми, затем прошел по фронту почетного караула. Видно было, что ему не хотелось принимать ни почетного караула, ни рапорта «мятежных» солдат. Тем не менее образцовый воинский порядок в 1-й бригаде произвел на него хорошее впечатление.
Не дожидаясь предложения председателя комитета, который намеревался просить его выступить перед солдатами, Занкевич быстро направился к приготовленной трибуне, поднялся на нее и, обращаясь к солдатам, сказал:
— Братцы! Вы заслуживаете чести быть в рядах великой русской армии. Ваша доблесть, проявленная на полях сражений в союзной нам Франции, позволяет Временному правительству и мне, как его представителю, надеяться, что доверенное вам оружие вы достойно будете носить и впредь!
Речь Занкевича была внимательно выслушана солдатами бригады. Потом солдаты были распущены, а Занкевич и комиссар Рапп отправились в помещение комитета. Занкевич занял здесь приготовленное ему место у председательского стола, справа от него сел комиссар Рапп.
— Солдаты! — начал Занкевич. — Тревожные сведения, полученные мною от начальника дивизии, заставили меня прибыть в лагерь, чтобы ознакомиться с положением дел на месте. Мне ясно, что поведение неповинующихся солдат 1-й бригады ведет к анархии и чревато тяжелыми последствиями. Я сегодня же донесу Временному правительству о положении в дивизии и буду просить высказать его точку зрения по следующему вопросу — должен ли я впредь удовлетворять денежным и другими видами довольствия солдат, не признающих над собой власти Временного правительства.
Занкевич говорил в комитете коротко и резко. Его речь не была похожа на ту, которую он произнес несколько минут назад перед бригадой на плацу. Теперь в каждом его слове звучала угроза.
— Господин генерал! — обратился Волков. — До сих [103] пор нас еще никто не слушал, даже никто не делал попыток выслушать нас. Позволяем себе надеяться, что вы, представитель Временного правительства, не откажете нам в этом.
Волков продолжал:
— Во время наступления на форт Бримон нас расстреляла французская артиллерия. Что это — ошибка или предательство, сейчас судить трудно. Все солдаты бригады знают, что полковник Иванов и подполковник Готуа были в то время на командном пункте артиллерии, но не приняли никаких мер, чтобы изменить прицел. Когда мы сменились с фронта, нас долгое время перегоняли из одних деревень в другие, не устраивали бань, не выдавали белья. По неизвестным нам причинам нас неоднократно пытались разоружить. Теперь, прибыв сюда, мы не успели еще разместиться, как нас уже называют ворами, грабителями, обвиняют в том, что мы обижаем французских граждан соседних общин...
Волков еще долго говорил о том, что произошло в бригаде в течение последних трех месяцев. Затем перешел к событиям последних дней...
— Солдаты 1-й бригады, отказавшиеся подчиниться Временному правительству и выполнить ваш приказ, — правы. Законные просьбы солдат никем из представителей Временного правительства во Франции во внимание не принимаются. Так же глухо к ним и французское военное командование. Солдаты обижены всем этим и питают полное недоверие к своим офицерам. Поэтому возвращение солдат на родину стало необходимостью. Этого требуют все солдаты бригады.
Выслушав Волкова, Занкевич встал и заходил большими шагами по комнате не говоря ни слова. Видно было, что он обдумывает все сказанное Волковым. Наконец, приняв свой обычный вид, Занкевич заговорил:
— Я прибыл сюда не дискутировать. Я хочу знать: подчиняются ли мои войска Временному правительству и моим приказам? Мне ясно, что 1-я бригада находится под влиянием ленинцев. Я прикажу поэтому всех солдат, безусловно подчинившихся, завтра же вывести из лагеря ля-Куртин. Я срочно запрошу Временное правительство, как квалифицировать поступок солдат, изъявивших желание сражаться только на русском фронте, и какие меры я должен применить к мятежникам... [104]
— «К мятежникам»? — возразило ему несколько голосов.
— Да, к мятежникам! — воскликнул Занкевич и быстро вышел из комнаты. За ним молча последовал и комиссар Рапп.
Во второй половине дня генерал Занкевич издал следующий приказ по дивизии.
«ПРИКАЗ № 15ПО РУССКИМ ВОЙСКАМ ВО ФРАНЦИИ, ЛАГЕРЬ ЛЯ-КУРТИН, 24 июня (ст. ст.) 1917 годаСреди русских войск 1-й особой пехотной дивизии возник раскол. Одна часть солдат высказалась за безусловное подчинение всем требованиям Временного правительства, а другая официально заявила мне, что согласна сражаться только на русском фронте. Об этом я сегодня донесу Временному правительству с ходатайством указать мне: какую точку зрения я должен установить на эту последнюю группу и, в частности, как я должен решить вопрос относительно денежного и прочего довольствия солдат этой группы.Ввиду создавшегося положения при дальнейшем обострении отношений обеих групп приказываю: солдат, высказавшихся за безусловное подчинение требованиям Временного правительства, вывести из лагеря ля-Куртин. При солдатах в лагере ля-Куртин офицеров оставить по моему назначению... Представитель Временного правительства при главной квартире французской армиигенерал-майор ЗАНКЕВИЧ» {22}.Приказ генерала Занкевича о выводе из лагеря всех солдат, признавших Временное правительство, преследовал цель закрепить раскол между солдатами русской дивизии. И эта цель была достигнута. Молодому и малоопытному руководству комитетов 1-й бригады русских войск во Франции не удалось присоединить к себе своих братьев — солдат 3-й бригады, оказавшихся в руках врагов революции. 7 июля в 10 часов утра 3-я бригада оставила лагерь ля-Куртин.
Глава IV. Кровавая расправа в городах Иер и Ванвез
Произвол и беззаконие, чинимые русским военным командованием во Франции, вызывали протесты не только солдат боевых частей 1-й особой дивизии и в первую очередь солдат 1-й бригады, составлявшей основное революционное ядро русских войск во Франции. Революционные выступления стали отмечаться и в тыловых учреждениях русских войск — госпиталях и командах выздоравливающих. Особенно большой размах эти выступления получили в госпиталях и командах выздоравливающих, расположенных в небольших французских городах Иер и Ванвез.
События в Иере и Ванвезе явились прологом к кровавой драме, происшедшей спустя несколько месяцев в лагере ля-Куртин.
В начале 1917 года группа солдат команды выздоравливающих, расположенной в Иере, отказалась выехать на фронт, пока ей не будут выданы суточные деньги. Эта группа была немедленно арестована. Но ее пример нашел последователей. Еще несколько групп выступили с такими же требованиями. Требование солдат об уплате им суточных денег было вызвано тем обстоятельством, что русское военное командование во Франции произвольно лишило раненых солдат, находившихся на излечении в госпиталях и в командах выздоравливающих, положенных им суточных денег. Оно использовало эти деньги для банкетов, приемов и т. п.
Солдаты команды выздоравливающих Иера решили покончить с этим беззаконием и восстановить свои права.
Отказ солдат Иера выехать на фронт, прежде чем им будут выплачены суточные за все время лечения в госпитале и нахождения в команде выздоравливающих, заставил [106] главноначальствующего русскими войсками во Франции генерала Палицына запросить 18 января 1917 года высшие русские военные власти о том, имеют ли право на получение суточных денег нижние чины особых бригад, эвакуированные в тыловые госпитали.
На запрос Палицына 3 февраля последовал ответ Главного управления Генерального штаба, из которого следовало, что законом установлен отпуск суточных денег вообще всем нижним чинам, командированным на Французский и Салоникский фронты, и что больные нижние чины не должны составлять исключения.
Однако русское командование во Франции и после этого разъяснения продолжало не выдавать раненым и больным солдатам положенного им денежного содержания.
Но чтобы не возбуждать еще большего недовольства солдат, командование решило выдавать солдатам аванс по 5–10 франков в месяц. При выдаче этих денег солдатам издевательски объясняли, что остальные деньги не выдаются им потому, чтобы они не пропили их и не заводили бы в пьяном виде драк с солдатами других союзных армий.
Подобные «объяснения» оскорбляли русских солдат и еще больше озлобляли их, так как открытое хищение офицерами солдатских денег ни для кого не было секретом. Оно полностью подтвердилось материалами, собранными комитетом русских солдат и матросов в Марселе в марте 1917 года.
Комитет русских солдат и матросов в Марселе был образован после Февральской революции. В начальной стадии своей работы он ставил перед собой задачу помочь всем чем можно больным и раненым русским солдатам, заброшенным в чужую страну, улучшить их условия быта в госпиталях, вытребовать для них причитающиеся им за долгие месяцы деньги и т. д.
Работу комитета возглавлял русский врач, проживавший в Марселе. По настойчивой просьбе солдат комитет проверил местные казначейские кассы, в которых хранились деньги на содержание больных и раненых русских солдат. В результате проверки касс в городах Иер и Марсель комитет установил, что в этих кассах имеются злоупотребления должностных лиц. Чтобы ликвидировать эти злоупотребления, комитет обратился к военному министру Временного правительства Гучкову с просьбой принять [107] необходимые меры. Но комитет не дождался от Гучкова ответа. Тогда он послал своего представителя. Русские власти в Париже заверили его, что в ближайшие дни все нужды солдат будут удовлетворены, а все больные, раненые и выздоравливающие солдаты получат причитающееся им содержание.
Поверив этим обещаниям, комитет сообщил о них солдатам во всех госпиталях и командах выздоравливающих и призвал их сохранять спокойствие.
Однако русские власти во Франции не собирались всерьез выполнять свои обещания. Вместо того, чтобы удовлетворить нужды солдат, власти уговаривали их согласиться на получение не всех денег, причитающихся им за 6–8 месяцев, а лишь аванса в размере 15–20 франков на человека. Солдаты не согласились с этим предложением и потребовали выдачи всего, что им причиталось. И так как командование стояло на своем, солдаты повели борьбу за свои законные права более решительно. В Иере снова начались волнения.
К борьбе раненых и больных солдат, находившихся в госпиталях, присоединилась команда выздоравливающих в составе более тысячи человек. Начальником этой команды был полковник Радомский. Он предложил выздоравливающим солдатам получить аванс в размере 10–20 франков. Полковник Радомский заявил солдатам, что в случае их отказа от получения аванса они вообще ничего не получат и будут выписаны из команды выздоравливающих и отправлены в свои части без всякого расчета, о чем есть уже соответствующее распоряжение высших военных французских властей.
И действительно, в это время был получен приказ французского командования срочно сформировать отряд из команды выздоравливающих в составе 400 человек и подготовить его к отправке на пополнение действующих частей русских бригад на Салоникском фронте.
На этот приказ русские солдаты Иера ответили организованным выступлением. Они потребовали немедленно удовлетворить следующие требования: выдать всем больным, раненым и выздоравливающим солдатам причитающееся им содержание за все 6–8 месяцев; сформированный отряд из-за опасности морского пути на Салоникский фронт отправить не морем, а через Италию. В случае невыполнения этих требований вся команда выздоравливающих [108] солдат отказывалась подчиниться приказу о выезде на Салоникский фронт.
К этому требованию солдат команды выздоравливающих присоединились и солдаты, находившиеся на излечении в госпиталях.
Полковник Радомский расценил эти требования солдат как «военный бунт» и донес о них русским военным властям в Париж.
Не дожидаясь ответа из Парижа, Радомский обратился к местным французским военным властям с просьбой помочь ему ликвидировать «бунт» и отправить сформированный отряд по назначению. Французское командование Иерского гарнизона выделило пехотный батальон, усиленный двумя пулеметными ротами колониальных войск.
Получив в свое распоряжение столь внушительную военную силу, полковник Радомский окружил все бараки, в которых размещались лечащиеся и выздоравливающие солдаты, и потребовал от них повиновения, «в противном случае, — заявил он, — я вас расстреляю из пулеметов».
Солдаты и на этот раз заявили Радомскому через своих уполномоченных, что приказ французского командования они выполнят при том условии, если русское командование немедленно уведет французские карательные войска и выдаст все причитающиеся им деньги. Одновременно они обратились в Марсельский комитет с просьбой помочь им.
Открытое выступление русских солдат против беззаконий, творимых русским командованием и французскими властями, озлобило администрацию госпиталей. Обращение с больными и ранеными ухудшилось. Подчас оно было жестоким и издевательским. Комитет русских солдат и матросов Марселя оказался бессильным сделать что-либо для облегчения участи русских солдат. Комитет вторично обратился к военному министру Гучкову:
«В некоторых военных госпиталях, — писал он, — больные по недостатку переводчиков не могут сговориться с врачами и вообще с медицинским персоналом. У одного припадки на почве травмы, а его обвиняют в том, что он якобы пьян; у другого больное ухо, ему приписывают ипохондрию и лечат ногу... Такое отношение все больше усугубляет не только недоверие к начальству, но и доводит до полной вражды и отдельных конфликтов. Такой конфликт был 2 августа 1916 года в Марселе, где был убит подполковник Краузе. [109]Здесь же назревал подобного рода конфликт, особенно, когда полковник Радомский попрал все, даже элементарные, права солдат, грубо игнорировал их законные требования и, кроме того, угрожал расстрелять из пулеметов» {23}.Гучков не торопился с ответом, а полковник Радомский по-прежнему грозил солдатам массовым расстрелом. Комитет вынужден был вновь обратиться к военному министру со следующим предложением:
«Во избежание конфликта между русскими гражданами и консульством, которое применяет старые циркуляры и правила, чтобы ликвидировать недоразумения между капитанами (русских) торговых судов и моряками, чтобы защитить раненых солдат, комитет солдат, моряков и русской колонии Марселя считает необходимым, чтобы его делегат был признан официально Временным правительством. Комитет просит министра сделать все необходимое, чтобы утвердить это решение» {24}.Настаивая на признании своего представителя Временным правительством для решения текущих солдатских и гражданских вопросов, комитет не ограничивался только посылкой телеграмм Гучкову. Он одновременно обратился и к русским высшим военным властям в Париже, перед которыми настаивал на том, чтобы уполномоченный представитель военного командования русских войск во Франции на месте урегулировал бы все вопросы, затронутые в телеграмме Гучкову.
На это требование комитета последовала следующая телеграмма из Парижа:
«Ваше письмо получено. Продолжаю переводить крупные суммы. Объясняю задержку платежа отсутствием необходимого штата. Принимаю все меры, чтобы удовлетворить просьбы Иера. Но надеюсь, что хорошее влияние убедит солдат исполнить приказ французского командования, которое единственно уполномочено распоряжаться контингентами» {25}.Вскоре после этого в Иер прибыл представитель штаба русских войск во Франции подполковник Пинчулидзев. Он ознакомился с положением солдат, находившихся в госпиталях и в команде выздоравливающих, затем повидался с представителями Марсельского комитета и убедился, что положение раненых и выздоравливающих солдат [110] далеко не удовлетворительно и что все их претензии законны.
Обо всем виденном Пинчулидзев сообщил представителю Временного правительства генералу Занкевичу в Париж, добавив, что так называемый «бунт в Иере» является не чем иным, как плодом фантазии полковника Радомского. Солдаты, по словам Пинчулидзева, выразили чувства верности воинскому долгу, и выезд их в Салоникскую армию не вызывает никаких сомнений.
Во втором своем донесении Пинчулидзев подтвердил Занкевичу желание солдат выехать в Салоники, но подчеркнул, что выезд их на Салоникский фронт будет зависеть от немедленного удовлетворения их законных требований. Одновременно подполковник Пинчулидзев высказал желание видеть в Иере военного комиссара Временного правительства во Франции Раппа.
Приезд военного комиссара Раппа в Иер не улучшил положения русских раненых солдат, не внес успокоения в среду выздоравливающих. Рапп много говорил солдатам о «святом долге каждого из них перед родиной, воинской честью и своим великим народом», но ничего не сделал, чтобы удовлетворить насущные нужды солдат.
Поэтому приезд Раппа не только не разрядил напряженную обстановку, а, наоборот, еще более усложнил ее.
После беседы с Раппом солдаты команды выздоравливающих решительно отказались выполнить приказ французского командования выехать в Салоники. В Иер снова приехал подполковник Пинчулидзев. Он имел теперь поручение высшего русского командования разрешить все вопросы на месте и сделать все, чтобы отправить сформированную группу солдат на Салоникский фронт.
На встречу с Пинчулидзевым собрались не только все солдаты команды выздоравливающих, но и солдаты, находившиеся на излечении в госпиталях, способные передвигаться. Это объяснялось тем, что одновременно с Пинчулидзевым в Иер прибыли и представители революционных солдат Куртинского лагеря, которые решили выступить на этом собрании с «Декларацией солдат 1-й бригады».
Председатель собрания революционно настроенный подпоручик Малахов, открывая собрание, сообщил, что вниманию солдат предлагается «Декларация солдат 1-й бригады» лагеря Куртин. Эту Декларацию необходимо обсудить. Солдаты 1-й бригады требуют отправить их в Россию. [111]
Кроме того, надо обсудить и вопрос о сформировании отряда в составе 600 человек для отправки его в действующие части Салоникского фронта. Малахов обратил внимание солдат на то нетерпимое положение, которое создалось для русских солдат во Франции, и подчеркнул, что солдатам Иера следует присоединиться к «Декларации солдат 1-й бригады». «Мы также должны потребовать, — сказал он, — как и солдаты 1-й бригады, чтобы нас отправили в Россию вместе с солдатами лагеря ля-Куртин, а тот, кто хочет воевать здесь, пусть остается и продолжает эту грабительскую войну. Таково должно быть наше решение», — закончил свою речь подпоручик Малахов.
После долгих и горячих обсуждений солдатами вопросов повестки дня слово взял подполковник Пинчулидзев. Демагогией и угрозами он добился того, что Декларация не собрала большинства. Лишь 250 человек из тысячи проголосовали за нее и за предложение подпоручика Малахова. Остальные солдаты не поддержали революционных требований своих товарищей, а реакционные силы выступили против них открыто.
Солдатский комитет Иерского госпитального гарнизона, в составе которого было много меньшевиков, эсеров, в знак протеста снял с себя полномочия и ответственность за принятое солдатами решение, хотя за него и голосовала всего лишь четвертая часть собравшихся солдат. Руководители госпитального комитета в своем выступлении объявили это решение «незаконным, антиреволюционным, направленным против своего же народа и своей страны».
Подполковник Пинчулидзев, не теряя времени, приказал офицерам, присутствовавшим на собрании, построить солдат развернутым фронтом. Он два раза прошел вдоль фронта, внимательно осмотрел всех солдат, затем приказал им образовать круг и начал с ними «беседу».
Играя на патриотических чувствах, Пинчулидзев напомнил солдатам о том, что несколько дней назад они обещали повиноваться командованию, обещали свято исполнить свой долг перед родиной и союзниками. Солдаты молча слушали его, ничем не выражая своего согласия с ним.
Убедившись, что его «беседа» не произвела на солдат никакого впечатления, Пинчулидзев изменил тон и закончил «беседу» тем, что приказал всем немедленно готовиться к отправке на фронт. Офицерам он тут же приказал составить списки всех солдат, голосовавших за «Декларацию [112] 1-й русской бригады», списки отказавшихся ехать в Салоники и, наконец, списки зачинщиков возникшего беспорядка. Эти списки будут представлены военному министру. Подпоручика Малахова Пинчулидзев приказал арестовать.