Лобановская Ирина. Что мне делать без тебя?

   Хотя его противником стала уже не судьба. На сцене появился Джангиров-второй, столь же твердый, четкий и так же точно во всем идущий до конца. До того конца, который ему необходим. На сей раз условия диктовал именно Карен, и Ашот оказался совершенно бессильным перед волей и упорством старшего сына, первенца и любимца, которого холил, нежил и лелеял, как свою единственную надежду. Все надежды сгорели и умерли в одночасье.
   Мальчик вырос. Совсем незаметно и очень быстро. И влюбился в женщину, которая была старше его на двенадцать лет. Конечно, возраст Карена вполне обещал внезапные выверты. Такие нечаянные штучки следовало бы предвидеть, но родители осознанно и тупо зациклились на девочках-сверстницах, видя лишь в них надвигающуюся угрозу и серьезную опасность.
   Карен увидел Олесю. Она стремительно шла по коридору. Нет, летела, парила, плыла в воздухе, худая, светлоглазая, с пышными, плохо подобранными на затылке волосами. Она не замечала ничего вокруг. Но когда она вошла в класс, то встретила взгляд темно-карих немигающих глаз...
   Девочки никогда не интересовали Карена Джангирова, и в глубине души он посмеивался над тревогами отца, легко заразившего ими мать. Маргарита, давно ставшая зеркальным отражением мужа, только чутко повторяла, воспроизводила его настроения, чувства, фразы, смысла которых порой не понимала. Да и не стремилась к этому. Жизнь вполне устраивала Марго во всех ее проявлениях. Она искренне любила Ашота, обожала сыновей и наивно верила, что проживет в мире, согласии и достатке все оставшиеся годы. Прежде всего она ценила теперь спокойствие и порядок. Ашот, яркое их олицетворение, "человек режима", подходил ей как нельзя кстати.
   Маргарита была счастлива. Однако природной интуиции и материнской чуткости она не утратила. Поэтому смутная тень тревоги коснулась ее сентябрьским вечером, когда Карен вдруг упомянул о своей учительнице литературы. Что-то не понравилось Рите в интонации и выражении, с какими проронил буквально две фразы старший сын. Она быстро и внимательно взглянула на Карена. Его лицо излучало полнейшее бесстрастие, однако в черных зрачках мелькали какие-то странные, нехорошие, то пропадающие, то вспыхивающие искры, словно от медленно разгоравшегося костра. Костер насторожил чуткую, нервную Маргариту. И она постаралась довести все свои подозрения до сведения Ашота, всегда с нетерпением ожидавшего от нее подробного ежедневного отчета о Карене и с обидной небрежностью пропускавшего мимо ушей рассказы о младшем сыне.
   - Я не могу понять, Ашот, но мне кажется, у Карена просыпается интерес к учительнице...
   - Да? - быстро и заинтересованно спросил муж. - А что, она такая красивая?
   Рита оскорбленно поджала губы. И холодно посоветовала:
   - Если тебе любопытно, можешь завтра утром прокатиться в школу и полюбоваться на нее. Но меня беспокоит Карен...
   Ашот удивился.
   - Не обижайся, рыжая, но здесь не о чем думать. Мальчишкам в возрасте Карена свойственно влюбляться в зрелых женщин. Это лишний раз говорит о том, насколько наш сын во всем выше сверстников. Такие влюбленности украшают настоящего мужчину. И это очень скоро пройдет, вот увидишь.
   Ашот наклонился и взлохматил кудри жены.
   - Рыжий ангел...
   И Ритина тревога рассеялась без следа.
 
   С Кареном творилось что-то непонятное. Но старший сын Джангирова без труда мог спрятать свои чувства, а все его настроения и внутренние бури никак не отражались на учебе - да здравствует папа Ашот, передавший сыну по наследству трезвый ум и холодную голову! Вот только сердце у Карена оказалось немного другое... Очевидно, постаралась Маргарита.
   Что же такое было в маленькой учительнице? Что не отпускало его, заставляло постоянно за ней следить? Хотя она сначала едва его замечала.
   Олесю начинала тяготить неопределенность отношений с Валерием. И вроде бы принимая ее, соглашаясь с ней, она сжималась, как стиснутая до отказа пружина, которая в любой, самый неподходящий и непредсказуемый момент, может распрямиться. Сложный, противоречивый характер Олеси не предполагал безмятежной ясности духа Глеба. Ее легкость сочеталась с нервными срывами, терзаниями и поисками единственно нужного ей решения, перемежалась тоскливыми вечерами, когда ничего не хочется, кроме одного: чтобы все отстали от нее, наконец, отвязались со своими претензиями, желаниями и не имеющими ответов вопросами.
   Валерий вообще был темной лошадкой, ставить на которую она боялась. А тут еще этот темноглазый ребенок, смешной щеночек, сам не понимающий своих, тоже еще темных, едва очерченных, пока что тихо дремлющих стремлений. Глупый, едва ступивший на тропу инстинктов и страстей, куда его толкало молодое тело, начинавшее руководить его холодным и уравновешенным прежде умом.
   - Почему ты выбрал именно ее? - позже спросит у Карена в полном отчаянии отец.
   И Карен, удивившись вопросу, четко, не задумавшись, ответит:
   - Но я никого не выбирал! Все было сделано без меня и до меня, папа! Странно, что ты не догадался об этом.
   Он будто не участвовал в затеянной судьбой игре.
   Карен стал где-то задерживаться, возвращаться домой позже обычного с неестественным, лихорадочным блеском в глазах. Говорил, что занимался, был в библиотеке, гулял... Его объяснения вполне удовлетворяли родителей. Но их подрастающему сыну быстро наскучила примитивная возможность видеть и слышать учительницу на уроках.
   И однажды, когда машина Олеси сломалась (хозяйка всегда пребывала в необдуманной уверенности, что техника должна безупречно работать без всяких осмотров и ремонтов), Карену удалось незаметно проследить ее путь домой. И свой основной наблюдательный пункт мальчик перенес туда.
   Он увидел маленькую Полину, и она ему очень понравилась. Он словно подружился с Глебом с его свободными манерами, изумительной осанкой и игрой с тростью. Он постиг глубину и близость отношений между директором школы и маленькой учительницей литературы, и тотчас возненавидел Малахова.
   Карен стоял в почетном карауле у подъезда Олеси долгими вечерами, пока наконец не становилось темно, холодно, и время начинало напоминать о том, что дома волнуется мать.
   Он попросил отца больше не присылать за ним в школу роскошный "мерс": во-первых, ему неудобно перед остальными, у всех машины попроще, во-вторых, он часто задерживается после уроков в библиотеке на неопределенное время.
   И терпеливо, с книгой в руках, коротал где-нибудь за углом часы и минуты, дожидаясь, когда выйдет Олеся. А дальше действовал по обстоятельствам: либо тайком сопровождал ее до дому и начинал прогуливаться в глубине двора, либо мысленно помахав рукой вслед машине, отправлялся за нею на такси.
   Ох, эти слепые, обожающие его родители! Как мало знали они о своем сыне...
   Прошедшим летом на отдыхе в Турции все просто растопилось от немыслимой жары. Расплавились мозги и мышцы, женщины скинули с себя практически все, но этого никто не заметил, потому что сосредоточить внимание и мысли стало невозможно.
   Почти голенькая, беленькая Сонечка, похожая на летний одуванчик - кажется, дунь, и улетит! - дочка торговца из Перми, неизменно возникала рядом, всегда удачно улучив минутку, когда Маргарита уходила гулять или спала днем вместе с Левоном, плохо переносящим жару, а Ашот уезжал по делам. Он и на отдыхе умудрялся работать.
   А одуванчик никуда не улетал. Наоборот: то вдруг положит розовые невесомые ладошки на плечи Карена, то сядет на пустынном в часы полуденной жары пляже близко-близко и прижмется горячим бедром так крепко, что у мальчика начинает тяжело, молотом, стучать сердце и медленно, нехорошо кружиться голова.
   Нет ничего хуже изматывающего душного летнего безделья, когда и мысли, и воля становятся вялыми, вдруг притупляются, замирают в оцепенении и не поймешь, кто кем руководит: ты своими желаниями или они тобой.
   Наивный, воспитанный в пуритански-строгом доме, Карен долго не мог понять, чего она от него хочет. Беленькая Сонечка плохо знала Москву, где была всего три раза в жизни, но в ее пушистой головке строились кое-какие далеко идущие планы.
   - А где ты живешь в Москве? - спросила она, преданно и заискивающе заглядывая Карену в глаза. - Где-нибудь в центре? Возле Нового Арбата?
   Похоже, кроме Арбата и Тверской, она ничего в городе не запомнила.
   - Бери выше: в Солнцево! - выпалил Карен.
   Этот замечательный район, полный шпаны и гопников, рядом с Переделкино, где была дача Джангировых, Карен облюбовал себе для прогулок, за что Ашот частенько бранил его, хотя понимал, что вряд ли кто-нибудь обидит его сына. Но если Сонечка захочет его когда-нибудь разыскать... Карену стало смешно.
   - Вон где! - протянула Соня с уважением, словно прекрасно понимала, о каком фешенебельном районе Москвы идет речь. - Какой ты красивый, Карик! Какая у тебя кожа!
   И она осторожно провела пальцем по щеке Карена. Потом взяла его руку и положила себе на грудь.
   - Погладь меня! Вот здесь и здесь! И тут тоже немножко... Пойдем вон туда!
   Взмахом руки она указала куда-то налево. Карен не понял, куда именно, потому что глаза неожиданно заволокло. Может, собирался разразиться шторм? Но вокруг ни ветерка, и вода спокойно лижет берег волной, нашептывая ему ласковые, обманные слова. Карен встал, покачиваясь на непослушных ногах, и пошел следом за Сонечкой.
   Слепые, как все родители, Ашот и Маргарита... Они совершенно ничего не заметили в поведении старшего сына. Только вернувшись вечером, Ашот посоветовал Карену не ходить больше на пляж в полдень.
   - Похоже, ты сегодня перегрелся на солнце.
   А Маргарита добавила:
   - Да, днем слишком жарко. Ты и ел как-то неохотно. Тебе лучше выходить второй раз попозже, к самому вечеру.
   И свидания (Карен был послушным сыном) перенесли ближе к закату.
   Но эта связь быстро стала тяготить Карена. Пройдя всю лесенку новых ощущений, он вдруг понял, что больше здесь делать нечего. Первый любовный опыт пережит и исчерпан до конца. По просьбе Карена Джангировы неожиданно улетели в Москву, хотя собирались пробыть в Турции еще две недели. Но здоровье старшего сына, который вдруг начал жаловаться на удушье, было важнее всего, да и Левон тоже беспокоил Маргариту.
   Беленькая Сонечка канула в вечность. Карен почти не вспоминал о ней и только иногда с усмешкой думал, как просто ему удалось с первого раза обвести вокруг пальца родителей. Очевидно, с ними не будет проблем и в дальнейшем.
   Но с Олесей нельзя делать то же самое, что с Соней. Во всяком случае, когда Карен думал об этом, у него становилась мокрой спина, а пальцы рук начинали подрагивать.
   - Все мужчины любят и чувствуют спиной! - поучала Сонечка Карена. - Вот смотри, какая у тебя чуткая спинка...
   Кажется, она была совершенно права.
   Карен не слишком задумывался о своих будущих и возможных отношения с учительницей. Его просто стремительно понесло вперед, и неважно, что там ждет впереди. Сегодня главное - увидеть, как эта женщина выскользнет из машины и пройдет к дому... Перепутанные ветром волосы, развевающаяся юбка, летящая походка на высоких каблуках... И вечер, обнимающий ее нежными темными руками.
 
   В один из первых октябрьских дней Олеся, выйдя из школы, увидела возле своего старенького "москвичонка" ярко-красный "рено" Мэри. Хозяйка стояла возле машины, высокая, в кожаных обтягивающих брюках, сверкая зубами, броскими серьгами, бусами, браслетами... Девочки завистливо оглядывали туалет и фигуру Мэри. Мальчики-старшеклассники и учителя-мужчины, проходя мимо, дарили восторженно-жадные взгляды, и их восхищением она грелась, как яркая змейка на солнце. К ее великому сожалению, Олеся появилась слишком скоро, хотя ждала Мэри именно ее. Мэри тяжело вздохнула и, по-прежнему широко улыбаясь, двинулась к подруге, покачивая на ходу узкими бедрами. Карен, наблюдавший из своего укромного уголка, тоже с удовольствием проследил за походкой и движениями Мэри.
   Довольно преуспевающая манекенщица, она недавно попробовала себя, и не без успеха, в качестве фотомодели. Новая победа подняла ее самооценку настолько высоко, что теперь Мэри не видела себе равных на всей планете. Олеся и Мэри дружили с детства точно так же, как когда-то - их матери, которых давно нет на этом свете, а Мэри несколько лет преспокойно спит с Глебом, не размышляя ни о чем. Да и к чему отягощать совесть ненужными угрызениями?
   - Я свою совесть берегу, - балагурила Мэри, прожигательница жизни. - Я ее дома оставляю, на полочке, когда ухожу. Чтобы не потерять. Оно надежнее.
   Мэри понимала, что Олеся ее любит, хотя иногда совершенно справедливо считает пустоватой и не слишком образованной. Особенно по сравнению с ней, дочерью известного поэта. Но в гордо посаженную ветреную головку Мэри залетали не только глупости. Манекенщицу долго терзала тревога при мысли о том, как отнесется Олеся к связи подружки с Глебом. Хорошо, что Олеся как-то пережила это откровение, однако вряд ли простила подругу до конца. Но вчера Глеб сообщил Мэри, что уходит к какой-то своей новой шлюхе - где он только берет их в таком количестве? - и что Олеся в курсе дела. И Мэри бросилась к ней за помощью.
   - А я тут давно тебя жду, - не слишком уверенно и по привычке развязно начала Мэри. - И вот, представляешь, во время уроков, прямо возле школы, подплывает ко мне хмырь болотный в парусиновых штанах и при кепоне. И говорит: "Женщина, хочешь заработать? Плачу в зеленых сколько пожелаешь!"
   Она на ходу придумала эту историю и захохотала, откинув назад маленькую кудрявую голову и широко открывая большой рот. Олеся, всегда заражавшаяся смехом подружки, фыркнула. Карен наблюдал за ними из-за угла. В висках у него снова тревожно постукивало, рубашка насквозь промокла.
   - Поедем ко мне, - предложила, отсмеявшись, Мэри. - А впрочем, я давно не видела Полинку и соскучилась, так что лучше к тебе. И возьми с собой своего мальчика. Уж больно долго он тебя высматривал! Почти столько же, сколько я.
   Олеся вздрогнула и резко обернулась. Понимая, что прятаться бесполезно, Карен вышел из-за угла и остановился в отдалении.
   - Ну, что мне с ним делать? - безнадежно пробормотала Олеся. - Ходит и смотрит, смотрит и ходит...
   - А разве он умеет только это? - спросила практичная Мэри и тут же добавила. - Попробуй выяснить, может, он справится с чем-нибудь еще? Все всегда надо проверять! Какой красавчик!
   Карен чувствовал себя так, словно его при всех раздели. И бросился бежать, забыв о фамильном достоинстве, о гордом имени, которое носил, став в одно мгновение просто пятнадцатилетним влюбленным подростком. Мэри с восхищением цокнула языком ему вслед.
   - Как тебе не стыдно! - возмущенно сказала Олеся.
   Ей было по-настоящему жалко Карена.
   - Он еще ребенок!
   - Ребенок! - небрежно передразнила ее Мэри. - Я, девушка, никогда не понимала твоих романтизмов и сентиментализмов. И не строй, пожалуйста, из себя идеалистку, у тебя это всегда плохо получалось. А вообще я приехала к тебе за советом. Твой славный папочка вчера наконец раскололся, и мне удалось вытянуть из него всю правду до последней капли: у него опять новая девка! - Мэри снова цокнула языком. - Силен еще твой папахен! Но как же я, Олеся? У меня полетели тормозные колодки... Я не могу жить без него!
   Шаблонная фраза прозвучала столь искренне, а лицо подруги вдруг исказило такое отчаяние, что Олеся, которая сама волком выла от свалившейся на нее непосильной ноши в виде Валерия, Эммы, Карена и всех остальных, взяла себя в руки и твердо заявила:
   - Ты все же попробуешь прожить без него! И плачешь теперь от своей дури!
   - Ты ошибаешься, - пролепетала Мэри. - Плачут как раз чаще от чужой, а не своей дури.
   По ее смуглым щекам текли слезы.
 
   Карен возвратился домой.
   - Что так рано сегодня? - обрадовалась мать. - Ну, конечно, тебе нужно хоть немного передохнуть от бесконечных занятий! Тебе звонила какая-то... - она сделала выразительную паузу неодобрения, - Дина Умберг. Сказала, что одноклассница. Это правда?
   Маргарита смотрела недоверчиво и испытующе. Карен усмехнулся.
   - Да, мама, это правда. Мы с ней вместе учимся. Но ты не тревожься: Дина страшна, как крылатая ракета.
   Карен лгал: Дина была прехорошенькая мордашка, слепо и безответно влюбленная в Карена с первого дня его появления в школе. Из кабинета вышел Ашот.
   - Ты неточен, - улыбнулся он. - Крылатая ракета очень красива. Она страшна совсем другим, но ты ведь имеешь в виду внешность.
   - Ну, значит, папа, Динка ужасна, как автобус, - быстро поменял сравнение Карен.
   - Уже точнее, - Ашот оглядывал сына влюбленными глазами. - Хотя...
   - Ладно, закончили! - прервала грозящий затянуться диалог Маргарита. - Все ракеты и автобусы оставим на потом.
   Просто родители Карена Джангирова недолюбливали всех девочек на свете и подзывать сына к телефону на девичьи голоса особого желания не выражали.
 
   4
 
   Зонт задел низко склонившиеся над тротуаром ветки, и четкий ритм дождя на секунду сломался: сверху обрушился маленький водопад и рванулся по ребрам зонта вниз. Уже с утра низкое серое небо сочилось крупными, тяжелыми каплями, а к вечеру машины скользили с запотевшими изнутри стеклами. За ними расплывались лица, принимая смутные, неясные очертания, как на беглом наброске, сделанном талантливой, но ленивой рукой. Брызги из-под колес летели прямо на стекла нижних этажей. Дома стояли тихие и сосредоточенные. В Москве шли непрерывные дожди поздней осени.
   Карен опять стоял в почетном карауле рядом с домом Олеси. Он видел, что сегодня здесь побывала долгоногая манекенщица в ярком оперении, а после ее ухода приехал Глеб, и через короткое время - директор. Вечер был переполнен визитами, как запланированными, так и внеплановыми. Мэри влетела в квартиру совершенно неожиданно.
   - Да, да, - затараторила она с порога, - я прекрасно знаю твой монолог заранее: мы только несколько дней назад виделись и обо всем договорились. Но это же абсурд! О чем вообще можно договориться?
   - С тобой - ни о чем, - охотно согласилась Олеся.
   Подруга не обиделась. Она была незлобивым, незлопамятным человеком.
   - По-моему, так просто ни с кем. И если мы два дня назад пришли к какому-то выводу, то он сегодня уже недействителен, потому что нисколько не соответствует моему нынешнему настроению.
   - Зависеть от настроения нельзя, - попыталась подискутировать на эту тему Олеся.
   - А от чего же еще? - презрительно уничтожила Мэри всю теоретическую базу учительницы. - От чего мы все тогда зависим? От чего, например, ты зависишь, если не от него? Ох, девушка, лучше не теоретизируй! Ты иногда такое на себя напускаешь, просто оторопь берет! Будь проще! Тогда и жить легче, честное слово!
   - У тебя всегда все восхитительно просто! - с досадой бросила Олеся, раздражаясь, что ей помешали провести вечер так, как она мечтала: в одиночестве, с тихой Полиной за стеной. - Что ж ты тогда не смогла разобраться с моим папенькой?
   - Не просто, но очень хочется, чтобы так было, - неожиданно грустно ответила манекенщица, и в ее глазах вдруг блеснули слезы.
   Она всегда легко, как ребенок, переходила от смеха к слезам и наоборот, сотканная из множества противоречий и контрастов.
   - Я пришла на минутку. Во-первых, я улетаю на месяц за рубеж, мне нужно развеяться и отдохнуть. И еду, конечно, не одна, все тип-топ, но это ты можешь не передавать папеньке. Во-вторых, досаждать я ему не буду, но если он захочет... - Мэри сделала выразительную паузу и погрызла длинный красный ноготь. - Я всегда буду его ждать. В-третьих, пригласи своего мальчика в дом. Он опять торчит под дождем прямо у подъезда. Пожалей ребенка.
   Олеся вздохнула. С одной стороны, все складывалось как нельзя лучше: на редкость удачный "развод" Мэри с Глебом состоялся и прошел без явных потерь и серьезных, видимых разрушений. С другой стороны, Олеся прекрасно понимала, что эта новая, вторая царапина в ее отношениях с подругой вряд ли захочет заживать. И не заживет никогда...
   "Никогда не говори никогда", - вспомнила Олеся один из афоризмов отца.
   Но теперь еще в придачу и мальчик... Тихо стоящий под дождем и вроде бы ничего не требующий ни от кого, в том числе и от Олеси. Хотя с какой стороны посмотреть...
   - На твоем месте, - продолжала рассуждать шалая Мэри, - я бы испытала его в деле. Да, да, девушка, и нечего краснеть, у тебя все равно ничего не получится. Больно мальчик красивый, такие рождаются только в нерусских семьях, - и фотомодель с гордостью посмотрела в зеркало.
   - Я была против вашего расставания, Мэри, - печально сказала Олеся. - Ты ведь знаешь...
   - Я все знаю! - грубовато оборвала ее подруга. - И давай больше не будем говорить на тему Глеба. Ну его! Я хочу совсем о другом.
   - А я не хочу о другом! - закричала Олеся. - И давай тоже не будем об этом!
   Они глянули друга на друга и залились полуистерическим, полуоблегчающим смехом, а потом крепко, дружески обнялись.
   - Ладно, я побежала, - громко заявила Мэри. - У меня прорва дел на сегодняшний вечер. А почему к своей старой бабке не выходит ее маленькая внучка? Эй, Полинка, ты больше не любишь меня?
   Полина вылетела на зов манекенщицы и повисла на ней, болтая ногами и повизгивая от восторга. Олеся прикусила губу. Почему все всегда разваливалось в ее жизни? Правда, разводы и расставания стали за последние десятилетия одной из характерных черт страны. Что-то сломалось вокруг, полетели тормозные колодки, как утверждает Мэри, ослабли какие-то внутренние пружинки, веками поддерживающие основы жизни. Устойчивость не устояла...
   Мэри что-то тихо и ласково нашептывала Полине, целуя ее маленькое ухо. Потом, чтобы окончательно не раскиснуть и снова не разреветься, резко выпрямилась:
   - Ну, все, я помчалась. Целую, обнимаю, приеду - позвоню! Привет!
   И убежала.
   Полина и Олеся долго стояли в передней, не в силах заговорить или просто разбрестись по своим углам. Выручил телефон. Звонил Валерий.
   - Пожалуйста, приезжай, если можешь, - пробормотала Олеся. - Мне плохо, тоскливо... Мэри улетает. И еще не знаю что...
   Полина уже мелодично пела в соседней комнате. Но до приезда Валерия заявился Глеб. Шумный, довольный и собой, и жизнью, он ввалился с пакетами в руках.
   - Разгружай меня, моя девочка! Тут много разных угощений и сюрпризов для тебя и для мартышки!
   Мартышка высунула любопытный нос из двери, с интересом рассматривая пестрые упаковки.
   - Я очень рада, папа, что ты заехал, - сказала Олеся, целуя отца. - Ты не встретил Мэри? Она только что ушла.
   Глеб скорчил уморительную гримасу, отчего Полина громко фыркнула.
   - Ты прекрасно умеешь не вовремя что-нибудь ляпнуть. Пошла в мать. Впрочем, все женщины таковы. Нет, Мэри я не видел. Зато видел кое-кого поинтереснее...
   Олеся насторожилась.
   - Твой рыцарь или паж стоит у подъезда, - торжественно провозгласил Глеб, бросаясь на диван и обнимая Полину. - Почему ты столь сурова к нему?
   - "Здравствуй, князь ты мой прекрасный..." - машинально произнесла Олеся и вдруг заорала, испугав и отца, и дочь, которые одновременно вздрогнули и ошеломленно уставились на нее. - Вы что, все разом повредились в уме? Почему вы без конца твердите об этом мальчике? И почему я должна что-то делать? И что? Что?! Вот Валерий, наоборот, считает, что лучше не обращать никакого внимания! Так кого же мне слушать?!
   - Лучше всего никого, - примиряюще пророкотал Глеб. - А твой Валерий глуп, прости, моя девочка. Хотя я очень люблю его, это моя слабость. Наверное, я вижу в нем сына, которого мне всегда так не хватало, кругом одни девчонки, - и он снова нежно обнял Полину, тесно к нему прильнувшую.
   - Твой сын вот-вот явится, - буркнула Олеся, остывая. - И ты будешь счастлив его лицезреть. Вы стали большими друзьями, просто не разлей вода, но я не понимаю, что вас связывает. Уж слишком вы разные. О чем разговариваете, где бываете? Надеюсь, это не военная тайна и ее можно разглашать?
   Глеб засмеялся.
   - Прости, моя девочка, но рассказывать утомительно совсем неинтересно. Бываем всюду. А о чем говорим... Ну, разве можно хоть что-то здесь запомнить? Опять же - обо всем! Вот за что я обожаю мартышку: она, в отличие от тебя, никогда не задает вопросов.
   - Ее все обожают именно за это, - сказала Олеся и поймала себя на мысли, что вступает в тяжелое и опасное соревнование с дочерью.
   Полина была уже маленькой женщиной, и ее влияние чувствовалось слишком сильно.
   - Мэри ушла, - сообщила она деду, зарываясь лицом в его пышные седеющие волосы. - Она ушла совсем. Она такая красивая!
   Глеб осторожно отодвинул ее от себя.
   - Вот она, проклятая женская солидарность. Надеюсь, ты не воображала себе, что Мэри будет твоей бабушкой вечно?
   - Конечно, воображала, - сказала Полина. - Но не верила.