Страница:
– На каких подмостках?
– На эстраде, приятель.
– Вы музыкант?
– Да. Я классно играю на гитаре.
– Как же к вам обращаться?
– Как вам больше нравится. Я не привередлив, приятель. Шпарьте так, без подготовки.
– Мистер Лефф, вы не слышали никаких выстрелов из комнаты напротив?
– Выстрелов? Так вот что это было!
– Вы их слышали?
– Я слышал что-то подобное, но не обратил внимания. Я работал в этот момент над «Струнными».
– Над чем?
– "Симфонией для двенадцати струнных инструментов". Только не поймите превратно. Это никакая не эстрадная музыка, это джазовая симфония для трех гитар, шести скрипок, двух контрабасов и пианино. То, что я включил пианино, – это, конечно, вольность. Но, черт побери, если бы не было струн и деки, то не было бы и пианино, так ведь?
– Вы пытались что-нибудь разузнать о выстрелах?
– Нет. Я решил, что это автомобильные выхлопы. Здесь все время ездят грузовики. Срезают дорогу на парковую магистраль через эту улицу. Ужасно шумно в этой хибаре. Думаю сваливать отсюда. Как можно сосредоточиться в таком грохоте, а, приятель?
– А на того, кто живет в этой квартире, вы случайно не обратили внимания?
– Вы имеете в виду этого парня с грязевым насосом?
– С чем, с чем?
– С грязевым насосом. Ну, тромбоном. Какой-то мужик вышел оттуда с футляром для тромбона под мышкой.
– У него что-нибудь еще было в руках?
– Нет, только тромбон.
– Вы видели сам инструмент?
– Я видел футляр. Человек ведь не станет таскаться с пустым футляром от тромбона, правда? Это ведь все равно что носить гитару без струн, приятель.
– Вы говорили с ним?
– Так, перебросились двумя словами, – сказал Лефковитц. – Дверь была открыта, когда он проходил. Я заметил футляр, ну и покалякал с ним немного. Он шел халтурить на свадьбу.
– Халтурить?
– Ну да! Подрабатывать. Я ведь сказал вам: парень играет на тромбоне.
– Как он выглядел?
– Высокий мужик со сломанным носом. Темные волосы и темные глаза.
Курил сигару.
– Ты понял, кто это, Мейер? – спросил О'Брайен. – Судя по описанию в деле, похоже, это был наш подопечный. – Он снова повернулся к Лефковитцу. – У него есть шрам рядом с правым глазом?
– Я не приглядывался, – ответил Лефковитц. – Может и есть, почем я знаю.
– А почему вы решили, что он шел на свадьбу?
– Он сам сказал. Сказал, что идет халтурить на свадьбу.
– Он сказал, что будет играть на свадьбе на тромбоне? Он именно так сказал?
– Нет. Он сказал, что идет на свадьбу. Но на кой человеку брать с собой на свадьбу тромбон, если он не собирается играть на нем?
– В какое это было время?
– Представления не имею. Что-то около пяти, я полагаю.
– Ну ладно. Большое спасибо, мистер Лефковитц.
– И от меня, – сказал Лефковитц.
– Что?
– Вам почтение. – Он закрыл дверь.
– Ну, и что ты теперь думаешь? – спросил О'Брайен.
– Ты в первой комнате видел ружье?
– Нет.
– А Лефковитц утверждает, что у нашего приятеля не было в руках ничего, кроме футляра от тромбона. Итак?
– Я вперед тебя догадался, – сказал О'Брайен. – В этом футляре нет никакого тромбона. В нем ружье.
– Угу.
– А раз в нем ружье, то ясно, как дважды два, что если он и будет играть на свадьбе, то никак не на тромбоне.
– Все верно.
– А единственная свадьба сегодня, о которой я знаю, – это свадьба сестры Кареллы.
– Все верно.
– Поэтому давай отправимся туда.
– А может ли человек явиться на банкет с ружьем под мышкой? Ружье ведь не спрячешь так легко. Особенно после того, как ты уже вытащил его из футляра для тромбона, – сказал Мейер – Ну и что?
– А то, что вряд ли он отправился на саму свадьбу. Я думаю, что, скорее всего, он приглядел какое-то место поблизости. Точно так же, как он нашел место поблизости от фотоателье.
– И что это за место? – спросил О'Брайен.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал Мейер. – Но как ты полагаешь, сколько мужчин ходят по улице с футлярами от тромбона?
– Вы действительно потрясающе работаете, ребята! – восхищенно сказал Пуллен.
У детей же на банкете вообще не было никаких огорчений, если только не считать огорчением то, что кое-кто из них опился газировки. Это было лучше, чем пикник в городском парке. Это было лучше, чем посещение цирка!
Это было лучше, чем получить личный автограф капитана Видео, потому что здесь была танцплощадка, по которой можно было носиться до полного самозабвения, скользить и падать до умопомрачения. Можно было вволю путаться под ногами и лавировать между танцующими, а для развитых не по годам одиннадцатилеток открывалась и уникальная возможность ущипнуть кое-кого из подружек невесты за тугой зад или наступить какой-нибудь моднице на великолепный батистовый полол. Словом, это был настоящий рай!
Но Кристин Максуэлл не испытывала райского блаженства. Сидя рядом с Тедди, она со страхом ждала того момента, когда Стив Карелла начнет допрашивать ее. Неужели он думает, что она имеет какое-то отношение к смерти этого старика? Нет, не может быть. Но зачем в таком случае он собирается ее допрашивать? Предстоящий разговор пугал ее.
Но еще больше пугала Кристин неожиданная ревность Коттона Хейза. Она умышленно кокетничала с Джоунзи, чтобы заставить Хейза еще больше оценить неотразимость ее чар. Эта маленькая хитрость ей удалась, даже слишком. Хейз был не просто раздражен, он был взбешен. А она действительно любила его.
Она не променяла бы его и на сотню таких Джоунзи. Даже на тысячу.
– Ах, Тедди, – проговорила она, – что же мне делать?
Лицо Тедди мгновенно стало сосредоточенным. Выражение полнейшего внимания, с которым она слушала всякого, кто обращался к ней, очень может быть, было просто иллюзией. Ведь, в конце концов, если она хотела «расслышать» хоть что-то, она вынуждена была смотреть на губы говорившего. Но одной механической необходимостью нельзя было объяснить то сочувствие, с которым она слушала всякого. Для говорившего Тедди была совершеннейшим резонатором: ее глаза, рот – все лицо выражало полное понимание. Вот и сейчас она слегка наклонила голову, брови ее чуть заметно сдвинулись, а карие глаза с ожиданием остановились на губах Кристин.
– Я сама все испортила, – сказала Кристин, и Тедди наклонилась поближе, следя за движением ее губ и слегка кивнув, чтобы дать понять Кристин, что она ее слушает.
– Мы знакомы с Коттоном не очень давно, – продолжала Кристин. – Наверное, год, но это не слишком большой срок. Он пришел однажды в мой магазин в поисках определенного сорта бумаги для пишущих машинок, на которой была написана какая-то записка с предупреждением кому-то. У меня магазин в Айсоле. – Она сделала паузу. – Он пригласил меня провести с ним вечер, и я согласилась. Все это время мы встречались. – Она снова сделала паузу. Видишь ли, я вдова. Но не вдова по призванию, как некоторые бывают девственницами по призванию или матерями. Нет. Мой муж был пилотом во время второй мировой войны. Он разбился над Окинавой. Мне понадобилось долгое время, чтобы пережить потерю. Но мертвые остаются мертвыми, а живым надо жить дальше. Так что я не вдова по призванию, Тедди. Я не носила все это время рубище и не посыпала голову пеплом. Но... полюбить кого-то снова было трудно. Было трудно найти мужчину, который оказался бы достойным памяти Грега. Но потом появился Коттон...
Тедди кивнула.
– И я снова полюбила. – Она помолчала. – Я не думаю, что он меня любит. Вообще-то я почти уверена в этом. Я действительно считаю, что Коттон еще не готов к тому, чтобы по-настоящему связать свою жизнь с какой-то женщиной. Но я люблю его. И этого достаточно, чтобы быть рядом с ним и быть для него желанной. На данное время этого достаточно. – Она снова сделала паузу. – Я сегодня совершила глупость. Я попыталась заставить его ревновать и, кажется, потеряла его совсем. Коттон не такой человек, которым можно помыкать. Тедди, Тедди, что же мне делать? Что мне, черт побери, делать?
На глазах у нее выступили слезы, и она стала нашаривать рукой сумочку у себя на коленях. Открыв ее, она полезла внутрь, ожидая нащупать в ней привычные вещи, но с удивлением наткнулась на что-то твердое и неподатливое. Она заглянула в сумочку. Оттуда на нее смотрел револьвер Смит и Вессон. 357 Магнум.
– Хорошо, – сказал Карелла и повернулся вновь к Сэму Джоунзу. – А теперь, Джоунзи, давай поговорим серьезно.
Джоунзи кивнул. Лицо его все еще оставалось бледным, руки на коленях по-прежнему дрожали.
– Прежде всего не мог бы ты сообщить мне, куда ты ходил сегодня днем, когда вышел из дома Томми якобы на прогулку?
– Якобы?
– Да, якобы. Куда ты ходил?
– А в чем дело?
– А в том, что кто-то подпилил конец рулевой тяги в машине, и из-за этого она отказала на спуске, причем мы все чуть не отправились на тот свет к чертовой матери. Вот так-то, Джоунзи.
– Я думал, что несчастный случай...
– Ну-ну?
– Я думал, что это просто несчастный случай.
– Да? А ведь ты весьма кстати вышел перед этим из машины. Чтобы купить сигарет, помнишь? Хотя Томми предлагал тебе свои.
– Вы ведь не думаете...
– Я пока ничего не думаю. Я просто хочу узнать, куда это ты ходил утром на прогулку, вот и все.
– Я, право, не помню. Я очень нервничал. Я просто прошелся.
– Куда?
– Я вышел из дома и пошел. Прошел, наверное, а полмили, потом повернул обратно.
– Встретил кого-нибудь по дороге?
– Нет.
– Остановился где-нибудь?
– Нет.
– В таком случае мы располагаем только твоим свидетельством относительно того, где ты находился в тот момент, когда кто-то подпилил рулевую тягу.
– Я не знаю... раз вы ставите вопрос таким образом...
– А как бы ты поставил его, Джоунзи?
– Но зачем бы мне понадобилось... зачем бы мне понадобилось совершить такой идиотский поступок?
Абсолютно ровным голосом Карелла сказал:
– У Томми есть завещание, в котором он оставляет все, что ему принадлежит, тебе.
– Ах, это? Святой Петр, да что у него есть?
– А в самом деле, что у него есть, Джоунзи?
– Да откуда я знаю? То, что он не богат, это точно. Если он умрет, возможно, у него окажется сколько-то денег на его солдатской страховке. Еще у него есть «бьюик» 1958 года и, вероятно, какой-то небольшой счет в банке. Вот и все, что мне известно.
– Похоже, тебе известно очень и очень много.
– Но ведь я его лучший друг. Почему бы мне и не знать этого? И потом, это не такие вещи, которые человек стал бы держать в секрете. Господи, но не думаете же вы, что я попытался бы убить Томми – моего лучшего друга! – из-за нескольких тысяч долларов?
– Это делали и из-за меньших сумм, – бесстрастно сказал Карелла. – И с лучшими друзьями. И с женами и мужьями. С матерями и сыновьями. Некоторые люди любят деньги, Джоунзи.
– Да, но... вы идете по ложному следу. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного.
– И все же по завещанию Томми ты его единственный наследник.
– Теперь он женат. И он изменит его, как только вернется из свадебного путешествия.
– Что может служить чертовски хорошим основанием для того, чтобы убить его сейчас, – сказал Клинг.
– Слушайте, вы, парни, с ума посходили! – воскликнул Джоунзи. – Я бы не сделал этого, Я просто не сделал бы ничего подобного. Вы думаете, я мог убить Бирнбаума? Славного старика, которого я знал с детства? Вы думаете, я мог бы решиться на это?
– И все же кто-то решился, – возразил Карелла.
– Но не я. Зачем бы я стал это делать? – Он сделал паузу и выжидающе посмотрел на детективов. – Во имя святого Петра, стал бы я убивать единственного живого свидетеля этих завещаний? По-вашему, в этом есть хоть какой-то здравый смысл?
– Тут он, похоже, прав, Стив, – сказал Клинг.
– Слушайте, я вам говорю, – продолжал Джоунзи, – я не имел никакого отношения ни к смерти Бирнбаума, ни...
Отчаянный стук в дверь прервал его, В то же мгновение Кристин Максуэлл, не дожидаясь, пока кто-нибудь ей откроет, распахнула дверь и ворвалась в комнату, потрясая револьвером.
– Я нашла это в своей сумочке, – взволнованно затараторила она. То есть не в моей сумочке. Какая-то девица в дамской комнате по ошибке взяла мою, а эту оставила. Я подумала, что это...
– Немножко помедленнее, – попросил Карелла.
– ...моя сумка, и открыла ее, чтоб достать носовой платок, а внутри оказалось вот это. – Она помахала револьвером.
– Прекрати размахивать этой чертовой пушкой, она может оказаться заряженной, – рявкнул Карелла и отобрал у нее револьвер. Затем он кивнул: – Он самый, Берт! – и понюхал ствол. – Нам больше нет необходимости искать револьвер, из которого убили Бирнбаума. – Он повернулся к Кристин: – Так ты говоришь, что это было в твоей сумке?
– Нет. Я только подумала, что это моя сумка. Со мной в дамской комнате была одна блондинка. И, по-видимому, она по ошибке взяла мою сумку. А эту оставила.
– Блондинка? – переспросил Клинг.
– Да.
– Как она выглядела?
– Очень крупная девушка, – сказала Кристин, – в красном шелковом платье.
– Тьфу ты! – воскликнул Клинг. – Я же танцевал с ней перед обедом.
– Пойдем поищем ее. – Карелла направился к двери.
– Да ее, наверное, уже и след... – начал было Клинг, но в этот момент в комнату, задыхаясь, влетел Томми Джордано.
– Стив! – вскричал он. – Стив, я... я с ума схожу от волнения.
– Что случилось?
– Анджела! Я не могу ее нигде найти. Она исчезла!
Глава 11
– На эстраде, приятель.
– Вы музыкант?
– Да. Я классно играю на гитаре.
– Как же к вам обращаться?
– Как вам больше нравится. Я не привередлив, приятель. Шпарьте так, без подготовки.
– Мистер Лефф, вы не слышали никаких выстрелов из комнаты напротив?
– Выстрелов? Так вот что это было!
– Вы их слышали?
– Я слышал что-то подобное, но не обратил внимания. Я работал в этот момент над «Струнными».
– Над чем?
– "Симфонией для двенадцати струнных инструментов". Только не поймите превратно. Это никакая не эстрадная музыка, это джазовая симфония для трех гитар, шести скрипок, двух контрабасов и пианино. То, что я включил пианино, – это, конечно, вольность. Но, черт побери, если бы не было струн и деки, то не было бы и пианино, так ведь?
– Вы пытались что-нибудь разузнать о выстрелах?
– Нет. Я решил, что это автомобильные выхлопы. Здесь все время ездят грузовики. Срезают дорогу на парковую магистраль через эту улицу. Ужасно шумно в этой хибаре. Думаю сваливать отсюда. Как можно сосредоточиться в таком грохоте, а, приятель?
– А на того, кто живет в этой квартире, вы случайно не обратили внимания?
– Вы имеете в виду этого парня с грязевым насосом?
– С чем, с чем?
– С грязевым насосом. Ну, тромбоном. Какой-то мужик вышел оттуда с футляром для тромбона под мышкой.
– У него что-нибудь еще было в руках?
– Нет, только тромбон.
– Вы видели сам инструмент?
– Я видел футляр. Человек ведь не станет таскаться с пустым футляром от тромбона, правда? Это ведь все равно что носить гитару без струн, приятель.
– Вы говорили с ним?
– Так, перебросились двумя словами, – сказал Лефковитц. – Дверь была открыта, когда он проходил. Я заметил футляр, ну и покалякал с ним немного. Он шел халтурить на свадьбу.
– Халтурить?
– Ну да! Подрабатывать. Я ведь сказал вам: парень играет на тромбоне.
– Как он выглядел?
– Высокий мужик со сломанным носом. Темные волосы и темные глаза.
Курил сигару.
– Ты понял, кто это, Мейер? – спросил О'Брайен. – Судя по описанию в деле, похоже, это был наш подопечный. – Он снова повернулся к Лефковитцу. – У него есть шрам рядом с правым глазом?
– Я не приглядывался, – ответил Лефковитц. – Может и есть, почем я знаю.
– А почему вы решили, что он шел на свадьбу?
– Он сам сказал. Сказал, что идет халтурить на свадьбу.
– Он сказал, что будет играть на свадьбе на тромбоне? Он именно так сказал?
– Нет. Он сказал, что идет на свадьбу. Но на кой человеку брать с собой на свадьбу тромбон, если он не собирается играть на нем?
– В какое это было время?
– Представления не имею. Что-то около пяти, я полагаю.
– Ну ладно. Большое спасибо, мистер Лефковитц.
– И от меня, – сказал Лефковитц.
– Что?
– Вам почтение. – Он закрыл дверь.
– Ну, и что ты теперь думаешь? – спросил О'Брайен.
– Ты в первой комнате видел ружье?
– Нет.
– А Лефковитц утверждает, что у нашего приятеля не было в руках ничего, кроме футляра от тромбона. Итак?
– Я вперед тебя догадался, – сказал О'Брайен. – В этом футляре нет никакого тромбона. В нем ружье.
– Угу.
– А раз в нем ружье, то ясно, как дважды два, что если он и будет играть на свадьбе, то никак не на тромбоне.
– Все верно.
– А единственная свадьба сегодня, о которой я знаю, – это свадьба сестры Кареллы.
– Все верно.
– Поэтому давай отправимся туда.
– А может ли человек явиться на банкет с ружьем под мышкой? Ружье ведь не спрячешь так легко. Особенно после того, как ты уже вытащил его из футляра для тромбона, – сказал Мейер – Ну и что?
– А то, что вряд ли он отправился на саму свадьбу. Я думаю, что, скорее всего, он приглядел какое-то место поблизости. Точно так же, как он нашел место поблизости от фотоателье.
– И что это за место? – спросил О'Брайен.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал Мейер. – Но как ты полагаешь, сколько мужчин ходят по улице с футлярами от тромбона?
– Вы действительно потрясающе работаете, ребята! – восхищенно сказал Пуллен.
* * *
Кристин Максуэлл сидела на внутренней веранде дома Кареллы. Внешне она старалась выглядеть спокойной, но подрагивание сложенных на коленях рук выдавало ее. Рядом с ней сидела Тедди Карелла, наблюдая за парами на импровизированной танцплощадке. После застолья пылу у танцующих явно прибавилось. После того как подали последнее блюдо, мужчины налегли на спиртное уже всерьез. Это была свадьба, законный повод повеселиться от души, и родственники, съехавшиеся со всех дальних уголков и собравшиеся сейчас на этой площадке, вовсю предавались безудержному веселью. Многие жены, присутствовавшие на банкете, могли бы прийти в полное отчаяние от этого буйного веселья, если бы не сознание, что подобные праздники бывают не чаще, чем раз в год, и что торопливые поцелуи, полученные украдкой их мужьями от очень дальних кузин, забудутся уже на другой день. И единственное, что скорее всего будет помниться на следующее утро, когда все гонги и молоточки зазвенят в голове, – это то, что накануне было выпито слишком много спиртного.У детей же на банкете вообще не было никаких огорчений, если только не считать огорчением то, что кое-кто из них опился газировки. Это было лучше, чем пикник в городском парке. Это было лучше, чем посещение цирка!
Это было лучше, чем получить личный автограф капитана Видео, потому что здесь была танцплощадка, по которой можно было носиться до полного самозабвения, скользить и падать до умопомрачения. Можно было вволю путаться под ногами и лавировать между танцующими, а для развитых не по годам одиннадцатилеток открывалась и уникальная возможность ущипнуть кое-кого из подружек невесты за тугой зад или наступить какой-нибудь моднице на великолепный батистовый полол. Словом, это был настоящий рай!
Но Кристин Максуэлл не испытывала райского блаженства. Сидя рядом с Тедди, она со страхом ждала того момента, когда Стив Карелла начнет допрашивать ее. Неужели он думает, что она имеет какое-то отношение к смерти этого старика? Нет, не может быть. Но зачем в таком случае он собирается ее допрашивать? Предстоящий разговор пугал ее.
Но еще больше пугала Кристин неожиданная ревность Коттона Хейза. Она умышленно кокетничала с Джоунзи, чтобы заставить Хейза еще больше оценить неотразимость ее чар. Эта маленькая хитрость ей удалась, даже слишком. Хейз был не просто раздражен, он был взбешен. А она действительно любила его.
Она не променяла бы его и на сотню таких Джоунзи. Даже на тысячу.
– Ах, Тедди, – проговорила она, – что же мне делать?
Лицо Тедди мгновенно стало сосредоточенным. Выражение полнейшего внимания, с которым она слушала всякого, кто обращался к ней, очень может быть, было просто иллюзией. Ведь, в конце концов, если она хотела «расслышать» хоть что-то, она вынуждена была смотреть на губы говорившего. Но одной механической необходимостью нельзя было объяснить то сочувствие, с которым она слушала всякого. Для говорившего Тедди была совершеннейшим резонатором: ее глаза, рот – все лицо выражало полное понимание. Вот и сейчас она слегка наклонила голову, брови ее чуть заметно сдвинулись, а карие глаза с ожиданием остановились на губах Кристин.
– Я сама все испортила, – сказала Кристин, и Тедди наклонилась поближе, следя за движением ее губ и слегка кивнув, чтобы дать понять Кристин, что она ее слушает.
– Мы знакомы с Коттоном не очень давно, – продолжала Кристин. – Наверное, год, но это не слишком большой срок. Он пришел однажды в мой магазин в поисках определенного сорта бумаги для пишущих машинок, на которой была написана какая-то записка с предупреждением кому-то. У меня магазин в Айсоле. – Она сделала паузу. – Он пригласил меня провести с ним вечер, и я согласилась. Все это время мы встречались. – Она снова сделала паузу. Видишь ли, я вдова. Но не вдова по призванию, как некоторые бывают девственницами по призванию или матерями. Нет. Мой муж был пилотом во время второй мировой войны. Он разбился над Окинавой. Мне понадобилось долгое время, чтобы пережить потерю. Но мертвые остаются мертвыми, а живым надо жить дальше. Так что я не вдова по призванию, Тедди. Я не носила все это время рубище и не посыпала голову пеплом. Но... полюбить кого-то снова было трудно. Было трудно найти мужчину, который оказался бы достойным памяти Грега. Но потом появился Коттон...
Тедди кивнула.
– И я снова полюбила. – Она помолчала. – Я не думаю, что он меня любит. Вообще-то я почти уверена в этом. Я действительно считаю, что Коттон еще не готов к тому, чтобы по-настоящему связать свою жизнь с какой-то женщиной. Но я люблю его. И этого достаточно, чтобы быть рядом с ним и быть для него желанной. На данное время этого достаточно. – Она снова сделала паузу. – Я сегодня совершила глупость. Я попыталась заставить его ревновать и, кажется, потеряла его совсем. Коттон не такой человек, которым можно помыкать. Тедди, Тедди, что же мне делать? Что мне, черт побери, делать?
На глазах у нее выступили слезы, и она стала нашаривать рукой сумочку у себя на коленях. Открыв ее, она полезла внутрь, ожидая нащупать в ней привычные вещи, но с удивлением наткнулась на что-то твердое и неподатливое. Она заглянула в сумочку. Оттуда на нее смотрел револьвер Смит и Вессон. 357 Магнум.
* * *
– Они выезжают сюда, Стив, – сказал Клинг, повесив трубку. – Я объяснил им ситуацию. Они пройдут через соседнюю улицу.– Хорошо, – сказал Карелла и повернулся вновь к Сэму Джоунзу. – А теперь, Джоунзи, давай поговорим серьезно.
Джоунзи кивнул. Лицо его все еще оставалось бледным, руки на коленях по-прежнему дрожали.
– Прежде всего не мог бы ты сообщить мне, куда ты ходил сегодня днем, когда вышел из дома Томми якобы на прогулку?
– Якобы?
– Да, якобы. Куда ты ходил?
– А в чем дело?
– А в том, что кто-то подпилил конец рулевой тяги в машине, и из-за этого она отказала на спуске, причем мы все чуть не отправились на тот свет к чертовой матери. Вот так-то, Джоунзи.
– Я думал, что несчастный случай...
– Ну-ну?
– Я думал, что это просто несчастный случай.
– Да? А ведь ты весьма кстати вышел перед этим из машины. Чтобы купить сигарет, помнишь? Хотя Томми предлагал тебе свои.
– Вы ведь не думаете...
– Я пока ничего не думаю. Я просто хочу узнать, куда это ты ходил утром на прогулку, вот и все.
– Я, право, не помню. Я очень нервничал. Я просто прошелся.
– Куда?
– Я вышел из дома и пошел. Прошел, наверное, а полмили, потом повернул обратно.
– Встретил кого-нибудь по дороге?
– Нет.
– Остановился где-нибудь?
– Нет.
– В таком случае мы располагаем только твоим свидетельством относительно того, где ты находился в тот момент, когда кто-то подпилил рулевую тягу.
– Я не знаю... раз вы ставите вопрос таким образом...
– А как бы ты поставил его, Джоунзи?
– Но зачем бы мне понадобилось... зачем бы мне понадобилось совершить такой идиотский поступок?
Абсолютно ровным голосом Карелла сказал:
– У Томми есть завещание, в котором он оставляет все, что ему принадлежит, тебе.
– Ах, это? Святой Петр, да что у него есть?
– А в самом деле, что у него есть, Джоунзи?
– Да откуда я знаю? То, что он не богат, это точно. Если он умрет, возможно, у него окажется сколько-то денег на его солдатской страховке. Еще у него есть «бьюик» 1958 года и, вероятно, какой-то небольшой счет в банке. Вот и все, что мне известно.
– Похоже, тебе известно очень и очень много.
– Но ведь я его лучший друг. Почему бы мне и не знать этого? И потом, это не такие вещи, которые человек стал бы держать в секрете. Господи, но не думаете же вы, что я попытался бы убить Томми – моего лучшего друга! – из-за нескольких тысяч долларов?
– Это делали и из-за меньших сумм, – бесстрастно сказал Карелла. – И с лучшими друзьями. И с женами и мужьями. С матерями и сыновьями. Некоторые люди любят деньги, Джоунзи.
– Да, но... вы идете по ложному следу. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного.
– И все же по завещанию Томми ты его единственный наследник.
– Теперь он женат. И он изменит его, как только вернется из свадебного путешествия.
– Что может служить чертовски хорошим основанием для того, чтобы убить его сейчас, – сказал Клинг.
– Слушайте, вы, парни, с ума посходили! – воскликнул Джоунзи. – Я бы не сделал этого, Я просто не сделал бы ничего подобного. Вы думаете, я мог убить Бирнбаума? Славного старика, которого я знал с детства? Вы думаете, я мог бы решиться на это?
– И все же кто-то решился, – возразил Карелла.
– Но не я. Зачем бы я стал это делать? – Он сделал паузу и выжидающе посмотрел на детективов. – Во имя святого Петра, стал бы я убивать единственного живого свидетеля этих завещаний? По-вашему, в этом есть хоть какой-то здравый смысл?
– Тут он, похоже, прав, Стив, – сказал Клинг.
– Слушайте, я вам говорю, – продолжал Джоунзи, – я не имел никакого отношения ни к смерти Бирнбаума, ни...
Отчаянный стук в дверь прервал его, В то же мгновение Кристин Максуэлл, не дожидаясь, пока кто-нибудь ей откроет, распахнула дверь и ворвалась в комнату, потрясая револьвером.
– Я нашла это в своей сумочке, – взволнованно затараторила она. То есть не в моей сумочке. Какая-то девица в дамской комнате по ошибке взяла мою, а эту оставила. Я подумала, что это...
– Немножко помедленнее, – попросил Карелла.
– ...моя сумка, и открыла ее, чтоб достать носовой платок, а внутри оказалось вот это. – Она помахала револьвером.
– Прекрати размахивать этой чертовой пушкой, она может оказаться заряженной, – рявкнул Карелла и отобрал у нее револьвер. Затем он кивнул: – Он самый, Берт! – и понюхал ствол. – Нам больше нет необходимости искать револьвер, из которого убили Бирнбаума. – Он повернулся к Кристин: – Так ты говоришь, что это было в твоей сумке?
– Нет. Я только подумала, что это моя сумка. Со мной в дамской комнате была одна блондинка. И, по-видимому, она по ошибке взяла мою сумку. А эту оставила.
– Блондинка? – переспросил Клинг.
– Да.
– Как она выглядела?
– Очень крупная девушка, – сказала Кристин, – в красном шелковом платье.
– Тьфу ты! – воскликнул Клинг. – Я же танцевал с ней перед обедом.
– Пойдем поищем ее. – Карелла направился к двери.
– Да ее, наверное, уже и след... – начал было Клинг, но в этот момент в комнату, задыхаясь, влетел Томми Джордано.
– Стив! – вскричал он. – Стив, я... я с ума схожу от волнения.
– Что случилось?
– Анджела! Я не могу ее нигде найти. Она исчезла!
Глава 11
Откуда-то несло сигаретным дымом. Где-то вдали виднелся квадратный столб света и в нем силуэт мужчины. Боль была нестерпимой. Она пульсировала, вибрировала и ныла на тысячу пронзительных голосов. Было ощущение, что по лицу сочится что-то теплое и густое.
Коттон Хейз изо всех сил боролся с беспамятством. Он чувствовал, что его колотит. Казалось, каждая частичка его тела описывает бесконечные круги в абсолютной тошнотворной черноте. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что он неподвижно лежит распростертый на спине, и тем не менее он почти готов был поклясться, что руки у него судорожно сжимаются, пытаясь ухватить что-то, а ноги непроизвольно дергаются. Одна сторона лица болела невыносимо. В конце концов, именно эта боль, пронизывавшая его жгучим огнем, и помогла ему справиться с беспамятством, пробудив к жизни сначала его мозг, а потом и тело. Он приоткрыл глаза.
Теперь сигарой пахло просто одуряюще. Этот запах наполнил его ноздри, к которым вновь вернулась острота обоняния, зловонием тысячи салунов. Столб света безжалостно пронизывал его насквозь, он лился и лился через открытое окно в дальнем конце комнаты, вспыхивая солнечными лучами. У окна спиной к Хейзу стоял мужчина.
Хейз попытался приподняться, но тошнота тут же вновь накинулась на него с пугающей внезапностью. Она вплыла в голову и затем камнем обрушилась куда-то в низ живота. Он лежал не двигаясь, боясь пошевелиться, уже ясно понимая теперь, что та сторона его лица, куда пришелся неожиданный удар, разбита в кровь и что именно ее тепло он и ощущал кожей, пока находился без сознания. Тошнота прошла. Он чувствовал, как кровь продолжает сочиться у него по скуле, стекая на шею. Он почти ощущал, как ее капли прокатываются по коже и мгновенно впитываются воротником белой рубашки. Он чувствовал себя так, словно вновь родился на свет, и его обоняние, зрение и слух еще не утратили сверхъестественной остроты. И, как всякий новорожденный, он был еще очень слаб. Он понимал, что если попробует встать, то тут же упадет лицом вниз.
Он слегка повернул голову налево. Он ясно видел мужчину в другом конце комнаты: тот сидел на корточках перед окном, и в свете яркого солнца вея его мощная скульптурная фигура была как бы охвачена лижущими языками пламени.
У мужчины были черные волосы, прижатые тугой шерстяной шапочкой. Лоб в профиль, казалось, был необычайных размеров, из-под кустистых нахмуренных бровей выдавался вперед свернутый набок нос. Рядом с правым глазом на плотно натянутой коже выделялся небольшой уродливый шрам. Вместо рта была узкая, почти безгубая щель, глубоко вдавленная в лицо над выступавшим подбородком, словно прорез между лошадиными ягодицами. Шея была толстой, плечи бугрились под синей тенниской, мускулистые руки сплошь заросли черными волосами, напоминавшими стальную щетину. Огромной рукой он сжимал ствол ружья. Ружье, как заметил Хейз, было оборудовано оптическим прицелом. На полу, рядом с ботинком правой ноги, стояла открытая коробка с патронами.
«В моем состоянии нечего и думать лезть с этим типом в драку, – подумал Хейз. – Впрочем, с ним, пожалуй, не стоит лезть в драку и в любом состоянии. Он похож на человека, который может разорвать телефонный справочник на шестнадцать квадратов. Он похож на человека, который может позволить полуторке проехать по его надутой груди. Он похож на самого сволочного сукина сына, которого я когда-либо встречал в жизни, и я вовсе не горю желанием лезть с ним в драку. Сейчас, а может быть, и вообще. Но в руке у него не что-нибудь, а ружье, и оно с оптическим прицелом, и ясно, как божий день, что он не собирается ковырять им в зубах. Мой пистолет все еще при мне? Или он разоружил меня?»
Хейз опустил глаза к переносице и посмотрел вниз.
Он увидел, что ворот его белой рубашки измазан в крови. Он увидел, что кобура, которую он носил под мышкой, сейчас сбилась ему на грудь. Кобура была пустой. «Мне ничего не остается, как лежать здесь, – думал он, и ждать, когда ко мне вернутся силы. И молиться, чтобы он не укокошил кого-нибудь из тех, кто пришел на банкет».
Машина могла развивать довольно высокую скорость на прямых участках пути, и сейчас Бен делал все возможное, чтобы подтвердить рекламу фирмы.
Опустив верх автомобиля, не отрывая ноги от акселератора, он несся по бульварному шоссе Семплар со скоростью восемьдесят пять миль в час, готовый вот-вот взлететь.
Рядом с ним сидела Анджела Джордано, урожденная Анджела Карелла. Ветер трепал по плечам ее длинные темные волосы, и она смотрела на дорогу расширенными от страха глазами в полной уверенности, что ей суждено разбиться в день свадьбы.
– Бен, ты можешь ехать помедленнее? – взмолилась она.
– Я люблю быструю езду, – ответил он. – Анджела, ты должна выслушать меня.
– Я слушаю тебя, Бен, но мне страшно. Если только другой автомобиль...
– Со мной можешь не волноваться! – отрезал он, – Я – лучший водитель, какой есть в Риверхеде. Ты в надежных руках.
– Ну хорошо, Бен. – Она сцепила руки на коленях и, проглотив комок в горле, продолжала, не отрываясь, смотреть на дорогу.
– Все-таки ты вышла за него замуж, – произнес Бен.
– Да.
– Почему?
– Ах, Бен, право, мы все это уже выяснили на танцплощадке. Я бы не поехала с тобой, если бы знала...
– А почему же ты поехала? – быстро спросил он.
– Потому что ты сказал, что хочешь прокатить меня напоследок. Вокруг квартала, ты сказал. Ладно, я тебе поверила. Но сейчас мы едем не вокруг квартала, мы уже на шоссе, ведущем к соседнему штату, и едешь ты со слишком большой скоростью. Бен, ну, пожалуйста, поезжай помедленнее!
– Нет, – отрубил он. – Почему ты вышла за него замуж?
– Потому что я его люблю. Тебя это устраивает?
– Я тебе не верю.
– Поверь мне. Пожалуйста, поверь мне.
– Я не верю. Как ты можешь любить его? Банковский клерк! Господи боже мой, Анджела, он ведь банковский клерк!
– Я люблю его.
– Что он может тебе предложить? Что он вообще может тебе дать?
– Он не обязан мне ничего давать, – ответила Анджела. – Я его люблю.
– Я интереснее, чем он, – сказал Бен.
– Возможно.
– Я буду зубным врачом.
– Да.
– Почему ты за него вышла замуж?
– Бен, ну, пожалуйста, пожалуйста, помедленнее. Я... – Ее глаза расширились: – Бен! Берегись!
«Бьюик» выскочил навстречу им совершенно неожиданно, обгоняя автомобиль, ехавший впереди него. Он несся, как паровоз, будучи не в состоянии вернуться назад из-за другого автомобиля, обреченный на обгон и полный решимости успеть достичь убежища на своей полосе, поддав еще газу. Бен сразу же понял всю безвыходность ситуации и рванул руль направо. «Бьюик» с ревом и свистом, словно пикирующий самолет, пронесся мимо на расстоянии ширины ступни, чуть не задев его задним крылом, а маленький «эм-джи» взлетел на крутую травянистую обочину и тут же резко дернулся налево, когда Бон снова рванул руль. В какую-то секунду Анджела подумала, что машина перевернется.
Взвизгнули шины, автомобиль юзом снова вынесло на шоссе, но Бен тут же выровнял машину и изо всех сил нажал на педаль акселератора. Стрелка спидометра взлетела к отметке 90.
Анджела лишилась дара речи. Она сидела рядом, ловя ртом воздух. В конце концов она закрыла глаза. Она не будет смотреть. Она не может на это смотреть.
– И все равно еще не поздно, – снова загудел Бен.
Его голос странно отдавался у нее в ушах. Глаза ее были закрыты. И голос звучал непривычно глухо и многозначительно, с каким-то монотонным жужжанием.
– Все равно еще не поздно. Ты еще можешь из всего этого выскочить. Ты можешь потребовать аннулировать брак. Он не тот человек, который тебе нужен, Анджела. Ты все равно в этом убедишься. Избавься от него, Анджела. Анджела, я люблю тебя! Ты еще можешь все поломать.
Она покачала головой, не открывая глаз.
– Не езди в свадебное путешествие, Анджела. Не езди с ним. Скажи ему, что ты сделала ошибку. Еще не поздно. Ты поступишь правильно. Иначе...
Анджела снова покачала головой. Слабым голосом она прошептала:
– Отвези меня назад, Бен.
– Я буду ждать тебя, Анджела. Пошли его к черту. Он тебе не пара. Сделай это сама, Анджела. Скажи ему, скажи ему.
– Бен, отвези меня назад, – пробормотала она. – Пожалуйста, отвези меня назад. Пожалуйста. Пожалуйста. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
– Ты скажешь ему? Ты скажешь, что ты хочешь все аннулировать?
– Бен, пожалуйста, пожалуйста...
– Ты скажешь?
– Да, – ответила она. – Я скажу ему. – Ей было наплевать на то, что она говорит неправду. Ей хотелось только одного: чтобы эта кошмарная поездка кончилась и она избавилась от этого человека. – Да, – снова солгала она и с еще большей убедительностью добавила: – Да, отвези меня назад, и я все ему скажу. Отвези меня назад, Бен.
– Я тебе не верю. Ты ему ничего не скажешь.
– Нет, скажу!
– Ты любишь меня?
На это она не могла ответить.
– Ты любишь меня?
– Нет, – она начала горько плакать. – Я люблю Томми, я люблю Томми! Почему ты так поступаешь со мной, Бен? Почему ты так меня мучаешь? Если ты хоть когда-нибудь любил меня, отвези меня назад! Пожалуйста, отвези меня назад!
– Ну хорошо, – внезапно сказал он.
Резко затормозив, он развернулся на сто восемьдесят градусов и вновь нажал на акселератор. На спидометр Анджела больше не смотрела.
Когда «эм-джи» подъехал к дому Кареллы, у обочины их ждал Томми. Анджела выскочила из машины и кинулась к нему в объятия. Он на секунду прижал ее к себе и затем набросился на Бена:
– Какого черта, Бен! Что ты выдумал?
– Это была просто свадебная шутка, – ответил тот, криво улыбаясь.
– Похищение невесты, понимаешь? Просто шутка.
– У тебя совершенно идиотское чувство юмора. Радуйся, что я не дал тебе пинка в задницу, чтобы ты летел со всех ног. Мы все тут чуть с ума не посходили, пока не заметили, что твоя машина исчезла. Черт подери, Бен, по-моему, это совсем не смешно. По-моему, это абсолютно не смешно. Черт подери, я все-таки, наверное, дам тебе по заднице!
– Ну же, ну же, где твое чувство юмора? – проговорил Бен, снова криво улыбаясь.
– Да иди ты, подонок! – отрезал Томми. Он обнял Анджелу за талию: – Пойдем, моя радость, пойдем в дом.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – спросил Бен робко.
– Уходи, оставайся, делай, что хочешь. Но только не приближайся к Анджеле.
Коттон Хейз изо всех сил боролся с беспамятством. Он чувствовал, что его колотит. Казалось, каждая частичка его тела описывает бесконечные круги в абсолютной тошнотворной черноте. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что он неподвижно лежит распростертый на спине, и тем не менее он почти готов был поклясться, что руки у него судорожно сжимаются, пытаясь ухватить что-то, а ноги непроизвольно дергаются. Одна сторона лица болела невыносимо. В конце концов, именно эта боль, пронизывавшая его жгучим огнем, и помогла ему справиться с беспамятством, пробудив к жизни сначала его мозг, а потом и тело. Он приоткрыл глаза.
Теперь сигарой пахло просто одуряюще. Этот запах наполнил его ноздри, к которым вновь вернулась острота обоняния, зловонием тысячи салунов. Столб света безжалостно пронизывал его насквозь, он лился и лился через открытое окно в дальнем конце комнаты, вспыхивая солнечными лучами. У окна спиной к Хейзу стоял мужчина.
Хейз попытался приподняться, но тошнота тут же вновь накинулась на него с пугающей внезапностью. Она вплыла в голову и затем камнем обрушилась куда-то в низ живота. Он лежал не двигаясь, боясь пошевелиться, уже ясно понимая теперь, что та сторона его лица, куда пришелся неожиданный удар, разбита в кровь и что именно ее тепло он и ощущал кожей, пока находился без сознания. Тошнота прошла. Он чувствовал, как кровь продолжает сочиться у него по скуле, стекая на шею. Он почти ощущал, как ее капли прокатываются по коже и мгновенно впитываются воротником белой рубашки. Он чувствовал себя так, словно вновь родился на свет, и его обоняние, зрение и слух еще не утратили сверхъестественной остроты. И, как всякий новорожденный, он был еще очень слаб. Он понимал, что если попробует встать, то тут же упадет лицом вниз.
Он слегка повернул голову налево. Он ясно видел мужчину в другом конце комнаты: тот сидел на корточках перед окном, и в свете яркого солнца вея его мощная скульптурная фигура была как бы охвачена лижущими языками пламени.
У мужчины были черные волосы, прижатые тугой шерстяной шапочкой. Лоб в профиль, казалось, был необычайных размеров, из-под кустистых нахмуренных бровей выдавался вперед свернутый набок нос. Рядом с правым глазом на плотно натянутой коже выделялся небольшой уродливый шрам. Вместо рта была узкая, почти безгубая щель, глубоко вдавленная в лицо над выступавшим подбородком, словно прорез между лошадиными ягодицами. Шея была толстой, плечи бугрились под синей тенниской, мускулистые руки сплошь заросли черными волосами, напоминавшими стальную щетину. Огромной рукой он сжимал ствол ружья. Ружье, как заметил Хейз, было оборудовано оптическим прицелом. На полу, рядом с ботинком правой ноги, стояла открытая коробка с патронами.
«В моем состоянии нечего и думать лезть с этим типом в драку, – подумал Хейз. – Впрочем, с ним, пожалуй, не стоит лезть в драку и в любом состоянии. Он похож на человека, который может разорвать телефонный справочник на шестнадцать квадратов. Он похож на человека, который может позволить полуторке проехать по его надутой груди. Он похож на самого сволочного сукина сына, которого я когда-либо встречал в жизни, и я вовсе не горю желанием лезть с ним в драку. Сейчас, а может быть, и вообще. Но в руке у него не что-нибудь, а ружье, и оно с оптическим прицелом, и ясно, как божий день, что он не собирается ковырять им в зубах. Мой пистолет все еще при мне? Или он разоружил меня?»
Хейз опустил глаза к переносице и посмотрел вниз.
Он увидел, что ворот его белой рубашки измазан в крови. Он увидел, что кобура, которую он носил под мышкой, сейчас сбилась ему на грудь. Кобура была пустой. «Мне ничего не остается, как лежать здесь, – думал он, и ждать, когда ко мне вернутся силы. И молиться, чтобы он не укокошил кого-нибудь из тех, кто пришел на банкет».
* * *
Черный автомобиль марки «эм-джи» с откидным верхом был подарен Бену Дарси родителями. Не зная, что он и без того решил стать зубным врачом, они преподнесли ему сверкавший глянцем, с низкой посадкой автомобиль в виде своего рода взятки. Бен принял взятку и поступил, как они и хотели, в зубоврачебную школу, не нарушив, впрочем, при этом никаких своих планов. Все остались довольны.Машина могла развивать довольно высокую скорость на прямых участках пути, и сейчас Бен делал все возможное, чтобы подтвердить рекламу фирмы.
Опустив верх автомобиля, не отрывая ноги от акселератора, он несся по бульварному шоссе Семплар со скоростью восемьдесят пять миль в час, готовый вот-вот взлететь.
Рядом с ним сидела Анджела Джордано, урожденная Анджела Карелла. Ветер трепал по плечам ее длинные темные волосы, и она смотрела на дорогу расширенными от страха глазами в полной уверенности, что ей суждено разбиться в день свадьбы.
– Бен, ты можешь ехать помедленнее? – взмолилась она.
– Я люблю быструю езду, – ответил он. – Анджела, ты должна выслушать меня.
– Я слушаю тебя, Бен, но мне страшно. Если только другой автомобиль...
– Со мной можешь не волноваться! – отрезал он, – Я – лучший водитель, какой есть в Риверхеде. Ты в надежных руках.
– Ну хорошо, Бен. – Она сцепила руки на коленях и, проглотив комок в горле, продолжала, не отрываясь, смотреть на дорогу.
– Все-таки ты вышла за него замуж, – произнес Бен.
– Да.
– Почему?
– Ах, Бен, право, мы все это уже выяснили на танцплощадке. Я бы не поехала с тобой, если бы знала...
– А почему же ты поехала? – быстро спросил он.
– Потому что ты сказал, что хочешь прокатить меня напоследок. Вокруг квартала, ты сказал. Ладно, я тебе поверила. Но сейчас мы едем не вокруг квартала, мы уже на шоссе, ведущем к соседнему штату, и едешь ты со слишком большой скоростью. Бен, ну, пожалуйста, поезжай помедленнее!
– Нет, – отрубил он. – Почему ты вышла за него замуж?
– Потому что я его люблю. Тебя это устраивает?
– Я тебе не верю.
– Поверь мне. Пожалуйста, поверь мне.
– Я не верю. Как ты можешь любить его? Банковский клерк! Господи боже мой, Анджела, он ведь банковский клерк!
– Я люблю его.
– Что он может тебе предложить? Что он вообще может тебе дать?
– Он не обязан мне ничего давать, – ответила Анджела. – Я его люблю.
– Я интереснее, чем он, – сказал Бен.
– Возможно.
– Я буду зубным врачом.
– Да.
– Почему ты за него вышла замуж?
– Бен, ну, пожалуйста, пожалуйста, помедленнее. Я... – Ее глаза расширились: – Бен! Берегись!
«Бьюик» выскочил навстречу им совершенно неожиданно, обгоняя автомобиль, ехавший впереди него. Он несся, как паровоз, будучи не в состоянии вернуться назад из-за другого автомобиля, обреченный на обгон и полный решимости успеть достичь убежища на своей полосе, поддав еще газу. Бен сразу же понял всю безвыходность ситуации и рванул руль направо. «Бьюик» с ревом и свистом, словно пикирующий самолет, пронесся мимо на расстоянии ширины ступни, чуть не задев его задним крылом, а маленький «эм-джи» взлетел на крутую травянистую обочину и тут же резко дернулся налево, когда Бон снова рванул руль. В какую-то секунду Анджела подумала, что машина перевернется.
Взвизгнули шины, автомобиль юзом снова вынесло на шоссе, но Бен тут же выровнял машину и изо всех сил нажал на педаль акселератора. Стрелка спидометра взлетела к отметке 90.
Анджела лишилась дара речи. Она сидела рядом, ловя ртом воздух. В конце концов она закрыла глаза. Она не будет смотреть. Она не может на это смотреть.
– И все равно еще не поздно, – снова загудел Бен.
Его голос странно отдавался у нее в ушах. Глаза ее были закрыты. И голос звучал непривычно глухо и многозначительно, с каким-то монотонным жужжанием.
– Все равно еще не поздно. Ты еще можешь из всего этого выскочить. Ты можешь потребовать аннулировать брак. Он не тот человек, который тебе нужен, Анджела. Ты все равно в этом убедишься. Избавься от него, Анджела. Анджела, я люблю тебя! Ты еще можешь все поломать.
Она покачала головой, не открывая глаз.
– Не езди в свадебное путешествие, Анджела. Не езди с ним. Скажи ему, что ты сделала ошибку. Еще не поздно. Ты поступишь правильно. Иначе...
Анджела снова покачала головой. Слабым голосом она прошептала:
– Отвези меня назад, Бен.
– Я буду ждать тебя, Анджела. Пошли его к черту. Он тебе не пара. Сделай это сама, Анджела. Скажи ему, скажи ему.
– Бен, отвези меня назад, – пробормотала она. – Пожалуйста, отвези меня назад. Пожалуйста. Пожалуйста. Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...
– Ты скажешь ему? Ты скажешь, что ты хочешь все аннулировать?
– Бен, пожалуйста, пожалуйста...
– Ты скажешь?
– Да, – ответила она. – Я скажу ему. – Ей было наплевать на то, что она говорит неправду. Ей хотелось только одного: чтобы эта кошмарная поездка кончилась и она избавилась от этого человека. – Да, – снова солгала она и с еще большей убедительностью добавила: – Да, отвези меня назад, и я все ему скажу. Отвези меня назад, Бен.
– Я тебе не верю. Ты ему ничего не скажешь.
– Нет, скажу!
– Ты любишь меня?
На это она не могла ответить.
– Ты любишь меня?
– Нет, – она начала горько плакать. – Я люблю Томми, я люблю Томми! Почему ты так поступаешь со мной, Бен? Почему ты так меня мучаешь? Если ты хоть когда-нибудь любил меня, отвези меня назад! Пожалуйста, отвези меня назад!
– Ну хорошо, – внезапно сказал он.
Резко затормозив, он развернулся на сто восемьдесят градусов и вновь нажал на акселератор. На спидометр Анджела больше не смотрела.
Когда «эм-джи» подъехал к дому Кареллы, у обочины их ждал Томми. Анджела выскочила из машины и кинулась к нему в объятия. Он на секунду прижал ее к себе и затем набросился на Бена:
– Какого черта, Бен! Что ты выдумал?
– Это была просто свадебная шутка, – ответил тот, криво улыбаясь.
– Похищение невесты, понимаешь? Просто шутка.
– У тебя совершенно идиотское чувство юмора. Радуйся, что я не дал тебе пинка в задницу, чтобы ты летел со всех ног. Мы все тут чуть с ума не посходили, пока не заметили, что твоя машина исчезла. Черт подери, Бен, по-моему, это совсем не смешно. По-моему, это абсолютно не смешно. Черт подери, я все-таки, наверное, дам тебе по заднице!
– Ну же, ну же, где твое чувство юмора? – проговорил Бен, снова криво улыбаясь.
– Да иди ты, подонок! – отрезал Томми. Он обнял Анджелу за талию: – Пойдем, моя радость, пойдем в дом.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – спросил Бен робко.
– Уходи, оставайся, делай, что хочешь. Но только не приближайся к Анджеле.