Макдональд Росс. Неукротимый враг

   Отец сидел на кровати, неестественно держа ее за руку. Рядом стоял доктор Джеффри и говорил, обращаясь к ним обоим, что Сэнди нужно положить в больницу.
   — Рекомендую психиатрическую клинику в Уэствуде.
   — Это не безумно дорого? — спросил Себастьян.
   — Не дороже, чем в других больницах. Хорошее психиатрическое лечение всегда недешево.
   Весь сникнув, Себастьян покачал головой.
   — Не знаю, как буду расплачиваться за это. Я сделал все, что мог, чтобы занять денег для внесения залога.
   Сэнди тяжело подняла веки. Покусывая губы, она сказала:
   — Пусть меня посадят в тюрьму. Это ничего не будет стоить.
   — Нет, — ответила мать. — Мы продадим дом.
   — Только не сейчас, — встрепенулся Себастьян. — На нынешнем рынке мы не вернем даже своих денег.
   Дочь вырвала у него свою руку.
   — Ну почему вы не дали мне умереть? Это решило бы все проблемы!
   — Случай тяжелый, — констатировал Джеффри. — Я вызову «скорую».
   Себастьян поднялся.
   — Позвольте, я ее отвезу. За «скорую» надо платить.
   — Простите, но в таких обстоятельствах необходима «скорая».
   Я прошел за Джеффри в кабинет, где стоял телефон. Он позвонил и положил трубку.
   — Да? — он жестко и вопрошающе посмотрел на меня.
   — Насколько серьезно она больна?
   — Не знаю. Очевидно, у нее было какое-то потрясение. Но я не специалист по психиатрии. Поэтому я хочу немедленно направить ее к психиатру. Необходимо обеспечить ее безопасность.
   — Думаете, она опять будет покушаться?
   — Мы должны исходить из такого предположения. Я бы сказал, весьма вероятно, что будет. Она говорила мне, что планировала сделать это над собой уже несколько месяцев. Этим летом она принимала ЛСД, и у нее была плохая реакция. Последствия сказываются до сих пор.
   — Она сама вам сказала?
   — Да. Именно этим можно объяснить ее личностные изменения за последние месяцы. Для этого достаточно одной дозы если она неверно подействует на организм. Сэнди утверждает, что больше она не принимала — только одну дозу в кусочке сахара.
   — Она сказала вам, где взяла его?
   — Нет. Очевидно, кого-то выгораживает.
   Я достал кусочки сахара, взятые на кухне Лупа, и протянул один из них Джеффри.
   — Этот почти наверняка оттуда же. Вы можете отдать его на анализ?
   — Буду рад сделать это. Где вы нашли его?
   — В квартире Лупа Риверы. Того самого, кого она ударила позавчера по голове. Если я сумею доказать, что он давал ей ЛСД...
   От возбуждения Джеффри встал со стула.
   — Понял вас. Почему бы мне не спросить ее?
   Мы вернулись в спальню Сэнди, где все небольшое семейство сидело, не шевелясь. Девушка, находившаяся между родителями, подняла на нас глаза.
   — Ну что, вызвали тачку из дурдома?
   — Говоря по правде, да, — неожиданно ответил ей Джеффри. — Теперь моя очередь задать тебе вопрос.
   Она молча ждала.
   — Тот кусок сахара, что ты приняла в августе, тебе его дал Луп Ривера?
   — Если и он, то что?
   Доктор взял ее за подбородок, очень бережно, и приподнял ей голову.
   — Он? Мне нужен ясный ответ — да или нет, Сэнди.
   — Да. Я захорошела. Поймала сильный кайф.
   — Делал ли он с тобой еще что-нибудь, Сэнди?
   Она рывком отстранилась от доктора и повесила голову. Лицо ее застыло, словно маска, глаза потемнели и уставились в одну точку.
   — Он сказал, что убьет меня, если я проболтаюсь.
   — Никто тебя не убьет.
   Она посмотрела на доктора неверящим взглядом.
   — Это Луп отвез тебя к доктору Конверсу? — спросил я.
   — Нет, Герда, миссис Хэккет. Я пыталась выпрыгнуть из машины на ходу. Доктор Конверс надел на меня смирительную рубашку. Продержал всю ночь у себя в клинике.
   Бернис Себастьян издала протяжный стон. Когда за ее дочерью пришла «скорая помощь», она уехала вместе с нею.

Глава 27

   Я опять мчался по скоростному шоссе, куда теперь, похоже, перебрался на постоянное место жительства. Инициатива ускользала у меня из рук, и меня настойчиво тянуло домой. Вместо этого я поехал в Лонг-Бич — самый асфальтированный участок суши в мире.
   Компания «Корпус Кристи Нефть» занимала внушительное пятиэтажное здание, выходящее на берег, застроенный трущобами. Я родился и вырос в Лонг-Бич, в двух шагах ходьбы от берега океана, и помнил, когда строилось это здание, — через год после землетрясения.
   Поставив машину на стоянке для транспорта посетителей, я вошел в просторный холл. За барьером сидел охранник в форме. Присмотревшись, я узнал его. Это был Ральф Кадди, управляющий жилым домом Элмы Краг в Санта-Монике. Он тоже узнал меня.
   — Не смогли найти миссис Краг?
   — Нашел, спасибо.
   — Как она чувствует себя? На этой неделе у меня не было возможности навестить ее. На двух работах приходится горб гнуть.
   — Для своего возраста самочувствие у нее вполне хорошее.
   — Она молодчина. Всю жизнь была мне как родная мать. Вы знали об этом?
   — Нет.
   — Как мать. — Он пристально посмотрел на меня своим проницательным взором. — О каких семейных делах вы с ней беседовали?
   — О разных ее родственниках. Например, о Джаспере Блевинсе.
   — Э-э, да вы знаете Джаспера? Что с ним стало?
   — Погиб под колесами поезда.
   — Меня это ничуть не удивляет, — назидательно сказал Кадди. — У Джаспера вечно были неприятности. Умел доставлять их себе самому и окружающим. Но Элма относилась к нему хорошо. Джаспер всегда ходил у нее в любимчиках. — Глаза его сузились, в них сверкнула зависть, нечто вроде былого соперничества.
   — Что за неприятности?
   Кадди хотел было ответить, но затем передумал. С минуту он помолчал, по лицу было видно, что он ищет какой-то другой, альтернативный ответ.
   — Сексуального плана, к примеру. Лорел ведь была беременна, когда он женился на ней. Я сам едва на ней не женился, да узнал, что она в положении. — Он добавил удивленным голосом, словно за многие годы так и не удосужился обдумать этот факт: — Я так ни на ком и не женился. Откровенно говоря, не смог найти женщину, отвечающую моим запросам. Я частенько говорил Элме Краг, что, не родись я слишком поздно...
   Я перебил его:
   — Как давно вы работаете здесь, мистер Кадди?
   — Двадцать лет.
   — А в службе охраны?
   — Перешел спустя три, нет, четыре года после прихода сюда.
   — Вы помните то лето, когда был убит мистер Хэккет?
   — Помню, конечно. — Он весьма обеспокоенно посмотрел на меня. — Я не имел к этому никакого отношения. То есть хочу сказать, что даже не знал мистера Хэккета лично. В те дни я был всего-навсего мелкая сошка.
   — Никто вас ни в чем и не обвиняет, мистер Кадди. Я просто пытаюсь выяснить все, что возможно, об этом револьвере. По всей вероятности, его выкрали из этого здания и застрелили из него мистера Хэккета.
   — Ничего об этом не знаю.
   Его лицо сделалось непроницаемым, и на нем застыла маска добропорядочности. Я заподозрил, что он лжет.
   — Но вы должны помнить, как шли поиски револьвера, если работали в то время в службе охраны.
   — Не надо мне указывать, что я должен помнить, а что — нет.
   Он сделал вид, что его охватила вспышка ярости, и попытался вести себя соответственно. Кадди был вооружен, что придавало его ярости дополнительный вес.
   — Чего вы тут тщитесь вбить какие-то мысли мне в голову?
   — Попытка была бы безнадежной, — сострил я с деланным огорчением.
   Он угрожающе положил руку на рукоятку своего револьвера.
   — Вон отсюда! Вы не имеете права являться сюда, пудрить мне мозги и оскорблять.
   — Извиняюсь, если сказал что-то не то. Беру свои слова обратно. Хорошо?
   — Нет. Не хорошо.
   — Похоже, вы думаете, что я подозреваю вас или еще что. Вовсе нет. Того, кто меня интересует, зовут Сидни Марбург. Работал здесь чертежником.
   — Никогда не слыхал о таком. И ни на какие вопросы я больше не отвечаю.
   — Тогда попробую поговорить со служащими. — Я сделал шаг в сторону лифта. — На каком этаже заведующий кадрами?
   — Он на обеде.
   — Сейчас же только утро.
   — Я имею в виду, он еще не приходил. Сегодня его не будет.
   Я повернулся и посмотрел Кадди прямо в глаза.
   — Послушайте, это становится смешным. Что же вы знаете такого, чем ни в какую не желаете поделиться со мной?
   Он поднял откидывающуюся часть барьера и вышел, выхватив револьвер из кобуры. Выражение у него на лице было противное.
   — Убирайся! — прогремел он. — Тебе не удастся запачкать моих друзей, понял?
   — А что, Марбург — ваш друг?
   — Ты опять за свое? Снова переворачиваешь мои слова? Я в жизни не слыхал ни о каком Марбурге. Он что, еврей?
   — Не знаю.
   — А я — христианин. Благодари бога за это. Если бы я не верил в него, то пристрелил бы тебя на месте, как собаку.
   Праведный гнев и заряженный револьвер — такое сочетание напугало меня, я всегда его опасаюсь. Пришлось удалиться.
   Мой офис на Сансет-бульваре начинал походить на заброшенную обитель. В углу приемной свою раскидистую паутину вил паук. В окно вяло бились полусонные мухи, и их жужжание напоминало мерный ход летящего времени. На всех горизонтальных поверхностях тонким слоем лежала пыль.
   Стерев ее с письменного стола, я сел на него и достал чек, который дала мне Рут Марбург. Поскольку указанная на чеке дата еще не наступила, и его нельзя было предъявить к оплате в банк, я спрятал его в сейф. Однако богатым я себя не почувствовал.
   Позвонив в компанию «Корпус Кристи Нефть», я попросил соединить меня с начальником чертежного отдела, которого звали Паттерсон. Он помнил Сидни Марбурга, но говорил о нем, взвешивая каждое слово. «Сидни был хорошим работником, талантливым чертежником, всегда стремился стать художником, рад, что он стал им».
   — Я так понимаю, что он женился на бывшей миссис Хэккет?
   — Я тоже слышал, — уклончиво ответил Паттерсон.
   — Он работал у вас, когда убили Марка Хэккета?
   — Угу, и уволился примерно в то время.
   — Почему уволился?
   — Сказал мне, что получил возможность ехать учиться живописи в Мексику по стипендии.
   — Вы помните о пропаже револьвера? Того самого, из которого был застрелен Марк Хэккет?
   — Что-то слышал. — Голос его становился все слабее, словно уходя в преисподнюю. — Чертежный отдел за него не отвечал.
   И если вы подозреваете Сида, то здорово ошибаетесь, уважаемый. Сид не способен на убийство.
   — Рад это слышать. А кто отвечал за тот револьвер?
   — Он принадлежал службе охраны. За него отвечали они. Только не вздумайте бежать сейчас к ним и ссылаться на мои слова. Мне ни к чему неприятности с начальником службы охраны.
   — Вы имеете в виду Ральфа Кадди?
   — Послушайте-ка, вы уже и так вытянули из меня больше, чем следовало. И вообще, кто это говорит? Вы сказали, что вы из полиции Лос-Анджелеса?
   — Я сказал, что работаю совместно с ними. Частный детектив.
   Паттерсон бросил трубку.
   Я остался сидеть за столом, пытаясь осмыслить и упорядочить услышанное. Мыслительный процесс в моей голове шел словно бы по окружности, и у меня возникло пугающее ощущение, что где-то за ее пределами недостает одного связующего звена. Или же недостает в пределах этой окружности, в самом ее центре, захороненном на могильной глубине.
   Я раскопал могилу и стал нащупывать это недостающее звено, зная наверняка, что оно хранится в глубинах моей памяти и мне нужно лишь распознать и вычленить его. Но человек не может взять и включить свое подсознание, чтобы извлечь из него информацию, как из компьютера. В ответ на такое обращение с собой оно лишь оскаливается, грозно рычит и прячется в свою берлогу.
   От усталости и неуверенности в своих силах я почувствовал себя словно побитым камнями и растянулся на кушетке в приемной. Точнее — попытался растянуться. Кушетка была коротковата, и я лег, положив ноги на деревянную боковую спинку, так что они у меня свешивались, как обычно.
   Наблюдая за пауком в углу под потолком, я пожалел, что мое дело не обладает такой же четкостью и не поддается такому же контролю, как раскинутая им паутина. Я задремал, и мне снилось, что я запутался в гораздо большей паутине, по всей поверхности которой то там, то тут висели засохшие человеческие останки. Паутина крутилась, словно рулетка, а паук, сидящий в центре, как крупье, сжимал по лопаточке в каждой из своих восьми лапок. Этими лопаточками он толкал меня перед собой.
   Я проснулся весь взмокший от пота. Паук все еще работал, суча лапками, в углу под потолком. Я встал, намереваясь убить его, но ноги мне не повиновались, они были еще во сне. К тому времени, когда они пробудились, сознание мое тоже окончательно пробудилось. Я не стал трогать паука. Может, он изловит мух, бьющихся в стекло.
   Этот, пусть короткий и полный кошмаров, сон несколько освежил меня. Сняв влажную рубашку и побрившись электробритвой, я достал свежую рубашку из шкафа и надел. Затем подошел к окну посмотреть, какая погода. Было ясно и светло, в воздухе висел лишь незначительный смог. В этот полуденный час по бульвару с ревом проносились автомобили.
   На противоположной стороне улицы из полицейской машины вышли сержант-розыскник Принс и его напарник Яновский. Я еще надеялся, что это не ко мне, отдавая себе отчет в том, что совершенно не сотрудничал с ними в этом деле. Но они, конечно же, направлялись именно ко мне.
   Они невозмутимо спокойно перешли проезжую часть, словно были неуязвимы для несущегося транспорта или совершенно забыли о нем. Принс шел на шаг вперед, как умная собака, увлекая за собой Яновского на некоем невидимом, но прочном поводке.
   Надев пиджак, я подошел к двери, чтобы встретить их. Вошли они без приглашения. Принс был бледен, точнее — весь побелел от едва сдерживаемого гнева. Светлая кожа на лице Яновского пошла пятнами от обуревающих его чувств. Он начал:
   — Своим доверием ты нас явно не удостаиваешь, Арчер. Вот решили приехать поинтересоваться, с чего бы это.
   — Я был занят кое-чем другим.
   — Например? — весьма нелюбезно спросил Принс.
   — Например, тем, как спасти жизнь одному человеку. И между прочим, она спасена.
   — На твое счастье, — заметил Принс. — Ты висел на волоске, да и сейчас висишь, не забывай.
   Я начал уже уставать от грубых угроз. В животе у меня заныло, в ушибленных почках застучала кровь.
   — Сбавь-ка на полтона, сержант.
   Принс был уже готов врезать мне. И я почти хотел этого. Подобно большинству американцев, я любил давать сдачи.
   Между нами встал Яновский.
   — Дай я скажу, — обратился он к напарнику. Потом посмотрел мне в глаза.
   — Ладно, что было, то было, теперь не вернешь. Но мы бы хотели рассчитывать на твою помощь сейчас. Ты можешь поехать туда и сделать то, куда и чего не можем мы.
   — Что нужно сделать?
   — Этот отставной помощник шерифа, ну, тот, которого подстрелили в этой передряге...
   — Джек Флейшер.
   — Точно. Тебе это, может, уже известно, но я все равно скажу. Флейшер несколько недель прослушивал квартиру Лорел Смит с помощью электронной аппаратуры. Очевидно, записывал все на магнитную ленту. Во всяком случае, мы выяснили, что он покупал несколько катушек ленты и другое оборудование. Я считаю, что эти записи могли бы нам помочь.
   — Я тоже так считаю.
   Принс спросил меня через плечо Яновского:
   — Они у тебя?
   — Нет.
   — А где?
   — Не знаю. Может быть, у Флейшера дома, в Санта-Терезе.
   — Мы такого же мнения, — сказал Яновский. — Его вдова это отрицает, но ее слова еще не доказательство. Я звонил ей, и она явно что-то утаивает. Пытался подключить полицию Санта-Терезы, но они не желают даже браться за это. У Флейшера там были крупные связи или что-то в этом роде, ну и сейчас, когда он погиб, он для них прямо герой. Они даже возможности не допускают, что он мог прослушивать квартиру убитой. Конечно, мы могли бы все отфутболить наверх, в высшие эшелоны...
   — Но решили отфутболить в низшие, — улыбнулся я. — В общем, вы хотите, чтобы я съездил в Санта-Терезу и поговорил с миссис Флейшер?
   — Ты бы нам этим очень здорово помог.
   — Ничего сложного. Я и сам хотел повидать ее.
   Яновский пожал мне руку, и даже Принс выдавил из себя некое подобие улыбки. Они простили меня, насколько полицейские вообще могут кого-то прощать.

Глава 28

   В Санта-Терезу я приехал в начале второго. Зайдя в ресторанчик неподалеку от здания суда, я перехватил холодный сэндвич и пешком направился в дом Флейшера. Особого желания брать еще одно интервью у вдовы Флейшер я не испытывал.
   Плотно завешенные окна создавали впечатление, что дом заперт и в нем никого нет. Однако внутри слышалось какое-то движение. Я позвонил, дверь мне открыла миссис Флейшер.
   Она опять пила, а может, так и не прекращала с тех пор, и, пройдя через различные стадии опьянения, вступила в состояние мнимого протрезвления. Одета она была в хорошо сидящее на ней темное платье. Волосы были причесаны и уложены. Дрожь в руках была не особенно заметной.
   Однако она, похоже, решительно не помнила меня. Глаза ее смотрели сквозь меня, словно сзади стоял еще кто-то, а сам я был лишь привидением. Я обратился к ней первым:
   — Вы, возможно, не помните меня. Я работал с вашим мужем по делу Дэви Спэннера.
   — Он убил Джека, — проговорила она. — Вы знаете? Он убил моего мужа.
   — Да. Примите мои соболезнования.
   Она покосилась на соседний дом и заговорщически подошла ко мне вплотную, дернув за рукав пиджака.
   — Это с тобой мы беседовали вчера вечером. Заходи, налью тебе выпить.
   Я неохотно поплелся за нею в дом. В гостиной горел свет, словно она предпочитала постоянно жить без естественного освещения. Пить она принесла джин, подкрашенный тоником. Похоже, мы начинали точно с того же, на чем кончили.
   Она выпила залпом почти весь бокал.
   — Я рада, что он умер, — сказала она без особой радости в голосе. — Правда. Джек получил лишь то, что заслужил.
   — Как это?
   — Сам знаешь не хуже меня. Давай, до дна.
   Она допила свой бокал. Я отхлебнул немного тягучей жидкости. Выпить я люблю, но вот именно эта выпивка в доме Джека Флейшера в компании его вдовы напоминала мне касторку.
   — Говоришь, работал с Джеком, — сказала она. — Помогал ты ему с этими записями?
   — Записями?
   — Брось передо мной-то прикидываться. Сегодня утром мне звонил один полицейский из Лос-Анджелеса. Смешное такое имя, польское, Янковский — что-то наподобие. Знаешь его?
   — Я знаком с одним сержантом Яновским.
   — Вот-вот, точно. Хотел знать, не оставил ли Джек какие-то магнитофонные катушки здесь, в доме. Говорил, что они очень важны для расследования убийства. Лорел-то ведь свое тоже получила. — Она резко приблизила ко мне свое лицо, словно подтверждая тот факт, что сама она продолжала жить. — Знаешь об этом?
   — Я ее и обнаружил.
   — Это Джек избил ее до смерти, да?
   — Не знаю.
   — Брось, все ты знаешь. По глазам вижу. От меня-то можешь не скрывать. Я была женой Джека, не забывай. Прожила с ним и с его необузданным характером целых тридцать лет. Думаешь почему я стала пить? Когда мы поженились, я к рюмке и не прикасалась. Начала, потому что не могла вынести даже мысли о том, что он вытворяет.
   Приблизив ко мне лицо почти вплотную, она хладнокровно говорила о самом неприятном и жестоком, но ее толкование событий было слишком субъективным и потому не вполне верным. Мне хотелось послушать, что она еще скажет, поэтому, когда она велела мне выпить свой бокал до дна, я сделал это.
   Сходив на кухню, она принесла еще по полному бокалу той же самой гадости для меня и для себя.
   — Так что насчет записей? — спросила она. — Они стоят денег?
   Я быстро принял решение:
   — Для меня — да.
   — Сколько?
   — Тысячу долларов.
   — Не густо.
   — Полиция вам за них вообще ничего не заплатит. Я мог бы дать и больше, в зависимости от того, что именно там записано. Вы прокручивали их?
   — Нет.
   — Где они находятся?
   — Этого я не скажу. Мне нужно гораздо больше тысячи. Сейчас, когда Джек убит и его уже нет, я хотела бы немного попутешествовать. Он никогда не брал меня с собой, ни разу за последние пятнадцать лет. И знаешь, почему? Куда бы он ни ехал, там его уже поджидала она. Что ж, теперь зато больше не поджидает. — И тут же добавила удивленно: — И Джек ее — тоже. Оба умерли, да? Сколько раз я желала им этого, что сейчас даже поверить не могу, что это наконец-то произошло.
   — Это произошло.
   — И прекрасно.
   С явным трудом она проделала всю череду движений человека, пьющего провозглашенный тост, и встала, покачиваясь, еле держась на ногах. Взяв у нее бокал, я поставил его на столик, инкрустированный камешками.
   — Спсиблшое, — язык у нее заплетался.
   Она сделала танцующее движение под слышную только ей музыку. Казалось, она отчаянно пытается найти себе какое-то занятие, чтобы оно позволило ей почувствовать себя полноценным человеком.
   — Вот уж не думала, что мне будет жалко ее, — сказала она. — И все-таки мне ее отчасти жаль. Лорел была похожа на меня, ты знаешь? В молодости я была куда красивее, но я старше ее на целых пятнадцать лет. Я все представляла себе, когда ложилась в постель с Джеком, что я — это она. Но и у нее в жизни тоже не одна лафа была. Ей от него доставалось — дай боже, как и любой его женщине. И в конце концов, он все-таки изуродовал ее смазливую физиономию.
   — Вы действительно верите, что это сделал ваш муж?
   — Ты не знаешь и половины всего. — Она плюхнулась на кушетку рядом со мной. — Я могла бы порассказать тебе такое, от чего у тебя мурашки по коже пошли бы. Страшно признаться, но я не очень-то виню этого парня за то, что он разнес Джеку голову. Ты знаешь, кто этот парень?
   — Его отцом был Джаспер Блевинс, а мать — Лорел.
   — Ты куда умнее, чем я думала. — Она искоса посмотрела на меня. — Или это я тебе сама сказала тогда вечером?
   — Нет.
   — Да ну, наверняка я, кто же еще? Или кто-нибудь с севера округа. В Родео-сити об этом каждая собака знает.
   — О чем именно, миссис Флейшер?
   — О Джеке и его фокусах. Он ведь там закон представлял. Царь и бог — кто бы посмел его остановить? Убил этого Блевинса и сунул его под поезд, чтобы его женой завладеть. А Лорел заставил показать, что труп не ее мужа. Мальчишку ихнего сдал в сиротский приют. Как же, ведь у него была така-ая любовь.
   Я не верил ей. И я не мог не верить ей. Ее слова повисли в ирреальном пространстве, где они были вполне на своем месте, но не имели никакого отношения к действительности, залитой дневным светом.
   — Откуда вам все это известно?
   — Кое-что и сама вычислила. — Один ее глаз смотрел на меня вполне осмысленно, другой был полузакрыт и смотрел совершенно по-идиотски. — У меня есть друзья в полиции и суде. Точнее — были. Ну и жены других помощников — те тоже кое о чем нашептали.
   — Почему же их мужья не вывели вашего мужа на чистую воду?
   Глаз, принадлежавший идиотке, застыло моргнул и закрылся полностью. Теперь на меня взирал один только разумный глаз.
   — Джеку было слишком многое известно. Север округа — территория с жестокими нравами, мистер, а он творил там, что хотел. Да и что они смогли бы доказать? Сама жена, Лорел, заявила, что тело не принадлежит ее мужу. Сказала, что никогда в жизни не видела этого человека. Голова у него была сплошное месиво, разворочена до неузна... — она никак не могла выговорить это слово, — до «незнаемости». Ну и записали как очередную смерть от несчастного случая.
   — А вы точно знаете, что не от него?
   — Я знаю то, что знаю. — Ее закрытый глаз будто бы посмеивался над столь серьезным тоном.
   — Хотите рассказать все это в полиции?
   — А толку что? Джек умер. Все умерли.
   — Но вы-то живы.
   — Лучше бы и я умерла. — Это заявление то ли удивило, то ли встревожило ее. Она открыла закрывшийся глаз и уставилась на меня обоими, словно это я угрожал отнять у нее жизнь.
   — И Дэви Спэннер жив.
   — Скоро умрет. По его следам пущены добрые полсотни полицейских. Я говорила с Рори Пэннелом сегодня утром. Пообещал, что они пристрелят его.
   — Вы хотите этого?
   — Ведь он убил Джека, разве нет?
   — Но вы же только что сказали, что не очень вините его за это.
   — Я так сказала? — Вопрос ее был обращен к себе самой так же, как и ко мне. — Быть не может. Джек был моим мужем.
   Все стало ясно. Сейчас ее одинокая жизнь и сознание были разделены такой же глубокой трещиной, какой раньше — ее брак. Я встал и направился к выходу. Она проводила меня до двери.
   — Так как насчет пленок?
   — А что насчет пленок? Они у вас есть?
   — Думаю, я смогла бы достать их.
   — За тысячу?
   — Этого мало, — ответила она. — Теперь я — вдова и сама должна заботиться о себе.
   — Дайте мне прослушать записи. Тогда я предложу вам другую сумму.
   — Они у меня не здесь.
   — А где же?
   — Мне-то это известно, а вот ты попробуй выясни.
   — О'кей. Держите их у себя. Я или вернусь, или позвоню вам. Не забыли мое имя?
   — Арчер, — ответила она. — Джек Арчер.
   Я не стал ее исправлять, и она ушла назад, в искусственный полумрак своей гостиной.

Глава 29

   Перед отъездом из Санта-Терезы я позвонил Генри Лэнгстону домой из автомата на бензоколонке. Трубку сняла его жена.
   — Дом Лэнгстонов, — официально сказала она.
   — Ваш муж дома?
   — Будьте добры, кто его спрашивает? — Но она, вероятно, узнала мой голос. Интонация у нее стала явно враждебной.
   — Лью Арчер.