Макдональд Росс. Неукротимый враг

   Данное ею описание никого не напоминало мне, разве что Кита Себастьяна, но это было бы мало вероятно.
   — Как он назвал себя?
   — Он не представился.
   Это, по всей вероятности, означало, что ей заплатили наличными, если вообще заплатили.
   — Десять тысяч занимают много места, — заметил я. — Надеюсь, вы не повезете их с собой наличными.
   — Нет, я хочу... — она прикусила нижнюю губу, запачкав зубы помадой. — Не ваше дело, чего я хочу. И если сейчас же не отстанете от меня, я вызываю полицию.
   Как раз этого она ни за что не стала бы делать. Но я уже устал и от нее, и от разговора с нею. Объехав их квартал, я стал ждать на углу. Через некоторое время с другой стороны вывернуло желтое такси. Оно остановилось перед ее домом и коротко просигналило.
   С голубой дорожной сумкой из дома вышла миссис Флейшер и села в такси. Я последовал за желтой машиной сначала через весь город, потом по скоростному шоссе на север к местному аэропорту.
   Выяснять, куда летела миссис Флейшер, я не стал. Этого уже не требовалось. Она не уехала бы из города, если бы не продала записи.
   Я ехал на юг в Вудлэнд-Хиллз, чувствуя себя опустошенным, бесполезным и ничтожным. Наверное, все эти дни я испытывал затаенное желание как-то помочь Дэви, спасти ему жизнь и дать долгосрочный шанс найти и обрести самого себя.
   Желание добиться этого для других не ведет ни к чему хорошему и всегда обречено на печальный исход. У Лэнгстонов было желание добиться этого для Дэви, и оно превратилось в загадочный треугольник, означающий совершенно противоположное тому, что он должен был означать. Мое желание добиться этого же для Сэнди начинало не на шутку беспокоить меня.
   Бернис Себастьян провела меня в дом. На ее болезненного цвета лице было написано отчаяние, черные глаза лихорадочно блестели. За то время, что я не видел ее, она впервые появилась передо мной неухоженной и неопрятной. Платье спереди было все обсыпано сигаретным пеплом, а волосы не причесаны и не уложены.
   Она провела меня в гостиную и усадила в кресло, которое стояло прямо в золотистом отсвете заходящего солнца, бьющего в окно.
   — Хотите кофе?
   — Нет, спасибо. От холодной воды не отказался бы.
   Стакан она принесла мне по-светски, на подносе. Складывалось впечатление, что соблюдением таких условностей она пытается склеить свою налаженную жизнь, стремительно распадающуюся сейчас на куски. Я выпил воду и поблагодарил ее.
   — Где ваш муж?
   — Уехал по одному своему делу, — сухо ответила она.
   — Он, случайно, не ездил в Санта-Терезу?
   — Не знаю, куда он ездил. Мы поссорились.
   — Не хотите рассказать мне об этом?
   — Нет. Мне не хотелось бы никому повторять этого.
   В общем, обвиняли друг друга за случившуюся трагедию.
   Она села на пуфик лицом ко мне, закинув ногу на ногу и сцепив пальцами колени. Все ее движения были грациозны, и она вполне отдавала себе в этом отчет. Она осознанно повернула передо мной свою красивую голову с разметавшимися волосами.
   — Я скажу вам, из-за чего была ссора, если вы обещаете мне ничего не предпринимать.
   — Чего я не должен предпринимать?
   — Не должны предпринимать ничего, что бы остановило Кита. Это было бы предательством.
   — Остановить какие его действия?
   — Сначала обещайте.
   — Не могу, миссис Себастьян. Я вот что вам пообещаю: я не совершу ничего, что могло бы повредить вашей дочери.
   — Но не Киту?
   — Если окажется, что их интересы расходятся, я сделаю все, что могу, для Сэнди.
   — В таком случае — скажу. Он хочет увезти ее за границу.
   — Несмотря на внесенный залог?
   — Боюсь, что два. Он говорил о Южной Америке.
   — Мысль явно неудачная. Вернуться в Штаты ей будет очень сложно, да и ему — тоже.
   — Знаю. Я говорила ему об этом.
   — Где он планирует раздобыть денег на поездку?
   — Боюсь, у него в планах растратить казенные деньги. Кит уже на грани срыва. Для него невыносима сама мысль о том, что Сэнди предстанет перед судом, а возможно, и сядет в тюрьму.
   — Она ведь еще в психиатрической клинике, да?
   — Не знаю.
   — Так позвоните туда и выясните.
   Бернис прошла в кабинет, закрыв за собой дверь. Я слышал, как она говорила, но не мог разобрать слов. Когда она вышла, на ее лице застыло испуганное выражение.
   — Он забрал ее из клиники.
   — Когда?
   — Около часа назад.
   — Сказал им, куда?
   — Нет.
   — Может, он хоть на что-то намекнул вам?
   — Утром он говорил, что полетит в Мехико, а оттуда, возможно, в Бразилию. Но он не улетит, не сообщив сначала мне. Хочет, чтобы и я полетела.
   — А вы сами хотите?
   Она покачала головой:
   — Считаю, никому из нас не нужно улетать. Надо оставаться здесь и бороться до конца.
   — Молодчина. Правильно считаете.
   От моей похвалы глаза у нее зажглись, но вслух она произнесла:
   — Нет, если бы я была молодчиной, с нашей семьей не произошло бы этого несчастья. Все ошибки совершила я сама.
   — Не хотите назвать их?
   — Если сумеете набраться терпения и выслушать. — Она помолчала с минуту, собираясь с мыслями. — Вообще-то, не испытываю желания говорить об этом подробно. Сейчас не время, да и сомневаюсь, стоит ли говорить именно вам.
   — А кому стоит?
   — Нужно бы Киту. Он все еще мой муж. Беда в том, что мы прекратили говорить уже много лет назад. Начали игру, решив делать вид, что все у нас в порядке, даже не признаваясь друг другу в этом. Кит должен был быть молодым, шагающим вверх по служебной лестнице специалистом, а я — образцово вести дом, давая ему чувствовать себя настоящим мужчиной, что для Кита весьма трудно. Сэнди же должна была радовать нас обоих хорошей успеваемостью в школе и безупречным поведением как в мыслях, так и в поступках. И все это сводится к эксплуатации. Мы с Китом эксплуатировали и друг друга, и Сэнди, а это уже нечто совсем противоположное любви.
   — И все-таки повторяю: вы — молодчина.
   — Не старайтесь меня утешить. Я не заслуживаю этого.
   Но она закрыла глаза и наклонилась, приблизив ко мне лицо. Я коснулся его руками, ощущая ее губы и теплое дыхание на своих пальцах.
   Через некоторое время она выпрямилась. Лицо ее стало спокойнее. На нем вновь появилось гордое выражение, делающее его красивым. Она спросила:
   — Хотите есть? Давайте, приготовлю вам что-нибудь.
   — Не назвал бы это хорошей мыслью.
   — Почему?
   — Вы же сами только что сказали. Люди не должны играть, делая вид, что все у них в полном порядке.
   — Разве это — то, что я стала бы сейчас делать?
   — Это — то, что сейчас стал бы делать я. Мы должны заняться кое-чем другим.
   Она неверно истолковала мои слова и метнула на меня холодный вопросительный взгляд:
   — В самом деле?
   — Я вовсе не флиртую с вами. Но вынужден задать вопрос, который, возможно, смутит вас. Он касается половой жизни Сэнди.
   Она вздрогнула. Вскочив с пуфика, она отошла от меня в другой конец комнаты.
   — Насколько ваша дочь осведомлена в вопросах секса?
   Медленно повернув голову, она пристально посмотрела мне в глаза.
   — Не имею ни малейшего представления. Никогда не говорила с ней на эту тему.
   — Почему?
   — Я полагала, она узнает обо всем этом в школе. У них там есть такой предмет. В общем, я считала себя недостаточно квалифицированной для таких бесед.
   — Почему?
   Она рассерженно посмотрела на меня.
   — Не понимаю, почему вы столь настойчиво хотите обсуждать именно эту тему. Она здесь абсолютно ни при чем.
   — Люди часто отвечают мне именно так, когда речь заходит о самом главном для них в жизни.
   — Секс — вовсе не «самое главное для меня в жизни». Для меня он что есть, что нет. Мы с Китом... — как бы услышав себя со стороны, она осеклась.
   — Так что вы с Китом?
   — Ничего. Вы не имеете права задавать мне такие вопросы.
   Я подошел к ней.
   — Скажите мне только одно. Что произошло с Сэнди этим летом — это описанный ею случай в дневнике, который вы замалчиваете?
   — Вряд ли он уже имеет значение.
   — Все имеет значение.
   Она недоверчиво посмотрела на меня.
   — Вы так действительно считаете, да? Никогда еще не встречала таких, как вы.
   — Не будем переходить на мою личность. Сэнди описывала свои ощущения от ЛСД?
   — Частично — да. Кстати, совсем забыла. Доктор просил передать вам, что препарат, который вы дали ему для анализа, — ЛСД низкого качества. Сказал, что это помогает объяснить реакцию Сэнди.
   — Меня это ничуть не удивляет. Что еще помогает объяснить ее реакцию?
   — Он не сказал.
   — Я спрашиваю вас, Бернис. Что еще с нею было?
   Ее лицо потемнело.
   — Я не могу сказать вам. Честное слово, не могу.
   — Если Сэнди могла это сделать или это сделали с нею, вы должны быть в состоянии сказать это. Речь идет о ее сексуальных отношениях с Лупом?
   Она опустила голову.
   — Там был не один. Они ее... они с ней... по очереди. Проделывали разное.
   — И она описала это в дневнике?
   — Да.
   — Можно взглянуть?
   — Я уничтожила его. Честное слово. Мне было до ужаса стыдно. Она знала, что я читаю дневник.
   — А вам не кажется, что она просила вас о помощи?
   — Не знаю. На меня это обрушилось, как удар. Я не могла спокойно думать об этом. Да и сейчас не могу. — Она говорила торопливым монотонным речитативом с явственной панической интонацией в голосе.
   — Почему, Бернис? — Я подумал, не произошло ли с ней когда-то в прошлом то же самое.
   Подняв голову, она посмотрела на меня с ярко выраженной неприязнью.
   — Не хочу больше говорить с вами. Уходите.
   — Сначала пообещайте мне одно. Что сообщите мне, когда Кит даст вам о себе знать. Единственное, что я хочу, это поговорить с ним и Сэнди.
   — Я позвоню вам. Это — обещаю.
   Сказав, что буду ждать от нее звонка у себя в офисе, я вышел из дома. Солнце на западе озаряло своим предвечерним светом вершины гор. И свет этот был окрашен элегической грустью, словно заходящий сейчас огненный шар никогда больше не взойдет. На площадке за домом игроки в гольф как будто куда-то спешили, преследуемые своими удлиненными тенями.

Глава 32

   Я купил жареную курицу в пластмассовой корзиночке и поехал к себе в офис. Прежде чем приступить к еде, я проверил, не было ли звонков в мое отсутствие. Оказалось, что звонил Ральф Кадди.
   Когда я набрал номер в Санта-Монике, который он оставил, трубку снял сам Кадди.
   — Добрый вечер. Ральф Кадди слушает.
   — Говорит Арчер. Не ожидал, что вы мне опять позвоните.
   — Меня попросила об этом миссис Краг. — Он говорил напряженным от растерянности и смущения голосом. — Я сказал ей, что Джаспер умер. Она хочет поговорить с вами об этом.
   — Передайте, что я свяжусь с нею завтра.
   — Лучше бы прямо сегодня. Миссис Краг очень хочет вас видеть. Помните, вы спрашивали меня о пропавшем револьвере? У нее есть сведения и об этом.
   — Откуда они могут у нее быть?
   — Мистер Краг был начальником охраны компании «Корпус Кристи Нефть», когда револьвер был украден.
   — Кто выкрал его? Джаспер Блевинс?
   — Я не уполномочен ничего говорить вам. Узнайте лучше у самой миссис Краг.
   Рабочий день только что закончился, и в Оквуд, в пансионат для выздоравливающих, я ехал по запруженным транспортом улицам и шоссе. Когда в сопровождении сестры я шел по коридору, до моего обоняния донесся запах пищи — кто-то из жильцов обедал. Я вспомнил, что у меня на письменном столе осталась лежать жареная курица, к которой я так и не притронулся.
   Когда я вошел к Элме Краг, она подняла глаза от раскрытой Библии. Взгляд был мрачным. Движением руки она отпустила сестру.
   — Прикройте плотнее дверь, — попросила она меня. — Очень любезно с вашей стороны, что вы приехали, мистер Арчер. — Она предложила мне сесть, указав на стул с высокой спинкой. — Ральф Кадди сказал, что мой внук Джаспер погиб в железнодорожной катастрофе. Это правда?
   — Его тело обнаружили на железной дороге. Мне сказали, что убит он был где-то в другом месте и что сделала это Лорел. Доказательства отсутствуют, но склонен верить этому.
   — Понесла ли Лорел наказание?
   — Только косвенное и не сразу. Ее преступление помог скрыть один сотрудник здешнего шерифа, точнее — так мне сказали. Но Лорел на днях убили.
   — Кто убил?
   — Не знаю.
   — Ужасное известие, — голос ее был хриплым с присвистом. — Вы говорите, что Лорел была убита на днях. Но вы не сказали мне этого, когда приходили в первый раз.
   — Не сказал.
   — И что Джаспер умер, тоже не сказали.
   — Я не знал этого наверняка и не хотел огорчать вас без надобности.
   — Вам следовало сказать мне об этом. Как давно он умер?
   — Почти пятнадцать лет назад. Точнее, его тело было найдено на рельсах неподалеку от Родео-сити в конце мая 1952 года.
   — Плохой конец, — проговорила она.
   — Произошло и еще немало плохого, — медленно продолжал я, тщательно подбирая слова и следя за выражением ее лица. — За три или четыре дня до убийства Джаспера на пляже Малибу был застрелен Марк Хэккет. Очевидно, мы оба были не до конца откровенны друг с другом, миссис Краг. Вы ведь не сказали мне, что ваш муж был начальником охраны в нефтяной компании Хэккета. Я признаю, что мне следовало бы установить это самому, но по определенной причине я не сделал этого. Считаю, что причиной этого являетесь вы.
   Она отвела глаза.
   — На моей совести лежит слишком многое. Вот почему я и попросила вас приехать, мистер Арчер. Внутренний голос совести постоянно не давал мне покоя все эти годы, но сейчас, когда мой внук Джаспер мертв... — она не закончила, и фраза повисла в воздухе.
   — Это Джаспер украл револьвер из здания компании?
   — Джо всегда так считал. Джаспер и до того был нечист на руку, мне всегда приходилось запирать кошелек в шкаф, когда он приезжал к нам. А в тот самый день он был в кабинете у Джо.
   — В день, когда застрелили Марка Хэккета?
   Она очень медленно опустила голову.
   — За день до его ужасной ссоры с мистером Хэккетом.
   — Откуда вы знаете?
   — Он сам рассказал об этом Джо. Хотел, чтобы Джо вступился за него перед мистером Хэккетом.
   — В чем было дело?
   — В деньгах. Джаспер считал, что законно требует у мистера Хэккета денег на воспитание мальчика. Но ведь мистер Хэккет уже дал раньше значительную сумму Джасперу, когда тот брал в жены Лорел. Это было частью той сделки.
   — Вы хотите сказать, что Дэви был незаконным сыном Марка Хэккета?
   — Внуком, — спокойно поправила она меня. — Дэви был сыном Стивена Хэккета. Лорел Дадни была одной из служанок у Хэккетов еще в Техасе. Девица она была смазливая, и Стивен сделал ей ребенка. Отец отослал Стивена учиться в Европу, а Лорел он отправил к нам, чтобы мы подыскали ей мужа, пока беременность не стала заметной.
   И Джаспер решил сам жениться на ней. Он работал тогда парикмахером и едва сводил концы с концами. В качестве свадебного подарка мистер Хэккет дал им пять тысяч долларов. А потом Джаспер решил, что ему полагается еще. Он приставал к мистеру Хэккету за день до того... — ее аккуратный ротик сомкнулся, и фраза осталась незаконченной.
   — За день до того, как он убил его?
   — Так Джо всегда считал. Этим он и жизнь себе сократил. Джо был честным человеком, но так и не мог заставить себя выдвинуть обвинение против сына собственной дочери. Он советовался со мной, и я сказала ему, что этого делать не нужно. Так что камень лежит и на моей совести.
   — На вашем месте точно так же поступил бы любой другой.
   — Все равно это плохо. Но мы постоянно выискивали для Джаспера какие-то оправдания. Еще когда он был маленьким и впервые приехал к нам, он уже был ужасным, необузданным и вспыльчивым ребенком. Воровал, бил и истязал кошек, плохо вел себя в школе. Я сводила Джаспера к психиатру, тот сказал мне, что мы с ним только намучаемся, и посоветовал отослать его. Но я не могла так поступить. В бедном мальчике было не только дурное. — Подумав, она продолжала: — У него были способности к рисованию. Он унаследовал это от матери.
   — Расскажите мне о его матери.
   На мгновение миссис Краг смутилась. Она неприязненно посмотрела на меня.
   — Предпочитаю не говорить о моей дочери. Имею же я право хранить свои чувства в тайне.
   — Некоторыми фактами я уже располагаю, миссис Краг. Ваша дочь родилась в 1910 году в Родео-сити. Вам может показаться странным, но у меня есть копия свидетельства о ее рождении. При крещении ей дали имя Генриэтта Р. Краг. Вы звали ее Этта, но в какой-то момент своей жизни она отказалась от этого имени.
   — Она всегда ненавидела его. После того как она рассталась с Альбертом Блевинсом, она стала пользоваться своим вторым именем.
   — Второе имя у нее Рут, да?
   Старуха опустила голову в знак согласия. Она избегала моего взгляда.
   — А вторым ее мужем был Марк Хэккет.
   — Между этими двумя был еще один, — поправила она меня со старческим стремлением к точности. — Она жила еще с одним мексиканцем из Сан-Диего. Это было более двадцати пяти лет назад.
   — Как его звали?
   — Луп Ривера. Они прожили с ним лишь несколько месяцев. Он был арестован за контрабанду, и Этта развелась с ним. Потом появился Марк Хэккет. Потом — Сидни Марбург. — Она говорила резким неприятным голосом, словно зачитывала обвинительный акт.
   — Почему вы не сказали мне, что Рут Марбург — ваша дочь?
   — Вы у меня не спрашивали. Да и потом, какая разница? Я мало общалась с Эттой, после того как она вышла замуж за мистера Хэккета, заняла высокое положение в обществе и стала светской дамой. Она никогда не навещает меня, и я знаю — почему. Ей стыдно за ту жизнь, которую она ведет. С молодыми мужчинами вдвое моложе себя. Семьи у меня как будто и не было. Я даже ни разу не видела своего внука Стивена.
   Я выразил ей сочувствие и, попрощавшись, ушел, оставив ее согревать руки своей Библией.

Глава 33

   Я помчался в Малибу, забыв о голоде и усталости. Немного не доезжая до ворот усадьбы Хэккетов, мне навстречу проехала машина. Сидевший за рулем был похож на Кита Себастьяна. У самого въезда в усадьбу я развернулся и поехал вниз по склону вдогонку за ним.
   Догнал я его у въезда на скоростное шоссе, у знака «Стоп». Он повернул прямо на шоссе, а спустя некоторое время выехал на отводную дорогу, вьющуюся по пляжу. Оставив машину у пляжного коттеджа, в котором горел свет, он вышел и постучал в заднюю дверь. На мгновение на фоне света обозначилась фигура его дочери, быстро открывшей дверь.
   Выйдя из машины, я подошел к коттеджу. Жалюзи и шторы были опущены. Свет все равно сильно проникал наружу, но из-за шума волн мне ничего не было слышно.
   На ящике для газет и писем стояло имя «Хэккет». Я постучал в заднюю дверь, одновременно повернув ручку. Дверь оказалась запертой. Кит Себастьян спросил, не открывая:
   — Кто там?
   — Арчер.
   Последовало молчание. Дверь не открывалась. Затем Себастьян повернул ключ и отворил ее.
   Я прошел мимо него в дом, упреждая его вопросы.
   — Что делаете, Кит?
   Правдоподобную легенду придумать он еще не успел.
   — Вот решил уединиться здесь от всего этого на пару деньков. Мистер Хэккет позволил мне воспользоваться своим личным коттеджем.
   Я прошел из кухни в другую комнату. На круглом столике для игры в покер стояли грязные тарелки на двоих. На одном из керамических бокалов краснело полукружье губной помады.
   — Вы здесь с женщиной?
   — По правде говоря, да. — Он посмотрел мне в глаза, надеясь, что я клюну на это глупое вранье. — Вы ведь не скажете Бернис, правда?
   — Она все знает, и я — тоже. Это Сэнди, да?
   Он схватил со стола бокал Сэнди. На секунду с его лица сошла маска. Я подумал, что он ударит меня бокалом по голове и сделал шаг назад. Он поставил бокал на стол.
   — Она моя дочь. Я знаю, что для нее лучше.
   — Видно, поэтому ее жизнь складывается так прекрасно? Это никудышная альтернатива лечению в клинике.
   — Это лучше, чем тюрьма. Там ее вообще не станут лечить.
   — Кто наговорил вам такие ужасы?
   Он не стал отвечать, а просто стоял на месте, тряся своей глупой красивой головой. Без приглашения я сел за стол. Минуту спустя он уселся напротив. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, словно блефующие игроки в покер.
   — Вы не понимаете. Сэнди и я не хотим оставаться здесь. Все продумано.
   — Для поездки за границу?
   Он нахмурился.
   — Значит, Бернис рассказала вам.
   — Хорошо, что кто-то сделал это. Если бы вы сбежали, то потеряли бы американское гражданство. По крайней мере, Сэнди потеряла бы наверняка. И потом, на что вы будете жить в чужой стране?
   — Все предусмотрено. Если я буду правильно обращаться с тем, что имею, то вообще смогу больше не работать.
   — А я-то думал, вы почти разорены.
   — Теперь уже нет. Все встает на свои места. — Он говорил с уверенностью человека, не желающего ничего ни видеть, ни слышать, но был сильно встревожен.
   — Пожалуйста, не пытайтесь останавливать меня, мистер Арчер. Я знаю, что делаю.
   — Жена отправляется с вами?
   — Надеюсь. Она еще не решила. Мы вылетаем завтра, и ей нужно будет решать второпях.
   — Считаю, что никто из нас не должен решать второпях.
   — Вашего совета никто не спрашивает.
   — Однако вы просили его в известном смысле, когда втягивали меня в это дело. Боюсь, что теперь вам от меня не отвязаться.
   Мы сидели, глядя друг на друга, два игрока в покер с замаранными руками, которые зашли слишком далеко, чтобы, встав из-за стола, выйти из игры. На мгновение до меня еще явственнее донесся шум океана, а по ногам иод столом пробежал холодный сквозняк. Что-то хлопнуло в другом конце дома, и сквозняк прекратился.
   — Где ваша дочь?
   Он пересек комнату и распахнул дверь.
   — Сэнди!
   Я прошел за ним в освещенную спальню. Это была странная комната, такая же странная, как и квартира Лупа. Дикие, необузданные цвета сочно взрывались на стенах и потолке. Посредине, словно алтарь, стояла круглая кровать. На ней была разбросана одежда Сэнди.
   Себастьян открыл раздвижную застекленную дверь. Мы подбежали к самой кромке воды. Сэнди заплыла уже за линию прибоя, стремясь то ли выплыть, то ли утонуть.
   Себастьян зашел в воду прямо одетым и беспомощно оглянулся на меня.
   — Я плохо плаваю.
   Его опрокинуло волной. Пришлось вытаскивать Себастьяна из воды, чтобы его не унесло.
   — Идите звоните шерифу.
   — Нет.
   Я залепил ему пощечину.
   — Звоните шерифу, Кит. Непременно.
   Он побрел по пляжу, спотыкаясь.
   Сбросив туфли и почти всю одежду, я устремился в воду за Сэнди. Она была молода, и догнать ее было трудно. Когда я поравнялся с нею, от берега было уже далеко, и я начал уставать.
   О моем присутствии Сэнди узнала, лишь когда я коснулся ее. Она широко раскрыла свои темные, словно тюленьи, глаза.
   — Оставьте меня. Я хочу умереть.
   — Я не дам тебе этого сделать.
   — Дали бы, если бы знали обо мне все.
   — Я почти все знаю, Сэнди. Поплыли назад со мной. Я слишком выдохся, чтобы дотащить тебя.
   На берегу вспыхнуло огромное яркое око поискового прожектора. Оно обшарило весь прибрежный участок поверхности океана и нащупало нас. Сэнди поплыла прочь от меня. Ее белая кожа слабо фосфоресцировала, мерцая в воде лунным светом.
   Я держался поблизости от нее. Она оставалась единственной, кого еще можно было спасти. Человек в черном резиновом костюме подплыл к нам на лодке и поднял ее из воды, уже не встретив сопротивления.
   Себастьян и капитан Обри ждали нас с одеялами. Вытащив свою одежду из-под ног столпившихся на берегу зевак, я пошел за Себастьяном и его дочерью к коттеджу. Капитан Обри шагал со мной.
   — Попытка самоубийства? — спросил он.
   — Она месяцами говорила о нем. Надеюсь, сегодняшний случай отобьет у нее эту охоту.
   — Не надо рассчитывать на это. Пусть лучше ее семья примет меры предосторожности.
   — Я им это постоянно твержу.
   — Вы говорите, она вынашивала это намерение в голове месяцами. Стало быть, у нее началось все до этой заварухи.
   — Верно.
   Мы подошли к коттеджу. Хотя под одеялом меня колотила дрожь, Обри задержал меня у двери.
   — Что толкнуло ее на самоубийство прежде всего?
   — Я сам хочу поговорить с вами об этом, капитан. Но сначала мне нужно принять горячий душ и вытянуть все из Себастьяна. Где вы будете через час?
   — Буду ждать вас у себя в отделении.
   Я раздвинул застекленную дверь и вошел в расцвеченную яркими красками спальню. Себастьян, словно часовой, стоял в другом конце комнаты у приоткрытой двери, за которой шумел душ. С его одежды стекала вода. Волосы у него были в мокром песке, а в глазах читалась маниакальная готовность выполнить полученное распоряжение.
   — И что же вы планируете делать в течение ближайших пяти или десяти лет, Кит? Вот так сторожить ее, уберегая от самоубийства?
   Он озадаченно посмотрел на меня.
   — Не совсем понимаю вас.
   — Сейчас мы едва не потеряли ее. Вы не можете продолжать рисковать ее жизнью. И не можете стоять рядом, следя за нею все двадцать четыре часа в сутки.
   — Я не знаю, что делать.
   — Сегодня же опять отвезите ее обратно в психиатрическую клинику. Забудьте про Южную Америку. Вам там не понравится.
   — Но я дал слово.
   — Кому, Сэнди. Она скорее умрет, чем будет продолжать вот так. В буквальном смысле этого слова.
   — Дело здесь не только в ней, — ответил он потерянно. — Что касается Южной Америки, то у меня нет выбора. Это неотъемлемая часть всей договоренности в целом.