Страница:
– Да, все мы выросли здесь, – с трудом ответил Эйтон.
– Это место было для вас домом? Лайон хмуро взглянул на жену.
– Что ты имеешь в виду?
– Наш новый управляющий рассказывал мне, какое впечатление произвел на него Баронсфорд, когда он впервые его увидел, – объяснила Миллисент. – Гиббз описывал волшебный сказочный замок и великое множество дорожек, оплетающих со всех сторон высокие утесы, выходящие на реку Туид. Он восхищался живописным лесом, озером, великолепными садами, газонами, ледниками и так далее. Но он говорил лишь о тех красотах, что окружают замок.
– Внутри замок не менее красив. Его реконструкцией занимался сам Роберт Адам.[7]
– Да, Гиббз упоминал об этом. Но был ли Баронсфорд настоящим домом, где была бы счастлива вся семья?
Лайон задумался, прежде чем ответить.
– Было время, когда Баронсфорд олицетворял такой дом.
Миллисент ждала, что Эйтон добавит что-то еще, но он промолчал. Она снова принялась смотреть в окно, понимая, что не следует докучать мужу, если ему не хочется разговаривать. Особенно сейчас, когда он вот-вот столкнется лицом к лицу со своим прошлым. Тем самым прошлым, которое сделало его калекой.
Миллисент не сомневалась в Лайоне. Они никогда не говорили об этом вслух, но леди Эйтон знала, что муж любит ее. Она поехала вместе с Лайоном, чтобы оказать ему поддержку, а не для того, чтобы требовать к себе внимания.
Их колени соприкоснулись, но Эйтон не заметил этого. Сидя напротив мужа, Миллисент с тревогой вгляделась в его искаженное мукой лицо, похожее на неподвижную маску. Пытаясь проследить за взглядом Лайона, леди Эйтон выглянула в другое окно.
На каменистой возвышенности, окутанный пеленой дождя и тумана, темнел мрачный громадный замок.
– Они солгали посыльному, не сказали ни слова о том, что лорд Эйтон и его жена отправились в Шотландию, – пояснил Платт. – Если бы ваш Гарри по дороге обратно не встретил случайно в деревне Неда Кранча, я бы сейчас ехал в Хартфордшир, полагая, что мне предстоит встреча с леди Эйтон.
После утреннего приступа у Джаспера Хайда почти не осталось сил. Мука была такой нестерпимой, что плантатор чувствовал себя полностью выпотрошенным. Даже теперь, когда боль утихла, Хайд не мог отделаться от ощущения, что чудом выскользнул из лап смерти.
– Где Охинуа?
– Все еще в Мелбери-Холле.
– Управляющий на такое не способен. У него не хватило бы смелости. Кто остался присматривать за имением?
– Нед сказал Гарри, что там осталась мать графа, вдовствующая графиня Эйтон. Это та самая неугомонная старуха, которая позаботилась о том, чтобы все долги Миллисент были выплачены. – Платт опустился на стул напротив письменного стола плантатора. – Вот кто виноват во всех наших несчастьях. Я не собираюсь попусту тратить время и ехать туда, чтобы разговаривать с подобной особой.
– Вы поедете туда! – резко оборвал стряпчего Хайд. – Будь вы порасторопнее, мы бы не упустили ее. Но сейчас это уже не важно. Они написали в ответной записке, что леди Эйтон согласна встретиться с вами. Они не солгали. Вы поедете и встретитесь со старухой. Охинуа ей безразлична. Возможно, старуху будет даже легче уговорить избавиться от этой ведьмы. Я хочу использовать все возможности, чтобы уладить дело мирным путем.
– А если этот план не сработает?
– Тогда придется воспользоваться другим.
– Вы собираетесь применить силу?
– Чем меньше вы будете знать, тем лучше. – Хайд с усилием поднялся на ноги. – Знайте только одно: я непременно возьму то, что мне принадлежит. Никто меня не остановит.
Миллисент предпочла остаться в карете и подождать, пока слуги перенесут Лайона в кресло. Эйтон хорошо понимал ее смятение и нерешительность. Хмурые лица слуг, выстроившихся во дворе для приветствия хозяев, куда лучше смотрелись бы на похоронах.
Холодный дождь усилился, но Лайон приказал поставить свое кресло прямо на мокрую землю и подождал, пока Миллисент сойдет с подножки. Если раньше леди Эйтон чувствовала себя неуютно, то теперь, окинув взглядом целую армию облаченных в ливреи слуг, она была близка к панике. Лайон протянул Миллисент руку, и она торопливо схватила ее.
– Прошу прощения за эту чертову формальность, – прошептал Лайон. – Мои люди пришли поприветствовать нас, вот и все. Они здесь совсем не для того, чтобы тебя судить. Они всего лишь хотят увидеть своими глазами, так ли я беспомощен. Помни об этом. Когда мы покончим с торжественной встречей, я сразу же прикажу Хауитту проводить тебя в комнаты. Ты сможешь переодеться и отдохнуть.
В ту же минуту как из-под земли появился Битер Хауитт, молодой секретарь, которого сэр Ричард привез с собой из Лондона.
– Если вы готовы, миледи…
Миллисент неохотно выпустила руку мужа. По выражению лица жены Лайон догадался, как она смущена, ведь ей предстоит пройти сквозь строй стольких незнакомых людей, которым ее никто не представил.
– Где же ты, Траскотт, черт бы тебя побрал? – сердито зарычал Лайон.
– Я здесь, милорд, – раздался звонкий голос откуда-то сзади. Лайон обернулся и увидел грубоватое лицо кузена. Траскотт приветливо улыбался. – Хорошо, что ты вернулся, Эйтон.
– Что это ты надумал, проклятый прохвост? Решил совсем запугать мою жену? – Лайон махнул рукой в сторону выстроившихся слуг.
– Миледи. – Уолтер Траскотт почтительно поклонился.
– Пожалуйста, зовите меня Миллисент, – чуть слышно сказала леди Эйтон.
– Почту за честь, Миллисент. Приношу свои глубочайшие извинения, но если бы не дождь, во дворе наверняка было бы столпотворение. Фермеры, наемные рабочие, жители деревни – все захотели бы непременно поглядеть на Эйтона.
– Тебе повезло, что они не появились, а иначе я бы попросту откусил тебе голову. А теперь проводи мою жену в замок, пока она окончательно не промокла.
– Наконец-то ты снова стал самим собой, Эйтон. Рад видеть тебя прежним. И хочу выразить искреннее сочувствие вам, Миллисент. Шутка ли, так долго терпеть общество этого человека в тесной карете.
– И все же каким-то чудом ей удалось совсем неплохо справиться со мной. – Лайон ласково сжал руку Миллисент. Ее накидка совсем промокла, а по лицу стекали капли дождя, но в глазах плясали озорные искры. – Этот шелудивый пес Уолтер познакомит тебя с миссис Макалистер, экономкой, и мистером Кемпбеллом, управляющим. Затем он составит компанию тебе и Хауитту. Вы будете производить смотр войск и принимать парад.
Миллисент не хотелось оставлять Лайона. Она нерешительно выпустила руку мужа и направилась к замку вместе с Траскоттом. Лайон смотрел, как жена идет под дождем, тоненькая и хрупкая, нерешительно приближаясь к выстроившимся в линейку слугам. И началась церемония знакомства – бесконечные поклоны и реверансы. Лайон подставил лицо под холодные капли дождя и вдохнул полной грудью. Все вокруг – от легкого ветерка, принесшего с собой терпкий запах земли, до пронизывающего холода, поднимающегося от камней, – говорило Эйтону, что он наконец-то дома.
Лакеи подняли кресло. Лайон увидел, как все выстроившееся во дворе войско с любопытством уставилось на него. Когда Эйтон в последний раз покидал Баронсфорд, он был до такой степени напичкан лекарствами, что едва ли мог припомнить собственное имя. Ему было решительно все равно, где он, куда его везут… Теперь же Лайон внимательно вглядывался в лица слуг, отвечая на приветствия легким кивком. Кресло графа, защищенное с обоих флангов управляющим и экономкой, торжественно внесли в дом.
– Где вы поселили мою жену, миссис Макалистер? – спросил Лайон экономку.
– На втором этаже, милорд, в западном крыле. – Высокая жилистая женщина говорила отрывистыми фразами в присущей ей резкой манере. – Комнаты выходят на озеро. Надеюсь, вы будете довольны.
– Не сомневаюсь. Убедитесь, что ей доставили сухую одежду. – Лайон обернулся к управляющему. – Кемпбелл, я собирался провести ближайшие два часа с вами и Траскоттом, а после этого готов принять любых посетителей.
– Да, милорд, я отдам необходимые распоряжения и сразу же к вам присоединюсь.
Взгляд Лайона остановился на широкой винтовой лестнице, по которой спускался Траскотт. Сотни картин покрывали все свободное пространство стен, не оставляя ни малейшего просвета. Изображенные на больших и малых полотнах, бесчисленные предки Эйтона безмолвно взирали на него из глубин веков. В нижнем ряду внимание Лайона привлек женский портрет работы Рейнолдса, выполненный в натуральную величину. Розовый куст, усыпанный ярко-красными цветами, служил великолепным фоном, оттеняя красоту молодой женщины, облаченной в белое. Лайон поднял глаза и увидел перед собой гордое лицо Эммы.
– Снимите это, – сердито зарычал Лайон, – уберите сейчас же.
Хозяйская спальня сияла чистотой. Платья ее светлости, вычищенные и отутюженные, были аккуратно сложены в гардероб. У Вайолет не было никаких причин находиться здесь сегодня, и все же поздно ночью она пришла и села у окна. Прячась в густой тени, она принялась наблюдать за Недом Кранчем, покидающим Мелбери-Холл.
Сегодня вечером он бесстыдно флиртовал с одной из молоденьких служанок. От Вайолет не укрылось, как они переглядывались, перешептывались, обменивались мимолетными прикосновениями, как горели румянцем щеки юной жертвы Кранча, когда он испытывал на ней свое обаяние. При виде вероломства Неда у Вайолет к горлу подступила тошнота. Она хорошо знала, чего стоят все его лживые заверения, но больнее всего было сознавать его предательство.
Вдруг в темноте девушка заметила Мозеса. Держа в руке фонарь, он пересекал покрытый гравием двор, а навстречу ему из конюшни бежала собака, припадая на раненую ногу. Чернокожий великан наклонился, чтобы приласкать животное, и у Вай защемило сердце.
Она вспомнила, как впервые увидела его. Мозес лежал на спине, прикрывая лицо рукой, прямо у ручья. Вайолет долго смотрела на него, но черный великан был совершенно неподвижен. Девочка даже не смогла определить, дышит ли он. Поборов страх, Вай приблизилась к африканцу и вздрогнула, увидев бесчисленные уродливые шрамы и рубцы на лице старого негра. Следы побоев, как она узнала позднее. В ту первую встречу ее ужаснуло то, что у незнакомца не было ушей.
Мозес выглядел таким несчастным, дряхлым и потерянным, что Вайолет стало его очень жаль. Она принесла чернокожему рабу воды и присела рядом, стараясь отвлечь его разговором. Потом Вайолет даже не могла вспомнить, о чем говорила с Мозесом, но старик ничего не забыл. В тот день на илистом берегу ручья родилась их дружба.
Вдруг Вай заметила, что Нед Кранч возвращается во двор. Девушка почувствовала, как все ее тело сводит судорогой. Старый негр не проявил никаких признаков тревоги, а вот собака отнеслась к каменщику с недоверием, шерсть у нее на загривке встала дыбом. Нед хотел было протянуть руку, собираясь погладить пса, но собака настороженно попятилась и зарычала.
– Не оставайся с ним ни на минуту, Мозес, – прошептала Вай, борясь с мучительным беспокойством, от которого желудок начинала терзать тупая боль. С чего бы вдруг Неду останавливаться поболтать со сторожем? Это выглядело слишком подозрительно. Что у них может быть общего? Они такие разные: Мозес добр и наивен, а Кранч жесток и циничен. Старый негр не умеет лгать, он всегда искренен. Каменщик же настолько изворотлив, что говорит правду лишь для того, чтобы позабавиться.
Вайолет вздохнула с облегчением, когда Мозес поднял свой фонарь и продолжил обход. Тем временем Нед раскурил трубку и медленно двинулся вниз по дорожке. Вайолет уже собиралась было задернуть шторы, когда вдруг заметила ту самую молоденькую служанку, с которой заигрывал Кранч. Вай закусила губу, на глазах у нее выступили слезы.
Вайолет отчаянно хотела завизжать, вцепиться и вырвать из себя все, что связывало ее с Недом. Она должна вычеркнуть этого человека из своей жизни. Вот сейчас пойдет спать, а утром проснется совершенно свободной. Вай страстно желала забыть ласки Неда, не хотела прикасаться к животу и думать о ребенке, который растет в ней. Ведь отец ребенка – Нед Кранч.
Вайолет закрыла шторы и спряталась в глубине комнаты. Ее лицо было мокро от слез. Если бы можно было повернуть время вспять и исправить ужасную ошибку, которую она совершила…
Где-то в другом конце коридора открылась и захлопнулась дверь. Вайолет невольно вздрогнула. Охинуа. Она только что вернулась к себе в комнату. Охинуа, которая сама родила незаконного ребенка. Вайолет снова пришли на память слова подруги: «Все это было задолго до того, как Охинуа научилась прерывать беременность, пока она еще не заметна». Пока она еще не заметна…
Вайолет выскользнула в коридор и направилась к комнате старой африканки.
– Что именно ты хочешь от меня? – спросила Охинуа.
От внимания старухи не укрылись красные опухшие глаза.
дрожащий голос и трясущиеся руки Вайолет, которая пришла к ней за помощью. Охинуа мгновенно поняла, что хотела сказать Вай, когда та смущенно пробормотала, что ее давно подташнивает. Впустив девушку в комнату и закрыв за ней дверь, Охинуа хотела услышать правду.
– Я хотела, чтобы вы… – Вайолет нерешительно замолчала. – Я надеялась, что вы поможете мне избавиться от этого недомогания.
– У этого недомогания есть название? – спросила старуха, растягивая слова.
Хорошенький подбородок Вайолет дрогнул, она опустила голову и уставилась в пол. Ее руки судорожно вцепились в складки фартука. Вай не могла произнести свою просьбу вслух.
Охинуа видела и слышала намного больше, чем это могло показаться. Она давно поняла, что Вайолет ждет ребенка, но ее огорчил выбор молодой женщины. Нед Кранч, насколько могла судить Охинуа, был бездушен и жесток с женщинами.
– Я знаю, что вы можете помочь, – тихо заговорила Вайолет. – Слышала, что вы знаете способы, как устранить причину такой болезни и избавить от страданий.
– Болезни? Страдания? Девочка, это совсем не те слова, которыми можно описать дар жизни.
– Так вы все знаете? – Вай подняла глаза и тут же заплакала, не в силах сдержать слезы. – Но я не хочу этого ребенка, Охинуа. Пожалуйста, помогите мне избавиться от него. Умоляю, освободите меня от этого проклятия.
– Я не могу тебе помочь.
– Пожалуйста, не говорите так, – отчаянно взмолилась Вайолет. – Я слышала разговоры других женщин. Они рассказывали, что вы помогали рабыням на плантациях избавиться от беременности. Я не могу…
– Этот ребенок – плод насилия?
Резкий тон Охинуа заставил Вайолет помедлить с ответом. Девушка вытерла слезы, но они все текли и текли по щекам.
– Нет, но я не знала…
– Ты добровольно легла в постель со своим мужчиной?
– Да, но это случилось до того, как я узнала, что это за человек.
– Я не могу тебе помочь.
– Но почему? – зарыдала Вай. – Вы ведь делали это раньше. Я знаю, у вас есть свои способы. Какая теперь разница, добровольно я легла с ним в постель или нет? Я совершила глупость. Он обманул меня. Я ведь поверила, что нас с ним ждет счастливое будущее. Почему вы не можете думать обо мне как об одной из тех несчастных женщин, которым вы помогали на Ямайке? Пожалуйста, Охинуа, позвольте мне начать новую жизнь.
– Я никогда не смогла бы думать о тебе как об одной из них, – жестко сказала Охинуа. – И знаешь почему? – В глазах Вайолет мелькнуло смущение. – Ты даже не представляешь себе, что это такое – быть африканкой. Что ты чувствуешь, когда тебя еще ребенком силой забирают из дома, разлучают с семьей и превращают в товар, отдавая в грязные лапы работорговца. Разве тебе дано было испытать хотя бы малую толику тех страданий, которые выпали на долю этих женщин?
Вайолет опустила голову.
– Я… мне доводилось слышать об этом. Даже в самых страшных кошмарах я не могу себе вообразить, какие мучения им пришлось пережить.
Охинуа шагнула к девушке.
– Тогда с чего же ты решила, что я буду тебе помогать? – Из горла Вайолет вырвалось рыдание. – Ты и впрямь думаешь, что ребенок, который растет у тебя внутри, обречен на ту же судьбу, что и дети рабов? – Вай пристыженно покачала головой. – Разве это проклятие, девочка? Разве это болезнь?
– Пожалуйста…
– Разве ты станешь ненавидеть свою дочь, потому что она будет напоминать о… твоей прошлой ошибке?
– Нет! Я никогда не стану ненавидеть ее… его. – Вайолет закрыла лицо ладонями. Девушку душили рыдания. – Я не хочу этого.
– Тогда зачем ты здесь?
– Я… Мне не следовало приходить сюда, просто я так растеряна, мне так жаль…
Не говоря ни слова, Охинуа подошла к рыдающей девушке и крепко обняла ее.
Глава 26
– Это место было для вас домом? Лайон хмуро взглянул на жену.
– Что ты имеешь в виду?
– Наш новый управляющий рассказывал мне, какое впечатление произвел на него Баронсфорд, когда он впервые его увидел, – объяснила Миллисент. – Гиббз описывал волшебный сказочный замок и великое множество дорожек, оплетающих со всех сторон высокие утесы, выходящие на реку Туид. Он восхищался живописным лесом, озером, великолепными садами, газонами, ледниками и так далее. Но он говорил лишь о тех красотах, что окружают замок.
– Внутри замок не менее красив. Его реконструкцией занимался сам Роберт Адам.[7]
– Да, Гиббз упоминал об этом. Но был ли Баронсфорд настоящим домом, где была бы счастлива вся семья?
Лайон задумался, прежде чем ответить.
– Было время, когда Баронсфорд олицетворял такой дом.
Миллисент ждала, что Эйтон добавит что-то еще, но он промолчал. Она снова принялась смотреть в окно, понимая, что не следует докучать мужу, если ему не хочется разговаривать. Особенно сейчас, когда он вот-вот столкнется лицом к лицу со своим прошлым. Тем самым прошлым, которое сделало его калекой.
Миллисент не сомневалась в Лайоне. Они никогда не говорили об этом вслух, но леди Эйтон знала, что муж любит ее. Она поехала вместе с Лайоном, чтобы оказать ему поддержку, а не для того, чтобы требовать к себе внимания.
Их колени соприкоснулись, но Эйтон не заметил этого. Сидя напротив мужа, Миллисент с тревогой вгляделась в его искаженное мукой лицо, похожее на неподвижную маску. Пытаясь проследить за взглядом Лайона, леди Эйтон выглянула в другое окно.
На каменистой возвышенности, окутанный пеленой дождя и тумана, темнел мрачный громадный замок.
– Они солгали посыльному, не сказали ни слова о том, что лорд Эйтон и его жена отправились в Шотландию, – пояснил Платт. – Если бы ваш Гарри по дороге обратно не встретил случайно в деревне Неда Кранча, я бы сейчас ехал в Хартфордшир, полагая, что мне предстоит встреча с леди Эйтон.
После утреннего приступа у Джаспера Хайда почти не осталось сил. Мука была такой нестерпимой, что плантатор чувствовал себя полностью выпотрошенным. Даже теперь, когда боль утихла, Хайд не мог отделаться от ощущения, что чудом выскользнул из лап смерти.
– Где Охинуа?
– Все еще в Мелбери-Холле.
– Управляющий на такое не способен. У него не хватило бы смелости. Кто остался присматривать за имением?
– Нед сказал Гарри, что там осталась мать графа, вдовствующая графиня Эйтон. Это та самая неугомонная старуха, которая позаботилась о том, чтобы все долги Миллисент были выплачены. – Платт опустился на стул напротив письменного стола плантатора. – Вот кто виноват во всех наших несчастьях. Я не собираюсь попусту тратить время и ехать туда, чтобы разговаривать с подобной особой.
– Вы поедете туда! – резко оборвал стряпчего Хайд. – Будь вы порасторопнее, мы бы не упустили ее. Но сейчас это уже не важно. Они написали в ответной записке, что леди Эйтон согласна встретиться с вами. Они не солгали. Вы поедете и встретитесь со старухой. Охинуа ей безразлична. Возможно, старуху будет даже легче уговорить избавиться от этой ведьмы. Я хочу использовать все возможности, чтобы уладить дело мирным путем.
– А если этот план не сработает?
– Тогда придется воспользоваться другим.
– Вы собираетесь применить силу?
– Чем меньше вы будете знать, тем лучше. – Хайд с усилием поднялся на ноги. – Знайте только одно: я непременно возьму то, что мне принадлежит. Никто меня не остановит.
Миллисент предпочла остаться в карете и подождать, пока слуги перенесут Лайона в кресло. Эйтон хорошо понимал ее смятение и нерешительность. Хмурые лица слуг, выстроившихся во дворе для приветствия хозяев, куда лучше смотрелись бы на похоронах.
Холодный дождь усилился, но Лайон приказал поставить свое кресло прямо на мокрую землю и подождал, пока Миллисент сойдет с подножки. Если раньше леди Эйтон чувствовала себя неуютно, то теперь, окинув взглядом целую армию облаченных в ливреи слуг, она была близка к панике. Лайон протянул Миллисент руку, и она торопливо схватила ее.
– Прошу прощения за эту чертову формальность, – прошептал Лайон. – Мои люди пришли поприветствовать нас, вот и все. Они здесь совсем не для того, чтобы тебя судить. Они всего лишь хотят увидеть своими глазами, так ли я беспомощен. Помни об этом. Когда мы покончим с торжественной встречей, я сразу же прикажу Хауитту проводить тебя в комнаты. Ты сможешь переодеться и отдохнуть.
В ту же минуту как из-под земли появился Битер Хауитт, молодой секретарь, которого сэр Ричард привез с собой из Лондона.
– Если вы готовы, миледи…
Миллисент неохотно выпустила руку мужа. По выражению лица жены Лайон догадался, как она смущена, ведь ей предстоит пройти сквозь строй стольких незнакомых людей, которым ее никто не представил.
– Где же ты, Траскотт, черт бы тебя побрал? – сердито зарычал Лайон.
– Я здесь, милорд, – раздался звонкий голос откуда-то сзади. Лайон обернулся и увидел грубоватое лицо кузена. Траскотт приветливо улыбался. – Хорошо, что ты вернулся, Эйтон.
– Что это ты надумал, проклятый прохвост? Решил совсем запугать мою жену? – Лайон махнул рукой в сторону выстроившихся слуг.
– Миледи. – Уолтер Траскотт почтительно поклонился.
– Пожалуйста, зовите меня Миллисент, – чуть слышно сказала леди Эйтон.
– Почту за честь, Миллисент. Приношу свои глубочайшие извинения, но если бы не дождь, во дворе наверняка было бы столпотворение. Фермеры, наемные рабочие, жители деревни – все захотели бы непременно поглядеть на Эйтона.
– Тебе повезло, что они не появились, а иначе я бы попросту откусил тебе голову. А теперь проводи мою жену в замок, пока она окончательно не промокла.
– Наконец-то ты снова стал самим собой, Эйтон. Рад видеть тебя прежним. И хочу выразить искреннее сочувствие вам, Миллисент. Шутка ли, так долго терпеть общество этого человека в тесной карете.
– И все же каким-то чудом ей удалось совсем неплохо справиться со мной. – Лайон ласково сжал руку Миллисент. Ее накидка совсем промокла, а по лицу стекали капли дождя, но в глазах плясали озорные искры. – Этот шелудивый пес Уолтер познакомит тебя с миссис Макалистер, экономкой, и мистером Кемпбеллом, управляющим. Затем он составит компанию тебе и Хауитту. Вы будете производить смотр войск и принимать парад.
Миллисент не хотелось оставлять Лайона. Она нерешительно выпустила руку мужа и направилась к замку вместе с Траскоттом. Лайон смотрел, как жена идет под дождем, тоненькая и хрупкая, нерешительно приближаясь к выстроившимся в линейку слугам. И началась церемония знакомства – бесконечные поклоны и реверансы. Лайон подставил лицо под холодные капли дождя и вдохнул полной грудью. Все вокруг – от легкого ветерка, принесшего с собой терпкий запах земли, до пронизывающего холода, поднимающегося от камней, – говорило Эйтону, что он наконец-то дома.
Лакеи подняли кресло. Лайон увидел, как все выстроившееся во дворе войско с любопытством уставилось на него. Когда Эйтон в последний раз покидал Баронсфорд, он был до такой степени напичкан лекарствами, что едва ли мог припомнить собственное имя. Ему было решительно все равно, где он, куда его везут… Теперь же Лайон внимательно вглядывался в лица слуг, отвечая на приветствия легким кивком. Кресло графа, защищенное с обоих флангов управляющим и экономкой, торжественно внесли в дом.
– Где вы поселили мою жену, миссис Макалистер? – спросил Лайон экономку.
– На втором этаже, милорд, в западном крыле. – Высокая жилистая женщина говорила отрывистыми фразами в присущей ей резкой манере. – Комнаты выходят на озеро. Надеюсь, вы будете довольны.
– Не сомневаюсь. Убедитесь, что ей доставили сухую одежду. – Лайон обернулся к управляющему. – Кемпбелл, я собирался провести ближайшие два часа с вами и Траскоттом, а после этого готов принять любых посетителей.
– Да, милорд, я отдам необходимые распоряжения и сразу же к вам присоединюсь.
Взгляд Лайона остановился на широкой винтовой лестнице, по которой спускался Траскотт. Сотни картин покрывали все свободное пространство стен, не оставляя ни малейшего просвета. Изображенные на больших и малых полотнах, бесчисленные предки Эйтона безмолвно взирали на него из глубин веков. В нижнем ряду внимание Лайона привлек женский портрет работы Рейнолдса, выполненный в натуральную величину. Розовый куст, усыпанный ярко-красными цветами, служил великолепным фоном, оттеняя красоту молодой женщины, облаченной в белое. Лайон поднял глаза и увидел перед собой гордое лицо Эммы.
– Снимите это, – сердито зарычал Лайон, – уберите сейчас же.
Хозяйская спальня сияла чистотой. Платья ее светлости, вычищенные и отутюженные, были аккуратно сложены в гардероб. У Вайолет не было никаких причин находиться здесь сегодня, и все же поздно ночью она пришла и села у окна. Прячась в густой тени, она принялась наблюдать за Недом Кранчем, покидающим Мелбери-Холл.
Сегодня вечером он бесстыдно флиртовал с одной из молоденьких служанок. От Вайолет не укрылось, как они переглядывались, перешептывались, обменивались мимолетными прикосновениями, как горели румянцем щеки юной жертвы Кранча, когда он испытывал на ней свое обаяние. При виде вероломства Неда у Вайолет к горлу подступила тошнота. Она хорошо знала, чего стоят все его лживые заверения, но больнее всего было сознавать его предательство.
Вдруг в темноте девушка заметила Мозеса. Держа в руке фонарь, он пересекал покрытый гравием двор, а навстречу ему из конюшни бежала собака, припадая на раненую ногу. Чернокожий великан наклонился, чтобы приласкать животное, и у Вай защемило сердце.
Она вспомнила, как впервые увидела его. Мозес лежал на спине, прикрывая лицо рукой, прямо у ручья. Вайолет долго смотрела на него, но черный великан был совершенно неподвижен. Девочка даже не смогла определить, дышит ли он. Поборов страх, Вай приблизилась к африканцу и вздрогнула, увидев бесчисленные уродливые шрамы и рубцы на лице старого негра. Следы побоев, как она узнала позднее. В ту первую встречу ее ужаснуло то, что у незнакомца не было ушей.
Мозес выглядел таким несчастным, дряхлым и потерянным, что Вайолет стало его очень жаль. Она принесла чернокожему рабу воды и присела рядом, стараясь отвлечь его разговором. Потом Вайолет даже не могла вспомнить, о чем говорила с Мозесом, но старик ничего не забыл. В тот день на илистом берегу ручья родилась их дружба.
Вдруг Вай заметила, что Нед Кранч возвращается во двор. Девушка почувствовала, как все ее тело сводит судорогой. Старый негр не проявил никаких признаков тревоги, а вот собака отнеслась к каменщику с недоверием, шерсть у нее на загривке встала дыбом. Нед хотел было протянуть руку, собираясь погладить пса, но собака настороженно попятилась и зарычала.
– Не оставайся с ним ни на минуту, Мозес, – прошептала Вай, борясь с мучительным беспокойством, от которого желудок начинала терзать тупая боль. С чего бы вдруг Неду останавливаться поболтать со сторожем? Это выглядело слишком подозрительно. Что у них может быть общего? Они такие разные: Мозес добр и наивен, а Кранч жесток и циничен. Старый негр не умеет лгать, он всегда искренен. Каменщик же настолько изворотлив, что говорит правду лишь для того, чтобы позабавиться.
Вайолет вздохнула с облегчением, когда Мозес поднял свой фонарь и продолжил обход. Тем временем Нед раскурил трубку и медленно двинулся вниз по дорожке. Вайолет уже собиралась было задернуть шторы, когда вдруг заметила ту самую молоденькую служанку, с которой заигрывал Кранч. Вай закусила губу, на глазах у нее выступили слезы.
Вайолет отчаянно хотела завизжать, вцепиться и вырвать из себя все, что связывало ее с Недом. Она должна вычеркнуть этого человека из своей жизни. Вот сейчас пойдет спать, а утром проснется совершенно свободной. Вай страстно желала забыть ласки Неда, не хотела прикасаться к животу и думать о ребенке, который растет в ней. Ведь отец ребенка – Нед Кранч.
Вайолет закрыла шторы и спряталась в глубине комнаты. Ее лицо было мокро от слез. Если бы можно было повернуть время вспять и исправить ужасную ошибку, которую она совершила…
Где-то в другом конце коридора открылась и захлопнулась дверь. Вайолет невольно вздрогнула. Охинуа. Она только что вернулась к себе в комнату. Охинуа, которая сама родила незаконного ребенка. Вайолет снова пришли на память слова подруги: «Все это было задолго до того, как Охинуа научилась прерывать беременность, пока она еще не заметна». Пока она еще не заметна…
Вайолет выскользнула в коридор и направилась к комнате старой африканки.
– Что именно ты хочешь от меня? – спросила Охинуа.
От внимания старухи не укрылись красные опухшие глаза.
дрожащий голос и трясущиеся руки Вайолет, которая пришла к ней за помощью. Охинуа мгновенно поняла, что хотела сказать Вай, когда та смущенно пробормотала, что ее давно подташнивает. Впустив девушку в комнату и закрыв за ней дверь, Охинуа хотела услышать правду.
– Я хотела, чтобы вы… – Вайолет нерешительно замолчала. – Я надеялась, что вы поможете мне избавиться от этого недомогания.
– У этого недомогания есть название? – спросила старуха, растягивая слова.
Хорошенький подбородок Вайолет дрогнул, она опустила голову и уставилась в пол. Ее руки судорожно вцепились в складки фартука. Вай не могла произнести свою просьбу вслух.
Охинуа видела и слышала намного больше, чем это могло показаться. Она давно поняла, что Вайолет ждет ребенка, но ее огорчил выбор молодой женщины. Нед Кранч, насколько могла судить Охинуа, был бездушен и жесток с женщинами.
– Я знаю, что вы можете помочь, – тихо заговорила Вайолет. – Слышала, что вы знаете способы, как устранить причину такой болезни и избавить от страданий.
– Болезни? Страдания? Девочка, это совсем не те слова, которыми можно описать дар жизни.
– Так вы все знаете? – Вай подняла глаза и тут же заплакала, не в силах сдержать слезы. – Но я не хочу этого ребенка, Охинуа. Пожалуйста, помогите мне избавиться от него. Умоляю, освободите меня от этого проклятия.
– Я не могу тебе помочь.
– Пожалуйста, не говорите так, – отчаянно взмолилась Вайолет. – Я слышала разговоры других женщин. Они рассказывали, что вы помогали рабыням на плантациях избавиться от беременности. Я не могу…
– Этот ребенок – плод насилия?
Резкий тон Охинуа заставил Вайолет помедлить с ответом. Девушка вытерла слезы, но они все текли и текли по щекам.
– Нет, но я не знала…
– Ты добровольно легла в постель со своим мужчиной?
– Да, но это случилось до того, как я узнала, что это за человек.
– Я не могу тебе помочь.
– Но почему? – зарыдала Вай. – Вы ведь делали это раньше. Я знаю, у вас есть свои способы. Какая теперь разница, добровольно я легла с ним в постель или нет? Я совершила глупость. Он обманул меня. Я ведь поверила, что нас с ним ждет счастливое будущее. Почему вы не можете думать обо мне как об одной из тех несчастных женщин, которым вы помогали на Ямайке? Пожалуйста, Охинуа, позвольте мне начать новую жизнь.
– Я никогда не смогла бы думать о тебе как об одной из них, – жестко сказала Охинуа. – И знаешь почему? – В глазах Вайолет мелькнуло смущение. – Ты даже не представляешь себе, что это такое – быть африканкой. Что ты чувствуешь, когда тебя еще ребенком силой забирают из дома, разлучают с семьей и превращают в товар, отдавая в грязные лапы работорговца. Разве тебе дано было испытать хотя бы малую толику тех страданий, которые выпали на долю этих женщин?
Вайолет опустила голову.
– Я… мне доводилось слышать об этом. Даже в самых страшных кошмарах я не могу себе вообразить, какие мучения им пришлось пережить.
Охинуа шагнула к девушке.
– Тогда с чего же ты решила, что я буду тебе помогать? – Из горла Вайолет вырвалось рыдание. – Ты и впрямь думаешь, что ребенок, который растет у тебя внутри, обречен на ту же судьбу, что и дети рабов? – Вай пристыженно покачала головой. – Разве это проклятие, девочка? Разве это болезнь?
– Пожалуйста…
– Разве ты станешь ненавидеть свою дочь, потому что она будет напоминать о… твоей прошлой ошибке?
– Нет! Я никогда не стану ненавидеть ее… его. – Вайолет закрыла лицо ладонями. Девушку душили рыдания. – Я не хочу этого.
– Тогда зачем ты здесь?
– Я… Мне не следовало приходить сюда, просто я так растеряна, мне так жаль…
Не говоря ни слова, Охинуа подошла к рыдающей девушке и крепко обняла ее.
Глава 26
«Ошеломляюще». Это слово вертелось у Миллисент на языке, когда она вместе с экономкой миссис Макалистер осматривала замок. К середине дня леди Эйтон уже окончательно потеряла счет комнатам, не могла понять, где находится обеденный зал, а где богатые покои для приемов, в каком крыле хранится старинная коллекция оружия, где располагается новая библиотека или малая гостиная…
Замок был просто великолепен! Все здесь дышало спокойствием и уютом, но все же дом казался слишком большим.
Наскоро пообедав вместе с мужем в старинном обеденном зале, Миллисент направилась к себе, в то время как Эйтон, полностью погруженный в свои мысли, остался беседовать с Траскоттом. Войдя в небольшую гостиную, Миллисент опустилась в изящное кресло и принялась смотреть на огонь в камине.
В комнате было довольно тепло, но ее бил озноб. После долгого и утомительного путешествия она должна была бы испытывать облегчение, но почему-то чувствовала лишь нарастающее беспокойство. Конечно, великолепие Баронсфорда немного подавляло, но по-настоящему угнетало Миллисент совсем не величие замка.
Всему виной были воспоминания об Эмме. Они преследовали ее повсюду. Впервые войдя в холл, Миллисент сразу же увидела перед собой портрет этой женщины. Она была прекрасна. Именно Эмма придала Баронсфорду его теперешний облик. Она проявляла гораздо больше интереса к устройству замка, чем все предыдущие его хозяйки.
Это стало совершенно очевидно, когда миссис Макалистер привела Миллисент в восточное крыло. Шесть роскошных спален с видом на сад, прибрежные утесы и реку были перестроены и заново обставлены Эммой по своему вкусу. Здесь не дозволялось появляться ни членам семьи, ни друзьям, ни гостям. Весь второй этаж в этом крыле занимали личные покои Эммы и Эйтона. И это еще не все. Гостиную в старой башне она тоже превратила в свои персональные апартаменты.
Она устраивала роскошные приемы, балы, торжественные обеды, тщательно составляя меню. Блюда по ее заказу доставляли из Франции, – а изумительные ковры ручной работы ей специально привозили из Персии. Всюду чувствовалось ее незримое присутствие. После осмотра замка у Миллисент даже загудела голова от всего, что ей довелось увидеть и услышать.
Вскоре появилась горничная Бесс, чтобы помочь госпоже переодеться ко сну. Наблюдая за тем, как девушка аккуратно развешивает в шкафу ее платья, Миллисент засомневалась, правильно ли сделала, что приехала сюда: у Лайона столько работы, и невозможно представить себе, когда сможет увидеть его снова. В Баронсфорде она чувствовала себя какой-то жалкой и незначительной, а это ощущение было ей просто ненавистно.
В дверь спальни постучали, после чего массивные створки распахнулись и Уилл с Джоном внесли в комнату Лайона.
– Я рад, что ты еще не спишь, а то эти два неуклюжих болвана непременно разбудили бы тебя.
Миллисент даже раскрыла рот от удивления, не в силах произнести ни слова. В еще большее смущение привел ее настойчивый взгляд мужа. Эйтон буквально пожирал жену глазами, будто на ней было надето не плотное домашнее платье, а прозрачная ночная сорочка. Одно дело делить с Лайоном спальню в Мелбери-Холле, где отчаянно не хватает комнат, и совсем другое – здесь, в Баронсфорде, при таком изобилии свободного пространства.
– Ты уже покончил с делами на сегодня? – спросила она первое, что пришло ей в голову.
– Но ведь есть еще завтра.
Миллисент отпустила Бесс и перешла в гостиную, чтобы дать мужу возможность уединиться.
Она взяла с полки книгу, пытаясь сосредоточиться на чтении. Лайон снова привел ее в смущение. Это так на него похоже! Стоило ей почувствовать себя лишней и никому не нужной, как он мгновенно появлялся словно по волшебству. Миллисент еще раз перечитала первый абзац, но строки расплывались перед глазами и получалась какая-то бессмыслица. Ей не давал покоя этот его раздевающий взгляд. Леди Эйтон поднялась с кресла и подошла к маленькому изящному бюро, решив заняться письмами. Но и здесь Миллисент ждала неудача. Она так и не смогла выжать из себя ни единого слова.
– Ты еще не покончила с делами на сегодня?
Услышав вопрос мужа, леди Эйтон отложила перо и направилась в спальню. Лайон уже полулежал на постели. Слуги ушли.
– Но ведь есть еще завтра, – мягко сказала Миллисент, прислоняясь к дверному косяку. «И ста лет не хватит, чтобы пресытиться им», – подумала она, глядя на мужа. Лайон был невероятно красив. В нем чувствовалась сила и уверенность в себе.
– Тогда иди в постель.
Миллисент медленно направилась к кровати.
– Признаться, я удивилась, увидев тебя здесь сегодня ночью. Мне сказали, что апартаменты его светлости в восточном крыле.
– Тебя ввели в заблуждение. Мои комнаты всегда там же, где и твои. – Миллисент еще не успела подойти к кровати, как Лайон потянулся к поясу ее платья. – Я скучал по тебе сегодня.
– Мы провели врозь только один вечер. – Эйтон расстегнул пояс. Узкая полоска ткани скользнула на пол. – А обедали мы вместе.
– Там было слишком людно. Расскажи, чем ты занималась после обеда.
– Я осматривала Баронсфорд.
– Он чертовски большой.
– Да, впечатляющее зрелище.
Лайон потянул ткань вниз, обнажая плечи Миллисент, и платье упало к ее ногам.
– Замок пришелся тебе по вкусу?
– Баронсфорд не нуждается в моем одобрении.
– А я думаю иначе. – Эйтон посмотрел жене в глаза. – Теперь ты хозяйка Баронсфорда.
– Я никогда не возносилась так высоко в своих устремлениях, – тихо сказала Миллисент.
Лайон ласково провел рукой по волосам жены и накрутил на палец вьющуюся прядь.
– Но ведь должно же быть что-то, к чему ты стремишься? – прошептал он, почти касаясь губами ее губ.
Миллисент положила ладони ему на плечи и поцеловала его, а Лайон обвил руками ее талию, приглашая в постель. Она легла рядом с мужем и уютно свернулась в клубок.
– Расскажи мне об этом, – попросил он, покрывая поцелуями ее лицо.
– Вот к чему я стремлюсь.
– К этой постели? – улыбнулся Лайон, крепко обнимая жену. – Эти ночные владения ваши, миледи, распоряжайтесь ими, царите в них.
– А еще я хотела бы царить в твоем сердце. – Лицо Эйтона вдруг приняло серьезное выражение. Миллисент мгновенно пожалела, что высказала свои мысли вслух, ей тут же захотелось взять свои слова обратно. – На меня так странно действует пребывание вдали от Мелбери-Холла, – растерянно прошептала она. – Я веду себя глупо, слоняюсь без дела и болтаю о вещах, о которых не следует говорить. Я…
– Ты уже царишь в моем сердце, Миллисент. – Лайон неловко поднял правую руку и вытер слезы, катившиеся по ее щекам. – Ты единственная женщина, которая сможет выдержать меня нынешнего, жалкого и ущербного.
Миллисент крепко сжала Лайона в своих объятиях.
– В тебе нет ничего ущербного. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Лайон с нежностью обнял жену.
– И ты навсегда останешься со мной?
– Я останусь с тобой до тех пор, пока ты этого хочешь.
– Пока ты мне будешь нужна?
– Да. – Миллисент слегка отстранилась, чтобы заглянуть Лайону в лицо. – Мне необходимо ощущать себя нужной. Я должна быть уверена, что приношу пользу. Я хочу давать, это очень важно для меня.
– А брать? Разве это не такая же полноправная часть брака?
– У тебя есть титул, богатство, а это дает возможность давать гораздо больше, чем берешь.
– А ты возражаешь?
– Ну конечно! Я хочу вносить свою лепту. Хочу чувствовать, что во мне нуждаются.
– Тогда, возможно, моя болезнь помогает нам достичь равновесия.
Миллисент резко села на постели.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Понимаешь, Миллисент.
Лайон крепко держал жену за руку, и Миллисент пришло в голову, что он, должно быть, чувствует бешеное биение ее пульса.
– Если бы мы с тобой поженились при других обстоятельствах… – Лайон покачал головой. – Давай представим себе, что все было иначе. Предположим, я никогда не падал с утеса. Если бы я попытался приблизиться к тебе, попробовал ухаживать за тобой…
– Ты не сделал бы этого.
– Почему?
– Потому что я слишком обыкновенная. Во мне нет ничего особенного, Лайон. Не говоря уже о том, что я никогда не вращалась в твоей орбите, не принадлежала к твоему кругу. У тебя просто не было бы такой возможности.
– А я говорю тебе, что ты совершенно не права. И все же, что бы ты сказала, если бы я сделал тебе предложение и попросил стать моей женой?
Замок был просто великолепен! Все здесь дышало спокойствием и уютом, но все же дом казался слишком большим.
Наскоро пообедав вместе с мужем в старинном обеденном зале, Миллисент направилась к себе, в то время как Эйтон, полностью погруженный в свои мысли, остался беседовать с Траскоттом. Войдя в небольшую гостиную, Миллисент опустилась в изящное кресло и принялась смотреть на огонь в камине.
В комнате было довольно тепло, но ее бил озноб. После долгого и утомительного путешествия она должна была бы испытывать облегчение, но почему-то чувствовала лишь нарастающее беспокойство. Конечно, великолепие Баронсфорда немного подавляло, но по-настоящему угнетало Миллисент совсем не величие замка.
Всему виной были воспоминания об Эмме. Они преследовали ее повсюду. Впервые войдя в холл, Миллисент сразу же увидела перед собой портрет этой женщины. Она была прекрасна. Именно Эмма придала Баронсфорду его теперешний облик. Она проявляла гораздо больше интереса к устройству замка, чем все предыдущие его хозяйки.
Это стало совершенно очевидно, когда миссис Макалистер привела Миллисент в восточное крыло. Шесть роскошных спален с видом на сад, прибрежные утесы и реку были перестроены и заново обставлены Эммой по своему вкусу. Здесь не дозволялось появляться ни членам семьи, ни друзьям, ни гостям. Весь второй этаж в этом крыле занимали личные покои Эммы и Эйтона. И это еще не все. Гостиную в старой башне она тоже превратила в свои персональные апартаменты.
Она устраивала роскошные приемы, балы, торжественные обеды, тщательно составляя меню. Блюда по ее заказу доставляли из Франции, – а изумительные ковры ручной работы ей специально привозили из Персии. Всюду чувствовалось ее незримое присутствие. После осмотра замка у Миллисент даже загудела голова от всего, что ей довелось увидеть и услышать.
Вскоре появилась горничная Бесс, чтобы помочь госпоже переодеться ко сну. Наблюдая за тем, как девушка аккуратно развешивает в шкафу ее платья, Миллисент засомневалась, правильно ли сделала, что приехала сюда: у Лайона столько работы, и невозможно представить себе, когда сможет увидеть его снова. В Баронсфорде она чувствовала себя какой-то жалкой и незначительной, а это ощущение было ей просто ненавистно.
В дверь спальни постучали, после чего массивные створки распахнулись и Уилл с Джоном внесли в комнату Лайона.
– Я рад, что ты еще не спишь, а то эти два неуклюжих болвана непременно разбудили бы тебя.
Миллисент даже раскрыла рот от удивления, не в силах произнести ни слова. В еще большее смущение привел ее настойчивый взгляд мужа. Эйтон буквально пожирал жену глазами, будто на ней было надето не плотное домашнее платье, а прозрачная ночная сорочка. Одно дело делить с Лайоном спальню в Мелбери-Холле, где отчаянно не хватает комнат, и совсем другое – здесь, в Баронсфорде, при таком изобилии свободного пространства.
– Ты уже покончил с делами на сегодня? – спросила она первое, что пришло ей в голову.
– Но ведь есть еще завтра.
Миллисент отпустила Бесс и перешла в гостиную, чтобы дать мужу возможность уединиться.
Она взяла с полки книгу, пытаясь сосредоточиться на чтении. Лайон снова привел ее в смущение. Это так на него похоже! Стоило ей почувствовать себя лишней и никому не нужной, как он мгновенно появлялся словно по волшебству. Миллисент еще раз перечитала первый абзац, но строки расплывались перед глазами и получалась какая-то бессмыслица. Ей не давал покоя этот его раздевающий взгляд. Леди Эйтон поднялась с кресла и подошла к маленькому изящному бюро, решив заняться письмами. Но и здесь Миллисент ждала неудача. Она так и не смогла выжать из себя ни единого слова.
– Ты еще не покончила с делами на сегодня?
Услышав вопрос мужа, леди Эйтон отложила перо и направилась в спальню. Лайон уже полулежал на постели. Слуги ушли.
– Но ведь есть еще завтра, – мягко сказала Миллисент, прислоняясь к дверному косяку. «И ста лет не хватит, чтобы пресытиться им», – подумала она, глядя на мужа. Лайон был невероятно красив. В нем чувствовалась сила и уверенность в себе.
– Тогда иди в постель.
Миллисент медленно направилась к кровати.
– Признаться, я удивилась, увидев тебя здесь сегодня ночью. Мне сказали, что апартаменты его светлости в восточном крыле.
– Тебя ввели в заблуждение. Мои комнаты всегда там же, где и твои. – Миллисент еще не успела подойти к кровати, как Лайон потянулся к поясу ее платья. – Я скучал по тебе сегодня.
– Мы провели врозь только один вечер. – Эйтон расстегнул пояс. Узкая полоска ткани скользнула на пол. – А обедали мы вместе.
– Там было слишком людно. Расскажи, чем ты занималась после обеда.
– Я осматривала Баронсфорд.
– Он чертовски большой.
– Да, впечатляющее зрелище.
Лайон потянул ткань вниз, обнажая плечи Миллисент, и платье упало к ее ногам.
– Замок пришелся тебе по вкусу?
– Баронсфорд не нуждается в моем одобрении.
– А я думаю иначе. – Эйтон посмотрел жене в глаза. – Теперь ты хозяйка Баронсфорда.
– Я никогда не возносилась так высоко в своих устремлениях, – тихо сказала Миллисент.
Лайон ласково провел рукой по волосам жены и накрутил на палец вьющуюся прядь.
– Но ведь должно же быть что-то, к чему ты стремишься? – прошептал он, почти касаясь губами ее губ.
Миллисент положила ладони ему на плечи и поцеловала его, а Лайон обвил руками ее талию, приглашая в постель. Она легла рядом с мужем и уютно свернулась в клубок.
– Расскажи мне об этом, – попросил он, покрывая поцелуями ее лицо.
– Вот к чему я стремлюсь.
– К этой постели? – улыбнулся Лайон, крепко обнимая жену. – Эти ночные владения ваши, миледи, распоряжайтесь ими, царите в них.
– А еще я хотела бы царить в твоем сердце. – Лицо Эйтона вдруг приняло серьезное выражение. Миллисент мгновенно пожалела, что высказала свои мысли вслух, ей тут же захотелось взять свои слова обратно. – На меня так странно действует пребывание вдали от Мелбери-Холла, – растерянно прошептала она. – Я веду себя глупо, слоняюсь без дела и болтаю о вещах, о которых не следует говорить. Я…
– Ты уже царишь в моем сердце, Миллисент. – Лайон неловко поднял правую руку и вытер слезы, катившиеся по ее щекам. – Ты единственная женщина, которая сможет выдержать меня нынешнего, жалкого и ущербного.
Миллисент крепко сжала Лайона в своих объятиях.
– В тебе нет ничего ущербного. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Лайон с нежностью обнял жену.
– И ты навсегда останешься со мной?
– Я останусь с тобой до тех пор, пока ты этого хочешь.
– Пока ты мне будешь нужна?
– Да. – Миллисент слегка отстранилась, чтобы заглянуть Лайону в лицо. – Мне необходимо ощущать себя нужной. Я должна быть уверена, что приношу пользу. Я хочу давать, это очень важно для меня.
– А брать? Разве это не такая же полноправная часть брака?
– У тебя есть титул, богатство, а это дает возможность давать гораздо больше, чем берешь.
– А ты возражаешь?
– Ну конечно! Я хочу вносить свою лепту. Хочу чувствовать, что во мне нуждаются.
– Тогда, возможно, моя болезнь помогает нам достичь равновесия.
Миллисент резко села на постели.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Понимаешь, Миллисент.
Лайон крепко держал жену за руку, и Миллисент пришло в голову, что он, должно быть, чувствует бешеное биение ее пульса.
– Если бы мы с тобой поженились при других обстоятельствах… – Лайон покачал головой. – Давай представим себе, что все было иначе. Предположим, я никогда не падал с утеса. Если бы я попытался приблизиться к тебе, попробовал ухаживать за тобой…
– Ты не сделал бы этого.
– Почему?
– Потому что я слишком обыкновенная. Во мне нет ничего особенного, Лайон. Не говоря уже о том, что я никогда не вращалась в твоей орбите, не принадлежала к твоему кругу. У тебя просто не было бы такой возможности.
– А я говорю тебе, что ты совершенно не права. И все же, что бы ты сказала, если бы я сделал тебе предложение и попросил стать моей женой?