Страница:
Немного позже и наши девочки, по собственной инициативе, научились переносить на своих плечах парней.
Поддержки шли у нас в нескольких этюдах. Таких, как "Цирк", "Разведчики", "Вий" и другие.
Постепенно на наших занятиях у ребят стала проявляться способность к сотворчеству. Так появился у нас биомеханический этюд "В замке", скомпонованный из разных элементов. Этюд создавался в отсутствии Ирины Всеволодовны, и мы, откровенно говоря, ждали крепкого разноса за самодеятельность. Но когда Ирина Всеволодовна посмотрела, то сказала: "Вот это - Мейерхольд". Так под влиянием наших Мастеров мы стали мыслить и действовать "по-мейерхольдовски", и его принципы всасываются в нашу кровь, в наше существо, в наши души.
Очень объемным, очень насыщенным был для нас первый год обучения. Как обещали мастера медленно и планомерно очищать нас от всего наносного, ненужного, так все и происходило.
Помимо ежеурочных занятий по биомеханике, мы периодически получали практические задания: самостоятельно создавать актерские этюды. Поочередно нам было дано порядка одиннадцати тем, более половины которых - для одиночного исполнения. Вот названия некоторых из них: "Спортивный этюд", "Общение с животным", "Животные", "Общение с предметом", "Общение через предмет", "Ассоциация", "Ах, как хорошо!". Попробую пояснить суть этих заданий.
"Спортивный этюд" - это переход от биомеханики к этюдам вообще, где должно быть событие, должна быть цель, оценка результата и эмоциональный отклик; допускались воображаемые предметы, но все тело должно работать без всевозможных мелких движений.
"Диалоги животных" - начало изучения общения партнеров через наиболее простые взаимоотношения очеловеченных характеров животных при включении в работу всего тела. Это задание - тоже из области биомеханики.
"Общение с предметом" - здесь предмет должен неожиданно изменить поведение человека и таким образом, чтобы человек оказался в конфликте с этим предметом.
"Общение через предмет" - тут предмет (аксес суар) должен явиться причиной конфликта - или наоборот.
"Ах, как хорошо!" - этюд на полное раскрепощение, когда в момент полного внутреннего покоя и комфорта может возникнуть текст.
"Ассоциация" - в этюде она должна быть не "лобовой", а неожиданной, т.е., условно говоря, чтобы, глядя на кирпич, не возникала мысль о строительстве, а, скажем, о березовой роще или об одиночестве, после чего могут возникнуть стихи.
В этюдах проверялась наша наблюдательность, фантазия и умение передать задуманное.
Этюды придумывались и репетировались дома, а в назначенный день приносились для показа на курсе. Вот на этих-то показах и стала обнаруживаться наша "шелуха", о которой в начале говорили нам мастера, и которую теперь мы увидели сами. Обсуждали наши этюды не только мастера, но и каждый должен был высказаться. Ох как трудно было оценивать чужую работу, сознавая, что точно такие же недостатки и промахи есть у тебя самого! В этих обсуждениях мы учились не быть критиканами и нормально воспринимать критику в свой адрес. Мы учились мыслить и самостоятельно инициативно работать. Надо сказать, что инициатива только приветствовалась мастерами: будь то этюд, или персонаж в пьесе. Ирина Всеволодовна только предупреждала, чтобы мы не раскрывали своих задумок до окончательного показа. Иначе, говорила она, "сопрут идею, исковеркают ее, а виновником будешь ты сам, и идея перестанет быть твоей".
Наши "приносы" после замечаний мастеров и их правки приобретали качественный вид, при котором уже не стыдно предстать перед почтенной публикой. Целый ряд этюдов, созданных на первом курсе, мы показывали с большим успехом на протяжении всех четырех лет нашего пребывания в институте.
Для работы над драматургией мы еще в первом семестре отобрали, а мастера утвердили две пьесы советских авторов: "Два цвета" А. Зака и И. Кузнецова и "В поисках радости" В. Розова. И хотя эти пьесы нам были наиболее близки и понятны и, казалось бы, на них проще было освоить азбуку и основу актерского мастерства, они все равно были не из легких.
Роли были распределены таким образом, чтобы настоящая, нелегкая для нас работа шла параллельно и покой нам только снился. А Вась Васич еще и подшучивал, говоря, что трудно только первые шестьдесят пять лет, потом будет легче.
Первый год обучения венчался экзаменом. Откровенно говоря, мы его боялись. Кто-то из нас, "самых-самых", мог покинуть курс по профнепригодности. Этот диагноз был самым страшным на факультете драматического искусства, его нельзя "проскочить", так как проявиться он мог и в середине третьего курса - и даже тогда студента бы отчислили. И хотя такие случаи бывали крайне редко, каждый из нас чувствовал над своей головой "дамоклов меч".
Экзамен есть экзамен. Во всяком случае, мы были настроены на то, что подготовиться к экзамену по мастерству надо как можно лучше. А что это значит на актерском отделении? Ни формул, ни графиков, которые можно было бы вызубрить, в нашей профессии нет. Более того - в актерской профессии ты еще в колоссальной степени зависишь от партнера. То есть ты зависишь от всех, но и все зависят от тебя. Мы знали, что на экзамене будут не только мастера, не только педагоги других мастерских, но еще и студенты других курсов - и эта толпа займет больше половины пространства нашей аудитории. Естественно, придут и "доброжелатели" (не будь Господа, не было бы черта). И мнение этих "доброжелателей" для нас очень важно, так как, по убеждению Ирины Всеволодовны (и уже нашему), только недоброжелатель может дать наиболее объективную оценку твоей работы. Он не простит промахов и не пожалеет тебя, и таким образом, как это ни парадоксально, поможет убрать какие-то недостатки. "Слушайте своих "врагов" внимательно,- говорила Мей ерхольд,- 85% из сказанного будет полезно для вас".
В подготовке к экзамену времени, естественно, не хватало, и мы проводили репетиции после занятий. И к нам после нелегкого вечернего спектакля в Пушкинском театре приезжали мастера. С их приездом работа начиналась с "перерыва". Ирина Всеволодовна вынимала кошелек и отправляла гонцов за молоком, батонами и колбасой в магазин. После того как все дружно съедалось, начиналась репетиция. Заканчивали, как правило, за полночь, и тогда почти все укладывались спать прямо в аудитории (конечно, кроме Мастеров, которые жили неподалеку и домой шли пешком). Мастера писали записки или звонили родителям студентов-ленинградцев, чтобы те не волновались или не подозревали своих чад в предосудительном поведении.
На генеральный прогон экзамена Василий Васильевич пригласил своего коллегу, соученика по институту, народного артиста СССР Юрия Владимировича Толубеева, чтобы мы ему как бы сдали экзамен. Надо сказать, что хотя мы и привыкли к постоянному присутствию на наших занятиях и бывших учеников наших мастеров и многих приезжих режиссеров, актеров, педагогов, театральных критиков (наши уроки всегда были открытыми), то тут мы порядком переволновались. Но доброе отношение к нам прославленного артиста, его замечания и пожелания, высказанные после просмотра "свежим глазом", во многом нам помогли.
Вообще Меркурьев и Мейерхольд часто практиковали всевозможные показы. К нам приходили и студенты театральных школ, приезжавшие в Ленинград из разных стран мира: у нас были ребята из США, Франции, Германии. Но однажды мы показывали свою работу приехавшему из Москвы другу Василия Васильевича и Ирины Всеволодовны, народному артисту СССР Борису Петровичу Чиркову. Эта встреча стала для нас одной из самых памятных.
Итак, в назначенный день и час начался наш первый экзамен. Народу набилась тьма тьмущая! Казалось, что все курсы, отменив свои занятия, собрались в маленьком зальчике на втором этаже.
Экзамен, как и урок, начался с рапорта. Затем - показ спектакля-праздника. Мы показали часть этюдов из биомеханики, несколько этюдов различных разделов программы по актерскому мастерству, две песни спел хор. Показали и отдельные сцены из готовящихся спектаклей "Два цвета" и "В поисках радости". Заканчивался экзамен концертом, где были песни, танец и ряд номеров из наших курсовых "капустников".
И действительно, это был праздник. Праздник молодости, задора и фейерверк индивидуальностей. Все, кому довелось побывать тогда на нашем экзамене, получили ответы на вопросы "кто мы?" и "что мы?". Экзамен показал, что наряду с интересными творческими находками и решениями, мы уже технически и творчески выше аналогичных курсов. Это была победа. Наша первая победа. Победа и ребят, и наших учителей. А говоря об учителях, считаю невозможным не рассказать о нашем преподавателе сценической речи Зинаиде Васильевне Савковой.
В свое время Зинаида Васильевна закончила в нашем институте актерский курс профессора Леонида Федоровича Макарьева (соратник А. А. Брянцева по созданию ТЮЗа, известный режиссер, актер. Телезрители его помнят по фильму "Операция "Трест", где он играет роль ведущего, историка-комментатора). В те времена по окончании института можно было получить две специальности это зависело от желания студента, от степени его дарования и трудолюбия. Так вот, З. В. Савкова получила диплом актрисы драматического театра и преподавателя сценической речи. И случилось так, что предпочтение она отдала второму своему призванию. Ныне она - заслуженный деятель искусств России, профессор, заведующая кафедрой речи Государственной академии культуры.
Савкова требовала внимательной и скрупулезной подготовки к ее урокам. Требовала, чтобы овладевали техникой речи до такой степени, что, выходя с текстом на площадку, мы забывали о ней. Зинаида Васильевна придумывала всевозможные дополнительные занятия с нами. Так, например, под ее руководством нами была сделана поэма В. В. Маяковского "Комсомольская", шедшая в наших концертах - мы овладели "лесенкой" Маяковского. Мы работали над поэмой Некрасова "Поэт и гражданин". Иногда репетиции проходили в нашем общежитии на Васильевском острове - Зинаида Васильевна приезжала и туда.
Савкова - педагог, идеально владеющий всем комплексом сценической речи. Нам она поначалу показалась весьма резким, даже безапелляционным человеком, не стесняющимся в оценках и замечаниях по поводу нашего "чтива". Однако, попривыкнув к такой форме общения, мы поняли, что иначе нельзя.
На групповых занятиях по сценической речи мы сидели полукругом в положении "тело на колок" - чтобы позвоночник был прямой, а диафрагма, шея и руки были свободными. В таком положении, поначалу очень утомительном, мы начинали работу по разогреву речевого аппарата и освоению технических навыков. Но большую часть упражнений выполняли на ногах. Прежде всего мы учились мышечной свободе (то же самое, что и на биомеханике!). Многие упражнения были просто-напросто игровыми, как у детей. Научились мы и "полаивать", и произносить гласные звуки округленным, окультуренным звуком, избавились таким образом от "базарного", открытого звучания. Воспитывали мы и речевой слух. Для этого у каждого был заведен "антисловарь", куда записывались услышанные где-либо неверно произнесенные слова и фразы.
В некоторых театральных школах занимаются скороговорками. У нас они назывались несколько иначе. Мы занимались "чистоговорками". По Савковой чистота первична, а темп вторичен. Хорошим подспорьем в этом деле было видение того, о чем идет речь.
Во время групповых и индивидуальных занятий у Зинаиды Васильевны иногда вырывались реплики, оставшиеся в памяти: "Чем гордее, тем тупее", "Я учу словодействию, а не художественному слову", "Техника должна опережать творчество", "Не контролируйте себя, будьте актерами, а не режиссерами", "Чем меньше ударений, тем больше ваша речь похожа на русскую", "Мы должны быть театром автора", "Главное при создании характера образа - речевой фактор", "Понять в нашем деле - значит попробовать сделать", "Монолог самое действенное начало", "Пауза бывает при наличии видений", "Не скисайте, когда вам делают замечания", "Играйте "от пупа".
Последнюю фразу мы часто слышали на занятиях - по школе Савковой необходимо "говорить" мышцами брюшного пресса, обеспечивая тем самым минимальную нагрузку на связки. Когда же связки актера напряжены, то голосовые связки у внимательно слушающего зрителя, повторяющие все колебания связок актера, тоже находятся в работе, и, в конце концов, зритель начинает просто кашлять! Зинаида Васильевна поставила нам голоса, мы научились ими владеть, научились мыслить в драматургическом, да и в любом литературном материале. Многие, прошедшие школу Зинаиды Васильевны Савковой, прекрасно преподают сценическую речь в различных учебных заведениях. Ее школа - это школа на всю актерскую жизнь. Школа, которая, например, просто не допустит пропадания голоса даже при простуде. "Если вы больны,- говорила она,- то это очень хорошо, ибо в таком состоянии организм сам оберегает связки и заставляет работать другие мышечные группы". Увы, можно встретить актеров, у которых безо всякого заболевания вдруг пропадает голос. Это называется - несмыкание связок, которое означает профнепригодность. В таких ситуациях актер жалуется на недуг, желая вызвать сострадание. А в чем ему сострадать? С учениками Савковой такого не происходит никогда.
И тогда, когда мы учились, да и сейчас Зинаида Васильевна для нас авторитет непререкаемый. Мы всегда боялись ее оценок. С парнями она говорила "по-мужски", с девочками - соответственно их психологии. Каждый из нас наполнялся радостью, когда у Зинаиды Васильевны не было серьезных замечаний (правда, по мере нашего творческого роста, росли и ее требования к нам). Как-то она сказала, что если в общественном месте на нас начнут обращать внимание, как на "дуриков", бормочущих какие-то тексты, значит, мы находимся в творческом процессе и на верном пути поиска. И если вдруг мы станем писать по-русски неграмотно, значит, мы освоили законы орфоэпии.
Хочется добавить, что в силу своего дарования и профессионального уровня Савкова была огромным авторитетом и для Василия Васильевича Меркурьева. Наш мастер часто консультировался с ней по поводу текстов своих ролей и выражал сожаление о том, что в студенческие годы у него не было такого, как Зинаида Васильевна, преподавателя сценической речи.
В первом же семестре первого курса у нас в мастерской был создан оркестр. Вернее - ансамбль из нескольких инструментов. Мы с удовольствием играли "для себя", но наши мастера считали, что в нашем воспитании большую роль играет зритель, и чем раньше мы начнем выходить перед зрителем, тем лучше для нас.
Эстрадных и оперных певцов среди нас не было. Но мы были "меркурьевцами" и знали, что из всякого положения нужно выходить при помощи тех средств, которыми располагаешь. И в своих концертах мы старались показать то, чему нас учили. В результате часовой концерт был собран к нашему первому выступлению. Работали мы по принципу, сформулированному Ириной Всеволодовной: "Имеешь на копейку - выдавай на копейку. Будет пятак - выдашь на пятак".
Первый концерт состоялся 23 февраля 1970 года для воинов Советской Армии. Прием был очень теплым, этот успех окрылил нас и отбросил сомнения по поводу интереса к нашим номерам.
Постепенно наша программа дополнялась, расширялась. Но мы страдали от наших "ширпотребовских" инструментов и малого барабана, стоящего на декоративном табурете на гвоздях.
Узнав о наших затруднениях, Вась Васич прямо при нас позвонил в Москву на базу министерства культуры СССР и попросил помочь. Ему ответили, что на складе площадью в триста квадратных метров "хоть шаром покати". Когда же на вопрос "кто говорит?" Меркурьев представился, то через пару недель институт получил контейнер, в котором были импортные электрогитары, ударная установка и импортная акустическая система с микрофонами. Сейчас этим никого не удивишь, но ведь мы тогда жили при советской власти, шел только еще 1970 год. Радости нашей не было конца! Теперь-то уж можно делать настоящий концерт!
Не в ущерб институтской программе мы много концертировали - дали более ста концертов для зрителей самых разных профессий различных регионов Советского Союза. Естественно, во время учебного года наши выступления проходили только в Ленинграде и области, а летом мы, как правило, отправлялись в дальние поездки. И все эти поездки организовывал для нас Вась Васич.
Сразу после экзамена, завершившего первый курс, вся наша мастерская вместе с В. В. Меркурьевым, И. В. Мей ерхольд и Л. В. Честноковой поехала в город Кириши Ленинградской области. Потом, уже без мастеров, улетели в Душанбе. В аэропорту нас провожали Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна. Меркурьев познакомился с командиром самолета и получил заверения, что его ученики в целости и сохранности будут доставлены в Ташкент, а оттуда уже рукой подать до столицы Таджикистана. В Душанбе нас встретили на пяти автомобилях "ЗИМ", как самых дорогих и почетных гостей республики, отдавая тем самым, конечно же, должное нашему Мастеру.
Лето после второго курса мы проводили на Дальнем Востоке, где обслуживали студенческие строительные отряды. Мы побывали во Владивостоке, Находке, в Пограничном, Пожарском, Партизанском, Хасанском, Хорольском, Ханкайском, Иманском, Кировском и других районах Приморского края. Побывали и у пограничников заставы Тарташевка, заставы Ивана Стрельникова и там тоже дали концерты. Причем на сцене комнаты отдыха было нас 15 человек - и в зале столько же. Но работали мы с такой отдачей и подъемом, будто выступали перед огромной аудиторией в лучшем зале Ленинграда.
После третьего курса мы выступали перед воинами Мурманска, Архангельска, свозили свои спектакли в Эстонию. После всех наших поездок мы привозили массу грамот, дипломы.
Мастера очень внимательно следили за нашим концертированием и, когда была возможность, ездили с нами. Однажды Василий Васильевич сам принял участие в нашей встрече с воинами одного из гарнизонов. Он прочитал "Аристократку" М. Зощенко. Это было неповторимо! Для нас его чтение было удивительным уроком того, как надо читать подобные вещи. Какие у него были оценки незадачливого героя "Аристократки"! Сколько было подтекстов! Какая озабоченная, несчастливая и убежденная фигура угадывалась за текстом, и как серьезно передавались события рассказа исполнителем! Гомерический хохот стоял чуть ли не после каждого слова, произнесенного Меркурьевым.
С каждым семестром мастерам становилось все проще с нами работать - а в чем-то и сложнее. Проще, так как от урока к уроку мы становились грамотнее, а сложнее - по той же причине. Но в любом случае с каждой встречей было интереснее и нам, и нашим мастерам. Постепенно мы стали походить на снежную лавину, управляемую волей и талантом гениального человека. Каждый из нас был снежинкой, а все вместе - силой, способной не крушить, а созидать для других.
С самого начала нашей учебы Василий Васильевич мечтал о создании на базе нашего курса своего театра в Ленинграде. И с первого же курса мы стали работать над будущим репертуаром. Легких семестров у нас не было. На сцене Учебного театра ЛГИТМИК мы занимались только сборкой спектаклей, а вся черновая работа, репетиции проходили в аудитории. Но аудитория и сцена разные вещи, и, главным образом, по акустическим условиям. Выйдя на сцену, мы моментально обнаружили грешок, называвшийся в мастерской "подсобойчик" это когда нас просто плохо слышно. Чтобы преодолеть это, Меркурьев подсказал нам простой способ: "Репетируйте свои диалоги через Фонтанку". Способ простой для Меркурьева, а для нас? Ведь после подобной репетиции нас вместе с партнером могут прокатить в один из казенных домов... Это на первомайских и октябрьских демонстрациях мы позволяли себе останавливать колонну на Дворцовой площади, стоять до тех пор, пока на нас обратят внимание руководители города, и прозвучит с трибуны: "Да здравствуют студенты и преподаватели Театрального института!" - после чего гремело восторженное "ура!" и колонна двигалась дальше. Но в праздники такое простительно и понятно, а в будние дни? И мы, не выходя на Фонтанку, стали репетировать свои диалоги, стоя в разных углах зала.
Однажды, когда мы репетировали начало спектакля "В поисках радости" на сцене, между Вась Васичем и Ириной Всеволодовной произошел "скандал", наблюдать который без улыбки было просто невозможно. Один из героев пьесы, Коля, возвращается домой со свидания в шесть часов утра через окно. Из громкоговорителя слышен бой курантов. Ирина Всеволодовна велела Коле появиться в окне на четвертом ударе часов. Вот тут начался своеобразный диалог между мастерами.
Меркурьев: В котором часу появляется Коля?
Мейерхольд: В шесть часов.
Меркурьев: Тогда почему все происходит после четырех ударов? Значит, он появляется в четыре часа?
Мейерхольд: Нет, в шесть.
Меркурьев: Но часы бьют четыре?
Мейерхольд: Они бьют шесть!
Меркурьев: Как же в шесть, когда часы бьют четыре удара?
Этот диалог продолжался довольно долго. Наконец Вась Васич сдался, и только потому, что постановщиком спектакля была Ирина Всеволодовна. Ну а Коля, как и в начале репетиции, появлялся во время боя курантов в шесть часов утра, но после четвертого удара, а часы продолжали свой бой.
Потом был показ диалога Коли и Олега в исполнении Меркурьева и Мейерхольд. Ребята "подбрасывали" мастерам тексты ролей, а учителя играли. Нет, они не играли. Они показывали нам то, что должно происходить в этой сцене. Вообще конфликты между учителями возникали очень часто, и почти всегда "яблоком раздора" были мы - у Вась Васича к нам были весьма завышенные требования, а Ирина Всеволодовна считала нас все еще зелеными, и в этом, скорее всего, проявлялось материнское чувство. Василий Васильевич же проявлял более строгие, отцовские чувства. Когда же обиженная непониманием Ирина Всеволодовна уходила в преподавательскую, то, как правило, за ней приходилось идти нам и приносить свои извинения за нерадивость.
У наших мастеров была своя терминология, помогавшая нам в работе. Так, Василий Васильевич часто поль зовался им самим придуманным термином "ШАЙБА". Василий Васильевич был страстным болельщиком хоккея. И всегда смотрел состязания по телевизору. А "ящик" у Меркурьевых был далеко не первоклассный, черно-белый, с не самым лучшим изображением. И во время хоккейного матча шайбу просто не разглядеть. Но во время игры за шайбой следят не только хоккеисты, но и зрители на трибунах и у телевизоров, и все безошибочно знают, где этот маленький кружочек находится. Так и во время спектакля: объект внимания, за которым следят исполнители, а вслед за ними и зрители, постоянно перемещается. Когда же во время репетиции наше внимание "разваливалось", терялась суть сцены, из зала звучал голос Меркурьева: "Где шайба?" Объяснять нам уже ничего было не надо, мы все моментально понимали и выполняли. Были и другие термины, например: "Смена ракурса при смене куска" (не мельтешить на сцене), "Не сидеть на двух стульях одновременно" (не раздваивать свое психофизическое действие), "Прямая - не есть самый короткий путь" (это о выразительности при перемещениях) и другие.
Однажды Ирина Всеволодовна спросила: "Для чего персонажу нужен текст?" И сама ответила: "Для того, чтобы скрыть свои цели и намерения. Правда, в современной драматургии, к сожалению, чаще всего все говорится впрямую".
Как-то накануне одного из праздников наши парни, жившие в общежитии, сидели в глубочайшей тоске без денег. Стипендия не скоро, а перехватить было негде. Вдруг одному из нас пришла в голову спасительная идея: съездить к мастерам домой и одолжить пару десяток рублей "на ботиночки". Автор идеи умчался, а остальные набрались терпения и стали ждать. Часа через два гонец вернулся... с ботинками!
Выяснилось, что когда "гонец" пояснил причину своего нежданного визита, Ирина Всеволодовна спросила (так, между прочим), какого размера ботинки он носит. И тут произошло то, что называется "переиграл". На голубом глазу наш герой заявил, что нога у него аж сорок пятого размера (а в самом деле он носил сорок третий). Мейерхольд обрадовалась и вынесла из соседней комнаты новенькие, красивые ботиночки, сорок пятый номер, купленные для сына Пети.
Лет через пять, вспоминая эту историю, Ирина Всеволодовна, хитро улыбнувшись, сказала, что сразу догадалась, куда пошли бы деньги, взятые "на ботиночки".
А сколько было взято у мастеров денег в долг! И на наши заверения о возврате с ближайшей стипендии Ирина Всеволодовна, как правило, отвечала: "Вернешь с первой пенсии". Но мы старались возвращать вовремя, "не дожидаясь пенсии". Свинтусами оставаться не хотелось.
На втором курсе (в четвертом семестре) в жизни нашего курса произошло знаменательное событие: мы все вышли на сцену Ленинградского академического театра драмы имени А. С. Пушкина и играли рядом с нашим учителем. В это время Ирина Всеволодовна ставила там спектакль "Последняя жертва" А. Н. Островского. Василий Васильевич готовил роль Прибыткова, а мы играли гостей и танцующих в купеческом клубе. Сцены в клубе с массовкой были придуманы Ириной Всеволодовной специально для нас - учителя очень хотели, чтобы мы учились и рядом с мастерами знаменитой Александринки. А в спектакле были заняты замечательные актеры! Это народный артист СССР Константин Игнатьевич Адашевский, народные артисты РСФСР Георгий Константинович Колосов, Галина Тимофеевна Карелина, ученик наших мастеров, заслуженный артист РСФСР Семен Сытник, заслуженная артистка РСФСР Вера Николаевна Вельяминова (она играла небольшой эпизод, также специально для нее выдуманный Ириной Всеволодовной: Вера Николаевна превосходно пела салонные романсы, и в этом спектакле она создавала особую атмосферу в сцене купеческого клуба). Премьера состоялась 28 июня 1971 года.
Поддержки шли у нас в нескольких этюдах. Таких, как "Цирк", "Разведчики", "Вий" и другие.
Постепенно на наших занятиях у ребят стала проявляться способность к сотворчеству. Так появился у нас биомеханический этюд "В замке", скомпонованный из разных элементов. Этюд создавался в отсутствии Ирины Всеволодовны, и мы, откровенно говоря, ждали крепкого разноса за самодеятельность. Но когда Ирина Всеволодовна посмотрела, то сказала: "Вот это - Мейерхольд". Так под влиянием наших Мастеров мы стали мыслить и действовать "по-мейерхольдовски", и его принципы всасываются в нашу кровь, в наше существо, в наши души.
Очень объемным, очень насыщенным был для нас первый год обучения. Как обещали мастера медленно и планомерно очищать нас от всего наносного, ненужного, так все и происходило.
Помимо ежеурочных занятий по биомеханике, мы периодически получали практические задания: самостоятельно создавать актерские этюды. Поочередно нам было дано порядка одиннадцати тем, более половины которых - для одиночного исполнения. Вот названия некоторых из них: "Спортивный этюд", "Общение с животным", "Животные", "Общение с предметом", "Общение через предмет", "Ассоциация", "Ах, как хорошо!". Попробую пояснить суть этих заданий.
"Спортивный этюд" - это переход от биомеханики к этюдам вообще, где должно быть событие, должна быть цель, оценка результата и эмоциональный отклик; допускались воображаемые предметы, но все тело должно работать без всевозможных мелких движений.
"Диалоги животных" - начало изучения общения партнеров через наиболее простые взаимоотношения очеловеченных характеров животных при включении в работу всего тела. Это задание - тоже из области биомеханики.
"Общение с предметом" - здесь предмет должен неожиданно изменить поведение человека и таким образом, чтобы человек оказался в конфликте с этим предметом.
"Общение через предмет" - тут предмет (аксес суар) должен явиться причиной конфликта - или наоборот.
"Ах, как хорошо!" - этюд на полное раскрепощение, когда в момент полного внутреннего покоя и комфорта может возникнуть текст.
"Ассоциация" - в этюде она должна быть не "лобовой", а неожиданной, т.е., условно говоря, чтобы, глядя на кирпич, не возникала мысль о строительстве, а, скажем, о березовой роще или об одиночестве, после чего могут возникнуть стихи.
В этюдах проверялась наша наблюдательность, фантазия и умение передать задуманное.
Этюды придумывались и репетировались дома, а в назначенный день приносились для показа на курсе. Вот на этих-то показах и стала обнаруживаться наша "шелуха", о которой в начале говорили нам мастера, и которую теперь мы увидели сами. Обсуждали наши этюды не только мастера, но и каждый должен был высказаться. Ох как трудно было оценивать чужую работу, сознавая, что точно такие же недостатки и промахи есть у тебя самого! В этих обсуждениях мы учились не быть критиканами и нормально воспринимать критику в свой адрес. Мы учились мыслить и самостоятельно инициативно работать. Надо сказать, что инициатива только приветствовалась мастерами: будь то этюд, или персонаж в пьесе. Ирина Всеволодовна только предупреждала, чтобы мы не раскрывали своих задумок до окончательного показа. Иначе, говорила она, "сопрут идею, исковеркают ее, а виновником будешь ты сам, и идея перестанет быть твоей".
Наши "приносы" после замечаний мастеров и их правки приобретали качественный вид, при котором уже не стыдно предстать перед почтенной публикой. Целый ряд этюдов, созданных на первом курсе, мы показывали с большим успехом на протяжении всех четырех лет нашего пребывания в институте.
Для работы над драматургией мы еще в первом семестре отобрали, а мастера утвердили две пьесы советских авторов: "Два цвета" А. Зака и И. Кузнецова и "В поисках радости" В. Розова. И хотя эти пьесы нам были наиболее близки и понятны и, казалось бы, на них проще было освоить азбуку и основу актерского мастерства, они все равно были не из легких.
Роли были распределены таким образом, чтобы настоящая, нелегкая для нас работа шла параллельно и покой нам только снился. А Вась Васич еще и подшучивал, говоря, что трудно только первые шестьдесят пять лет, потом будет легче.
Первый год обучения венчался экзаменом. Откровенно говоря, мы его боялись. Кто-то из нас, "самых-самых", мог покинуть курс по профнепригодности. Этот диагноз был самым страшным на факультете драматического искусства, его нельзя "проскочить", так как проявиться он мог и в середине третьего курса - и даже тогда студента бы отчислили. И хотя такие случаи бывали крайне редко, каждый из нас чувствовал над своей головой "дамоклов меч".
Экзамен есть экзамен. Во всяком случае, мы были настроены на то, что подготовиться к экзамену по мастерству надо как можно лучше. А что это значит на актерском отделении? Ни формул, ни графиков, которые можно было бы вызубрить, в нашей профессии нет. Более того - в актерской профессии ты еще в колоссальной степени зависишь от партнера. То есть ты зависишь от всех, но и все зависят от тебя. Мы знали, что на экзамене будут не только мастера, не только педагоги других мастерских, но еще и студенты других курсов - и эта толпа займет больше половины пространства нашей аудитории. Естественно, придут и "доброжелатели" (не будь Господа, не было бы черта). И мнение этих "доброжелателей" для нас очень важно, так как, по убеждению Ирины Всеволодовны (и уже нашему), только недоброжелатель может дать наиболее объективную оценку твоей работы. Он не простит промахов и не пожалеет тебя, и таким образом, как это ни парадоксально, поможет убрать какие-то недостатки. "Слушайте своих "врагов" внимательно,- говорила Мей ерхольд,- 85% из сказанного будет полезно для вас".
В подготовке к экзамену времени, естественно, не хватало, и мы проводили репетиции после занятий. И к нам после нелегкого вечернего спектакля в Пушкинском театре приезжали мастера. С их приездом работа начиналась с "перерыва". Ирина Всеволодовна вынимала кошелек и отправляла гонцов за молоком, батонами и колбасой в магазин. После того как все дружно съедалось, начиналась репетиция. Заканчивали, как правило, за полночь, и тогда почти все укладывались спать прямо в аудитории (конечно, кроме Мастеров, которые жили неподалеку и домой шли пешком). Мастера писали записки или звонили родителям студентов-ленинградцев, чтобы те не волновались или не подозревали своих чад в предосудительном поведении.
На генеральный прогон экзамена Василий Васильевич пригласил своего коллегу, соученика по институту, народного артиста СССР Юрия Владимировича Толубеева, чтобы мы ему как бы сдали экзамен. Надо сказать, что хотя мы и привыкли к постоянному присутствию на наших занятиях и бывших учеников наших мастеров и многих приезжих режиссеров, актеров, педагогов, театральных критиков (наши уроки всегда были открытыми), то тут мы порядком переволновались. Но доброе отношение к нам прославленного артиста, его замечания и пожелания, высказанные после просмотра "свежим глазом", во многом нам помогли.
Вообще Меркурьев и Мейерхольд часто практиковали всевозможные показы. К нам приходили и студенты театральных школ, приезжавшие в Ленинград из разных стран мира: у нас были ребята из США, Франции, Германии. Но однажды мы показывали свою работу приехавшему из Москвы другу Василия Васильевича и Ирины Всеволодовны, народному артисту СССР Борису Петровичу Чиркову. Эта встреча стала для нас одной из самых памятных.
Итак, в назначенный день и час начался наш первый экзамен. Народу набилась тьма тьмущая! Казалось, что все курсы, отменив свои занятия, собрались в маленьком зальчике на втором этаже.
Экзамен, как и урок, начался с рапорта. Затем - показ спектакля-праздника. Мы показали часть этюдов из биомеханики, несколько этюдов различных разделов программы по актерскому мастерству, две песни спел хор. Показали и отдельные сцены из готовящихся спектаклей "Два цвета" и "В поисках радости". Заканчивался экзамен концертом, где были песни, танец и ряд номеров из наших курсовых "капустников".
И действительно, это был праздник. Праздник молодости, задора и фейерверк индивидуальностей. Все, кому довелось побывать тогда на нашем экзамене, получили ответы на вопросы "кто мы?" и "что мы?". Экзамен показал, что наряду с интересными творческими находками и решениями, мы уже технически и творчески выше аналогичных курсов. Это была победа. Наша первая победа. Победа и ребят, и наших учителей. А говоря об учителях, считаю невозможным не рассказать о нашем преподавателе сценической речи Зинаиде Васильевне Савковой.
В свое время Зинаида Васильевна закончила в нашем институте актерский курс профессора Леонида Федоровича Макарьева (соратник А. А. Брянцева по созданию ТЮЗа, известный режиссер, актер. Телезрители его помнят по фильму "Операция "Трест", где он играет роль ведущего, историка-комментатора). В те времена по окончании института можно было получить две специальности это зависело от желания студента, от степени его дарования и трудолюбия. Так вот, З. В. Савкова получила диплом актрисы драматического театра и преподавателя сценической речи. И случилось так, что предпочтение она отдала второму своему призванию. Ныне она - заслуженный деятель искусств России, профессор, заведующая кафедрой речи Государственной академии культуры.
Савкова требовала внимательной и скрупулезной подготовки к ее урокам. Требовала, чтобы овладевали техникой речи до такой степени, что, выходя с текстом на площадку, мы забывали о ней. Зинаида Васильевна придумывала всевозможные дополнительные занятия с нами. Так, например, под ее руководством нами была сделана поэма В. В. Маяковского "Комсомольская", шедшая в наших концертах - мы овладели "лесенкой" Маяковского. Мы работали над поэмой Некрасова "Поэт и гражданин". Иногда репетиции проходили в нашем общежитии на Васильевском острове - Зинаида Васильевна приезжала и туда.
Савкова - педагог, идеально владеющий всем комплексом сценической речи. Нам она поначалу показалась весьма резким, даже безапелляционным человеком, не стесняющимся в оценках и замечаниях по поводу нашего "чтива". Однако, попривыкнув к такой форме общения, мы поняли, что иначе нельзя.
На групповых занятиях по сценической речи мы сидели полукругом в положении "тело на колок" - чтобы позвоночник был прямой, а диафрагма, шея и руки были свободными. В таком положении, поначалу очень утомительном, мы начинали работу по разогреву речевого аппарата и освоению технических навыков. Но большую часть упражнений выполняли на ногах. Прежде всего мы учились мышечной свободе (то же самое, что и на биомеханике!). Многие упражнения были просто-напросто игровыми, как у детей. Научились мы и "полаивать", и произносить гласные звуки округленным, окультуренным звуком, избавились таким образом от "базарного", открытого звучания. Воспитывали мы и речевой слух. Для этого у каждого был заведен "антисловарь", куда записывались услышанные где-либо неверно произнесенные слова и фразы.
В некоторых театральных школах занимаются скороговорками. У нас они назывались несколько иначе. Мы занимались "чистоговорками". По Савковой чистота первична, а темп вторичен. Хорошим подспорьем в этом деле было видение того, о чем идет речь.
Во время групповых и индивидуальных занятий у Зинаиды Васильевны иногда вырывались реплики, оставшиеся в памяти: "Чем гордее, тем тупее", "Я учу словодействию, а не художественному слову", "Техника должна опережать творчество", "Не контролируйте себя, будьте актерами, а не режиссерами", "Чем меньше ударений, тем больше ваша речь похожа на русскую", "Мы должны быть театром автора", "Главное при создании характера образа - речевой фактор", "Понять в нашем деле - значит попробовать сделать", "Монолог самое действенное начало", "Пауза бывает при наличии видений", "Не скисайте, когда вам делают замечания", "Играйте "от пупа".
Последнюю фразу мы часто слышали на занятиях - по школе Савковой необходимо "говорить" мышцами брюшного пресса, обеспечивая тем самым минимальную нагрузку на связки. Когда же связки актера напряжены, то голосовые связки у внимательно слушающего зрителя, повторяющие все колебания связок актера, тоже находятся в работе, и, в конце концов, зритель начинает просто кашлять! Зинаида Васильевна поставила нам голоса, мы научились ими владеть, научились мыслить в драматургическом, да и в любом литературном материале. Многие, прошедшие школу Зинаиды Васильевны Савковой, прекрасно преподают сценическую речь в различных учебных заведениях. Ее школа - это школа на всю актерскую жизнь. Школа, которая, например, просто не допустит пропадания голоса даже при простуде. "Если вы больны,- говорила она,- то это очень хорошо, ибо в таком состоянии организм сам оберегает связки и заставляет работать другие мышечные группы". Увы, можно встретить актеров, у которых безо всякого заболевания вдруг пропадает голос. Это называется - несмыкание связок, которое означает профнепригодность. В таких ситуациях актер жалуется на недуг, желая вызвать сострадание. А в чем ему сострадать? С учениками Савковой такого не происходит никогда.
И тогда, когда мы учились, да и сейчас Зинаида Васильевна для нас авторитет непререкаемый. Мы всегда боялись ее оценок. С парнями она говорила "по-мужски", с девочками - соответственно их психологии. Каждый из нас наполнялся радостью, когда у Зинаиды Васильевны не было серьезных замечаний (правда, по мере нашего творческого роста, росли и ее требования к нам). Как-то она сказала, что если в общественном месте на нас начнут обращать внимание, как на "дуриков", бормочущих какие-то тексты, значит, мы находимся в творческом процессе и на верном пути поиска. И если вдруг мы станем писать по-русски неграмотно, значит, мы освоили законы орфоэпии.
Хочется добавить, что в силу своего дарования и профессионального уровня Савкова была огромным авторитетом и для Василия Васильевича Меркурьева. Наш мастер часто консультировался с ней по поводу текстов своих ролей и выражал сожаление о том, что в студенческие годы у него не было такого, как Зинаида Васильевна, преподавателя сценической речи.
В первом же семестре первого курса у нас в мастерской был создан оркестр. Вернее - ансамбль из нескольких инструментов. Мы с удовольствием играли "для себя", но наши мастера считали, что в нашем воспитании большую роль играет зритель, и чем раньше мы начнем выходить перед зрителем, тем лучше для нас.
Эстрадных и оперных певцов среди нас не было. Но мы были "меркурьевцами" и знали, что из всякого положения нужно выходить при помощи тех средств, которыми располагаешь. И в своих концертах мы старались показать то, чему нас учили. В результате часовой концерт был собран к нашему первому выступлению. Работали мы по принципу, сформулированному Ириной Всеволодовной: "Имеешь на копейку - выдавай на копейку. Будет пятак - выдашь на пятак".
Первый концерт состоялся 23 февраля 1970 года для воинов Советской Армии. Прием был очень теплым, этот успех окрылил нас и отбросил сомнения по поводу интереса к нашим номерам.
Постепенно наша программа дополнялась, расширялась. Но мы страдали от наших "ширпотребовских" инструментов и малого барабана, стоящего на декоративном табурете на гвоздях.
Узнав о наших затруднениях, Вась Васич прямо при нас позвонил в Москву на базу министерства культуры СССР и попросил помочь. Ему ответили, что на складе площадью в триста квадратных метров "хоть шаром покати". Когда же на вопрос "кто говорит?" Меркурьев представился, то через пару недель институт получил контейнер, в котором были импортные электрогитары, ударная установка и импортная акустическая система с микрофонами. Сейчас этим никого не удивишь, но ведь мы тогда жили при советской власти, шел только еще 1970 год. Радости нашей не было конца! Теперь-то уж можно делать настоящий концерт!
Не в ущерб институтской программе мы много концертировали - дали более ста концертов для зрителей самых разных профессий различных регионов Советского Союза. Естественно, во время учебного года наши выступления проходили только в Ленинграде и области, а летом мы, как правило, отправлялись в дальние поездки. И все эти поездки организовывал для нас Вась Васич.
Сразу после экзамена, завершившего первый курс, вся наша мастерская вместе с В. В. Меркурьевым, И. В. Мей ерхольд и Л. В. Честноковой поехала в город Кириши Ленинградской области. Потом, уже без мастеров, улетели в Душанбе. В аэропорту нас провожали Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна. Меркурьев познакомился с командиром самолета и получил заверения, что его ученики в целости и сохранности будут доставлены в Ташкент, а оттуда уже рукой подать до столицы Таджикистана. В Душанбе нас встретили на пяти автомобилях "ЗИМ", как самых дорогих и почетных гостей республики, отдавая тем самым, конечно же, должное нашему Мастеру.
Лето после второго курса мы проводили на Дальнем Востоке, где обслуживали студенческие строительные отряды. Мы побывали во Владивостоке, Находке, в Пограничном, Пожарском, Партизанском, Хасанском, Хорольском, Ханкайском, Иманском, Кировском и других районах Приморского края. Побывали и у пограничников заставы Тарташевка, заставы Ивана Стрельникова и там тоже дали концерты. Причем на сцене комнаты отдыха было нас 15 человек - и в зале столько же. Но работали мы с такой отдачей и подъемом, будто выступали перед огромной аудиторией в лучшем зале Ленинграда.
После третьего курса мы выступали перед воинами Мурманска, Архангельска, свозили свои спектакли в Эстонию. После всех наших поездок мы привозили массу грамот, дипломы.
Мастера очень внимательно следили за нашим концертированием и, когда была возможность, ездили с нами. Однажды Василий Васильевич сам принял участие в нашей встрече с воинами одного из гарнизонов. Он прочитал "Аристократку" М. Зощенко. Это было неповторимо! Для нас его чтение было удивительным уроком того, как надо читать подобные вещи. Какие у него были оценки незадачливого героя "Аристократки"! Сколько было подтекстов! Какая озабоченная, несчастливая и убежденная фигура угадывалась за текстом, и как серьезно передавались события рассказа исполнителем! Гомерический хохот стоял чуть ли не после каждого слова, произнесенного Меркурьевым.
С каждым семестром мастерам становилось все проще с нами работать - а в чем-то и сложнее. Проще, так как от урока к уроку мы становились грамотнее, а сложнее - по той же причине. Но в любом случае с каждой встречей было интереснее и нам, и нашим мастерам. Постепенно мы стали походить на снежную лавину, управляемую волей и талантом гениального человека. Каждый из нас был снежинкой, а все вместе - силой, способной не крушить, а созидать для других.
С самого начала нашей учебы Василий Васильевич мечтал о создании на базе нашего курса своего театра в Ленинграде. И с первого же курса мы стали работать над будущим репертуаром. Легких семестров у нас не было. На сцене Учебного театра ЛГИТМИК мы занимались только сборкой спектаклей, а вся черновая работа, репетиции проходили в аудитории. Но аудитория и сцена разные вещи, и, главным образом, по акустическим условиям. Выйдя на сцену, мы моментально обнаружили грешок, называвшийся в мастерской "подсобойчик" это когда нас просто плохо слышно. Чтобы преодолеть это, Меркурьев подсказал нам простой способ: "Репетируйте свои диалоги через Фонтанку". Способ простой для Меркурьева, а для нас? Ведь после подобной репетиции нас вместе с партнером могут прокатить в один из казенных домов... Это на первомайских и октябрьских демонстрациях мы позволяли себе останавливать колонну на Дворцовой площади, стоять до тех пор, пока на нас обратят внимание руководители города, и прозвучит с трибуны: "Да здравствуют студенты и преподаватели Театрального института!" - после чего гремело восторженное "ура!" и колонна двигалась дальше. Но в праздники такое простительно и понятно, а в будние дни? И мы, не выходя на Фонтанку, стали репетировать свои диалоги, стоя в разных углах зала.
Однажды, когда мы репетировали начало спектакля "В поисках радости" на сцене, между Вась Васичем и Ириной Всеволодовной произошел "скандал", наблюдать который без улыбки было просто невозможно. Один из героев пьесы, Коля, возвращается домой со свидания в шесть часов утра через окно. Из громкоговорителя слышен бой курантов. Ирина Всеволодовна велела Коле появиться в окне на четвертом ударе часов. Вот тут начался своеобразный диалог между мастерами.
Меркурьев: В котором часу появляется Коля?
Мейерхольд: В шесть часов.
Меркурьев: Тогда почему все происходит после четырех ударов? Значит, он появляется в четыре часа?
Мейерхольд: Нет, в шесть.
Меркурьев: Но часы бьют четыре?
Мейерхольд: Они бьют шесть!
Меркурьев: Как же в шесть, когда часы бьют четыре удара?
Этот диалог продолжался довольно долго. Наконец Вась Васич сдался, и только потому, что постановщиком спектакля была Ирина Всеволодовна. Ну а Коля, как и в начале репетиции, появлялся во время боя курантов в шесть часов утра, но после четвертого удара, а часы продолжали свой бой.
Потом был показ диалога Коли и Олега в исполнении Меркурьева и Мейерхольд. Ребята "подбрасывали" мастерам тексты ролей, а учителя играли. Нет, они не играли. Они показывали нам то, что должно происходить в этой сцене. Вообще конфликты между учителями возникали очень часто, и почти всегда "яблоком раздора" были мы - у Вась Васича к нам были весьма завышенные требования, а Ирина Всеволодовна считала нас все еще зелеными, и в этом, скорее всего, проявлялось материнское чувство. Василий Васильевич же проявлял более строгие, отцовские чувства. Когда же обиженная непониманием Ирина Всеволодовна уходила в преподавательскую, то, как правило, за ней приходилось идти нам и приносить свои извинения за нерадивость.
У наших мастеров была своя терминология, помогавшая нам в работе. Так, Василий Васильевич часто поль зовался им самим придуманным термином "ШАЙБА". Василий Васильевич был страстным болельщиком хоккея. И всегда смотрел состязания по телевизору. А "ящик" у Меркурьевых был далеко не первоклассный, черно-белый, с не самым лучшим изображением. И во время хоккейного матча шайбу просто не разглядеть. Но во время игры за шайбой следят не только хоккеисты, но и зрители на трибунах и у телевизоров, и все безошибочно знают, где этот маленький кружочек находится. Так и во время спектакля: объект внимания, за которым следят исполнители, а вслед за ними и зрители, постоянно перемещается. Когда же во время репетиции наше внимание "разваливалось", терялась суть сцены, из зала звучал голос Меркурьева: "Где шайба?" Объяснять нам уже ничего было не надо, мы все моментально понимали и выполняли. Были и другие термины, например: "Смена ракурса при смене куска" (не мельтешить на сцене), "Не сидеть на двух стульях одновременно" (не раздваивать свое психофизическое действие), "Прямая - не есть самый короткий путь" (это о выразительности при перемещениях) и другие.
Однажды Ирина Всеволодовна спросила: "Для чего персонажу нужен текст?" И сама ответила: "Для того, чтобы скрыть свои цели и намерения. Правда, в современной драматургии, к сожалению, чаще всего все говорится впрямую".
Как-то накануне одного из праздников наши парни, жившие в общежитии, сидели в глубочайшей тоске без денег. Стипендия не скоро, а перехватить было негде. Вдруг одному из нас пришла в голову спасительная идея: съездить к мастерам домой и одолжить пару десяток рублей "на ботиночки". Автор идеи умчался, а остальные набрались терпения и стали ждать. Часа через два гонец вернулся... с ботинками!
Выяснилось, что когда "гонец" пояснил причину своего нежданного визита, Ирина Всеволодовна спросила (так, между прочим), какого размера ботинки он носит. И тут произошло то, что называется "переиграл". На голубом глазу наш герой заявил, что нога у него аж сорок пятого размера (а в самом деле он носил сорок третий). Мейерхольд обрадовалась и вынесла из соседней комнаты новенькие, красивые ботиночки, сорок пятый номер, купленные для сына Пети.
Лет через пять, вспоминая эту историю, Ирина Всеволодовна, хитро улыбнувшись, сказала, что сразу догадалась, куда пошли бы деньги, взятые "на ботиночки".
А сколько было взято у мастеров денег в долг! И на наши заверения о возврате с ближайшей стипендии Ирина Всеволодовна, как правило, отвечала: "Вернешь с первой пенсии". Но мы старались возвращать вовремя, "не дожидаясь пенсии". Свинтусами оставаться не хотелось.
На втором курсе (в четвертом семестре) в жизни нашего курса произошло знаменательное событие: мы все вышли на сцену Ленинградского академического театра драмы имени А. С. Пушкина и играли рядом с нашим учителем. В это время Ирина Всеволодовна ставила там спектакль "Последняя жертва" А. Н. Островского. Василий Васильевич готовил роль Прибыткова, а мы играли гостей и танцующих в купеческом клубе. Сцены в клубе с массовкой были придуманы Ириной Всеволодовной специально для нас - учителя очень хотели, чтобы мы учились и рядом с мастерами знаменитой Александринки. А в спектакле были заняты замечательные актеры! Это народный артист СССР Константин Игнатьевич Адашевский, народные артисты РСФСР Георгий Константинович Колосов, Галина Тимофеевна Карелина, ученик наших мастеров, заслуженный артист РСФСР Семен Сытник, заслуженная артистка РСФСР Вера Николаевна Вельяминова (она играла небольшой эпизод, также специально для нее выдуманный Ириной Всеволодовной: Вера Николаевна превосходно пела салонные романсы, и в этом спектакле она создавала особую атмосферу в сцене купеческого клуба). Премьера состоялась 28 июня 1971 года.