Страница:
взгляд, они изливали потоки брани на нечестивых вигов и, не жалея глотки,
прославляли добрую старую Англию и ныне и присно; они с нетерпением ждали
того дня, когда получат наконец возможность сразиться с проклятыми вигами и
стереть их в порошок. Его превосходительство изъявил мне свою благодарность
на заседании совета, и я покинул его резиденцию, пообещав приложить все силы
и старания к тому, чтобы поставить под ружье всех, кто способен встать на
защиту трона. Так зародился отряд, который впоследствии стал известен под
названием Вестморлендских Защитников и которым я, будучи произведен в чин
полковника, был призван командовать на поле боя. Предполагалось, что отряд
будет создан без промедления, лишь только страну оповестят о том, что
командиром волонтеров назначается человек такого знатного происхождения, как
я. Соответствующее объявление было помещено в правительственной "Газете", и
с набором офицеров дело сразу пошло на лад, но вот солдаты, с сожалением
должен признать, прибывали к нам куда как медленно, а исчезали куда как
быстро. Тем не менее наш друг Хэган поспешил предложить нам свои услуги в
качестве капеллана, а госпожа Эсмонд сшила для нас знамя и совершила поездку
по округе, вербуя добровольцев. Однако наиболее ревностным вербовщиком
оказался мой добрый старый наставник мистер Демпстер, который в молодости
сражался на стороне якобитов в Шотландии; теперь он предпринял поездку в
Южную и Северную Каролину к детям своих бывших товарищей по оружию, носивших
когда-то белые кокарды принца Чарльза, а затем высланных за океан; они-то,
как никто другой, и доказали свою стойкую преданность трону в предстоящих
схватках.
Отправившись добывать лошадей, Хел добрался не только до границ нашей
колонии - Синих гор, - но совершил оттуда большое путешествие в Аннаполис и
в Балтимор, а из Балтимора, само собой понятно, - я в Филадельфию, где тогда
заседал второй генеральный Конгресс с участием наших виргинских депутатов,
избранных в прошлом году. Тем временем произошли события, описанные во всех
исторических альманахах: состоялось сражение при Лексингтоне, и прозвучали
первые выстрелы тех битв, которым суждено было принести нашей родине
независимость.
Не переставая заявлять о преданности королю, мы в то же время не
скрывали своей решимости стать свободными или умереть, и не менее двадцати
тысяч верноподданных повстанцев с ружьями и пушками, позаимствованными из
правительственных складов, собрались в Бостоне и его окрестностях. Здесь
мистер Арнольд начал свою столь блистательно затем закончившуюся карьеру -
смелым захватом и разграблением двух фортов, сопротивление которых ему
удалось сломить. На выручку к мистеру Гейджу, положение которого в Бостоне
было далеко не завидным, были посланы три генерала с Бонд-стрит во главе
крупных подкреплений. Армии противников вошли наконец в соприкосновение, и
английские генералы начали свою миссию покорения и замирения колоний с
прославленного военного промаха при Бридс-Хилл. Здесь они заняли оборону, не
чувствуя себя пока что достаточно сильными для дальнейших ошеломительных
побед над мятежниками. Итак, обе армии стояли, поглядывая друг на друга, в
то время как Конгресс в Филадельфии не спеша решал вопрос, кто возглавит
армию объединившихся колоний.
Всем известно, на кого пал счастливый выбор нации. Одним из виргинских
полков, шедших на соединение с главнокомандующим, командовал Генри
Эсмонд-Уорингтон, эсквайр, бывший капитан армии его величества, а бок о бок
с ним скакала его супруга, впоследствии прославившаяся своей храбростью. Я
был рад, что миссис Фанни покинула Виргинию: останься она здесь после
отъезда мужа, и наша матушка наверняка отправилась бы к ней, чтобы дать бой
по всем правилам, и я благодарил небо за то, что хотя бы эта страшная
междоусобица не омрачила историю нашей семьи.
Большинство наших фермеров и поселян устремилось в ряды вновь созданной
Северной армии, и населению очень пришлось по душе, что главное командование
было отдано в руки виргинского джентльмена. С гневом и яростью внимали
провинции сообщениям о кровопролитии при Лексингтоне. Все проклинали
бесстыдство и жестокость британских захватчиков. И хотя захватчики лишь
исполняли свой долг, а их встретили с оружием в руках, не позволяя взять то,
что принадлежало им по праву, тем не менее люди, как оно всегда бывает, в
запальчивости не давали себе труда задуматься над своими словами. Колонисты
приняли сторону мятежников и со всей отвагой и пылом готовы были помериться
силами с властолюбивой и наглой метрополией. Все жители Американского
континента как бы воочию увидели развевающееся на вершине Бридс-Хилла знамя
Победы, Славы и Свободы.
Значит, наши фермеры и землепашцы могут противостоять грозному войску
завоевателей! Наши врачи, адвокаты и прочие мирные граждане могут
командовать войсками не хуже прославленных британских офицеров!
Общеизвестно, что британцы способны покорить весь мир, - но вот теперь перед
нами их дети, и они готовы сразиться с британцами и победить! Право, не
возьмусь судить, какая из сторон заслужила пальму первенства как по части
храбрости, так и по части бахвальства. Мы взяли себе в обычай высмеивать
легкомыслие и пустую похвальбу наших соседей-французов. Но кто может
потягаться с британцами по части самодовольства и несокрушимой веры в свое
великодушие, отвагу и величие, если не отпрыски тех же британцев по ту
сторону Атлантического океана?
Большинство местного населения принимало в этом столкновении сил
сторону повстанцев, и, правду сказать, сэр Джордж Уорингтон видел, что ряды
его Вестморлендских Защитников уже с самого начала пополнявшиеся весьма
туго, начали плачевно быстро редеть, и не только вследствие того, что к ним
долетела весть о сражении на Севере, но и вследствие поведения губернатора,
которое до глубины души возмутило всех - и в первую очередь его сторонников
и твердых приверженцев английского трона. Когда губернатор водрузил
королевский штандарт и призвал всех верноподданных английской короны
сплотиться вокруг ней, действия его получили одобрение на многочисленных
собраниях и были встречены рукоплесканиями за тысячами бокалов вина. У меня
отличная память, и я могу назвать многих из числа нынешних процветающих
чиновников в правительстве Соединенных Штатов Америки, которые в те дни, с
трудом подавляя икоту, молили, чтобы им дали возможность умереть под
британским флагом, и выкрикивали проклятия изменникам, примкнувшим к войскам
мятежников. Но не будем ворошить прошлое.
Однако история не забудет того, что его превосходительство губернатор,
пэр Шотландии и наместник короля в Старом Доминионе, столь громогласно
призывавший всех под королевские знамена, был первым, кто их покинул и
сбежал со своего поста на корабль, подальше от опасности. После этого он
появлялся на берегу лишь по ночам, как пират, дабы предавать селенья огню и
мечу, в то время как мы, дворяне, сохранявшие верность королю, оставались
там, исполняя свой долг, и подвергались еще большей опасности из-за слабости
и бездушия того, кто призван был стать нашим вождем. Было начало июня; наши
луга и сады пышно цвели и наливались соками под летним солнцем. Всего неделю
назад я был в Уильямсберге, мы обменивались любезностями с его
превосходительством и обсуждали план дальнейших действий, которые должны
были привести к полному разгрому противника. Vincere aut mori {Победить или
умереть (лат.).} - было нашим прощальным приветствием, когда мы сердечно
пожимали друг другу руки. Наше маленькое семейство, собравшись в Ричмонде,
обсуждало, как повелось, последние события на Севере и разногласия,
возникшие между его превосходительством и вновь созванной им ассамблеей,
когда в гостиную ворвался бледный как полотно Хэган и вопросил:
- Слышали, что сообщают о губернаторе?
- Может быть, он снова распустил ассамблею и заковал этого мерзавца
Патрика Генри в кандалы? - высказала предположение госпожа Эсмонд.
- Ничего похожего! Его превосходительство вместе с супругой и всем
семейством тайно покинул ночью свой дворец. Он находится сейчас на борту
военного корабля, стоящего на рейде у Йорка, и уже отправил оттуда ассамблее
депешу, в которой предлагает продолжать заседания и сообщает, что покинул
свою резиденцию, опасаясь народного гнева.
Какова же будет теперь участь овец, от которых сбежал пастух? Что может
быть трогательнее и трагичней тех молений, кои члены Собрания возносили
губернатору, гарантируя ему полную безопасность, если он, снизойдя к их
мольбам, вернется на берег, хотя бы лишь для того, чтобы появиться в
Собрании, провести необходимые законопроекты и завершить текущие дела. Нет и
нет. Правительственная резиденция переносится теперь на военный корабль, и
его превосходительство желает, чтобы члены Собрания посетили его там. Ну,
тут уж губернатор хватил через край, явно превысив свои полномочия
королевского наместника. Итак, поскольку наш губернатор покинул нас,
Собрание волей-неволей стало править без него. И лишь кучка разного сброда
поднялась следом за отступником вице-королем на борт его судна. Высаживаясь
на берег под покровом темноты, он вместе со своими черными сподвижниками (к
беглому правителю присоединились беглые негры, удравшие с плантаций)
совершал то тут, то там внезапные набеги и так жег и грабил, что посрамил
самых необузданных из наших противников. Он не только привлекал на свою
сторону беглых негров, но даже послал гонца к индейцам, предлагая им встать
под его знамена. Он высаживался на берег и предавал все огню и мечу, если же
народ оказывал ему сопротивление, как было в Норфолке и Хемптоне, он
отступал, чтобы снова укрыться на своем корабле.
После столь постыдного бегства нашего вождя даже госпожа Эсмонд
потеряла былую уверенность и уже не надеялась на скорое подавление мятежа.
Раздать неграм оружие - это, по ее мнению, было самым подлым ударом в спину.
Поместья многих верноподданных дворян его величества были разграблены, их
достояние расхищено. Несколько самых негодных из наших рабов бежали из
Ричмонда и Каслвуда и завербовались во флот доблестного губернатора. Кое-кто
из них был убит, а кое-кто повешен нашими противниками за мародерство и
грабеж, в которых они отличались, состоя в рядах славной армии его
превосходительства. А госпожа Эсмонд - изменила ли она делу Чести и Верности
короне, когда ее имуществу был беззаконно нанесен ущерб, а самый
высокопоставленный слуга короля оказался ничтожеством? Нет, моя дражайшая
матушка никогда еще не держалась с таким горделивым достоинством и не
заявляла так громко о своей неколебимой преданности королю, как после
постыдного дезертирства губернатора. И хотя многие из окружавших госпожу
Эсмонд людей не разделяли ее воззрений, они внимали ей не без сочувствия. Ее
чудачества были широко известны в нашей провинции. И среди людей молодых
находилось немало охотников ее подзадорить и забавы ради послушать рассказы
о жизни ее отца-маркиза, и о былом блеске нашей семьи, и так далее, но
наряду с этими чудачествами у всех на памяти были и добрые ее дела, и
широкая благотворительность, и многие из тех, кого она называла
бунтовщиками, испытывали невольное уважение к этой надменной маленькой
роялистке.
Что же касается командира Вестморлендских Защитников, то, хотя отряд
этот после позорного бегства губернатора полностью распался, однако мистеру
Уорингтону и его семье удалось избежать большой опасности, возникшей в
результате некой стычки между ним и лордом Дэнмором. После того как его
превосходительство сжег склады в Хемптоне и разбросал прокламации,
призывавшие негров встать под его знамена, я, поднявшись на борт корабля,
позволил себе без стеснения выразить милорду свое возмущение подобными его
действиями; я заклинал губернатора возвратиться в Уильямсберг, где сотни, а
можно надеяться, и тысячи приверженцев короля готовы будут защищать его до
последней капли крови, и в этих своих призывах так мало стеснялся в
выражениях и, должно быть, так ясно дал понять, сколь презренным кажется мне
поведение его превосходительства, что милорд пришел в страшную ярость,
обозвал меня чертовым бунтовщиком под стать всем прочим и приказал
подвергнуть меня аресту на борту корабля. Однако, будучи офицером милиции
(ибо, как только у нас возникли беспорядки, я тут же облачился в красный
мундир в знак своей принадлежности к королевской армии), я потребовал
немедленного предания меня военно-полевому суду и, обратившись к двум
офицерам, присутствовавшим при этой перепалке, просил их запомнить, что
именно между нами произошло. Джентльмены эти, по-видимому, полностью
разделяли мои взгляды на поведение своего начальника, и мой визит на корабль
закончился тем, что я сошел с него без конвоя. Рассказ об этом происшествии,
приукрашенный кое-какими подробностями, быстро распространился среди
дворян-вигов. Говорили, что я мужественно выложил губернатору все напрямик -
ни один виг не мог бы высказаться в более либеральном духе. И когда в
Ричмонде вспыхнули мятежи и многие из остававшихся там роялистов вынуждены
были, спасая свою жизнь, искать прибежища на борту кораблей, дом моей
матушки ни разу не подвергся нападению и никого из членов ее семьи и пальцем
не тронули. В те дни разлад еще не достиг апогея, еще можно было надеяться
на примирение.
- Эх, если бы все тори были похожи на вас! - сказал мне один весьма
достойный виг. - Мы тогда легко нашли бы общий язык.
Но все это, разумеется, говорилось до знаменитого 4 июля и Декларации,
которая сделала всякое примирение невозможным. Впоследствии, когда вражда
между партиями обострилась, моему поведению приписывались уже куда менее
благородные мотивы: меня называли хитрой лисой и говорили, что я избрал
позицию либерального тори с единственной целью - сохранить мое поместье, как
бы ни обернулось дело. Должен признаться, что подобное мнение о моей
скромной особе укрепилось и в весьма высоких сферах в Англии, и нередко те
или иные мои действия во время этих злосчастных событий старались объяснить
чрезмерной моей заботой о собственном благе.
Только два-три человека на всей земле (ибо я не открыл даже нашей
матушке, что решил уступить брату все права на американское наследство)
знают, как мало руководствовался я в своих действиях своекорыстными
соображениями. Но разубеждать кого бы то ни было на этот счет я не видел
нужды. Чего стоит наша жизнь, если мы должны идти, так сказать, a la piste
{По следу (франц.).} каждой возводимой на нас клеветы и стараться ее
опровергнуть? К тому же я и по сей день не знаю, чем, в сущности, объяснить
то, что нашу матушку, самую отъявленную роялистку, ни разу за все годы не
потревожили в ее каслвудском поместье, если не считать того, что к ней
иногда ставили на постой отряд или роту континентальных войск? Повторяю, я
не могу ничего сказать с уверенностью, хотя кое-какие предположения, и
довольно, мне кажется, близкие к истине, у меня на этот счет есть. После
военных действий под Бостоном Фанни, оставив своего полковника, возвратилась
в Фаннистаун. Мой скромный Хел не пожелал до окончания войны принять более
высокий чин, считая, что принесет больше пользы, если будет командовать
полком, а не дивизией. Миссис Фанни, как я уже сказал, возвратилась домой, и
можно было только удивляться тому, как бесследно испарилась вся ее
враждебность к госпоже Эсмонд и какую заботу стала она проявлять и к
хозяйке, и к имению. Жена Хела состояла в большой дружбе с губернатором и с
некоторыми весьма влиятельными членами нового Собрания, а госпожа Эсмонд
была безвредна, и во имя заслуг сына, доблестно сражавшегося за родину,
можно было взглянуть сквозь пальцы на ее заблуждения... Не знаю в точности,
как все это происходило, но только на протяжении нескольких лет наша матушка
жила в полной безопасности, не испытывая никаких неудобств, если не считать
крупных правительственных поставок, от которых, разумеется, невозможно было
уклониться, и лишь с появлением у нас в усадьбе красных мундиров постучалась
в ее ворота беда.
^TГлава ХС,^U
о которой мы и сражаемся, ... и спасаемся бегством
Какой прок от полковника без полка? Губернатор и военный совет, еще
недавно рассыпавшиеся в благодарностях, возлагая на меня командование, были
теперь далеко, отсиживались на кораблях, время от времени совершая грабежи и
поджоги в прибрежных селениях. Чернокожие союзники лорда Дэнмора отпугнули
от него его белых соплеменников, однако, как нам стало известно, милорд не
довольствовался тем, что призвал под ружье негров, но отрядил еще посланца к
индейцам Юга, кои должны были явиться к нам в несметном количестве и
томагавками научить нас послушанию. "И это наши союзники!" - заметил я
матушке, обмениваясь с ней мрачными взглядами и с устрашающей отчетливостью
вспоминая того дикаря, чье лицо склонялось надо мной и чей нож уже был
занесен над моим горлом, когда Флорак уложил его на поле, где погиб Брэддок.
Мы, насколько это было в наших возможностях, подготовили Каслвуд к обороне;
по правде сказать, мы опасались не столько мятежников, сколько краснокожих и
черных. Мне лишь однажды довелось стать свидетелем того, как матушке
изменило мужество, - это произошло, когда она рассказывала нам подробности
гибели отца, павшего в схватке с индейцами сорок с лишним лет тому назад. И
теперь, когда ей почудились за окном какие-то тени, она рухнула на колени с
криком: "Господи, пощади! Индейцы! Индейцы!" - и мы долго не могли ее
успокоить.
Чернокожие союзники милорда скрылись на его кораблях, а может, подались
туда, где они могли рассчитывать на жалованье или поживу; что же до
размалеванных молодцов с Юга, то они так и не появились, хотя, признаюсь, я
не раз, поглядывая на седую голову матушки, на каштановые волосы жены и
золотистые кудряшки нашего малыша, с ужасом спрашивал себя, не станут ли и
они жертвами этой зверской войны? И ведь это мы пускали в ход такие
средства, мы прибегали к помощи таких союзников! Не беру на себя смелости
толковать волю провидения, указуя на кого-либо обличающим перстом (хотя на
это есть много охотников), но все-таки скажу: наша готовность использовать в
этой войне индейцев и немецких наемников повлекла за собой заслуженное
возмездие. Стоило войскам провинций атаковать наемников на поле боя, как те
немедля отступали, и эти победы над ними сильно поднимали дух
континентальной армии; а наряду с этим убийство одной женщины (мисс Мак-Кри)
кучкой пьяных индейцев причинило делу короля больший вред, чем поражение в
битве или истребление целых полков.
Как только госпожа Эсмонд оправилась от своего страха перед индейцами,
ее обычное самообладание вернулось к ней, и она стала очень серьезно и не
без оснований беспокоиться о том, какой опасности я подвергаю и себя и
других, оставаясь в Виргинии.
- Что могут они сделать мне, бедной старухе? - говорила она. - Если
один из моих сыновей - полковник без полка, то зато под командой другого в
лагере мистера Вашингтона добрых две сотни солдат. Если придут роялисты, они
не тронут меня из уважения к тебе, а заявятся мятежники, так меня выручит
имя Гарри. Я не могу допустить, сэр, чтобы ваша хрупкая жена и это
прелестное дитя оставались здесь и тем навлекали на всех нас еще большую
опасность. Надо переправить их в Бостон или в Нью-Йорк! Не желаю ничего и
слышать о какой-то моей защите! Кому взбредет в голову тронуть жалкую,
безвредную старуху? Если придут мятежники, я спрячусь за юбку миссис Фанни,
и вообще, когда вас не будет в этом доме, я почувствую себя в большей
безопасности.
Вероятно, она говорила так отчасти потому, что это и в самом деле было
разумно, но главным ее желанием было избавить меня и мою семью от грозившей
нам опасности. Что ж до нее самой, то, невзирая ни на что, она была полна
решимости остаться там, где был похоронен ее отец и где сама она появилась
на свет. Ее жизнь теперь была, если можно так выразиться, уже обращена в
прошлое. Она встретила новое поколение, благословила его и простилась с ним.
Она принадлежала минувшему, былым дням и воспоминаниям.
Пока мы судили и рядили по поводу осады Бостона, пришло известие, что
англичане оставили этот злополучный город, так и не отважившись атаковать
лагерь мистера Вашингтона под Кембриджем (хотя, лишенные пороха, его войска
многие месяцы были полностью в нашей власти); они дождались того, что ему
подвезли боеприпасы, и он захватил и укрепил Дорчестерские высоты,
господствующие над городом, после чего всей британской армии и английскому
населению не оставалось ничего иного, как покинуть город. Победа королевских
войск при Банкерс-Хилл столь же не вызывает сомнений, как и то, что при
Бленгейме они разбили французов; однако потом на протяжении всей войны
британские военачальники, видимо, побаивались атаковать укрепленные позиции
континентальной армии; иначе чем объяснить, что с июля по март они не
решались нанести удар почти беззащитному неприятелю? Чем объяснить колебания
на Лонг-Айленде, где континентальная армия была у нас в руках? Или
поразительную робость Хоу при Вэлли-Фордж, где остатков истощенного,
изнуренного болезнями и вконец обносившегося войска явно не хватало, чтобы
удержать позиции перед лицом многочисленной, победоносной и прекрасно
оснащенной армии?
Любопытно было наблюдать, как менялся тон приверженцев той и другой
стороны в зависимости от взлета или спада ее надежд и опасений. Когда до нас
дошли вести о сдаче Бостона, чуть ли не все виги в округе сочли необходимым
наведаться к матушке и, засвидетельствовав свое почтение, посоветовать ей
поскорее смириться. Да и она уже не столь открыто, как раньше, высказывала
преданность королю и не столь яростно размахивала у всех на глазах своим
знаменем, хотя и оставалась ему верна. Каждое утро и каждый вечер бедняга
Хэган молился в кругу наших домочадцев за здравие королевской семьи, а по
воскресеньям любой из соседей мог побывать на богослужении, где матушка
весьма ревностно отправляла обязанности причетника и где во всеуслышание
читалась молитва за парламент под эгидой нашего благочестивого и
всемилостивейшего монарха. Милейший Хэган был капелланом без прихода, точно
так же, как я был полковником без полка. Еще долго после того, как наш
губернатор дал тягу, Хэган продолжал неустрашимо молиться в Уильямсберге за
короля Георга. Но как-то в воскресенье, прибыв к церкви для отправления
своего пасторского долга, он обнаружил перед ее дверью капрала, который
уведомил его, что Комитет безопасности назначил на его место другого
священнослужителя, а ему посоветовал укротить свой язык. Хэган потребовал от
капрала "препроводить его к своим вождям" (наш честный друг всегда обожал
громкие слова и трагические позы) и в сопровождении целой толпы белых и
цветных бездельников, увязавшихся за ним, прошествовал к Капитолию. Здесь у
него состоялась встреча с мистером Генри и новыми чиновниками штата или -
как он выразился, "с разбойниками в их собственном логове". Разумеется, он
намеревался произнести перед этими джентльменами героическую речь (ибо был
из тех, кто не прочь стать мучеником, если его будут поджаривать coram
populo {При всем народе (лат.).} и предавать пыткам на глазах у толпы).
Однако мистер Генри твердо решил не давать ему такой возможности. Когда,
протомившись в приемной три или четыре часа в обществе негров, почтенный
священнослужитель с непреклонным видом вошел в кабинет нового верховного
судьи и начал заранее заготовленную речь фразой:
- Сэр, по какому праву меня, священнослужителя... - тот прервал его на
полуслове:
- Мистер Хэган, я слишком занят, чтобы выслушивать речи. Что до короля
Георга, то теперь в этой стране у него не больше власти, чем у царя
Новуходоносора. Запомните это и потрудитесь обуздать свой язык. Держитесь-ка
лучше короля Джона или короля Макбета, и ежели надумаете рассылать билеты на
свой бенефис, все Законодательное собрание в полном составе явится вас
послушать. Вам, генерал, не доводилось ли в бытность вашу в Лондоне
лицезреть господина Хэгана на театральных подмостках? - С этими словами
Генри повернулся к помощнику главнокомандующего Вашингтона генералу Ли,
который прибыл в Виргинию по государственным делам, а Хэган, пунцовый и едва
не плачущий от стыда, был выдворен из комнаты. После этого мы сочли, что
Хэгану лучше ограничить свои богослужения только нашим поместьем, и увезли
туда добрейшего священника от его строптивой городской паствы.
Выдвижение виргинцев на самые высокие гражданские и военные посты в
новом правительстве подкупало многих из наших влиятельных сторонников и
льстило их тщеславию. Не будь этого и не поведи себя наши правители столь
возмутительно, многие остались бы верпы короне и сумели бы не без успеха
противостоять надвигавшемуся мятежу. И хотя нам, верноподданным, заткнули
рот и надели на нас намордник, хотя Капитолий находился в руках вигов, хотя
мы набирали верных короне рекрутов чаще всего лишь в призрачные, поистине
прославляли добрую старую Англию и ныне и присно; они с нетерпением ждали
того дня, когда получат наконец возможность сразиться с проклятыми вигами и
стереть их в порошок. Его превосходительство изъявил мне свою благодарность
на заседании совета, и я покинул его резиденцию, пообещав приложить все силы
и старания к тому, чтобы поставить под ружье всех, кто способен встать на
защиту трона. Так зародился отряд, который впоследствии стал известен под
названием Вестморлендских Защитников и которым я, будучи произведен в чин
полковника, был призван командовать на поле боя. Предполагалось, что отряд
будет создан без промедления, лишь только страну оповестят о том, что
командиром волонтеров назначается человек такого знатного происхождения, как
я. Соответствующее объявление было помещено в правительственной "Газете", и
с набором офицеров дело сразу пошло на лад, но вот солдаты, с сожалением
должен признать, прибывали к нам куда как медленно, а исчезали куда как
быстро. Тем не менее наш друг Хэган поспешил предложить нам свои услуги в
качестве капеллана, а госпожа Эсмонд сшила для нас знамя и совершила поездку
по округе, вербуя добровольцев. Однако наиболее ревностным вербовщиком
оказался мой добрый старый наставник мистер Демпстер, который в молодости
сражался на стороне якобитов в Шотландии; теперь он предпринял поездку в
Южную и Северную Каролину к детям своих бывших товарищей по оружию, носивших
когда-то белые кокарды принца Чарльза, а затем высланных за океан; они-то,
как никто другой, и доказали свою стойкую преданность трону в предстоящих
схватках.
Отправившись добывать лошадей, Хел добрался не только до границ нашей
колонии - Синих гор, - но совершил оттуда большое путешествие в Аннаполис и
в Балтимор, а из Балтимора, само собой понятно, - я в Филадельфию, где тогда
заседал второй генеральный Конгресс с участием наших виргинских депутатов,
избранных в прошлом году. Тем временем произошли события, описанные во всех
исторических альманахах: состоялось сражение при Лексингтоне, и прозвучали
первые выстрелы тех битв, которым суждено было принести нашей родине
независимость.
Не переставая заявлять о преданности королю, мы в то же время не
скрывали своей решимости стать свободными или умереть, и не менее двадцати
тысяч верноподданных повстанцев с ружьями и пушками, позаимствованными из
правительственных складов, собрались в Бостоне и его окрестностях. Здесь
мистер Арнольд начал свою столь блистательно затем закончившуюся карьеру -
смелым захватом и разграблением двух фортов, сопротивление которых ему
удалось сломить. На выручку к мистеру Гейджу, положение которого в Бостоне
было далеко не завидным, были посланы три генерала с Бонд-стрит во главе
крупных подкреплений. Армии противников вошли наконец в соприкосновение, и
английские генералы начали свою миссию покорения и замирения колоний с
прославленного военного промаха при Бридс-Хилл. Здесь они заняли оборону, не
чувствуя себя пока что достаточно сильными для дальнейших ошеломительных
побед над мятежниками. Итак, обе армии стояли, поглядывая друг на друга, в
то время как Конгресс в Филадельфии не спеша решал вопрос, кто возглавит
армию объединившихся колоний.
Всем известно, на кого пал счастливый выбор нации. Одним из виргинских
полков, шедших на соединение с главнокомандующим, командовал Генри
Эсмонд-Уорингтон, эсквайр, бывший капитан армии его величества, а бок о бок
с ним скакала его супруга, впоследствии прославившаяся своей храбростью. Я
был рад, что миссис Фанни покинула Виргинию: останься она здесь после
отъезда мужа, и наша матушка наверняка отправилась бы к ней, чтобы дать бой
по всем правилам, и я благодарил небо за то, что хотя бы эта страшная
междоусобица не омрачила историю нашей семьи.
Большинство наших фермеров и поселян устремилось в ряды вновь созданной
Северной армии, и населению очень пришлось по душе, что главное командование
было отдано в руки виргинского джентльмена. С гневом и яростью внимали
провинции сообщениям о кровопролитии при Лексингтоне. Все проклинали
бесстыдство и жестокость британских захватчиков. И хотя захватчики лишь
исполняли свой долг, а их встретили с оружием в руках, не позволяя взять то,
что принадлежало им по праву, тем не менее люди, как оно всегда бывает, в
запальчивости не давали себе труда задуматься над своими словами. Колонисты
приняли сторону мятежников и со всей отвагой и пылом готовы были помериться
силами с властолюбивой и наглой метрополией. Все жители Американского
континента как бы воочию увидели развевающееся на вершине Бридс-Хилла знамя
Победы, Славы и Свободы.
Значит, наши фермеры и землепашцы могут противостоять грозному войску
завоевателей! Наши врачи, адвокаты и прочие мирные граждане могут
командовать войсками не хуже прославленных британских офицеров!
Общеизвестно, что британцы способны покорить весь мир, - но вот теперь перед
нами их дети, и они готовы сразиться с британцами и победить! Право, не
возьмусь судить, какая из сторон заслужила пальму первенства как по части
храбрости, так и по части бахвальства. Мы взяли себе в обычай высмеивать
легкомыслие и пустую похвальбу наших соседей-французов. Но кто может
потягаться с британцами по части самодовольства и несокрушимой веры в свое
великодушие, отвагу и величие, если не отпрыски тех же британцев по ту
сторону Атлантического океана?
Большинство местного населения принимало в этом столкновении сил
сторону повстанцев, и, правду сказать, сэр Джордж Уорингтон видел, что ряды
его Вестморлендских Защитников уже с самого начала пополнявшиеся весьма
туго, начали плачевно быстро редеть, и не только вследствие того, что к ним
долетела весть о сражении на Севере, но и вследствие поведения губернатора,
которое до глубины души возмутило всех - и в первую очередь его сторонников
и твердых приверженцев английского трона. Когда губернатор водрузил
королевский штандарт и призвал всех верноподданных английской короны
сплотиться вокруг ней, действия его получили одобрение на многочисленных
собраниях и были встречены рукоплесканиями за тысячами бокалов вина. У меня
отличная память, и я могу назвать многих из числа нынешних процветающих
чиновников в правительстве Соединенных Штатов Америки, которые в те дни, с
трудом подавляя икоту, молили, чтобы им дали возможность умереть под
британским флагом, и выкрикивали проклятия изменникам, примкнувшим к войскам
мятежников. Но не будем ворошить прошлое.
Однако история не забудет того, что его превосходительство губернатор,
пэр Шотландии и наместник короля в Старом Доминионе, столь громогласно
призывавший всех под королевские знамена, был первым, кто их покинул и
сбежал со своего поста на корабль, подальше от опасности. После этого он
появлялся на берегу лишь по ночам, как пират, дабы предавать селенья огню и
мечу, в то время как мы, дворяне, сохранявшие верность королю, оставались
там, исполняя свой долг, и подвергались еще большей опасности из-за слабости
и бездушия того, кто призван был стать нашим вождем. Было начало июня; наши
луга и сады пышно цвели и наливались соками под летним солнцем. Всего неделю
назад я был в Уильямсберге, мы обменивались любезностями с его
превосходительством и обсуждали план дальнейших действий, которые должны
были привести к полному разгрому противника. Vincere aut mori {Победить или
умереть (лат.).} - было нашим прощальным приветствием, когда мы сердечно
пожимали друг другу руки. Наше маленькое семейство, собравшись в Ричмонде,
обсуждало, как повелось, последние события на Севере и разногласия,
возникшие между его превосходительством и вновь созванной им ассамблеей,
когда в гостиную ворвался бледный как полотно Хэган и вопросил:
- Слышали, что сообщают о губернаторе?
- Может быть, он снова распустил ассамблею и заковал этого мерзавца
Патрика Генри в кандалы? - высказала предположение госпожа Эсмонд.
- Ничего похожего! Его превосходительство вместе с супругой и всем
семейством тайно покинул ночью свой дворец. Он находится сейчас на борту
военного корабля, стоящего на рейде у Йорка, и уже отправил оттуда ассамблее
депешу, в которой предлагает продолжать заседания и сообщает, что покинул
свою резиденцию, опасаясь народного гнева.
Какова же будет теперь участь овец, от которых сбежал пастух? Что может
быть трогательнее и трагичней тех молений, кои члены Собрания возносили
губернатору, гарантируя ему полную безопасность, если он, снизойдя к их
мольбам, вернется на берег, хотя бы лишь для того, чтобы появиться в
Собрании, провести необходимые законопроекты и завершить текущие дела. Нет и
нет. Правительственная резиденция переносится теперь на военный корабль, и
его превосходительство желает, чтобы члены Собрания посетили его там. Ну,
тут уж губернатор хватил через край, явно превысив свои полномочия
королевского наместника. Итак, поскольку наш губернатор покинул нас,
Собрание волей-неволей стало править без него. И лишь кучка разного сброда
поднялась следом за отступником вице-королем на борт его судна. Высаживаясь
на берег под покровом темноты, он вместе со своими черными сподвижниками (к
беглому правителю присоединились беглые негры, удравшие с плантаций)
совершал то тут, то там внезапные набеги и так жег и грабил, что посрамил
самых необузданных из наших противников. Он не только привлекал на свою
сторону беглых негров, но даже послал гонца к индейцам, предлагая им встать
под его знамена. Он высаживался на берег и предавал все огню и мечу, если же
народ оказывал ему сопротивление, как было в Норфолке и Хемптоне, он
отступал, чтобы снова укрыться на своем корабле.
После столь постыдного бегства нашего вождя даже госпожа Эсмонд
потеряла былую уверенность и уже не надеялась на скорое подавление мятежа.
Раздать неграм оружие - это, по ее мнению, было самым подлым ударом в спину.
Поместья многих верноподданных дворян его величества были разграблены, их
достояние расхищено. Несколько самых негодных из наших рабов бежали из
Ричмонда и Каслвуда и завербовались во флот доблестного губернатора. Кое-кто
из них был убит, а кое-кто повешен нашими противниками за мародерство и
грабеж, в которых они отличались, состоя в рядах славной армии его
превосходительства. А госпожа Эсмонд - изменила ли она делу Чести и Верности
короне, когда ее имуществу был беззаконно нанесен ущерб, а самый
высокопоставленный слуга короля оказался ничтожеством? Нет, моя дражайшая
матушка никогда еще не держалась с таким горделивым достоинством и не
заявляла так громко о своей неколебимой преданности королю, как после
постыдного дезертирства губернатора. И хотя многие из окружавших госпожу
Эсмонд людей не разделяли ее воззрений, они внимали ей не без сочувствия. Ее
чудачества были широко известны в нашей провинции. И среди людей молодых
находилось немало охотников ее подзадорить и забавы ради послушать рассказы
о жизни ее отца-маркиза, и о былом блеске нашей семьи, и так далее, но
наряду с этими чудачествами у всех на памяти были и добрые ее дела, и
широкая благотворительность, и многие из тех, кого она называла
бунтовщиками, испытывали невольное уважение к этой надменной маленькой
роялистке.
Что же касается командира Вестморлендских Защитников, то, хотя отряд
этот после позорного бегства губернатора полностью распался, однако мистеру
Уорингтону и его семье удалось избежать большой опасности, возникшей в
результате некой стычки между ним и лордом Дэнмором. После того как его
превосходительство сжег склады в Хемптоне и разбросал прокламации,
призывавшие негров встать под его знамена, я, поднявшись на борт корабля,
позволил себе без стеснения выразить милорду свое возмущение подобными его
действиями; я заклинал губернатора возвратиться в Уильямсберг, где сотни, а
можно надеяться, и тысячи приверженцев короля готовы будут защищать его до
последней капли крови, и в этих своих призывах так мало стеснялся в
выражениях и, должно быть, так ясно дал понять, сколь презренным кажется мне
поведение его превосходительства, что милорд пришел в страшную ярость,
обозвал меня чертовым бунтовщиком под стать всем прочим и приказал
подвергнуть меня аресту на борту корабля. Однако, будучи офицером милиции
(ибо, как только у нас возникли беспорядки, я тут же облачился в красный
мундир в знак своей принадлежности к королевской армии), я потребовал
немедленного предания меня военно-полевому суду и, обратившись к двум
офицерам, присутствовавшим при этой перепалке, просил их запомнить, что
именно между нами произошло. Джентльмены эти, по-видимому, полностью
разделяли мои взгляды на поведение своего начальника, и мой визит на корабль
закончился тем, что я сошел с него без конвоя. Рассказ об этом происшествии,
приукрашенный кое-какими подробностями, быстро распространился среди
дворян-вигов. Говорили, что я мужественно выложил губернатору все напрямик -
ни один виг не мог бы высказаться в более либеральном духе. И когда в
Ричмонде вспыхнули мятежи и многие из остававшихся там роялистов вынуждены
были, спасая свою жизнь, искать прибежища на борту кораблей, дом моей
матушки ни разу не подвергся нападению и никого из членов ее семьи и пальцем
не тронули. В те дни разлад еще не достиг апогея, еще можно было надеяться
на примирение.
- Эх, если бы все тори были похожи на вас! - сказал мне один весьма
достойный виг. - Мы тогда легко нашли бы общий язык.
Но все это, разумеется, говорилось до знаменитого 4 июля и Декларации,
которая сделала всякое примирение невозможным. Впоследствии, когда вражда
между партиями обострилась, моему поведению приписывались уже куда менее
благородные мотивы: меня называли хитрой лисой и говорили, что я избрал
позицию либерального тори с единственной целью - сохранить мое поместье, как
бы ни обернулось дело. Должен признаться, что подобное мнение о моей
скромной особе укрепилось и в весьма высоких сферах в Англии, и нередко те
или иные мои действия во время этих злосчастных событий старались объяснить
чрезмерной моей заботой о собственном благе.
Только два-три человека на всей земле (ибо я не открыл даже нашей
матушке, что решил уступить брату все права на американское наследство)
знают, как мало руководствовался я в своих действиях своекорыстными
соображениями. Но разубеждать кого бы то ни было на этот счет я не видел
нужды. Чего стоит наша жизнь, если мы должны идти, так сказать, a la piste
{По следу (франц.).} каждой возводимой на нас клеветы и стараться ее
опровергнуть? К тому же я и по сей день не знаю, чем, в сущности, объяснить
то, что нашу матушку, самую отъявленную роялистку, ни разу за все годы не
потревожили в ее каслвудском поместье, если не считать того, что к ней
иногда ставили на постой отряд или роту континентальных войск? Повторяю, я
не могу ничего сказать с уверенностью, хотя кое-какие предположения, и
довольно, мне кажется, близкие к истине, у меня на этот счет есть. После
военных действий под Бостоном Фанни, оставив своего полковника, возвратилась
в Фаннистаун. Мой скромный Хел не пожелал до окончания войны принять более
высокий чин, считая, что принесет больше пользы, если будет командовать
полком, а не дивизией. Миссис Фанни, как я уже сказал, возвратилась домой, и
можно было только удивляться тому, как бесследно испарилась вся ее
враждебность к госпоже Эсмонд и какую заботу стала она проявлять и к
хозяйке, и к имению. Жена Хела состояла в большой дружбе с губернатором и с
некоторыми весьма влиятельными членами нового Собрания, а госпожа Эсмонд
была безвредна, и во имя заслуг сына, доблестно сражавшегося за родину,
можно было взглянуть сквозь пальцы на ее заблуждения... Не знаю в точности,
как все это происходило, но только на протяжении нескольких лет наша матушка
жила в полной безопасности, не испытывая никаких неудобств, если не считать
крупных правительственных поставок, от которых, разумеется, невозможно было
уклониться, и лишь с появлением у нас в усадьбе красных мундиров постучалась
в ее ворота беда.
^TГлава ХС,^U
о которой мы и сражаемся, ... и спасаемся бегством
Какой прок от полковника без полка? Губернатор и военный совет, еще
недавно рассыпавшиеся в благодарностях, возлагая на меня командование, были
теперь далеко, отсиживались на кораблях, время от времени совершая грабежи и
поджоги в прибрежных селениях. Чернокожие союзники лорда Дэнмора отпугнули
от него его белых соплеменников, однако, как нам стало известно, милорд не
довольствовался тем, что призвал под ружье негров, но отрядил еще посланца к
индейцам Юга, кои должны были явиться к нам в несметном количестве и
томагавками научить нас послушанию. "И это наши союзники!" - заметил я
матушке, обмениваясь с ней мрачными взглядами и с устрашающей отчетливостью
вспоминая того дикаря, чье лицо склонялось надо мной и чей нож уже был
занесен над моим горлом, когда Флорак уложил его на поле, где погиб Брэддок.
Мы, насколько это было в наших возможностях, подготовили Каслвуд к обороне;
по правде сказать, мы опасались не столько мятежников, сколько краснокожих и
черных. Мне лишь однажды довелось стать свидетелем того, как матушке
изменило мужество, - это произошло, когда она рассказывала нам подробности
гибели отца, павшего в схватке с индейцами сорок с лишним лет тому назад. И
теперь, когда ей почудились за окном какие-то тени, она рухнула на колени с
криком: "Господи, пощади! Индейцы! Индейцы!" - и мы долго не могли ее
успокоить.
Чернокожие союзники милорда скрылись на его кораблях, а может, подались
туда, где они могли рассчитывать на жалованье или поживу; что же до
размалеванных молодцов с Юга, то они так и не появились, хотя, признаюсь, я
не раз, поглядывая на седую голову матушки, на каштановые волосы жены и
золотистые кудряшки нашего малыша, с ужасом спрашивал себя, не станут ли и
они жертвами этой зверской войны? И ведь это мы пускали в ход такие
средства, мы прибегали к помощи таких союзников! Не беру на себя смелости
толковать волю провидения, указуя на кого-либо обличающим перстом (хотя на
это есть много охотников), но все-таки скажу: наша готовность использовать в
этой войне индейцев и немецких наемников повлекла за собой заслуженное
возмездие. Стоило войскам провинций атаковать наемников на поле боя, как те
немедля отступали, и эти победы над ними сильно поднимали дух
континентальной армии; а наряду с этим убийство одной женщины (мисс Мак-Кри)
кучкой пьяных индейцев причинило делу короля больший вред, чем поражение в
битве или истребление целых полков.
Как только госпожа Эсмонд оправилась от своего страха перед индейцами,
ее обычное самообладание вернулось к ней, и она стала очень серьезно и не
без оснований беспокоиться о том, какой опасности я подвергаю и себя и
других, оставаясь в Виргинии.
- Что могут они сделать мне, бедной старухе? - говорила она. - Если
один из моих сыновей - полковник без полка, то зато под командой другого в
лагере мистера Вашингтона добрых две сотни солдат. Если придут роялисты, они
не тронут меня из уважения к тебе, а заявятся мятежники, так меня выручит
имя Гарри. Я не могу допустить, сэр, чтобы ваша хрупкая жена и это
прелестное дитя оставались здесь и тем навлекали на всех нас еще большую
опасность. Надо переправить их в Бостон или в Нью-Йорк! Не желаю ничего и
слышать о какой-то моей защите! Кому взбредет в голову тронуть жалкую,
безвредную старуху? Если придут мятежники, я спрячусь за юбку миссис Фанни,
и вообще, когда вас не будет в этом доме, я почувствую себя в большей
безопасности.
Вероятно, она говорила так отчасти потому, что это и в самом деле было
разумно, но главным ее желанием было избавить меня и мою семью от грозившей
нам опасности. Что ж до нее самой, то, невзирая ни на что, она была полна
решимости остаться там, где был похоронен ее отец и где сама она появилась
на свет. Ее жизнь теперь была, если можно так выразиться, уже обращена в
прошлое. Она встретила новое поколение, благословила его и простилась с ним.
Она принадлежала минувшему, былым дням и воспоминаниям.
Пока мы судили и рядили по поводу осады Бостона, пришло известие, что
англичане оставили этот злополучный город, так и не отважившись атаковать
лагерь мистера Вашингтона под Кембриджем (хотя, лишенные пороха, его войска
многие месяцы были полностью в нашей власти); они дождались того, что ему
подвезли боеприпасы, и он захватил и укрепил Дорчестерские высоты,
господствующие над городом, после чего всей британской армии и английскому
населению не оставалось ничего иного, как покинуть город. Победа королевских
войск при Банкерс-Хилл столь же не вызывает сомнений, как и то, что при
Бленгейме они разбили французов; однако потом на протяжении всей войны
британские военачальники, видимо, побаивались атаковать укрепленные позиции
континентальной армии; иначе чем объяснить, что с июля по март они не
решались нанести удар почти беззащитному неприятелю? Чем объяснить колебания
на Лонг-Айленде, где континентальная армия была у нас в руках? Или
поразительную робость Хоу при Вэлли-Фордж, где остатков истощенного,
изнуренного болезнями и вконец обносившегося войска явно не хватало, чтобы
удержать позиции перед лицом многочисленной, победоносной и прекрасно
оснащенной армии?
Любопытно было наблюдать, как менялся тон приверженцев той и другой
стороны в зависимости от взлета или спада ее надежд и опасений. Когда до нас
дошли вести о сдаче Бостона, чуть ли не все виги в округе сочли необходимым
наведаться к матушке и, засвидетельствовав свое почтение, посоветовать ей
поскорее смириться. Да и она уже не столь открыто, как раньше, высказывала
преданность королю и не столь яростно размахивала у всех на глазах своим
знаменем, хотя и оставалась ему верна. Каждое утро и каждый вечер бедняга
Хэган молился в кругу наших домочадцев за здравие королевской семьи, а по
воскресеньям любой из соседей мог побывать на богослужении, где матушка
весьма ревностно отправляла обязанности причетника и где во всеуслышание
читалась молитва за парламент под эгидой нашего благочестивого и
всемилостивейшего монарха. Милейший Хэган был капелланом без прихода, точно
так же, как я был полковником без полка. Еще долго после того, как наш
губернатор дал тягу, Хэган продолжал неустрашимо молиться в Уильямсберге за
короля Георга. Но как-то в воскресенье, прибыв к церкви для отправления
своего пасторского долга, он обнаружил перед ее дверью капрала, который
уведомил его, что Комитет безопасности назначил на его место другого
священнослужителя, а ему посоветовал укротить свой язык. Хэган потребовал от
капрала "препроводить его к своим вождям" (наш честный друг всегда обожал
громкие слова и трагические позы) и в сопровождении целой толпы белых и
цветных бездельников, увязавшихся за ним, прошествовал к Капитолию. Здесь у
него состоялась встреча с мистером Генри и новыми чиновниками штата или -
как он выразился, "с разбойниками в их собственном логове". Разумеется, он
намеревался произнести перед этими джентльменами героическую речь (ибо был
из тех, кто не прочь стать мучеником, если его будут поджаривать coram
populo {При всем народе (лат.).} и предавать пыткам на глазах у толпы).
Однако мистер Генри твердо решил не давать ему такой возможности. Когда,
протомившись в приемной три или четыре часа в обществе негров, почтенный
священнослужитель с непреклонным видом вошел в кабинет нового верховного
судьи и начал заранее заготовленную речь фразой:
- Сэр, по какому праву меня, священнослужителя... - тот прервал его на
полуслове:
- Мистер Хэган, я слишком занят, чтобы выслушивать речи. Что до короля
Георга, то теперь в этой стране у него не больше власти, чем у царя
Новуходоносора. Запомните это и потрудитесь обуздать свой язык. Держитесь-ка
лучше короля Джона или короля Макбета, и ежели надумаете рассылать билеты на
свой бенефис, все Законодательное собрание в полном составе явится вас
послушать. Вам, генерал, не доводилось ли в бытность вашу в Лондоне
лицезреть господина Хэгана на театральных подмостках? - С этими словами
Генри повернулся к помощнику главнокомандующего Вашингтона генералу Ли,
который прибыл в Виргинию по государственным делам, а Хэган, пунцовый и едва
не плачущий от стыда, был выдворен из комнаты. После этого мы сочли, что
Хэгану лучше ограничить свои богослужения только нашим поместьем, и увезли
туда добрейшего священника от его строптивой городской паствы.
Выдвижение виргинцев на самые высокие гражданские и военные посты в
новом правительстве подкупало многих из наших влиятельных сторонников и
льстило их тщеславию. Не будь этого и не поведи себя наши правители столь
возмутительно, многие остались бы верпы короне и сумели бы не без успеха
противостоять надвигавшемуся мятежу. И хотя нам, верноподданным, заткнули
рот и надели на нас намордник, хотя Капитолий находился в руках вигов, хотя
мы набирали верных короне рекрутов чаще всего лишь в призрачные, поистине