Страница:
– Послушайте, старина, что, если она выйдет замуж за Эндрю? В таком случае я легко мог бы дописать недостающую сцену. Разумеется, ее роль при этом вообще должна быть расширена, но я могу все это сделать, и тогда встает вопрос, должна ли она быть тетушкой, то есть я хочу сказать, тетушкой, и только. Ее можно сделать вдовой. Ведь такая очаровательная женщина, какую она сыграет, не могла не быть замужем прежде, правда? Такой оборот чуть отодвинет в сторону Салли, но ничего страшного, если ее будет играть одна из девиц Латтимера. Я знаю их, все чертовски способные, но для большой роли этого может оказаться мало. Поэтому мне кажется...
– Я понял, – холодно сказал Реджинальд. – Но это все не имеет ко мне отношения.
Салли... Сильвия... должна сделаться второстепенным персонажем! И играть ее будет какая-то чертовски способная длинноносая девица!
– Формально нет, но два автора всегда сумеют договориться. Я полностью в ваших руках.
– Очень мило с вашей стороны, но я должен сказать... – Он запнулся и спросил: – Как я понимаю, вопрос в том, чтобы заполучить актрису с именем на роль тетушки, если не вышло с племянницей? Давайте выясним все до конца.
– Совершенно верно. Пьесу нужно поддержать всеми способами. Если вы заставите зрителей сказать: “Я непременно должен пойти посмотреть такую-то в такой-то роли...”
– Хорошо, но кто это? Посмотрим, скажу ли я эту фразу.
– Корал Белл.
– Кто? – воскликнул Реджинальд.
– Корал Белл. Едва ли вы помните ее по сцене. Теперь она леди Эджмур, почему Гасси и хочет ее заполучить. Вы ведь знакомы с ней? Миссис Уэллард...
– Да, да, но захочет ли она вернуться на сцену?
– В том-то и дело. Латтимер считает, что захочет.
– Клянусь небом, – сказал Реджинальд мягко, – это было бы чудесно.
Мистер Огастес Венчур внезапно ожил и объяснил всем, что у него есть небольшой коттедж в Кенте. Каждую неделю он ездит в этот коттедж и проезжает мимо тысяч маленьких домиков, а тысячи людей, живущих в тысячах маленьких домиков, ходят в театр. Возможно, раз в год. По случаю годовщины, дня рождения, свадьбы или в этом роде. И что они идут смотреть? В этом все дело. Они идут смотреть не что, а кого. В этом все дело.
Реджинальд кивнул. Они пойдут смотреть Корал Белл. Кто бы не пошел?
II
Глава шестнадцатая
I
II
II
– Я понял, – холодно сказал Реджинальд. – Но это все не имеет ко мне отношения.
Салли... Сильвия... должна сделаться второстепенным персонажем! И играть ее будет какая-то чертовски способная длинноносая девица!
– Формально нет, но два автора всегда сумеют договориться. Я полностью в ваших руках.
– Очень мило с вашей стороны, но я должен сказать... – Он запнулся и спросил: – Как я понимаю, вопрос в том, чтобы заполучить актрису с именем на роль тетушки, если не вышло с племянницей? Давайте выясним все до конца.
– Совершенно верно. Пьесу нужно поддержать всеми способами. Если вы заставите зрителей сказать: “Я непременно должен пойти посмотреть такую-то в такой-то роли...”
– Хорошо, но кто это? Посмотрим, скажу ли я эту фразу.
– Корал Белл.
– Кто? – воскликнул Реджинальд.
– Корал Белл. Едва ли вы помните ее по сцене. Теперь она леди Эджмур, почему Гасси и хочет ее заполучить. Вы ведь знакомы с ней? Миссис Уэллард...
– Да, да, но захочет ли она вернуться на сцену?
– В том-то и дело. Латтимер считает, что захочет.
– Клянусь небом, – сказал Реджинальд мягко, – это было бы чудесно.
Мистер Огастес Венчур внезапно ожил и объяснил всем, что у него есть небольшой коттедж в Кенте. Каждую неделю он ездит в этот коттедж и проезжает мимо тысяч маленьких домиков, а тысячи людей, живущих в тысячах маленьких домиков, ходят в театр. Возможно, раз в год. По случаю годовщины, дня рождения, свадьбы или в этом роде. И что они идут смотреть? В этом все дело. Они идут смотреть не что, а кого. В этом все дело.
Реджинальд кивнул. Они пойдут смотреть Корал Белл. Кто бы не пошел?
II
Тем временем лорд Ормсби вновь навестил Сильвию.
– Добрый день, – сказала Сильвия с приветливой улыбкой. – Элис, подай чай, пожалуйста.
– Мне не надо, миссис Уэллард. – Он крепко пожал ей руку и уселся в кресло. – Я просто посмотрю на вас.
– Не знаю, на что тут смотреть.
– А я знаю. Вы про Байрона слышали?
Сильвия сдвинула брови и стала вспоминать, слышала ли она о Байроне.
– Это поэт. Он жил лет сто назад.
– Боже мой! Как смешно! – Она рассмеялась.
– Вы чудесно смеетесь. Неважно, даже если надо мной.
– Я не над вами смеюсь, просто... Знаете, я ведь решила, что речь идет о ком-то из ваших лондонских знакомых. Конечно, я слышала о Байроне.
– А! Вот чем плохо самообразование, миссис Уэллард. Ты уверен, что знаешь чертовски больше... простите... чем другие, но никогда не знаешь, что именно знают они. Понимаете? У всех вас, получивших образование, были одни и те же гувернантки и бонны, вы ходили в одни и те же школы и колледжи, и знания у вас одни и те же. Скажем, я разговариваю с дамой о чертовски интересном... простите... писателе по имени Бекфорд, вы о нем слышали?
Сильвия неуверенно взглянула на него.
– Нет, не слышали, и она тоже нет. Но откуда человеку со стороны знать, что Байрона знают все, а Бекфорда нет? Понимаете?
– Мне всегда кажется, что другие знают все то же, что я, и еще многое сверх того, – сказала Сильвия.
– Не думайте так. И послушайте, что я вам скажу. Все это образование. Латынь и греческий. Я не имею ничего против таких умных голов, как Раглан. Но чего ради мы учим этих чертовых... простите... мальчишек в итонских воротничках латыни и греческому? Ради их образования? Нет. Только ради того, чтобы чертовы мальчишки без итонских воротничков не знали латыни и греческого. Понимаете? Я не социалист, нельзя издавать такие газеты, как мои, и быть социалистом, да и вообще социализм – это ерунда, а мне бы чертовски... простите... хотелось знать латынь и греческий не хуже Раглана. Но не думайте, я все это понимаю.
Когда-то Ормсби было трудно говорить с женщинами, не похожими на тех, на кого, как правило, падал его выбор, поскольку некоторые слова сами слетали у него с языка, если он не следил за собой; затем он выучился вставлять нейтрализующее “простите”, после чего вновь почувствовал себя свободно. Сейчас, возможно, даже такая милая женщина, как миссис Уэллард, не нуждалась в извинениях, но они настолько вошли у него в привычку, что обойтись без них ему было бы трудно.
Вошла Элис с чаем.
– Вы так и не выпьете чаю?
– Нет, спасибо. О чем мы говорили?
– Об образовании.
– Да. Нет... Какого... А-а, я спросил, знаете ли вы Байрона. – Он досадливо нахмурился.
Сильвия засмеялась.
– Да. А я подумала, что речь идет... Итак, ответ утвердительный. И что же?
– Чертовски глупо возвращаться к этому. Знаете, иногда в клубе рассказываешь что-нибудь и как раз доходишь до самого интересного, как вдруг появляется какой-нибудь болван... простите, простите... хлопает твоего собеседника по плечу, восклицает: “Сколько лет, сколько зим, старина!” – и начинает расспрашивать о всяких чертовых... простите... родственниках и знакомых. Через полчаса твой собеседник возвращается к тебе и говорит: “Ну так о чем ты рассказывал?” А вся история уже остыла, как овсянка, понимаете? – Он пожал плечами. – Понимаете? Прошу прощения.
– Вы только ухудшили положение, – заметила Сильвия, – поскольку я жду, что вы скажете о Байроне, а чем дольше это откладывается, тем больше он остывает.
Ормсби засмеялся, не сводя глаз с Сильвии. Это был его старый испытанный прием покорения женщин. Сильвия чуть повернула голову и неторопливо выбирала один из совершенно одинаковых ломтиков хлеба с маслом.
– Байрон не выносил вида женщин за едой, – медленно произнес Ормсби. – Он считал, что они должны есть в одиночестве... как... в общем, он считал, что они должны есть в одиночестве.
– Забавно, – холодно произнесла Сильвия.
– Таково было его романтическое представление о женщинах, миссис Уэллард.
– А вы не романтик, лорд Ормсби?
– В другом роде, – ответил он со смешком. – Чем больше я смотрю на женщин, тем больше они мне нравятся. – Он снова засмеялся. – Чем бы они ни занимались. – И продолжал смотреть на нее с обожанием и вызовом.
Сильвия с легким вздохом повернула к нему блестящую головку, ее глаза встретились с его глазами, ее взгляд скользнул по нему и словно прошел сквозь него в мир, куда ему не было доступа. Сколько раз под неотрывным жадным взглядом Ормсби женщина чувствовала себя обнаженной и смущенной (или обнаженной и несмущенной), но ни одна не была перед ним такой беззащитной, каким он ощутил себя под взглядом Сильвии. Этот взгляд увидел все его уродство и неотесанность. Ормсби словно раздели, и он стоял трясущийся и страшный – воистину непристойное зрелище, настоящее оскорбление любви, ее таинственного обаяния и нежности. Он чувствовал, что не душу, а тело его увидела Сильвия, взглянула, презрительно отбросила и оставила лежать на земле, чтобы он подобрал. Она слегка отвернулась, а Ормсби, покраснев, поспешно втиснулся в свою телесную оболочку.
– Простите, я совсем забыла, – сказала Сильвия, вновь возвращаясь к нему, – может быть, вы хотите курить?
– Нет, спасибо. Я, собственно, пришел вручить вам вот это. – Он вытащил руку из кармана и протянул Сильвии конверт. – Билеты на сегодняшнее представление. Думаю, вам и вашему мужу будет интересно. В “Паласе”.
– Это премьера?
– Ну конечно. Потому я и подумал, что вам это может показаться интересным. Мне давно следовало прислать их, но я вспомнил об этих чертовых билетах... простите... только сегодня утром.
– Но я думала, – неуверенно произнесла Сильвия, – что на премьерах все места...
Ормсби засмеялся, чувствуя, как к нему понемногу возвращается самоуважение, и объяснил, почему ко всем Ормсби этого мира обычные мерки неприменимы.
– Как бы мне хотелось пойти, и как мило с вашей стороны, но...
– Вы заняты сегодня?
– Да. Реджинальд должен идти на какой-то спектакль... он позвонил из театра... увидеться с какой-то актрисой. Он сказал, что это очень важно. Какая жалость! Я ни разу не была на премьере.
– Вы немного потеряли.
– Но ведь это удивительное, потрясающее ощущение, когда ты ничего не знаешь о спектакле, никто еще ничего не знает... и наряды, и все остальное.
Глаза ее горели.
– Да, похоже, людям это нравится.
– Как мило, что вы подумали о нас. Огромное вам спасибо. – Она протянула ему конверт. – Позвоните и осчастливьте кого-нибудь другого. Поскорее.
Ормсби взял билеты, посмотрел на них и робко сказал, не поднимая глаз:
– Может быть, вы не откажетесь пойти со мной. Я бы заехал за вами, мы бы поужинали вместе – или нет, как вам захочется. Я бы мог рассказать вам обо всех, кто там будет, если вам интересно. Если вам кажется, что такой вечер вам понравится, жаль отказываться.
Не понимая ни каким образом она это поняла, ни каким образом это произошло, Сильвия поняла, что именно с этим предложением он явился к ней в гостиную, что потом он отступился от своего намерения в пользу Реджинальда, так что теперь он лишь смиренно предлагает в отсутствие Реджинальда сопровождать ее. Кроме того, Сильвия почему-то была уверена, что отныне ей ничто не грозит со стороны лорда Ормсби. А Лондон – замечательнейший город.
– С удовольствием, – ответила Сильвия, и лицо ее просияло от радости. – Это так любезно с вашей стороны. Но лучше я поужинаю дома, тогда не нужно будет так спешить.
Ормсби встал.
– Я заеду за вами в четверо восьмого. Вы успеете?
– Конечно. Я вам очень благодарна. – Она протянула ему руку.
– Это я вам благодарен, миссис Уэллард. Значит, в четверть восьмого.
Спускаясь по лестнице, он размышлял. Проклятие, почему я не завел себе такой дочери? Если бы Мэгги знала свое дело... Никто, черт возьми, не может сказать, что это моя вина...
А Сильвия лихорадочно думала: “Может быть, надеть зеленое... Мне кажется, леди Ормсби там не будет... леди Эджмур видела его... Конечно, ее там может не быть, или мы не встретимся с нею. Надену пелерину, а пелерины она еще не видела...”
– Спасибо, Элис, можешь все убрать.
– Только что звонил мистер Уэллард, – сообщила Элис, забирая поднос. – Он сожалеет, но не сможет вернуться к ужину, он где-то задерживается.
– Да? Ну что же, это даже неплохо. Подай мне что-нибудь в семь часов. Поговори с миссис Стоукер. Скажем, рыбу и десерт. Я собираюсь на премьеру в “Палас”, Элис. – Она рассмеялась. – В “Палас”. Правда, заманчиво?
– Подумать только, – ответила Элис.
– Добрый день, – сказала Сильвия с приветливой улыбкой. – Элис, подай чай, пожалуйста.
– Мне не надо, миссис Уэллард. – Он крепко пожал ей руку и уселся в кресло. – Я просто посмотрю на вас.
– Не знаю, на что тут смотреть.
– А я знаю. Вы про Байрона слышали?
Сильвия сдвинула брови и стала вспоминать, слышала ли она о Байроне.
– Это поэт. Он жил лет сто назад.
– Боже мой! Как смешно! – Она рассмеялась.
– Вы чудесно смеетесь. Неважно, даже если надо мной.
– Я не над вами смеюсь, просто... Знаете, я ведь решила, что речь идет о ком-то из ваших лондонских знакомых. Конечно, я слышала о Байроне.
– А! Вот чем плохо самообразование, миссис Уэллард. Ты уверен, что знаешь чертовски больше... простите... чем другие, но никогда не знаешь, что именно знают они. Понимаете? У всех вас, получивших образование, были одни и те же гувернантки и бонны, вы ходили в одни и те же школы и колледжи, и знания у вас одни и те же. Скажем, я разговариваю с дамой о чертовски интересном... простите... писателе по имени Бекфорд, вы о нем слышали?
Сильвия неуверенно взглянула на него.
– Нет, не слышали, и она тоже нет. Но откуда человеку со стороны знать, что Байрона знают все, а Бекфорда нет? Понимаете?
– Мне всегда кажется, что другие знают все то же, что я, и еще многое сверх того, – сказала Сильвия.
– Не думайте так. И послушайте, что я вам скажу. Все это образование. Латынь и греческий. Я не имею ничего против таких умных голов, как Раглан. Но чего ради мы учим этих чертовых... простите... мальчишек в итонских воротничках латыни и греческому? Ради их образования? Нет. Только ради того, чтобы чертовы мальчишки без итонских воротничков не знали латыни и греческого. Понимаете? Я не социалист, нельзя издавать такие газеты, как мои, и быть социалистом, да и вообще социализм – это ерунда, а мне бы чертовски... простите... хотелось знать латынь и греческий не хуже Раглана. Но не думайте, я все это понимаю.
Когда-то Ормсби было трудно говорить с женщинами, не похожими на тех, на кого, как правило, падал его выбор, поскольку некоторые слова сами слетали у него с языка, если он не следил за собой; затем он выучился вставлять нейтрализующее “простите”, после чего вновь почувствовал себя свободно. Сейчас, возможно, даже такая милая женщина, как миссис Уэллард, не нуждалась в извинениях, но они настолько вошли у него в привычку, что обойтись без них ему было бы трудно.
Вошла Элис с чаем.
– Вы так и не выпьете чаю?
– Нет, спасибо. О чем мы говорили?
– Об образовании.
– Да. Нет... Какого... А-а, я спросил, знаете ли вы Байрона. – Он досадливо нахмурился.
Сильвия засмеялась.
– Да. А я подумала, что речь идет... Итак, ответ утвердительный. И что же?
– Чертовски глупо возвращаться к этому. Знаете, иногда в клубе рассказываешь что-нибудь и как раз доходишь до самого интересного, как вдруг появляется какой-нибудь болван... простите, простите... хлопает твоего собеседника по плечу, восклицает: “Сколько лет, сколько зим, старина!” – и начинает расспрашивать о всяких чертовых... простите... родственниках и знакомых. Через полчаса твой собеседник возвращается к тебе и говорит: “Ну так о чем ты рассказывал?” А вся история уже остыла, как овсянка, понимаете? – Он пожал плечами. – Понимаете? Прошу прощения.
– Вы только ухудшили положение, – заметила Сильвия, – поскольку я жду, что вы скажете о Байроне, а чем дольше это откладывается, тем больше он остывает.
Ормсби засмеялся, не сводя глаз с Сильвии. Это был его старый испытанный прием покорения женщин. Сильвия чуть повернула голову и неторопливо выбирала один из совершенно одинаковых ломтиков хлеба с маслом.
– Байрон не выносил вида женщин за едой, – медленно произнес Ормсби. – Он считал, что они должны есть в одиночестве... как... в общем, он считал, что они должны есть в одиночестве.
– Забавно, – холодно произнесла Сильвия.
– Таково было его романтическое представление о женщинах, миссис Уэллард.
– А вы не романтик, лорд Ормсби?
– В другом роде, – ответил он со смешком. – Чем больше я смотрю на женщин, тем больше они мне нравятся. – Он снова засмеялся. – Чем бы они ни занимались. – И продолжал смотреть на нее с обожанием и вызовом.
Сильвия с легким вздохом повернула к нему блестящую головку, ее глаза встретились с его глазами, ее взгляд скользнул по нему и словно прошел сквозь него в мир, куда ему не было доступа. Сколько раз под неотрывным жадным взглядом Ормсби женщина чувствовала себя обнаженной и смущенной (или обнаженной и несмущенной), но ни одна не была перед ним такой беззащитной, каким он ощутил себя под взглядом Сильвии. Этот взгляд увидел все его уродство и неотесанность. Ормсби словно раздели, и он стоял трясущийся и страшный – воистину непристойное зрелище, настоящее оскорбление любви, ее таинственного обаяния и нежности. Он чувствовал, что не душу, а тело его увидела Сильвия, взглянула, презрительно отбросила и оставила лежать на земле, чтобы он подобрал. Она слегка отвернулась, а Ормсби, покраснев, поспешно втиснулся в свою телесную оболочку.
– Простите, я совсем забыла, – сказала Сильвия, вновь возвращаясь к нему, – может быть, вы хотите курить?
– Нет, спасибо. Я, собственно, пришел вручить вам вот это. – Он вытащил руку из кармана и протянул Сильвии конверт. – Билеты на сегодняшнее представление. Думаю, вам и вашему мужу будет интересно. В “Паласе”.
– Это премьера?
– Ну конечно. Потому я и подумал, что вам это может показаться интересным. Мне давно следовало прислать их, но я вспомнил об этих чертовых билетах... простите... только сегодня утром.
– Но я думала, – неуверенно произнесла Сильвия, – что на премьерах все места...
Ормсби засмеялся, чувствуя, как к нему понемногу возвращается самоуважение, и объяснил, почему ко всем Ормсби этого мира обычные мерки неприменимы.
– Как бы мне хотелось пойти, и как мило с вашей стороны, но...
– Вы заняты сегодня?
– Да. Реджинальд должен идти на какой-то спектакль... он позвонил из театра... увидеться с какой-то актрисой. Он сказал, что это очень важно. Какая жалость! Я ни разу не была на премьере.
– Вы немного потеряли.
– Но ведь это удивительное, потрясающее ощущение, когда ты ничего не знаешь о спектакле, никто еще ничего не знает... и наряды, и все остальное.
Глаза ее горели.
– Да, похоже, людям это нравится.
– Как мило, что вы подумали о нас. Огромное вам спасибо. – Она протянула ему конверт. – Позвоните и осчастливьте кого-нибудь другого. Поскорее.
Ормсби взял билеты, посмотрел на них и робко сказал, не поднимая глаз:
– Может быть, вы не откажетесь пойти со мной. Я бы заехал за вами, мы бы поужинали вместе – или нет, как вам захочется. Я бы мог рассказать вам обо всех, кто там будет, если вам интересно. Если вам кажется, что такой вечер вам понравится, жаль отказываться.
Не понимая ни каким образом она это поняла, ни каким образом это произошло, Сильвия поняла, что именно с этим предложением он явился к ней в гостиную, что потом он отступился от своего намерения в пользу Реджинальда, так что теперь он лишь смиренно предлагает в отсутствие Реджинальда сопровождать ее. Кроме того, Сильвия почему-то была уверена, что отныне ей ничто не грозит со стороны лорда Ормсби. А Лондон – замечательнейший город.
– С удовольствием, – ответила Сильвия, и лицо ее просияло от радости. – Это так любезно с вашей стороны. Но лучше я поужинаю дома, тогда не нужно будет так спешить.
Ормсби встал.
– Я заеду за вами в четверо восьмого. Вы успеете?
– Конечно. Я вам очень благодарна. – Она протянула ему руку.
– Это я вам благодарен, миссис Уэллард. Значит, в четверть восьмого.
Спускаясь по лестнице, он размышлял. Проклятие, почему я не завел себе такой дочери? Если бы Мэгги знала свое дело... Никто, черт возьми, не может сказать, что это моя вина...
А Сильвия лихорадочно думала: “Может быть, надеть зеленое... Мне кажется, леди Ормсби там не будет... леди Эджмур видела его... Конечно, ее там может не быть, или мы не встретимся с нею. Надену пелерину, а пелерины она еще не видела...”
– Спасибо, Элис, можешь все убрать.
– Только что звонил мистер Уэллард, – сообщила Элис, забирая поднос. – Он сожалеет, но не сможет вернуться к ужину, он где-то задерживается.
– Да? Ну что же, это даже неплохо. Подай мне что-нибудь в семь часов. Поговори с миссис Стоукер. Скажем, рыбу и десерт. Я собираюсь на премьеру в “Палас”, Элис. – Она рассмеялась. – В “Палас”. Правда, заманчиво?
– Подумать только, – ответила Элис.
Глава шестнадцатая
I
Когда Корал Белл была в зените славы и окружена толпой поклонников, носивших шапокляки и ежедневно ужинавших в “Савое”, она как-то в один день от одного и того же человека получила два предложения. Она сидела в своей уборной после matinйe[13], завернувшись в выцветший халат, из зеркала на нее глядело белое, блестевшее от крема ее собственное лицо. Нед Латтимер, скрестив кисти на набалдашнике трости и опираясь на них подбородком, не сводил взгляда с ее отражения.
– Теперь вы знаете, какая я бываю красавица, – сказала Корал Белл.
– У вас так удачно расположены кости, что вы красивы всегда.
– Боже, надеюсь, вам не видно моих костей? – Она бросила полотенце, которым вытирала лицо, и поплотнее запахнула халат.
– Я имел в виду лицевые кости.
– А! На них можете смотреть сколько хотите, – и Корал Белл снова занялась ими.
Он молча наблюдал за ней.
– Я снял на сезон “Ротонду”, – вдруг произнес он.
– Что значит “снял”? Для чего?
– Как режиссер. Режиссер и директор, совместно с Хоффманом.
– Правда? Я вижу, вы делаете успехи. Вам же, кажется, не больше шестидесяти семи.
– В этом году мне исполнится двадцать восемь.
– Я была уверена, что шестьдесят семь. А когда вам было девять лет?
– Восемнадцать лет назад, скорее всего.
– Только не говорите мне, что восемнадцать лет назад вы бегали, кричали и прыгали...
– Да.
– И смеялись, и играли в серсо?
– Очевидно.
– А потом сдохла ваша любимая белая мышка, и вы перестали улыбаться?
Он ответил улыбкой и сказал:
– Моя жизнь не была легкой.
– Боже, а разве должна была?
– Действительно... Корал, мне хотелось бы, чтобы вы сделали для меня две вещи.
– Если смогу.
– Надеюсь, что сможете. Прежде всего, выходите за меня замуж. И еще: сыграйте у меня Розалинду.
Она мгновенно обернулась к нему, обеими руками придерживая халат.
– Это вы серьезно?
– Вы говорили, что я серьезен всегда.
– Какого вы ждете ответа?
– “Нет. Нет”. Но я пессимист. А в глубине души надеюсь, что вы скажете “Да. Да”.
– Я должна дать оба ответа вместе?
– Необязательно.
Она еще какое-то время смотрела на него, затем повернулась к зеркалу.
– Почему вы хотите жениться на мне? – спросила она тихо.
– Потому что я люблю вас больше чем кого-нибудь или что-нибудь на свете.
– О Нед, Нед, мне страшно жалко.
– Наверное, все говорят так. – Он имел в виду – “все, кто делает вам предложения”.
– Они произносят те же слова, но в их устах это звучит не так убедительно. Простите меня, Нед.
– За что? Сыграйте у меня Розалинду, и я буду вас благословлять весь остаток жизни.
Она вздохнула и ничего не ответила.
– Так что же?
– Дорогой мой, ведь я так называемая субретка из музыкальной комедии. Почему бы вам не пригласить настоящую актрису?
– Потому что вы лучше всех актрис мира.
Она повернулась к нему с широкой, радостной улыбкой.
– Вы и вправду гений! Как вы догадались?
– Не будем выпытывать друг у друга тайны ремесла. Вы сыграете Розалинду?
Она медленно с легкой печалью покачала головой.
– Слишком поздно.
– Договоры? Я могу...
– Нет, нет. Это пока еще тайна. Вы первый, кому я говорю. – Она задумалась в нерешительности, посвящать ли его в эту тайну, затем сказала: – Я бросаю сцену и выхожу замуж.
– А! – Он встал. – Тогда, конечно, все гораздо проще.
– Нед!
– Если вы когда-нибудь решите вернуться...
– Нед!
Он подошел к двери, обернулся несколько театрально, сказал, усмехнувшись:
– Еще одна белая мышка сдохла, – и вышел.
И хотя в дальнейшем Корал Белл вступила в брак с лордом Эджмуром, Джоан Хедли имела огромный успех в роли Розалинды, а Латтимер время от времени женился на разных женщинах, эта сцена навсегда осталась в памяти обоих.
Корал Белл вспомнила ее сейчас, протягивая ему руку.
– Спасибо, что позволили мне прийти, – произнес он. – Значит, вот так живет аристократия?
– У вас было множество возможностей увидеть, как именно, если вы действительно этим интересовались.
– Я не бываю в гостях.
– Во всяком случае, у меня.
Он оценивающим взглядом окинул комнату.
– Неплохие декорации.
– Можете скопировать, если нужно.
– А там ваша спальня?
– Да. Хотите взглянуть? В каком-нибудь втором действии там можно спрятать кучу народу.
Он не ответил и подошел к столику, стоявшему у окна.
– Какая прелесть, – сказал он, разглядывая пару серебряных подсвечников. – Я как раз присматривал что-нибудь такое для “Дамы в голубом”. Где вы их нашли?
– В Италии.
– Но это не итальянское серебро.
– Это не бросается в глаза, вы хотите сказать. Но художник, сделавший их, итальянец. Мне очень жаль, но это так. И мы познакомились с ним в Италии, и он работает в Италии, и мы купили их в Италии. Вот почему я называю их итальянскими – только и всего.
В углах его губ блуждало подобие улыбки; он опять подошел к ней и напомнил:
– Однажды я предложил вам роль.
Даже две, подумала Корал Белл. Розалинды и миссис Латтимер. И сказала:
– Я всегда с благодарностью вспоминаю об этом.
– Сейчас я хочу предложить вам еще одну роль. Разумеется, вы откажетесь, но я сказал этому толстяку Венчуру, что если я как следует вас попрошу, то, может быть, вы и согласитесь. Никсон очень хотел бы вас заполучить. И Венчур тоже. Вас это не пугает? Что вы скажете?
– О чем, собственно, идет речь? – жалобно спросила леди Эджмур.
И он рассказал ей... и спустя три четверти часа Корал Белл говорила:
– Да, это может оказаться довольно занятным. Соглашаться? Нет? Во всяком случае, нужно послать телеграмму Чарли.
Чарльз, лорд Эджмур, отправился в Тибет на поиски горного козла Монтрея. Несколько недель назад одного из последних представителей этого благородного вымирающего племени видели в горной деревушке, где он появился, словно разыскивая лорда Эджмура. Его светлость принял вызов и поспешил в Тибет. Телеграмма застала его в предгорьях Тибета. Он тут же ответил телеграммой, исполненной чисто восточной невозмутимости: “Поступай как знаешь, дорогая”.
Так все и произошло.
– Теперь вы знаете, какая я бываю красавица, – сказала Корал Белл.
– У вас так удачно расположены кости, что вы красивы всегда.
– Боже, надеюсь, вам не видно моих костей? – Она бросила полотенце, которым вытирала лицо, и поплотнее запахнула халат.
– Я имел в виду лицевые кости.
– А! На них можете смотреть сколько хотите, – и Корал Белл снова занялась ими.
Он молча наблюдал за ней.
– Я снял на сезон “Ротонду”, – вдруг произнес он.
– Что значит “снял”? Для чего?
– Как режиссер. Режиссер и директор, совместно с Хоффманом.
– Правда? Я вижу, вы делаете успехи. Вам же, кажется, не больше шестидесяти семи.
– В этом году мне исполнится двадцать восемь.
– Я была уверена, что шестьдесят семь. А когда вам было девять лет?
– Восемнадцать лет назад, скорее всего.
– Только не говорите мне, что восемнадцать лет назад вы бегали, кричали и прыгали...
– Да.
– И смеялись, и играли в серсо?
– Очевидно.
– А потом сдохла ваша любимая белая мышка, и вы перестали улыбаться?
Он ответил улыбкой и сказал:
– Моя жизнь не была легкой.
– Боже, а разве должна была?
– Действительно... Корал, мне хотелось бы, чтобы вы сделали для меня две вещи.
– Если смогу.
– Надеюсь, что сможете. Прежде всего, выходите за меня замуж. И еще: сыграйте у меня Розалинду.
Она мгновенно обернулась к нему, обеими руками придерживая халат.
– Это вы серьезно?
– Вы говорили, что я серьезен всегда.
– Какого вы ждете ответа?
– “Нет. Нет”. Но я пессимист. А в глубине души надеюсь, что вы скажете “Да. Да”.
– Я должна дать оба ответа вместе?
– Необязательно.
Она еще какое-то время смотрела на него, затем повернулась к зеркалу.
– Почему вы хотите жениться на мне? – спросила она тихо.
– Потому что я люблю вас больше чем кого-нибудь или что-нибудь на свете.
– О Нед, Нед, мне страшно жалко.
– Наверное, все говорят так. – Он имел в виду – “все, кто делает вам предложения”.
– Они произносят те же слова, но в их устах это звучит не так убедительно. Простите меня, Нед.
– За что? Сыграйте у меня Розалинду, и я буду вас благословлять весь остаток жизни.
Она вздохнула и ничего не ответила.
– Так что же?
– Дорогой мой, ведь я так называемая субретка из музыкальной комедии. Почему бы вам не пригласить настоящую актрису?
– Потому что вы лучше всех актрис мира.
Она повернулась к нему с широкой, радостной улыбкой.
– Вы и вправду гений! Как вы догадались?
– Не будем выпытывать друг у друга тайны ремесла. Вы сыграете Розалинду?
Она медленно с легкой печалью покачала головой.
– Слишком поздно.
– Договоры? Я могу...
– Нет, нет. Это пока еще тайна. Вы первый, кому я говорю. – Она задумалась в нерешительности, посвящать ли его в эту тайну, затем сказала: – Я бросаю сцену и выхожу замуж.
– А! – Он встал. – Тогда, конечно, все гораздо проще.
– Нед!
– Если вы когда-нибудь решите вернуться...
– Нед!
Он подошел к двери, обернулся несколько театрально, сказал, усмехнувшись:
– Еще одна белая мышка сдохла, – и вышел.
И хотя в дальнейшем Корал Белл вступила в брак с лордом Эджмуром, Джоан Хедли имела огромный успех в роли Розалинды, а Латтимер время от времени женился на разных женщинах, эта сцена навсегда осталась в памяти обоих.
Корал Белл вспомнила ее сейчас, протягивая ему руку.
– Спасибо, что позволили мне прийти, – произнес он. – Значит, вот так живет аристократия?
– У вас было множество возможностей увидеть, как именно, если вы действительно этим интересовались.
– Я не бываю в гостях.
– Во всяком случае, у меня.
Он оценивающим взглядом окинул комнату.
– Неплохие декорации.
– Можете скопировать, если нужно.
– А там ваша спальня?
– Да. Хотите взглянуть? В каком-нибудь втором действии там можно спрятать кучу народу.
Он не ответил и подошел к столику, стоявшему у окна.
– Какая прелесть, – сказал он, разглядывая пару серебряных подсвечников. – Я как раз присматривал что-нибудь такое для “Дамы в голубом”. Где вы их нашли?
– В Италии.
– Но это не итальянское серебро.
– Это не бросается в глаза, вы хотите сказать. Но художник, сделавший их, итальянец. Мне очень жаль, но это так. И мы познакомились с ним в Италии, и он работает в Италии, и мы купили их в Италии. Вот почему я называю их итальянскими – только и всего.
В углах его губ блуждало подобие улыбки; он опять подошел к ней и напомнил:
– Однажды я предложил вам роль.
Даже две, подумала Корал Белл. Розалинды и миссис Латтимер. И сказала:
– Я всегда с благодарностью вспоминаю об этом.
– Сейчас я хочу предложить вам еще одну роль. Разумеется, вы откажетесь, но я сказал этому толстяку Венчуру, что если я как следует вас попрошу, то, может быть, вы и согласитесь. Никсон очень хотел бы вас заполучить. И Венчур тоже. Вас это не пугает? Что вы скажете?
– О чем, собственно, идет речь? – жалобно спросила леди Эджмур.
И он рассказал ей... и спустя три четверти часа Корал Белл говорила:
– Да, это может оказаться довольно занятным. Соглашаться? Нет? Во всяком случае, нужно послать телеграмму Чарли.
Чарльз, лорд Эджмур, отправился в Тибет на поиски горного козла Монтрея. Несколько недель назад одного из последних представителей этого благородного вымирающего племени видели в горной деревушке, где он появился, словно разыскивая лорда Эджмура. Его светлость принял вызов и поспешил в Тибет. Телеграмма застала его в предгорьях Тибета. Он тут же ответил телеграммой, исполненной чисто восточной невозмутимости: “Поступай как знаешь, дорогая”.
Так все и произошло.
II
Слушать, как она произносит написанные им слова, было удивительно приятно. Слушать, как она произносит слова, написанные Никсоном (что случалось чаще), было хоть и не так, но тоже приятно. Даже слушать, как она, забыв слова монолога, говорит то, что не позволил бы себе написать ни один уважающий себя литератор (а это случалось чаще всего), все равно огромное удовольствие, думал Реджинальд.
Но, впрочем, он получал огромное удовольствие и слушая Латтимерову молоденькую актрису (которая, к счастью, оказалась не такой уж длинноносой) в любовной сцене с ее кузеном, во время которой Корал Белл сидела среди декораций (действие I, картина 2, терраса замка, полночь), весело болтая (“Корал, прошу тебя! Как мы можем репетировать, когда...” – “Прости, пожалуйста, Нед. Простите меня, мисс Мастерс”), а потом разговаривая приглушенным шепотом с Разорившимся Адвокатом. Конечно, он был бы страшно доволен, если бы Корал Белл подсела к нему в партере или если бы он сам набрался храбрости подсесть к ней на террасе замка. Ее разговор, ее ум настолько восхищали его, что он завидовал тем, кто постоянно общался с нею. А по красоте никакая мисс Мастерс не шла с ней в сравнение.
Реджинальд сразу же определил свое место в происходящем. Конечно, он никому не был здесь нужен. Но, с другой стороны, если он не вмешивался, никто, конечно, не возражал против его присутствия. Мистер Венчур купил пьесу, Латтимер ставил пьесу, Никсон (несомненно) написал пьесу. Мистер Венчур не подозревал о существовании книги под названием “Вьюнок”. Защищая нечитающую публику, он подчеркивал, что в руки не берет книг, что он – Человек Театра. Но, разумеется, если мистер Уэллард приятель Фила, то все в порядке.
Итак, несколько дней Реджинальд являлся в театр в качестве приятеля Фила. Ты не против, старина, если я приведу с собой приятеля? Некоторые бывают против, некоторые нет. Мистер Венчур не был против. Но ходить на репетиции собственной пьесы, пользуясь приглашением приятеля, к тому же едва ли близкого, довольно странно. Поэтому приятель мистера Никсона перестал появляться, а вместо него на репетициях присутствовал некий мистер Уэллард, “интересующийся театром”.
– Вы не возражаете, – сказал он Латтимеру и чуть не добавил “старина”, чтобы показать, как он усвоил театральные нравы, – вы не возражаете, если я посижу там сзади и посмотрю, как вы это делаете? Для меня это возможность узнать что-то о... – Сможет ли он выговорить? Смог. – Э-э... технике... и актерском ремесле, и так далее. Я хочу сказать, если я когда-нибудь возьмусь за пьесу... Знаете, для меня все это так ново.
Мало кто мог бы отказаться просветить новичка.
– Ну разумеется. Приходите когда захочется. Здесь есть чему поучиться.
И время от времени маэстро подходил и обращался к сидящему в глубине партера явно заинтересованному Уэлларду:
– Вы видите, чего я добиваюсь? Понимаете, как мы... – и что-то показывал, широко разводя руки.
– Конечно, – откликался мистер Уэллард. – Это замечательно.
Мистер Венчур сидел в середине первого ряда и курил сигару, торчавшую в середине рта. Время от времени он что-то бормотал. Никто не слышал его, а если и слышал, то не понимал, а если и понимал, то не обращал внимания. Время от времени через сцену пробегала его секретарша, быстро спускалась по ступенькам и что-то шептала ему в ухо с самым серьезным видом, но на нее тоже никто не обращал внимания. Филби Никсон сидел в третьем ряду партера с краю. Время от времени он вскакивал, подбегал к Латтимеру и размахивал руками. Латтимер говорил: “Конечно, конечно... я буду иметь в виду” – и продолжал делать по-своему. Тем временем актеры перевирали и забывали свои реплики и требовали от суфлера подсказки.
Однажды Корал Белл спустилась поговорить с Латтимером и, застав его за беседой с Реджинальдом, воскликнула:
– Да это же мистер Уэллард!
– Минутку, дорогая, – извинился Латтимер и поспешил на сцену.
– Давно вы здесь? – спросила Корал, садясь рядом с ним.
– Дней десять, – просияв, ответил Реджинальд.
– Боже, вы все время были здесь?
– Почти.
– К чему такая скромность?
– А как выглядела бы нескромность?
– Можно было бы отправиться знакомиться со всей труппой. И начать так: “Кстати, о моем романе “Вьюнок”, сейчас его тираж составляет полтораста тысяч...” Они мечтают познакомиться с вами.
– Честно говоря, не могу в это поверить.
– Что ж, а я не могу доказать этого. Но давайте поднимемся на сцену, я познакомлю вас с мисс Мастерс. Она позабавит вас.
– Прекрасно. Как вы себя ощущаете, вернувшись на сцену?
– Все так странно. Наверное, и у вас такое же ощущение. Жаль, вы никогда не видели, как репетируют музыкальную комедию. Я просто идиотка, что согласилась играть.
– Вы играете изумительно.
– Ну конечно, всех изумит, что я решилась играть, – в этом смысле вы правы. Как поживает миссис Уэллард?
– Прекрасно.
– Почему бы вам не привести ее как-нибудь на репетицию? Или ей неинтересно?
– Я и сам робею, приходя сюда, а привести ее... Я просто никогда об этом не думал.
– Ну так теперь подумайте. – Она встала. – Мне надо поговорить с Недом. До свидания.
На этой репетиции все постоянно расхаживали взад-вперед. Латтимер все чаще повторял свое: “Минутку, дорогая” – и исчезал. Никсон каждому ухитрился что-то шепнуть на ухо; он даже присел рядом с мистером Венчуром и, жестикулируя, произнес перед ним краткую речь, затем отошел. Актеры, похоже, утратили всякую надежду, что пьеса сдвинется с места.
– Что стряслось? – спросил Реджинальд проходившего мимо Никсона.
– Что? Ах, это вы, Уэллард. Простите, не заметил вас. У Бэнкс обнаружился аппендицит. Или не аппендицит. Не знаю. После вчерашней репетиции у нее могло обнаружиться что угодно.
– Это та... Диана... которая...
– Да. Латтимер никогда не умел держать себя в руках. Сарказмом ничего не добьешься. Это слишком легко.
– Она отказалась от роли?
– Либо у нее разыгрался аппендицит. Надеюсь, доктор сможет отличить одно от другого, а мне это не по силам.
– Кого вы собираетесь пригласить?
– Есть одна девушка в Голдерс Грин – мы собираемся взглянуть на нее сегодня. Я только что заказал по телефону ложу. Она играет в театре “Глоб”. Вы не видели их спектакль?
Реджинальд не видел.
– Думаю, вам стоило бы пойти с нами.
Реджинальд засомневался, что ему удастся.
– Корал тоже пойдет.
Пожалуй, он сумеет выкроить время. Он будет очень рад. Огромное спасибо. Он вышел и позвонил Сильвии. Позднее – а репетиция тянулась до бесконечности – кто-то предложил поужинать вместе.
– Я приглашаю всех, – с жаром воскликнул Реджинальд.
– Что за чепуха, старина.
– Нет, правда.
– Ну хорошо, потом сочтемся, – ответил Никсон.
Реджинальд еще раз позвонил Сильвии.
Но, впрочем, он получал огромное удовольствие и слушая Латтимерову молоденькую актрису (которая, к счастью, оказалась не такой уж длинноносой) в любовной сцене с ее кузеном, во время которой Корал Белл сидела среди декораций (действие I, картина 2, терраса замка, полночь), весело болтая (“Корал, прошу тебя! Как мы можем репетировать, когда...” – “Прости, пожалуйста, Нед. Простите меня, мисс Мастерс”), а потом разговаривая приглушенным шепотом с Разорившимся Адвокатом. Конечно, он был бы страшно доволен, если бы Корал Белл подсела к нему в партере или если бы он сам набрался храбрости подсесть к ней на террасе замка. Ее разговор, ее ум настолько восхищали его, что он завидовал тем, кто постоянно общался с нею. А по красоте никакая мисс Мастерс не шла с ней в сравнение.
Реджинальд сразу же определил свое место в происходящем. Конечно, он никому не был здесь нужен. Но, с другой стороны, если он не вмешивался, никто, конечно, не возражал против его присутствия. Мистер Венчур купил пьесу, Латтимер ставил пьесу, Никсон (несомненно) написал пьесу. Мистер Венчур не подозревал о существовании книги под названием “Вьюнок”. Защищая нечитающую публику, он подчеркивал, что в руки не берет книг, что он – Человек Театра. Но, разумеется, если мистер Уэллард приятель Фила, то все в порядке.
Итак, несколько дней Реджинальд являлся в театр в качестве приятеля Фила. Ты не против, старина, если я приведу с собой приятеля? Некоторые бывают против, некоторые нет. Мистер Венчур не был против. Но ходить на репетиции собственной пьесы, пользуясь приглашением приятеля, к тому же едва ли близкого, довольно странно. Поэтому приятель мистера Никсона перестал появляться, а вместо него на репетициях присутствовал некий мистер Уэллард, “интересующийся театром”.
– Вы не возражаете, – сказал он Латтимеру и чуть не добавил “старина”, чтобы показать, как он усвоил театральные нравы, – вы не возражаете, если я посижу там сзади и посмотрю, как вы это делаете? Для меня это возможность узнать что-то о... – Сможет ли он выговорить? Смог. – Э-э... технике... и актерском ремесле, и так далее. Я хочу сказать, если я когда-нибудь возьмусь за пьесу... Знаете, для меня все это так ново.
Мало кто мог бы отказаться просветить новичка.
– Ну разумеется. Приходите когда захочется. Здесь есть чему поучиться.
И время от времени маэстро подходил и обращался к сидящему в глубине партера явно заинтересованному Уэлларду:
– Вы видите, чего я добиваюсь? Понимаете, как мы... – и что-то показывал, широко разводя руки.
– Конечно, – откликался мистер Уэллард. – Это замечательно.
Мистер Венчур сидел в середине первого ряда и курил сигару, торчавшую в середине рта. Время от времени он что-то бормотал. Никто не слышал его, а если и слышал, то не понимал, а если и понимал, то не обращал внимания. Время от времени через сцену пробегала его секретарша, быстро спускалась по ступенькам и что-то шептала ему в ухо с самым серьезным видом, но на нее тоже никто не обращал внимания. Филби Никсон сидел в третьем ряду партера с краю. Время от времени он вскакивал, подбегал к Латтимеру и размахивал руками. Латтимер говорил: “Конечно, конечно... я буду иметь в виду” – и продолжал делать по-своему. Тем временем актеры перевирали и забывали свои реплики и требовали от суфлера подсказки.
Однажды Корал Белл спустилась поговорить с Латтимером и, застав его за беседой с Реджинальдом, воскликнула:
– Да это же мистер Уэллард!
– Минутку, дорогая, – извинился Латтимер и поспешил на сцену.
– Давно вы здесь? – спросила Корал, садясь рядом с ним.
– Дней десять, – просияв, ответил Реджинальд.
– Боже, вы все время были здесь?
– Почти.
– К чему такая скромность?
– А как выглядела бы нескромность?
– Можно было бы отправиться знакомиться со всей труппой. И начать так: “Кстати, о моем романе “Вьюнок”, сейчас его тираж составляет полтораста тысяч...” Они мечтают познакомиться с вами.
– Честно говоря, не могу в это поверить.
– Что ж, а я не могу доказать этого. Но давайте поднимемся на сцену, я познакомлю вас с мисс Мастерс. Она позабавит вас.
– Прекрасно. Как вы себя ощущаете, вернувшись на сцену?
– Все так странно. Наверное, и у вас такое же ощущение. Жаль, вы никогда не видели, как репетируют музыкальную комедию. Я просто идиотка, что согласилась играть.
– Вы играете изумительно.
– Ну конечно, всех изумит, что я решилась играть, – в этом смысле вы правы. Как поживает миссис Уэллард?
– Прекрасно.
– Почему бы вам не привести ее как-нибудь на репетицию? Или ей неинтересно?
– Я и сам робею, приходя сюда, а привести ее... Я просто никогда об этом не думал.
– Ну так теперь подумайте. – Она встала. – Мне надо поговорить с Недом. До свидания.
На этой репетиции все постоянно расхаживали взад-вперед. Латтимер все чаще повторял свое: “Минутку, дорогая” – и исчезал. Никсон каждому ухитрился что-то шепнуть на ухо; он даже присел рядом с мистером Венчуром и, жестикулируя, произнес перед ним краткую речь, затем отошел. Актеры, похоже, утратили всякую надежду, что пьеса сдвинется с места.
– Что стряслось? – спросил Реджинальд проходившего мимо Никсона.
– Что? Ах, это вы, Уэллард. Простите, не заметил вас. У Бэнкс обнаружился аппендицит. Или не аппендицит. Не знаю. После вчерашней репетиции у нее могло обнаружиться что угодно.
– Это та... Диана... которая...
– Да. Латтимер никогда не умел держать себя в руках. Сарказмом ничего не добьешься. Это слишком легко.
– Она отказалась от роли?
– Либо у нее разыгрался аппендицит. Надеюсь, доктор сможет отличить одно от другого, а мне это не по силам.
– Кого вы собираетесь пригласить?
– Есть одна девушка в Голдерс Грин – мы собираемся взглянуть на нее сегодня. Я только что заказал по телефону ложу. Она играет в театре “Глоб”. Вы не видели их спектакль?
Реджинальд не видел.
– Думаю, вам стоило бы пойти с нами.
Реджинальд засомневался, что ему удастся.
– Корал тоже пойдет.
Пожалуй, он сумеет выкроить время. Он будет очень рад. Огромное спасибо. Он вышел и позвонил Сильвии. Позднее – а репетиция тянулась до бесконечности – кто-то предложил поужинать вместе.
– Я приглашаю всех, – с жаром воскликнул Реджинальд.
– Что за чепуха, старина.
– Нет, правда.
– Ну хорошо, потом сочтемся, – ответил Никсон.
Реджинальд еще раз позвонил Сильвии.
II
Входя в двери дома номер шесть по Хейуардс-гроув, Реджинальд был полон раскаяния. Он не чувствовал за собой никакой вины, но извиниться хотелось. Сильвии пришлось одной ужинать и одной провести вечер, потому что он предупредил ее в последнюю минуту. У нее не хватило времени пригласить Маргарет или кого-нибудь еще для компании. Да, ему было жаль, ужасно жаль, дорогая, но он не виноват. Знаешь, как случается в театре. На репетициях. Человек просто не распоряжается своим временем. Не может, уходя из дома, пообещать: “Вернусь в пять часов” – как обычные мужья. Вдруг это окажется пять утра. Что-то пойдет не так, а это бывает довольно часто, и надо то повидаться с одним человеком, то переговорить с другим, то поехать в Голдерс Грин или еще куда-нибудь – и вот результат.